Стихотворение написано. Что дальше? — Зачем нужна поэтическая среда: ее плюсы и минусы. — Как оценить поэта? — Как реагировать на критику? — Ищите своего читателя. — Поэтические игры и конкурсы. — Кто такой графоман и как им не стать?
Автор статьи: Сергей Курий
«Увы! несчастному поэту,
— Нахмурясь отвечал Хвостов,
— Давно ни в чем удачи нету.
Скажу тебе без дальних слов:
По мне с парнасского задору
Хоть удавись — так в ту же пору.
Что я хорош, в том клясться рад,
Пишу, пою на всякий лад,
Хвалили гений мой в газетах,
В «Аспазии» боготворят.
А все последний я в поэтах,
Меня бранит и стар и млад,
Читать стихов моих не хочут,
Куда ни сунусь, — всюду свист,
Мне враг последний журналист,
Мальчишки надо мной хохочут…».
(А. Пушкин)
***
После того, как стихотворение написано и доработано, наступает волнительный и пугающий момент — представить свое детище на суд читателей или слушателей. Безусловно, поэт может писать для воображаемого читателя, но дело-то иметь придется с читателем реальным. Без живого отклика и здравой критики существует большая опасность переоценки, а иногда даже недооценки своих произведений. Ошибки, нелепости и недочеты также лучше видны постороннему глазу.
Конечно, поэт должен обладать и известной стойкостью и самоуверенностью, понимать, что его стихи понравятся далеко не всем. Случайный, первый попавшийся слушатель может совершенно не разбираться в поэзии. В таком случае, вас зачастую ждет равнодушная благожелательность. То же касается и ваших родных, друзей и любимых. Редкая мама не похвалит стихи, которые написал ее сын. Из случайных слушателей выходят плохие критики — или равнодушные, или необъективные.
Несколько большую объективность вы можете получить, если выйдете на более широкую аудиторию людей, неравнодушных в поэзии и не знающих вас лично. Сейчас такую возможность даёт публикация на поэтических сайтах Интернета. Вот только беда, что зачастую отзывы пишут неопытные, начинающие поэты. Однако, и в этом случае кое-какой дельный совет или отклик вы получить можете.
Еще лучше иметь «под рукой» опытного коллегу, чьи поэтические вкусы и взгляды совпадают с вашими, и к мнению и творчеству которого вы относитесь с уважением. Общение и творческий обмен с таким человеком бесценен.
Чем больше людей включено в этот обмен, тем плодотворнее его результаты. Поэтому поэты, близкие по духу, зачастую объединяются и организуют кружки, общества, а иногда и целые направления. В таких организациях поэт не чувствует себя одиноким, имеет постоянную аудиторию, может не только сам подвергаться критике, но и оценивать других. Заявить о себе, издать сборник, организовать выступление, фестиваль или конкурс объединенным поэтам также значительно легче, чем одиночкам.
Особенно полезны такие организации на начальной стадии творчества. С течением времени в них могут проявляться и негативные тенденции, особенно если общество не расширяется, все начинают вариться в собственном соку, бал начинают править авторитетные «заводилы», какие-то мнения и вкусы принимают форму непреложных законов. Новое и необычное воспринимается в штыки, начинаются речи о предательстве идеалов и творческое развитие тормозится.
Почти все талантливые поэты вырастали из своих кружков и направлений, как вырастают из детской одежды. Блок отрекался от символизма, Мандельштам ушёл от акмеизма, Маяковский и Пастернак перерастали футуризм.
***
Надо сказать, что хороший критик — это большая редкость. Ведь от критика ждут не сплошных похвал или хулы. Такая критика бесплодна. Хороший критик никогда не скажет только — «Мне нравится / не нравится» — но и объяснит почему. В идеале критик даже в плохом стихе найдет пару хороших строк или интересных образов и укажет на них поэту. Особенно ценно такое отношение к ребенку или подростку, который настолько болезненно реагирует на неудачу, что может совсем разувериться в себе. Осторожно указать на недостатки и сделать упор на достоинства — лучший стимул для развития поэта.
