Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»
<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>
Рис. Harry Furniss (1889).
ОРИГИНАЛ на английском (1889):
CHAPTER FIVE
MATILDA JANE
`COME to me, my little gentleman,’ said our hostess, liftingBruno into her lap, `and tell me everything.’
`I ca’n’t,’ said Bruno. `There wouldn’t be time. Besides,I don’t know everything.’
The good woman looked a little puzzled, and turned toSylvie for help. `Does he like riding?’ she asked.
`Yes, I think so,’ Sylvie gently replied. `He’s just hada ride on Nero.’
`Ah, Nero’s a grand dog, isn’t he? Were you ever outsidea horse, my little man?’
`Always!’ Bruno said with great decision. `Never was insideone. Was oo?’
Here I thought it well to interpose, and to mention thebusiness on which we had come, and so relieved her, for a few minutes,from Bruno’s perplexing questions.
`And those dear children will like a bit of cake, I’llwarrant!’ said the farmer’s hospitable wife, when the business was concluded,as she opened her cupboard, and brought out a cake. `And don’t you wastethe crust, little gentleman!’ she added, as she handed a good slice ofit to Bruno. `You know what the poetry-book says about wilful waste?’
`No, I don’t,’ said Bruno. `What doos he say about it?’
`Tell him, Bessie!’ And the mother looked down, proudlyand lovingly, on a rosy little maiden, who had just crept shyly into theroom, and was leaning against her knee. `What’s that your poetry-book saysabout wilful waste?’
`For wilful waste makes woeful want,’ Bessie recited,in an almost inaudible whisper: `and you may live to say «How much I wishI had the crust that then I threw away!»‘
`Now try if you can say it, my dear! For wilful—‘
`For wifful—sumfinoruvver—‘ Bruno began, readily enough;and then there came a dead pause. `Ca’n’t remember no more!’
`Well, what do you learn from it, then? You can tell usthat, at any rate?’
Bruno ate a little more cake, and considered: but themoral did not seem to him to be a very obvious one.
`Always to—‘ Sylvie prompted him in a whisper.
`Always to—‘ Bruno softly repeated: and then, with suddeninspiration, `always to look where it goes to!’
`Where what goes to, darling?’
`Why the crust, a course!’ said Bruno. `Then, if I livedto say `How much I wiss I had the crust—» (and all that), I’d know whereI frew it to!’
This new interpretation quite puzzled the good woman.She returned to the subject of `Bessie’. `Wouldn’t you like to see Bessie’sdoll, my dears! Bessie, take the little lady and gentleman to see MatildaJane!’
Bessie’s shyness thawed away in a moment. `Matilda Janehas just woke up,’ she stated, confidentially, to Sylvie. `Won’t you helpme on with her frock? Them strings is such a bother to tie!’
`I can tie strings,’ we heard, in Sylvie’s gentle voice,as the two little girls left the room together. Bruno ignored the wholeproceeding, and strolled to the window, quite with the air of a fashionablegentleman. Little girls, and dolls, were not at all his line.
And forthwith the fond mother proceeded to tell me (aswhat mother is not ready to do?) of all Bessie’s virtues (and vices too,for the matter of that) and of the many fearful maladies which, notwithstandingthose ruddy cheeks and that plump little figure, had nearly, time and again,swept her from the face of the earth.
When the full stream of loving memories had nearly runitself out, I began to question her about the working men of that neighbourhood,and specially the `Willie’, whom we had heard of at his cottage. `He wasa good fellow once,’ said my kind hostess: `but it’s the drink has ruinedhim! Not that I’d rob them of the drink—it’s good for the most of them—butthere’s some as is too weak to stand agin’ temptations: it’s a thousandpities, for them, as they ever built the Golden Lion at the corner there!’
`The Golden Lion?’ I repeated.
`It’s the new Public,’ my hostess explained. `And it standsright in the way, and handy for the workmen, as they come back from thebrickfields, as it might be to-day, with their week’s wages. A deal ofmoney gets wasted that way. And some of’em gets drunk.’
`If only they could have it in their own houses—‘ I mused,hardly knowing I had said the words out loud.
`That’s it!’ she eagerly exclaimed. It was evidently asolution, of the problem, that she had already thought out. `If only youcould manage, so’s each man to have his own little barrel in his own house—there’dhardly be a drunken man in the length and breadth of the land!’
And then I told her the old story—about a certain cottagerwho bought himself a little barrel of beer, and installed his wife as bar-keeper:and how, every time he wanted his mug of beer, he regularly paid her overthe counter for it: and how she never would let him go on `tick’, and wasa perfectly inflexible bar-keeper in never letting him have more than hisproper allowance: and how, every time the barrel needed refilling, shehad plenty to do it with, and something over for her money-box: and how,at the end of the year, he not only found himself in first-rate healthand spirits, with that undefinable but quite unmistakable air which alwaysdistinguishes the sober man from the one who takes `a drop too much’, buthad quite a box full of money, all saved out of his own pence!
`If only they’d all do like that!’ said the good woman,wiping her eyes, which were overflowing with kindly sympathy. `Drink hadn’tneed to be the curse it is to some—‘
`Only a curse,’ I said, `when it is used wrongly. Anyof God’s gifts may be turned into a curse, unless we use it wisely. Butwe must be getting home. Would you call the little girls? Matilda Janehas seen enough of company, for one day, I’m sure!’
`I’ll find ’em in a minute,’ said my hostess, as she roseto leave the room. `Maybe that young gentleman saw which way they went?’
`Where are they, Bruno?’ I said.
`They ain’t in the field,’ was Bruno’s rather evasivereply, `’cause there’s nothing but pigs there, and Sylvie isn’t a pig.Now don’t interrupt me any more, ’cause I’m telling a story to this fly;and it wo’n’t attend!’
`They’re among the apples, I’ll warrant ’em!’ said theFarmer’s wife. So we left Bruno to finish his story, and went out intothe orchard, where we soon came upon the children, walking sedately sideby side, Sylvie carrying the doll, while little Bess carefully shaded itsface, with a large cabbage-leaf for a parasol.
As soon as they caught sight of us, little Bess droppedher cabbage-leaf and came running to meet us, Sylvie following more slowly,as her precious charge evidently needed great care and attention.
`I’m its Mamma, and Sylvie’s the Head-Nurse,’ Bessie explained:`and Sylvie’s taught me ever such a pretty song, for me to sing to MatildaJane!’
`Let’s hear it once more, Sylvie,’ I said, delighted atgetting the chance I had long wished for, of hearing her sing. But Sylvieturned shy and frightened in a moment.
`No, please not!’ she said, in an earnest `aside’ to me.`Bessie knows it quite perfect now. Bessie can sing it!’
`Aye, aye! Let Bessie sing it!’ said the proud mother.`Bessie has a bonny voice of her own,’ (this again was an `aside’ to me)`though I say it as shouldn’t!’
Bessie was only too happy to accept the `encore’. So theplump little Mamma sat down at our feet, with her hideous daughter recliningstiffly across her lap (it was one of a kind that wo’n’t sit down, underany amount of persuasion), and, with a face simply beaming with delight,began the lullaby, in a shout that ought to have frightened the poor babyinto fits. The Head-Nurse crouched down behind her, keeping herself respectfullyin the background, with her hands on the shoulders of her little mistress,so as to be ready to act as Prompter, if required, and to supply `eachgap in faithless memory void’.
The shout, with which she began, proved to be only a momentaryeffort. After a very few notes, Bessie toned down, and sang on in a smallbut very sweet voice. At first her great black eyes were fixed on her mother,but soon her gaze wandered upwards, among the apples, and she seemed tohave quite forgotten that she had any other audience than her Baby, andher Head-Nurse, who once or twice supplied, almost inaudibly, the rightnote, when the singer was-getting a little `flat’.
`Matilda Jane, you never look
At any toy or picture-book:
I show you pretty things in vain—
You must be blind, Matilda Jane!`I ask you riddles, tell you tales,
But all our conversation fails:
You never answer me again—
I fear you’re dumb, Matilda Jane!`Matilda, darling, when I call,
You never seem to hear at all:
I shout with all my might and main—
But you’re so deaf, Matilda Jane!`Matilda Jane, you needn’t mind:
For, though you’re deaf, and dumb, and blind,
There’s some one loves you, it is plain—
And that is me, Matilda Jane!’
