Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»
<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>
ОРИГИНАЛ на английском (1889):
CHAPTER NINE
THE FAREWELL-PARTY
ON the following day, Arthur and I reached the Hall ingood time, as only a few of the guests—it was to be a party of eighteen—hadas yet arrived; and these were talking with the Earl, leaving us the opportunityof a few words apart with our hostess.
`Who is that very learned-looking man with the large spectacles?’Arthur enquired. `I haven’t met him here before, have I?’
`No, he’s a new friend of ours,’ said Lady Muriel: `aGerman, I believe. He is such a dear old thing! And quite the most learnedman I ever met—with one exception, of course!’ she added humbly, as Arthurdrew himself up with an air of offended dignity.
`And the young lady in blue, just beyond him, talkingto that foreign-looking man. Is she learned, too?’
`I don’t know,’ said Lady Muriel. `But I’m told she’sa wonderful pianoforte-player. I hope you’ll hear her tonight. I askedthat foreigner to take her in, because he’s very musical, too. He’s a FrenchCount, I believe; and he sings splendidly!’
`Science—music—singing—you have indeed got a completeparty!’ said Arthur. `I feel quite a privileged person, meeting all thesestars. I do love music!’
`But the party isn’t quite complete!’ said Lady Muriel.`You haven’t brought us those two beautiful children,’ she went on, turningto me. `He brought them here to tea, you know, one day last summer,’ againaddressing Arthur: `and they are such darlings!’
`They are, indeed,’ I assented.
`But why haven’t you brought them with you? You promisedmy father you would.’
`I’m very sorry,’ I said; `but really it was impossibleto bring them with me.’ Here I most certainly meant to conclude the sentence:and it was with a feeling of utter amazement, which I cannot adequatelydescribe, that I heard myself going on speaking. `—but they are to joinme here in the course of the evening’ were the words, uttered in my voice,and seeming to come from my lips.
`I’m so glad!’ Lady Muriel joyfully replied. `I shallenjoy introducing them to some of my friends here! When do you expect them?’
I took refuge in silence. The only honest reply wouldhave been `That was not my remark. I didn’t say it, and it isn’t true!’But I had not the moral courage to make such a confession. The characterof a `lunatic’ is not, I believe, very difficult to acquire; but it isamazingly difficult to get rid of: and it seemed quite certain that anysuch speech as that would quite justify the issue of a writ `de lunaticoinquirendo’.
Lady Muriel evidently thought I had failed to hear herquestion, and turned to Arthur with a remark on some other subject; andI had time to recover from my shock of surprise—or to awake out of mymomentary `eerie’ condition, whichever it was.
When things around me seemed once more to be real, Arthurwas saying `I’m afraid there’s no help for it: they must be finite in number.’
`I should be sorry to have to believe it,’ said Lady Muriel.`Yet, when one comes to think of it, there are no new melodies, now-a-days.What people talk of as «the last new song» always recalls to me some tuneI’ve known as a child!’
`The day must come—if the world lasts long enough—‘said Arthur, `when every possible tune will have been composed—every possiblepun perpetrated—‘ (Lady Muriel wrung her hands, like a tragedy-queen)`and, worse than that, every possible book written! For the number of wordsis finite.’
`It’ll make very little difference to the authors,’ Isuggested. `Instead of saying «what book shall I write?» an author willask himself «which book shall I write?» A mere verbal distinction!’
Lady Muriel gave me an approving smile. `But lunaticswould always write new books, surely?’ she went on. `They couldn’t writethe sane books over again!’
`True,’ said Arthur. `But their books would come to anend, also. The number of lunatic books is as finite as the number of lunatics.’
`And that number is becoming greater every year,’ saida pompous man, whom I recognized as the self-appointed showman on the dayof the picnic.
`So they say,’ replied Arthur. `And, when ninety per cent.of us are lunatics,’ (he seemed to be in a wildly nonsensical mood) `theasylums will be put to their proper use.’
`And that is—?’ the pompous man gravely enquired.
`To shelter the sane!’ said Arthur. `We shall bar ourselvesin. The lunatics will have it all their own way, outside. They’ll do ita little queerly, no doubt. Railway-collisions will be always happening:steamers always blowing up: most of the towns will be burnt down: mostof the ships sunk—‘
`And most of the men killed!’ murmured the pompous man,who was evidently hopelessly bewildered.
`Certainly,’ Arthur assented. `Till at last there willbe fewer lunatics than sane men. Then we come out: they go in: and thingsreturn to their normal condition!’
The pompous man frowned darkly, and bit his lip, and foldedhis arms vainly trying to think it out. `He is jesting!’ he muttered tohimself at last, in a tone of withering contempt, as he stalked away.
By this time the other guests had arrived; and dinnerwas announced. Arthur of course took down Lady Muriel: and I was pleasedto find myself seated at her other side, with a severe-looking old lady(whom I had not met before, and whose name I had, as is usual in introductions,entirely failed to catch, merely gathering that it sounded like a compound-name)as my partner for the banquet.
She appeared, however, to be acquainted with Arthur, andconfided to me in a low voice her opinion that he was `a very argumentativeyoung man’. Arthur, for his part, seemed well inclined to show himselfworthy of the character she had given him, and, hearing her say `I nevertake wine with my soup!’ (this was not a confidence to me, but was launchedupon Society, as a matter of general interest), he at once challenged acombat by asking her `when would you say that property commence in a plateof soup?’
`This is my soup,’ she sternly replied: `and what is beforeyou is yours.’
`No doubt,’ said Arthur: `but when did I begin to ownit? Up to the moment of its being put into the plate, it was the propertyof our host: while being offered round the table, it was, let us say, heldin trust by the waiter: did it become mine when I accepted it? Or whenit was placed before me? Or when I took the first spoonful?’
`He is a very argumentative young man!’ was all the oldlady would say: but she said it audibly, this time, feeling that Societyhad a right to know it.
Arthur smiled mischievously. `I shouldn’t mind bettingyou a shilling,’ he said, `that the Eminent Barrister next you’ (It certainlyis possible to say words so as to make them begin with capitals!) `ca’n’tanswer me!’
`I never bet,’ she sternly replied.
`Not even sixpenny points at whist?’
`Never!’ she repeated. `Whist is innocent enough: butwhist played for money!’ She shuddered.
Arthur became serious again. `I’m afraid I ca’n’t takethat view,’ he said. `I consider that the introduction of small stakesfor card-playing was one of the most moral acts Society ever did, as Society.’
`How was it so?’ said Lady Muriel.
`Because it took Cards, once for all, out of the categoryof games at which cheating is possible. Look at the way Croquet is demoralizingSociety. Ladies are beginning to cheat at it, terribly: and, if they’refound out, they only laugh, and call it fun. But when there’s money atstake, that is out of the question. The swindler is not accepted as a wit.When a man sits down to cards, and cheats his friends out of their money,he doesn’t get much fun out of it—unless he thinks it fun to be kickeddown stairs!’
`If all gentlemen thought as badly of ladies as you do,’my neighbour remarked with some bitterness, `there would be very few—veryfew—‘. She seemed doubtful how to end her sentence, but at last took `honeymoons’as a safe word.
`On the contrary,’ said Arthur, the mischievous smilereturning to his face, `if only people would adopt my theory, the numberof honeymoons—quite of a new kind—would be greatly increased!’
`May we hear about this new kind of honeymoon?’ said LadyMuriel.
`Let X be the gentleman,’ Arthur began, in a slightlyraised voice, as he now found himself with an audience of six, including`Mein Herr’, who was seated at the other side of my polynomial partner.`Let X be the gentleman, and Y the lady to whom he thinks of proposing.He applies for an Experimental Honeymoon. It is granted. Forthwith theyoung couple—accompanied by the great-aunt of Y, to act as chaperone—startfor a month’s tour, during which they have many a moonlight-walk, and manya tete-a-tete conversation, and each can form a morecorrect estimate of the other’s character, in four weeks, than would havebeen possible in as many year, when meeting under the ordinary restrictionsof Society. And it is only after their return that X finally decides whetherhe will, or will not, put the momentous question to Y!’
`In nine cases out of ten,’ the pompous man proclaimed,`he would decide to break it off!’
`Then, in nine cases out of ten,’ Arthur rejoined, `anunsuitable match would be prevented, and both parties saved from misery!’
`The only really unsuitable matches,’ the old lady remarked,`are those made without sufficient Money. Love may come afterwards. Moneyis needed to begin with!’
This remark was cast loose upon Society, as a sort ofgeneral challenge; and, as such, it was at once accepted by several ofthose within hearing: Money became the keynote of the conversation forsome time: and a fitful echo of it was again heard, when the dessert hadbeen placed upon the table, the servants had left the room, and the Earlhad started the wine in its welcome progress round the table.
`I’m very glad to see you keep up the old customs,’ Isaid to Lady Muriel as I filled her glass. `It’s really delightful to experience,once more, the peaceful feeling that comes over one when the waiters haveleft the room— when one can converse without the feeling of being overheard,and without having dishes constantly thrust over one’s shoulder. How muchmore sociable it is to be able to pour out the wine for the ladies, andto hand the dishes to those who wish for them!’
`In that case, kindly send those peaches down here,’ saida fat red-faced man, who was seated beyond our pompous friend. `I’ve beenwishing for them—diagonally—for some time!’
`Yes, it is a ghastly innovation’, Lady Muriel replied,`letting the waiters carry round the wine at dessert. For one thing, theyalways take it the wrong way round—which of course brings bad luck toeverybody present!’
`Better go the wrong way than not go at all!’ said ourhost. `Would you kindly help yourself?’ (This was to the fat red-facedman.) `You are not a teetotaler, I think?’