Профессиональный критик, конечно, не имеет ни времени, ни возможностей для столь трепетного отношения к поэту. Он профессиональный читатель и обычно имеет дело с текстами, а не личностью автора. Такая критика не так продуктивна, как предыдущая, зато наиболее объективна. Почти как оценка голоса без взгляда на внешность, артистизм или обаяние певца. При этом хороший критик — должен уметь прочесть стихотворение, как обычный читатель — в целостности, испытать непосредственное чувство удовольствия или негодования. И уж потом, подобно часовщику, копаться в его деталях.
Каждый критик неизбежно ограничен планкой своих вкусов и предпочтений. Так коллеги-поэты чаще всего хвалят стихи, подобные тем, которые пишут сами. Хороший же критик всегда должен быть незашорен, открыт к восприятию нового, уметь увидеть и оценить достоинства этого нового, даже если оно выходит за рамки его предпочтений, ценить именно непохожесть. Понятно, что такие критики — большая редкость, но именно они открывают настоящие «жемчужины» и движут поэзию вперед.
Слишком болезненно реагировать на критику не стоит. Поэт, который от любого неодобрительного слова впадает в уныние и бежит жечь свои стихи, никогда не станет самостоятельным и оригинальным творцом. Конечно, даже справедливую критику слушать неприятно. Но слушать ее нужно. У вас всегда будет время подумать — соглашаться с критикой или нет. Бывает, что с первого раза замечания кажутся тебе придирками, но затем, поостыв и подумав, ты принимаешь их и исправляешь стих к лучшему. Если ваше стихотворение никому не понравилось, а вы чувствуете, что оно хорошее, не сдавайтесь — ищите своего читателя. Ведь история знает даже такие грустные примеры, когда творчество того или иного творца было оценено уже после его смерти. Надеюсь, у вас до этого не дойдет. Даже один-два человека, которым можно показать ваши стихи — это уже великое счастье.
***
Оценивать труд деятеля искусства намного сложней, нежели труд, например, физика или биолога. В науке проще — теория или изобретение либо работают, либо не работают. Если теорема доказана с ошибкой, она плоха, каким бы изящным не было ее построение. А вот восприятие произведений искусства сильно зависит и от личности автора, и от мнения критики, и от состояния умов населения, и от духа эпохи.
Обычно самым надежным критерием является проверка временем. Допустим, стихи С. Надсона, К. Бальмонта, Ф. Сологуба и И. Северянина в свое время были безумно популярны, однако потом их слава закатилась, а имена некоторых из них стали символом дурновкусицы. В то же время стихи С. Есенина или Э. Асадова полюбились массе слушателей, сколь бы их не критиковали коллеги.
Так что некая связь с научной теоремой у стихов есть. Неважно, как они написаны — сложно или просто, разумом или чувствами, серьезно или ради шутки — в результате всё сводится к тому, «работают» они или нет, трогают сердца читателей или нет, забываются со временем или нет. Вот и существует поэзия между двумя полюсами — мнением коллег или профессиональных критиков и мнением рядовых читателей. Одни поэты — вроде В. Хлебникова — ценятся больше в самой поэтической среде (недаром Маяковский называл его «поэтом для поэтов»). Другие — как С. Есенин — широко популярны в народных массах. При этом критики могут ценить у того же Есенина более сложные экспериментальные стихи («Сельский часослов», «Черный человек», «Кобыльи корабли»), в то время как массы любят более доступную лирику («Отговорила роща золотая…», «Не жалею, не зову, не плачу…», «Белая береза под моим окном…», «Исповедь хулигана»).
