Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»
<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>
Рис. Harry Furniss (1889).
ОРИГИНАЛ на английском (1889):
CHAPTER 9.
A JESTER AND A BEAR.
Yes, we were in the garden once more: and, to escape that horrid discordant voice, we hurried indoors, and found ourselves in the library—Uggug blubbering, the Professor standing by with a bewildered air, and my Lady, with her arms clasped round her son’s neck, repeating, over and over again, «and did they give him nasty lessons to learn? My own pretty pet!»
«What’s all this noise about?» the Vice-warden angrily enquired, as he strode into the room. «And who put the hat-stand here?»
And he hung his hat up on Bruno, who was standing in the middle of the room, too much astonished by the sudden change of scene to make any attempt at removing it, though it came down to his shoulders, making him look something like a small candle with a large extinguisher over it.
The Professor mildly explained that His Highness had been graciously pleased to say he wouldn’t do his lessons.
«Do your lessons this instant, you young cub!» thundered the Vice-Warden.
«And take this!» and a resounding box on the ear made the unfortunate Professor reel across the room.
«Save me!» faltered the poor old man, as he sank, half-fainting, at my Lady’s feet.
«Shave you? Of course I will!» my Lady replied, as she lifted him into a chair, and pinned an anti-macassar round his neck. «Where’s the razor?»
The Vice-Warden meanwhile had got hold of Uggug, and was belabouring him with his umbrella. «Who left this loose nail in the floor?» he shouted, «Hammer it in, I say!
Hammer it in!» Blow after blow fell on the writhing Uggug, till he dropped howling to the floor.
Then his father turned to the ‘shaving’ scene which was being enacted, and roared with laughter. «Excuse me, dear, I ca’n’t help it!» he said as soon as he could speak. «You are such an utter donkey! Kiss me, Tabby!»
And he flung his arms round the neck of the terrified Professor, who raised a wild shriek., but whether he received the threatened kiss or not I was unable to see, as Bruno, who had by this time released himself from his extinguisher, rushed headlong out of the room, followed by Sylvie; and I was so fearful of being left alone among all these crazy creatures that I hurried after them.
We must go to Father!» Sylvie panted, as they ran down the garden. «I’m sure things are at their worst! I’ll ask the Gardener to let us out again.»
«But we ca’n’t walk all the way!» Bruno whimpered. «How I wiss we had a coach-and-four, like Uncle!»
And, shrill and wild, rang through the air the familiar voice:—
«He thought he saw a Coach-and-Four
That stood beside his bed:
He looked again, and found it was
A Bear without a Head.
‘Poor thing,’ he said, ‘poor silly thing!
It’s waiting to be fed!'»
«No, I ca’n’t let you out again!» he said, before the children could speak. «The Vice-warden gave it me, he did, for letting you out last time! So be off with you!» And, turning away from them, he began digging frantically in the middle of a gravel-walk, singing, over and over again, «‘Poor thing,’ he said, ‘poor silly thing! It’s waiting to be fed!'» but in a more musical tone than the shrill screech in which he had begun.
The music grew fuller and richer at every moment: other manly voices joined in the refrain: and soon I heard the heavy thud that told me the boat had touched the beach, and the harsh grating of the shingle as the men dragged it up. I roused myself, and, after lending them a hand in hauling up their boat, I lingered yet awhile to watch them disembark a goodly assortment of the hard-won ‘treasures of the deep.’
When at last I reached our lodgings I was tired and sleepy, and glad enough to settle down again into the easy-chair, while Arthur hospitably went to his cupboard, to get me out some cake and wine, without which, he declared, he could not, as a doctor, permit my going to bed.
And how that cupboard-door did creak! It surely could not be Arthur, who was opening and shutting it so often, moving so restlessly about, and muttering like the soliloquy of a tragedy-queen!
No, it was a female voice. Also the figure half-hidden by the cupboard-door—was a female figure, massive, and in flowing robes,
Could it be the landlady? The door opened, and a strange man entered the room.
«What is that donkey doing?» he said to himself, pausing, aghast, on the threshold.
The lady, thus rudely referred to, was his wife. She had got one of the cupboards open, and stood with her back to him, smoothing down a sheet of brown paper on one of the shelves, and whispering to herself «So, so! Deftly done! Craftily contrived!»
Her loving husband stole behind her on tiptoe, and tapped her on the head. «Boh!» he playfully shouted at her ear. «Never tell me again I ca’n’t say ‘boh’ to a goose!»
My Lady wrung her hands. «Discovered!» she groaned. «Yet no—he is one of us! Reveal it not, oh Man! Let it bide its time!»
«Reveal what not?» her husband testily replied, dragging out the sheet of brown paper. «What are you hiding here, my Lady? I insist upon knowing!»
My Lady cast down her eyes, and spoke in the littlest of little voices. «Don’t make fun of it, Benjamin!» she pleaded. «It’s—it’s—-don’t you understand? It’s a DAGGER!»
«And what’s that for?» sneered His Excellency. «We’ve only got to make people think he’s dead! We haven’t got to kill him! And made of tin, too!» he snarled, contemptuously bending the blade round his thumb. Now, Madam, you’ll be good enough to explain. First, what do you call me Benjamin for?»
«It’s part of the Conspiracy, Love! One must have an alias, you know—»
«Oh, an alias, is it? Well! And next, what did you get this dagger for? Come, no evasions! You ca’n’t deceive me!»
«I got it for—for—for—» the detected Conspirator stammered, trying her best to put on the assassin-expression that she had been practising at the looking-glass. «For—»
«For what, Madam!»
«Well, for eighteenpence, if you must know, dearest! That’s what I got it for, on my—»
«Now don’t say your Word and Honour!» groaned the other Conspirator.
«Why, they aren’t worth half the money, put together!»
«On my birthday,» my Lady concluded in a meek whisper.
«One must have a dagger, you know. It’s part of the—»
«Oh, don’t talk of Conspiracies!» her husband savagely interrupted, as he tossed the dagger into the cupboard. «You know about as much how to manage a Conspiracy as if you were a chicken. Why, the first thing is to get a disguise. Now, just look at this!»
And with pardonable pride he fitted on the cap and bells, and the rest of the Fool’s dress, and winked at her, and put his tongue in his cheek. «Is that the sort of thing, now.» he demanded.
My Lady’s eyes flashed with all a Conspirator’s enthusiasm.
«The very thing!» she exclaimed, clapping her hands.
«You do look, oh, such a perfect Fool!»
The Fool smiled a doubtful smile. He was not quite clear whether it was a compliment or not, to express it so plainly. «You mean a Jester? Yes, that’s what I intended. And what do you think your disguise is to be?» And he proceeded to unfold the parcel, the lady watching him in rapture.
«Oh, how lovely!» she cried, when at last the dress was unfolded.
«What a splendid disguise! An Esquimaux peasant-woman!»
«An Esquimaux peasant, indeed!» growled the other. «Here, put it on, and look at yourself in the glass. Why, it’s a Bear, ca’n’t you use your eyes?» He checked himself suddenly, as a harsh voice yelled through the room
«He looked again, and found it was
A Bear without a Head!»
But it was only the Gardener, singing under the open window. The Vice-Warden stole on tip-toe to the window, and closed it noiselessly, before he ventured to go on. «Yes, Lovey, a Bear: but not without a head, I hope! You’re the Bear, and me the Keeper. And if any one knows us, they’ll have sharp eyes, that’s all!»
«I shall have to practise the steps a bit,» my Lady said, looking out through the Bear’s mouth: «one ca’n’t help being rather human just at first, you know. And of course you’ll say ‘Come up, Bruin!’, won’t you?»
«Yes, of course,» replied the Keeper, laying hold of the chain, that hung from the Bear’s collar, with one hand, while with the other he cracked a little whip. «Now go round the room in a sort of a dancing attitude. Very good, my dear, very good. Come up, Bruin! Come up, I say!»
He roared out the last words for the benefit of Uggug, who had just come into the room, and was now standing, with his hands spread out, and eyes and mouth wide open, the very picture of stupid amazement. «Oh, my!» was all he could gasp out.
The Keeper pretended to be adjusting the bear’s collar, which gave him an opportunity of whispering, unheard by Uggug, «my fault, I’m afraid! Quite forgot to fasten the door. Plot’s ruined if he finds it out! Keep it up a minute or two longer. Be savage!» Then, while seeming to pull it back with all his strength, he let it advance upon the scared boy: my Lady, with admirable presence of mind, kept up what she no doubt intended for a savage growl, though it was more like the purring of a cat: and Uggug backed out of the room with such haste that he tripped over the mat, and was heard to fall heavily outside— an accident to which even his doting mother paid no heed, in the excitement of the moment.