`Indeed but I am!’ he replied, as he pushed on the bottles.`Nearly twice as much money is spent in England on Drink, as on any otherarticle of food. Read this card.’ (What faddist ever goes about withouta pocketful of the appropriate literature?) `The stripes of different coloursrepresent the amounts spent of various articles of food. Look at the highestthree. Money spent on butter and on cheese, thirty-five millions: on bread,seventy millions: on intoxicating liquors, one hundred and thirty-six millions!If I had my way, I would close every public-house in the land! Look atthat card, and read the motto. That’s where all the money goes to!’
`Have you seen the Anti-Teetotal Card?’ Arthur innocentlyenquired.
`No, Sir, I have not!’ the orator savagely replied. `Whatis it like?’
`Almost exactly like this one. The coloured stripes arethe same. Only, instead of the words «Money spent on», it has «Incomesderived from sale of»; and, instead of «That’s where all the money goesto», its motto is «That’s where all the money comes from!» ‘
The red-faced man scowled, but evidently considered Arthurbeneath his notice. So Lady Muriel took up the cudgels. `Do you hold thetheory,’ she enquired, `that people can preach teetotalism more effectuallyby being teetotalers themselves?’
`Certainly I do!’ replied the red-faced man. `Now, hereis a case in point,’ unfolding a newspaper-cutting: `let me read you thisletter from a teetotaler. To the Editor. Sir, I was once a moderate drinker,and knew a man who drank to excess. I went to him. «Give up this drink,»I said. «It will ruin your health!» «You drink,» he said: «why shouldn’tI?» «Yes,» I said, «but I know when to leave off.» He turned away fromme. «You drink in your way,» he said: «let me drink in mine. Be off!» ThenI saw that, to do any good with him, I must forswear drink. From that hourI haven’t touched a drop!’
`There! What do you say to that?’ He looked round triumphantly,while the cutting was handed round for inspection.
`How very curious!’ exclaimed Arthur when it had reachedhim. `Did you happen to see a letter, last week, about early rising? Itwas strangely like this one.’
The red-faced man’s curiosity was roused. `Where did itappear?’ he asked.
`Let me read it to you,’ said Arthur. He took some papersfrom his pocket, opened one of them, and read as follows. To the Editor.Sir, I was once a moderate sleeper, and knew a man who slept to excess.I pleaded with him. «Give up this lying in bed,» I said. «It will ruinyour health!» «You go to bed,» he said: «why shouldn’t I?» «Yes,» I said,»but I know when to get up in the morning.» He turned away from me. «Yousleep in your way,» he said: «let me sleep in mine. Be off!» Then I sawthat to do any good with him, I must forswear sleep. From that hour I haven’tbeen to bed!’
Arthur folded and pocketed his paper, and passed on thenewspaper-cutting. None of us dared to laugh, the red-faced man was evidentlyso angry. `Your parallel doesn’t run on all fours!’ he snarled.
`Moderate drinkers never do so!’ Arthur quietly replied.Even the stern old lady laughed at this.
`But it needs many other things to make a perfect dinner!’said Lady Muriel, evidently anxious to change the subject. `Mein Herr!What is your idea of a perfect dinner party?’
The old man looked around smilingly, and his giganticspectacles seemed more gigantic than ever. `A perfect dinner-party?’ herepeated. `First, it must be presided over by our present hostess!’
`That of course!’ she gaily interposed. `But what else,Mein Herr?’
`I can but tell you what I have seen,’ said Mein Herr,`in mine own—in the country I have traveled in.’
He paused for a full minute, and gazed steadily at theceiling—with so dreamy an expression on his face, that I feared he wasgoing off into a reverie, which seemed to be his normal state. However,after a minute, he suddenly began again.
`That which chiefly causes the failure of a dinner-party,is the running-short—not of meat, nor yet of drink, but of conversation.’
`In an English dinner-party,’ I remarked, `I have neverknown small-talk run short!’
`Pardon me,’ Mein Herr respectfully replied, `I did notsay «small-talk». I said «conversation». All such topics as the weather,or politics, or local gossip, are unknown among us. They are either vapidor controversial. What we need for conversation is a topic of interestand of novelty. To secure these things we have tried various plans—Moving-Pictures,Wild-Creatures, Moving-Guests, and a Revolving-Humorist. But this lastis only adapted to small parties.’
`Let us have it in four separate Chapters, please!’ saidLady Muriel, who was evidently deeply interested—as, indeed, most of theparty were, by this time: and, all down the table, talk had ceased, andheads were leaning forwards, eager to catch fragments of Mein Herr’s oration.
`Chapter One! Moving-Pictures!’ was proclaimed in thesilvery voice of our hostess.
`The dining-table is shaped like a circular ring,’ MeinHerr began, in low dreamy tones, which, however, were perfectly audiblein the silence. `The guests are seated at the inner side as well as theouter, having ascended to their places by a winding-staircase, from theroom below. Along the middle of the table runs a little railway; and thereis an endless train of trucks, worked round by machinery; and on each truckthere are two pictures, leaning back to back. The train makes two circuitsduring dinner; and, when it has been once round, the waiters turn the picturesround in each truck, making them face the other way. Thus every guest seesevery picture!’
He paused, and the silence seemed deader than ever. LadyMuriel looked aghast. `Really, if this goes on,’ she exclaimed, `I shallhave to drop a pin! Oh, it’s my fault, is it?’ (In answer to an appealinglook from Mein Herr.) `I was forgetting my duty. Chapter Two! Wild-Creatures!’
`We found the Moving-Pictures a little monotonous,’ saidMein Herr. `People didn’t care to talk Art through a whole dinner; so wetried Wild-Creatures. Among the flowers, which we laid (just as you do)about the table, were to be seen, here a mouse, there a beetle; here aspider’ (Lady Muriel shuddered), `there a wasp; here a toad, there a snake’;(Father!’ said Lady Muriel, plaintively. `Did you hear that?’); `so wehad plenty to talk about!’
`And when you got stung—‘ the old lady began.
`They were all chained-up, dear Madam!’
And the old lady gave a satisfied nod.
There was no silence to follow, this time. `Third Chapter!’Lady Muriel proclaimed at once. `moving-Guests!’
`Even the Wild-Creatures proved monotonous,’ the oratorproceeded. `So we left the guests to choose their own subjects; and, toavoid monotony, we changed them. We made the table of two rings; and theinner ring moved slowly round, all the time, along with the floor in themiddle and the inner row of guests. Thus every inner guest was broughtface-to-face with every outer guest. It was a little confusing, sometimes,to have to begin a story to one friend and finish it to another; but everyplan has its faults, you know.’
`Fourth Chapter!’ Lady Muriel hastened to announce. `TheRevolving-Humorist!’
`For a small party we found it an excellent plan to havea round table, with a hole cut in the middle large enough to hold one guest.Here we placed our best talker. He revolved slowly, facing every otherguest in turn: and he told lively anecdotes the whole time!’
`I shouldn’t like it!’ murmured the pompous man. `It wouldmake me giddy, revolving like that! I should decline to—‘ here it appearedto dawn upon him that perhaps the assumption he was making was not warrantedby the circumstances: he took a hasty gulp of wine, and choked himself.
But Mein Herr had relapsed into reverie, and made no furtherremark. Lady Muriel gave the signal, and the ladies left the room.
.
____________________________________________________
Глава девятая
ПРОЩАЛЬНЫЙ ПРИЕМ
На следующий день мы с Артуром прибыли во Дворец заранее, когда гостей еще было мало (а всего их ожидалось человек восемнадцать) и они беседовали с Графом, предоставив нам возможность переговорить с прелестной хозяйкой.
— А кто этот ученого вида джентльмен в огромных очках? — спросил Артур. — Я, кажется, прежде не встречал его здесь, не так ли?
— Верно. Это наш новый приятель, — отвечала леди Мюриэл. — Он, надо полагать, из Германии. О, он такой забавный, просто чудо! И к тому же ужасно ученый; таких я прежде не встречала — за одним-единственным исключением, разумеется! — поспешно добавила она, услышав, как Артур вздохнул с чувством задетого самолюбия.
— А та юная леди в синем рядом с ним, беседующая с джентльменом, похожим на иностранца? Она тоже ужасно ученая?
— Не могу сказать, — отозвалась леди Мюриэл. — Мне говорили, что она — замечательная пианистка. Надеюсь, мы еще услышим ее. Я попросила того иностранца привести ее, потому что он тоже большой ценитель музыки. Он граф, француз и к тому же у него прекрасный голос!
— Наука — музыка — пение… Да, у вас и впрямь полный сбор! — заметил Артур. — Я чувствую себя весьма важной персоной, оказавшись в компании таких звезд! Я ведь тоже люблю музыку!
— Ах, нет, вовсе не полный! — отвечала леди Мюриэл. — Вы ведь не привели этих очаровательных малышей, — заметила она, повернувшись ко мне. — Он как-то раз прошлым летом приводил их к нам в гости, — сказала она, обратившись к Артуру. — Боже, как они милы! Просто прелесть!
— Не могу не согласиться, — заметил я.
— Так что ж вы не захватили их? Вы же обещали папе, что приведете детей.
— Прошу извинить, — отвечал я, — но это было просто не в моих силах. — На этом я думал и закончить свои оправдания, но тут меня охватило поистине непередаваемое чувство крайнего изумления. Я услышал себя как бы со стороны, и какой-то голос во мне продолжал: «Однако они появятся немного позже». И эти слова слетели с моих губ!
— О, я так рада! — воскликнула леди Мюриэл. — Мне просто не терпится познакомить с ними моих друзей! И когда же их можно ожидать?
Я молча потупился. Единственным честным ответом было бы признать: «Это не мои слова. Я не хотел говорить ничего подобного. Они не придут!» Увы, мне не хватило мужества признаться в этом. Приобрести репутацию сумасшедшего проще простого, а вот избавиться от нее почти невозможно, и у меня не было никаких сомнений, что такого признания было бы вполне достаточно, чтобы вынести заключение: «de lunatico inquirendo»[27].