Время многое расставляет по своим местам, хотя многое и стирает. Те приемы и формы, которые казались свежими и революционными во времена Петрарки, Ломоносова или Маяковского, постепенно становятся привычными и уже не особенно удивляют. В то же время многое в старинных стихах становится непонятным или воспринимается несколько иначе, чем в эпоху их появления. С другой стороны, этот недостаток может обернуться и достоинствами. Ведь «патина» времени придает старинным стихам некое дополнительное очарование. Мы начинаем восхищаться теми приемами и образами, которые тогда были привычны и обыденны, и наоборот — не замечаем открытий, ведь они стали нормой. Но в отличие от научных теорий новые стихотворения не отменяют старых. Элиот не перечеркивает Данте, а Маяковский — Пушкина.
Как бы не менялось восприятие классики, главное, что она уже включена в здание культуры. Это тот самый фундамент, которого мы можем и не видеть, но без которого бы всё здание рассыпалось.
***
Одним из любимых развлечений поэтов является не только выпивка и бесконечные чтения стихов, но и поэтические игры и конкурсы. Обычно для таких мероприятий хватает и двух человек. Цель этих игр такая же, как и у других — забава и развитие практических навыков.
В самые простые поэтические игры можно играть уже с детьми. Помню, как еще четырехлетним малышом играл с мамой в игру «Придумай вторую строчку в рифму». Например, мама говорила:
«Наша бабушка красотка…»,
на что я с циничным юмором отвечал:
«Началась у ней чесотка».
Или возьмем уже знакомую строчку:
«У попа была собака…»,
и с ходу досочиним:
«Хулиганка-забияка»
или
«Долго мучилась, бедняга…».
Можно и просто сочинять рифмы к слову. Надо только договориться, можно ли использовать названия, склонения, или составные рифмы. Можно также сочинять рифмы к слову по очереди большой компанией — тогда тот, кто рифму не придумал, выбывает из игры.
Например, возьмем ту же «собаку». «Собака — макака — гуляка — писака — кусака…».
Если разрешить склонения, то количество рифм резко возрастет — «барака — зодиака — буерака…».
Можно усложнить первую игру, сочиняя группой целое стихотворение, где каждый по очереди придумывает по одной строфе или строчке. Помню, как когда-то давным-давно мы с друзьями выдали таким образом чрезвычайно навороченное произведение. «Навороченность» задавала уже первая строчка:
1) «Цикута речи. Межпростынный Армагеддон.»
2) «Паралич лечит. Глаза пустынны. Мы входим в дом…»
3) «И линзы крыльев ломают спектры, и их излом…»
4) Зажёгся светом и в каждом блике горит Атон
Дальше шел палиндром и сбивка ритма:
5) «Атон — нота.
Мелодия неясна…»
Чушь, конечно, но тренирует неплохо.
Более забавно, если группа сочиняет стихотворение, не видя его полностью. Допустим, один человек пишет первые две строчки, другой — вторые две, затем загибает лист с первыми двумя строчками и передает третьему. В итоге каждый сочиняет, отталкиваясь только от последних строчек. Варианты такой забавы могут быть разные. Можно сочинять не строками, а строфами, показывая своему коллеге лишь последнюю строчку, и тот должен начать следующую строфу именно этой строчкой. И так далее.
В малайской народной поэзии даже похожая поэтическая форма — ПАНТУМ — когда в режиме импровизации сочиняются четверостишия. При этом каждый раз 2-я и 4-я строчки строфы должны повторяться в следующей, но уже, как 1-я и 3-я строчки. Вот пантум, сочиненный Н. Гумилевым:
«Восток и нежный и блестящий
В себе открыла Гончарова,
Величье жизни настоящей
У Ларионова сурово.В себе открыла Гончарова
Павлиньих красок бред и пенье,
У Ларионова сурово
Железного огня круженье.Павлиньих красок бред и пенье
От Индии до Византии,
Железного огня круженье —
Вой покоряемой стихии.От Индии до Византии
Кто дремлет, если не Россия?
Вой покоряемой стихии —
Не обновлённая ль стихия?» и т.д.