She sang three of the verses in a rather perfunctory style,but the last stanza evidently excited the little maiden. Her voice rose,ever clearer and louder: she had a rapt look on her face, as if suddenlyinspired, and, as she sang the last few words, she clasped to her heartthe inattentive Matilda Jane.
`Kiss it now!’ prompted the Head-Nurse. And in a momentthe simpering meaningless face of the Baby was covered with a shower ofpassionate kisses.
`What a bonny song!’ cried the Farmer’s wife. `Who madethe words, dearie?’
`I—I think I’ll look for Bruno,’ Sylvie said demurely,and left us hastily. The curious child seemed always afraid of being praised,or even noticed.
`Sylvie planned the words,’ Bessie informed us, proudof her superior information: `and Bruno planned the music—and I sang it!'(this last circumstance, by the way, we did not need to be told).
So we followed Sylvie, and all entered the parlour together.Bruno was still standing at the window, with his elbows on the sill. Hehad, apparently, finished the story that he was telling to the fly, andhad found a new occupation. `Don’t imperrupt!’ he said as we came in. `I’mcounting the Pigs in the field!’
`How many are there?’ I enquired.
`About a thousand and four,’ said Bruno.
`You mean «about a thousand»,’ Sylvie corrected him. `There’sno good saying «and four»: you ca’n’t be sure about the four!’
`And you’re as wrong as ever!’ Bruno exclaimed triumphantly.`It’s just the four I can be sure about; ’cause they’re here, grubblingunder the window! It’s the thousand I isn’t pruffickly sure about!’
`But some of them have gone into the sty,’ Sylvie said,leaning over him to look out of the window.
`Yes,’ said Bruno; `but they went so slowly and so fewly,I didn’t care to count them.’
`We must be going, children,’ I said. `Wish Bessie good-bye.’Sylvie flung her arms round the little maiden’s neck, and kissed her: butBruno stood aloof, looking unusually shy. (`I never kiss nobody but Sylvie!’he explained to me afterwards.) The Farmer’s wife showed us out: and wewere soon on our way back to Elveston.
`And that’s the new public-house that we were talkingabout, I suppose?’ I said, as we came in sight of a long low building,with the words `THE GOLDEN LION’ over the door.
`Yes, that’s it,’ said Sylvie. `I wonder if her Willie’sinside? Run in, Bruno, and see if he’s there.’
I interposed, feeling that Bruno was, in a sort of way,in my care. `That’s not a place to send a child into.’ For already therevellers were getting noisy: and a wild discord of singing, shouting,and meaningless laughter came to us through the open windows.
`They wo’n’t see him, you know,’ Sylvie explained. `Waita minute, Bruno!’ She clasped the jewel, that always hung round her neck,between the palms of her hands, and muttered a few words to herself. Whatthey were I could not at all make out, but some mysterious change seemedinstantly to pass over us. My feet seemed to me no longer to press theground, and the dream-like feeling came upon me, that I was suddenly endowedwith the power of floating in the air. I could still just see the children:but their forms were shadowy and unsubstantial, and their voices soundedas if they came from some distant place and time, they were so unreal.However, I offered no further opposition to Bruno’s going into the house.He was back again in a few moments. `No, he isn’t come yet,’ he said. `They’retalking about him inside, and saying how drunk he was last week.’
While he was speaking, one of the men lounged out throughthe door, a pipe in one hand and a mug of beer in the other, and crossedto where we were standing, so as to get a better view along the road. Twoor three others leaned out through the open window, each holding his mugof beer, with red faces and sleepy eyes. `Canst see him, lad?’ one of themasked.
`I dunnot know,’ the man said, taking a step forwards,which brought us nearly face to face. Sylvie hastily pulled me out of hisway. `Thanks, child,’ I said. `I had forgotten he couldn’t see us. Whatwould have happened if I had stayed in his way?’
`I don’t know,’ Sylvie said gravely. `It wouldn’t matterto us; but you may be different.’ She said this in her usual voice, butthe man took no sort of notice, though she was standing close in frontof him, and looking up into his face as she spoke.
`He’s coming now!’ cried Bruno, pointing down the road.
`He be a-coomin noo!’ echoed the man, stretching out hisarm exactly over Bruno’s head, and pointing with his pipe.
`Then chorus agin!’ was shouted out by one of the red-facedmen in the window: and forthwith a dozen voices yelled, to a harsh discordantmelody, the refrain:
`There’s him, an’ yo’, an’ me,
Roarin’ laddies!
We loves a bit o’ spree,
Roarin’ laddies we,
Roarin’ laddies
Roarin’ laddies!’
The man lounged back again to the house, joining lustilyin the chorus as he went: so that only the children and I were in the roadwhen `Willie’ came up.
____________________________________________________
Глава пятая
МАТИЛЬДА ДЖЕЙН
— Иди ко мне, мой маленький джентльмен, — проговорила хозяйка, поднимая Бруно на руки, — ну, рассказывай все-все-все.
— Не могу, — отвечал Бруно. — Еще не время. К тому же я просто еще не знаю всего.
Добрая женщина удивилась и обратилась за помощью к Сильвии:
— Он любит кататься верхом, а?
— Пожалуй, да, — вежливо отвечала Сильвия. — Он только что ехал верхом на Нероне.
— На Нероне? Ах, на этом огромном псе? И что же, ты на улице всегда ездишь верхом на коне, малыш?
— Всегда! — решительным тоном заявил Бруно. — В доме ведь коней не найдешь, правда?
В этот момент вмешался я и заговорил с хозяйкой о цели нашего визита, чтобы хоть на несколько минут избавить ее от препирательств с Бруно.
— Готова поручиться, что милые детки не откажутся от кусочка кекса! — проговорила радушная фермерша, когда мы договорились с ней насчет молока. С этими словами она открыла буфет и достала из него большой кекс. — Смотрите, джентльмен, не оставляйте ни крошки, — добавила она, протягивая Бруно изрядный кусок. — Помнишь, что сказано в книжке со стихами о тех, кто оставляет куски?
— Нет, не помню, — отвечал Бруно. — И что же такое там сказано?
— А ну-ка, Бесси, скажи ему! — Мать с нежной любовью поглядела на маленькую розовую девочку, которая робко вошла в комнату и тотчас забралась к маме на колени. — Что говорится в твоей книжке о тех, кто не доедает свой кусок, а?
— «Из-за несъеденных тех крох, — едва слышным шепотом продекламировала Бесси, — Я голоден всю ночь И хнычу: Где же корка та, Что выбросил я прочь?!»
— Ну вот, а теперь повтори ты, малыш! «Из-за несъеденных…»
— …несъеденных… чего-то там такое… — с готовностью начал было Бруно, но затем наступила мертвая тишина. — Нет, дальше не помню!
— Ну хорошо; ты понял, о чем здесь говорится? Перескажи нам своими словами.
Бруно откусил еще кусочек кекса и задумался; увы, мораль вовсе не казалась ему такой же ясной, как хозяйке.
— О том, что надо всегда… — шепотом подсказала ему Сильвия.
— Надо всегда… — послушно повторил Бруно и затем, в порыве внезапного вдохновения, продолжал: — Всегда помнить, куда ее выбрасываешь!
— Кого это ее, малыш?
— Корку, разумеется! — отвечал Бруно. — Тогда можно будет сказать: «Я не забыл, где корка та (ну, и все такое прочее), Что я забросил прочь!»
Столь неожиданное толкование очень озадачило добрую женщину. Она сочла за благо вернуться к теме Бесси.
— Не хотите ли поглядеть куклы Бесси, мои милые? А ну-ка, Бесси, принеси юным джентльмену и леди Матильду Джейн!
Застенчивость Бесси как рукой сняло.
— Матильда Джейн только что проснулась, — доверительным тоном сообщила она Сильвии. — Ты не поможешь мне одеть ее? Вот только завязки на платье очень трудно завязывать!
