Мир глазами поэта. — Что такое «рвакля», «шорьки» и «убещур»? (неологизмы и заумь) — Абсурдная поэзия ОБЭРИУтов. — Что поэт может делать со словами? — Образы, одетые в эпитеты, метафоры, гиперболы. — Образы банальные, двусмысленные и ошибочные. — Какие темы в поэзии наиболее популярны? — Что такое «поток сознания»?
Автор статьи: Сергей Курий
«… вечное присутствие поэзии — в самых простых вещах, мимо которых
проходил раньше, не подозревая, что они в любой миг могут превратиться
в произведение искусства, стоит только внимательно в них всмотреться».
(В. Катаев)
«Способность удивляться — главная добродетель поэта».
(О. Мандельштам)
«…Случайно на ноже карманном
Найди пылинку дальних стран –
И мир опять предстанет странным,
Закутанным в цветной туман!»
(А. Блок)
***
Я уже писал, что главным достоинством поэта является умение очистить помутневшее стекло привычного и обыденного. Увидеть вещи, людей, явления (да и самого себя) свежим взглядом Адама, впервые открывающего мир. Увидеть с какой-то необычной стороны, по-особенному. Открыть новые значения, новые оттенки восприятия, установить новые взаимосвязи (как когда-то течение реки начали сравнивать со временем). Выразить всё это предельно ярко, сжато и метко. Ну и поделиться этим с читателем. Как писал Б. Пастернак:
«Поэзия! Греческой губкой в присосках
Будь ты, и меж зелени клейкой
Тебя б положил я на мокрую доску
Зеленой садовой скамейки.
Расти себе пышные брыжжи и фижмы,
Вбирай облака и овраги,
А ночью, поэзия, я тебя выжму
Во здравие жадной бумаги».
Посмотрите, как оживает обычный письменный стол в стихотворении М. Цветаевой:
«Мой письменный верный стол!
Спасибо за то, что ствол
Отдав мне, чтоб стать — столом,
Остался — живым стволом!С листвы молодой игрой
Над бровью, с живой корой,
С слезами живой смолы,
С корнями до дна земли!»
С. Кольридж когда-то сказал, что «Поэзия — это лучшие слова в лучшем порядки». Ну что же, со слов тогда и начнем.
***
Н. Носов «Приключения Незнайки»:
«- Ну, придумай рифму на слово «пакля», — сказал Цветик.
— Шмакля, — ответил Незнайка.
— Какая шмакля? — удивился Цветик. — Разве есть такое слово?
— А разве нету?
— Конечно, нет.
— Ну, тогда рвакля.
— Что это за рвакля такая? — снова удивился Цветик.
— Ну, это когда рвут что-нибудь, вот и получается рвакля, — объяснил Незнайка.
— Врешь ты все, — сказал Цветик, — такого слова не бывает. Надо подбирать такие слова, которые бывают, а не выдумывать».
Многие поэты и писатели не согласились бы с непримиримым Цветиком. Особенно поэты, для которых изобретение новых слов — их святое право и давняя традиция. Вот, например отрывок из стихотворения современника Пушкина — В. Соколовского:
«Зачем по скату сей вершины
Дождишь отрадой красоты?»
Такие изобретенные слова называются НЕОЛОГИЗМАМИ. Не все неологизмы бывают удачны, а уж приживаются в русском языке вообще единицы. Правда, прижившись, они теряют всю необычность. Кого сегодня поразит слово «стушеваться», придуманное Ф. Достоевским или «бездарь» авторства И. Северянина?
Особую страсть к изобретению новых слов проявляли футуристы. Обычно для неологизмов брали корни слов и использовали их в непривычных сочетаниях с приставками и суффиксами. Например, В. Хлебников придумывал новые «славянские» слова для авиации с целью заменить иностранные. Аэродром он назвал «летьбище», авиацию — «летоба», а авиаторшу — «летавица». Хлебников даже создал целое стихотворение «Заклятие смехом», построенное на словах, образованных из одного корня:
«О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных — смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево,
Усмей, осмей, смешики, смешики,
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!»
Огромное количество неологизмов можно найти в стихотворениях В. Маяковского — «вызвездилось», «тьмутараканясь», «его препохабие», «громадьё». Эти неологизмы грубоваты и мощны — подстать характеру поэта. Иное дело — любитель рафинированной изысканности И. Северянин:
«…Ах, в каждой «фее» искал я фею
Когда-то раньше. Теперь не то.
Но отчего же я огневею,
Когда мелькает вблизи манто?Как безответно! Как безвопросно!
Как гривуазно! Но всюду — боль!
В аллеях сорно, в куртинах росно,
И в каждом франте жив Рокамболь…»«В шумном платье муаровом, в шумном платье муаровом
По аллее олуненной Вы проходите морево…
Ваше платье изысканно, Ваша тальма лазорева,
А дорожка песочная от листвы разузорена —
Точно лапы паучные, точно мех ягуаровый…»
Иногда неологизмы образуют слиянием разных слов. Как в блестящем стихотворении В. Хлебникова «Кузнечик»:
«Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!»
Еще К. Чуковский отметил чрезвычайную тягу к изменению привычных слов у маленьких детей, исполняющих стишки и песенки. Интуитивный музыкальный слух заставлял их искажать слова, чтобы сделать их более «складными». Например:
«Я иду по камушку,
Провожаю мамушку».
А сколько совершенно новых неожиданных слов изобретают дети! Моя мама вспоминала, как я постоянно называл шоколадку «кавакой», а автобус «апукой». Моя же сестра больше любила пользоваться двусложными сокращениями — конфету называла «ти-ти», а меня «си-си».
Бывает, что новые слова строятся по, принятым в языке, морфологическим правилам, но сами лишены смысла. Как в фразе Л. Щербы — «Глокая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокренка» — или смешных сказках Л. Петрушевской «Пуськи бятые». Самым известным поэтическим примером подобных слов является стихотворение Л. Кэрролла «Бармаглот» из сказки «Алиса в Зазеркалье«:
«Варкалось. Хливкие шорьки
Пырялись по наве,
И хрюкотали зелюки,
Как мюмзики в мове…»
(пер. Д. Орловской)
Однако и это не предел экспериментирования в области словообразований. Футуристы пошли еще дальше, заявив, что надо полностью «освободить» звучание слов от рамок смысла и грамматики. В этом стихотворении В. Хлебникова — звучание новых слов еще связано с образом:
«Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй — пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь…»
А вот у А. Крученых слова уже полностью подчинены только звучанию:
«Дыр бул щил
убещур
скум
вы со бу
р л эз».