Леди Мюриэл, по-видимому, подумала, что я просто не расслышал ее вопроса, и, повернувшись к Артуру, заговорила с ним о чем-то постороннем, так что я получил возможность прийти в себя от изумления и стряхнуть знакомое «феерическое» настроение, возникшее во мне.
Когда вокруг все снова стало вполне реальным, я услышал, как Артур говорит:
— Боюсь, тут уж ничего не поделаешь: их число ограниченно.
— Очень печально, если это так, — заметила леди Мюриэл. — Подумать только, сегодня уже невозможно найти новую мелодию. И то, что люди величают «самой последней песенкой», напоминает мне мелодии, которые я слышала еще ребенком!
— Рано или поздно настанет день — если, конечно, наш мир к тому времени не погибнет, — проговорил Артур, — когда все возможные мелодии будут сочинены, все шарады и каламбуры разгаданы, — при этих словах леди Мюриэл принялась заламывать руки на манер королевы из старинной трагедии, — и, что самое печальное, будут написаны все возможные книги! Увы, количество слов ведь ограниченно.
— Тогда авторов будет просто невозможно отличить, — заметил я. — И вместо того, чтобы сказать: «Какую бы книгу мне написать?» — автор будет спрашивать себя: «Какими словами мне воспользоваться?» Согласитесь, различие просто пугающее!
Леди Мюриэл с улыбкой поглядела на меня.
— Зато сумасшедшие смогут преспокойно писать новые книги, не так ли? — продолжала она. — Они ведь не смогут повторить книги нормальных людей!
— Верно, — отвечал Артур. — Но и их книги рано или поздно будут исчерпаны. Ведь количество сумасшедших книг столь же ограниченно, как и количество самих безумцев.
— Ну, их с каждым годом становится все больше и больше, — вмешался напыщенный джентльмен, в котором я узнал самозваного тамаду прошлогоднего пикника.
— Да, так говорят, — отвечал Артур. — И когда девяносто процентов из нас станут сумасшедшими, — было заметно, что он плохо представляет себе, что говорит, — психиатрические лечебницы начнут выполнять свою главную задачу.
— Какую же? — спросил напыщенный джентльмен.
— Служить приютом для здоровых! — отвечал Артур. — Мы поселимся в них, а сумасшедшие могут идти куда им вздумается. Конечно, возникнет неразбериха и все такое. На железных дорогах то и дело будут случаться аварии, паровозы начнут взрываться, большинство городов сгорит дотла, большинство судов пойдет ко дну…
— А большинство жителей будет убито! — пробурчал напыщенный джентльмен, расстроенный столь мрачной перспективой.
— Вне всякого сомнения, — отвечал Артур. — И в конце концов количество сумасшедших опять станет меньшим, чем число здоровых. Тогда мы выйдем из больниц, а их упрячем туда, и дела опять примут нормальный оборот!
Напыщенный джентльмен помрачнел, закусил губы и скрестил руки на груди.
— Да он просто издевается над нами! — пробормотал он себе под нос, словно не в силах понять, как же ему быть дальше.
Тем временем съехались и остальные гости, и обед начался. Артур, разумеется, разговаривал с леди Мюриэл, а я удобно устроился по другую руку от него. Другой моей соседкой по банкету оказалась некая пожилая, хмурого вида леди (с которой мне не доводилось встречаться и имя которой, когда нас представили друг другу, тотчас вылетело у меня из головы. Я помнил только, что оно напоминало кентавра).
Как оказалось, она была знакома с Артуром и доверительным тоном высказала мне свое мнение о том, что «этот молодой человек — страшный спорщик». Артур, со своей стороны, казалось, делал все, чтобы оправдать данную ему характеристику. Услышав, как леди заявила: «Я никогда не пью вина перед супом!» (эта реплика была обращена не столько ко мне, сколько ко всему обществу, ибо почиталась темой, представляющей общий интерес), он немедленно ринулся в бой, то бишь спор, спросив ее: «Значит, вы полагаете, что собственность начинается с тарелки супа, а?»
— Это мой суп, — язвительно возразила леди, — а тот, что перед вами, — ваш.
— Вне всякого сомнения, — отвечал Артур, — но с какого момента я могу считаться его владельцем? Пока он еще не разлит по тарелкам, он является собственностью нашей хозяйки, когда его в супнице несут к столу, он поступает во временное распоряжение слуги. С какого же момента он становится моим? Когда я прошу налить мне супа? Или когда тарелку ставят передо мной? А может — когда я съедаю первую ложку?
— Боже, какой спорщик! — только и сказала пожилая леди, на этот раз — несколько громче, чтобы все Общество могло слышать ее мнение.
Артур насмешливо улыбнулся.
— Ставлю шиллинг, — проговорил он, — что даже такой Выдающийся Законовед, как вы (о, слова, оказывается, можно произносить так, чтобы заглавные буквы ясно выделялись!), не сможет мне ответить!
— Я никогда не держу никаких пари! — язвительно отозвалась леди.
— Даже на шесть пенсов за вистом?
— Никогда! — повторила она. — Вист сам по себе игра невинная, но в него играют на деньги! — Сказав это, она вздрогнула.
Артур опять стал серьезным.
— Боюсь, я не разделяю вашу точку зрения, — проговорил он. — Я как раз считаю, что введение мелких ставок в карточной игре явилось одним из наиболее социально значимых решений общества.
— Почему это? — отвечала леди Мюриэл.
— Да потому, что оно раз и навсегда выводит карты из категории игр, в которых возможно жульничество. Вы только поглядите, как деморализовал Общество самый обыкновенный крокет. Леди начинают ужасно мошенничать и плутовать, а стоит их только поймать за руку, они смеются, называя это невинной шалостью. Но когда на кон поставлены деньги, дело обстоит совсем иначе. Шулер — это не просто шутник. Когда человек садится за карты и бессовестно обирает своих друзей, он вовсе не шутит; в противном случае пусть считает шуткой, если его спустят с лестницы!
— Ну, если бы все джентльмены думали о дамах так дурно, — с горечью заявила моя соседка, — в мире было бы слишком мало… ужасно мало… — Она замешкалась, подбирая нужное слово, и наконец нашла его: — …медовых месяцев!
— Напротив, — возразил Артур, и на его лице опять появилась задорная улыбка, — если бы люди приняли мою теорию, число медовых месяцев — правда, несколько иного рода — резко возросло бы!
— А можно мне узнать, что это за новый вид медового месяца? — поинтересовалась леди Мюриэл.
— Допустим, X — джентльмен, — начал Артур, слегка возвысив голос, поскольку он успел заметить, что вокруг него образовалась аудитория из шести слушателей, включая и Господина, сидевшего по другую руку от моей задиристой соседки. — Допустим, X — джентльмен, a Y — леди, которой он собирается сделать предложение. И он предлагает устроить как бы пробный медовый месяц. Предложение принято. И молодая чета, в сопровождении тетушки или бабушки Y на правах компаньонки, на целый месяц отправляется в путешествие, во время которого они могут вдоволь нагуляться под луной и побеседовать tete-a-tete. И каждый из них за эти четыре недели может узнать характер своего партнера куда лучше, чем за долгие годы встреч при соблюдении всех формальностей, диктуемых Обществом. И лишь после возвращения X наконец решает, по-прежнему ли он намерен предложить Y руку и сердце!
— Уверяю вас, в девяти случаях из десяти, — заявил напыщенный джентльмен, — он не захочет этого делать!
— Что ж, тогда это позволит в девяти случаях из десяти, — отозвался Артур, — предотвратить несчастливый брак и спасти обоих от нищеты и страданий!
— По-настоящему неудачные браки, — заметила пожилая леди, — это браки, заключенные без достаточной финансовой основы, или, проще сказать, денег. Любовь может прийти и потом. Деньги — вот с чего надо начинать!
Это замечание было воспринято Обществом как своего рода благое пожелание, и, поскольку никто не стал особенно возражать, разговор на какое-то время коснулся темы денег. Вскоре гости опять оживились: на столе появился десерт, слуги ушли, и Граф пустил по кругу бутылку старого вина.
— Мне очень приятно видеть, что вы придерживаетесь старых добрых обычаев, — обратился я к леди Мюриэл, наполняя ее бокал. — Как это замечательно — еще раз испытать то чувство умиротворения, которое возникает у вас, когда слуги выходят и вы можете беседовать, не чувствуя за плечом присутствия постороннего человека, который то и дело предлагает всевозможные блюда. Насколько приятнее самому наливать вина дамам и передавать соседям все, что они пожелают!
— В таком случае велите этим доносчикам выйти, — заметил толстый краснощекий джентльмен, сидевший рядом с нашим напыщенным приятелем. — Я так просто мечтаю, чтобы их не было — ну хотя бы какое-то время!
— Да, это весьма неприятное новшество, — отвечала леди Мюриэл, — заставлять слуг разносить вина за десертом. Дело в том, что они всегда подходят не с той стороны, что, разумеется, неизменно приносит неудачу всем присутствующим!
— Лучше уж подходить не с той стороны, чем не подходить вовсе! — заметил наш гость. — Не угодно ли вам наливать самому? (Эти слова были обращены к краснощекому джентльмену.) Надеюсь, вы — не трезвенник?
— Именно! В самую точку! — отвечал он, отодвигая бутылки. — В Англии на всякие спиртные напитки тратится денег вдвое больше, чем на продукты питания. Прочтите эту листовку. (Какой чудак не носит при себе полные карманы всевозможной чепухи?) Диаграммы разных цветов соответствуют расходам на различные виды продуктов питания. Обратите внимание на три самых высоких. Затраты на масло и сыр: тридцать пять миллионов; на хлеб: семьдесят миллионов; на хмельные напитки и ликеры: сто тридцать шесть миллионов! Будь моя воля, я закрыл бы все до одной пивные и кабаки по всей стране! Поглядите на карточку и прочтите, что на ней написано. Вот на что уходят все деньги!
— А вы случайно не видели Антитрезвенническую Листовку, а? — невинным тоном спросил Артур.