— Я умею их завязывать, — послышался мягкий голосок Сильвии, и девочки, словно давние подружки, вышли из комнаты. Бруно даже не поглядел в их сторону и, словно истый джентльмен, подошел к окну. Девчонки, куклы… Фу, это не по его части!
Тем временем нежная мама Бесси принялась рассказывать мне (а какая мать не любит этого?) о всех мыслимых и немыслимых достоинствах дочки (а заодно и о дурных чертах) и о тех невообразимых безумствах, которые рано или поздно, несмотря на ее румяные щечки и хрупкую фигурку, рано или поздно уложат ее в могилу.
Когда поток самых нежных воспоминаний начал было иссякать, я спросил хозяйку о соседях, и в частности — о Вилли, о котором мы слышали еще там, у коттеджа.
— Да, это еще недавно был славный малый, — отвечала моя добродушная молочница, — но пьянство совсем сгубило его! Нет, я вовсе не говорю, что пиво надо запретить: для многих оно даже полезно! Но слишком много тех, кто слишком слаб и не способен устоять против соблазна. Ужасно жаль, что здесь рядом, на углу, построили «Золотого Льва!»
— «Золотого Льва»? — переспросил я.
— Это наша новая пивная, — пояснила хозяйка. — Она расположена как раз по пути, и рабочие с кирпичного завода, получив недельное жалованье, обязательно заглядывают в нее. Подумать страшно, сколько денег они пропили. А некоторые совсем спились.
— А ведь если бы у каждого был дома небольшой бочонок… — заметил я, просто чтобы заполнить паузу.
— Верно говорите! — воскликнула хозяйка. Это тоже показалось ей решением проблемы, над которой она давно размышляла. — О, вы себе представить не можете! Если бы у каждого мужика был дома небольшой бочонок, то, уверяю вас, вы никогда и нигде не увидели бы ни единого пьяницы!
Тут я рассказал ей давнюю историю одного простолюдина, который купил бочонок пива, устроил бар и поставил за стойку жену. Всякий раз, когда ему хотелось выпить пива, он честно платил за выпивку; жена никогда не наливала ему в долг, о, она оказалась поистине неумолимым барменом и никогда не позволяла ему перебрать лишку. И всякий раз, как ей приходилось пополнять бочонок, пополнялась и ее копилка. И вот к концу года он не только стал здоровым и жизнерадостным, пребывая в том добром расположении духа, которое позволяет безошибочно отличать трезвого от выпивохи, но и с удивлением обнаружил, что его копилка полным-полна денег. А все началось с его собственного первого пенни!
— О, если бы все поступали так же! — воскликнула добрая женщина, вытирая глаза, на которых от переизбытка чувств показались слезы. — Тогда выпивка не была бы ужасным проклятием для многих и многих…
— Она становится проклятием, — отвечал я, — когда ею злоупотребляют. Любой божий дар можно обратить во зло, если использовать его превратно. Однако нам пора домой. Не могли бы вы позвать девочек? Боюсь, Матильда Джейн уже устала от моей малышки. Думаю, на сегодня они уже наигрались.
— Подождите минутку, — отвечала хозяйка, поспешно направляясь к двери. — Может, молодой джентльмен видел, куда они пошли?
— В поле их точно нет, — последовал странный ответ Бруно, — потому что там пасутся одни поросята, а Сильвия — вовсе не поросенок. А теперь не мешайте мне: я рассказываю сказку вон той мухе, а она упорно не желает слушать!
— Ну, тогда я готова поручиться, что они пошли за яблоками! — проговорила фермерша.
И мы, оставив Бруно досказывать свою сказку, вышли в сад, где вскоре и увидели девочек, сидевших друг подле дружки. Сильвия держала в руках куклу, а маленькая Бесси заботливо прикрывала ей личико капустным листком, словно зонтиком.
Заметив нас, малышка Бесси отложила в сторону листок и бросилась нам навстречу. Сильвия осторожно двинулась за ней: ее драгоценная ноша требовала заботы и внимания.
— Я — Мама, а Сильвия — Старшая Няня, — пояснила Бесси. — Сильвия разучивает со мной премиленькую песенку, чтобы я могла петь ее Матильде Джейн!
— А можно и нам послушать, Сильвия? — спросил я, радуясь неожиданной возможности услышать, как она поет. Но Сильвия смутилась и стала отнекиваться:
— Нет, в другой раз! — заговорила она, поглядев на меня. — Бесси теперь тоже знает песенку, вот пусть она и споет!
— Вот и прекрасно! Пусть споет Бесси! — подхватила гордая мать. — У малышки такой прелестный госолок (сказала она, обращаясь ко мне); впрочем, не будем перехваливать ее!
Но Бесси ужасно нравилось, когда ее перехваливают. Она, то бишь Мама, уселась у наших ног, положила «дочку» себе на колени (дочка упорно не желала сидеть, сколько ее ни уговаривай) и, вся так и сияя от удовольствия, принялась баюкать и качать свое чадо, боясь разбудить его. Старшая Няня заботливо склонилась над ней; вся ее поза выражала почтительность. Обняв за плечи свою маленькую хозяйку, она, как хороший суфлер, была готова прийти ей на выручку и заполнить «малейшую щель в зияющих провалах памяти».
Для начала девочки пронзительно завизжали, изображая детский плач. Но буквально через минуту Бесси успокоилась и запела слабым, но ласковым голоском. Поначалу взгляд ее черных глаз был устремлен на мать, но затем она стала посматривать по сторонам и, кажется, совсем забыла о том, что ее единственным слушателем должна быть ее «дочка», так что Старшей Няне пришлось пару раз шепотом поправить Бесси, когда та капельку запиналась и забывала мотив.
Матильда Джейн, что ж ты опять
Не хочешь книжку полистать?
Ее забавней нет, ей-ей!
Ты что, слепа, Матильда Джейн?Тебе я песенки пою
И расскажу про жизнь свою,
А ты, сжав губки поплотней,
Молчишь, как пень, Матильда Джейн!Я говорю с тобой, мой свет,
А ты ни слова мне в ответ.
Напрасен пыл моих речей…
Ты что, глуха, Матильда Джейн?!А впрочем, это чепуха,
Что ты слепа, что ты глуха:
Есть та, кому ты всех милей —
Знай, это — я, Матильда Джейн!
Три первых куплета она спела просто замечательно, а последний, как видно, взволновал малышку. Ее голосок звучал все громче и громче, личико так и пылало от волнения, а спев последние слова, она горячо прижала к сердечку невнимательную Матильду Джейн.
— Ну, поцелуй же ее! — подсказала Старшая Няня. И малышка тотчас принялась осыпать поцелуями глупенькое и безучастное лицо куклы.
— Какая милая песенка! — воскликнула фермерша. — А чьи это стихи, дорогая?
— Я… я не знаю… пойду присмотрю за Бруно, — пробормотала Сильвия, поспешно вставая. Странная девочка! Она явно избегала похвал и не хотела, чтобы на нее обращали внимание.
— Стихи придумала Сильвия, — сообщила Бесси, гордясь тем, что знает то, чего не знаем мы, — мелодию сочинил Бруно, а спела я! (Впрочем, о последнем мы и сами догадались.)
Мы последовали за Сильвией и вернулись в гостиную. Бруно стоял у окна, облокотившись о подоконник. Он, видимо, уже рассказал сказку непоседливой мухе и нашел себе другое занятие.
— Не меш-ш-шайте! — проговорил он, когда мы вошли. — Я считаю поросят в поле.
— И сколько же их там? — поинтересовался я.
— Около тысячи и еще четыре, — отвечал Бруно.
— Ты хочешь сказать «около тысячи», — поправила его Сильвия. — «Четыре» добавлять незачем: ты ведь не знаешь, сколько именно «около тысячи».
— А вот и нет, а вот и нет! — с торжеством воскликнул Бруно. — Насчет четырех я как раз уверен: ровно столько их роется под окнами! А вот насчет тысячи дело хуже…
— Но ведь некоторые уже ушли в свинарник, — заметила Сильвия, выглядывая из окна.