The Vice-Warden shut and bolted the door. «Off with the disguises!» he panted. «There’s not a moment to lose. He’s sure to fetch the Professor, and we couldn’t take him in, you know!» And in another minute the disguises were stowed away in the cupboard, the door unbolted, and the two Conspirators seated lovingly side-by-side on the sofa, earnestly discussing a book the Vice-Warden had hastily snatched off the table, which proved to be the City-Directory of the capital of Outland.
The door opened, very slowly and cautiously, and the Professor peeped in, Uggug’s stupid face being just visible behind him.
«It is a beautiful arrangement!» the Vice-warden was saying with enthusiasm. «You see, my precious one, that there are fifteen houses in Green Street, before you turn into West Street.»
«Fifteen houses! Is it possible?» my Lady replied. «I thought it was fourteen!» And, so intent were they on this interesting question, that neither of them even looked up till the Professor, leading Uggug by the hand, stood close before them.
My Lady was the first to notice their approach.
«Why, here’s the Professor!» she exclaimed in her blandest tones.
«And my precious child too! Are lessons over?»
«A strange thing has happened!» the Professor began in a trembling tone.
«His Exalted Fatness» (this was one of Uggug’s many titles)
«tells me he has just seen, in this very room, a Dancing-Bear and a Court-Jester!»
The Vice-Warden and his wife shook with well-acted merriment.
Not in this room, darling!» said the fond mother. «We’ve been sitting here this hour or more, reading—,» here she referred to the book lying on her lap, «—reading the—the City-Directory.»
«Let me feel your pulse, my boy!» said the anxious father.
«Now put out your tongue. Ah, I thought so! He’s a little feverish, Professor, and has had a bad dream. Put him to bed at once, and give him a cooling draught.»
«I ain’t been dreaming!» his Exalted Fatness remonstrated, as the Professor led him away.
«Bad grammar, Sir!» his father remarked with some sternness. «Kindly attend to that little matter, Professor, as soon as you have corrected the feverishness. And, by the way, Professor!» (The Professor left his distinguished pupil standing at the door, and meekly returned.) «There is a rumour afloat, that the people wish to elect an—in point of fact, an —you understand that I mean an—»
«Not another Professor!» the poor old man exclaimed in horror.
«No! Certainly not!» the Vice-Warden eagerly explained.
«Merely an Emperor, you understand.»
«An Emperor!» cried the astonished Professor, holding his head between his hands, as if he expected it to come to pieces with the shock. «What will the Warden—»
«Why, the Warden will most likely be the new Emperor!» my Lady explained. «Where could we find a better? Unless, perhaps—» she glanced at her husband.
«Where indeed!» the Professor fervently responded, quite failing to take the hint.
The Vice-Warden resumed the thread of his discourse. «The reason I mentioned it, Professor, was to ask you to be so kind as to preside at the Election. You see it would make the thing respectable—no suspicion of anything, underhand—»
«I fear I ca’n’t, your Excellency!» the old man faltered.
«What will the Warden—»
«True, true!» the Vice-Warden interrupted. «Your position, as Court-Professor, makes it awkward, I admit. Well, well! Then the Election shall be held without you.»
«Better so, than if it were held within me!» the Professor murmured with a bewildered air, as if he hardly knew what he was saying.
«Bed, I think your Highness said, and a cooling-draught?»
And he wandered dreamily back to where Uggug sulkily awaited him.
I followed them out of the room, and down the passage, the Professor murmuring to himself, all the time, as a kind of aid to his feeble memory, «C, C, C; Couch, Cooling-Draught, Correct-Grammar,» till, in turning a corner, he met Sylvie and Bruno, so suddenly that the startled Professor let go of his fat pupil, who instantly took to his heels.
.
____________________________________________________
Глава девятая
ШУТ И МЕДВЕДЬ
Да, мы опять оказались в саду; чтобы хоть как-то избавиться от этого назойливого голоса, мы поскорее вошли в дом и очутились в библиотеке… Уггуг хныкал, возле него с донельзя удивленным видом стоял Профессор, а Госпожа, нежно обняв сына, повторяла снова и снова: «…и они еще заставляют его учить эти ужасные уроки! Ах, мой бедный мальчик!»
— Из-за чего сыр-бор? — сердитым голосом спросил Вице-Правитель, входя в зал. — Кто поставил здесь эту вешалку для шляп? — С этими словами он повесил свою шляпу на голову Бруно, стоявшего посреди зала. Мальчик был настолько удивлен резкой сменой декораций, что даже не попытался сбросить шляпу, хотя она доходила ему до плеч, делая его похожим на маленькую свечку, накрытую огромным колпачком.
Профессор вежливо объяснил, что Его Высочество изволили сказать, что они не выучили урок.
— А ну-ка, живо выучи урок, слышишь, щенок?! — загремел Вице-Правитель. — Вот тебе! — Послышался звук громкой оплеухи, и несчастный Профессор бросился в другой конец зала.
— Спасите! Отбейте! — пролепетал старый книжник, плюхаясь на колени перед Госпожой.
— Отбрить? С радостью! — отвечала та. Она усадила Профессора в кресло и повязала ему на шею салфетку. — Где бритва?
Тем временем Вице-Правитель, крепко держа Уггуга за шиворот, колошматил его зонтиком.
— Кто это забыл на полу гвоздь? — кричал он. — А ну-ка, забьем его! Забьем, я сказал! — Удары градом сыпались на орущего Уггуга, пока тот с воем не шлепнулся на пол.
Илл. Harry Furniss (1889).
Тогда его папаша вернулся к сцене «бритья» и, увидев Профессора, покатился со смеху:
— Прости, дорогая, ничего не могу с собой поделать! — произнес он, немного отдышавшись. — Боже, что за совершеннейший осел! Ну, поцелуй же меня, Табби!
И он обнял было насмерть перепуганного Профессора, который с диким воплем вскочил на ноги. Влепил Вице-Правитель ему поцелуй или нет, я не видел, потому что Бруно, избавившись наконец от шляпы-колпачка, стремглав выбежал из зала; следом за ним бросилась Сильвия. Я так боялся остаться с глазу на глаз с этими сумасшедшими созданиями, что поспешил за детьми.
— Бежим скорее к папе! — воскликнула Сильвия, когда они выбежали в сад. — У нас ведь дела — хуже некуда! Я попрошу Садовника выпустить нас.
— Но нам просто не дойти туда! — прошептал Бруно. — Как бы я хотел, чтобы у нас, как у Дядюшки, была карета, запряженная четверкой!
В этот момент опять раздался знакомый громкий голос:
Он думал — конный экипаж
Стоит в тени листвы.
Он пригляделся — это был
Медведь без головы.
Бедняк, он ждет, когда ему
Поесть дадите вы!
Илл. Harry Furniss (1889).
— Нет, на этот раз я вас не выпущу! — проговорил Садовник, прежде чем дети успели открыть рот. — Вице-Правитель приказал мне больше никуда не выпускать вас. Так что убирайтесь, пока целы! — И, повернувшись к ним спиной, он пустился в пляс по дорожке, посыпанной гравием, громко повторяя:
Бедняк, он ждет, когда ему
Поесть дадите вы!
На этот раз песенка звучала более мелодично, чем его обычные вопли…
…Песня звучала все громче и свободней; припев подхватило множество голосов. Я услышал глухой удар: это лодка уткнулась в берег, и пока рыбаки вытаскивали ее на сушу, днище заскрежетало по гальке. Поднявшись на ноги, я обменялся с рыбаками рукопожатием, а затем с любопытством взглянул на их улов, являвший собой великолепный набор «сокровищ морских глубин».
Вернувшись наконец домой, я едва держался на ногах и буквально на ходу засыпал — и поэтому очень обрадовался, плюхнувшись в кресло, а Артур тем временем направился к буфету, чтобы принести мне кусок кекса и бокал вина, без которого, пояснил он, он как врач не может позволить мне лечь в постель.
Ах, как протяжно скрипела дверца буфета! Нет, открывал ее явно не Артур; дверцу то и дело открывали и закрывали, и при этом слышалась какая-то неумолчная речь, напоминающая монолог королевы из старинной трагедии.
Нет, это явно был женский голос. Да и фигура, полускрытая за дверцей буфета, тоже была женской, высокой, в воздушных одеждах. Может быть, это хозяйка дома? Между тем дверь распахнулась, и на пороге показался странный человек.
— Что тут делает этот осел? — спросил он сам себя, остановившись на пороге.
Женщина, которую я видел за дверцей, оказалась его женой. Она открыла один из буфетов и стояла, повернувшись к нему спиной и расстилая на одной из полок лист коричневой бумаги, и повторяла про себя:
— Так, так! Ловко! Хитро придумано!
