Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»
<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>
Рис. (здесь и далее) — Льюиса Кэрролла (1864).
(больше иллюстраций см. в «Галерее Льюиса Кэрролла»)
ОРИГИНАЛ на английском (1864):
Chapter 1
Alice was beginning to get very tired of sitting by her sister on the bank, and of having nothing to do: once or twice she had peeped into the book her sister was reading, but it had no pictures or conversations in it, and where is the use of a book, thought Alice, without pictures or conversations? So she was considering in her own mind, (as well as she could, for the hot day made her feel very sleepy and stupid,) whether the pleasure of making a daisy-chain was worth the trouble of getting up and picking the daisies, when a white rabbit with pink eyes ran close by her.
There was nothing very remarkable in that, nor did Alice think it so very much out of the way to hear the rabbit say to itself «dear, dear! I shall be too late!» (when she thought it over afterwards, it occurred to her that she ought to have wondered at this, but at the time it all seemed quite natural); but when the rabbit actually took a watch out of its waistcoat-pocket, looked at it, and then hurried on, Alice started to her feet, for it flashed across her mind that she had never before seen a rabbit with either a waistcoat-pocket or a watch to take out of it, and, full of curiosity, she hurried across the field after it, and was just in time to see it pop down a large rabbit-hole under the hedge. In a moment down went Alice after it, never once considering how in the world she was to get out again.
The rabbit-hole went straight on like a tunnel for some way, and then dipped suddenly down, so suddenly, that Alice had not a moment to think about stopping herself, before she found herself falling down what seemed a deep well. Either the well was very deep, or she fell very slowly, for she had plenty of time as she went down to look about her, and to wonder what would happen next. First, she tried to look down and make out what she was coming to, but it was too dark to see anything: then, she looked at the sides of the well, and noticed that they were filled with cupboards and book-shelves: here and there were maps and pictures hung on pegs. She took a jar down off one of the shelves as she passed: it was labelled «Orange Marmalade», but to her great disappointment it was empty: she did not like to drop the jar, for fear of killing somebody underneath, so managed to put it into one of the cupbards as she fell past it.
«Well!» thought Alice to herself, «after such a fall as this, I shall think nothing of tumbling down stairs! How brave they’ll all think me at home! Why, I wouldn’t say anything about it, even if I fell off the top of the house!» (which was most likely true.)
Down, down, down. Would the fall never come to and end? «I wonder how many miles I’ve fallen by this time?» said she aloud, «I must be getting somewhere near the centre of the earth. Let me see: that would be four thousand miles down, I think—» (for you see Alice had learnt several things of this sort in her lessons in the schoolroom, and though this was not a very good opportunity of showing off her knowledge, as there was no one to hear her, still it was good practice to say it over,) «yes, that’s the right distance, but then what Longitude or Latitude-line shall I be in?» (Alice had no idea what Longitude was, or Latitude either, but she thought they were nice grand words to say.)
Presently she began again: «I wonder if I shall fall right through the earth! How funny it’ll be to come out among the people that walk with their heads downwards! But I shall have to ask them what the name of the country is, you know, Please, Ma’am, is this New Zealand or Australia?»—and she tried to curtsey as she spoke, (fancy curtseying as you’re falling through the air! do you think you could manage it?) «and what an ignorant little girl she’ll think me for asking! No, it’ll never do to ask: perhaps I shall see it written up somewhere.»
Down, down, down: there was nothing else to do, so Alice soon began talking again. «Dinah will miss me very much tonight, I should think!» (Dinah was the cat.) «I hope they’ll remember her saucer of milk at tea-time! Oh, dear Dinah, I wish I had you here! There are no mice in the air, I’m afraid, but you might catch a bat, and that’s very like a mouse, you know, my dear. But do cats eat bats, I wonder?» And here Alice began to get rather sleepy, and kept on saying to herself, in a dreamy sort of way «do cats eat bats? do cats eat bats?» and sometimes, «do bats eat cats?» for, as she couldn’t answer either question, it didn’t much matter which way she put it. She felt that she was dozing off, and had just begun to dream that she was walking hand in hand with Dinah, and was saying to her very earnestly, «Now, Dinah, my dear, tell me the truth. Did you ever eat a bat?» when suddenly, bump! bump! down she came upon a heap of sticks and shavings, and the fall was over.
Alice was not a bit hurt, and jumped on to her feet directly: she looked up, but it was all dark overhead; before her was another long passage, and the white rabbit was still in sight, hurrying down it. there was not a moment to be lost: away went Alice like the wind, and just heard it say, as it turned a corner, «my ears and whiskers, how late it’s getting!» She turned the corner after it, and instantly found herself in a long, low hall, lit up by a row of lamps which hung from the roof.
There were doors all round the hall, but they were all locked, and when Alice had been all round it, and tried them all, she walked sadly down the middle, wondering how she was ever to get out again: suddenly she came upon a little three-legged table, all made of solid glass; there was nothing lying upon it, but a tiny golden key, and Alice’s first ideas was that it might belong to one of the doors of the hall, but alas! either the locks were too large, or the key too small, but at any rate it would open none of them. However, on the second time round, she came to a low curtain, behind which was a door about eighteen inches high: she tried the little key in the keyhole, and it fitted! Alice opened the door, and looked down a small passage, not larger than a rat-hole, into the loveliest garden you ever say. How she longed to get out of that dark hall, and wander about among those beds of bright flowers and those cool fountains, but she could not even get her head through the doorway, «and even if my head would go through», thought poor Alice, «it would be very little use without my shoulders. Oh, how I wish I could shut up like a telescope! I think I could, if I only knew how to begin.» For, you see, so many out-of-the-way things had happened lately, that Alice began to think very few things indeed were really impossible.
There was nothing else to do, so she went back to the table, half hoping she might find another key on it, or at any rate a book of rules for shutting up people like telescopes: this time there was a little bottle on it—» which certainly was not there before» said Alice—and tied round the neck of the bottle was a paper label with the words ‘DRINK ME’ beautifully printed on it in large letters.
It was all very well to say «drink me», «but I’ll look first,» said the wise little Alice, «and see whether the bottle’s marked «poison» or not,» for Alice had read several nice little stories about children that got burnt, and eaten up by wild beasts, and other unpleasant things, because they would not remember the simple rules their friends had given them, such as, that, if you get into the fire, it will burn you, and that, if you cut your finger very deeply with a knife, it generally bleeds, and she had never forgotten that, if you drink a bottle marked «poison», it is almost certain to disagree with you, sooner or later.
However, this bottle was not marked poison, so Alice tasted it, and finding it very nice, (it had, in fact, a sort of mixed flavour of cherry-tart, custard, pine-apple, roast turkey, toffy, and hot buttered toast,) she very soon finished it off.
«What a curious feeling!» said Alice, «I must be shutting up like a telescope.»
It was so indeed: she was not only ten inches high, and her face brightened up as it occurred to her that she was now the right size for going through the little door into that lovely garden. First, however, she waited for a few minutes to see whether she was going to shrink any further: she felt a little nervious about this, «for it might end, you know,» said Alice to herself, «in my going out altogether, like a candle, and what should I be like then, I wonder?» and she tried to fancy what the flame of a candle is like after the candle is blown out, for she could not remember having ever seen one. However, nothing more happened, so she decided on going into the garden at once, but, alas for poor Alice! when she got to the door, she found she had forgotten the little golden key, and when she went back to the table for the key, she found she could not possibly reach it: she could see it plainly enough through the glass, and she tried her best to climb up one of the legs of the table, but it was too slippery, and when she had tired herself out with trying, the poor little thing sat down and cried.