Впрочем и до футуристов были детские считалочки, вроде «Эники-беники..» или
«Энэ бэнэ рее!
Квинтер финтер жес!
Энэ бэнэ ряба,
Квинтер финтер жаба…
Икете пикете цокото мэ!
Абель фабель доманэ.
Ики пики грамматики…»
Такой язык, сами изобретатели назвали ЗАУМНЫМ. А. Крученых в 1922 году в своей «Декларации заумного языка» писал:
«Мысль и речь не успевают за переживанием вдохновенного, поэтому художник волен выражаться не только общим языком (понятия), но и личным (творец индивидуален) языком, не имеющим определенного значения (не застывшим), заумным. Общий язык связывает, свободный позволяет выразиться полнее (пример: го оснег кайд и т. д.)… Заумные творения могут дать всемирный поэтический язык, рожденный органически, а не искусственно, как эсперанто».
Мечтам Крученых не суждено было сбыться. Последние проблески увлечения «заумным языком» мы можем встретить в творчестве ОБЭРИУтов. Сейчас «заумь» в чистом виде используется крайне редко (на ум приходит разве что знаменитая песня группы НОГУ СВЕЛО «Рамамба Хару Мамбуру»). Обычно она дозировано вкрапляется, как прием, в обычное стихотворение.
А. Вознесенский:
«Скрымтымным» — это пляшут омичи?
скрип темниц? или крик о помощи?
или у Судьбы есть псевдоним,
темная ухмылочка — скрымтымным?Скрымтымным — то, что между нами.
То, что было раньше, вскрыв, темним.
«Ты-мы-ыы…» — с закрытыми глазами
в счастье стонет женщина: скрымтымным.Скрымтымным — языков праматерь.
Глупо верить разуму, глупо спорить с ним.
Планы прогнозируем по сопромату,
но часто не учитываем скрымтымным.«Как вы поживаете?» — «Скрымтымным…»
«Скрымтымным!» — «Слушаюсь. Выполним».Скрымтымным — это не силлабика.
Лермонтов поэтому непереводим.
Лучшая Марина зарыта в Елабуге.
Где ее могила? — скрымтымным…А пока пляшите, пьяны в дым:
«Шагадам, магадам, скрымтымным!»
Но не забывайте — рухнул Рим,
не поняв приветствия: «Скрымтымным».
***
К слову, об ОБЭРИУ. Это литературное движение 1920-х годов (куда входили Д. Хармс, Н. Заболоцкий, А. Введенский, Н. Олейников и др.) разрабатывало еще одну сторону поэтического языка, которая, на первый взгляд, напоминало абсурдный и примитивный детский лепет. Недаром перу ОБЭРИУтов принадлежит немало блестящих детских стихотворений.
Д. Хармс:
«…- А вы знаете, что НА?
А вы знаете, что НЕ?
А вы знаете, что БЕ?
Что на небе
Вместо солнца
Скоро будет колесо?
Скоро будет золотое —
Не тарелка,
Не лепешка,-
А большое колесо!— Ну! Ну! Ну! Ну!
Врешь! Врешь! Врешь! Врешь!
Ну, тарелка,
Ну, лепешка,
Ну еще туда-сюда,
А уж если колесо —
Это просто ерунда!..»А. Введенский:
«Дядя Боря говорит,
Что
Оттого он так сердит,
Что
Кто-то сбросил со стола
Три тарелки, два котла
И в кастрюлю с молоком
Кинул клещи с молотком;
Может, это серый кот
Виноват,
Или это черный пес
Виноват…»
В своих взрослых творениях ОБЭРИУты шли еще дальше, коверкая слова, сорягая самые далекие вещи, используя самые безумные метафоры и нарушая все логические связи. Особенно преуспел в этом «АВТО-ритет бессмыслицы» Александр Введенский. Вот отрывок из его пьесы «Потец»:
«О т е ц:
…Сыны, сыны. Мой час приходит.
Я умираю. Я умираю.
Не ездите на пароходе,
Всему конец.Сыновья, построясь в ряды, сверкая ногами, начинают танцевать кадриль.
П е р в ы й с ы н, или он же первая пара:
Что такое есть Потец
Расскажите мне отец.В т о р о й с ы н, или он же вторая пара:
Может быть Потец свинец
И младенец и венец.Т р е т и й с ы н, или он же третья пара:
Не могу понять отец,
Где он? кто же он, Потец?О т е ц, сверкая очами, грозно стонет:
Ох в подушках я лежу.П е р в ы й с ы н:
Эх отец, держу жужу.
Ты не должен умереть,
Ты сначала клеть ответь.В т о р о й с ы н, танцуя как верноподданный:
Ах, Потец, Потец, Потец.
Ах, отец, отец, отец.И т р е т и й с ы н, танцуя как выстрел:
Куклы все туша колпак,
Я челнок челнок челнак.Сыновья прекращают танцевать — не вечно же веселиться, и садятся молча и тихо возле погасшей кровати отца. Они глядят в его увядающие очи. Им хочется всё повторить. Отец умирает. Он становится крупным как гроздь винограда. Нам страшно поглядеть в его, что называется, лицо. Сыновья негласно и бесшумно входят каждый в свою суеверную стену.
Потец это холодный пот, выступающий на лбу умершего. Это роса смерти, вот что такое Потец…»
Эксперименты ОБЭРИУтов во многои предвосхитили появление спустя 30 лет такого жанр, как «театр абсурда».
Конечно, подобное творчество рассчитано на любителя и всегда будет опасно балансировать на грани безвкусицы. Многие ценители слова плюются или недоумевают при виде подобных стихов, в то время, как других (и меня в том числе) они восхищают и как-то по-особенному веселят. И своя правда есть и у тех, и у других…
***
Поэтическая речь отличается от обыденной сильнее, чем какая-либо другая. Даже ПЕРЕЧИСЛЕНИЯ, весьма утомительные в прозаическом тексте, в стихах звучат очень выразительно. «Большая элегия Джону Донну» И. Бродского почти полностью построена на перечислении:
«…Уснуло все. Спят реки, горы, лес.
