Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»
<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>
Рис. Harry Furniss (1889).
ОРИГИНАЛ на английском (1889):
CHAPTER ELEVEN
THE MAN IN THE MOON
THE children came willingly. With one of them on eachside of me, I approached the corner occupied by `Mein Herr’. `You don’tobject to children, I hope?’ I began.
`Crabbed age and youth cannot live together!’ the oldman cheerfully replied, with a most genial smile. `Now take a good lookat me, my children! You would guess me to be an old man, wouldn’t you?’
At first sight, though his face had reminded me so mysteriouslyof `the Professor’, he had seemed to be decidedly a younger man: but, whenI came to look into the wonderful depth of those large dreamy eyes, I felt,with a strange sense of awe, that he was incalculably older: he seemedto gaze at us out of some by-gone age, centuries away.
`I don’t know if oo’re an old man,’ Bruno answered, asthe children, won over by the gentle voice, crept a little closer to him.`I thinks oo’re eighty-three.’
`He is very exact!’ said Mein Herr.
`Is he anything like right?’ I said.
`There are reasons,’ Mein Herr gently replied, `reasonswhich I am not at liberty to explain, for not mentioning definitely anyPersons, Places, or Dates. One remark only I will permit myself to make—thatthe period of life, between the ages of a hundred-and-sixty-five and ahundred-and-seventy-five, is a specially safe one.’
`How do you make that out?’ I said.
`Thus. You would consider swimming to be a very safe amusement,if you scarcely ever heard of any one dying of it. Am I not right in thinkingthat you never heard of any one dying between those two ages?’
`I see what you mean,’ I said: `but I’m afraid you ca’n’tprove swimming to be safe, on the same principle. It is no uncommon thingto hear of some one being drowned.’
`In my country,’ said Mein Herr, `no one is ever drowned.’
`Is there no water deep enough?’
`Plenty! But we ca’n’t sink. We are all lighter than water.Let me explain,’ he added, seeing my look of surprise. `Suppose you desirea race of pigeons of a particular shape or colour, do you not select, fromyear to year, those that are nearest to the shape or colour you want, andkeep those, and part with the others?’
`We do,’ I replied. `We call it «Artificial Selection.»‘
`Exactly so,’ said Mein Herr. `Well, we have practisedthat for some centuries — constantly selecting the lightest people: sothat, now, everybody is lighter than water.’
`Then you never can be drowned at sea?’
`Never! It is only on the land — for instance, when attendinga play in a theatre — that we are in such a danger.’
`How can that happen at a theatre?’
`Our theatres are all underground. Large tanks of waterare placed above. If a fire breaks out, the taps are turned, and in oneminute the theatre is flooded, up to the very roof! Thus the fire is extinguished.’
`And the audience, I presume?’
`That is a minor matter,’ Mein Herr carelessly replied.`But they have the comfort of knowing that, whether drowned or not, theyare all lighter than water. We have not yet reached the standard of makingpeople lighter than air: but we are aiming at it; and, in another thousandyears or so—‘
`What doos oo do wiz the peoples that’s too heavy?’ Brunosolemnly enquired.
`We have applied the same process,’ Mein Herr continued,not noticing Bruno’s question, `to many other purposes. We have gone onselecting walking-sticks — always keeping those that walked best — tillwe have obtained some, that can walk by themselves! We have gone on selectingcotton-wool, till we have got some lighter than air! You’ve no idea whata useful material it is! We call it «Imponderal».’
`What do you use it for?’
`Well, chiefly for packing articles, to go by Parcel-Post.It makes them weigh less than nothing, you know.’
`And how do the Post Office people know what you haveto pay?’
`That’s the beauty of the new system!’ Mein Herr criedexultingly. `They pay us: we don’t pay them! I’ve often got as much asfive shillings for sending a parcel.’
`But doesn’t your Government object?’
`Well, they do object a little. They say it comes so expensive,in the long run. But the thing’s as clear as daylight, by their own rules.If I send a parcel, that weighs a pound more than nothing, I pay three-pence:so, of course, if it weighs a pound less than nothing, I ought to receivethree-pence.’
`It is indeed a useful article!’ I said.
`Yet even «Imponderal» has its disadvantages,’ he resumed.`I bought some, a few days ago, and put it into my hat, to carry it home,and the hat simply floated away!’
`Had oo some of that funny stuff in oor hat to-day?’ Brunoenquired. `Sylvie and me saw oo in the road, and oor hat were ever so highup! Weren’t it, Sylvie?’
`No, that was quite another thing,’ said Mein Herr. `Therewas a drop or two of rain falling: so I put my hat on the top of my stick— as an umbrella, you know. As I came along the road,’ he continued, turningto me, `I was overtaken by—‘
`—a shower of rain?’ said Bruno.
`Well, it looked more like the tail of a dog,’ Mein Herrreplied. `It was the most curious thing! Something rubbed affectionatelyagainst my knee. And I looked down. And I could see nothing! Only, abouta yard off, there was a dog’s tail, wagging, all by itself!’
`Oh, Sylvie!’ Bruno murmured reproachfully. `Oo didn’tfinish making him visible!’
`I’m so sorry!’ Sylvie said, looking very penitent. `Imeant to rub it along his back, but we were in such a hurry. We’ll go andfinish him to-morrow. Poor thing! Perhaps he’ll get no supper to-night!’
`Course he won’t!’ said Bruno. `Nobody never gives bonesto a dog’s tail!’
Mein Herr looked from one to the other in blank astonishment.`I do not understand you,’ he said. `I had lost my way, and I was consultinga pocketmap, and somehow I had dropped one of my gloves, and this invisibleSomething, that had rubbed against my knee, actually brought it back tome!’
`Course he did!’ said Bruno. `He’s welly fond of fetchingthings.’
Mein Herr looked so thoroughly bewildered that I thoughtit best to change the subject. `What a useful thing a pocket-map is!’ Iremarked.
`That’s another thing we’ve learned from your Nation,’said Mein Herr, `map-making. But we’ve carried it much further than you.What do you consider the largest map that would be really useful?’
`About six inches to the mile.’
`Only six inches!’ exclaimed Mein Herr. `We very soongot to six yards to the mile. Then we tried a hundred yards to the mile.And then came the grandest idea of all! We actually made a map of the country,on the scale of a mile to the mile!’
`Have you used it much?’ I enquired.