— Увы, сэр, нет! — с любопытством отозвался оратор. — И как она выглядит?
— Да почти так же, как ваша. И цветные колонки точно такие же. Только вместо слов «На что тратятся деньги» написано «Доходы, полученные от продажи», а вместо «Вот на что уходят деньги» — «Вот откуда поступают деньги»!
Краснощекий джентльмен отвернулся, по-видимому считая, что с Артуром попросту не о чем говорить. Леди Мюриэл решила вступиться за него.
— Значит, вы придерживаетесь взгляда, — спросила она, — что сторонники трезвости смогут активнее пропагандировать ее, если сами станут трезвенниками?
— Разумеется! Я в этом убежден! — отвечал краснощекий джентльмен. — И вот пример из жизни, — заявил он, доставая газетную вырезку. — Если позволите, я прочту письмо одного трезвенника.
«Издателю. Досточтимый сэр! Я тоже пил, но весьма умеренно. Однажды я узнал, что по соседству живет горький пьяница. Я отправился к нему.
— Брось пить, — заявил я, — пьянство погубит твое здоровье!
— Но ведь ты тоже пьешь? — возразил он. — Почему же мне нельзя!
— Верно, — согласился я, — но я знаю меру и могу вовремя остановиться.
Но он отмахнулся от меня:
— Ты пьешь по-своему, — заметил он, — вот и я хочу пить по-своему. Проваливай!
И тогда я понял, что для того, чтобы убедить его отказаться от пьянства, я должен перестать пить сам. И с того дня я не беру в рот ни капли спиртного!»
— Вот! Что вы на это скажете? — заявил оратор, окинув нас торжествующим взором и предлагая всем желающим ознакомиться с вырезкой.
— Как забавно! — воскликнул Артур, когда вырезка попала ему в руки. — А вам не случалось на прошлой неделе читать одно письмо о том, как полезно вставать рано? Оно подозрительно похоже на ваше!
Краснощекий джентльмен был весьма удивлен.
— Откуда вы его взяли? — спросил он.
— Позвольте прочесть его вам, — продолжал Артур. С этими словами он вытащил из кармана пачку бумаг, порылся в них и начал читать:
«Издателю. Досточтимый сэр! Я люблю поспать, но обычно сплю весьма умеренно. Однажды я узнал, что мой сосед спит слишком много. Я отправился к нему.
— Перестань валяться в постели, — заметил я. — Это вредно для твоего здоровья.
— Ты ведь тоже ложишься в постель, — возразил он, — почему же мне нельзя?
— Верно, — согласился я, — но я знаю меру и всегда встаю рано утром.
Он отвернулся от меня.
— Ты спишь по-своему, — пробурчал он, — вот и я хочу спать по-своему. Проваливай!
И тогда я понял, что для того, чтобы убедить его не валяться в постели, я должен сам отказаться от сна. С того дня я больше не ложусь в постель!»
Артур сложил письмо и убрал его обратно в карман, а затем опять поглядел на вырезку. Никто из нас не посмел засмеяться, ибо краснолицый джентльмен сильно рассердился и даже обиделся.
— Не вижу ничего общего! — буркнул он.
— Умеренно пьющие никогда не напишут ничего подобного! — мягко заметил Артур.
На этот раз засмеялись все, даже язвительная леди.
— Но чтобы устроить безупречный прием, нужно много всяких вещей! — заметила леди Мюриэл, которой не терпелось переменить тему разговора. — Послушайте, Господин! Что вы думаете о безупречном приеме, а?
Почтенный джентльмен с улыбкой поглядел на гостей; его гигантские очки казались еще более гигантскими, чем обычно.
— Безупречном приеме? — переспросил он. — Прежде всего его должна украшать своим присутствием наша хозяйка!
— Это само собой разумеется, — прервала она его. — А что же еще?
— Я мог бы рассказать вам о том, что я видел у себя на ро… то есть в стране, где мне довелось побывать.
Он сделал небольшую паузу, с задумчивым видом уставившись на потолок. На его лице появилось странное выражение, что я начал было опасаться, что он погрузится в грезы, то есть обычное свое состояние.
— Если говорить кратко, причиной неудачи порядочных приемов является недостаток — не мяса или вина, — а тем для беседы.
— Ну, на наших английский приемах, — заметил я, — в чем в чем, а в разговорах недостатка не бывает!
— Прошу прощения, — почтительно возразил Господин, — я не говорю «разговоры». Я сказал «беседы». У нас просто неизвестны такие темы, как погода, политика или местные передряги. Они либо банальны, либо вызывают споры. А для настоящей беседы нужна тема и интересная, и новая. Для этого у нас существует несколько программ: «Движущиеся Картины», «Дикие Твари», «Движущиеся Гости» и «Вращающийся Юморист». Впрочем, последняя больше подходит для небольшой компании.
— Давайте рассмотрим их как четыре отдельные главы! — предложила леди Мюриэл, которую весьма заинтересовал рассказ гостя. Тем временем большая часть гостей собралась за столом: разговоры не клеились, и головы присутствующих подались вперед. Всем хотелось послушать Господина.
— Глава первая! Движущиеся Картины! — провозгласил серебристый голосок нашей хозяйки.
— Банкетный стол имеет форму кольца, — начал свой рассказ Господин. Голос его звучал негромко и мечтательно, но в наступившей тишине было отчетливо слышно каждое слово. — Гости рассаживаются как с внешней, так и с внутренней стороны кольца, забираясь на свои места по винтовой лестнице из нижней комнаты. В середине кольца устроены рельсы, и специальный механизм движет по ним особые каретки с картинами — по две на каждой. Картины смотрят в противоположные стороны. За время обеда каретки совершают вокруг стола два полных круга; как только они закончат один круг, слуги меняют картины местами, так что каждый гость может увидеть все до последней картины!
Он умолк. Воцарилась мертвая тишина. Леди Мюриэл была вне себя от удивления.
— Да-да, я совсем забыла, — воскликнула она, — я ведь должна объявлять перемену картин! Ах, это моя вина, не так ли? — заметила она в ответ на вопросительный взгляд Господина. — Я и думать забыла о своих обязанностях! Итак, глава вторая! Дикие Твари!
— Мы считаем, что Движущиеся Картины несколько монотонны, — продолжал Господин. — Гостям надоедает весь обед рассуждать о высоком Искусстве, и мы вместе с цветами (которые мы тоже ставим на стол) выставляем на всеобщее обозрение и живую мышку, и жука, и паучка (леди Мюриэл вздрогнула от отвращения), и осу, и жабу, и змею («Папа! — воскликнула леди Мюриэл. — Ты слышишь?!»), так что у нас появляется множество тем для беседы!
— А если она вас укусит… — начала было пожилая леди.
— Да они все на привязи, мадам!
Опять воцарилась тишина.
— Глава третья! — провозгласила леди Мюриэл. — Движущиеся Гости!
— Впрочем, рано или поздно надоедают и Дикие Твари, — продолжал оратор. — Мы предлагаем гостям самим выбрать какую-нибудь тему и, чтобы они не скучали, стараемся почаще менять их. У нас есть стол в виде сдвоенных колец. Так вот, внутреннее кольцо медленно вращается вместе с гостями. И каждый из гостей за внутренним столом-кольцом на какое-то время встречается лицом к лицу с сидящими за внешним столом. О, это очень забавно: рассказать начало истории одному из соседей, а ее конец — другому, но во всяком деле, сами знаете, есть свои недостатки.
— Глава четвертая! — объявила леди Мюриэл. — Вращающийся Юморист!
— Эта забава больше подходит для небольшой компании. Мы накрываем огромный круглый стол с проемом в центре — как раз для одного гостя. Сюда мы приглашаем нашего лучшего рассказчика. Он медленно поворачивается по кругу, обращаясь к каждому из гостей, и без умолку рассказывает всякие анекдоты!
— Ну, мне это не нравится! — пробурчал напыщенный джентльмен. — Вертеться весь вечер! Того и гляди, голова закружится! Я бы ни за что не согласился… — Он до того ясно представил себе это, что у него и впрямь закружилась голова. Он поспешно выпил глоток вина и закашлялся.
Впрочем, Господин не обратил на него никакого внимания: он опять погрузился в свои грезы. Леди Мюриэл подала условный знак, и все дамы поднялись из-за стола и вышли.
|
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА: 27 — Признать сумасшедшим (лат.) . |
.
____________________________________________________
Перевод Андрея Москотельникова (2009):
ГЛАВА IX
Прощальный приём
На следующий день мы с Артуром в назначенный час прибыли в Усадьбу. Гостей пока собралось немного — а всего пригласили восемнадцать человек, — и они беседовали с графом, поэтому у нас была возможность переброситься несколькими фразами с хозяйкой.
— Кто этот столь учёно выглядящий господин в огромных очках? — спросил её Артур. — Я ведь не встречал его здесь раньше?
— Нет, это новый наш знакомый, — отвечала леди Мюриел, — немец, если не ошибаюсь. Премилый старичок! В жизни не встречала более учёного человека — за одним исключением, разумеется, — смиренно добавила она, заметив, что Артур распрямился с видом оскорбленного достоинства.
— А та девица в синем позади него, которая беседует с тем господином, явно иностранцем? Она что, тоже учёная?
— Вот этого не знаю, — сказала леди Мюриел. — Мне, правда, преподнесли её как замечательную пианистку. Надеюсь, сегодня вечером вы её услышите. Я попросила этого иностранца привести её, поскольку он тоже большой знаток музыки. Французский маркиз, если не ошибаюсь. Чудно поёт!
— Наука, музыка, пение… Кого только не встретишь на ваших приёмах! — сказал Артур. — Сам себя чувствуешь знаменитостью среди таких звёзд. Люблю музыку, впрочем.
— Но тех, кого сильнее всего хотелось бы видеть, всё же нет! — сказала леди Мюриел. — Ведь вы не привели с собой тех двух прелестных детишек, — продолжала она, обращаясь ко мне. — Помнишь, этим летом твой друг приводил их к нам как-то на чай? — вновь обратилась она к Артуру. — Такие милашки!