Спят звери, птицы, мертвый мир, живое.
Лишь белый снег летит с ночных небес.
Но спят и там, у всех над головою.
Спят ангелы. Тревожный мир забыт
во сне святыми — к их стыду святому.
Геенна спит и Рай прекрасный спит.
Никто не выйдет в этот час из дому.
Господь уснул. Земля сейчас чужда.
Глаза не видят, слух не внемлет боле.
И дьявол спит. И вместе с ним вражда
заснула на снегу в английском поле.
Спят всадники. Архангел спит с трубой.
И кони спят, во сне качаясь плавно.
И херувимы все — одной толпой,
обнявшись, спят под сводом церкви Павла…»
А. Фет с помощью того же приема написал стихотворение, практически состоящее из одного предложения:
«Это утро, радость эта
Эта мощь и дня и света,
Этот синий небосвод.
Этот крик и вереницы,
Эти стаи, эти птицы,
Этот говор вод,
Эти ивы и березы,
Эти капли – эти слезы,
Этот пух – не лист,
Эти горы, эти долы,
Эти мошки, эти пчелы,
Этот зык и свист,
Эти зори без затменья,
Этот вздох ночной селенья,
Эта ночь без сна,
Эта мгла и жар постели,
Эта дробь и эти трели,
Это все – весна».
Из всех «работников слова», наверное, только поэту дозволено обращаться с этим словом так свободно. Н. Гумилев писал:
«…И, символ горнего величья.
Как некий благостный завет,
Высокое косноязычье
Тебе даруется, поэт».
И действительно, речь поэта зачастую косноязычна, но это косноязычие «высокое», подчиненное поэтическому благозвучию.
Поэтому поэт вправе:
1) использовать ИНВЕРСИЮ, то есть, расставить слова в самом необычном порядке. Пушкин пишет — «Преданья старины глубокой», хотя в обыденном разговоре сказал бы иначе — «Преданья глубокой старины». Бывают и неудачные инверсии, при которых искажается смысл фразы. Например, в строчках В. Брюсова
«Цветок шиповника в расселине.
Меж туч луны прозрачный челн…»
мы слышим, что челн находится «меж туч луны», а на самом деле автор говорил, что меж туч находится челн луны;
2) употреблять равнозначные синонимы подряд. Например, «Петя прыгал и скакал…», «Скажи мне мало, / Скажи мне сжато, / Скажи мне коротко…».
3) разбивать слово другими словами.
М. Цветаева:
«…Кача — «живет с сестрой» —
ются — «убил отца!» —
Качаются — тщетой
Накачиваются.Что для таких господ —
Закат или рассвет?
Глотатели пустот,
Читатели газет!..»
4) недоговаривать слова.
В. Ходасевич:
«Перешагни, перескочи,
Перелети, пере- что хочешь —
Но вырвись: камнем из пращи,
Звездой, сорвавшейся в ночи…»Из песни группы АГАТА КРИСТИ:
«На ковре-вертолете
Ветер бьет в глаза.
Нам хотя бы на излете
Заглянуть за».
5) удваивать слоги.
С. Аксёненко:
В несознанном порыве я мчался к тебе
Через ты… — через тысячи лет —
И теперь я пришёл волей светлых небес
И встречаю с тобой спой рассвет.
6) неожиданно оборвать стихотворение.
М. Цветаева:
«Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И все — равно, и все — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина…»
Поэтам даже дозволено нарушать грамматику, если подобные нарушения помогают благозвучию стиха и не сильно вредят значению слов.
Так Пушкин пишет «В разлуке чувство погубя» хотя грамотно будет «погубив», а Лермонтов — «Из пламя и света рожденное слово», хотя надо писать «пламени», а один мой друг отказывался править разговорный вариант слова — «проволка» — на литературный «проволока». Подобные авторские искажения называют СОЛЕЦИЗМАМИ. Но лучше их, конечно, избегать.
Как стоит избегать и, так называемых, слов-паразитов. Обычно они возникают с целью заполнить «пустоты» в строчке и помочь выдержать ритм. Но постоянное использование всех этих «уж», «лишь», «же», «О!» развращает поэта и делает словесную ткань стихотворения «рыхлой».
***
Слова — это кирпичики, из которых поэт строит или передает образы. Из всех органов чувств у человека наиболее развито зрение, поэтому даже такое отвлеченное и абстрактное из искусств — музыка — не воспринимается исключительно на уровне чистых звуков, а порождает зрительные ассоциации, наводит на мысли и воспоминания. Что касается поэтических образов, то они сочетают в себе достоинства и музыки, и живописи, и речи. Об этом хорошо сказал Оскар Уайльд:
«Материал, употребляемый музыкантом или живописцем, беден по сравнению со словом. У слова есть не только музыка, нежная, как музыка альта или лютни, не только — краски, живые и роскошные, как те, что пленяют нас на полотнах Венецианцев и Испанцев; не только пластичные формы, не менее ясные и четкие, чем те, что открываются нам в мраморе или бронзе, — у них есть и мысль, и страсть, и одухотворенность.
Все это есть у одних слов».
Что же мы понимаем под словом «образ»?
ОБРАЗ — это отражение в индивидуальном человеческом сознании предмета или явления внешнего мира, своеобразное помещение его вовнутрь. Философ Платон даже считал, что весь ощущаемый и переменчивый мир — лишь совокупность образов, пляшущие тени невидимого костра Истинного Мира. Каждый человек действительно живет в мире образов, рождающихся в его сознании. И, несмотря на все различия в восприятии, наши представления об окружающей реальности в большинстве своем совпадают. Существа других видов — собака с ее поразительным обонянием, летучая мышь с ее ультразвуковым локатором или пчела с ультрафиолетовым зрением воспринимают мир совершенно по-другому. Однако, ни у пчелы, ни у собаки нет искусства — сферы, где можно образы создавать, хранить и обмениваться ими с другими.
***
Обратимся к стилистическим приемам, благодаря которым можно добиться эффектного и полного воплощения образа.
Простейшим приемом является использование ЭПИТЕТОВ — то есть, слов, описывающих свойство предметов (например, «лазурное море», «бледная луна», «широкая степь»).
Второй прием — СРАВНЕНИЕ, когда один образ напрямую сопоставляется с другим. Сравнение позволяет сделать упор на определенные черты образа, придать ему нужную эмоциональную окраску и значение. Одно дело сравнить глаза с темным озером, другое — с горящими углями, третье — с бездонными провалами.