— Да, верно, — согласился Бруно, — но они шли так лениво и медленно, что я решил не считать их.
— Ну, дети, нам пора уходить, — проговорил я. — Попрощайтесь с Бесси. — Сильвия обняла маленькую «маму» и расцеловала ее, а Бруно не двинулся с места и застеснялся. («Я не целуюсь ни с кем, кроме Сильвии!» — пояснил он потом.) Фермерша проводила нас, и мы скоро зашагали обратно в Эльфстон.
— А это, надо полагать, та самая новая пивная, о которой говорила хозяйка, — заметил я, увидев длинное приземистое здание, над дверью которого красовалась вывеска «ЗОЛОТОЙ ЛЕВ».
— Да, она самая, — отозвалась Сильвия. — Интересно, ее Вилли здесь, а? Ну-ка, Бруно, сбегай погляди.
Я остановил малыша, чувствуя себя ответственным за него.
— В такие места детей посылать не принято.
Дело в том, что как раз в этот момент завсегдатаи пивной подняли шум; из раскрытых окон послышалось пение, крики и пьяный смех.
— Да они не увидят его, вы же знаете, — пояснила Сильвия. — Бруно, подожди минутку! — Она опять сняла медальон, который всегда носила на шее, зажала его в руке и принялась что-то нашептывать. Что именно — разобрать я не мог, но с нами тотчас совершилось таинственное превращение. Мои ноги перестали ощущать тяжесть тела, и у меня возникло странное, феерическое чувство, что я попросту парю в воздухе. Правда, я еще видел детей, но их фигурки стали неясными и расплывчатыми, а голоса звучали как-то неестественно, словно доносились откуда-то издалека, из другого времени. Теперь я не стал удерживать Бруно, и он отправился в пивную. Через несколько минут он вернулся.
— Нет, его пока что нет, — сообщил малыш. — Он разговаривает с кем-то на улице, рассказывая, как здорово он напился на прошлой неделе.
Пока мы разговаривали, из двери вразвалочку вышел один из посетителей. В одной руке он держал трубку, в другой — кружку с пивом, и направился прямо к нам, словно собираясь поглядеть, что делается на улице. Трое раскрасневшихся и полупьяных приятелей, каждый из которых держал в руке по кружке с пивом, наблюдали за ним, высунувшись из окна.
— Ну как, не видно его? — спросил один из них.
— Никак не пойму, — отвечал гуляка, пошатываясь и вплотную подходя к нам. Сильвия поспешно потянула меня в сторону.
— Спасибо, милая, — проговорил я. — Я и забыл, что он нас не видит. А что было бы, если бы я остался на месте, а?
— Сама не знаю, — честно призналась девочка. — С нами с Бруно ничего бы не случилось, но вы — совсем другое дело. — Она сказала это своим обычным голосом, но гуляка ничего не заметил, хотя она стояла буквально в полушаге от него и смотрела прямо ему в лицо.
— Идет! Идет! — крикнул Бруно, указывая на дорогу.
— Идет! Наконец-то! — как эхо, подхватил гуляка. Едва не задев Бруно по голове, он протянул руку и трубкой указал на приближающегося приятеля.
— А ну-ка, хором! — крикнул из окна один из краснолицых выпивох, и в ответ добрая — точнее, пьяно-недобрая — дюжина голосов подхватила нестройным хором буйный припев:
Мы ревем, как медведь,
Мы — гуляки!
Мы ужасно любим петь,
Баловаться и шуметь;
Мы — гуляки,
Забияки!
Гуляка, пошатываясь, опять побрел в пивную, подтягивая залихватскую песню. И когда Вилли наконец подошел к дверям, на улице оставались только мы с детьми.
.
____________________________________________________
Перевод Андрея Москотельникова (2009):
ГЛАВА V
Матильда Джейн
— Поди-ка сюда, мой маленький джентльмен, — сказала наша хозяйка, усаживая Бруно к себе на колени, — и расскажи мне всё-всё.
— Я не могу, — сказал Бруно. — У меня не хватит времени. И ещё, я не знаю всего.
Добрая женщина удивленно подняла брови и обратилась к Сильвии.
— С ним далеко не уедешь!
— Но он не хотел на нём уезжать, — объяснила Сильвия. — Он всего лишь хотел покататься.
— На чём?
— На Нероне.
— А, Нерон славный пёс, правда? Так ты любишь кататься на собаках, мой маленький человечек? А как насчёт лошадей?
— На счёт лошадей было ноль, — ответил Бруно, всего секунду подумав. — Я ни одной не увидел.
Тут я решил, что неплохо было бы вмешаться и заговорить о деле, по которому мы пришли. Заодно мы избавили бы хозяйку от затруднительных ответов Бруно.
— Мне кажется, эти милые детишки не прочь угоститься пирогом! — сказала гостеприимная фермерша, когда дело было решено. Она открыла дверцу буфета и достала оттуда пирог. — Ты ведь не станешь выбрасывать корочку, маленький джентльмен? — добавила она, подавая добрый ломоть Бруно. — Ты знаешь, что говорится в книжке стихов про небережливость?
— Нет, не знаю, — честно признался Бруно. — А что в ней говорится?
— Расскажи ему, Бесси. — И мать любовно и с гордостью глянула вниз, на маленькую розовощёкую девчушку, которая только что робко пробралась в комнату и прилепилась к материнским ногам. — Что говорится в твоей книжке стихов про небережливость?
— Небережливость губит нас, — едва слышно забубнила Бесси по памяти, — идёт за ней нужда; ты скажешь: «Корочку б сейчас, что выбросил тогда!»
— Ну а теперь ты попытайся, мой милый! Не-бе…
— Небежалость… — с готовностью начал Бруно, но затем сразу же наступила мёртвая тишина. — Дальше я не запомнил!
— Ну, хорошо, а вот какой из этого следует урок? Хоть это ты можешь нам сказать?
Бруно ещё раз откусил от своего куска и задумался. Но вывести из этого стихотворения какую-либо мораль ему оказалось не под силу.
— Всегда нужно… — шёпотом подсказала ему Сильвия.
— Всегда нужно… — быстро повторил Бруно, а затем с внезапным озарением продолжил, — всегда нужно смотреть, куда она летит!
— Кто летит, дитятко?
— Ну, корочка, конечно же! — сказал Бруно. — Тогда, если мне нужна будет эта корочка, я буду знать, куда я её выбросил.
Это новое разъяснение ещё больше сбило с толку добрую женщину. Тогда она вновь вспомнила про Бесси.
— А не желаете ли взглянуть на Бессину куклу, дорогие мои? Бесси, ты позволишь маленькой леди и маленькому джентльмену взглянуть на Матильду Джейн?
Бессина робость тут же улетучилась.
— Матильда Джейн только что проснулась, — доверительно сообщила она Сильвии. — Поможете мне надеть на неё платьице? Завязывать ей тесёмки — это такая морока!
— Я отлично умею завязывать тесёмки, — донёсся до нас милый голосок Сильвии, когда две девчушки уже выходили из комнаты. Бруно не удостоил их взглядом, он с видом заправского джентльмена прошествовал к окошку. Ни девочки, ни их куклы не входили в сферу его интересов.
Тут любящая мать принялась рассказывать мне (а какая мать откажется от такой возможности?) обо всех Бессиных добродетелях (а заодно и о недостатках, раз уж зашёл разговор), а также о целом скопище ужасных болезней, которые вопреки этим цветущим щёчкам и пухленькой фигурке только и ждут случая, чтобы стереть девочку с лица земли.
Когда половодье приятных воспоминаний истощилось, я стал расспрашивать её о рабочем люде, живущем по-соседству, и особенно о «Вилли» — том самом, разговор о котором мы подслушали у дверей его собственного дома.
— Хороший был парень, — сказала общительная хозяйка, — но пьянство его погубило! Не то чтобы я была рьяной противницей выпивки — для большинства из них она совершенно безобидна, — да только некоторые не в силах противостоять соблазну; и на пользу им не пошло, что на углу возвели «Золотого льва».