Но, конечно же, самой известной поэтической игрой является БУРИМЕ (от фр. bout rime — «рифмованные концы строк»), популярное светское развлечение во Франции XVII-XVIII вв. В широком смысле игра заключалась в том, что выбирались рифмующиеся в определенном порядке слова (желательно, слабо связанные по смыслу), и поэты сочиняли на их основе стихотворения. Ну, а аудитория оценивала, чей стих лучше. Например, Юрий Горный — один из мастеров эстрады, кроме прочего славящийся феноменальной памятью за несколько секунд сочинил на заданные рифмы (воздух — отдых, недуг — досуг, игра — топора, земля — рубля) следующий, вполне осмысленный, стих:
«Избу не возвести без друга — топора,
И труд иной порою просто отдых,
Работа — радость мне: весёлая игра,
Когда в лицо — удачи свежий воздух.
Болезни я отверг, мне незнаком недуг.
Не трачу на лекарства ни рубля.
Дорогой под ноги мне стелется земля:
Природа для меня — лекарство и досуг».
Иногда для буриме брались рифмы из какого-нибудь готового стихотворения, и побеждал тот сочинитель, который наиболее точно приблизиться к смыслу оригинала.
Можно сделать и по-другому. Например, пусть один поэт пишет строфу на заданные 4 рифмы, а затем сам придумывает четыре рифмы и передает их следующему поэту, чтобы тот продолжил четверостишия. В общем, вариантов масса.
Хотите, можете устроить целый вечер стихотворной речи, в течении которого будете общаться исключительно белыми стихами. Подобно тому, как пришлось это делать герою фантастической повести Р. Шекли «Обмен разумов»:
«…– Сэр, мы хотим покинуть планету и пришли к вам за помощью.
Отшельник покачал головой и молвил:Речь варвара!
Паршивая овца и та пристойней блеет!– На что он намекает? – спросил Марвин.
…– Чтобы до него дошло, надо изложить все стихами.
– Я? Никогда в жизни! – воскликнул Марвин с инстинктивной дрожью отвращения, которое испытывают все разумные земляне мужского пола при мысли о стихах.— …Молчание сгущается.
Теперь пусть муж честной уста свои разверзнет.
Мне оборот событий не по нраву.– Он начинает злиться, – прокомментировало яйцо ганзера. – Попробуй, попытка не пытка.
…– Единственное, что я помню еще со школьной скамьи, – это «Рубай» Омара Хайям, – произнес Марвин.
Марвин подумал-подумал, нервно дернулся и произнес:Откуда мы грядем? Куда свой путь вершим?
На расу раса ополчилась без причин…
Пришли мы получить совет, поддержку, помощь
Не обращай надежды нашей в дым.– Размер ломается, – шепнуло яйцо ганзера. – Но для первой попытки недурно.
Отшельник отвечал:Изложено отменно, чужестранец!
Сверх ожидания, найдешь ты помощь:
Мужчины, невзирая на обличье,
Всегда в беде друг друга выручают…»
Хорошей тренировкой является и сочинение стихов в заданном размере и жанре (баллада, сонет, рондель и т.п.), можно на одну и ту же тему.
Кстати, сочинение с кем-то стихов на избранную тему — наверное, одно из самых плодотворных и вольных поэтических соревнований. С моим другом — поэтом Сергеем Аксёненко — мы нередко так и поступали. Вдохновившись беседами о поэзии, брали какой-нибудь словарь или оглавление поэтического сборника и не глядя тыкали пальцем. Обычно выбирали тему, которая даёт больший простор для воображения и вариаций. Например, «Зеркало» или «Страшная Сказка». Выбор темы давал вдохновению путеводную нить, но не заковывал в узкие рамки. В результате нередко выходили полноценные стихи, а не простое бравирование поэтической техникой. Иногда это выливалось в чистую забаву, особенно если брались смешные слова или образы. Например, «Караказяблик» или «Суслик-Антилопоед». Допустим, «Суслика» мы писали совершенно не заботясь о смысле, позволяя словам и рифмам течь в любом направлении. Получилось, может, и не очень поэтично, зато очень смешно:
С. Курий:
«Наигравшись гуслями,
Я спросил у деда:
«- А ты видел суслика
Антилопоеда?»Вздрогнул старый дедушка
И забился в судорогах:
«- Что ж, внучёк, ты делаешь?!