Любящий муж подкрался к ней сзади на цыпочках и слегка хлопнул ее по затылку.
— Бу-у-у! — игривым тоном проревел он ей в ухо. — Ну, теперь не будешь спорить, что гусыне нельзя сказать «Бу-у-у!», а?
Госпожа всплеснула руками.
— Все открыто! — воскликнула она. — Ах, нет — это же один из наших! Только никому ничего не говори, муженек! Всему свое время!
— Не говорить? О чем это? — удивленно спросил ее супруг, заглядывая под листы коричневой бумаги. — Ты что же, Госпожа, прячешь здесь что-нибудь, а? Лучше сама признавайся!
Госпожа потупила глаза и заговорила елейным голоском:
— Только не смейся над этим, Бенджамин! — умоляюще проговорила она. — Ты-ты-ты что, не понимаешь? Это же КИНЖАЛ!
— И для чего он тебе? — ехидно спросил Его Превосходительство. — Мы же только хотели уверить всех, что он отошел в мир иной! Мы ведь не собирались его убивать, верно? Ба, кинжал, да еще жестяной! — пробурчал он, слегка перегибая лезвие вокруг пальца. — Ну, мадам, будьте добры все объяснить. Во-первых, с чего это вам вздумалось называть меня Бенджамином?
— Это тоже часть Заговора, любовь моя! У каждого должна быть своя кличка…
— Кличка, говоришь? Ах, вот как! Ну хорошо, и сколько же ты отдала за этот кинжал? А ну, отвечай без уверток! Меня не проведешь!
— Я отдала за него… ровнехонько… — забормотала пойманная заговорщица, пытаясь изобразить на лице выражение коварного убийцы, которое она не раз репетировала перед зеркалом. — Отдала…
— Так сколько же, мадам?
— Ну, раз уж ты настаиваешь, то восемнадцать пенсов! Я купила его себе на…
— Только, ради бога, не говори «Слово чести!» — пробурчал другой заговорщик. — Он не стоит и половины этих денег, мадам!
— Себе на день рождения, — едва слышным шепотом заключила Госпожа. — Кинжал должен быть у каждого. Это ведь непременный атрибут…
— О, только не говори мне о Заговоре! — резко оборвал ее муж, запихивая кинжал обратно в буфет. — Ты смыслишь в Заговорах не больше цыпленка. Главное в Заговоре — скрытность, маскировка. Ну-ка, погляди на это!
И он с вполне извинительной гордостью напялил на голову колпак с бубенчиками, а следом и все остальное одеяние шута, подскочил к жене и лизнул ее в щеку.
— Как тебе это нравится, а?
Глаза Госпожи так и загорелись азартом завзятого заговорщика.
— То что надо! — воскликнула она, хлопая в ладоши. — Ты выглядишь в нем круглым дурачком!
Новоявленный шут кисло улыбнулся. Он и сам не знал, воспринимать это как комплимент или насмешку, и на всякий случай спросил:
— Ты хочешь сказать — Шут? Да, я этого и добивался. А как ты думаешь, в какой наряд лучше переодеться тебе? — С этими словами он продолжал разбирать сверток; леди с нетерпением глядела на него.
— Ах, как мило! — воскликнула она, когда муж достал из него наряд, предназначенный для нее. — Какой роскошный костюм! Это наряд эскимоски, верно?
— Так и есть, костюм эскимоски, — с усмешкой отозвался ее заботливый супруг. — А теперь надень-ка его да поглядись в зеркало! Где твои глаза? Это же Медведь, неужели не видишь? — Тут он вздрогнул и оглянулся: в зале послышался грубый голос:
Он пригляделся — это был
Медведь без головы.
Но это был всего лишь Садовник, распевавший в саду под окном. Вице-Правитель на цыпочках подкрался к окну и бесшумно закрыл его, прежде чем Садовник успел допеть куплет до конца.
— Да, дорогая, это Медведь, но, надеюсь, не без головы. Ты — Медведь, а я — Провожатый. Чтобы узнать нас в этих нарядах, надо иметь острый глаз!
— Мне придется потренироваться ходить в этом наряде, — проговорила Госпожа, выглядывая из пасти Медведя. — Тут ведь никто не поможет, придется учиться самой. А ты, конечно, тут же скажешь: «Ну, Мишка, пошли, пошли!» — не так ли?
— Да, разумеется, — отозвался Провожатый, беря в одну руку цепь, свисавшую с ошейника Медведя, а в другую — хлыст. — А теперь пройдись-ка по залу, приплясывая, точно настоящий медведь. Отлично, дорогая, превосходно. Ну, Мишка, пошли! Пошли, слышишь?!
Последние слова он проговорил нарочно громко, чтобы их слышал Уггуг, который, едва войдя к зал, так и замер, опустив руки, широко открыв рот и выпучив глаза, словно символ тупого удивления.
— Ну и ну-у! — только и смог пролепетать он.
Провожатый делал вид, что возится с ошейником. Это дало ему возможность незаметно для Уггуга шепнуть жене:
— Боюсь, это моя вина! Совсем забыл запереть дверь! Если он догадается — пиши пропало! Надо его поскорей выпроводить отсюда. Ну-ка, зарычи!
Илл. Harry Furniss (1889).
С этими словами он, делая вид, что пытается удержать Медведя, выпустил его прямо на растерявшегося мальчишку. Госпожа, собравшись с духом и приободрившись, издала звуки, которые, видимо, казались ей свирепым рычанием, хотя на самом деле они скорее напоминали мяуканье кошки. Бедный Уггуг попятился, зацепился за ковер, перекувырнулся через голову и тяжело шлепнулся на пол — правда, уже за дверью. К счастью, его нежная мамаша, увлеченная игрой, не обратила внимания на это происшествие.
Вице-Правитель, бросившись к двери, запер ее на ключ.
— Беды не оберешься с этой маскировкой! — заметил он. — Нельзя терять ни минуты. Он, конечно, побежит к Профессору, а того нам с тобой, сама понимаешь, провести не удастся! — Спустя несколько минут костюмы заговорщиков были уложены в шкаф, дверь отперта, а коварные заговорщики с невинным видом уселись на диван, воркуя как голубки, и принялись с нарочитой серьезностью обсуждать книгу, которую Вице-Правитель второпях схватил со стола и которая оказалась Планом столицы Чужестрании.
Дверь осторожно приоткрылась, и в зал вошел Профессор. За его спиной виднелась глупая физиономия Уггуга.
— Какая удачная планировка! — с пафосом заговорил Вице-Правитель. — Видишь ли, дорогая, прежде чем свернуть на Запад-Стрит, надо миновать пятнадцать зданий на Зелень-Стрит.
— Пятнадцать зданий? Не может быть! — воскликнула Госпожа. — Я думала, их не больше четырнадцати!
Они настолько увлеклись обсуждением этого интереснейшего вопроса, что никто из них даже не взглянул на Профессора, который держал за руку Уггуга, прятавшегося у него за спиной.
Госпожа первой заметила их появление.
— А, это вы, Профессор! — воскликнула она приятным тоном. — А вот и мое дражайшее чадо! Ну как, уроки окончены?
— Какие странные вещи творятся в этом доме! — дрожащим голосом начал Профессор. — Его Взвинченная Пухлость (это было одним из многочисленных титулов Уггуга) поведал мне, что буквально только что видел в этом зале пляшущего Медведя и Шута-провожатого!
Вице-Правитель и его супруга изобразили крайнее удивление.
— Да это, наверное, в каком-нибудь другом зале, — произнесла нежная мать. — Мы сидим здесь вот уже больше часа и, как видите, читаем… — она заглянула в книгу, которую держала в руках, — рассматриваем План города.
— Дай-ка я пощупаю твой пульс, мальчик мой, — взволнованно сказал отец. — Ну-ка, покажи язык. Ну, так и есть. У него небольшой жар, Профессор, и, наверное, легкий бред. Уложите его в постель и дайте ему чего-нибудь прохладительного.
— Нету у меня никакого бреда! — запротестовал Его Взвинченная Пухлость, как только Профессор выпустил его руку.
— «Нету!» Фу, какая вульгарность! — язвительным тоном заметил отец. — Обратите на это внимание, дражайший Профессор, и попытайтесь исправить ее, разумеется, когда спадет температура. Да, кстати, Профессор! — (Тот послушно оставил своего незадачливого ученика у двери и поспешно вернулся.) — Видите ли, могут пойти всякие слухи… а тут как раз выборы… Вы меня поняли?
— Даже Другому Профессору? — в ужасе воскликнул бедный старикан.
— Ни в коем случае! Никому! — резким тоном приказал Вице-Правитель. — Только самому Императору. Поняли?