`It has never been spread out, yet,’ said Mein Herr: `thefarmers objected: they said it would cover the whole country, and shutout the sunlight! So we now use the country itself, as its own map, andI assure you it does nearly as well. Now let me ask you another question.What is the smallest world you would care to inhabit?’
`I know!’ cried Bruno, who was listening intently. `I’dlike a little teenytiny world, just big enough for Sylvie and me!’
`Then you would have to stand on opposite sides of it,’said Mein Herr. `And so you would never see your sister at all!’
`And I’d have no lessons,’ said Bruno.
`You don’t mean to say you’ve been trying experimentsin that direction!’ I said.
`Well, not experiments exactly. We do not profess to constructplanets. But a scientific friend of mine, who has made several balloon-voyages,assures me he has visited a planet so small that he could walk right roundit in twenty minutes! There had been a great battle, just before his visit,which had ended rather oddly: the vanquished army ran away at full speed,and in a very few minutes found themselves face-to-face with the victoriousarmy, who were marching home again, and who were so frightened at findingthemselves between two armies, that they surrendered at once! Of coursethat lost them the battle, though, as a matter of fact, they had killedall the soldiers on the other side.’
`Killed soldiers ca’n’t run away,’ Bruno thoughtfullyremarked.
`»Killed» is a technical word,’ replied Mein Herr. `Inthe little planet I speak of, the bullets were made of soft black stuff,which marked everything it touched. So, after a battle, all you had todo was to count how many soldiers on each side were «killed» — that means»marked on the back», for marks in front didn’t count.’
`Then you couldn’t «kill» any, unless they ran away?’I said.
`My scientific friend found out a better plan than that.He pointed out that, if only the bullets were sent the other way roundthe world, they would hit the enemy in the back. After that, the worstmarksmen were considered the best soldiers; and the very worst of all alwaysgot First Prize.’
`And how did you decide which was the very worst of all?’
`Easily. The best possible shooting is, you know, to hitwhat is exactly in front of you: so of course the worst possible is tohit what is exactly behind you.’
`They were strange people in that little planet!’ I said.
`They were indeed! Perhaps their method of governmentwas the strangest of all. In this planet, I am told, a Nation consistsof a number of Subjects, and one King: but, in the little planet I speakof, it consisted of a number of Kings, and one Subject!’
`You say you are «told» what happens in this planet,’I said. `May I venture to guess that you yourself are a visitor from someother planet?’
Bruno clapped his hands in his excitement. `Is oo theMan-in-the-Moon?’ he cried.
Mein Herr looked uneasy. `I am not in the Moon, my child,’he said evasively. `To return to what I was saying. I think that methodof government ought to answer well. You see, the Kings would be sure tomake Laws contradicting each other: so the Subject could never be punished,because, whatever he did he’d be obeying some Law.’
`And, whatever he did, he’d be disobeying some Law!’ criedBruno. `So he’d always be punished!’
Lady Muriel was passing at the moment, and caught thelast word. `Nobody’s going to be punished here!’ she said, taking Brunoin her arms. `This is Liberty-Hall! Would you lend me the children fora minute?’
`The children desert us, you see,’ I said to Mein Herr,as she carried them off: `so we old folk must keep each other company!’
The old man sighed. `Ah, well! We’re old folk now; andyet I was a child myself, once—at least I fancy so.’
It did seem a rather unlikely fancy, I could not helpowning to myself—looking at the shaggy white hair, and the long beard—thathe could ever have been a child. `You are fond of young people?’ I said.
`Young men,’ he replied. `Not of children exactly. I usedto teach young men—many a year ago—in my dear old University!’
`I didn’t quite catch its name?’ I hinted.
`I did not name it,’ the old man replied mildly. `Norwould you know the name if I did. Strange tales I could tell you of allthe changes I have witnessed there! But it would weary you, I fear.’
`No, indeed!’ I said. `Pray go on. What kind of changes?’
But the old man seemed to be more in a humour for questionsthan for answers. `Tell me,’ he said, laying his hand impressively on myarm, `tell me something. For I am a stranger in your land, and I know littleof your modes of education: yet something tells me we are further on thanyou in the eternal cycle of change—and that many a theory we have triedand found to fail, you also will try, with a wilder enthusiasm: you alsowill find to fail, with a bitterer despair!’
It was strange to see how, as he talked, and his wordsflowed more and more freely, with a certain rhythmic eloquence, his featuresseemed to glow with an inner light, and the whole man seemed to be transformed,as if he had grown fifty years younger in a moment of time.
.
____________________________________________________
Глава одиннадцатая
ЧЕЛОВЕК С ЛУНЫ
Дети охотно согласились. Держа их за руки, я направился в уголок, где мирно восседал Господин.
— Надеюсь, дети вам не помешают? — начал было я.
— Старость и младость обоим не в радость! — с готовностью отозвался джентльмен, улыбнувшись своей неотразимой улыбкой. — А ну-ка, поглядите на меня, дети мои! Вы ведь принимаете меня за глубокого старика, не так ли?
На первый взгляд его лицо таинственным образом напомнило мне Профессора: он выглядел весьма моложаво; но, заглянув в темные бездны его огромных глаз, я понял, что он стар как мир. Его глазами глядел на нас некто, живший несколько веков назад.
— Ну, глубокий или нет, я не знаю, — отвечал Бруно, когда дети, привлеченные добродушным голосом, подошли поближе. — Мне кажется, вам года восемьдесят три…
— Какая точность! — воскликнул Господин.
— Выходит, малыш не ошибся? — спросил я.
— Видите ли, есть некие причины, — мягко отозвался Господин, — по которым я избегаю называть и даже упоминать имена, места и даты. Единственное, что я могу себе позволить, — это сказать, что период между ста шестьюдесятью пятью и ста семьюдесятью пятью годами — самая безопасная полоса в жизни.
— И как же вы это узнали? — спросил я.
— А вот как. Вы наверняка считали бы плавание самым безопасным развлечением, если бы не знали, что пловцы нередко тонут. Но я готов поручиться, что вам не доводилось слышать, чтобы в этот период, то есть между 165 и 175 годами, кто-нибудь умер, верно?
— Понимаю вас, — отвечал я. — Но, боюсь, исходя из этого же принципа, вам не удастся доказать, что плавание — дело безопасное. Ведь сообщения об утонувших — отнюдь не редкость.
— В моей стране, — возразил Господин, — утонувших просто не бывает.