М. Лермонтов:
«Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни свет!..»Н. Заболоцкий:
«…Осенних рощ большие помещения
Стоят на воздухе, как чистые дома».Р. Бернс:
«…Был мягок шелк ее волос
И завивался, точно хмель.
Она была душистей роз,
Та, что постлала мне постель.А грудь ее была кругла, —
Казалось, ранняя зима
Своим дыханьем намела
Два этих маленьких холма…»
(пер. С. Маршака)В. Маяковский:
«…Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного».«…Я одинок, как последний глаз.
У идущего к слепым человека».
Сравнение может быть и отрицательным, если автор сравнивает два образа, но при этом указывает, что они, хотя и похожи, но не тождественны.
С. Стромилов:
«То не ветер ветку клонит,
Не дубравушка шумит —
То моё сердечко стонет,
Как осенний лист дрожит…»
Эффектным стилистическим приемом является и АНТИТЕЗА, когда сопоставляются или противопоставляются резко контрастные образы или явления.
Г. Державин:
«Я царь, — я раб, — я червь, — я бог!»
Парадоксальное словосочетание, построенное на таком контрасте, называется ОКСЮМОРОН (например «горячий снег», «живой труп» или блоковский «жар холодных числ»).
Б.Пастернак:
«Сырой овраг сухим дождем
Росистых ландышей унизан…»
***
Существуют стилистические приемы, когда слова и целые обороты употребляются не в собственном, а в переносном значении. Такие приемы называются ТРОПАМИ.
Самым распространенным тропом является МЕТАФОРА — когда свойство одного предмета переносится на другой по причине сходства. Например, выражения «узник сбежал — волк воет — человек идет — юла кружится» употреблены в прямом значении, а «молоко сбежало — ветер воет — дождь идет — голова кружится» — в переносном, метафорическом. Скрытая метафора присутствует и в большинстве эпитетов — «кудрявая береза», «сахарные уста», «горячее сердце», «тяжелый характер».
С. Есенин:
«…В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть».А. Пушкин:
«Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года…
…Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой».В. Хлебников:
«Из мешка
На пол рассыпались вещи.
И я думаю,
Что мир —
Только усмешка,
Что теплится
На устах повешенного».
На обилии метафор построено и печальное стихотворение С. Аксёненко о смерти:
«Грустью мокрых грачей переполнился воздух,
И немая тоска затопила твой дом —
Ты давно ЭТО ждал…
это всё… это всё — это просто —
Просто Осень пришла моросящим дождём.Просто Осень пришла — принесла свои слёзы,
И обрывками птиц захлестал Ураган по глазам,
Белых Чаек унёс в запредельный нетронутый Космос
И оставил грачей, чтобы Землю терзать по утрам.Чтобы Землю терзать — заснежил одинокие скалы,
Скалы тронулись льдом — вот теперь никому не достать —
Это время пришло — ЭТО время настало —
Смерть приходит всегда — Смерть обязана просто настать.Смерть приходит к нам несколько раз —
первый раз — после Светлого Детства,
Краем глянет в глаза и заставит всё думать,
всё думать о ней,
И заставит в себя, словно в зеркало, долго глядеться,
Долго рыться в душе — и уходит на множество дней.Смерть приходит потом, выбивая друзей и прохожих,
Всё сужая круги и хватая за обод часов,
И когда настаёт, то она на себя не похожа… —
… просто Осень пришла моросящим дождём.Просто Осень пришла — принесла свои слёзы,
И немая тоска затопила твой дом —
Ты давно ЭТО ждал…
это всё… ЭТО ВСЁ.
…это просто…
Просто Осень пришла моросящим дождём».
Метафора может быть развернутой, то есть такой, которая разворачивается в течении всего произведения. Прекрасным примером развернутой метафоры является библейская «Песнь Песней» царя Соломона, где он описывает свою возлюбленную посредством самых разнообразных образов. Над чрезмерной метафоричностью «Песни Песней» когда-то здорово посмеялся Саша Черный. В его стихотворении ревнивый Соломон не захотел, чтобы девушка позировала скульптору Хираму, и пожелал, чтобы тот изваял Суламифь по описанию. И вот…
«…Появился караван
Из тринадцати верблюдов,
И на них литое чудо —
Отвратительней верблюда
Медный, в шесть локтей, болван.
Стража, чернь и служки храма
Наседают на Хирама:
«Идол? Чей? Кому? Зачем?»
Но Хирам бесстрастно нем.
Вдруг выходит Соломон.
Смотрит: «Что это за гриф
С безобразно длинным носом?!»
Не смущаясь сим вопросом,
Медник молвит: «Суламифь».«Ах!» Сорвалось с нежных уст,
И живая Суламита
На плиту из малахита
Опускается без чувств…
Царь, взбесясь, уже мечом
Замахнулся на Хирама,
Но Хирам повел плечом:
«Соломон, побойся срама!
Не спьяна и не во сне
Лил я медь, о царь сердитый,
Вот пергамент твой ко мне
С описаньем Суламиты:Нос ее — башня Ливана!
Ланиты ее — половинки граната.
Рот, как земля Ханаана,
И брови, как два корабельных каната.Сосцы ее — юные серны,
И груди, как две виноградные кисти,
Глаза — золотые цистерны,
Ресницы, как вечнозеленые листья.Чрево, как ворох пшеницы,
Обрамленный гирляндою лилий,
Бедра, как две кобылицы,
Кобылицы в кремовом мыле…Кудри, как козы стадами,
Зубы, как бритые овцы с приплодом,
Шея, как столп со щитами,
И пупок, как арбуз, помазанный медом!»В свите хохот заглушенный.
Улыбается Хирам.
Соломон, совсем смущенный,
говорит: «Пошел к чертям!
Все, что следует по счету,
ты получишь за работу…
Ты — лудильщик, а не медник,
ты сапожник… Стыд и срам!»
С бородою по колена,
из толпы — пророк Абрам
Выступает вдохновенно:
«Ты виновен — не Хирам!
Но не стоит волноваться,
всякий может увлекаться:
Ты писал и расскакался,
как козуля по горам.
«Песня песней» — это чудо!
И бессилен здесь Хирам.