— Какого золотого льва? — не понял я.
— Это новая пивная, — объяснила женщина. — Толково место выбрали, ничего не скажешь — как раз на пути рабочих, возвращающихся с кирпичного завода, вот как сегодня, с недельным заработком. Там-то и оседает добрая часть этих денежек. Некоторые препорядочно напиваются.
— Вот если бы они могли получить то же самое дома, — пришло вдруг мне в голову, и я даже не заметил, как произнёс это вслух.
— А что! — пылко откликнулась женщина. Её поразило такое решение вопроса, над которым и сама она, по всему видать, немало побилась. — Если бы удалось устроить так, чтобы каждый мужчина мог спокойно выпивать свою несчастную кружку пива у себя дома, ни одного пьяного не осталось бы под Луной!
Тут я рассказал ей одну старую историю про некоего крестьянина, который купил себе бочку пива, а жену назначил домашней буфетчицей, и всякий раз, как ему хотелось выпить кружку пива, он неизменно платил ей через прилавок, а она при этом никогда не отпускала ему в долг и вообще была стойкой и неумолимой продавщицей, не допускавшей, чтобы он выпил больше, чем позволяла его наличность. По прошествии года он не только нашёл, что пребывает в отличной форме, превосходном состоянии духа и в том неподдающемся определению, но безошибочно угадываемом настроении, которое отличает трезвенника от человека, частенько бывающего навеселе, но вдобавок имеет полную кассу, в которой преспокойно скопились его же собственные пенсы!
— Вот поступали бы они все так! — сказала на это добрая женщина, утирая глаза, которые переполнились влагой от избытка чувств. — Выпивка не должна становиться проклятьем для несчастных, которые…
— Проклятьем она становится лишь тогда, — сказал я, — когда ею злоупотребляют. Любой Божий дар можно обратить в проклятие, если пользоваться им без разума. Но нам пора собираться. Будьте так добры, кликните девочек. Матильда Джейн уже напринималась гостей на сегодня, не правда ли?
— Мигом их приведу, — сказала хозяюшка, вставая. — Этот юный джентльмен, быть может, видел, куда они пошли?
— Где они, Бруно? — спросил я.
— Только не в поле, — уклончиво ответил Бруно, — поскольку там одни только свинки, а Сильвия ведь не свинка. Ну, не перебивайте меня. Я рассказываю этой мухе сказку, а она может упустить самое главное.
— Они, должно быть, гуляют под яблонями, — предположила фермерша. Мы оставили Бруно досказывать свою сказку, а сами отправились в сад, где почти сразу же наткнулись на девочек, степенно прохаживающихся рука об руку. Сильвия несла на руках куклу, а Бесси старательно закрывала той личико от солнца. Зонтиком ей служил капустный лист.
Завидя нас, Бесси выронила свой капустный лист и поспешила нам навстречу. Сильвия последовала за ней, но не так быстро — с драгоценной ношей требовалось обращаться осторожно и заботливо.
— Я её Мама, а Сильвия — Старшая Няня, — затараторила Бесси. — И Сильвия научила меня такой милой песенке, чтобы я пела её моей Матильде Джейн!
— Так давай и мы её послушаем, а, Сильвия? — сказал я, чувствуя прилив радости от того, что наконец-то выпал случай послушать, как она поёт. Но Сильвия неожиданно засмущалась и даже словно бы испугалась.
— Нет, прошу вас, не надо, — торопливо произнесла она «в сторону», то есть мне. — Бесси уже тоже знает её наизусть. Бесси сможет спеть!
— Вот и хорошо! Пусть-ка Бесси нам споёт! — поддержала её Бессина мать, гордая своей девочкой. — У Бесси от природы замечательный голос (снова реплика «в сторону» и снова в мою). — Впрочем, я ничуть этому не удивляюсь.
Бесси была слишком счастлива, чтобы заставлять себя упрашивать. Эта маленькая пухленькая Мама опустилась у наших ног на траву вместе со своей отвратительной дочерью, оцепенело развалившейся поперёк Мамашиных колен (кукла была из тех, что не способны сидеть, как их не уговаривай), и с прямо-таки лучившимся от удовольствия лицом затянула колыбельную, так оря, что неминуемо до смерти перепугала бы своё бедное дитя. Старшая Няня присела позади неё, почтительно держась на заднем плане. Она положила ладошки на плечи своей маленькой госпожи, чтобы в любую минуту, если потребуется, выполнить обязанности суфлёра и восполнить всё «то, что память растеряла»[1].
Правда, ор, с которого начала Бесси, оказался всего лишь минутным порывом. Ещё несколько нот, и Бессин рёв съехал вниз; она продолжала петь тихим и, следует признать, мелодичным голоском. Поначалу её громадные чёрные глаза были устремлены на мать, но потом взгляд их сместился кверху и заплутал по кронам яблонь. Девочка, казалось, совершенно позабыла, что у неё были другие слушатели, помимо её Деточки и Старшей Няни, раз-другой подсказавшей нужную интонацию, когда пение делалось слегка монотонным.
«Матильда Джейн, не смотришь ты
На кукол, книжки и цветы;
Сую тебе я их весь день —
Ослепла ты, Матильда Джейн?Я задаю тебе вопрос,
Щипаю я тебя за нос,
Ты безответна, словно пень —
Нема, увы, Матильда Джейн!Матильда! Слушай! Эй! Ура!
Кричу на ухо до утра,
Но для тебя я словно тень,
Ведь ты глуха, Матильда Джейн!Но знай, Матильда, — чепуха,
Что ты слепа, нема, глуха:
С тобой возиться мне не лень,
Ведь я люблю Матильду Джейн!»
Три первых куплета она исполнила довольно небрежно, зато на последнем в ней зримо пробудилось чувство. Её голос возвысился, стал чище и громче, лицо засветилось, словно на неё снизошло вдохновение, и когда она пела заключительные слова, то прижала бесчувственную Матильду Джейн к своему сердцу.
— Теперь поцелуй её, — подсказала Старшая Няня. И в следующую секунду глупое бессмысленное лицо Дочурки было осыпано целым ливнем страстных поцелуев.
— Какая милая песенка! — воскликнула фермерша. — Кто сочинил слова, дорогуша?
— Мне… мне нужно найти Бруно, — заторопилась Сильвия и покинула нас. Чудный ребёнок, казалось, постоянно опасался, что его похвалят или хотя бы заметят.
— Это Сильвия придумала слова, — ответила Бесси с гордостью за важность сообщаемых сведений, — а Бруно придумал музыку. А я её спела! — На этот последний факт, кстати, излишне было указывать.
Выслушав её, мы отправились вслед за Сильвией, и все вместе вошли в прихожую. Бруно всё ещё стоял у окна, оболокотясь о подоконник. Он, очевидно, уже закончил рассказывать мухе свою сказку и нашёл себе новое занятие.
— Не мешайте мне! — заявил он, стоило нам войти. — Я считаю свинок на поле.
— И сколько же их там? — спросил я.
— Примерно тысяча четыре, — ответил Бруно.
— Ты хочешь сказать, примерно тысяча, — поправила его Сильвия. — Здесь не следует говорить ещё и «четыре», ведь насчёт четырёх ты не можешь быть уверен.
— Ты как всегда всё напутала! — с торжеством провозгласил Бруно. — Как раз в четырёх я и могу быть уверен, потому что эти четыре тут, под окном копаются. А вот в тысяче я нисколько не уверен!
— Но многие уже ушли в хлев, — сказала Сильвия, наклонившись вперёд и всматриваясь в окно поверх брата.
— А! — махнул Бруно рукой. — Их было так мало и они так медленно шли, что я и считать их не стал.
— Нам пора, дети, — сказал я. — Попрощайтесь-ка с Бесси.
Сильвия обхватила малютку руками за шею и поцеловала, но Бруно остался стоять поодаль, и выглядел он робким, не то что обычно. («Я никого не целую, кроме Сильвии», — объяснил он мне после.) Фермерша проводила нас до калитки, и вскоре мы оказались на дороге, ведущей обратно в Эльфстон.
