Стихотворения Льюиса Кэрролла — Hiawatha’s Photographing / Гайавата фотографирует

Рубрика: «Стихотворения Льюиса Кэрролла»

Публикации: «The Train» (декабрь 1857); «Phantasmagoria and Other Poems» (1869); «Rhyme? And Reason?» (1883);

gayavata_01
Рис. Arthur B. Frost (1869).

ОРИГИНАЛ на английском (1857):

HIAWATHA’S PHOTOGRAPHING

[In an age of imitation, I can claim no special merit for this slight attempt at doing what is known to be so easy.  Any fairly practised writer, with the slightest ear for rhythm, could compose, for hours together, in the easy running metre of ‘The Song of Hiawatha.’  Having, then, distinctly stated that I challenge no attention in the following little poem to its merely verbal jingle, I must beg the candid reader to confine his criticism to its treatment of the subject.]

From his shoulder Hiawatha
Took the camera of rosewood,
Made of sliding, folding rosewood;
Neatly put it all together.
In its case it lay compactly,
Folded into nearly nothing;
But he opened out the hinges,
Pushed and pulled the joints and hinges,
Till it looked all squares and oblongs,
Like a complicated figure
In the Second Book of Euclid.
This he perched upon a tripod—
Crouched beneath its dusky cover—
Stretched his hand, enforcing silence—
Said, “Be motionless, I beg you!”
Mystic, awful was the process.
All the family in order
Sat before him for their pictures:
Each in turn, as he was taken,
Volunteered his own suggestions,
His ingenious suggestions.
First the Governor, the Father:
He suggested velvet curtains
Looped about a massy pillar;
And the corner of a table,
Of a rosewood dining-table.
He would hold a scroll of something,
Hold it firmly in his left-hand;
He would keep his right-hand buried
(Like Napoleon) in his waistcoat;
He would contemplate the distance
With a look of pensive meaning,
As of ducks that die ill tempests.
Grand, heroic was the notion:
Yet the picture failed entirely:
Failed, because he moved a little,
Moved, because he couldn’t help it.
Next, his better half took courage;
She would have her picture taken.
She came dressed beyond description,
Dressed in jewels and in satin
Far too gorgeous for an empress.
Gracefully she sat down sideways,
With a simper scarcely human,
Holding in her hand a bouquet
Rather larger than a cabbage.
All the while that she was sitting,
Still the lady chattered, chattered,
Like a monkey in the forest.
“Am I sitting still?” she asked him.
“Is my face enough in profile?
Shall I hold the bouquet higher?
Will it came into the picture?”
And the picture failed completely.
Next the Son, the Stunning-Cantab:
He suggested curves of beauty,
Curves pervading all his figure,
Which the eye might follow onward,
Till they centered in the breast-pin,
Centered in the golden breast-pin.
He had learnt it all from Ruskin
(Author of ‘The Stones of Venice,’
‘Seven Lamps of Architecture,’
‘Modern Painters,’ and some others);
And perhaps he had not fully
Understood his author’s meaning;
But, whatever was the reason,
All was fruitless, as the picture
Ended in an utter failure.
Next to him the eldest daughter:
She suggested very little,
Only asked if he would take her
With her look of ‘passive beauty.’
Her idea of passive beauty
Was a squinting of the left-eye,
Was a drooping of the right-eye,
Was a smile that went up sideways
To the corner of the nostrils.
Hiawatha, when she asked him,
Took no notice of the question,
Looked as if he hadn’t heard it;
But, when pointedly appealed to,
Smiled in his peculiar manner,
Coughed and said it ‘didn’t matter,’
Bit his lip and changed the subject.
Nor in this was he mistaken,
As the picture failed completely.
So in turn the other sisters.
Last, the youngest son was taken:
Very rough and thick his hair was,
Very round and red his face was,
Very dusty was his jacket,
Very fidgety his manner.
And his overbearing sisters
Called him names he disapproved of:
Called him Johnny, ‘Daddy’s Darling,’
Called him Jacky, ‘Scrubby School-boy.’
And, so awful was the picture,
In comparison the others
Seemed, to one’s bewildered fancy,
To have partially succeeded.
Finally my Hiawatha
Tumbled all the tribe together,
(‘Grouped’ is not the right expression),
And, as happy chance would have it
Did at last obtain a picture
Where the faces all succeeded:
Each came out a perfect likeness.
Then they joined and all abused it,
Unrestrainedly abused it,
As the worst and ugliest picture
They could possibly have dreamed of.
‘Giving one such strange expressions—
Sullen, stupid, pert expressions.
Really any one would take us
(Any one that did not know us)
For the most unpleasant people!’
(Hiawatha seemed to think so,
Seemed to think it not unlikely).
All together rang their voices,
Angry, loud, discordant voices,
As of dogs that howl in concert,
As of cats that wail in chorus.
But my Hiawatha’s patience,
His politeness and his patience,
Unaccountably had vanished,
And he left that happy party.
Neither did he leave them slowly,
With the calm deliberation,
The intense deliberation
Of a photographic artist:
But he left them in a hurry,
Left them in a mighty hurry,
Stating that he would not stand it,
Stating in emphatic language
What he’d be before he’d stand it.
Hurriedly he packed his boxes:
Hurriedly the porter trundled
On a barrow all his boxes:
Hurriedly he took his ticket:
Hurriedly the train received him:
Thus departed Hiawatha.