— Что же, у вас нет глубоких водоемов?
— Сколько угодно! Но утонуть в них просто невозможно. Дело в том, что мы легче воды. Если позволите, я объясню, — добавил он в ответ на мой удивленный взгляд. — Допустим, вы хотите устроить состязания голубей определенного цвета и облика и из года в год отбираете только тех, которые ближе всего отвечают вашим критериям, и разводите их, а от других избавляетесь.
— Так мы и делаем, — отвечал я. — Мы называем это искусственным отбором.
— Именно, — согласился Господин. — Так вот, мы тоже на протяжении многих веков отбирали самых легких, и теперь все у нас стали легче воды.
— И что же, вы никогда не тонете в море?
— Никогда! Это возможно только на суше, например, в театре. Тогда мы и впрямь подвергаемся риску.
— Но какая же опасность может угрожать вам в театре?
— Видите ли, все театры у нас расположены под землей. А огромные баки с водой находятся у нас над головой. И если вспыхивает пожар, баки открываются и вода в считанные мгновения заполняет театр. Так мы тушим огонь.
— А что же со зрителями?
— Это уже дело второе, — беззаботно отмахнулся Господин. — Но, что бы с ними ни случилось, они могут успокаивать себя тем, что они легче воды. Видите ли, нам пока еще не удалось добиться того, чтобы люди стали легче воздуха. Но мы стремимся к этому, и через тысячу-другую лет…
— Но что же будет с теми, кто слишком тяжел? — невинным тоном спросил Бруно.
— Этот же процесс, — продолжал Господин, не обращая внимания на реплику малыша, — мы используем и для многого другого. Например, мы проводили отбор среди прогулочных тростей до тех пор, пока не получили трости, способные перемешаться самостоятельно! То же самое и с ватой. Теперь наша вата легче воздуха. Вы не можете себе представить, какой удивительный это материал! Мы назвали ее «Невесомль».
— И для чего же она применяется?
— О, главным образом для упаковки вещей, отправляемых по Пакет-Почте. Благодаря ей посылки весят легче воздуха!
— А как же почтовые чиновники определяют стоимость отправления?
— У нас действует совершенно новая система! — взволнованно воскликнул Господин. — Не мы платим им, а они — нам! Так, за отправку какого-нибудь пакета я иной раз получаю до пяти шиллингов.
— И что же, ваше правительство не возражает?
— Очень редко. Они говорят, что в далекой перспективе это потребует слишком больших затрат. А пока что система работает как часы — по особым правилам. Если я отправляю посылку тяжелее воздуха на один фунт, я плачу три пенса; следовательно, если посылка на один фунт легче воздуха, то тогда три пенса полагаются уже мне.
— О, поистине замечательная система! — заметил я.
— Однако и у «Невесомля» есть определенные недостатки, — заметил он. — Так, несколько дней назад я купил немного «Невесомля» и убрал под шляпу, чтобы донести до дома, а шляпа взяла да и улетела!
— Знаете, с вашей шляпой творятся забавные вещи! — отозвался Бруно. — Мы с Сильвией видели вас на дороге: и шляпа красовалась высоко над вашей головой! Правда, Сильвия?
— Нет, это совсем другой случай, — отвечал Господин. — Тогда на меня упало несколько капель дождя, вот я и снял шляпу и надел ее на трость на манер зонтика. А когда я шел по дороге, — продолжал он, повернувшись ко мне, — меня догнал…
— Ливень? — подсказал Бруно.
— Нет, это скорее было похоже на собачий хвост, — возразил Господин. — Право, я не видывал ничего более странного! Просто что-то вдруг шлепнуло меня по колену. Я поглядел, но ничего не увидел. Ничего, кроме собачьего хвоста, висевшего в воздухе примерно в ярде от меня, весело виляя по сторонам!
— Эх, Сильвия, Сильвия! — укоризненно пробормотал Бруно. — Ты опять не успела сделать его видимкой!
— Мне очень стыдно! — потупившись, отвечала девочка. — Я хотела было помахать медальоном над его спиной, но не успела. Мы ведь так спешили. Ну, ничего, вечером я все исправлю. Бедный песик! Он ведь, наверное, не ужинал!
— Разумеется нет! — буркнул Бруно. — Кто же даст косточку какому-то там собачьему хвосту?
Господин слушал их разговор с видом крайнего изумления.
— Ничего не понимаю, — проговорил он. — я заблудился, достал карманную карту и уронил одну из перчаток. А это невидимое Нечто, прижавшись к моему колену, подало ее мне!
— Да, он это любит! — подтвердил Бруно. — Ему ужасно нравится поднимать всякие вещи.
Господин изумился до такой степени, что я счел за благо переменить тему.
— Какая это все-таки полезная вещь — карманная карта, не правда ли? — заметил я.
— Да, это одна из тех вещей, которые мы позаимствовали у вас, англичан. Но мы пошли в этом куда дальше вас. Каков, по-вашему, самый крупный масштаб на карте?
— Что-нибудь около шести дюймов к миле.
— Шесть дюймов? Всего-навсего? — воскликнул Господин. — Мы скоро выпустим карту в масштабе шесть ярдов к миле. Затем мы подготовим карту в масштабе сто ярдов к миле. А затем воплотим в жизнь самую грандиозную идею! Мы выпустим карту всей страны в масштабе один к одному!
— И как же вы намерены ею пользоваться? — спросил я.
— Разумеется, всю ее разворачивать не придется, — отвечал Господин, — начнутся протесты фермеров! Они скажут, что карта мешает им и закрывает солнечный свет! Поэтому картой нам послужит… сама страна! Смею вас уверить, все получится как нельзя лучше. А теперь позвольте задать вам вопрос. Каков, по-вашему, может быть самый маленький обитаемый мир?
— Я знаю! — крикнул Бруно, внимательно слушавший нас. — Мне нравится крошечный-прекрошечный мир, где могли бы уместиться только мы с Сильвией!
— Тогда вам пришлось бы стоять на противоположных его концах, — заметил Господин. — И ты бы никогда не увидел свою сестренку!
— Зато мне никто не задавал бы уроков, — возразил Бруно.
— Не хотите ли вы сказать, что уже проводите эксперименты в этом направлении? — изумленно спросил я.