Что он делал? Вылил блюдо
в дни, когда ты строил храм…
Но клянусь! В двадцатом веке
по рождении Мессии
Молодые человеки
возродят твой стиль в России…»
Так что слишком злоупотреблять метафорой тоже не стоит, чтобы первоначальный образ не потерялся средь столь пышных одеяний.
Есть особый тип метафор, которые иногда называют реализованными. Чем-то они напоминают каламбуры, только если в каламбурах по-разному обыгрывается одно и то же звучание, то в реализованных метафорах обыгрывается одновременно и буквальный и переносный смысл одних и тех же слов или выражений. Приведу несколько своих примеров:
«Я вышел из себя и не вошел обратно…»
«Вокруг тек времени поток,
А я не намочил и ног…»
На метафоре строится и прием ОЛИЦЕТВОРЕНИЯ, когда свойства одушевленных предметов переносятся на неодушевленные.
С. Есенин:
«Там, где капустные грядки
Красной водой поливает восход,
Клененочек маленький матке
Зеленое вымя сосет».Н. Заболоцкий:
«Заковывая холодом природу,
Зима идет и руки тянет в воду.
Река дрожит и, чуя смертный час,
Уже открыть не может томных глаз,
И всё ее беспомощное тело
Вдруг страшно вытянулось и оцепенело
И, еле двигая свинцовою волной,
Теперь лежит и бьется головой».
Когда же образ полностью скрыт под «маской» метафоры, но смысл его ясен и однозначен — это называется АЛЛЕГОРИЕЙ или иносказанием. Ярчайшими примерами аллегории являются, всем известные, басни и притчи.
***
Одним из распространенных тропов в поэзии является преувеличение или ГИПЕРБОЛА. Она употребляется, чтобы усилить впечатление от образа («горы трупов», «реки крови»).
Н. Некрасов:
«Я видывал как она косит:
Что взмах — то готова копна…»
Очень эффектная скрытая гипербола заложена в следующих строчках Маяковского:
«Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,—
а самое страшное
видели —
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?»
Противоположностью гиперболы является ЛИТОТА — преуменьшение.
Н. Некрасов:
«…И шествуя важно, в спокойствии чинном,
Лошадку ведет под уздцы мужичок
В больших сапогах, в полушубке овчинном,
В больших рукавицах… а сам с ноготок!»
Преувеличения очень любили в старину и без всякого смущения писали нечто вроде «Взмахнул Илья Муромец палицей, и полегла половина татарского войска». Однажды я прочел в эпосе «Песнь о Роланде» строчку: «Заплакал Карл и с ним сто тысяч франков…». Несмотря на трагичность сцены, вид ста тысяч, дружно зарыдавших вслед за Карлом, франков, не могла не вызвать улыбки.
Наверное, возвышенность и преувеличения — неотъемлемое свойство поэзии. В творческом экстазе поэты чувствуют себя исполинами и героями, испытывают всеобъемлющую любовь и сопереживание. Всё гипертрофируется — «гвоздь в сапоге» кажется «кошмарней фантазии Гете». Бывает так, что некоторые поэты пишут «Я за тебя умру», «Хочешь я подарю тебе эту звезду», а в жизни не способны подарить любимой даже букет цветов, а не то, что умереть. «Хвастовство» поэта, его чрезмерное тщеславие, выраженное в стихах, может послужить источником вполне понятного неприятия или издёвок. Немало коллег-поэтов безжалостно высмеивали строчки И. Северянина:
«Я, гений Игорь Северянин,
Своей победой упоен:
Я повсеградно оэкранен!
Я повсесердно утвержден!От Баязета к Порт-Артуру
Черту упорную провел.
Я покорил литературу!
Взорлил, гремящий, на престол!..»«…Тогда ваш нежный, ваш единственный,
Я поведу вас на Берлин…»
Как-то не вериться в гламурного «нежного» вояку Северянина. В устах Н. Гумилева, успевшего повоевать, «поход на Берлин» звучал бы более убедительно. Многих забавляли и строчки О. Мандельштама:
«Мне не надо пропуска ночного
Я милиционеров не боюсь…»,
потому что на самом деле поэт панически боялся милиционеров и страшно беспокоился о пропусках.
Конечно, бумага не краснеет, но всё-таки слова не должны слишком расходиться с личностью поэта, не быть восторженным трепом. Как пел В. Высоцкий: «Я не люблю открытого цинизма, / В восторженность не верю, и еще…».
И еще. Всё вышесказанное вовсе не означает, что поэт обязан писать стихи, только от своего имени и исходя из личного опыта. Поэт, как и актер, может надевать маску, но желательно, чтобы читатель об этом знал. А то получится, как в случае с Анной Ахматовой — бывшей женой поэта Николая Гумилева.
И. Одоевцева «На берегах Невы»:
«Он (Гумилев — С.К.) встает, с шумом отодвигая стул.
— …Да, конечно, были стихи, которые я не хотел, чтобы она печатала, и довольно много. Хотя бы вот:Муж хлестал меня узорчатым
Вдвое сложенным ремнем…Ведь я, подумайте, из за этих строк прослыл садистом. Про меня пустили слух, что я, надев фрак (а у меня и фрака тогда еще не было) и цилиндр (цилиндр у меня, правда, был) хлещу узорчатым, вдвое сложенным ремнем, не только свою жену — Ахматову, но и своих молодых поклонниц, предварительно раздев их догола.
Я не выдерживаю и хохочу, представляя себе эту нелепую картину.
Он круто останавливается.
— Смеетесь? А мне, поверьте, совсем не до смеха было. Я старался убедить ее, что таких выдумок нельзя печатать, что это неприлично — дурной вкус и дурной тон. И не следует писать все время о своих вымышленных любовных похождениях и бессердечных любовниках. Ведь читатели все принимают за правду и создают биографию поэта по его стихам. Верят стихам, а не фактам. И верят ей, когда она сознается, чтоБоль я знаю нестерпимую —
Стыд обратного пути.
Страшно, страшно к нелюбимому,
Страшно к тихому войти…то есть ко мне, к мужу, нелюбимому, тихому, хлещущему ее узорчатым ремнем. Но я ничего не мог поделать с ее украинским упрямством. Я только старался не заводить споров с ней при свидетелях. А она, напротив, жаловалась на меня многим, что я почему то придираюсь к ее стихам.