«Come! there’s no use in crying!» said Alice to herself rather sharply, «I advise you to leave off this minute!» (she generally gave herself very good advice, and sometimes scolded herself so severely as to bring tears into her eyes, and once she remembered boxing her own ears for having been unkind to herself in a game of croquet she was playing with herself, for this curious child was very fond of pretending to be two people,) «but it’s no use now,» thought poor Alice, «to pretend to be two people! Why, there’s hardly enough of me left to make one respectable person!»
Soon her eyes fell on a little ebony box lying under the table: she opened it, and found in it a very small cake, on which was lying a card with the words ‘EAT ME’ beautifully printed on it in large letters. «I’ll eat,» said Alice, «and if it makes me larger, I can reach the key, and if it makes me smaller, I can creep under the door, so either way I’ll get into the garden, and I don’t care which happens!»
She ate a little bit, and said anxiously to herself, «which way? which way?» and laid her hand on the top of her head to feel which way it was growing, and was quite surprised to find that she remained the same size: to be sure this is what generally happens when one eats cake, but Alice had got into the way of expecting nothing but out-of-the way things to happen, and it seemed quite dull and stupid for things to go on in the common way.
So she set to work, and very soon finished off the cake.
«Curiouser and curiouser!» cried Alice, (she was so surprised that she quite forgot how to speak good English,) «now I’m opening out like the largest telescope that ever was! Goodbye, feet!» (for when she looked down at her feet, they seemed almost out of sight, they were getting so far off,) «oh, my poor little feet, I wonder who will put on your shoes and stockings for you now, dears? I’m sire I ca’n’t! I shall be a great deal too far off to bother myself about you: you must manage the best way you can—but I must be kind to them», thought Alice, «or perhaps they won’t walk the way I want to go! Let me see: I’ll give them a new pair of boots every Christmas.»
And she went on planning to herself how she would manage it: «they must go by the carrier,» she thought, «and how funny it’ll seem, sending presents to one’s own feet! And how odd the directions will look!
Alice’s Right Foot, Esq.
The Carpet,
with Alice’s Love
oh dear! what nonsense I am talking!»
Just at this moment, her head struck against the root of the hall: in fact, she was now rather more than nine feet high, and she at once took up the little golden key, and hurried off to the garden door.
Poor Alice! it was as much as she could do, lying down on one side, to look through into the garden with one eye, but to get through was more hopeless than ever: she sat down and cried again.
«You ought to be ashamed of yourself,» said Alice,»a great girl like you,» (she might well say this,) «to cry in this way! Stop this instant, I tell you!» But she cried on all the same, shedding gallons of tears, until there was a large pool, about four inches deep, all round her, and reaching half way across the hall. After a time, she heard a little pattering of feet in the distance, and dried her eyes to see what was coming.
It was the white rabbit coming back again, splendidly dressed, with a pair of white kid gloves in one hand, and a nosegay in the other. Alice was ready to ask help of any one, she felt so desperate, and as the rabbit passed her, she said, in a low, timid voice, «If you please, Sir—» the rabbit started violently, looked up once into the roof of the hall, from which the voice seemed to come, and then dropped the nosegay and the white kid gloves, and skurried away into the darkness as hard as it could go.
Alice took up the nosegay and gloves, and found the nosegay so delicious that she kept smelling at it all the time she went on talking to herself—«dear, dear! how queer everything is today! and yesterday everything happened just as usual: I wonder if I was changed in the night? Let me think: was I the same when I got up this morning? I think I remember feeling rather different. But if I’m not the same, who in the world am I? Ah, that’s the great puzzle!» And she began thinking over all the children she knew of the same age as herself, to see if she could have been changed for any of them.
«I’m sure I’m not Gertrude,» she said, «for her hair goes in such long ringlets, and mine doesn’t go in ringlets at all—and I’m sure I can’t be Florence, for I know all sorts of things, and she, oh! she knows such a very little! Besides, she’s she, and I’m I, and—oh dear! how puzzling it all is! I’ll try if I know all the things I used to know. Let me see: four times five is twelve, and four times six is thirteen, and four times seven is fourteen—oh dear! I shall never get to twenty at this rate! But the Multiplication Table don’t signify—let’s try Geography. London is the capital of France, and Rome is the capital of Yorkshire, and Paris—oh dear! dear! that’s all wrong, I’m certain! I must have been changed for Florence! I’ll try and say «How doth the little»,» and she crossed her hands on her lap, and began, but her voice sounded hoarse and strange; and the words did not sound the same as they used to do:
«How doth the little crocodile
Improve its shining tail,
And pour the waters of the Nile
On every golden scale!How cheerfully it seems to grin!
How neatly spreads its claws!
And welcomes little fishes in
With gently-smiling jaws!»
«I’m sure those are not the right words», said poor Alice, and her eyes filled with tears as she thought «I must be Florence after all, and I shall have to go and live in that poky little house, and have next to no toys to play with, and oh! ever so many lessons to learn! No! I’ve made up my mind about it: if I’m Florence, I’ll stay down here! It’ll be no use their putting their heads down and saying ‘come up, dear!’ I shall only look up and say «who am I, then? answer me that first, and then, if I like being that person, I’ll come up: if not, I’ll stay down here till I’m somebody else—but, oh dear!» cried Alice with a sudden burst of tears, «I do wish they would put their heads down! I am so tired of being all alone here!»
As she said this, she looked down at her hands, and was surprised to find she had put on one of the rabbit’s little gloves while she was talking. «How can I have done that?» thought she, «I must be growing small again.» She got up and went to the table to measure herself by it, and found that, as nearly as she could guess, she was now about two feet high, and was going on shrinking rapidly: soon she found out that the reason of it was the nosegay she held in her hand: she dropped it hastily, just in time to save herself from shrinking away altogether, and found that she was now only three inches high.
«Now for the garden!» cried Alice, as she hurried back to the little door, but the little door was locked again, and the little gold key was lying on the glass table as before, and «things are worse than ever!» thought the poor little girl, «for I never was as small as this before, never! And I declare it’s too bad, it is!»
At this moment her foot slipped, and splash! she was up to her chin in salt water. Her first idea was that she had fallen into the sea: then she remembered that she was under ground, and she soon made out that it was the pool of tears she had wept when she was nine feet high. «I wish I hadn’t cried so much! said Alice, as she swam about, trying to find her way out, «I shall be punished for it now, I suppose, by being drowned in my own tears! Well! that’ll be a queer thing, to be sure! However, every thing is queer today.» Very soon she saw something splashing about in the pool near her: at first she thought it must be a walrus or a hippopotamus, but then she remembered how small she was herself, and soon made out that it was only a mouse, that had slipped in like herself.
«Would it be any use, now,» thought Alice, «to speak to this mouse? The rabbit is something quite out-of-the-way, no doubt, and so have I been, ever since I came down here, but that is no reason why the mouse should not be able to talk. I think I may as well try.»
So she began: «oh Mouse, do you know how to get out of this pool? I am very tired of swimming about here, oh Mouse!» The mouse looked at her rather inquisitively, and seemed to her to wink with one of its little eyes, but it said nothing.
«Perhaps it doesn’t understand English», thought Alice; «I daresay it’s a French mouse, come over with William the Conqueror!» (for, with all her knowledge of history, Alice had no very clear notion how long ago anything had happened,) so she began again: «ou est ma chatte?» which was the first sentence out of her French lesson-book. The mouse gave a sudden jump in the pool, and seemed to quiver with fright: «oh, I beg your pardon!» cried Alice hastily, afraid that she had hurt the poor animal’s feelings, «I quite forgot you didn’t like cats!»