— Милашки, да, — подтвердил я.
— Так почему же вы не привели их с собой? Вы же обещали моему отцу.
— Мне очень жаль, — сказал я, — это оказалось невозможным… — На сим я, отлично помню, собирался закончить; и с чувством крайнего изумления, которое совершенно не способен выразить словами, я услышал, что продолжаю всё-таки говорить: — Но в течение вечера они ещё к нам присоединятся. — Таковы были слова, произнесенные моим голосом, и вышедшие, вне всякого сомнения, из моих уст!
— Как я рада! — воскликнула леди Мюриел. — С удовольствием познакомлю их кое с кем из моих друзей. А когда вы их ждёте?
Куда было деваться? Единственным честным ответом был бы такой: «Это не я сказал; я этого не говорил, и это неправда!» Но у меня не хватило духу на такое признание. Не слишком трудно, по моему убеждению, приобрести репутацию сумасшедшего, но вот отделаться от неё поразительно нелегко; нет никаких сомнений, что вслед за подобным заявлением немедленно последует справедливое распоряжение суда: «de lunatico inquirendo»[1]
Видимо, леди Мюриел решила, что я не услышал вопроса, и обратилась к Артуру с замечанием по совершенно другому поводу, я же получил время, чтобы оправиться от потрясения — или пробудиться от моего секундного «наваждения», смотря по тому, что в тот момент преобладало.
Когда окружающие предметы снова обрели реальность, Артур говорил:
— Боюсь, тут уж ничего не поделать — их количество должно быть конечным.
— Я буду огорчена, если придётся в это поверить, — сказала леди Мюриел. — Но если честно, в наши дни и впрямь не сыщешь по-настоящему новой мелодии. То, что нам преподносят как «последнюю новинку сезона», всегда напоминает мне что-то, что я уже слышала в детстве.
— Придёт ещё день — если мир просуществует достаточно долго, — сказал Артур, — когда все возможные мелодии окажутся уже сочинёнными, и составлены все возможные каламбуры… — (Леди Мюриел заломила руки на манер трагической актрисы.) — …и хуже того, написаны все возможные книги! Ведь количество слов конечно.
— Для авторов большой разницы не будет, — ввязался и я в их диспут. — Вместо того чтобы решить: «Какую книгу мне написать?», автор спросит себя: «Которую книгу мне написать?» Разница в словах, и только.[2]
Леди Мюриел одобрительно мне улыбнулась.
— Но сумасшедшие и тогда будут писать всё новые книги, ведь правда? Они не смогут вторично написать разумную книгу!
— Верно, — сказал Артур. — Но и их книги тоже подойдут к концу. Количество сумасшедших книг так же конечно, как и количество сумасшедших людей.
— А уж их-то из года в год всё больше, — произнёс напыщенный господин, сам на себя возложивший, очевидно, обязанность не давать гостям скучать в этот день.
— Да, об этом пишут, — отозвался Артур. — И когда девяносто процентов из нас станут сумасшедшими, — (Артур, вероятно, вновь пришёл в дурное расположение духа и склонен был провозглашать нелепицы), — приюты для умалишённых станут выполнять своё прямое предназначение.
— Это какое? — серьёзно спросил напыщенный господин.
— Укрывание меньшинства, нормального только! — ответил Артур. — Мы все запрёмся там. А сумасшедшие пусть делают всё по-своему, но снаружи. Наведут порядок, не сомневайтесь. Дня не пройдёт без того, чтобы не столкнулись поезда, пароходы взорвутся, большинство городов сгорят в пожарах, большинство кораблей потонут…
— А большинство населения погибнет! — пробормотал напыщенный господин, совершенно сбитый с толку.
— Вот именно, — кивнул Артур. — Пока в конце концов сумасшедших снова не станет меньше, чем нормальных. Тут мы и выйдем, а они, наоборот, войдут, и вещи вернутся к своему исконному состоянию!
Напыщенный господин нахмурился, закусил губу и скрестил руки на груди, тщетно пытаясь уразуметь услышанное.
— Шутник! — проворчал он наконец тоном уничтожающего презрения и зашагал прочь.
Уже прибыли остальные гости; позвали к столу. Артур, разумеется, взял под руку леди Мюриел, я с удовольствием захватил место с другого её боку; какая-то пожилая дама со строгим видом (которую я раньше не встречал и чьё имя, как это обычно и происходит при знакомстве, совершенно не уловил, мне только показалось, что оно звучит как составное) оказалась моим партнёром по банкету.
Выходило, что она знакома с Артуром, так как она доверительно сообщила мне, понизив голос, что Артур — «любящий спорить молодой человек». Артур, со своей стороны, был расположен выказывать себя достойным той оценки, которой она его наградила, и, услышав её слова: «С супом я вина никогда не пью! Держите его подальше от моей тарелки»[3] (это уже не было доверительным сообщением лично мне, но бросалось всему Обществу как предмет всеобщего интереса), тот час же ринулся в схватку, начав с вопроса:
— А когда вы можете утверждать, будто тарелка супа перешла в вашу собственность?
— Этот суп мой, — неумолимо изрекла она, — а тот, что перед вами — тот ваш.
— Несомненно, — сказал Артур. — Но когда это я вступил в обладание им? Вплоть до той минуты, как его налили в эту тарелку, он был собственностью нашего хозяина, когда его несли вокруг стола, он был, так сказать, доверен разносчику; стал ли он моим, когда я принял его? Или когда он очутился передо мной на столе? Или когда я съел первую ложку?
— Этот молодой человек очень любит спорить! — только и всего, что ответила пожилая дама, но зато на этот раз она произнесла это вслух, чувствуя, что и Общество должно знать.
Артур озорно улыбнулся.
— Ставлю шиллинг, — сказал он, — что этот Выдающийся Барристер рядом с вами… — (Люди ведь способны иногда произносить слова так, чтобы они явственно начинались с прописных букв.) — …не сумеет мне ответить!
— Я никогда не заключаю пари, — строго сказала она.
— И не играете в вист на шестипенсовик?
— Никогда! — повторила она. — Вист — игра вполне невинная, но когда в вист играют на деньги!.. — Она поёжилась.
Артур вновь посерьёзнел.
— Боюсь, не могу разделить такую точку зрения, — сказал он. — Мнение моё таково, что делать небольшие ставки в карточной игре — одно из наиболее морально оправданных действий, совершаемых Обществом именно как Обществом.
— Это отчего же? — спросила леди Мюриел.
— Оттого что такие действия раз навсегда изымают карты из категории игр, в которых возможно мошенничество. Только посмотрите, как развращает Общество крокет! Дамы при игре в крокет начинают жульничать, ужасно, а когда их изобличают, они только смеются и называют это шуткой. Но если на карту поставлены деньги, тут уж не до смешочков. Шулера не назовут шутником. Когда человек сидит за картами и жульнически вытягивает из своих друзей деньги, он с ними не шутит, если только не считать шуткой, когда его спустят с лестницы.
— Если бы все мужчины так же дурно отзывались о дамах, как вы, — сурово заметила моя соседка, — то не часто можно было бы встретить… встретить… — она не могла придумать, как ей закончить, но наконец спасительно ухватилась за выражение «медовый месяц».
— Как раз наоборот, — сказал Артур с прежней озорной улыбкой. — Если бы только люди приняли одну мою теорию, количество медовых месяцев — причём совершенно нового типа — возросло бы значительно.[4]
— А можем ли мы услышать об этом новом роде медовых месяцев? — спросила леди Мюриел.
— Пусть Х — это мужчина, — начал Артур, слегка возвышая голос, так как заметил, что количество слушателей возросло до шести, включая «Майн Герра», который сидел по другую сторону моей полиномной партнёрши. — Пусть Х — это мужчина, а У — это девушка, которой он намеревается сделать предложение. Но вначале он предлагает провести Экспериментальный медовый месяц. Согласие получено. Тотчас же молодая пара в сопровождении двоюродной бабушки со стороны У, выполняющей обязанности дуэньи, отправляется в месячное путешествие, во время которого они совершают множество прогулок при луне, ведут беседы t?te-?-t?te, и каждый непрестанно уточняет своё представление о другом; а всё дело, заметьте, занимает четыре недели, которые в противном случае превратились бы в долгие годы, когда они принуждены были бы встречаться при всех досадных ограничениях, налагаемых Обществом. И только по возвращении из путешествия Х принимает окончательное решение — желает он или нет задать У важный вопрос.
— В девяти случаях из десяти, — заявил напыщенный господин, — он решит, что лучше с этой У расстаться.
— Это значит, что в девяти случаях из десяти, — последовал ответ Артура, — нежелательный брак будет предупреждён, и оба они будут избавлены от страданий!
— По-настоящему нежелательный брак — это такой брак, — заметила пожилая дама, — который не обеспечен достаточной Суммой. Любовь может придти и попозже. Но начинать следует с Денег.
Это замечание было брошено всем присутствующим, своего рода всеобщий вызов; как таковой оно и было воспринято теми немногими, до слуха которых долетело: Деньги на некоторое время сделались ключевым словом в разговоре, и его судорожное эхо всё ещё разносилось, когда на стол выставили десерт, слуги покинули комнату и граф пустил вино в путешествие вокруг стола. На всех остановках оно было желанным гостем.
— Рад видеть, что вы придерживаетесь старинных обычаев, — сказал я, наполняя бокал леди Мюриел. — Как приятно вновь переживать чувство умиротворения, которое нисходит на нас, стоит только слугам покинуть комнату — ведь тогда можно беседовать не опасаясь подслушивания, да и тарелки не мелькают у вас за спиной. Общению здорово помогает, когда сам наливаешь вина дамам и передаёшь блюда, если кто попросит.