— Императору? — воскликнул пораженный Профессор, схватившись за голову, чтобы она ненароком не треснула от столь сильного потрясения.
— Видите ли, Правитель, по-видимому, скоро будет провозглашен новым Императором. Где еще найдешь лучшего? Разве что… — Тут Госпожа как бы случайно поглядела на своего мужа.
— Нигде! Совершенно с вами согласен! — без всякой задней мысли испуганно заверил ее Профессор.
Вице-Правитель взял в свои руки нить разговора:
— Причина, по которой я позволил себе потревожить вас, Профессор, заключается в том, что я хотел бы попросить вас председательствовать на выборах. Это придаст им подобающую респектабельность, ибо вы — вне всяких подозрений…
— Боюсь, не смогу, Ваше Превосходительство! — выпалил старик. — Что скажет Правитель…
— Правда, правда! — прервал его Вице-Правитель. — Ваше положение Придворного Профессора делает это весьма неудобным. Понимаю! Вы правы! Ну, что ж, придется провести выборы без вас…
— Так будет лучше, чем со мной… — удивленно пробормотал Профессор, сам с трудом понимая, что говорит. — Так, значит, Ваше Высочество, вы приказали «постель и прохладительное питье»? — С этими словами он поплелся к двери, где его ждал Уггуг.
Я последовал за ними и тоже покинул зал. Внизу Профессор повторял про себя, стараясь получше запомнить приказы: «Пэ, Пэ, Пэ, постель, прохладительное питье, правильная речь», — и так до тех пор, пока, завернув за угол, он не столкнулся лоб в лоб с Сильвией и Бруно — настолько неожиданно, что опять выпустил руку своего толстощекого ученика, и тот припустился наутек.
.
____________________________________________________
Перевод Андрея Москотельникова (2009):
ГЛАВА IX
Шут и Медведь
Да, мы опять были в саду; и, чтобы только не слышать этого ужасного режущего слух голоса, мы поспешили в дом и сразу оказались в библиотеке. Но и там было не лучше: что было мочи ревел Уггуг, Профессор понуро стоял у него за спиной, а миледи, обвив своими руками шею сынка, гладила его по головке и приговаривала:
— Да как они только смеют требовать, чтобы он учил этот противный урок? Мой ты котёночек!
— Что тут за шум? — гневно вопросил Вице-Губернатор, стремительно входя в комнату. — И кто поставил тут эту вешалку для шляп? — С этими словами он нахлобучил свою шляпу на голову Бруно, столбом стоявшего посреди комнаты в глубоком ошеломлении от внезапных перемен местности. Мальчик даже не сделал попытки снять эту шляпу, хотя её поля опустились прямо ему на плечи, отчего он стал похож на малюсенькую свечку, накрытую огромным колпачком-гасителем.
Профессор заискивающе объяснил, что Его Высочество милостиво изволили отказаться делать уроки.
— Живо займись уроками, ты, маленький оболтус! — загремел Вице-Губернатор. — Получи вот! — И звучная оплеуха заставила несчастного Профессора кубарем покатиться через всю комнату.
— Не бейте! — взмолился Профессор, в полуобмороке оседая к самым ногам миледи.
— Не брейте? А вот и побреем, — откликнулась та, затаскивая беднягу в кресло и обёртывая его шею салфеткой. — Где это наша бритва?
Тем временем Вице-Губернатор, придерживая Уггуга одной рукой, другой охаживал его своим зонтиком.
— Что это за гвоздь торчит здесь в полу? — громыхал он. — Забить его немедленно! Забить его! — И удар за ударом обрушивались на извивающегося Уггуга, пока тот, захлёбываясь слезами, не повалился на пол.
Тогда его папаша повернулся к разыгрываемой сцене «бритья» и разразился хохотом.
— Прошу прощения, дорогая, не могу остановиться, — произнёс он, едва переводя дух. — Ну что ты за дурочка! Поцелуй же меня, Табби!
И он обхватил руками шею устрашённого Профессора, который издал дикий вопль, но получил ли при этом предвещаемый поцелуй, мне не довелось увидеть, так как Бруно, освободившийся к этому времени от своего колпачка-гасителя, ринулся прочь из комнаты, и Сильвия за ним; я также поспешил за детьми, настолько боялся остаться один в обществе этих сумасшедших.
— Бежим к отцу! — промолвила Сильвия, тяжело дыша, когда все мы оказались в саду. — Лично мне кажется, что дела пошли хуже некуда. Попрошу-ка Садовника снова нас выпустить.
— Ой, только не идти всю дорогу, — захныкал Бруно. — И почему у нас нет выезда четвернёй, как у дяди!
Но тут снова раздался знакомый голос, пронзительный и неистовый:
«Он думал, это Четверня
Склонилась у ботвы.
Он присмотрелся — нет, стоит
Медведь без головы.
Сказал он: “Бедненький, медку
Ты не поешь, увы!”»
— Ну уж нет, не выпущу вас снова! — сказал Садовник, не дав детям и рта раскрыть. — Знаете, какого чёсу задал мне Вице-Губернатор, за то что я в прошлый раз позволил вам выйти? Так что я вам не товарищ! — И, отвернувшись от детей, он принялся исступлённо рыть прямо посреди посыпанной гравием аллеи, вновь и вновь припевая:
«Сказал он: “Бедненький, медку
Ты не поешь, увы!”» —
только уже более музыкальным тоном, чем тот пронзительный визг, с которого он начал.
Песня с каждой минутой становилась всё более громкой и насыщенной: к её припеву пристраивались какие-то посторонние голоса, и вскоре я услыхал тяжёлый удар, возвестивший, что лодка коснулась берега, и резкий скрип гальки, когда люди принялись вытаскивать лодку из воды. Я поднялся и, оказав им помощь, помедлил ещё немного, желая понаблюдать, как они выгружают живописную мешанину из отвоёванных с таким трудом «сокровищ глубин».
Когда я, в конце концов, добрался до своего жилища, усталость и сон грозили совсем меня одолеть, поэтому я с превеликим облегчением опустился в мягкое кресло, пока Артур радушно хозяйничал у буфета, желая угостить меня куском пирога и бокалом вина, без которых, заявил он, никакой доктор не имеет права позволить мне лечь в постель.
И тут дверца буфета как заскрипит! И вовсе это не Артур, а кто-то другой непрестанно открывал и закрывал её, беспокойно суетясь и бормоча на манер трагической актрисы, репетирующей свой монолог.
Голос-то был женский! И силуэт тоже, полускрытый буфетной дверкой, был женским силуэтом, объёмным и в просторном платье. Не наша ли то хозяйка? Дверь отворилась, и в комнату вошёл незнакомец.
— И что эта дура тут делает? — пробормотал он, озадаченно остановившись на пороге.
Женщина, о которой незнакомец отозвался так грубо, была его женой. Она раскрыла одну буфетную дверку и, стоя спиной к вошедшему, разглаживала на одной из полок лист обёрточной бумаги, шепча про себя: «Так, так! Ловко сработано, искусно задумано!»
Любящий муж на цыпочках подкрался к ней сзади и хлопнул её по макушке.
— Прихлопнул, как муху, — игриво проговорил он.
Миледи заломила руки.
— Разоблачили! — простонала она. — Ах, да! Это же свой! Бога ради, никому не открывай! Нужно выждать время!
— Не открывать чего? — запальчиво вопросил её супруг, вытаскивая лист обёрточной бумаги. — Что это вы здесь прячете, моя милая? Отвечайте, я требую!
Миледи опустила очи долу и тихо-претихо произнесла:
— Ты только не смейся, Бенджамен, — взмолилась она. — Это… это… Не понимаешь разве? Это кинжал!
— Он-то ещё зачем? — усмехнулся Его Превосходительство. — Наше дело — лишь внушить всем, будто мой брат умер. Нет нужды убивать его. Э, да он к тому же из жести! — и Вице-Губернатор презрительно покрутил лезвие в пальцах. — А теперь, мадам, будьте любезны, объяснитесь. С чего это вы назвали меня Бенджаменом?
— Это часть заговора, любовь моя! Ведь заговорщики всегда прикидываются кем-то другим, правда?
— Другим, да? Что ж! А этот кинжал, в какую сумму он вам обошёлся? Ну же, без увёрток! Меня вам не обмануть!
— Я приобрела его за… за… за… — забормотала уличённая заговорщица, изо всех сил пытаясь изобразить на лице выражение записного убийцы, в чём она заранее тренировалась перед зеркалом. — За…
— За сколько, мадам?
— Ну, за двугривенный, если тебе так уж нужно знать, дорогой! На свои…
— Не верю я вам! — заорал второй заговорщик. — Станете вы тратить свои деньги!