До сих пор мне муторно…Посмотри на страшные
На груди отметины,
Помню рукопашную
С сусликами этими.Мучались икотою,
Обломали копья,
Но спасли мы всё-таки
Стадо антилопье!Но у этих сусликов
Антилопоедов
Норы очень узкие,
В них лежат СКЕЛЕТЫ!!!Там лежат сокровища —
Грабежом нажитые…
Страшные чудовища —
Суслы недобитые!Не имеют совести,
Не имеют жалости,
На уме лишь колкости,
На уме лишь гадости.Попадёшь в плен к сусликам —
Долго будешь маяться —
Мы для них невкусные,
Вот и издеваются!Били лапкой ловкою
По моим зубам
И расколот пробковый
Шлем мой пополам.Почки не работают,
Ноги не стоят
Полуидиотом я
К нам пришёл в отряд —Шерсть в ушах и перья,
Подран весь мундир —
Ну какой теперь я
К чёрту, командир?..»С. Аксёненко:
«…Суслики позорные!
Суслики коварные!
Раз сквозь них Будённого
Прорывалась армия.Сабли наши острые —
Трескались об сусликов,
А рубила конная
Белых, как капусту.Пуля наша быстрая —
Суслику, что мошка,
Но и прорубилось нас —
Очень уж немножко.И от этих сусликов
Мчались мы галопом —
Слава Богу в кустиках
Спали антилопы.Антилопы сусликам,
Как для наших — сало.
Жалко, что их в кустиках
Было очень мало.На закуску сусликам
В битве под откосом —
Гордость революции! —
Пал отряд матросов.Сабли наши острые
Сусликам — потеха —
Пал отряд матросов
И Эдита Пьеха…»
В принципе, некоторые поэты подобным безостановочным конвейером пишут вполне серьезные и о-о-очень длинные стихи. И здесь уже попахивает графоманством.
***
Наверное, в поэтической среде нет более страшного оскорбления, чем «графоман». И это при том, что в самом слове «графомания» (греч. «страсть к сочинительству») нет ничего однозначно плохого. Любой начинающий поэт, так или иначе, должен пройти стадию «графоманства» — писать, как можно больше и чаще. Постепенно поэты становятся требовательнее и пишут реже, хотя далеко не всегда. Одни кропотливо работают над редкими стихами, доводя их до совершенства, другие — пишут много и не всегда удачно, что совсем не отменяет написание шедевров. Всё зависит от характера и личности автора.
В оскорбительном варианте под словом «графоманство» не только неуемное сочинительство, но и стремление упорно навязывать свои творения слушателям и издателям. При этом к критике и трезвой самооценке графоман глух, он самодоволен и самодостаточен. Этот навязчивый активист будет терзать ваши уши, не замечая, что вам глубоко наплевать на его «шедевры». И еще одно — при всём при этом графоман еще очень плохо пишет. Порой настолько плохо, что от его творений начинаешь даже начинаешь получать удовольствие — правда, не совсем то, на которое рассчитывал автор. Похожий типаж прекрасно выведен у Достоевского в образе капитана Лебядкина.
Ф. М. Достоевский «Бесы»:
«— Ведь судьба-то моя какова! Даже стихи перестал писать… Написал только одно стихотворение, как Гоголь «Последнюю Повесть», помните, еще он возвещал России, что она «выпелась» из груди его. Так и я, пропел и баста.
— Какое же стихотворение?
— «В случае, если б она сломала ногу»!
— Что-о?
… Однако же он выпрямился, протянул руку и начал:Краса красот сломала член,
И интересней вдвое стала,
И вдвое сделался влюблен
Влюбленный уж немало».