— А это, видимо, и есть та новая пивная, о которой мне говорили? — сказал я, когда нам на глаза попалось длинное приземистое строение, над входом в которое красовалась вывеска «Золотой лев».
— Она самая, — подтвердила Сильвия. — Интересно, её Вилли уже там? Сбегай, Бруно, и посмотри.
Но я не мог этого допустить, ведь я считал, что несу ответственность за малыша.
— Это не такое место, куда следует посылать ребенка.
И в самом деле, гуляки и так уже порядочно шумели, и сквозь раскрытые окна до нас доносилась дикая разноголосица пения, криков и дурацкого смеха.
— Так они ведь всё равно его не увидят, — напомнила Сильвия. — Постой-ка спокойно, Бруно! — Она вытащила свой медальон из драгоценного камня, который, как вы помните, висел у неё на шее, зажала его меж ладоней и едва слышно пробормотала несколько слов. Что это были за слова, для меня осталось тайной, но только с нами сразу же стали происходить какие-то волшебные изменения. Мне показалось, что мои ноги больше не стоят на твёрдой земле, и всего меня охватило такое чувство, будто я приобрёл способность парить в воздухе. Я всё ещё мог различать детишек, но их силуэты сделались расплывчатыми, будто бы бестелесными, а их голоса звучали словно с дальнего расстояния и иного времени. Теперь я не стал возражать против того, чтобы Бруно заглянул в пивную. Вернулся он совсем скоро.
— Его там нет, — сообщил он. — Они там о нём говорят, рассказывают друг другу, как здорово он напился на прошлой неделе.
Пока Бруно это говорил, в дверях появился какой-то мужчина. В одной руке он держал трубку, в другой кружку пива. Он направился прямиком туда, где стояли мы, очевидно чтобы поглядеть вдоль дороги в сторону кирпичного завода. Двое или трое его приятелей выглянули в раскрытое окно. Каждый из них тоже держал в руке по кружке, лица у них были красные, а глаза мутные.
— Ну что, не видать его? — спросил один.
— Что-то не пойму, — ответил вышедший, делая шаг вперёд. При этом мы оказались с ним лицом к лицу. Сильвия поспешно оттолкнула меня с его пути.
— Благодарю, дитя моё, — сказал я. — Совсем забыл, что он нас не видит. А что будет, если мы с ним столкнёмся?
— Не знаю, — задумчиво ответила Сильвия. — С нами-то ничего не случится, но вы, наверно, другое дело. — Она говорила своим обычным голосом, но мужчина нимало не обратил на неё внимания, хотя она стояла совсем рядом, да и смотрела прямо ему в лицо, когда отвечала на мой вопрос.
— Вон он, идёт сюда! — крикнул Бруно, указывая на дорогу.
— Идёт сюда! — словно эхо крикнул мужчина, вытянув руку точно поверх головы Бруно и указывая своей трубкой.
— Ну-ка, хором! — скомандовал один из краснорожих в окне, и дюжина голосов вразнобой затянула припев:
Кружку пива наливай,
Наливай
Через край!
Кружка пива не вредна,
Наливай и пей до дна!
Пей до дна!
Мужчина ринулся обратно в пивную — ему не терпелось присоединить и свою глотку к общему нестройному хору, поэтому когда «Вилли» приблизился, на дороге оставались только детишки да я.
.
|
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА: [1] Вальтер Скотт, из Вступления к поэме «Песнь последнего министреля». Пер. Вс. Рождественского. . |
____________________________________________________
Пересказ Александра Флори (2001, 2011):
ГЛАВА ПЯТАЯ
МАТИЛЬДА ДЖЕЙН
– Садитесь, молодой человек, – сказала хозяйка, усаживая Бруно к себе на колени. – И рассказывайте все, что хотите.
– Не могу, – ответил Бруно. – Я не знаю, чево хочу рассказать. И, потом, у меня на это нет времени. Я скоро уезжаю.
Добрая женщина спросила:
– Вы любите путешествовать?
– Можно назвать это и так, – ответила Сильви. – Он только что приехал на Нероне.
Хозяйка, вопреки ожиданиям, поняла его правильно:
– Нерон – это такой большой пес? Значит, вы для этого используете собак. А лошадей не пробовали?
– Нет, – заявил Бруно. – Лошадей я никогда не пробовал. А вы?
– Так я в основном их и использую для этого. У нас есть конь Калигула, а у соседей – ослик, и, представьте, тоже Калигула. Но он очень брыкливый…
– Какой, извините? – спросил я.
– Попросту говоря: изваженный брыкаться, – охотно пояснила хозяйка. – Поэтому соседи на нем ездить не любят.
– Пускай не любят, лишь бы не ездили, – сказал Бруно.
Тут я заговорил о главной цели нашего визита и тем избавил Бруно от неуместных вопросов.
Когда дело было сделано, радушная фермерша предложила нам пирога:
– Оставьте корку, молодой человек. Вот вам лакомый кусочек. Кстати, вы знаете, что в этой книге стихов говорится о расточительстве?
– Нет, – признался Бруно. – Я об этом не знаю ничево.
– Прочти ему, Бесси! – горделиво обратилась мать к девочке, которая только что вошла в комнату и застенчиво припала к колену матери.
– Поскольку растрата приносит человеку несчастье, жаль, что и корки не оставил про черный день, – прочитала Бесси едва слышным шепотом.
– А теперь повторите это, милый мой, – сказала фермерша.
– Поскольку разврат приносит нечеловеку счастье… – начал Бруно. – Нет, дальше не помню.
– Хорошо, но какую мораль вы извлекли из этого предмета? – настаивала женщина.
Бруно всмотрелся в пирог, но так и не понял, какую из этого предмета следует извлечь мораль.
– Всегда… – начала шепотом подсказывать Сильви.
– Всегда… – скромно повторил Бруно.
И вдруг, испытав порыв вдохновения, он радостно закончил:
– Всегда оставляй икорку про черный день.
Такое толкование озадачило добрую женщину, и она спросила:
– Бесси, дорогая, покажи этим юным леди и джентльмену Бесси – в смысле куклу. Да, им, наверное, захочется взглянуть еще и на Матильду-Джейн.
От неуверенности Бесси не осталось и следа.
– Матильда-Джейн только что проснулась, – конфиденциально сообщила она Сильви. – Не будете ли вы так любезны и не поможете ли мне ее одеть?
– О, конечно! – ответила Сильви, хотя не так-то легко было понять, что от нее требовалось.
И девочки покинули комнату. Бруно, всем своим видом показывая, что ему нет дела ни до кукол, ни до девчонок, с достоинством денди направился к окну.
А нежнейшая из матерей поведала мне о достоинствах своей Бесси, но также о ее бесчисленных недугах, хотя по цветущему виду девочки я бы этого не сказал.
Когда с дочерью было покончено, мать переключилась на соседей.
– Возьмите, например, сапожника Билла, – с жаром говорила она. – Славный малый, но пьет! А все потому, что у него нет не то силы, не то воли. Я бы таким запретила пить вообще! Но как, скажите на милость, это сделать, если у него на пути все время попадается «Золотой крокодил»! Тут, между прочим, за углом.
– Золотой крокодил? – изумился я, поскольку не заметил за углом ничего подобного – даже если предположить, что прилагательное было употреблено в переносном смысле. Да и существительное – в не совсем прямом.
– Да, это новый паб, – пояснила хозяйка. – Как раз на дороге. Это очень удобно. Когда рабочие возвращаются домой с недельным заработком, некоторые там все и оставляют. Так что домой можно и не возвращаться.
– Если бы у них дома… – начал я.
– Вот именно! – с жаром воскликнула дама. – Если бы у них дома было по бочке пива, они бы не ходили пьяными по всей округе!
Я рассказал ей старую историю о домовладельце, который купил бочонок пива и поставил жену у стойки. Он платил ей за каждую кружку. И она никогда не наливала ему сверх нормы. И в итоге к концу года он не только не потерял здоровья, но и приобрел свинью-копилку, битком набитую его же собственными пенсами!
– О, если бы все последовали его примеру! – вскричала леди, даже прослезившись. – Тогда ни у кого не было бы оснований проклинать зеленого змия!