— На свои именины, — смиренно понизив голос, закончила миледи. — Должен же кто-нибудь иметь кинжал. Это ведь часть…
— Ох, только не рассуждайте о заговорах! — грубо перебил её муж, швырнув кинжал в буфет. — Курице — и той лучше удалась бы роль заговорщицы! А заговорщикам, прежде всего, нужно уметь маскироваться. Взгляните-ка вот на это!
И он со справедливым чувством гордости напялил на себя колпак с бубенцами и весь остальной шутовской наряд, подмигнул ей и упёр язык изнутри в щёку.
— Не правда ли, мне идёт? — вопросил он.
Глаза миледи вспыхнули неподдельным энтузиазмом.
— То, что нужно! — воскликнула она, всплеснув руками. — Ты выглядишь совершенно по-дурацки!
Ряжёный нерешительно улыбнулся. Он не вполне был уверен, как отнестись к этому комплименту, высказанному столь прямо.
— Вы имеете в виду — как шут? Да, этого я и добивался. А самой-то вам какая маскировка к лицу, вы подумали? — И под восхищённым взглядом супруги он принялся разворачивать какой-то свёрток.
— Изумительно! — вскричала миледи, когда платье, наконец, было ей предъявлено. — Отличная маскировка! Эскимосская крестьянка!
— Скажете тоже — эскимосская крестьянка! — проворчал её супруг. — Наденьте-ка, да посмотритесь в зеркало. Это же Медведь, разуйте глаза! — Но тут он круто обернулся — это в комнату влетел пронзительный голос:
«Он присмотрелся — нет, стоит
Медведь без головы!»
Но то был всего лишь Садовник, поющий под раскрытым окном. Вице-Губернатор на цыпочках подкрался к окну, бесшумно затворил его и только тогда решился продолжать.
— Да, любовь моя, Медведь, но без головы, надеюсь. Вы будете Медведем, а я Поводырём. И уж если кто-либо нас узнает, то, скажу я вам, у него острое зрение!
— Мне нужно немного поупражняться в ходьбе, — сказала миледи, выглядывая сквозь медвежий рот. — Труднёхонько будет на первых порах избавиться от человечьих манер. А ты смотри приговаривай: «Давай, Мишка!» Хорошо?
— Ладно, ладно, — отозвался Поводырь. Теперь он держал в одной руке конец цепи, свисающей с медвежьего ошейника, а другой в то же время похлёстывал маленькой плёточкой.
— Пройдитесь теперь по комнате, как будто танцуете по-медвежьи. Очень хорошо, моя дорогая, очень хорошо. Давай, Мишка! Давай, говорю!
Последние слова он проревел уже ради Уггуга, который в этот момент вошёл в комнату и теперь стоял растопырив руки и широко разинув глаза и рот — вылитый портрет изумлённого идиота.
— О-го-го! — Только и смог он произнести.
Поводырь притворился, что поправляет на медведе ошейник, а сам незаметно для сыночка прошептал супруге:
— Моя оплошность, чёрт возьми! Совсем забыл запереть дверь. Заговор расстроится, если он обнаружит нашу уловку. Не выходите из роли! Изобразите свирепость!
И тут, сделав вид, будто изо всей силы тянет цепь на себя, он позволил Медведю сделать пару шагов навстречу испуганному мальчишке; миледи же с восхитительным присутствием духа издавала, по её мнению, злобное рычание, хотя по большому счёту это напоминало мурлыканье кошки. Уггуг с такой поспешностью рванул из комнаты, что зацепился ногами о ковёр, и было слышно, как он тяжело грохнулся в коридоре — несчастье, на которое его любвеобильная мать, довольная собственной игрой, даже внимания не обратила.
Вице-Губернатор затворил дверь и щёлкнул замком.
— Долой маскировку! — сказал он, переводя дыхание. — Нельзя терять ни минуты. Он наверняка доложит Профессору, а его, как ты понимаешь, мы не можем посвятить в дело.
Маскировка тот час была упрятана в комод, дверь отперта, а двое заговорщиков мило уселись рядышком на диване, увлечённо обсуждая книгу, которую Вице-Губернатор впопыхах схватил со стола и которая оказалась адресной книгой столицы Запределья.
Дверь очень медленно и осторожно открылась, и Профессор, позади которого едва виднелось глупое лицо Уггуга, заглянул в комнату.
— И какая прекрасная планировка! — восторженно говорил Вице-Губернатор. — Поглядите-ка, моя драгоценная, — на Зелёной улице имеется целых пятнадцать домов перед поворотом на Западную улицу.
— Пятнадцать домов, подумать только! — откликнулась миледи. — Я-то полагала, их всего четырнадцать! — И они так увлечённо занялись обсуждением этого открытия, что даже не подняли глаз на вошедших, пока Профессор, ведя Уггуга за руку, не приблизился к ним вплотную.
Миледи первая заметила их присутствие.
— Ах, это же Профессор! — воскликнула она самым что ни есть приветливым голосом. — И с ним моё драгоценное дитя! Урок уже закончился?
— Произошла какая-то странная штука! — начал Профессор с дрожью в голосе. — Его Высокотучность, — это был один из многочисленных титулов Уггуга, — изволили мне сообщить, будто собственными глазами видели в этой самой комнате танцующего Медведя и придворного Шута!
Вице-Губернатор с супругой так и прыснули со смеху.
— Где угодно, только не в этой комнате, дорогуша! — сказала любящая мать. — Мы сидим здесь уже с час или больше, читая… — тут она справилась с названием лежащей у неё на подоле книги, — читая… адресную книгу.
— Позволь, мой мальчик, я пощупаю твой пульс, — сказал заботливый отец. — Теперь высунь язык. Ах, я так и думал! У него лёгкий жар, дорогой Профессор, и он бредит. Немедленно положите его в постель и дайте ему охлаждающего питья.
— Но я не бредю! — запротестовал Его Высокотучность, стоило Профессору потащить его прочь.
— Вы выражаетесь неграмотно, сударь! — строго заметил отец. — Будьте любезны, исправьте этот маленький недостаток, Профессор, как только вы управитесь с его лихорадкой. И кстати, Профессор! — При этих словах Профессор оставил своего выдающегося ученика стоять в дверях, а сам резво вернулся. — Ходят слухи, что народ желает избрать… ну, фактически… вы же понимаете, что я имею в виду…
— Только не другого Профессора! — в ужасе воскликнул бедный старик.
— Нет! Конечно, нет! — нетерпеливо объяснил Вице-Губернатор. — Всего-навсего Императора, понимаете?
— Императора! — вскричал изумлённый Профессор, схватившись за голову, как будто опасался, что от потрясения она разлетится на кусочки. — А что скажет Правитель?
— Да поймите же, Правитель, скорее всего, и будет новым Императором, — объяснила миледи. — Где ж мы возьмём лучшего? Возможно, правда, что… — тут она красноречиво скосила взгляд на своего муженька.
— Вот именно, где? — пылко отозвался Профессор, совершенно не уловив намёка.
Но Вице-Губернатор не желал отвлекаться:
— Причина, почему я упоминаю об этом, дорогой Профессор, заключается в том, что я хочу просить вас любезно взять на себя руководство выборами. Понимаете, это придаст всей избирательной кампании солидности — избавит от подозрений о закулисных интригах.
— Боюсь, я не смогу, Ваше Превосходительство! — промямлил старик. — А что скажет Правитель?
— Верно, верно! — махнул рукой Вице-Губернатор. — Вам, как Придворному Профессору, будет, пожалуй, несподручно. Так и быть! Перебьемся на выборах без вас.
— Вот и славно: бейтесь, сколько захотите, но только без меня, — пробормотал Профессор со смущённым видом, словно бы и сам понимал, что говорит что-то не то. — В постель, вы сказали, Ваше Превосходительство, и охлаждающее питьё? — И он, словно в забытьи, направился назад к двери, где его угрюмо ожидал Уггуг.
Я последовал за ними из комнаты; и пока мы шли коридором, Профессор беспрестанно бормотал про себя, словно не надеялся на свою дырявую память: «П, П, П: положить в постель, подать питьё, поправить произношение», как вдруг, завернув за угол, он столкнулся с Сильвией и Бруно. От неожиданности Профессор выпустил своего толстого ученика, который моментально улизнул.
.
____________________________________________________
Пересказ Александра Флори (2001, 2011):
ГЛАВА 9. ДУРАК И МЕДВЕДЬ
Да, мы снова оказались в саду. Но было невыносимо слышать этот пронзающий Голос на открытом пространстве, и мы поспешили в Библиотеку. Однако и там было ненамного приятнее: Жаборо-нок выл, рядом стоял обескураженный Профессор, а Миледи душила свое чадо в объятиях (возможно, оттого оно и ревело). Нежнейшая из матерей причитала:
– Он истязает моего бедного детеныша этими противными, гадкими уроками! О, мой маленький бегемотик!