«Not like cats!» cried the mouse, in a shrill, passionate voice, «would you like cats if you were me?»
«Well, perhaps not,» said Alice in a soothing tone, «don’t be angry about it. And yet I wish I could show you our cat Dinah: I think you’d take a fancy to cats if you could only see her. She is such a dear quiet thing,» said Alice, half to herself as she swam lazily about in the pool, «she sits purring so nicely by the fire, licking her paws and washing her face: and she is such a nice soft thing to nurse, and she’s such a capital one for catching mice—oh! I beg your pardon!» cried poor Alice again, for this time the mouse was bristling all over, and she felt certain that it was really offended, «have I offended you?»
«Offended indeed!» cried the mouse, who seemed to be positively trembling with rage, «our family always hated cats! Nasty, low, vulgar things! Don’t talk to me about them any more!»
«I won’t indeed!» said Alice, in a great hurry to change the conversation, «are you—are you—fond of—dogs?» The mouse did not answer, so Alice went on eagerly: «there is such a nice little dog near our house I should like to show you! A little bright-eyed terrier, you know, with oh! such long curly brown hair! And it’ll fetch things when you throw them, and it’ll sit up and beg for its dinner, and all sorts of things—I can’t remember half of them—and it belongs to a farmer, and he says it kills all the rats and—oh dear!» said Alice sadly, «I’m afraid I’ve offended it again!» for the mouse was swimming away from her as hard as it could go, and making quite a commotion in the pool as it went.
So she called softly after it: «mouse dear! Do come back again, and we wo’n’t talk about cats and dogs any more, if you don’t like them!» When the mouse heard this, it turned and swam slowly back to her: its face was quite pale, (with passion, Alice thought,) and it said in a trembling low voice «let’s get to the shore, and then I’ll tell you my history, and you’ll understand why it is I hate cats and dogs.»
It was high time to go, for the pool was getting quite full of birds and animals that had fallen into it. There was a Duck and a Dodo, a Lory and an Eaglet, and several other curious creatures. Alice led the way, and the whole party swam to the shore.
____________________________________________________
Перевод Нины Демуровой (2005):
ГЛАВА 1
Алисе наскучило сидеть с сестрой без дела на берегу реки; разок-другой она заглянула в книжку, которую читала сестра, но там не было ни картинок, ни разговоров. «Что толку в книжке, — подумала Алиса, — если в ней нет ни картинок, ни разговоров?» Она сидела и размышляла, не встать ли ей и не нарвать ли цветов для венка; мысли ее текли медленно и несвязно — от жары ее клонило в сон. Конечно, сплести венок было бы очень приятно, но стоит ли ради этого вставать? Вдруг мимо пробежал белый кролик с красными глазами.
Конечно, ничего удивительного в этом не было. Правда, Кролик на бегу говорил:
— Ах, боже мой, боже мой! Я опаздываю.
Но и это не показалось Алисе особенно странным. (Вспоминая об этом позже, она подумала, что ей следовало бы удивиться, однако в тот миг все казалось ей вполне естественным.) Но когда Кролик вдруг вынул часы из жилетного кармана и, взглянув на них, помчался дальше, Алиса вскочила на ноги — тут ее осенило: ведь никогда раньше она не видела кролика с часами, да еще с жилетным карманом в придачу! Сгорая от любопытства, она побежала за ним по полю и только-только успела заметить, что он юркнул в нору под зеленой изгородью. В тот же миг Алиса юркнула за ним следом, не думая о том, как она будет выбираться обратно.
Нора сначала шла прямо, ровная, как туннель, а потом вдруг круто обрывалась вниз; не успела Алиса и глазом моргнуть, как начала падать, словно в глубокий колодец. То ли колодец был очень глубок, то ли падала она очень медленно, только времени у нее было достаточно, чтобы оглядеться и поразмыслить, что же будет дальше. Сначала она попыталась разглядеть, что внизу, но там было темно, и она ничего не увидела; тогда она принялась смотреть по сторонам и заметила, что стены колодца были уставлены шкафами и книжными полками; кое-где висели на гвоздиках картины и карты. Пролетая мимо одной из полок, она прихватила с нее банку с вареньем; на банке было написано «Апельсиновое», но — увы! — она оказалась пустой. Алиса побоялась бросить банку вниз — как бы не убить кого-нибудь! — и умудрилась на лету засунуть ее в какой-то шкаф.
«Вот это упала так упала! — думала Алиса. — Мне теперь и с лестницы упасть пара пустяков! А наши решат, что я ужасно смелая. Да свались я хоть с крыши, я бы и то не пикнула!» (Возможно, что так оно и было бы.)
А она все падала и падала. Неужели этому не будет конца?
— Интересно, сколько миль я уже пролетела? — сказала Алиса вслух. — Я, верно, приближаюсь к центру Земли. Дайте-ка вспомнить… Это, кажется, около четырех тысяч миль вниз…
Видишь ли, Алиса выучила кое-что в этом роде на уроках в классной, и, хоть сейчас было не совсем время показывать свои знания — никто ведь ее не слушал, — она никак не могла удержаться.
— Да, так оно и есть, — продолжала Алиса. — Но интересно, на какой же я тогда широте и долготе?
(Сказать по правде, она и понятия не имела о том, что такое широта и долгота, но ей очень нравились эти слова — они звучали так важно и внушительно!)
Помолчав, она начала снова:
— А не пролечу ли я всю Землю насквозь? Вот будет смешно! Вылезаю — а люди ходят вниз головой! Придется мне у них спросить, как называется их страна. «Простите, сударыня, это Австралия или Новая Зеландия?»
И она попробовала сделать реверанс. Можешь себе представить реверанс в воздухе во время падения? Как, по-твоему, тебе бы удалось его сделать?
— А она, конечно, подумает, что я страшная невежда! Нет, не буду никого спрашивать! Может, увижу где-нибудь надпись!
А она все падала и падала. Делать было нечего, и, помолчав, Алиса снова заговорила.
— Дина будет без меня сегодня весь вечер скучать.
Диной звали их кошку.
— Надеюсь, ей не забудут в полдник налить молочка… Ах, Дина, милая, как жаль, что тебя нет со мной! Правда, мышек в воздухе не найдешь, но зато мошек хоть отбавляй! Да-да, милая! Интересно, едят ли кошки мошек?
Тут Алиса почувствовала, что глаза у нее слипаются. Она сонно бормотала:
— Едят ли кошки мошек? Едят ли кошки мошек?
Иногда у нее получалось:
— Едят ли мошки кошек?
Алиса не знала ответа ни на первый, ни на второй вопрос, и потому ей было все равно, как сказать. Она чувствовала, что засыпает; ей уже снилось, что она идет об руку с Диной и озабоченно спрашивает ее: «Признайся, Дина, ты когда-нибудь ела мошек?»
Тут раздался страшный шум — Алиса упала на кучу валежника и стружек.
Она ничуть не ушиблась и вскочила на ноги; взглянула наверх — там было темно, а прямо перед ней тянулся другой коридор, в конце которого мелькнул Белый Кролик. Нельзя было терять ни минуты — Алиса помчалась за ним следом и услышала, как, исчезая за поворотом, Кролик произнес:
— Ах, мои усики! Ах, мои ушки! Как я опаздываю!
Повернув за угол, Алиса очутилась в длинном низком зале, освещенном рядом ламп, которые свисали с потолка.