— Ну, не то чтобы эксперименты… Мы не пытаемся создавать новые планеты. Однако один мой весьма ученый друг, совершивший несколько путешествий на воздушном шаре, уверяет, будто он побывал на планете настолько маленькой, что вы могли бы обойти ее пешком за какие-нибудь двадцать минут! Там перед самым его прилетом состоялось грандиозное сражение, окончившееся весьма странно: разбитая армия бросилась наутек и всего через несколько минут столкнулась лицом к лицу с победителями, возвращавшимися домой. Победители страшно перепугались, что они оказались между двух вражеских армий! Само собой, они тотчас сдались в плен, несмотря на то что буквально только что уничтожили всех до единого воинов противника.
— Ну, уничтоженные воины не могут броситься наутек, — задумчиво заметил Бруно.
— «Уничтоженные» — это специальный термин, — отвечал Господин. — На той планетке, о которой мне рассказывали, пули делаются из мягкого черного материала, оставляющего отметины на всем, к чему он прикасается. Поэтому после битвы вам достаточно лишь сосчитать, сколько воинов с каждой стороны получили такие отметины, потому что «уничтоженный» у них означает «помеченный в спину». А отметины на груди они в расчет не принимают.
— Выходит, до тех пор, пока противник не обратится в бегство, его невозможно «уничтожить»? — заметил я.
— Мой ученый друг придумал еще более эффектный план. Он сообразил, что если стрелять в противоположную сторону, то пули, обогнув планетку, неизбежно поразят врага в спину. И тогда худшие бойцы тут же становятся лучшими воинами, а наихудший неизменно получает Первый Приз.
— Но как же вам удалось определить, кто из них наихудший?
— Очень просто. Лучший стрелок, как вам известно, поражает находящиеся перед ним предметы, а худший — тех, кто стоит за его спиной.
— Боже, какие странные люди живут на этой планетке! — проговорил я.
— И впрямь странные! Но еще более странен принцип управления, принятый там. На этой планете, как мне сказали, народ состоит из множества подданных и одного Короля; а на крошечной планетке, о которой я говорю, народ — это несколько Королей и всего один подданный!
— Вы говорите, вам сказали, что происходит на этой планете, — заметил я. — Следовательно, я вправе сделать вывод, что вы — пришелец с какой-то другой планеты, верно?
Бруно в восторге захлопал в ладоши:
— Значит, вы — Человек с Луны?
Господин немного смутился:
— Ни с какой я не с Луны, дитя мое, — обиженно возразил он. — Но вернемся к нашему разговору. На мой взгляд, такой принцип управления очень хорош для них. Видите ли, Короли принимают законы, противоречащие друг другу, но подданного невозможно наказать за их неисполнение, потому что любой его поступок можно подвести под какой-нибудь закон.
— Но ведь тогда получается, что что бы он ни сделал, он непременно нарушит какой-нибудь закон! — воскликнул Бруно. — И его придется то и дело наказывать!
Леди Мюриэл, проходившая мимо, краешком уха услышала последние слова.
— Нет-нет, здесь никогда никого не наказывают! — проговорила она, поднимая Бруно на руки. — Это же Дворец Свободы! Если вы позволите, я бы забрала детей на минутку-другую. Что вы скажете?
— Дети порядком утомили вас, — обратился я к Господину, когда она с малышами ушла в другой конец зала. — Нам, старикам, больше подходит компания друг друга!
Пожилой джентльмен вздохнул:
— Что поделаешь! Сегодня мы и впрямь старики, а ведь когда-то и я был ребенком… по крайней мере мне так кажется…
Мне было трудно представить — особенно при виде его седых волос и длинной-предлинной бороды, — что и он когда-то тоже был ребенком.
— Вы любите молодых? — спросил я.
— Молодежь — да, — возразил он. — Но не детей. Я ведь давно привык делиться с ними знаниями в моем добром старом Университете!
— Простите, я прослушал, в каком именно, — невинным тоном заметил я.
— Я нарочно не упомянул его название, — отвечал мой собеседник. — Впрочем, если бы я и упомянул его, оно вам ничего не сказало бы. Я мог бы порассказать немало странных историй о переменах, очевидцем которых я был. Но боюсь, они покажутся вам скучными.
— Вовсе нет, напротив! — откликнулся я. — Прошу вас, продолжайте! И что же это за перемены?
Но пожилой джентльмен задал это вопрос скорее ради шутки, нежели желая продолжать эту тему.
— А теперь вы, — попросил он, выразительно беря меня за руку, — расскажите мне что-нибудь занимательное. Я ведь чужак в ваших краях и ничего не знаю о здешних принципах воспитания и образования. И все же что-то говорит мне, что мы продвинулись по пути вечных перемен гораздо дальше вас и что многие теории, которые мы проверили на собственном опыте и отвергли, вы тоже захотите со всем пылом неопытности испытать на себе — и тоже отвергнете. И это повергнет вас в отчаяние!
Я с удивлением заметил, что его речь текла все более и более свободно, приобретая даже некоторую ритмичность, а сам оратор на глазах преобразился, излучая некий внутренний свет и помолодев на добрых полвека.
.
____________________________________________________
Перевод Андрея Москотельникова (2009):
ГЛАВА XI
Жил Человечек на Луне…
Дети охотно меня послушались. Ведомый ими с обеих сторон, я направился в уголок, где расположился «Майн Герр».
— Не возражаете против детей, надеюсь? — начал я.
— Старости не сжиться с юностью шальною[1], — весело отозвался старичок с самой что ни на есть дружелюбной улыбкой. — Но присмотритесь ко мне повнимательнее, детки. Вы, наверно, думаете, что я старый-престарый?
На первый взгляд, хотя лицом он так загадочно напоминал «Профессора», всё же решительно показался мне молодым человеком; но стоило мне заглянуть в замечательную глубину этих огромных мечтательных глаз, как я с непривычным благоговением почувствовал, что он неисчислимо старее — казалось, он глядел на нас из дали давно минувших лет и даже столетий.
— Я не знаю, старый вы или нет, — ответил Бруно, когда дети, успокоенные добрым голосом, придвинулись поближе. — Я думаю, что вам восемьдесят три года.
— Точно угадал! — воскликнул Майн Герр.
— Это что, в самом деле так? — спросил я.
— Существуют причины, — мягко ответил Майн Герр, — по которым я не свободен объяснять, чтобы не упоминать определённо кое-каких Персон, Мест или Дат. Позволю себе сделать только одно замечание — что период жизни между ста шестьюдесятью пятью и ста семьюдесятью пятью годами — это наиболее безопасный возраст.