– Что за содом? – сердито спросил Заправитель, входя в комнату. – И кто поставил здесь эту вешалку в виде чучела? Какое безобразие!
Впрочем, он тут же повесил шляпу на это «чучело» – за кото-рое он принял Бруно, стоявшего посреди комнаты. Бруно поначалу онемел от изумления.
Профессор как можно тактичнее объяснил: Его Высочество любезно соизволило заявить, что оно отказывается делать уроки.
– Сию же секунду садитесь за уроки, вы, малолетний кровосос! – загремел Заправитель.
– А вы с ним не церемоньтесь, – объявил он Профессору. – Чуть что – сразу вот так его! – и залепил ментору своего сына такую оплеуху, что несчастный старик зашатался.
– Спасите меня! – закричал Профессор и грохнулся на колени – Заправительницы.
– Пасти вас, сэр? – спросила Леди. – Это можно. Только я возьму кнут.
Заправитель тем временем охаживал зонтиком Жаборонка.
– Кто засунул гвоздь в паркет острием вверх? Уберите его! Уберите!
Удар за ударом обрушивался на корчившегося на полу Жаборонка.
Потом Заправитель обратил внимание на сцену «пасения» Профессора и разразился хохотом.
– Извините, голубчик! Я не отдавал такого распоряжения, это ее собственная инициатива, – сказал он, как только обрел дар речи. – Но вы-то! Ну, заключите меня в объятия, старый черт!
И он кинулся обнимать Профессора, который отскочил с диким воплем. Удалось ли Заправителю заключить его в объятия, не знаю. Как раз в этот момент Бруно освободился от шляпы и они с Сильви сломя голову кинулись вон из этого бедлама. Я рванулся за ними.
– Мы должны немедленно бежать к отцу, – задыхаясь, сказала Сильви, когда они мчались по саду. – Хуже, наверное, не будет. Попросим Садовника выпустить нас.
И тут они услышали знакомый голос:
Он думал, что к нему зайдет
Приятель посидеть.
Разул глаза – а у ворот
Без головы медведь.
– Мой бедный мишка! – он сказал.
– Да ты голодный ведь!
– Увы, – сказал Садовник, предвосхищая просьбу детей, – на этот раз я не могу вас выпустить. Заправитель запретил.
Он отвернулся и принялся разравнивать гравий на дорожке, напевая идиотские слова: «Он ждет еды, увы» – правда, менее фальшиво, чем он пел поначалу.
Так я подумал. А затем понял, что причина в другом. Просто Садовника заглушили другие мужские голоса. Потом послышался характерный глухой стук – будто лодка ударилась носом о берег, – за этим последовал хруст гальки: это рыбаки сошли на берег и по-тащили баркас волоком. Я понял, что задремал и теперь проснулся, и решил восполнить пробел, возникший во сне: понаблюдать, как они будут выгружать «дары моря».
Домой я пришел совсем кволым и рухнул в мягкое вольтеровское кресло. Артур направился к буфету и принес мне вина и пирога, без которых он, как мой эскулап, не мог позволить мне отойти в объятия Морфея.
Но как же вдруг заскрипела дверь буфета! Открыл ее, скорее всего, не Артур: он-то привык это делать. Нет, кто-то беспокойно ходил по комнате и что-то бормотал, как преступная королева-сомнамбула.
Голос был явно женский, и массивная фигура за дверцей буфета, и платье – все женское. Но кто это мог быть? Домоправительница? Потом в комнату вошел Заправитель.
– А эта ослица что тут делает? – поинтересовался он неизвест-но у кого, застыв на пороге в изумлении.
Особой, упомянутой столь откровенно, была его жена. Стоя к нему спиной и разглаживая фольгу на одной из полок, она шептала: «Так, так! Всё проделано очень ловко. Верх изобретательности!».
Муж ее тем временем подкрался сзади на цыпочках и легонько щелкнул ее по затылку. «Гав!» – игриво крикнул он ей в ухо.
– Не гавкайте, – заявила Миледи, скрестив руки на груди и тихонько простонала: – Он меня застал! Впрочем, может быть, все не так страшно: ведь он – один из нас. Показать ему? Нет, всё в свое время.
– Что значит «в свое время»? – возмутился государственный муж и потянулся к фольге. – Нет, «свое время» настало. Что вы скрываете, Миледи? Я требую.
Миледи кокетливо опустила глаза долу и с самой фальшивой из своих интонаций сказала:
– О Дункан, вы будете смеяться… – она приняла позу Немезиды. – Это… в общем, это КИНЖАЛ!
– На кой черт? – поинтересовалось Его Превосходительство. – Нам нет нужды убивать его по-настоящему – достаточно внушить населению, что он умер. К тому же ваш КИНЖАЛ – с оловянным лезвием. Смотрите: он наматывается на палец. Кстати, почему вы обозвали меня Дунканом?
– Это – часть Заговора, любовь моя! Вы знаете – ради конспирации нужно иметь псевдоним.
— Лучшего псевдонима просто не придумаешь! Так зачем вам этот кинжал? Только не вздумайте ловчить! Никаких уверток!
— Я хотела… — запнувшись, Миледи обернулась к зеркалу и попыталась придать своему лицу таинственное выражение типич-ной авантюристки-«интригантки». – Я хотела…
— Чего же, мадам? – саркастически настаивал муж.
— Хорошо, я скажу, любезный. Кинжал необходим. Это – часть…
— Только не говорите снова о Заговорах! – простонал Заправи-тель и бросил кинжал в буфет. – Не с вашими куриными мозгами устраивать покушения. Занимайтесь лучше маскарадными костюмами. Вот, полюбуйтесь.
И облачился в дурацкий костюм. Нет, не в том смысле, а в самый настоящий, даже напялил колпак с бубенчиками.
— Что вы скажете об этом? – спросил он с оправданной гордостью.
Глаза Миледи засияли огнем Интриги.
— Самое то! – воскликнула она и зааплодировала. – Я всегда видела в вас дурака.
«Дурак» кисло ухмыльнулся: он не был уверен, что услышал комплимент.
— Вы, вероятно, хотели сказать, что видели во мне шута? – уточнил он, и снова осекся.
— Вот именно, — подтвердила Миледи.
— А вот что я приготовил для вас, — и он протянул ей сверток. Миледи развернула его и завопила в восторге:
— О, какая прелесть! Вот это маскировка! Настоящий костюм эскимосской пейзанки!
Заправитель был слегка озадачен:
— Если вам угодно, считайте это костюмом эскимосской пейзанки. А я полагал, что это шкура медведя без головы. Помните, как в песне Садовника:
Разул глаза – а у ворот
Без головы медведь.
Самое подходящее для вас одеяние. Особенно из-за безголовости.
— Но я должна научиться ходить в этом, — сказала Миледи, выглядывая из-под шкуры. – Нельзя, чтобы во мне заподозрили человека. Если подойдет кто-то подозрительный, вы сразу скажите: «Гризли, ко мне!».
– Именно так, – подтвердил Заправитель и стал закреплять ошейник и цепь на своей супруге. Потом он взял хлыст.
– А ну, пройдетесь по комнате вихляющей походкой. Прелестно! Лучшего нельзя и представить. А сейчас ко мне, Гризли! Ко мне, я сказал!
Последняя фраза возникла оттого, что в комнату вошел Жабо-ронок. Он протер глаза, но не увидел ничего нового и теперь стоял с глупейшим выражением лица:
– Кошмар! – только и мог он вымолвить.
«Поводырь» медведя сделал вид, что поправляет ошейник, а сам тихонько прошептал:
– Черт побери, я забыл закрыть дверь! Если этот дегенерат нас узнает, всё пропало. Изобразите взбесившегося медведя-шатуна. Ревите минуты две как можно страшнее!
Безголовый монстр издал какое-то мурлыкающее рычание и пошел на перетрусившего ребенка. Жаборонок завизжал и брызнул наутек.
Заправитель запер дверь и сказал:
– Раздевайтесь! У нас нет времени. Он сейчас притащит сюда Профессора.
И заговорщики разоблачились, убрали костюмы в буфет, затем отперли дверь сели на чиппендейловский диван и стали заинтересованно обсуждать план реконструкции столицы.
Через некоторое время дверь тихонько отворилась, и в комнату заглянули преисполненное любопытства лицо Профессора и тупая физиономия Жаборонка.
– Какой замечательный прожект! – говорил Заправитель. – Вот эти пятнадцать домов с фонарями на перекрестке Липовой улицы и Желтого бульвара.
– Пятнадцать домов! – воскликнула Миледи. – А я думала – их будет четырнадцать. Не много ли – пятнадцать?