Дверей в зале было множество, но все оказались заперты; Алиса попробовала открыть их, но, убедившись, что ни одна не поддается, она прошла по залу, с грустью соображая, как ей отсюда выбраться. Вдруг она увидела стеклянный столик на трех ножках; на нем не было ничего, кроме крошечного золотого ключика, и Алиса решила, что это ключ от одной из дверей, но — увы! — то ли замочные скважины были слишком велики, то ли ключик слишком мал, только он не подошел ни к одной, как она ни старалась. Пройдясь по залу во второй раз, Алиса увидела занавеску, которую не заметила раньше, а за ней оказалась маленькая дверца дюймов пятнадцать высотой; Алиса вставила ключик в замочную скважину — и он подошел!
Она открыла дверцу и увидела за ней нору, совсем узкую, не шире крысиной, встала на колени и выглянула в сад удивительной красоты. Ах, как ей захотелось выбраться из темного зала и побродить между яркими цветочными клумбами и прохладными фонтанами! Но она не могла просунуть в нору даже голову. «Даже если б моя голова и прошла, — подумала бедная Алиса, — что толку! Кому нужна голова без плечей? Ах, почему я не складываюсь, как подзорная труба! Если б я только знала, с чего начать, я бы, наверно, сумела».
Видишь ли, в тот день столько было всяких удивительных происшествий, что ничто не казалось ей теперь невозможным.
Сидеть у маленькой дверцы не было никакого смысла, и Алиса вернулась к стеклянному столику, смутно надеясь найти на нем другой ключ или, на худой конец, руководство к складыванию наподобие подзорной трубы; однако на этот раз на столе оказался пузырек.
— Я совершенно уверена, что раньше его здесь не было! — сказала про себя Алиса.
К горлышку пузырька была привязана бумажка, а на бумажке крупными буквами было красиво написано: «ВЫПЕЙ МЕНЯ!»
Это, конечно, было очень мило, но умненькая Алиса совсем не торопилась следовать совету.
— Надо убедиться, что на этом пузырьке нигде нет пометки: «Яд!» — сказала она.
Видишь ли, Алиса начиталась всяких милых историй о том, как дети сгорали живьем или попадали на съедение диким зверям, и эти неприятности происходили с ними потому, что они не желали соблюдать простейших правил, о которых им говорили друзья: если упадешь в огонь, то обожжёшься; если поглубже полоснуть по пальцу ножом, из пальца пойдет кровь; а если разом осушить пузырек с пометкой «Яд!», рано или поздно почти наверняка почувствуешь недомогание. Последнее правило Алиса помнила твердо.
Однако на этом пузырьке никаких пометок не было, и Алиса отпила из него немного. Напиток был очень приятен на вкус — он чем-то напоминал вишневый пирог с кремом, ананас, жареную индейку, сливочную помадку и горячие гренки с маслом — и Алиса выпила его до конца.
* * * * * * * * * * * * * * *
— Какое странное ощущение! — воскликнула Алиса. — Я, верно, складываюсь, как подзорная труба.
И не ошиблась — в ней сейчас было всего десять дюймов росту. Она подумала, что теперь легко пройдет сквозь дверцу в чудесный сад. Но сначала на всякий случай она немножко подождала, чтобы убедиться, что больше не уменьшается, ибо это ее слегка тревожило.
«Если я и дальше буду так уменьшаться, — сказала она про себя, — я могу и вовсе исчезнуть. Сгорю как свечка! Какая я тогда буду, интересно?»
И она постаралась представить себе, как выглядит пламя свечи после того, как свеча потухнет; насколько ей помнилось, такого она никогда не видала.
Однако больше ничего не происходило, и Алиса решила тотчас же выйти в сад. Бедняжка! Подойдя к дверце, она обнаружила, что забыла золотой ключик на столе, а вернувшись к столу, поняла, что ей теперь до него не дотянуться; сквозь стекло она ясно видела снизу лежащий на столе ключик и попыталась взобраться на стол по стеклянной ножке: но ножка была очень скользкая, и все ее усилия были напрасны. Выбившись из сил, бедная Алиса села на пол и заплакала.
— Ну, хватит! — строго приказала она себе немного спустя. — Слезами горю не поможешь. Советую тебе сию же минуту перестать!
Она всегда давала себе хорошие советы, а порой нещадно ругала себя так, что глаза ее наполнялись слезами; однажды она даже попыталась отшлепать себя по щекам за то, что была к себе слишком сурова, играя в одиночку партию в крокет. Эта глупышка очень любила притворяться двумя разными девочками сразу. «Но сейчас это уже при всем желании невозможно! — подумала бедная Алиса. — Меня и на одну-то едва хватает!»
Вскоре она заметила под столом маленькую коробочку из черного дерева; она открыла ее и увидела крошечный пирожок, на котором лежала карточка со словами, красиво выписанными крупными буквами: «СЪЕШЬ МЕНЯ!»
— Я так и сделаю, — сказала Алиса. — Если при этом я вырасту, я достану ключик, а если уменьшусь — пролезу под дверь. Мне бы только попасть в сад, а как — все равно!
Она откусила от пирожка и с тревогой промолвила:
— Расту или уменьшаюсь? Расту или уменьшаюсь?
Руку Алиса при этом положила на макушку, чтобы чувствовать, что с ней происходит, но, к величайшему ее удивлению, она не стала ни выше ни ниже. Конечно, так всегда и бывает, когда ешь пирожки, но Алиса успела привыкнуть к тому, что вокруг происходит одно только удивительное; ей показалось скучно и глупо, что все опять пошло по-прежнему.
Она откусила еще кусочек и вскоре съела весь пирожок.
* * * * * * * * * * * * * * *
— Все страньше и страньше! — вскричала Алиса. От изумления она забыла, как нужно правильно говорить. — А теперь я раздвигаюсь, словно огромная подзорная труба. Прощайте, ноги!
(В эту минуту она как раз взглянула на ноги и увидела, как стремительно они уносятся вниз. Еще мгновение — они и вовсе скроются из виду.)
— Бедные мои ножки! Кто же вас теперь будет обувать? Кто натянет на вас чулки? Мне же до вас теперь, мои милые, не достать. Мы будем так далеко друг от друга, что мне будет совсем не до вас… Придется вам обходиться без меня.
Тут она призадумалась.
«Все-таки надо быть с ними поласковее, — сказала она про себя. — А то еще возьмут и пойдут не в ту сторону. Ну ладно! На Рождество буду посылать им в подарок новые ботинки».
И она принялась строить планы.
«Придется отправлять их с посыльным, — думала она. — Вот будет смешно! Подарки собственным ногам! И адрес какой странный!
ГОСПОЖЕ ПРАВОЙ НОГЕ,
НА КОВЕР,
С ПРИВЕТОМ ОТ АЛИСЫ».
— Ну что за вздор я несу!
В эту минуту она ударилась головой о потолок — ведь она вытянулась футов до девяти, не меньше, — схватила со стола золотой ключик и побежала к двери в сад.
Бедная Алиса! Разве могла она теперь пройти в дверцу? Ей удалось лишь заглянуть в сад одним глазком — и то пришлось лечь для этого на пол. Надежды на то, чтобы пройти в нору, не было никакой. Она уселась на пол и снова расплакалась…
— Стыдись, — сказала себе Алиса немного спустя. — Такая большая девочка (тут она, конечно, была права) — и плачешь! Сию же минуту перестань, слышишь?