— А откуда вы знаете? — спросил я.
— А вот откуда. Вы бы тоже сказали, что плаванье — это вполне безопасное развлечение, коли бы в жизнь свою не слыхали, будто во время плаванья кто-то погиб. А теперь скажите, разве вам доводилось слышать, чтобы кто-нибудь умер в таком возрасте?
— Понимаю, что вы хотите сказать, — ответил я, — только, боюсь, к плаванью такие соображения неприменимы. Не так уж редко можно слышать, что люди тонут.
— В моей стране, — сказал Майн Герр, — ещё никто не утонул.
— Разве там нет достаточно глубокого водоёма?
— Да сколько угодно! Но мы не можем в них погружаться. У нас всякий легче воды. Позвольте, я вам объясню, — добавил он, видя мой изумленный взгляд. — Предположим, вы пожелали завести породу голубей определённого вида и цвета. Тогда вы из года в год отбираете таких, которые приближаются к вашему идеалу по виду и по цвету, и помещаете их отдельно от остальных.
— Правильно, — согласился я. — Это называется Искусственный Отбор.
— Именно, — подтвердил Майн Герр. — И мы поступали точно так же на протяжении столетий — постоянно отбирали самых лёгких людей. И вот теперь любой из нас легче, чем вода.
— Так вы никогда не тонете в море?
— Никогда! Мы подвергаемся такой опасности только на суше — например, когда смотрим спектакль в театре.
— То есть как это в театре?
— Все наши театры располагаются под землёй. А прямо над ними мы устраиваем огромные баки с водой. Случись пожар, мы отвинчиваем краны, и в минуту весь театр затопляется по самую крышу! И конец пожару.
— И зрителям тоже, я полагаю?[2]
— Это мелочи, — беспечно ответствовал Майн Герр. — Но всё равно им утешительно думать, что хоть они и тонут, зато они легче воды. Пока ещё нам не удалось добиться того, чтобы люди стали легче воздуха, но мы поставили перед собой такую цель, и вот уже почти что тысячу лет…
— А куда вы деваете людей, которые не лёгкие? — хмуро спросил Бруно.
— Точно такую же процедуру, — продолжал Майн Герр, не обратив внимания на вопрос мальчика, — мы применяем во множестве других случаев. Мы добились успехов в селекции тростей: постоянно отбирали те, с которыми легче всего было ходить, и в конце концов получили такие трости, которые ходят сами! Мы также успешно провели селекцию ваты, пока не получили такую, что оказалась легче воздуха! Вы даже не представляете, насколько это полезный материал! Мы называем его «Невесомчик».
— А на что он вам?
— Он служит главным образом для того, чтобы упаковывать в него вещи, которые нужно послать почтой. Такая посылка, изволите видеть, весит меньше, чем ничего!
— Как же тогда на почте высчитывают, сколько вам платить за пересылку?
— Они не высчитывают, они вычитают! — радостно объявил Майн Герр. — Они платят нам, а не мы им! Я и сам, бывало, получал шиллингов по пять, когда слал почтой посылку.
— И Правительство не возражает?
— Ну, немножко оно возражает. Чиновники говорят, что отправлять посылки на большие расстояния — убыток казне. Но ведь ясно как день, что всё происходит по ими же утверждённым правилам. Если я посылаю посылку, которая весит на один фунт больше, чем ничего, то я плачу три пенса; так что если она весит на один фунт меньше, чем ничего, я, значит, должен получить три пенса с них.
— В самом деле, полезная статья! — не сдержал я удивления.
— Но даже «Невесомчик» имеет свои недостатки, — продолжал Майн Герр. — Я купил немного этого материала пару дней назад и положил его в свою шляпу, чтобы спокойно донести до дому, а шляпа возьми да и улети в небо!
— А сегодня у вас в шляпе нет такого материала? — спросил Бруно. — Мы с Сильвией встретили вас на дороге, и ваша шляпа всё ещё была так высоко вверху! Правда, Сильвия?
— Нет, то было другое, — сказал Майн Герр. — На меня упали несколько дождевых капель, поэтому я нацепил свою шляпу на кончик трости — ну, вроде зонтика. И пока я шёл по дороге, я был застигнут…
— Ливнем? — не утерпел Бруно.
— Да нет… Выглядело как собачий хвост, — ответил Майн Герр. — Удивительное дело! Что-то нежно потёрлось о моё колено. Я поглядел себе под ноги — и ничегошеньки не увидел! Только в ярде от моей ноги в воздухе туда-сюда вилял собачий хвост!
— Эх, Сильвия! — укоризненно проговорил Бруно. — Ты не закончила делать его видимым.
— Мне очень жаль, — с виноватым видом сказала Сильвия. — Я собиралась потереть его всего, но мы сильно торопились. Завтра нужно пойти и закончить. Бедняжка! Сегодня ему, наверно, не достанется ужина.
— Конечно, не достанется, — согласился Бруно. — Никто не станет предлагать косточку собачьему хвосту.
Майн Герр изумлённо переводил взгляд с брата на сестру и обратно.
— Совершенно не понимаю, о чём идёт речь, — сказал он наконец. — Я сбился с пути, но, к счастью, у меня в кармане была карта, и я с ней сверился. Потом я нечаянно уронил перчатку, а этот невидимый Кто-то, который потерся о моё колено, взял и подал её мне!
— Он всегда подаёт! — обрадовался Бруно. — Он очень любит подавать.
Майн Герр был совершенно сбит с толку, и я счёл за лучшее сменить предмет.
— Такие карты, которые можно взять с собой в дорогу, должно быть, здорово облегчают жизнь, — заметил я.
— Вот ещё одна вещь, которую мы переняли у вашего народа, — сказал Майн Герр, — создание карт. Но мы пошли в этом деле гораздо дальше вас. Каков, по-вашему, должен быть наибольший масштаб, чтобы карта стала по-настоящему полезной?
— Примерно шесть дюймов на милю.
— Только шесть дюймов! — воскликнул Майн Герр. — Мы довольно быстро дошли до шести ярдов на милю. Затем мы попробовали сделать карту в сто ярдов на милю. А затем нам пришла в голову самая грандиозная идея! Мы создали такую карту нашей страны, масштаб которой равняется миля на милю!
— И часто вы ею пользуетесь? — спросил я.