Наиболее же классическим и реальным типом графомана в русской поэзии является граф Дмитрий Хвостов, неоднократно осмеянный Пушкиным и другими поэтами. Графоманство Хвостова имело поистине графский размах и упорство. Ну и что, что его семитомные произведения никак не хотели продаваться? Это не помешало им выдержать при жизни графа целых три издания! Хвостов сам обеспечивал «спрос» на свои публикации. Во-первых, он неутомимо рассылал свои книги — всем, кому мог, и раздавал — где только мог. Тома хвостовской поэзии получали архиереи и митрополиты, такие государственные деятели, как Аракчеев и Паскевич, и даже сам прусский король. Однако наиболее лакомым кусочком для графомана были учреждения — здесь он мог поистине развернуться. Так, Академия наук получила от него «в дар» 900 экземпляров трагедии «Андромаха». Мало того: убежденный в своем «призвании» граф рассылал не только стихи, но и свои… бюсты! О том, что он был, к тому же, навязчивым чтецом своих творений, и говорить не стоит.
Ю. Тынянов «Пушкин»:
«…Говорили, что на почтовых станциях он, в ожидании лошадей, читал станционным смотрителям свои стихи, и они тотчас давали ему лошадей. Многие, уходя из гостей, где бывал граф Хвостов, находили в карманах сочинения графа, сунутые им или его лакеем. Он щедро оплачивал хвалебные о себе статьи.
…Слава его докатилась до провинции. Лубочная карикатура, изображающая стихотворца, читающего стихи черту, причем черт пытается бежать, а стихотворец удерживает его за хвост, висела во многих почтовых станциях».
Но это еще не всё. Сочиняя, граф нарушал все мыслимые и немыслимые законы природы. Именно эти нелепицы и приводили поэтических коллег в «восхищение». В стихах Хвостова зубастые голубки перегрызают сети, осел лезет на дерево, цепляясь… когтями, «льстец вьется жабою», «змея, в тени дерев пируя, питает скрытно умысл злой», а уж становится на колени и т.д.
Ю. Тынянов «Пушкин»:
«…В стихах своих граф был не только бездарен, но и смел беспредельно. Он был убежден, что он единственный русский стихотворец с талантом, а все прочие заблуждаются…
…Недавно вышло новое собрание его притч. Василий Львович нарочно купил его. В баснях и притчах граф был наиболее смел. Тотчас устроилась игра: каждый по очереди открывал книгу и, не глядя, указывал пальцем место на странице, которое надлежало прочесть.
…Сергею Львовичу попалась баснь «Змея и пила». Самое название было смело. Граф любил сопрягать далекие предметы. Сергею Львовичу особенно понравились первые стихи:«Лежала на столе у слесаря пила,
Не ведаю зачем, туда змея пришла.»…Тургенев попросил у него книгу, открыл, перевернул страницу и прочел:
«Мужик представлен на картине;
Благодаря дубине
Он льва огромного терзал.»Листнул наугад и снова прочел:
«Летят собаки,
Пята с пятой.»
К сожалению, большинство графоманов в отличие от Хвостова пишут намного скучнее. Что-нибудь вроде:
«Все мимолетно и так скоротечно,
По небу мчатся стремглав облака.
Только Любви мгновение вечно,
Оно к нам приходит как луч свысока…».
Но они также обивают пороги редакций, печатают тиражи книг за свой и чужой счет, которые лежат нераскупленными грудами и раздариваются направо и налево. Единственным положительным качеством графомана может быть лишь искренняя любовь к поэзии и некая жертвенность, самоотдача. К тому же те стихи, от которых воротят нос поэты, могут быть вполне благожелательно восприняты менее притязательными слушателями. Сетовать по поводу засилья графомании глупо, особенно, когда их навязчивую энергию приняло на себя необозримое пространство Интернета. Графоманство вредит, прежде всего, самому графоману, правда, понять это он зачастую не способен. Иначе надо либо бросить писать, либо относиться к своим стихам с большей требовательностью.
<<< Поэтическая практика | СОДЕРЖАНИЕ | Поэтический сборник >>>
Автор: Сергей Курий