Но слезы лились ручьями, и скоро вокруг нее образовалась большая лужа дюйма в четыре глубиной — вода разлилась по полу и уже дошла до середины зала. Немного спустя вдалеке послышался топот маленьких ног. Алиса вытерла глаза и стала ждать. Это возвращался Белый Кролик. Одет он был парадно, в одной руке держал пару лайковых перчаток, а в другой — букетик цветов.
Алиса готова была обратиться за помощью к кому угодно. Когда Кролик пробежал мимо, она робко прошептала:
— Простите, сэр…
Кролик подпрыгнул, глянул на потолок, откуда, как ему показалось, раздался голос, уронил перчатки и букетик, метнулся прочь и тут же исчез в темноте.
Алиса подняла букетик и перчатки; букетик был такой милый, что она не переставая нюхала его, пока говорила:
— Нет, вы только подумайте! Какой сегодня день странный! А вчера все было как обычно! Может быть, это я изменилась за ночь? Дайте-ка вспомнить: сегодня утром, когда я встала, я это была или не я? Кажется, уже немножко не я. Но если это так, то кто же я в таком случае? Вот загадка!
И она принялась перебирать в уме подружек, которые были с ней одного возраста, — уж не превратилась ли она в одну из них?
— Во всяком случае, я не Гертруда! — сказала она решительно. — У нее волосы завиваются в локоны, а у меня нет! И уж, конечно, я не Флоренс! Я столько всего знаю, а она совсем ничего! И вообще, она это она, а я это я! Как все непонятно! А ну-ка проверю, помню я то, что знала, или нет. Значит, так: четырежды пять — двенадцать, четырежды шесть — тринадцать, четырежды семь — четырнадцать… Нет, так я до двадцати никогда не дойду! Ну ладно, таблица умножения — это еще ничего не значит! Попробую географию! Лондон — столица Франции, а Рим — столица Йоркшира, а Париж… нет, все не так, все неправильно! Верно, я превратилась во Флоренс… Попробую прочитать «Как дорожит…»
Она сложила руки на коленях и начала. Но голос ее зазвучал как-то странно, будто кто-то другой хрипло произносил за нее совсем другие слова:
Как дорожит своим хвостом
Малютка-крокодил!
Урчит и вьется над песком,
Прилежно пенит Нил!
Как он умело шевелит
Опрятным коготком!
Как рыбок он благодарит,
Глотая целиком!
— Слова совсем не те! — молвила бедная Алиса, и глаза у нее наполнились слезами. — Значит, я все-таки Флоренс! Придется мне теперь жить в их тесном домишке. И игрушек у меня совсем не будет! Зато уроки придется учить без конца. Ну что ж, решено, если я Флоренс, останусь здесь навсегда. Пусть тогда приходят, свешивают головы вниз, зовут: «Поднимайся, милочка, к нам!» Я на них только посмотрю и скажу: «Ответьте мне сначала, кто я! Если мне это понравится, я поднимусь, а если нет — останусь здесь, пока не превращусь в кого-нибудь другого!»
Тут слезы брызнули у нее из глаз.
— Почему за мной никто не приходит? Мне надоело сидеть здесь одной!
С этими словами Алиса глянула вниз и, к своему удивлению, заметила, что, пока говорила, натянула на одну руку крошечную перчатку Кролика. «Как это мне удалось? — подумала она. — Видно, я опять уменьшаюсь!»
Алиса встала и подошла к столику, чтобы выяснить, какого она теперь роста; судя по всему, в ней было не больше двух футов, и она продолжала стремительно уменьшаться; вскоре она поняла, что виной тому букетик, который она держит в руках, и тут же швырнула его на пол. И хорошо сделала — а то могла бы и вовсе исчезнуть! Теперь в ней было всего три дюйма росту.
— А теперь — в сад! — вскричала Алиса и подбежала к дверце, но дверца опять была заперта, а золотой ключик так и лежал на стеклянном столе.
«Час от часу не легче! — подумала бедная Алиса. — Такой крошкой я еще не была ни разу! Плохо мое дело! Хуже некуда…»
Тут она поскользнулась и — бух! шлепнулась в воду. Вода была соленая на вкус и доходила ей до подбородка. Сначала она подумала, что каким-то образом упала в море, но потом поняла, что упала в лужу слез, которую сама же и наплакала, когда была ростом в девять футов. «Ах, зачем я так ревела! — сокрушалась Алиса, плавая кругами и пытаясь понять, в какой стороне берег. — Вот будет странно, если я утону в собственных слезах. Впрочем, сегодня все странно».
Вскоре она услышала какой-то плеск неподалеку и поплыла туда, чтобы узнать, кто это там плещется. Сначала она решила, что это морж или гиппопотам, но потом вспомнила, какая она теперь крошка, и, вглядевшись, увидала всего лишь мышь, которая, видно, также упала в воду.
«Заговорить с ней или нет? — подумала Алиса. — Кролик меня очень удивил, да и со мной здесь что-то происходит, но, может, мышь умеет говорить? Во всяком случае, попытаться стоит!»
И она начала:
— О Мышь! Не знаете ли вы, как выбраться из этой лужи? Мне так надоело здесь плавать, о Мышь!
Мышь взглянула на нее с недоумением и легонько ей подмигнула (так, во всяком случае, показалось Алисе), но не сказала в ответ ни слова.
«Может, она по-английски не понимает? — подумала Алиса. — Вдруг она француженка родом? Приплыла сюда вместе с Вильгельмом Завоевателем…»
Алиса, конечно, знала историю, но не очень ясно представляла себе, что когда происходило. И она опять начала:
— Ou est ma chatte?[1]
В учебнике французского языка эта фраза стояла первой. Мышь подпрыгнула и затрепетала от ужаса.
— Простите! — быстро сказала Алиса, видя, что обидела бедного зверька. — Я забыла, что вы не любите кошек.
— Не люблю кошек? — взвизгнула пронзительно Мышь. — А ты бы их на моем месте любила?
— Наверно, нет, — попробовала успокоить ее Алиса. — Прошу вас, не сердитесь! Жаль, что я не могу показать вам нашу Дину. Если б вы только ее видели, вы бы, по-моему, кошек полюбили. Она такая милая, такая спокойная, — задумчиво произнесла Алиса, лениво плавая в соленой воде. — Сидит себе у камина, мурлычет и умывается. И такая мягкая — так и хочется ее погладить! А как ловит мышей!.. Ах, простите, пожалуйста!
Шерстка у Мыши стала дыбом — Алиса поняла, что оскорбила ее до глубины души.
— Я вас обидела? — спросила Алиса.
— Обидела?! — возмутилась Мышь. — У нас в семье всегда ненавидели кошек. Низкие, гадкие, вульгарные твари! Не говорите со мной о них!
— Хорошо, хорошо! — согласилась Алиса, торопясь перевести разговор. — А… собаки… вам нравятся?
Мышь промолчала.
— Рядом с нами живет такой милый песик, — радостно продолжала Алиса. — Мне бы очень хотелось вас с ним познакомить! Маленький терьер! Глазки у него блестящие, а шерстка коричневая, длинная и волнистая! Бросишь ему что-нибудь, он тотчас несет назад, а потом сядет на задние лапки и просит, чтобы ему дали косточку. Чего только он ни делает — всего не упомнишь! Хозяин у него фермер, он говорит: этот песик всех крыс в округе перебил и всех мыш… Ах, боже мой! — печально промолвила Алиса. — По-моему, я ее опять обидела!
Мышь изо всех сил плыла от нее прочь, по воде даже волны пошли.
— Мышка, милая! — ласково позвала ее Алиса. — Прошу вас, вернитесь. Если кошки и собаки вам не по душе, я о них больше ни слова не скажу!