– Разве что когда он действует во искушение, – уточнил я. – Вы же знаете, любой божий дар можно так извратить! Однако мы засиделись. Где там наши девочки? Матильда Джейн, я думаю, уже насладилась их обществом.
– Одну минуточку, – ответила хозяйка, вставая. – Юный джентльмен, вы не видели, куда они пошли?
– Где они, Бруно? – спросил я.
– По крайней мере, не на лужайке, – уклончиво ответил юный джентльмен. – Там одни свиньи. В самом деле, не превратилась же Сильви в поросенка. Только не отвлекайте меня: я разговариваю вон с той мухой.
– Я уверена, что они в саду, среди яблонь, – предположила фермерша.
Мы оставили Бруно беседовать с мухой, а сами вышли в сад, где и в самом деле натолкнулись на детей. Сильви несла страшную куклу, как бы сошедшую со страниц детской книги, а Бесси старательно мастерила зонтик из капустного листа.
Заметив нас, Бесси оставила свое изделие и поднялась нам навстречу. Сильви слегка задержалась, потому что ее ноша требовала бережного обращения.
– Это моя дочь, – объявила Бесси. – А Сильви – ее нянька. Сильви научила меня одной очаровательной колыбельной – очень подходящей для Матильды Джейн
– А нам нельзя ее послушать? – спросил я, предвкушая наслаждение.
– О нет! – поспешно воскликнула Сильви. – Пожалуйста… Бесси уже выучила эту песню и сможет спеть ее сама.
Бесси очень польстило это замечание. Мне едва не стало плохо от деликатности Сильви, но что поделаешь! Итак, упитанная «мамочка» уселась со своей отвратительной дочерью у нас в ногах и завопила колыбельную, от которой содрогнулся бы не то что настоящий ребенок, но даже тот, который лежал у нее на коленях. Нянька смиренно пристроилась у нее за спиной, храня достоинство, чтобы при необходимости суфлировать маленькой хозяйке.
Впрочем, с вопля песня только началась. После нескольких замечаний Бесси взяла верный тон, спустившись несколько ниже, и запела довольно приятным голосом. Сначала она уставилась на свою мать, потом ее взгляд блуждал где-то среди яблок. Она словно и забыла о публике:
Говорили мне ребята:
«Эта кукла страшновата.
Что играешь с ней, дуреха?»
Я поправила ребят:
«Разве кукла виновата,
Если кукла вышла плохо?
Нет, она не виновата –
Злой художник виноват»<1>
Как я уже заметил, она пропела начало песни весьма грубо. Однако последние слова увлекли ее. Она повысила голос, а на лице ее появилось выражение искреннего чувства.
Допев песню, она сказала няньке:
– А теперь поцелуйте это милое дитя.
И тотчас глупое лицо деревянного младенца было омыто ливнем поцелуев.
– Вам действительно жаль этого урода? – спросил я Сильви шепотом.
– Конечно, – ответила она. – Разве кукла виновата!
– Какая красивая песня! – вскричала жена фермера. – Чьи это слова, моя прелесть?
– Куда это Бруно запропастился? – сказала скромная Сильви, дабы отвлечь их от обсуждения этой щекотливой темы. Она не любила, когда ее хвалили.
– Это Сильви научила меня, – торжественно сообщила Бесси. – А Бруно был композитором. А я, соответственно, исполнила этот шедевр.
Она произнесла последнюю фразу так, словно все остальное не имело значения.
Мы пошли за Сильви в комнату. Бруно все еще стоял, облокотившись о подоконник.
– Не мешайте! – сразу предупредил он нас. – Я считаю свиней в поле.
– И много вы насчитали? – поинтересовался я.
– Примерно 1004, – ответил Бруно.
– Но это совсем не приблизительно! – заметила Сильви. – Приблизительно, 1000 – это другое дело.
– Ты не права, как всегда, – возликовал Бруно. – Насчет четырех я уверен, а вот насчет тыщи – не совсем.
– Да еще некоторые из них зашли в свинарник, – добавила Сильви.
– Конечно, – подтвердил Бруно. – Но этими я решил пренебречь.
– Дети, нам пора, – сказал я. – Скажите Бесси до свидания.
Сильви простилась со своей новой знакомой и поцеловала ее. Бруно стоял несколько в стороне.
– Я никого не целую, кроме Сильви, – мрачно сообщил он.
И мы направились в Эльфилд.
– Я полагаю, это и есть “ЗОЛОТОЙ КРОКОДИЛ” (именно такая вывеска красовалась на двери).
– Да, пожалуй, – молвила Сильви. – Интересно, Билли там?
Но я больше думал о Бруно и сказал:
– Подходящее ли это место для ребенка? Может, пройдем мимо?
Тут из открытых окон донеслись крики и смех.
– Они его не видят, – сказала Сильви. – Подожди минутку, Бруно.
Она сжала ладонями драгоценный камень у себя на шее и пробормотала несколько слов. Что именно, я не разобрал, но произошло что-то таинственное. Мои ноги словно перестали чувствовать землю, и я поплыл по воздуху. Я еще видел силуэты детей, а их голоса доносились как будто из другого мира.
Я не помешал Бруно войти в дом. Некоторое время спустя он вернулся.
Там его нет, – сказал Бруно. – Говорят, что был там на прошлой неделе, и очень пьяным.
Пока он говорил, из паба вышел какой-то субъект, и еще двое или трое высунулись из окон:
– Ты его не видел, парень? – спросил один из них.
– Не знаю, – ответил субъект и пошел, едва не налетев на нас. Сильви поспешно отпрянула и оттащила меня с его пути. Я-то совсем забыл, что он нас не видит.
– Спасибо, дитя мое, – сказал я. – Что было бы, если бы он с нами столкнулся!
– Не знаю, – серьезно ответила Сильви. – Для нас это не имеет значения, а вот вы – другое дело.
Она сказала, что это обычным голосом, но человек не обратил на нее ни малейшего внимания, хотя она была рядом.
– Вот он идет! – крикнул Бруно.
– Вот он, идиот! – эхом откликнулся человек, протянув руку прямо над головой Бруно.
А из окон грянул хор:
Что мы веселимся так?
Пьем «Наполеон» (коньяк),
И закусывать его нам
Тоже, брат, «Наполеоном».
Человек двинулся к дому, подпевая хору. Мы же были на дороге, когда Билли подошел.
.
|
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА: [1] В переводе пародируются стихи Новеллы Матвеевой Новелла Матвеева «Девочка и пластилин»: Я леплю из пластилина Подошли ко мне два брата, Я леплю из пластилина, . |
____________________________________________________
Перевод Евгения Фельдмана:
МАТИЛЬДА ДЖЕЙН
– Всё равнодушки-прохладушки
К игрушке, книжке-раскладушке…
Не видят глазки? Что ж так вдруг,
Матильда Джейн, мой милый друг?
– Мои прекрасные загадки
Тебе, капризной, стали гадки?
Игра – в молчанки? Что ж так вдруг,
Матильда Джейн, мой милый друг?
– Зову тебя, и всё на это
Нет ни ответа, ни привета.
Не слышат ушки? Что ж так вдруг,
Матильда Джейн, мой милый друг?
– Так ты слепа, нема, глуха?
Ну, это, право, чепуха:
Ведь знают Сена, Темза, Рейн,
Как я люблю Матильду Джейн!
© Перевод Евг. Фельдмана
http://feldman.omsklib.ru/
____________________________________________________
Перевод Ирины Явчуновской-Рапопорт:
Песня Бесси ее кукле
Матильда Джейн, не видишь ты
Картинки в книжках и цветы.
Игрушечных не видишь фей.
Да ты слепа, Матильда Джейн!
Читаю вслух загадки, сказки,
Но нет ответа. Все напрасно.
Беседы нет. Ты словно пень.
Да ты нема, Матильда Джейн!
Шепчу, кричу я сотни раз,
Молчишь, Матильда, и сейчас.
Не слышишь песни и стиха.
Боюсь, Матильда, ты глуха!