— В таком случае будьте любезны, передайте мне тех персиков, — сказал толстый краснолицый господин, который сидел напротив нашего напыщенного друга. — Они мне уже так давно… ага, по диагонали… захотелись!
— Согласна, что позволять слугам обносить гостей вином за десертом — это ужасное нововведение, — сказала леди Мюриел. — И держат его не так, и подходят не с той стороны — а это, следует знать, приносит каждому несчастье, да-да, каждому!
— Лучше пусть неправильно, чем вообще никак, — сказал наш хозяин. — Уж будьте любезны, обслужите себя сами. — Это относилось к краснолицему господину. — Вы, надеюсь, не трезвенник?
— Как раз трезвенник! — ответил тот, передвигая бутылки дальше. — В Англии на выпивку тратятся почти вдвое большие суммы, чем на любой другой продукт питания. Вот, прочтите: в прессе опубликовано, между прочим. — (Да и какой, в самом деле, человек с заскоком не расхаживает повсюду с карманами, набитыми соответствующей литературой?) — Цветные столбики — это суммы, потраченные на различные составляющие нашего питания. Взгляните на три первых. Деньги, потраченные на масло и на сыр: тридцать пять миллионов; на хлеб: семьдесят миллионов; на опьяняющие жидкости — сто тридцать шесть миллионов! Будь моя воля, позакрывал бы все до единой в стране пивные! Глядите, и подпись под таблицей: «Вот куда уходят деньги»!
— А вы видели Анти-трезвенническую таблицу? — спросил Артур с невинным видом.
— Нет, сударь, не видел! — грубо отвечал оратор. — Это что ещё за такое?
— Да почти что то же самое. Цветные столбики на тех же позициях. Только вместо слов «Деньги, потраченные на…» там стоит «Прибыль, полученная от продаж…»; вместо подписи «Вот куда уходят деньги» там подпись «Вот откуда берутся деньги».
Краснолицый господин надулся, но, по всей видимости, счёл Артура недостойным своего внимания. Пришлось леди Мюриел поддать жару.
— Вы, значит, придерживаетесь тактики, — спросила она, — согласно которой эффективнее проповедовать трезвость собственным примером?
— Вот именно! — отвечал краснолицый господин. — Коли на то пошло, — добавил он, разворачивая другую газетную вырезку, — позвольте прочесть вам это письмо от одного трезвенника. «Редактору. Сэр, некогда я был умеренным пьяницей и водил дружбу с одним человеком, который напивался вдрызг. Я пришёл к нему. “Откажись от этого пьянства, — сказал я. — Оно губит твоё здоровье!” — “Ты же пьёшь, — ответил он. — Почему мне нельзя?” — “Я-то пью, — возразил я. — Но я знаю, когда остановиться”. Он отвернулся от меня. “Ты пьёшь по-своему, — сказал он, — так не мешай мне пить по-моему. Уходи!” Тут я понял: для того, чтобы сделать ему доброе дело, мне нужно отказаться от выпивки. С этого часа я не пью ни капли». Вот! Что скажете на это? — Он победно обвёл взглядом присутствующих и даже передал свою вырезку для обозрения.
— Удивительно! — воскликнул Артур, когда вырезка дошла и до его рук. — А не читали вы на той неделе письма касательно вставания утром пораньше? Столь же необыкновенное, как и это.
Любопытство овладело краснолицым.
— А где оно было напечатано? — спросил он.
— Позвольте, я вам прочту, — любезно предложил Артур. Он достал из кармана какие-то листки, развернул один и прочёл следующее. — «Редактору. Сэр, некогда я был умеренным соней и водил дружбу с одним человеком, который спал без просыпу. Я решил усовестить его. “Перестань всё время валяться в постели, — сказал я. — Это губит твоё здоровье!” — “Ты же ложишься спать, — ответил он. — Почему мне нельзя?” — “Я-то ложусь, — возразил я. — Но я знаю, когда встать”. Он отвернулся от меня. “Ты спишь по-своему, — сказал он, — так не мешай мне спать по-моему. Уходи!” Тут я понял: для того, чтобы сделать ему доброе дело, мне нужно отказаться от сна. С этого часа я вообще не ложусь в постель».
Артур сложил свою бумажку, спрятал её в карман и вернул газетную вырезку. Засмеяться никто не отважился, потому что краснолицый господин, судя по всему, здорово разозлился.
— Ваше сравнение хромает, — прорычал он.
— В отличие от умеренно пьющих, — спокойно заметил Артур. Тут даже неумолимая пожилая дама прыснула со смеху.
— Но ведь для того, чтобы обед вышел на славу, необходимо ещё много чего! — вмешалась леди Мюриел, намереваясь сменить предмет. — Майн Герр! А каков должен быть по вашим понятиям обед на славу?
Старичок заулыбался и поглядел кругом. Его огромные очки словно сделались ещё огромнее.
— На славу? — переспросил он. — Ну, во-первых, его должна возглавлять наша прекрасная хозяйка!
— Это само собой! — весело перебила леди Мюриел. — Но ещё, что ещё, Майн Герр?
— Если желаете, — сказал Майн Герр, — могу рассказать вам, какие обеды я посещал в моей… в одной стране, куда мне доводилось заезжать.
Он сделал паузу; она длилась целую минуту, пока он сидел уставясь в потолок — с таким мечтательным выражением на лице, что я уже испугался, как бы он не впал в забытьё, своё нормальное состояние. Но минута прошла, и он внезапно заговорил вновь.
— Должен сказать, что чаще всего в неудаче званого обеда виновато истощение… Не гостей, разумеется, не гостей. Но разговора.
— Ну, что касается английских званых обедов, — заметил я, — то на них болтовня никогда не истощается.
— Позвольте! — с достоинством отозвался Майн Герр. — Я не сказал «болтовня». Я сказал «разговор». Все эти темы вроде погоды, политики или местных сплетен нам неизвестны. Они либо бессодержательны, либо спорны. А для разговора требуется не что иное как интерес и новизна тем! И чтобы заручиться тем и другим, мы применяем различные уловки: Движущиеся Картинки, Диких Зверей, Движущихся Гостей и Вращаемого Юмориста. Но этот последний пригоден лишь для небольших обеденных приёмов.
— Давайте по порядку. Разделим на четыре части! — воскликнула леди Мюриел, явно заинтересовавшись — как, впрочем, и большинство сидящих за столом: все разговоры смолкли, головы повернулись в нашу сторону. Гости напряжённо ловили обрывки речи Майн Герра.
— Часть первая! Движущиеся Картинки! — серебряным голоском провозгласила наша хозяйка.
— Обеденный стол делается кольцом, — начал Майн Герр негромким мечтательным голосом, который, тем не менее, долетал до слуха каждого. — Гости рассаживаются как с внешней стороны кольца, так и со внутренней, поднимаясь к своим местам по винтовой лестнице из нижнего этажа. Вдоль всей середины стола проложена небольшая железная дорога, по которой безостановочно бежит поезд с вагончиками-платформами, приводимый в движение локомотивом, а на каждой платформе стоят по две картинки, прислонённые одна к одной спинками. За весь обед поезд совершает два круга, причём когда первый круг завершён, слуги меняют местами картинки на каждой платформе, чтобы они смотрели в противоположные стороны. Тогда каждый гость полюбуется каждой картинку.
Он остановился. Тишина наступила мёртвая. Леди Мюриел пришла в ужас.
— Если так и будет продолжаться, — воскликнула она, — попросим хотя бы муху прожужжать. Ах да, ведь это моя вина, правда? — (Она заметила выжидательный взгляд Майн Герра.) — Вторая часть! Дикие Звери!
— Вообще говоря, — продолжал Майн Герр, — Движущиеся Картинки — довольно монотонное развлечение. Не будут же люди весь обед рассуждать об одном лишь Искусстве. Поэтому мы выпускаем Диких Зверей. Среди цветов, которыми мы украшаем стол (точно как и вы) у нас попадаются где мышь, где жучок, где паучок… — (Леди Мюриел поёжилась.) — где оса, где жаба, где змея… — («Папа! — простонала леди Мюриел. — Ты слышишь?») — …так что нам всегда есть о чём поговорить.
— А если они вас укусят? — спросила пожилая дама.
— А мы их садим на цепь, мадам!
Пожилая дама удовлетворённо кивнула, а леди Мюриел поспешила объявить:
— Третья часть! Движущиеся Гости!
— Даже Дикие Звери приедаются, — пожаловался Майн Герр, — так что мы позволяем гостям самим выбирать тему, но чтобы избежать однообразия, мы меняем гостей местами. Мы делаем стол из двух колец. Внутренне кольцо медленно и непрерывно вращается вместе с полом и со внутренним рядом приглашённых. Таким образом, каждый внутренний едок встречается лицом к лицу с каждым внешним едоком. Иногда от этого происходит путаница — когда начинают что-нибудь рассказывать одному знакомцу, а заканчивают другому, но во всяком методе есть недостатки, ведь так же?
— Четвёртая часть! — возвестила леди Мюриел. — Вращаемый Юморист!
— Для небольших обеденных приёмов мы придумали отличную штуку — круглый стол с прорезанным посередине отверстием, достаточно просторным, чтобы вместить одного человека. И туда мы помещаем нашего лучшего рассказчика. Он медленно вращается, поворачиваясь лицом к каждому едоку по очереди, и всё время рассказывает уморительные анекдоты!
— Мне бы это не понравилось, — проворчал напыщенный господин. — У меня бы голова закружилась, если б я так вращался! Лучше уж бы я… — тут он сообразил, что предположение, которое он собирается высказать, вряд ли оправдано ситуацией; он поспешно хлебнул вина и поперхнулся.