Услышав это, Мышь повернула и медленно поплыла назад. Она страшно побледнела. («От гнева!» — подумала Алиса.)
— Вылезем на берег, — сказала Мышь тихим, дрожащим голосом, — и я расскажу тебе мою историю. Тогда ты поймешь, за что я ненавижу кошек и собак.
И в самом деле, надо было вылезать. Лужа была полна всяких птиц и зверей, упавших в нее. Там были Робин Гусь, Птица Додо, Попугайчик Лори, Орленок Эд и всякие другие удивительные существа. Алиса поплыла вперед, и все потянулись за ней к берегу.
|
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА: 1 — Где моя кошка? (франц.)
|
____________________________________________________
Перевод Татьяны Климентьевой (2015):
Глава 1.
Рождественский подарок дорогой малышке в память о летнем дне
Алиса утомилась сидеть рядом с сестрой на склоне реки, от безделья она разок-другой заглянула в книжку, которую читала её сестра, но там не оказалось ни картинок, ни разговоров. «Какой толк в книжке, – подумала Алиса, – без картинок и разговоров?» И она начала прикидывать в уме, несмотря на то, что из-за жары она чувствовала себя сонной и глупой, не подняться ли и не нарвать ли маргариток для плетения венка, как вдруг мимо пробежал белый кролик с красными глазками.
Алисе ничуть не показалось это странным, даже когда кролик пробормотал на бегу:
– Ах, боже мой, боже мой! Я страшно опаздываю!
Размышляя над этим позже, Алиса подумала, что ей следовало бы удивиться, но в тот момент всё казалось естественным. Когда же кролик извлёк часы из жилетного кармана и, взглянув на них, побежал дальше, Алиса вскочила на ноги, потому что до неё вдруг дошло, что она никогда раньше не видела кролика с жилетным карманом, да ещё с часами! Сгорая от любопытства, она помчалась вслед за ним по полю и успела лишь заметить, как тот юркнул в нору под зелёной изгородью. Алиса нырнула следом, даже не задумываясь, как придётся выбираться оттуда.
Поначалу нора шла прямо и ровно, будто туннель, а потом вдруг обрывалась. Алиса не успела и глазом моргнуть, как уже летела, похоже, в глубокий колодец. То ли колодец был очень глубок, то ли падала она медленно, только времени оказалось вдоволь, чтобы осмотреться и подумать, что её ждёт впереди. Она силилась рассмотреть, что там внизу, но из-за темноты ничего не видела; тогда она огляделась по сторонам и тут заметила, что стены колодца утыканы шкафами с посудой и книгами, иногда встречались висевшие на кольях картины и карты. Пролетая мимо одной из таких полок, Алиса выхватила банку, на которой было написано: «Апельсиновый джем», однако, к великому огорчению Алисы, банка оказалась пуста. Не решаясь её выбросить (вдруг убьёт кого-то внизу), Алиса изловчилась и на лету впихнула банку в шкаф.
– Отлично! – воскликнула она. – После такого падения теперь мне и лестница не страшна. А дома подумают, что я удивительно смелая. Да чего уж там, я не пикну, даже если с крыши дома свалюсь! (Что весьма походило на правду.)
Вниз, вниз, вниз. Неужели падению не будет конца?
– Интересно, сколько миль я уже пролетела? – подумала Алиса вслух. – Должно быть, я уже приближаюсь к центру Земли. Давай-ка вспомним… Шесть с половиной тысяч километров, кажется.
(Алиса учила нечто подобное на уроках в классе, только сейчас момент был не очень подходящий для того, чтобы хвастаться знаниями, ведь слушать-то её всё равно было некому. И всё-таки повторение – мать учения.)
– Да, кажется именно такое расстояние. А на какой, интересно, долготе или широте я нахожусь?
Алиса понятия не имела, что такое долгота или широта, просто слова звучали довольно важно.
И она продолжила:
– Интересно, реально ли провалиться сквозь землю? Вот смешно будет оказаться среди людей, которые ходят вверх ногами. Мне ж придётся спросить, что это за страна у них такая: «Ах, простите, сударыня, это Новая Зеландия или Австралия?»
И Алиса попробовала присесть в реверансе (представляете, реверанс во время падения, а у вас бы получилось такое сделать?).
– И вот она подумает, что я дурно воспитанная девочка! Нет, спрашивать я ничего не буду. Может, где-то просто надпись увижу!
Вниз, вниз, вниз. Совершенно нечем было заняться, так что Алиса снова заговорила сама с собой.
– Дина будет очень скучать по мне сегодня.
Диной звали её кошку.
– Надеюсь, ей подадут блюдце с молоком во время чаепития! Ах, моя дорогая Дина, как мне хочется, чтобы ты оказалась со мною рядом! Здесь, в воздухе, нет обычных тебе мышей, но ты могла бы поймать летучую мышь, а она, кстати, очень похожа на обычную. Но вот вопрос: едят ли кошки летучих мышей?
Алису тем временем стало клонить в сон, но она продолжала бормотать уже в полудрёме: «Едят ли кошки летучих мышей?», «Едят ли летучих мышей кошки?», а иногда: «Едят ли кошек летучие мыши?».
Алиса была не в силах ответить ни на один вопрос, поэтому задавать их более не имело смысла. Она почувствовала, что засыпает, и ей даже снилось, что она идёт под ручку с Диной и говорит ей всерьёз: «А теперь, дорогая моя Дина, скажи мне правду. Ты когда-нибудь ела летучих мышей?».
Неожиданно раздался грохот – ба-бах! – это Алиса приземлилась на валежник со стружками; на этом падение её закончилось.
Алиса ничуть не ушиблась, она тотчас вскочила и посмотрела вверх, но там было очень темно; впереди оказался ещё один длинный коридор, а вдали маячила фигурка белого кролика. Нельзя было терять ни минуты. Алиса помчалась со всех ног, но лишь успела расслышать, как кролик, сворачивая за угол, говорит: «Ах, мои ушки! Ах, мои усики! Я очень опаздываю!».
Алиса нырнула за угол вслед за кроликом и оказалась в длинном низком зале, освещённом рядом ламп, свисавших со свода крыши.
Дверей было множество, но все закрыты, тогда Алиса прошлась по всему периметру и убедилась в этом, подёргав каждую дверь, потом вышла на середину зала – печальная и в раздумьях, как же ей отсюда выбраться. Вдруг она увидела стеклянный столик на трёх ножках, сверху лежал золотой ключик; и первая мысль у Алисы была, что, возможно, этот ключик подойдёт к одной из дверей в зале. Но увы! То ли замки были слишком большие, то ли ключик был очень маленький, ни одну дверь открыть так и не удалось.
Однако при повторном обходе обнаружилась занавеска, за ней была дверца около полуметра в высоту. Алиса сунула золотой ключик в замочную скважину, и – вот удача! Ключик подошёл! Алиса открыла дверцу и заглянула сквозь проём – не больше крысиной норы – в сад, который оказался неожиданно красивым. Алисе сразу очень захотелось выбраться из тёмного зала и бродить среди тех прохладных фонтанов и клумб с яркими цветами, однако пролезть в дверной проём никак не получалось, даже одной только головой. «Не удаётся, – подумала бедная Алиса. А если бы голова пролезла, то от неё не было бы толку никакого – без плеч-то. Ах, как хочется уметь складываться наподобие подзорной трубы! Уверена, у меня бы получилось, если б только я знала, с чего начать».
В последнее время произошло столько всего необычного, что Алисе теперь казалось, что всё возможно.