Слепа, нема, глуха – моргаешь,
Права, что мне не возражаешь.
А почему? Ответ простой:
Люблю тебя я и такой.
____________________________________________________
Перевод Тщеслава Поверхаева:
http://www.stihi.ru/avtor/invainabove
Игрушек или ярких книг
Тебе я много покупал —
Ты ж даже не глядишь на них,
Матильда Джейн! Да ты слепа!
Такой, пожалуй, сказки нет,
Чтоб я твой слух не занимал —
А ты ни слова мне в ответ,
Матильда Джейн! Да ты нема!
Представь себе мою печаль,
Не передать её стихам —
Чтоб звать, приходится кричать,
Матильда Джейн! Да ты глуха!
И даже ум тебе зачем?
Будь ты слепой, глухой, немой —
Любима ты, Матильда Джейн!
К тому ж не кем-нибудь, а мной!
____________________________________________________
Перевод Александра Васина:
Матильда Джейн, взгляни, глупышка,
Какая красочная книжка!
Но что тебе картинки в ней!
Ведь ты слепа, Матильда Джейн.
Все сказки я тебе готова
Твердить от слова и до слова —
Но ты не слышишь, хоть убей!
Ведь ты глуха, Матильда Джейн.
Матильда, как мне быть, не знаю.
Когда тебя я окликаю,
Ору, как тысяча чертей —
Но ты молчишь, Матильда Джейн.
Да, лишена, дружок, с рожденья
Ты слуха, голоса и зренья.
И всё же для меня милей
Нет куклы, чем Матильда Джейн!
____________________________________________________
Перевод Галины Стручалиной (2010):
http://www.stihi.ru/avtor/kfbkby
Матильда Джейн, ты никогда
Не смотришь, не глядишь сюда!
Игрушек, книг, других вещей
Не видишь. Ты слепая, Джейн!
Я сказку расскажу – в ответ
Ни слова ты не скажешь, нет!
И на загадку промолчишь.
Боюсь, что ты нема, малыш!
К тому же, Тильда, дорогая,
Похоже, ты совсем глухая:
Я так кричу, что пыль со стен,
Но ты меня не слышишь, Джейн!
Не хочешь знать, но и такой –
Немою и глухой, слепой —
Но всё же любят и тебя.
И тот, кто любит – это я.
____________________________________________________
Перевод Вячеслава Чистякова (2013):
http://www.stihi.ru/avtor/crome1
Бесси — своей кукле
Матильда Джейн! Как это ты
Не понимаешь красоты?
Взгляни, вот так игрушка!
Да ты слепа, подружка!
С тобой про сказки говорю,
Тебе загадки задаю —
Ответа никакого!
Нема и бестолкова!
Когда позвать тебя хочу,
И что есть сил кричу, кричу, —
Не прибегаешь ты ко мне!
Ты что, совсем глухая?.. Нет?
Не плачь, Матильда, — чепуха! —
Пускай нема, слепа, глуха,
Но любит кое-кто тебя!
Ты догадалась? Это я!
____________________________________________________
Перевод Агнии Бартовой (2013):
http://www.stihi.ru/avtor/bortova
Песенка Бесси её куколке
Матильда Джейн, вам недосуг
Играть,читать в кругу подруг.
Здесь столько миленьких вещей,
Но вы слепы, Матильда Джейн!
Вам сто читала букварей,
Но разговор все тяжелей!
Молчите вы натурой всей,
Вы не глупы, Матильда Джейн?
Матильда, вас зову за стол —
Меня не слышать ваш прикол!
Не в шутку голос мой осел,
Вы не глухи, Матильда Джейн!
Матильда Джейн! Пусть ум ваш чист,
И слух, и зрение — чистый лист,
Вас кто-то любит всех сильней,
Ах, это я, Матильда Джейн!
____________________________________________________
Перевод Андрея Кроткова (2014):
Притихла, как за печкой мышь –
Ни на картинки не глядишь,
Ни на игрушки – их толпа.
Матильда Джейн, ты что, слепа?
Тебе загадку задала –
Но зря отгадки я ждала.
Увы, стараюсь задарма.
Матильда Джейн, ты что, нема?
Во сне ты или наяву?
Молчишь, когда тебя зову,
Кричу горластей петуха…
Матильда Джейн, ты что, глуха?
Хоть ты глуха, слепа, нема –
Немного надобно ума
Понять: лишь только я одна
Тебя люблю, тебе верна!
____________________________________________________
Пер. Бориса Далматова (2014):
http://www.stihi.ru/avtor/niksomov
Не любила в детстве кукол
Наша Мэри Джейн.
Дождь, наверное, баюкал
Нашу Мэри Джейн.
Не читали в детстве сказок
Нашей Мэри Джейн.
Не ходила в цирк ни разу
Наша Мэри Джейн.
Не бывает на природе
Наша Мэри Джейн.
Все одна по дому бродит
Наша Мэри Джейн.
Нет друзей у нашей Мэри,
Скучно Мэри Джейн.
И в любовь мою не верит
Наша Мэри Джейн.
____________________________________________________
Перевод Галины Девяткиной (2015):
https://www.stihi.ru/avtor/galka12&book=52#52
Матильда Джейн, ты не глядишь
На книжки и игрушки:
Хоть и слепа ты словно мышь,
Обходишь все ловушки!
Загадки, сказки горожу,
Но только зря стараюсь:
Ответа я не нахожу,
Боюсь, что ты тупая!
Матильда, крошка – я звоню,
Но ты меня не слышишь:
Во весь свой голос я кричу,
Глухня, ты уши чистищь?
Матильде Джейн ум ни к чему:
Слепой, тупой, глухою,
Нужна не будет никому, —
Мне будет лишь родною!
____________________________________________________
Перевод Алексея Горшкова (2015):
https://www.proza.ru/avtor/alexgorsh
Разговор Бесси с её куклой
Матильда Джейн, мне стало ясно:
мои старания напрасны,
не видишь ты ни книжки, ни игрушки
Матильда, видно ты слепа, подружка!
Дарю тебе загадки, сказки. Время игр кончается,
а разговор у нас не получается.
Молчишь ты, мне не отвечаешь. Лень?
Немая видно ты, Матильда Джейн!
Когда звоню тебе, Матильда дорогая,
не слышишь ты моих звонков, родная,
кричу, кричу — и всё напрасно.
Глухая ты, Матильда. Это ясно!
Матильда Джейн, моя родная,
не огорчайся так, что ты слепа, нема, глухая
есть кто-то, кто жить не может без тебя,
Матильда Джейн, родная, — это я!
____________________________________________________
Перевод Юлии Безугловой (2015):
https://www.stihi.ru/avtor/beula
Песенка Бесси кукле
Матильда Джейн, не видишь ты?
Игрушки, ярких книг листы
Прельстить не могут: ей же, ей,
Да ты слепа, Матильда Джейн!
Загадки, сказки ль, – толку нет,
Не задается ход бесед:
Ты вновь не отвечаешь. Эй?
Нема, боюсь, Матильда Джейн!..
Матильда, милая, зову –
Ты ж словно грезишь наяву:
Кричу – не слышишь, хоть убей,
Да ты глуха, Матильда Джейн!
Матильда Джейн! Хоть без ума –
Пусть ты глуха, слепа, нема,
Люблю – нельзя любить сильней –
Тебя лишь я, Матильда Джейн!
____________________________________________________
Перевод Бориса Хохрякова (2015):
http://www.stihi.ru/avtor/hobo44
Ах, Светик мой, не смотришь ты
Ни на игрушки, ни цветы.
Зря все кладу я пред тобой,
Ты как слепая, Светик мой!
Загадки стала задавать,
Но ты не хочешь отвечать.
Боюсь, что говорю с немой,
Не отвечаешь, Светик мой!
Когда зову при свете дня,
Не слышишь, кажется, меня.
Кричу, что силы есть со мной,
Ты ж так глуха, о Светик мой!
Ах, Светик мой, суди сама,
Хоть ты глуха, слепа, нема,
Но есть, кто любит и такой,
И это я ведь, Светик мой!
____________________________________________________
***