Но Майн Герр уже предался своим грёзам и позабыл о присутствующих. Леди Мюриел подала знак, и дамы покинули комнату.[5]
.
|
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА: [1] Подлежит обследованию на вменяемость (лат.). [2] Вновь (см. прим. [3] к главе 21 «Сильвии и Бруно») укажем на литературное воплощение этой идеи в «Хрониках Бустоса Домека» (1966, авторы Хорхе Борхес и Адольфо Биой Касарес). Сесар Паладион, герой новеллы-«рецензии» «Дань почтения Сесару Паладиону», первой из «Хроник», «приступает к задаче, на которую до него никто не отважился: он зондирует глубины своей души и публикует книги, её выражающие» (пер. Е. Лысенко). Сперва идут «Заброшенные парки» Эрреры-и-Рейссига, затем «Эгмонт», «Собака Баскервилей», «Хижина дяди Тома». После всего этого Палладиона начинает привлекать «благородная ясность классического стиля». Не владея мёртвыми языками, Вергилиевы «Георгики» он публикует (как всегда, под собственным именем) в испанском переводе Очоа, но уже через год, «осознав своё духовное величие», отдаёт в печать «О дивинации» Цицерона на латыни. А вот «Евангелие от Луки», знаменовавшее поворот «автора» от язычества к вере, не успело увидеть света в связи с его смертью. Хроникёр дарит нас следующим замечанием, сделанным по поводу самой первой книги Паладиона — «Заброшенных парков» Эрреры: «Разумеется, эта книга была бесконечно далека от одноимённой книги Эрреры, не повторявшей какое-либо предшествующее произведение». Разумеется и то, что книги последующих авторов (кавычки, в духе этой перспективы, можно уже и не ставить), решивших, которую из книг им написать, также нужно будет рассматривать под подобным эстетическим углом, хоть одни и те же книги неизбежно окажутся написанными (не переписанными!) неоднократно. [3] Заявление строгой пожилой дамы вызвано тем обстоятельством, что суп, первое блюдо на обеде в викторианскую эпоху, подавался вместе с хересом, рюмку-другую которого обычно выпивали во время перемены блюд. [4] Читатель, которому, несомненно, известна страсть Кэрролла к изобретательству, может теперь убедиться, что Кэрролл изобретал не только игры и головоломки и не только новые способы денежных переводов, писания писем (предыдущая глава) и специального их учёта. Мартин Гарднер в комментарии к X главе «Алисы в Стране чудес» («Морская кадриль») цитирует одно Кэрролловское письмо к девочке (с. 80 академического издания): «Я никогда не танцую, если мне не разрешать следовать своей особой манере. Пытаться описать её бесполезно — это надо видеть собственными глазами. В последний раз я испробовал её в одном доме — так там провалился пол. Конечно, он был жидковат: балки там были всего шесть дюймов толщиной, их и балками-то не назовёшь! Тут нужны бы каменные арки: если уж танцевать, особенно моим специальным способом, меньшим не обойтись». Оказывается, ещё Кэрролл изобрёл медовый месяц «совершенно нового типа», а ещё (дальше в этой главе) предложил полезные усовершенствования для званых обедов. [5] Таков один из викторианских обычаев: после десерта дамы оставляют мужчин, чтобы не мешать им наслаждаться портвейном и сигарами. Курить в обществе дам вообще строго возбранялось, как и дамам находиться в обществе курящих мужчин; смокинг для того и был выдуман, чтобы пепел легко соскальзывал с его атласных бортов, не напоминая о курении. Характерна сцена из романа Уилки Коллинза «Отель с привидениями» (1879 г.). Один из персонажей, прогуливающийся в одиночестве по площади Св. Марка в Венеции, замечает женщину, одетую в чёрное, которая ловит его взгляд. «„Не ошиблась ли я, вы ведь мистер Френсис Уэствик?“ — спросила она, стоило ему взглянуть на неё. — „Таково, мадам, моё имя. Позвольте спросить, с кем имею честь разговаривать?“ — „Мы встречались только раз, — ответила женщина словно нехотя, — когда ваш покойный брат представлял меня членам своей семьи. Думаю, вы припомните мои большие чёрные глаза и ужасный цвет лица“. — Произнося это, женщина приподняла вуаль и повернулась, подставляя лицо лунному свету. Френсис тотчас узнал ту, к которой испытывал самую глубокую неприязнь — вдову своего умершего брата, прежнего лорда Монтберри. Он нахмурился. Повинуясь театральной привычке, приобретённой им на бесчисленных репетициях с актрисами, жестоко искушавшими его терпение, он грубо произнёс: „Я вас помню. Я думал, вы в Америке!“ Женщина снесла нелюбезность и попыталась остановить собеседника, когда тот приподнял шляпу в знак прощания и повернулся, чтобы уйти. „Позвольте мне немного пройтись с вами, — тихо произнесла она. — Я должна кое-что вам сказать“. Уэствик указал ей на свою сигару. „Я курю, видите?“ — сказал он. „Курите, я потерплю!“ После таких слов делать было нечего (кроме как проявить уж откровенную безжалостность); Уэствик подчинился. „Ну? — начал он, едва ли стараясь соблюдать приличия. — Чего вам от меня нужно?“» . |
____________________________________________________
Пересказ Александра Флори (2001, 2011):
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ПРОЩАЛЬНЫЙ УЖИН
На следующий день мы с Артуром явились в Эшли-холл. Остальные восемнадцать гостей уже прибыли. Они беседовали с Графом, давая нам возможность пообщаться с хозяйкой.
– Кто этот человек в больших очках? Он мне как будто знаком, – сказал Артур. – Он бывал у вас раньше?
– Нет, – сказала Леди Мюриэл. – Это наш новый друг. Он немец, очень милый старик. И очень начитанный. Я таких не встречала – кроме одного, конечно, – поспешила добавить она, ибо Артур выпрямился с чувством оскорбленного достоинства:
– И эту леди я тоже где-то видел. Она такая же начитанная?
– Понятия не имею, – ответила Леди Мюриэл. – Но мне говорили, что у нее тоже есть свой пунктик: она фортепианный виртуоз. Она это продемонстрирует сегодня вечером. Я попросила вон того иностранца прослушать ее. Он французский граф да еще и поет замечательно.
– О, вы собрали цвет общества, – заметил Артур. – Я сам себя чувствую светилом среди этих звезд.
– Но кое-кого не хватает, – сказала Леди Мюриэл. – Я говорю о двух чудесных ребятишках.
– Да, – согласился я. – Не дети, а чудо.
– Почему же вы не взяли их с собой? Вы же обещали отцу.
– Каюсь, – ответил я. – Это было затруднительно. Но они еще себя покажут – и, может быть, даже сегодня вечером.
– О, это прекрасно! – воскликнула Леди Мюриэл. – Я буду счастлива представить их некоторым из моих друзей. Когда они должны появиться?
Я был в замешательстве. Единственное, что я мог бы сказать: «Не знаю», но не отважился. Это прозвучало бы как глупость.
Легко прослыть глупым, но нелегко это опровергнуть. Приобретешь диагноз lunatico inquirendo.
Леди Мюриэл, очевидно, подумала, что я не расслышал ее, и обратилась к Артуру по какому-то мелкому вопросу. Я уловил какой-то фрагмент их диалога:
– Ничего не могу поделать, их число ограниченно.
– Жаль, что приходится с этим согласиться, – сказала Леди Мюриэл. – Каждый все-таки задумается, что нет никаких новых мелодий. И будут говорить: «Последняя песня что-то напоминает мне. Я слышал ее еще ребенком».
– И придет день – если, конечно, раньше не наступит конец света, – сказал Артур, – когда для каждой из возможных мелодий будет составлено подобающее сочетание слов…
Леди Мюриэл сжала руки, подобно трагической королеве.
– И, к сожалению, можно точно так же составить наихудший из возможных текстов. Запас слов тоже ограничен.
– Боюсь, что тогда авторы перестанут отличаться друг от друга, – заметил я. – Они будут думать не: «Какую книгу я должен написать?», а «которую». Одно слово – и какая разница!
Леди Мюриэл одарила меня улыбкой:
– Но даже в этом случае дураки писали бы все время разные плохие книги.
– Да, – сказал Артур. – Но и этому пришел бы конец. Количество плохих книг так же конечно, как количество дураков.
– Но их с каждым годом становится все больше, – заметил напыщенный господин с глупым видом (я узнал в нем лектора, выступавшего перед нами на пикнике).
– Да, они именно это и утверждают, – сказал Артур. – Если из нас девяносто процентов – дураки, то мы должны жить в домах желтого цвета.
– Да? – спросил тот же дурак. – Какое остроумное колористическое решение!
– Чтобы защитить нормальных, – сказал Артур.
– Вы полагаете, желтый цвет нас защитит? – изумился еще больше субъект. – Как интересно!
– Возможно, он защитит вас, – согласился Артур. – Но дураков, так или иначе, когда-нибудь станет меньше (ведь все когда-нибудь возвращается в нормальное положение), и дома снова придется перекрашивать.
Субъект нахмурился:
– Я-то думал, вы всерьез, а вы…
Он махнул рукой и с достоинством удалился.
Тут подоспели и другие гости, и начался обед. Артур, разумеется, разместился рядом с Леди Мюриэл, а я оказался по соседству с серьезного вида старой леди. Я прежде не встречал ее, но об имени ее мог бы догадаться: Немезида или что-то в этом роде.
Оказалось, впрочем, что она еще ребенком знавала Артура. Я удивился, но предположил, что ребенком был он. И правда, леди подтвердила эту догадку словами: «Он был прескверным ребенком».
Потом она сказала Артуру:
– Я никогда не пью вина, если начинаю обед с моего бульона.
Он парировал:
– А вы полагаете, что сакраментальное «Это – мое!» начинается с бульона?
– Не знаю, что с чего начинается, – ответила она серьезно, – только мой бульон – мой, а ваш – соответственно ваш. Я не буду есть из вашей тарелки.
– Это да, – согласился Артур. – Но с каких пор это наша собственность? Пока бульон не разлили по тарелкам, он был собственностью нашего хозяина. Пока его разносили официанты, он не был ничьей собственностью. Но когда это стало моим? Когда передо мной поставили тарелку? Или когда я проглотил первую ложку?