Делать, однако, было нечего, поэтому она вернулась, чтобы найти другой ключ или, если повезёт, руководство по складыванию людей наподобие подзорной трубы. На столе, однако, оказалась маленькая бутылочка («Уверена, раньше её не было», – подумала Алиса), с горла бутылочки свисала бумажная бирка с красиво написанными словами: «ВЫПЕЙ МЕНЯ!».
– Легко сказать, выпей меня! Нет уж, сначала я хочу убедиться, – молвила умудрённая опытом Алиса, – нет ли где надписи, что это яд.
Ей доводилось читать несколько милых историй о детях, которые обгорели или были съедены дикими зверями, и прочих ужасах, а всё потому, что дети не помнили простые правила, которым учили их друзья, например, если сунешься в огонь, то обожжёшься, а если глубоко резанёшь по пальцу ножом, то обязательно хлынет кровь, и ещё Алиса никогда не забывала, что если выпьешь из бутылочки с надписью «яд», то, конечно, навредишь своему здоровью.
На этот раз, однако, такой надписи не было, поэтому Алиса чуточку попробовала, вкус оказался отменный (напоминал сразу всё: вишнёвый пирог с заварным кремом, ананас, жареную индейку, ирис «Кис-кис» и горячие тосты с маслом), поэтому она весьма скоро выпила бутылочку до дна.
* * * * * *
– Какое странное чувство! – призналась Алиса. – Должно быть, я уже складываюсь, как подзорная труба.
Так оно и оказалось, она уменьшилась до двадцати пяти сантиметров. Её вдруг осенило: с таким ростом она легко пройдёт в ту дверь и окажется наконец в чудесном саду. Алиса подождала немного, чтобы убедиться, не уменьшится ли она ещё. Её беспокоило, что она может исчезнуть насовсем, наподобие пламени свечи. «Интересно, какой бы я стала?» И Алиса попыталась вообразить, на что похоже пламя свечи, когда её задуют, потому что она не помнила, видела ли это раньше.
Ничего, однако, не происходило, поэтому Алиса решилась направиться сразу в сад. Но, увы, бедная Алиса! Когда она приблизилась к дверце, то обнаружила, что забыла золотой ключик там, на столе, а когда она вернулась его забрать, то поняла, что не может дотянуться до ключика; она лишь могла лицезреть его весьма отчётливо через стекло. Алиса попыталась взобраться наверх по ножке стола, но то и дело соскальзывала, а утомившись вконец, села и заплакала.
– Сейчас же прекрати! Ведь плакать бессмысленно! – строго сказала Алиса. – Советую перестать! Немедленно!
Обычно она давала себе хорошие советы, иногда, впрочем, ругала себя, причём так сильно, что наворачивались слёзы; а однажды отодрала себя за уши только за то, что была чрезмерно к себе сурова в игре в крокет с самой собой: от природы любопытная, она любила притвориться другим человеком. «Но сегодня бессмысленно, – подумала бедная Алиса, – разыгрывать из себя кого-то! Какое там, меня едва хватает на одну воспитанную девочку».
Вскоре взгляд её упал на маленькую коробочку из чёрного дерева под столом; открыв её, она увидела крохотное пирожное и карточку с красивейшими буквами: «СЪЕШЬ МЕНЯ».
– Так и быть, съем, – решилась Алиса, – если вырасту, то смогу достать ключик, а если уменьшусь, то пройду в ту дверь, – так или иначе я попаду в сад, и уже совсем неважно, каким образом.
Чуть откусив, она с волнением спросила: «В какую сторону? В какую?» – и положила ладонь себе на макушку, чтобы понять, в какую же сторону она изменится. И очень удивилась, сообразив, что нисколько не изменилась. Разумеется, такое бывает, когда просто ешь пирожное, но Алиса уже привыкла, что какие-нибудь чудеса да происходят. Ей уже казалось скучно и глупо жить по-прежнему.
Поэтому она откусила ещё, а потом ещё и вскоре всё съела.
* * * * * *
– Всё чудесатее и чудесатее! – воскликнула Алиса (от изумления она даже забыла свой правильный английский). – Теперь я раскрываюсь, как самая большая подзорная труба. Прощайте, мои ножки!
Алиса посмотрела вниз на свои ступни, они почему-то оказались настолько далеко, что их едва было видно.
– Ах, мои бедные ножки, ну кто теперь будет вас обувать, натягивать чулки, мои дорогие? Уверена, сама я не справлюсь! Я слишком далеко, чтобы заботиться о вас. Наверное, вам придётся самим как-то выкручиваться.
«Всё-таки, мне с ними надо быть подобрее, – заметила про себя Алиса. – А то ещё вдруг пойдут не туда, куда мне хочется. Что же делать?.. Буду дарить им на каждое Рождество ботинки – новые».
И она вообразила, как это будет происходить.
«Отправлять ботинки придётся курьером, – пришло ей на ум. – Вот будет смеху-то! Подарки собственным ногам! На такой вот адрес:
Г-ЖЕ АЛИСИНОЙ ПРАВОЙ НОГЕ
НА КОВРИК
С ЛЮБОВЬЮ, АЛИСА.»
– О боже, что за вздор я несу?!
В этот момент голова её ударилась о свод крыши: Алиса была сейчас почти что 3-метровая. Схватив ключик, она помчалась к двери сада…
Ах, бедная Алиса! Всё, что она смогла сделать, – так это лечь набок и заглядывать одним глазом в сад; проникнуть туда не было никакой возможности. Она села и снова заплакала.
– Постыдись! – произнесла Алиса. – Ты уже большая девочка (теперь-то она могла о себе такое сказать), а ревёшь совсем неподобающе. Прекрати сейчас же!
Но она продолжала реветь, лила слёзы литрами, пока не образовалась огромная лужа по щиколотку, чуть ли не на весь зал. Вскоре послышался отдалённый топот чьих-то ног.
Алиса поспешила утереть слёзы, пытаясь рассмотреть, кто приближается. Это возвращался белый кролик, весь парадно одетый: пара белых лайковых перчаток в руке, а в другой – бутоньерка.
Алиса, доведённая до отчаяния, готова была просить помощи даже у него. Когда кролик приблизился, она робко произнесла:
– Будьте любезны, сэр…
Кролик аж подпрыгнул от неожиданности, потом глянул под свод крыши, откуда донёсся, как ему показалось, голос, и, вдруг выронив бутоньерку и белые лайковые перчатки, ринулся прочь в темноту.
Алиса подобрала бутоньерку и перчатки и тут обнаружила, что цветы бутоньерки приятно благоухают и, продолжая внюхиваться, принялась беседовать сама с собой.
– Ах, боже мой, боже мой! Как всё сегодня странно! А ведь ещё вчера всё было обычно. Интересно, изменилась ли я за ночь? Дайте-ка подумать, а была ли то я, или то была не я, когда утром проснулась? Кажется, припоминаю, я была немножко не я. А если я не такая как всегда, то кто я вообще такая? Вот вопрос!
И она принялась мысленно перебирать всех своих подружек, чтобы понять, не превратилась ли она в кого-то из них?