И при этом хоть бы краем глаза посмотрела на Профессора и Жаборонка!
Впрочем, Миледи каким-то шестым чувством уловила их присутствие.
– О, Профессор! – запела она. – И мое сокровище тоже! Как уроки?
– Произошло нечто феноменальное! – начал Профессор нерешительно. – Его Сальность (так иногда называли Жаборонка в интимном кругу) уверяет, будто видел в этой комнате натуральнейше-го дурака и престранное животное: мяукающего медведя, причем без головы!
Заправитель и его жена затряслись от хохота.
– Где угодно, только не здесь, – категорично заявила нежнейшая из матерей. – Мы здесь сидим не меньше часа, разбираем прожект – вот, не угодно ли вам взглянуть?
– Дайте-ка проверить ваш пульс, дитя мое, – сказал добрейший из отцов. – А теперь покажите язык (Жаборонок охотно показал). Так и есть. У него маразм в легкой форме. Профессор, сделайте милость, возьмите его за ухо и уведите отсюда. Уложите его на сквозняке, пусть отоспится.
– Не я дурак! – завопил Жаборонок в знак протеста, когда Профессор взял его за ухо и потащил прочь
– И займитесь с ним словесностью, – добавил родитель. – Впрочем, задержитесь, пожалуйста, на секунду. Знаете, ходит молва, что народ желает избрать… – он заговорщически подмигнул, – вы понимаете, кого?
– Неужели Старого Профессора Президентом Академии Наук? – в ужасе воскликнул старец.
– Нет! Конечно, нет! – не без досады ответил Заправитель. – Так далеко никто не заходит. Народ жаждет избрать Императора.
– Императора! – вскричал изумленный Профессор, схватившись за голову. – Но как же Правитель?
– Правитель, разумеется, и будет Императором, – пояснила Миледи. – А что, вы знаете более подходящую кандидатуру? Ну, разве что…
– Неужели Старый Профессор? – почтенный ученый явно не понимал властей предержащих с полуслова.
– Я заговорил об этом, – продолжал Заправитель, – вот почему. Не будете ли вы так любезны возглавить Избирательную Комиссию. Под эгидрой столь компентентного лица можно будет избежать любых злоупотреблений и подковерных… ну, вы понимаете.
Профессор не без удивления поглядел на ковер, но это мало что ему объяснило, и он сказал:
– Видите ли, я не думаю, что в отсутствие Правителя этично…
– Этично! Этично! – прервал Заправитель. – Впрочем, если вы не думаете, Референдум будет проведен без вас.
– Лучше без меня, – сказал Профессор, – чем я приму участие в деле, которое вызывает у меня сомнения. Так вы сказали, взять его за ухо и уложить спать на сквозняке, а потом заняться словесностью?
С этими словами Профессор вернулся к Жаборонку, угрюмо ожидавшему его. Я пошел за ними. Старик, не надеясь на свою память, повторял: «Три с: сон, сквозняк, словесность». Он уже был за углом дома, как вдруг буквально налетел на Сильви и Бруно, от неожиданности выпустив ухо своего упитанного питомца, который не замедлил дать дёру.
.
____________________________________________________
Пересказ Некода Зингера (2009):
ГЛАВА IX
Медведь и шут
Да, мы снова были в саду и, чтобы скрыться от этого дикого, нестройного голоса, поспешили в дом и оказались в библиотеке. Аггаг ревел. Профессор с изумленным видом стоял рядом, а Миледи, сжав руки вокруг шеи сына, вновь и вновь повторяла:
— И они заставляли его учить скверные уроки? Моего миленького малюточку!
— По какому поводу весь этот шум? — сердито осведомился Проректор, врываясь в комнату. — И кто принес сюда шляпную подставку?
И он повесил свою шляпу на Бруно, стоявшего в середине комнаты и слишком изумленного внезапной сменой декораций, чтобы попытаться снять шляпу, хотя она спустилась ему до плеч, сделав его похожим на маленькую свечку, накрытую огромной гасилкой.
Профессор кротко объяснил, что его Его Высочество соизволили всемилостиво отказаться учить уроки.
— Делай уроки немедленно, молокосос ты эдакий! — завопил Проректор. — И получай!
Звонкий удар по уху заставил несчастного Профессора прокатиться через всю комнату.
— Не бейте меня! — взмолился бедный старик, опускаясь почти без чувств у ног Миледи.
— Отчего же не побрить? Непременно побрею! — ответила Миледи, поднимая его, усаживая на стул и закалывая булавками салфетку вокруг его шеи. — Где же бритва?
Проректор тем временем ухватил Аггага и охаживал его веником.
— Кто оставил этот гвоздь торчать в полу? — закричал он. — Забейте его немедленно! Забейте его!
Удар за ударом обрушивался на корчащегося Аггага, пока тот, стеная, не рухнул на пол.
Затем его отец переключился на сцену бритья и разразился хохотом.
— Прости, дорогая, я не могу сдержаться, — сказал он, обретя наконец дар речи. — Ты — совершеннейшая ослица! Поцелуй меня, Тэбби!
И он обвил руками шею напуганного Профессора, который вскочил с диким криком. Однако получил ли он обещанный поцелуй, я не смог разглядеть, ибо Бруно, к тому моменту освободившийся от своей гасилки, стремительно выбежал из комнаты. Сильви последовала за ним, и мне было так страшно оставаться одному среди этих безумных созданий, что я поспешил за детьми.
— Мы должны попасть к папе! — причитала Сильви, пока они бежали через сад. — Хуже, по-моему, некуда! Я попрошу Садовника снова нас выпустить.
— Но мы не мозем всю дологу идти песком! — хныкал Бруно. — Вот холосо было бы иметь коляску четвелней, как у дяди!
И в воздухе зазвенел знакомый, пронзительный и звонкий голос:
Он мнил — коляска четвернёй
Несется через рвы;
Он пригляделся — это был
Медведь без головы.
Он молвил: «Бедный дуралей,
Он ждет своей халвы!»
— Нет, я не могу снова вас выпустить, — сказал Садовник прежде, чем дети успели заговорить. — Вот уж задал мне Проректор за тот последний раз. Так что, проваливайте!
И, отвернувшись от них, он начал неистово копать в середине гравийной дорожки, все напевая и напевая:
Он молвил: «Бедный дуралей,
Он ждет своей халвы!»
однако, на этот раз, музыкальнее, чем начал.
Музыка становилась все более звучной с каждым шагом — другие мужские голоса подхватили припев — и вскоре я услышал тяжелый толчок, подсказавший мне, что лодка уткнулась в берег, и резкий скрип гальки, когда ее начали вытягивать на сушу. Я поднялся и помог мужчинам волочь лодку, потом еще задержался, наблюдая, как они выгружают прекрасный урожай с трудом добытых даров моря.
Когда, наконец, я добрался до наших вещей, я был настолько усталым и сонным, что с радостью снова погрузился в шезлонг, в то время, как Артур отправился к шкафу, чтобы гостеприимно предложить мне немного кекса и вина, без которых, по его заявлению, он, как врач, не мог позволить мне идти спать. О, как скрипела дверца этого шкафа! Безусловно, это не Артур открывал и захлопывал ее с такой частотой, безостановочно двигаясь и бормоча нечто в духе монолога трагедийной королевы.
Нет, это был женский голос. И фигура, наполовину скрытая дверцей шкафа, была женской, массивной, в развевающихся одеждах. Может быть, это — хозяйка гостиницы? Отворилась дверь, и посторонний мужчина вошел в комнату.
— Что за ослиные повадки? — пробормотал он себе под нос, внезапно замерев на пороге.
Леди, к которой относилась эта грубость, была его супругой. Она стояла спиной к нему перед открытой дверцей шкафа, расправляя лист коричневой бумаги на одной из полок и шепча:
— Так, так! Ловко сделано! Умело задумано!
Любящий супруг подкрался к ней на цыпочках и стукнул ее по голове.
— Бу! — игриво крикнул он ей в самое ухо. — Не вздумай мне говорить, что я не имею права сказать «бу» гусыне!
Миледи заломила руки.
— Обнаружена! — простонала она. — Но нет — он один из наших! Не раскрывай этого, человече! Дай ему дождаться своего времени!
— Не раскрывать чего? — раздраженно спросил ее супруг, срывая лист коричневой бумаги. — Что вы прячете здесь, Миледи? Я обязан знать!
Миледи опустила глаза долу и заговорила самым тишайшим голосом:
— Ах, не смейся, Бенджамин! — взмолилась она. — Это… это… как ты не понимаешь? Это — КИНЖАЛ!