Он проводит рукой по лбу.
— …Ведь и с Шилейкой (вторым мужем Ахматовой — С.К.) все то же продолжалось. С первых дней…От любви твоей загадочной
Как от боли в крик кричу,
Стала желтой и припадочной,
Еле ноги волочу…Слава Богу, это уже от его, а не от моей любви. И это уже ему, а не мне она любезно предлагает:
Но когти, когти неистовей
Мне чахоточную грудь…Это в доме Шилейко, а не в моем
И висит на стенке плеть,
Чтобы песен мне не петь…Это уже о нем, а не обо мне:
Мне муж палач, и дом его тюрьма…
Конечно, Шилейко — катастрофа, а не муж. И все таки я не могу не посочувствовать, не пособолезновать ему. Но и я в свое время немало потерпел от высокой чести быть мужем Ахматовой, от ее признаний вроде:
Любовникам всем своим
Я счастье приносила…Мне было не очень то весело гулять по Петербургу этаким ветвисторогим оленем!
…- Но, вот, — продолжает он, сделав паузу, — с чем я никак не мог примириться, что я и сейчас не могу простить ей, — это ее чудовищная молитва:Отними и ребенка, и друга…»
Поэтому рискованные, неоднозначные или не свойственные вам образы и темы лучше выводить под маской какого-нибудь героя. Такой герой может быть и палачом, и самоотверженным героем, и даже иметь другой пол. Главное, чтобы не возникало неверных и нелепых отождествлений. Всегда найдутся любопытные люди, желающие выискивать в стихотворениях подробности личной жизни автора, всякие «Эдиповы комплексы» и делать «сенсационные» открытия. При этом забывают, что истинное произведение искусства неизмеримо выше самого автора. Это не мемуары и не сеанс психоанализа.
Саша Черный:
«Когда поэт, описывая даму,
Начнет: «Я шла по улице. В бока впился корсет»,
Здесь «я» не понимай, конечно, прямо —
Что, мол, под дамою скрывается поэт.
Я истину тебе по-дружески открою:
Поэт — мужчина. Даже с бородою».
***
Некоторые метафоры настолько приживаются, что мы употребляем их, не задумываясь о буквальном смысле — «ножка стула», «горный хребет», «червь сомнения», «река времени», «висеть на волоске». Мы уже не слышим в слове «трогательный» первоначальную метафору — «тронуть душу».
Есть метафоры, хотя еще и заметные, но уже звучащие банально. Так дождь зачастую сравнивается со слезами, душем, снег — с периной, одеялом, ночь — с черной гуашью, осенняя листва — с золотом, звезды — с бриллиантами, сверкающими глазами.
Банальные метафоры тоже могут превосходно работать в стихотворении, если дополняются другими его достоинствами или выступают в новом ключе. Но поэт должен стремиться к необычной и одновременно меткой метафоре, как например «Облако в штанах» В. Маяковского, или «кандалы дверных цепочек» О. Мандельштама.
Можно добиться яркого изобразительного эффекта и скромными средствами. Вот стихотворение А. Фета, в котором поэт не использовал не одного глагола и обошелся минимумом прилагательных:
«Шепот, робкое дыханье.
Трели соловья,
Серебро и колыханье
Сонного ручья.Свет ночной, ночные тени,
Тени без конца,
Ряд волшебных изменений
Милого лица,В дымных тучках пурпур розы,
Отблеск янтаря,
И лобзания, и слезы,
И заря, заря!..»
А М. Цветаева вообще обошлась без метафор и эпитетов:
«Так писем не ждут,
Так ждут — письма.
Тряпичный лоскут,
Вокруг тесьма
Из клея. Внутри — словцо.
И счастье. И это — всё».
Еще одним эффектным изобразительных приемом является ПАРАЛЛЕЛИЗМ, когда фразы или строчки имеют схожую грамматическую конструкцию, как бы «отзеркаливая» друг друга. Вот как без единого «цветастого» оборота, только с помощью параллелизма, Пушкин нарисовал зримую и динамичную картину:
«В синем море волны плещут,
В синем небе звезды блещут;
Туча по небу идет,
Бочка по морю плывет».
А у В. Хлебникова параллелизм устанавливает особую смысловую взаимосвязь между строчками:
«Когда умирают кони — дышат,
Когда умирают травы — сохнут,
Когда умирают солнца — они гаснут,
Когда умирают люди — поют песни».
***
Образы стихотворения не обязательно должны быть логически понятны. Как было сказано выше, иногда и сам автор не в состоянии их объяснить. Бывает, что образы изначально задумываются так, чтобы шокировать слушателя. Особенно любили дразнить публику футуристы.
В. Маяковский:
«Я люблю смотреть, как умирают дети…»
Д. Бурлюк:
«Как я люблю беременных мужчин,
Когда они у памятника Пушкина!…»
Однако, обычно неуловимые и сложные образы рассчитаны на тонкое эмоционально-ассоциативное восприятие. При этом поэты не должны проявлять «авторскую глухоту» — забывать, что то, что в их стихах им самим представляется ясным образом, другими (не знакомыми с прихотливым ходом мыслей пиита) может восприниматься совершенно иначе, а иногда даже более чем превратно. Одной из распространенных поэтических ошибок является и, так называемая, АМФИБОЛИЯ, когда смысл выражения непреднамеренно становится ошибочным или двузначным. Допустим в строчках А. Майкова
«…В Сенеке строгий стоицизм
Давно разрушил организм!»
не совсем понятно, кто же кого разрушил — стоицизм организм, или организ стоицизм. Подобная неясность возникает и при неудачном переносе из строки в строчку. Помните, я уже писал о том, как в стихе Плещеева слышалось странное выражение «смеясь»? Вот еще один хрестоматийный пример. По поводу следующих стихов К. Батюшкова
«…И гордый ум не победит
Любви, холодными словами».
Пушкин справедливо заметил: «Смысл выходит: холодными словами любви; запятая не поможет».
Иногда доходит до смешного. Далеко ходить не буду, приведу свой юношеский пример. Однажды, описывая воображаемую встречу с девушкой, я написал:
«В твоих ажурных чулках мне сегодня уютно…»
Мой друг, прочитав эту строчку недоуменно поставил рядом знак вопроса — ты что это, мол, Курий, в трансвеститы записаться вздумал. А ведь мне казалось, что это эффектный образ — герой, как маленький таракан, сладострастно забирается под чулок женщины… Вот только вряд ли бы остальные читатели смогли бы вникнуть в мой оригинальный ход мыслей.