– Уверена, я не Гертруда, – решительно сказала Алиса, – ибо у Гертруды волосы ложатся локонами, а у меня их нет. И, конечно, я не Флоренс, так как знаю я столько всего много, а она – хорошо, если самую малость! К тому же она – это она, а я – это я. Боже мой, как всё запутанно. Помню ли я хоть что-то, что обычно знала, давай-ка проверим. Четырежды пять – двенадцать, четырежды шесть – тринадцать, а четырежды семь – четырнадцать. Чёрт! С такой скоростью я и до двадцати не доберусь. Бог с ней, с этой таблицей умножения. Давай-ка проверим географию. Лондон – столица Парижа, Рим – столица Йоркшира, а Париж… Боже мой! Всё это не так, я уверена! Меня, должно быть, подменили на Флоренс! Попробую-ка я вспомнить стишок про малютку… – и Алиса, сложив руки на коленях, принялась рассказывать, однако голос её звучал как-то хрипло и странно, а слова рождались как будто чужие.
Наш малютка крокодил,
Погрузился в реку Нил,
Солнышко в хвосте горит –
Золотом броня блестит!Полная зубов улыбка,
Когти острые торчат,
Он рыбёшек зазывает
Наш малютка-весельчак!***
– Я уверена, слова должны быть другие, – произнесла бедная Алиса, и её глаза наполнились слезами. – Значит, я всё-таки Флоренс! И мне придётся жить в том тесном домишке, где почти нет игрушек, и зубрить без конца уроки… Ну-у раз я Флоренс, то мне лучше остаться здесь. Напрасно они придут сюда и, свесив головы, станут звать меня: «Поднимайся наверх, дорогая!». А я только посмотрю на них и скажу: «Сначала расскажите мне, кто я? И если понравится мне этот человек, я поднимусь, а если не понравится, то останусь здесь, пока… пока я не превращусь!» – выкрикнула Алиса, и тут её стали душить слёзы. – Как мне хочется их всех увидеть! Ах, как я устала от одиночества!
Сказав это, она взглянула на свои руки и удивилась, что каким-то чудесным образом натянула крошечную перчатку кролика себе на руку. «Как это мне удалось? Как? Наверное, я снова уменьшаюсь…» Неожиданно она вскочила и побежала к столу, чтобы измерить себя. Выяснилось, что рост её – шестьдесят сантиметров, и она продолжает стремительно уменьшаться. И Алиса сразу поняла, что причина тому – бутоньерка, что она держит в руках. Алиса поспешно отбросила её, чтобы спастись от полного исчезновения. Она была сейчас около семи сантиметров ростом.
– А теперь быстро в сад! – воскликнула Алиса и поспешила назад к дверце. Дверца, однако, оказалась заперта, а золотой ключик продолжать лежать на стеклянном столике.
«Плохи мои дела! – подумала бедняжка Алиса. – Я ведь никогда не была такой крохотулькой, никогда! Хуже некуда дела, так вот!»
В этот момент нога её соскользнула, во все стороны полетели брызги. Алиса очутилась по подбородок в солёной воде. Сначала было подумала, что оказалась в море, но затем вспомнила, что находится под землёй, и тут до неё дошло, что это она сама наплакала целый пруд слёз, когда была почти что 3-метрового роста.
– Жаль, что я наревела целое озеро слёз! – проговорила Алиса, тычась во все стороны и не зная, как выбраться. – Наверное, мне наказание такое – утонуть в собственных слезах! Это будет весьма странно, конечно. Но сегодня всё странно.
Вскоре Алиса увидела, что ещё кто-то плещется рядом. «Возможно, это морж или гиппопотам», – предположила она, но успела сообразить, что сама она сейчас крохотулечного размера, а вскоре и вовсе стало ясно, что это всего-навсего мышь, свалившаяся сюда подобным ей образом.
«Заговорить или не заговорить с мышью?» – решала Алиса. – «Кролик ведь тоже необычный, да и сама я, как попала сюда, – сама не своя. А есть ли причина, по которой мышь не может не говорить? Надо попробовать».
И она осторожно начала:
– О, Мышь! Вам случайно не ведом путь из этого пруда? А то я очень устала плавать тут кругами. О, Мышь!
Мышь посмотрела на Алису довольно пытливым взглядом и, как Алисе показалось, подмигнула глазиком. Но мышь молчала. «Возможно, мышь не знает английского? – подумала Алиса. – «Возможно, этот некто – мышЪ-французик, прибывший сюда вместе с Вильгельмом Завоевателем?»
(Поскольку, при всех своих познаниях в истории, Алиса не очень ориентировалась в датах, она заговорила с ним по-французски.)
– Ou est ma chatte (где моя кошка)? – это было первое предложение из учебника французского языка.
МышЪ вдруг подпрыгнул в пруду и, казалось, задрожал от страха.
– Ах, прошу прощения! – воскликнула Алиса, опасаясь, что задела чувства бедного зверька. – Я совершенно забыла, что вы кошек не любите.
– Да, кошек я не терплю! – пронзительно громко завопил мышЪ. – Разве б ты их любила, окажись ты на моём месте?
– Пожалуй что, нет, – согласилась Алиса. – Не сердитесь, пожалуйста… Однако мне очень хочется показать вам нашу кошку Дину. Однажды увидев её, вы обязательно полюбите всех кошек на свете. Это удивительно тихое создание, – продолжала Алиса, отчасти разговаривая сама с собой, неспешно плавая по кругу. – До чего ж она приятно мурлычет, когда, устроившись у камина, начинает вылизывать себе лапки или мыть мордашку. Она такая милая-премилая, очень пушистая, её так и хочется погладить. А ещё она восхитительно ловит мышей… Ой-ой-ой, простите! – стала извиняться Алиса опять, поскольку мышЪ вдруг ощетинился, оскорблённый не на шутку. – Я вас обидела? – спросила Алиса.
– Ещё как обидела! – завопил мышЪ, дрожа от гнева. – Вся наша семья ненавидит кошек! Кошки – противные, низкие, подлые твари! Не говори мне больше о них!
– Не буду, не буду – торопливо согласилась Алиса, желая сменить тему. – А собаки вам нравятся?
МышЪ молчал, поэтому Алиса решилась продолжить.
– Рядом с нашим домом живёт замечательный пёсик. Я вам обязательно его покажу! Такой маленький терьер с живыми глазками! У него красивая вьющаяся коричневая шёрстка, а ещё он умеет выполнять разные команды, приносить предметы, сидеть прямо, просить поесть и много всего такого, чего я и не упомню. У пёсика есть хозяин – фермер, и тот говорит, что собака – мастерица убивать крыс и… Ах, боже мой! – воскликнула вдруг снова Алиса. – Я вас опять обидела?!
Но мышЪ что есть мочи уже плыл прочь, подняв в пруду волну.
– МышЪ, милый! – крикнула нежно вдогонку Алиса, – пожалуйста, вернитесь. Мы не будем больше говорить ни о кошках, ни о собаках, раз вы их так не любите.
Услыхав это, мышЪ повернулся и медленно поплыл назад. Он был бледен (от приступа гнева, догадалась Алиса). С дрожью в голосе мышЪ тихо сказал:
– Давай-ка выбираться на берег, и там ты узнаешь мою тайну – отчего я не люблю кошек и собак.
И в самом деле, пора было выбираться, поскольку в воду уже нападало много птиц и животных. Среди них оказались: Утёнок Дак, Чудак Додо, Попугай Лора*, Орлёнок Иглит и прочие удивительные существа. Алиса поплыла впереди, и вся компания двинулась за ней следом к берегу.
| ПРИМЕЧАНИЕ:
*** — пародируется стихотворение Исаака Уоттса «Противу праздности и шалостей» — «Against Idleness and Mischief» (1715) Трудолюбивая пчёлка Цветочки. Вот пчёлка гудит, О чудо! Трудяга-пчела Себе я тоже хочу пожелать За играми, книгами, в поте лица |
____________________________________________________
***