— Её ещё ни разу не расстилали, — сказал Майн Герр. — Крестьяне были недовольны. Они сказали, что если такую карту расстелить на всю страну, она скроет солнечный свет! Так что пока мы используем саму страну как её карту, и смело могу вас заверить, действует она преотлично. А теперь позвольте задать вам другой вопрос. Какова наименьшая планета, на которой вы не отказались бы жить?
— Я знаю! — воскликнул Бруно, который внимательно всё слушал. — Я хотел бы жить на малюсенькой-малюсенькой планете, чтобы только хватило места для Сильвии и меня.
— Тогда вам пришлось бы стоять на её противоположных сторонах, — сказал Майн Герр, — и ты бы вообще никогда не увидел своей Сильвии.
— И она не задавала бы мне уроков, — обрадовался Бруно.
— Вы же не хотите сказать, что экспериментировали и в этом направлении? — спросил я Майн Герра.
— Не то чтобы экспериментировали… Не стану утверждать, будто мы ещё и планеты создаём. Но один мой учёный друг, который совершил несколько путешествий на воздушном шаре, клялся мне, что посетил планету столь малую, что мог обойти её вокруг за двенадцать минут! Там произошла великая битва, как раз перед его прилётом, которая закончилась весьма необычно: разбитая армия бежала со всех ног и через несколько минут оказалась лицом к лицу с победившей армией, которая возвращалась домой. Победители были так устрашены, думая что оказались меж двух огней, что сразу сдались. Из-за этого они проиграли битву, хотя на самом деле убили всех солдат противоположной стороны.
— Убитые солдаты не могут бегать, — со знанием дела заметил Бруно.
— «Убили» — это просто так говорится, — ответил Майн Герр. — На той маленькой планете, о которой я рассказываю, пули делаются из мягкого чёрного вещества, которое пачкает всё, чего ни коснётся. Поэтому после битвы остаётся только подсчитать, сколько солдат с каждой стороны было «убито», то есть запачкано сзади, поскольку запачканные спереди не считаются.
— То есть они не считают убитыми тех, кто не побежит, — пояснил я.
— Мой учёный друг придумал кое-что получше. Он указал, что если выстреливать пулями в обратную сторону в облёт планеты, они будут поражать врагов в спину. Тогда худший из помеченных может считаться лучшим солдатом, поэтому самый заляпанный получал Первый приз.
— А как определить, кто из помеченных худший?
— Очень просто. Лучшее из всех попаданий в вас — это, как вы понимаете, попадание вам в грудь, так что худшее, каким вас подстрелили — это в спину.
— Странные люди живут на этой планете! — не удержался я.
— Несомненно, странные! А что страннее всего, так это их образ правления. На вашей планете, как мне говорили, Нация состоит из множества граждан и одного Короля, но на той планете, о которой я рассказываю, Нация состоит из множества королей и одного Гражданина.
— Вы сказали, что вам «рассказывают», как обстоят дела на нашей планете, — перебил я. — Не следует ли из этого, что сами вы — гость с какой-то другой планеты?
Бруно подскочил и захлопал в ладоши.
— Так вы — тот Человечек… ну, с Луны! — закричал он и в ответ на недоумённый взгляд Майн Герра принялся тараторить известный стишок:
«Жил человечек на Луне, жил на Луне, жил на Луне,
Жил человечек на Луне,
И его звали Эйкин Драм.И он играл на черпаке, на черпаке, на черпаке,
И он играл на черпаке,
И его звали Эйкин Драм.На нём колпак из творога, из творога, из творога,
На нём колпак из творога,
И его звали Эйкин Драм.Он был обёрнут в жирный блин, в огромный блин, в горячий блин,
Он был обёрнут в жирный блин,
И его звали Эйкин Драм».
— Мы знаем, что там дальше, — поспешил вмешаться я[3], видя, как смутился Майн Герр.
— Я не с Луны, дитя моё, — уклончиво промямлил старичок. — Но вернёмся к тому, о чём я говорил. Я полагаю, что их образ правления должен устраивать всех. Понимаете, Короли ведь будут издавать законы, противоречащие один другому, так что Гражданин никогда не будет осуждён: что бы он ни сделал, он обязательно поступит в соответствии с каким-нибудь законом.
— И что бы он ни сделал, он обязательно поступит вопреки какому-нибудь закону! — воскликнул Бруно. — Так что его всегда нужно будет наказывать.
В эту минуту мимо проходила леди Мюриел; она услышала последнее слово.
— Никто никого не собирается здесь наказывать! — сказала она, подхватив Бруно на руки. — Это Дом Свободы! Уступите мне детишек на минутку?
— Дети всегда нас покидают, — сказал Майн Герр, когда она увела их, — так что давайте уж мы, старики, будем держаться друг друга. — Он вздохнул. — Да уж. Это сейчас мы старики, но когда-то я и сам был ребёнком; я, по крайней мере, на это надеюсь.
Не очень-то похоже — не мог я отделаться от мысли, глядя на эти косматые седые волосы и длиннющую бороду, — что он когда-либо был ребёнком.
— А молодёжь вам нравится? — спросил я.
— Юноши, — ответил он. — А дети не очень. Мне приходилось обучать юношей… много лет назад… в моём милом Университете!
— Простите, не расслышал его названия, — намекнул я.
— Я его и не называл, — спокойно заметил старичок. — Но если бы и назвал, оно было бы для вас незнакомо. Удивительные вещи я мог бы порассказать вам обо всех передрягах, которые случились там на моих глазах! Но боюсь, это вас утомит.
— Вовсе нет! — возразил я. — Умоляю, расскажите! Что за передряги?
Но старичок, по-видимому, не имел охоты отвечать на вопросы; ему больше нравилось задавать их.
— Растолкуйте мне, — попросил он, от волнения кладя свою руку поверх моей, — растолкуйте мне кое-что. Я ведь чужак на вашей земле, и я так мало знаком с вашими методами обучения; но что-то говорит мне, что мы дальше вас продвинулись в вечном круговороте развития, и что множество теорий, которые мы испытали и признали негодными, вы также испытаете и даже с ещё более неистовым задором, чтобы обнаружить их негодность, только с горшим отчаянием!
Странно было видеть, как его черты, пока он говорил и слова его текли всё более свободно, образуя нешуточные периоды красноречия, начали светиться внутренним светом, а весь его облик на глазах преобразился, словно бы в единый миг он стал лет на пятьдесят моложе.