Образы бывают и просто неудачные. В знаменитой «Незнакомке» А. Блока есть такие строчки:
«…И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.…И перья страуса склоненные
В моем качаются мозгу…»
Подвыпивший герой стихотворения прямо-таки буквально поместил образ перьев внутрь своей головы и вышло как-то некрасиво и даже смешно.
По возможности, надо стараться не допускать и ляпов от невежества. Если вы берете историческую тему или используете образ какого-нибудь животного — не грех заглянуть в научные справочники. Чтобы не вышло, как у Лермонтова:
«И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте…»
(Грива имеется только у львов, но никак не у львиц, да и у львов не на хребте),
или как у А. Плещеева:
«Дам тебе [ласточке] я зерен,
А ты песню спой…»
(Конечно, поэт может дать ласточке зерен, вот только есть она их не будет, так как питается насекомыми),
или как у И. Уткина:
«Не твоим ли пышным бюстом
Перекоп мы защищали?»
(Красные войска вообще-то штурмовали Перекоп, но как остроумно пошутил мой друг: «А может Уткин его защищал»).
Иное дело, когда образ используется в легендарном или мифическом значении. Мифическая саламандра, в отличие от настоящей, может не гореть в огне. То же касается и анчара — дерева, которое по легенде убивало всё живое вокруг.
«…Яд каплет сквозь его кору,
К полудню растопясь от зною,
И застывает ввечеру
Густой прозрачною смолою.К нему и птица не летит,
И тигр нейдет: лишь вихорь черный
На древо смерти набежит —
И мчится прочь, уже тлетворный…»
Пушкин, возможно, не знал, что ядовитый сок анчара на расстоянии никого убить не сможет. Но даже, если и знал это, то преувеличение пошло только на пользу стихотворению. Точно также, как непонимание особенностей строения атома ничуть не умаляет стихотворения В. Брюсова:
«Быть может, эти электроны
Миры, где пять материков,
Искусства, знанья, войны, троны
И память сорока веков!Еще, быть может, каждый атом —
Вселенная, где сто планет;
Там — все, что здесь, в объеме сжатом,
Но также то, чего здесь нет.Их меры малы, но все та же
Их бесконечность, как и здесь;
Там скорбь и страсть, как здесь, и даже
Там та же мировая спесь.Их мудрецы, свой мир бескрайный
Поставив центром бытия,
Спешат проникнуть в искры тайны
И умствуют, как ныне я;А в миг, когда из разрушенья
Творятся токи новых сил,
Кричат, в мечтах самовнушенья,
Что бог свой светоч загасил!»
Вот только не стоит из этого поэтического образа раздувать какие-то «научные» фантазии.
Знание предмета, о котором пишут, всегда добавляет стихам убедительности. Иногда научная точность даже придает образу неожиданное прочтение. Науке давно известно, что наше Солнце является звездой. Но об этом редко кто задумывается. Вот почему так свежо и эффектно прозвучала в свое время строка песни В. Цоя — «Звезда по имени Солнце».
***
«А не спеть ли мне песню о любви?..»
(из песни группы ЧИЖ и ko)
Когда-то Х. Л. Борхес написал шокирующее эссе о том, что вся мировая литература построена всего на четырех сюжетах. В этом явном преувеличении есть зерно правды. Если прочтете несколько сборников лирики, то легко обнаружите темы, которые определенно превалирует над всеми остальными.
Одним из лидеров является ЛЮБОВНАЯ тема, что и неудивительно, ведь влюбленность даже на физическом уровне приводит организм в состояние повышенной чувствительности. Всё вокруг наполняется светом любви, мир воспринимается ярче и обостренней. Кажется, что о любви шепчут звезды и поют соловьи, грудь наполняет смятение, тоска и счастье. Иногда для поэта состояние влюбленности даже важнее самого объекта любви.
С одной стороны, именно в этом состоянии поэтическое вдохновение проявляет себя наиболее мощно. С другой — именно частое обращение к любовной теме делает написание оригинального, ни на что непохожего, любовного стихотворения необычайно трудным. Наверное, такого количества плохих и избитых стихов, как на тему любви, мы больше нигде не найдём.
Любовь — одно из мощнейших, но далеко не единственное сильное чувство. Поэтому остальные эмоциональные стихи я бы объединил под условным названием «СТИХИ ПОГРАНИЧНЫХ СОСТОЯНИЙ». Сюда можно отнести состояния счастья, радости, отчаянья, одиночества, страха. Особо плодотворным является щемящее состояние просветленной тоски и грусти, то, что Пушкин описал словами «Мне грустно и легко; печаль моя светла».
Иногда, когда чувства особенно сложны и смятенны, поэты пишут своеобразным методом «ПОТОКА СОЗНАНИЯ», позволяя, рождающимся словам и образам вольно и причудливо сменять друг друга и самостоятельно диктовать направление стиха. Здесь главное не логическая связь и осмысленность, а соответствие определенному настроению.
С. Аксёненко:
«…Выдыхал неистово,
Вздрагивали искрами
Силы света.
Силы света белые,
Силы света чистые
Силы света.
Когда ногу за ногу,
Когда солнце за солнце,
Сила света всасывает,
От неё не спрячешься.
Что-то перепуталось,
Был по нитке спущенный
И в петле болтается
Сила света всё!..»
А вот, как передал бред горячки Р. Киплинг (пер. М. Фромана):
«…В утра свежем дуновенье
Видел я — верблюд ко мне
Вне законов тяготенья
Подымался по стене,
И каминная задвижка
Пела с пьявками, дрожа,
Распаленная мартышка
Сквернословила, визжа.С криком несся в дикой скачке
Весь багровый, голый гном,
Говорили о горячке
И давали в ложке бром,
А потом загнали в нишу
С мышкой, красной как луна,
Я просил: «Снимите крышу,
Давит голову она!»Я молил, ломая руки,-
Врач сидел как истукан,-
Что меня спасти от муки
Может только океан.