– Это очень дискуссионный вопрос, молодой человек.
Всем своим видом старая леди как будто свидетельствовала, что для нее это вопрос жизни и смерти, который она жаждет разрешить немедленно.
Артур улыбнулся ехидно:
– Держу пари…
– Я никогда не держу пари, – отрезала дама.
– Даже в висте? – удивился он.
– Никогда! – повторила она. – Сам по себе вист – это еще куда ни шло, но вист на деньги!
У нее недостало сил продолжить.
Артур помрачнел:
– Я этого не имею в виду. Я полагаю, что маленькие ставки в висте относятся к действиям, еще вполне допустимым.
– Объяснитесь, – попросила Леди Мюриэл.
– Карты всегда относились к той категории игр, в которых обман не только возможен, но и едва ли не обязателен. Проследим путь деморализации общества крокетом. Когда леди жулят в игре, это называется милой уловкой или просто шуткой. Но когда на кон ставятся деньги, здесь не до шуток. Здесь жульничество уже не остроумно. Когда человек садится за карты и кого-то обманывает для денег, он не может получить от этого много удовольствия. Но согласитесь: чем меньше ставки, тем меньше и неудовольствие. Так что если уж зло неизбежно, то лучше, если его будет мало.
– Если бы все так ужасно думали о женщинах, как вы, – сказала с горечью моя соседка, – то осталось немного…
Она долго искала слово, потом изрекла:
– Медовых месяцев.
– Напротив, – сказал Артур, и саркастическая улыбка вновь возникла на его лице. – Если бы люди приняли мою теорию, у них было бы много медовых месяцев – но особых.
– Но в каком смысле? – недоумевала Леди Мюриэл.
– Возьмем мистера Икс, – с энтузиазмом начал Артур (все-таки его теперь слушали шесть человек, включая Мин Херца). – И леди Игрек. Он делает ей предложение устроить экспериментальный медовый месяц. Она соглашается. Тогда молодая чета в сопровождении тетушки отправляется в путешествие на месяц. Они гуляют под луной, встречаются и ведут беседы с тетушкой и так далее. А после возвращения он уже думает, стоит ли ему жениться.
– В девяти случаях из десяти, – надменно заявил субъект, – он, пожалуй, решит не жениться.
– Тогда в девяти случаях из десяти, – возразил Артур, – будет предотвращена катастрофа. Обе стороны не заключат разорительного контракта и спасутся от нищеты.
– Но почему вы говорите о разорении? – спросила старая леди. – Если нет денег, тогда и следует говорить о нищете. Для начала необходимы деньги. А любовь может прийти потом.
Это был своеобразный вызов обществу. И новый поворот разговора. Теперь все заговорили о деньгах. Дискуссия была прервана лишь тогда, когда слуги внесли десерт. Граф наконец-то поднял бокал.
– Отрадно видеть, что вы придерживаетесь старых обычаев, – сказал я Леди Мюриэл, наливая ей вина. Действительно, приятно было, когда официанты вышли, и можно говорить спокойно, не опасаясь, что вас подслушивают или могут в любой момент задеть блюдом. – Проще самому налить вина леди и передать блюдо кому нужно. Это способствует общению.
– Вот и подайте мне персиков! – заявил какой-то противный толстый краснорожий тип, сидящий напротив нашего знакомого дурака.
– Да, не слишком удачное нововведение, когда официанты подают вино к десерту, – сказала Леди Мюриэл. – Лакеи уже запутались, когда и что подавать.
– Пускай путаются, но выносят что надо, – сказал наш хозяин и обратился к жирному:
– Вы – не трезвенник, я полагаю?
– Отнюдь! – воскликнул он и потянулся к бутылке (трудно сказать, что он имел в виду; впрочем, каков вопрос, таков ответ).
– В Англии спиртные напитки стоят вдвое дороже, чем любые продукты питания. Вот, ознакомьтесь с этой диаграммой Трезвости. На этом графике столбцы разного цвета соответствуют различным товарам. Масло и сыр – тридцать пять миллионов; хлеб – семьдесят миллионов; а ликеры – сто тридцать шесть миллионов! Будь моя воля, я бы закрыл все трактиры на земле! Все деньги пропадают в этой прорве!
– А вам доводилось видеть диаграмму Антитрезвости? – невинно поинтересовался Артур.
– Разумеется, нет, сэр! – возмущенно воскликнул оратор. – А что она из себя представляет?
– Почти то же самое, такие же цветные столбцы. Только вместо надписи «затраты» – «доходы».
Краснорожий субъект озлился, но отвечать Артуру счел ниже своего достоинства. А Леди Мюриэл спросила краснорожего:
– Как вы думаете, человек лучше проповедует трезвость, будучи сам трезвенником?
– Разумеется! – ответил он. – Позвольте показать вам одну заметку в газете: это письмо трезвенника. Он обращается к редактору: «Сэр, когда-то я пил умеренно. Но я знал человека, пьющего чрезмерно. И я сказал ему: “Прекратите пить, это вас убьет”. “Вы же пьете, – возразил он. – Но вас это не убило. А мне почему нельзя?”. “Я знаю, когда остановиться”, – ответил я. Он отвернулся от меня со словами: “Вы пьете – не мешайте и мне” И тогда я понял, что мне самому нужно стать трезвенником. И с тех пор я в рот не беру». Как вам это понравиться? – субъект с торжеством оглядел присутствующих.
– Любопытственно, – ответил Артур. – А я однажды прочел в газете такое письмо в редакцию: «Сэр, сам я сплю иногда, но я знал человека, который готов спать постоянно. Я сказал ему: “Не спите, это убьет вас”. “Но вы же иногда спите, – возразил он, – и это вас не убивает. Почему же нельзя мне?”. “Но я знаю, когда проснуться!” – возразил я. Но он отвернулся от меня со словами: “Вы спите, так что позвольте и мне”. И с тех пор я глаз не сомкнул». Ну, как вам эта история?
– Ваш пример хромает! – прорычал краснорожий.
– Умеренно пьющие тоже хромают, – спокойно ответил Артур.
Все засмеялись, даже старая леди.
– Есть и другие способы украсить застолье, – сказала леди Мюриэл. – Мин Херц, у вас была идея на этот счет: как превратить его в сущее совершенство.
Старик с улыбкой взглянул на нее. Сквозь очки его большие глаза стали совсем огромными.
– Совершенство? – спросил он. – Но это значило бы руководить нашей хозяйкой.
– А почему бы нет? – весело спросила она. – Что бы вы еще сказали, Мин Херц?
– Тогда я мог бы вам кое-что рассказать, – молвил Мин Херц. – Я однажды путешествовал…
Он с минуту помолчал, сосредоточенно глядя в потолок. Ему было свойственно выпадать из действительности. Через минуту он продолжил:
– На званых обедах основной недостаток – не мяса, не вина, а простого общения…
– Ну, только не английских званых обедов, – заметил я. – Вот уж в чем здесь недостатка нет, так это в разговорах!
– Простите, – кротко заметил Мин Херц. – Но я не сказал: разговоры. Я сказал: общение. Разговоры о политике, о погоде, светские сплетни – это не все не то. Они не интересны по-настоящему и нимало не оригинальны. Чтобы разнообразить времяпрепровождение, мы пытались применять передвижные картинки и прочие аттракционы. Но это интересно не всем гостям.
– Нет, нет! – воскликнула Леди Мюриэл. – Это очень интересно. Расскажите, пожалуйста, подробнее об этом. Посвятите каждому из этих аттракционов отдельную главу.
– Будь по-вашему! – ответил Мин Херц. – Итак, глава первая: «Передвижные картины»! Выбирается стол в виде кольца. Гости помещаются как снаружи, так и внутри. Последние попадают за стол по винтовой лестнице из комнаты, расположенной этажом ниже. На столе оборудуется детская железная дорога. На каждом вагоне устанавливаются картины «спиной к спине». Поезд движется по кругу, потом лакеи переворачивают картины, и каждый гость может их видеть.
Он сделал паузу, которая затянулась дольше обычного. Леди Мюриэл выглядела ошеломленной. Потом он сказал:
– Глава вторая: «Дикие твари». Мы нашли передвижные картинки несколько монотонным развлечением, – сказал Мин Херц. – Да и гости не собирались обсуждать их в течение всего обеда. Тогда мы применили план «Дикие твари». Среди цветов, украшающих стол, мы поместили там жучков, там паучков (Леди Мюриэл содрогнулась), там жабу, там змею…
– Отец! – воскликнула Леди Мюриэл. – Ты слышишь?!
– Этих тварей было много, появлялись они неожиданно, – продолжал Мин Херц. – Так что гостям всегда было о чем поговорить…
– А уж если эти твари вас ужалят или укусят… – заметила старая леди.
Старец кивнул:
– Глава третья: «Передвижные гости!». Аттракцион с дикими тварями тоже не возымел успеха. Тогда мы смонтировали стол из двух колец. Внутреннее постоянно вращалось вместе с участком пола, на котором стояло. Таким образом, каждый гость, сидящий внутри, в течение обеда находился лицом к лицу с новым гостем снаружи. Но тут возникла сложность: вы начинаете что-то рассказывать одному визави, продолжаете – другому. А заканчиваете вообще неизвестно кому. Но у каждого плана возможны свои недостатки.
– Четвертая глава! – объявила Леди Мюриэл.
– «Самовозобновляемые юмористы!» – провозгласил рассказчик. – Этот план является усовершенствованием предыдущего. Рассказывать нужно не длинные истории, а короткие анекдоты, которые вы успеваете рассказывать своим партнерам, пока вращается стол.
– Это черт знает что! – вскричал краснорожий. – Эти постоянные столоверчения!
Он схватил бутылку и осушил ее одним махом.
Но Мин Херц этого не заметил: он снова погрузился в мечтательность.
Леди Мюриэл подала знак, и дамы вышли из залы.
.
____________________________________________________
***