.
|
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА: [1] Пер. В. С. Давиденковой-Голубевой. Прибывший издалека в эту чужую для него страну, Майн Герр, как ни странно, уже цитирует Шекспира (поэма «Страстный пилигрим», XII). [2] Противопожарная система подобного типа известна в подлинной истории английского театра. Её изобретателем является Шеридан. Вот как описывает современный биограф знаменитого драматурга первую (и последнюю?) демонстрацию этой противопожарной системы. «21 апреля 1794 года состоялось открытие нового Друри-Лейнского театра. Давали „Макбета“ (с Кемблом и миссис Сиддонс в главных ролях) и «Разоблачённую девственницу». Но ни игра Кембла, ни исполнение миссис Сиддонс не произвели на публику такого сильного впечатления, как эпилог, прочитанный миссис Поп и содержащий следующие строки: „Сейчас, друзья, вы убедитесь сами, (Занавес поднимается, и перед изумлённой публикой открывается картина водопада: прыгая через искусственные скалы, разлетаясь брызгами, плещась и играя, низвергаются на сцену бурные потоки. Зрелище этого моря воды, падающей из резервуаров на крыше в огромный бассейн на сцене, призвано наглядно убедить всех присутствующих в том, что, случись такое несчастье, как пожар, администрация сможет не только в один миг потушить огонь, но и устроить в театре настоящее наводнение. Аплодисменты.)» (Шервин Оскар. Шеридан. М., «Искусство». С. 230. Пер. В Воронина.) [3] Вновь начало песенки из корпуса «Рифмы Матушки Гусыни». . |
____________________________________________________
Пересказ Александра Флори (2001, 2011):
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ЛУНАТИК
Дети охотно вошли. Вместе с ними и я приблизился к углу, где стоял Мин Херц.
– Вас не раздражает самоуверенная молодежь? – спросил я.
– «И старческой любви позорней сварливый старческий задор!» – бодро процитировал кого-то старец, улыбаясь приветливо, как только можно. – Посмотрите на меня, деточки. Похож ли я, по-вашему, на задорную старость?
На первый взгляд, он напоминал старого Профессора – пожалуй, только немного моложе. Но вблизи я с тревогой почувствовал, что он значительно старше. Он будто глядел на нас из прошлого века – или даже веков.
– Не знаю, какой вы там старик, – ответил Бруно, очарованный ласковым голосом собеседника. – Вам, может быть, года восемьдесят три?
– Вы совершенно правы – может! – ответил Мин Херц.
– Он угадал или нет? – спросил я.
– По некоторым причинам, – мягко ответил Мин Херц, – я не склонен называть точные имена, места и даты. Могу сказать только, что период жизни между ста и шестьюдесятью пятью – то же самое, что и между ста и семьюдесятью пятью.
– Но почему же? – спросил я.
– А вот почему. Возьмем для примера плавание. Вы не можете считать его просто безобидным развлечением, если знаете, что люди иногда тонут – причем все равно где. Но ведь вам точно так же известно, что между названными возрастами люди обычно умирают. Вывод: эти возрасты одинаковы. Вот поэтому я их и не различаю и умалчиваю о деталях.
– Похоже, я догадываюсь, что вы имеете в виду, – ответил я. – Но, может быть, вы сравниваете несопоставимые вещи? Разве люди перестанут тонуть оттого, что вы не будете говорить об утопленниках?
– В моей стране, – ответил Мин Херц, – никто не говорит об этом. И никто не тонет.
– Может быть, там нет глубоких водоемов? – поинтересовался я.
– Напротив – множество! – вскричал он. – Но мы никогда не тонем. Ведь мы легче воды. Я вижу, вас это удивляет, так что позвольте дать вам разъяснение. Предположим, вы хотите вывести особую породу голубей… Вы понимаете?
– Думаю, что да, – сказал я. – У нас это называется искусственным отбором.
– Ну, вот! – радостно кивнул собеседник. – Вы можете выводить голубей, а мы точно так же выводим таких легковесных людей, которые не тонут в воде.
– Значит, они не утонут в море?
– О никогда! В море им ничего не грозит. Иное дело – театр.
– Но что с ними может случиться в театре? – изумился я.
– Театры у нас расположены под землей, – ответил Мин Херц. – И там же находятся огромные резервуары воды. Если вдруг вспыхнет пожар, то вода автоматически выливается и заполняет театр до самого пола. Надо же как-то бороться с огнем! – пояснил он.
– Но зачем же таким образом бороться со зрителями? – спросил я. – Почему бы не использовать железный занавес?
– Это второстепенный вопрос, – небрежно ответил Мин Херц. – Хотя идея интересная… Но главное – не это. Главное – зрители всегда легче воды, хоть тонут, хоть нет. Мы еще не вывели породу людей легче воздуха. Но мы не теряем надежды и, может быть, в следующем тысячелетии…
– А чево будет с людями, которые окажутся тяжелыми? – спросил Бруно, явно заинтересованный.
Мин Херц, как будто не расслышав его, продолжал:
– … мы достигнем прогресса и в этом. И еще во многом другом. Мы, например, изобретем трости, которые будут летать за вами по воздуху. Мы уже создали невесомую вату. О, вы и не представляете, какой это полезный предмет.
– Но чем же? – изумился я.
– Как?! – удивился уже он. – Если вы что-то упакуете в такую вату, ваша посылка или бандероль будет весить меньше, чем ничего.
– Но как же вы узнаете, сколько вам за нее платить? – спросил я.
– В этом вся прелесть! Как точно вы изволили выразиться! – восторженно воскликнул Мин Херц. – Именно вам! Не вы платите почте – она вам доплачивает. Вот я, например, все время получаю по пять шиллингов.
– И правительство не возражает?
– А что оно может возразить! – спросил Мин Херц. – Если оно признает, что за письмо, которое весит на фунт больше, вы доплачиваете три пенса, то оно должно точно так же признать, что за письмо, которое весит на фунт меньше, следует доплачивать вам.
– Да, это идеальное изобретение…
– Ну, не совсем, у него есть и недостатки, – признал Мин Херц. – Вот вчера я купил шляпу, упаковал ее в вату – так шляпа улетела!
– И очень далеко, – подтвердил Бруно. – Мы с Сильви ее видели. Вы шли, а она летала высоко над вами, правда, Сильви?