Он плескался подо мною,
Пену на берег гоня,
И понадобились трое,
Чтобы сбросить вниз меня.И шампанским зашипели,
Закружились надо мной
Семь небес, как карусели,
И опять возник покой;
Но осталась, чуть мигая,
Вкось прибитая звезда,
Я просил сестру, рыдая,
Выпрямить ее тогда.Но молчанье раскололось,
И в мой угол донесло,
Как диктует дикий голос
Бесконечное число
И рассказ: «Она сказала,
Он сказал, и я сказал…»
А луну, что мне сияла,
В голове я отыскал.И слепец какой-то, плача,
Слез не в силах удержать,
Укорял меня, что прячу
Где-то я луну опять.
Стало жаль его немного,
Но он свистнул у стены.
И пресек мою дорогу
Черный Город Сатаны.И на месте, спотыкаясь,
Я бежал, бежал года,
Занавеска, раздуваясь,
Не пускала никуда.
Рев возник и рос до стона
Погибающих миров —
И упал, почти до звона
Телеграфных проводов…»
Почти вровень со стихами о любви идут стихи о ПРИРОДЕ и ее явлениях. Я бы даже назвал их «стихами о пейзаже». Ведь человека могут восхищать не только облака и березки, но и каменные джунгли города и терриконы шахт. Хотя, наиболее благотворно влияют на поэта именно загородные прогулки, где тишина, красота, покой, и ничто не отвлекает. Природа и ее явления могут служить как объектом стихотворения, так и фоном для раздумий.
Вечные, истертые, но продолжающие волновать природные темы — это, прежде всего, времена суток, небо с облаками и светилами, лес, сад, поле, дорога, дождь, ну и, конечно, времена года. Среди времен года, безусловно, лидируют осень и весна — когда в природе происходят особенно яркие изменения — увядание и расцвет. Следом за ними идет зима, которая благодаря своей тишине, покою и домоседству, более стимулирует к творчеству, чем жаркое и шумное лето.
Стихи о природе нередко перекликаются с ПАТРИОТИЧЕСКИМИ стихами, в которых поэтом руководит чувство своей причастности к родной земле, стране, к своим соотечественникам, чувство гордости или горечи за свою Родину.
Патриотические стихи так часто бывают востребованы государством, что притягивают к себе внимание орды конъюнктурных стихотворцев. Некоторые из подобных творений создаются не без известной доли таланта, как, например, тексты А. Шаганова для песен группы ЛЮБЭ. Многие, наверно, помнят, что группа начинала с шуточных люмпеновских песен вроде «Батько Махно» или «Атас», а затем, уловив изменившийся дух времени, полностью перепрофилировалась на патриотическую тематику.
Не меньшую потребность официоз испытывает и в ПРАЗДНИЧНЫХ стихах, будь то Новый год, Рождество или Международный Женский день. Хороших стихов в этом жанре, по понятным причинам, написано крайне мало.
Прогулки на природе и ночные бдения часто стимулируют рождение, так называемых, РАЗМЫШЛЕНИЙ о ЖИЗНИ, огромное место в которых занимает, вечно волнующая человека, тема смерти, быстротечности бытия, смысла жизни и тому подобных «проклятых» вопросов без четкого ответа. К ним вплотную примыкают и РЕЛИГИОЗНЫЕ СТИХИ — молитвы, восхваления и обращения к Богу. В старые времена, когда религиозностью было пропитано всё общество, эти стихи были и популярнее и подлиннее.
Среди стихов о ЛЮДЯХ, безусловно, превалируют посвящения, особенно матери и детям. Немало стихотворений посвящается людям какой-либо профессии — монтажникам-высотникам, морякам, учителям или, себе любимым, поэтам и писателям.
Особенно выделяются в русской поэзии ВОЕННЫЕ стихи, что неудивительно для страны, пережившей самую страшную войну в истории человечества. На этом, ценимом государством, жанре тоже подвизалось немало бездарей, но сама тема не позволила затеряться в графоманском потоке по-настоящему сильным стихам, многие из которых стали популярны в народе, благодаря песням.
М. Исаковский:
«Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.Стоит солдат — и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя — мужа своего.Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол,-
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел…»Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт».
***
Особым жанром, включающим в себя понемногу все предыдущие, являются ДЕТСКИЕ стихи. Часть из них носят игровой, развлекательный характер. Часть — познавательный и воспитывающий. Советской поэзии с этим жанром чрезвычайно повезло. Детские стихотворения К. Чуковского, С. Маршака, А. Барто, Б. Заходера — по качеству не уступают взрослой поэзии, в них нет глупого «сюсюканья» и заигрывания с детьми. Как нет и суровой дидактичности.
Разумеется, детская поэзия имеет свои особенности, отличающие ее от взрослой. Во-первых, она не должна быть чрезвычайно сложной по языку, по форме и «темной» по смыслу. Верлибр ребенку будет и непонятен и неприемлем, ведь он любит «складные» музыкальные стихи, которые хочется скандировать и напевать, под которые хочется прыгать и танцевать. Во-вторых, не стоит касаться тем, которые ребенку скучны и неинтересны. Ребенок, скорее, получит удовольствие от страшилки про запертого в холодильник «маленького мальчика», чем от стихов о быстротечности бытия. А ведь такие ужасные детские стихи когда-то писали. Вот нравоучительное произведение XVIII века английского богослова И. Уоттса:
«Как дорожит любым деньком
Малюточка пчела! —
Гудит и вьется над цветком,
Прилежна и мила.…И я хочу умелым быть,
Прилежным, как она, —
Не то для праздных рук найдет
Занятье Сатана!Пускай в ученье и в труде
Я буду с ранних лет —
Тогда и дам я на суде
За каждый день ответ!
(пер. О. Седаковой)
Ребенка надо учить, не только запугивая, но и развлекая. Даже нравоучительная до оскомины сказка К. Коллоди о Пиноккио до сих пор читается детьми именно из-за яркого увлекательного сюжета.
***
Описывая тематику поэзии, я касался в основном лирики. Эпические и повествовательные стихи ныне пишутся редко. Причина в том, что многие функции сюжетного повествования взяла на себя художественная проза. И написать талантливый, превосходящий по воздействию прозу, сюжетный стих гораздо сложнее, нежели, менее стесненную в выражении, лирику. Зато тематика повествовательного стихотворения практически неисчерпаема, и писать о ней я смысла не вижу.
<<< Визуальная поэзия | СОДЕРЖАНИЕ | От вдохновенья до стихотворенья >>>
Автор: Сергей Курий