— И для чего же это? — фыркнул Его Светлость. — Мы только должны заставлять людей думать, что он мертв! Мы не должны убивать его! И жестяной, к тому же! — буркнул он, брезгливо проводя лезвием по пальцу. — Потрудитесь-ка, Мадам, быть столь любезной и объяснить. Во-первых, зачем вы называете меня Бенджамином?
— Это — часть заговора, любовь моя! Необходимо иметь кличку, знаешь ли…
— Ах, кличку, вот оно что! Ну-ну. И, во-вторых, зачем ты завела этот кинжал? Ну-ка, не увиливай! Ты меня не обманешь!
— Я завела его за… за… за… че… — разоблаченная заговорщица стала заикаться, изо всех сил пытаясь принять тон убийцы, который она отрабатывала, репетируя перед зеркалом. — За… че…
— Зачем, Мадам? Вот именно, зачем?
— Ну, за… че… четырнадцать пенсов, если тебе так важно знать, дорогой. Вот зачем я его приобрела на свой…
— Не вздумай говорить «на свой страх и риск»! — взревел второй заговорщик. — Они вместе не стоят и половины!
— На свой день рождения, — закончила Мадам смиренным шепотом. — Необходимо иметь кинжал, знаешь ли. Это — часть…
— О, не говори больше о заговорах! — грубо прервал ее муж, засовывая кинжал в шкаф. — Ты знаешь о заговорах не больше курицы. Ну-с, первым делом нужно создать маскировку. Посмотри-ка на это!
И с простительной гордостью он нацепил сперва колпак с колокольчиками, а затем — и весь костюм шута, подмигнул ей и щелкнул языком.
— Ну, разве это — не то, что надо? — заявил он.
Глаза Миледи вспыхнули заговорщическим огнем.
— Самое то! — воскликнула она, хлопнув в ладоши. — Ты выглядишь, о… таким шутом гороховым!
Шут двусмысленно улыбнулся. Он не был вполне уверен, что это — комплимент.
— Ты имеешь в виду придворного шута? Да, к этому я и стремился. А какова, как ты думаешь, будет твоя маскировка?
И он начал разворачивать сверток.
— О, какая прелесть! — воскликнула наблюдавшая за ним Миледи, когда наряд был распакован. — Какая превосходная маскировка! Эскимосская крестьянка!
— Как же, эскимосская крестьянка! — буркнул муж. — Ну-ка, надень и посмотри на себя в зеркало! Это же Медведь, протри глаза!
Он внезапно остановился, услышав резкий голос, пронесшийся через комнату:
Он пригляделся — это был
Медведь без головы.
Но это был только Садовник, певший под открытым окном.
Проректор пробрался на цыпочках к окну и бесшумно закрыл его прежде, чем решился продолжать.
— Да, очаровательный Медведь, но не без головы, я надеюсь. Ты — Медведь, а я — Поводырь. И если кто нас признает, то, видать, у него острый глаз. Так-то!
— Мне нужно будет немного порепетировать походку, — сказала Миледи, выглядывая из медвежьей пасти. — Трудно поначалу не выглядеть несколько по-человечески. И, конечно, ты будешь говорить: «Поднимись, Мишка!», правда?
— Да, непременно, — ответил Проректор, одной рукой взявшись за цепь, свисавшую с медвежьего ошейника, а другой щелкая маленьким кнутом. — Ну-ка, пройдись по комнате, эдак, пританцовывая. Очень хорошо, моя дорогая, очень хорошо. Поднимись, Мишка! А ну, поднимись!
Последние слова он проорал ради Аггага, только что вошедшего в комнату и стоящего с растопыренными руками и широко раскрытыми глазами и ртом, — само тупое изумление.
— Ой! — только и смог он выдавить из себя.
Поводырь сделал вид, что поправляет ошейник, что позволило ему неслышно для Аггага прошептать Медведю:
— Ох, виноват! Совершенно забыл запереть дверь, все пропало, если он обнаружит. Продолжай-ка еще минуту-другую. Будь свирепой!
Затем, притворяясь, что он изо всех сил пытается отодвинуть медведя, он пустил его на оцепеневшего ребенка. Миледи с восхитительным присутствием духа продолжала издавать то, что она, несомненно, считала свирепым рычанием, хотя, на деле, это больше напоминало кошачье мурлыканье, и Аггаг вылетел из комнаты в такой спешке, что споткнулся о коврик, и было слышно, как он тяжело шлепнулся снаружи. На этот несчастный случай даже его любящая мать не обратила внимания в связи с волнением момента.
Проректор захлопнул и запер дверь.
— Долой маскировку! — запыхтел он. — Нельзя терять ни секунды! Он наверняка притащит Профессора, а его-то нам не провести!
И через несколько минут наряды были сложены в шкаф, дверь отперта, и два заговорщика сидели в умильных позах друг подле друга на диване, горячо обсуждая книгу, которую Проректор поспешно схватил со стола и которая оказалась путеводителем по столице Аутландии.
Дверь очень медленно и осторожно приоткрылась, и Профессор заглянул внутрь. Тупое лицо Аггага виднелось сзади.
— Прекрасная планировка! — говорил Проректор с энтузиазмом. — Видишь ли, моя драгоценная, вот здесь — пятнадцать домов на Зеленой улице, прежде чем ты поворачиваешь на Западную.
— Пятнадцать домов! Да возможно ли это? — отвечала Миледи. — А я думала, что их четырнадцать!
Они были так увлечены этим интересным вопросом, что никто из них даже не взглянул на вошедших, пока Профессор, ведя Аггага за руку, не оказался прямо перед ними.
Миледи первая заметила их присутствие.
— Ах, это Профессор! — воскликнула она самым ласковым тоном. — И мое драгоценное дитя тоже! Уроки уже закончились?
— Произошла странная вещь, — начал профессор дрожащим голосом. — Их Высочайшая Жирность (таков был один из многочисленных титулов Аггага) сказали мне, что они только что видели в этой самой комнате танцующего медведя и придворного шута.
Проректор и его супруга затряслись от хорошо разыгранного веселого смеха.
— Только не в этой комнате, милый! — сказала любящая мать. — Мы сидели здесь целый час или больше, читая, — здесь она указала на книгу, лежащую у нее на коленях. — Читая… городской путеводитель.
— Дай-ка мне проверить твой пульс, мой мальчик! — сказал заботливый отец. — А теперь высунь язык. Ах, я так и думал! У него легкая лихорадка, Профессор, и ему пригрезился дурной сон. Уложите его немедленно в постель и дайте ему жаропонижающее.
— Но я не спу! — протестовал Его Высочайшая Жирность, когда Профессор выводил его из комнаты.
— Не очень-то грамотно, сэр, — отметил его отец с некоторой строгостью. — Будьте любезны уделить этому внимание, Профессор, как только справитесь с лихорадкой. И, между прочим, Профессор!
Профессор оставил своего выдающегося ученика в дверях и нехотя вернулся.
— Ходят слухи, что народ хочет избрать… э… в сущности… Вы понимаете, что я имею в виду… избрать…
— Не другого Профессора? — в ужасе воскликнул бедный старик.
— Нет, конечно нет! — охотно объяснил Проректор. — Скорее, Императора, знаете ли…
— Императора! — изумился Профессор, сжав голову руками, словно опасаясь, что она развалится от потрясений на части. — Что же Ректор…
— Ну, Ректор и будет скорее всего новым Императором! — объяснила Миледи. — Где можно найти лучшего? Только разве что… — она взглянула на своего супруга.
— Действительно, где? — уверенно подтвердил Профессор, явно не сумев понять намека.
Проректор вернулся к нити своего рассуждения.
— Причина, по которой я упомянул об этом, та, что я собирался просить вас оказать нам любезность и председательствовать на избрании. Видите ли, это придало бы всему респектабельности, сняло бы подозрения…
— Боюсь, что я не могу, Ваша Светлость! — взмолился старик. — Чтобы Ректор…
— Верно, верно, — прервал Проректор. — Ваше положение Придворного Профессора делает это странным. Я согласен. Ну, хорошо! Значит, мы проведем избрание без вас, самостоятельно.
— Лучше так, чем самосидетельно или даже самолежательно, — пробормотал Профессор ошеломленно, словно не совсем понимал, что говорит.
— Ваше Высочество, кажется, сказали «постель» и «жаропонижающее»?
И он сонно побрел к выходу, где его мрачно ожидал Аггаг.
Я последовал за ними из комнаты и дальше по коридору. Профессор все время бормотал себе под нос, словно пытаясь поддержать свою слабеющую память:
— Пэ-пэ-пэ, постель, пилюли, правила грамматики.
Наконец, завернув за угол, он наткнулся на Сильви и Бруно, да так внезапно, что от изумления он выпустил своего толстого ученика, который немедленно бросился наутек.
____________________________________________________
***