– Я думаю, вы видели что-то другое, – сказал Мин Херц. – мне показалось, что собирается дождь, и я надел шляпу на свою трость – как зонтик. И когда я вышел из дому, меня застиг… – тут он обернулся ко мне. – Что меня застигло вместо дождя, как вы думаете?
– Ливень? – догадался Бруно.
– Нет, – ответил Мин Херц. – Это был собачий хвост без собаки. Что-то потерлось о мои моги. Я посмотрел вниз, но не увидел ничего, зато передо мной был собачий хвост, и он покачивался в воздухе.
– Вот, Сильви! – укоризненно сказал Бруно. – Ты не смогла таки сделать его видимым полностью!
– Жалко, – сказала Сильви. – Мы, наверное, поспешили. Завтра закончим. Бедный! Догадаются ли его покормить сегодня?
– Конечно, не догадаются, – сказал Бруно. – Кто же кормит собачий хвост!
Мин Херц смотрел на них изумленно.
– Я чего-то не понимаю. Я сбился с пути, развернул свою карту, а в это время что-то потерлось о мои ноги…
– Еще бы! – подтвердил Бруно. – Он же такой ласковый!
Мин Херц изумился еще больше. Тогда я предложил иную тему для разговора:
– Какая интересная карта!
– Вот еще одно изобретение нашего народа – картография! – с гордостью ответил Мин Херц. – Какие карты у вас считаются наиболее удобными?
– Я думаю, в масштабе шесть дюймов – миля, – ответил я.
– И только-то! – воскликнул Мин Херц. – А у нас шесть ярдов – миля! Но это для начала. Потом мы перешли к масштабу сто ярдов – миля. Но и это не предел. Скоро мы сделаем карту страны в масштабе миля – к миле.
– Но сколько же места займет такая карта? – спросил я, не подумав.
– Она накроет всю страну, – как ни в чем не бывало ответил Мин Херц. – Впрочем, наше население стало возражать: мол, такая карта закроет нас от солнца. И тогда мы решили вместо карты использовать непосредственно территорию страны. Уверяю вас, это даже еще удобнее. А вот теперь позвольте мне задать вопрос. Каков самый маленький из населенных миров?
– А это я знаю! – вскричал Бруно, который внимал каждому слову. – И я бы хотел жить в таком маленьком мире вместе с Сильви. Но только чтобы мы в нем уместились.
– Есть одна такая маленькая планета, – задумчиво сказал Мин Херц. – Но и там, если вы станете с противоположной стороны, то, может быть, не увидите свою сестру вообще.
– И еще чтобы я не видел никаких уроков, – воодушевился Бруно.
– Но вы же не хотите, чтобы молодой человек опробовал все это на собственном опыте! – поспешил вмешаться я.
– А почему бы нет? Ладно, пусть не на собственном. Я не настаиваю, что и сам видел такую планету. Но вот мой друг, который летал на монгольфьере, уверяет, что видел. Ее можно было обогнуть всю за двадцать минут! Как раз перед его появлением там произошло большое сражение, которое закончилось довольно необычно для нас. Одна армия спасаясь бегством от другой, ворвалась ей в тыл. И победители тут же сдались! А кто не сдался, те были убиты: они все до единого бежали!
– Убитые солдаты не могут бежать, – глубокомысленно возразил Бруно.
– Убиты – условный термин, – пояснил Мин Херц. – На этой планете пули отливают из мягкого материала и начиняют их чернилами. Такие пули марают все, чего коснутся. Они специально предназначены для стрельбы в спину.
– Значит, если бы эти люди не бежали, – предположил я, – они бы не оказались убитыми?
– Так можно было бы сказать, – ответил Мин Херц. – Но один мой ученый друг придумал нечто получше. Он предложил стрелять в противоположную сторону. Тогда пули, обогнув планету, поразят врагов в спину и замарают их в любом случае. Скажу вам больше: в этой ситуации лучшими стрелками оказываются мазилы!
– Но как вы определяете, кто… мажет лучше всех? – поинтересовался я.
– Легче легкого, – сказал Мин Херц. – Тот, кто поразил стоящего позади него.
– Какие странные люди живут на этой маленькой планете, – сказал я.
– Страннее, чем вы даже думаете, – подтвердил Мин Херц. – А какова их политическая система! На этой планете множество подданных и только один король. А на больших планетах, говорят, королей много…
– Судя по этому, говорят, вы с другой планеты? – предположил я.
Бруно захлопал в ладоши:
– Так вы лунатик?
Мин Херц был озадачен.
– Я не совсем лунатик, дитя мое, – ответил он двусмысленно. – Но вернемся к нашим…м-нэ… к нашей теме. Политическое устройство больших планет неудобно. Когда короли издают законы, противоречащие один другому, они уже не могут никого наказать, потому что преступник все равно подчиняется какому-нибудь закону.
– Так да не так! – возразил Бруно. – Ведь он точно так же не подчиняется какому-нибудь закону, и его можно наказывать!
– Ну, нет! – воскликнула Леди Мюриэл. Она как раз проходила мимо и услышала последние слова.
Подхватив на руки Бруно, она сказала:
– Здесь никто не будет наказан. Здесь разрешается делать все.
И обратилась ко мне:
– Вы отпустите их на минутку со мной?
– Видите, – обернулся ко мне Мин Херц. – Молодежь покидает нас. Нет, нам, старикам, лучше держаться друг друга.
Он вздохнул.
– И все же я когда-то был ребенком.
В это трудно было поверить.
– А вы любите детей? – спросил я.
– Ну, это не дети в точном смысле, – ответил он. – Когда-то давным-давно я преподавал молодым людям в моем старом добром университете.
– Простите, я не расслышал – в каком университете? – сделал я тонкий намек.
– В старом добром, – ответил старик. – Большего я не скажу. А мог бы! Но вас бы утомил этот рассказ.
– Нет, умоляю вас, продолжайте! – воскликнул я.
Но старец не был расположен отвечать на вопросы. Он предпочел их задавать:
– Расскажите, пожалуйста, – я ведь не местный, – о вашей системе образования. Мы развивались методом проб и ошибок и пришли к выводу, что потерпели неудачу. Быть может, и вы станете развиваться тем же путем – но с большим рвением. И тоже потерпите неудачу – но еще более сокрушительную?
И странно было видеть, как он воодушевился и помолодел, и озарился каким-то внутренним сиянием.
.
____________________________________________________
***