 

 

 

____________________________________________________

Перевод Михаила Матвеева (2008):

Гайавата фотографирует

[В век подделок не имею я претензий на заслуги за попытку сделать то, что всем известно и несложно. Ведь любой в известной мере чуткий к ритму литератор сочинять часами мог бы в легком трепетном размере славных строк о Гайавате. Посему не стоит, право, обращать свое вниманье к форме маленькой поэмы, к заключенным в ней созвучьям — пусть читатель беспристрастный судит непредубежденно только поднятую тему.]

С плеч могучих Гайавата
Фотокамеру из бука,
Полированного бука
Снял и сей же час составил;
Упакована в футляре,
Плотно камера лежала,
Но раздвинул он шарниры,
Сдвинул стержни и шарниры
Так, что ромбы и квадраты
Получились, словно в книгах,
Книгах мудрого Евклида.
На треногу все воздвиг он —
Заползал под темный полог —
Простирал он к небу руки —
Восклицал: «Не шевелитесь!» —
Сверхъестественное действо!
Вся семья пред ним предстала.
Все по очереди, чинно.
Перед тем, как сняться, каждый
Предлагал ему, как лучше,
Как получше выбрать позу.
Первым был отец семейства:
Он у греческой колонны
Пожелал расположиться,
У стола хотел стоять он,
У стола из палисандра.
Он держал бы свиток крепко,
Крепко левою рукою,
В сюртуке другую спрятав
(Так, как будто Бонапарт он),
Простирал бы взгляд в пространство,
Взгляд унылый дикой утки,
Побежденной злою бурей.
Героическая поза!
Только зря — не вышел снимок,
Ибо он пошевелился,
Ибо он не мог иначе.

gayavata_02
илл. Артура Б. Фроста (Arthur B. Frost) (1869)

Вслед за ним его супруга
Перед камерой предстала,
Разодетая в брильянты
И в атлас, в таком наряде
Краше, чем императрица.
Грациозно боком села,
Вся исполнена жеманства
И с огромнейшим букетом,
Большим, чем кочан капусты.
Так она, готовясь к съемке,
Все болтала и болтала,
Как мартышки в чаще леса:
«Так ли я сижу, мой милый?»,
И «Хорош ли выйдет профиль?»,
«Не держать ли мне букетик
Чуть повыше, чуть пониже?»
Фотография не вышла.
Следом старший сын — блестящий,
Славный Кембриджа питомец,
Он хотел бы, чтобы образ
Эстетически стремился
В самый центр, к его булавке,
К золотой его булавке.
Он из книг усвоил это
Джона Рескина, который
«Современных живописцев»,
«Семь столпов архитектуры»
Написал и много прочих;
Но, возможно, он не понял
Смысла авторских суждений.
Как бы ни было, однако
Неудачным вышло фото.

gayavata_04
илл. Артура Б. Фроста (Arthur B. Frost) (1869)

Вслед за ним его сестрица
С пожеланьем очень скромным,
Чтоб на фото воплотился
Взгляд ее «прелестно-кроткий».
«Кротость», так она решила,
В том, что левым глазом смотришь
Влево искоса с прищуром,
Правый глаз потупив долу
И кривой улыбкой скрасив.
Но, когда она просила,
Не ответил Гайавата,
Словно он ее не слышал.
Лишь когда она взмолилась,
Улыбнулся как-то странно,
«Все равно», — сказал он хрипло
И умолк, кусая губы.
В этом не было ошибки —
Фотография не вышла.

gayavata_03
илл. Артура Б. Фроста (Arthur B. Frost) (1869)

То же с сестрами другими.
Самый младший сын последним
Перед камерой явился.
Был настолько он взъерошен,
Круглолиц и непоседлив,
Куртка так покрыта пылью,
Прозван сестрами своими
Был настолько он обидно —
Джонни-Папенькин сыночек
Или Джекки-Недомерок,
Что на фото, как ни странно,
По сравнению с другими
Получился он неплохо,
Пусть хотя бы и отчасти.

gayavata_05
илл. Артура Б. Фроста (Arthur B. Frost) (1869)

Напоследок Гайавата
Всю семью собрал толпою
(«Группой» — так сказать неверно),
И отличный сделал снимок,
На котором наконец-то
Вся родня удачно вышла.
Каждый был самим собою.
А затем они ругались,
Невоздержанно ругались,
Так как снимок был ужасен,
Как в каком-то сне кошмарном.
«Что за жуткие гримасы,
Очень глупые и злые —
Так любой нас сразу примет
(Тот, который нас не знает)
За людей весьма противных»
(Так, наверно, Гайавата
Размышлял не без причины.)
Все кричали раздраженно,
Громко, зло — так воют ночью
Псы бездомные, и кошки
Так визжат в безумном хоре.
И тогда его терпенье,
Прирожденное терпенье
Вдруг ушло необъяснимо,
А за ним и Гайавата
Всю компанию покинул,
Но покинул не бесстрастно,
Со спокойным, сильным чувством,
Чувством фотоживописца,
А покинул в нетерпенье,
В чрезвычайном нетерпенье,
Выразительно заметив,
Что не вынесет он дольше,
Неприятнейшую сцену.
Наспех он собрал коробки,
Наспех их увез носильщик,
На тележку погрузив их,
Наспех взял билет и сел он,
Сел на самый скорый поезд.
Так уехал Гайавата.

gayavata_06
илл. Артура Б. Фроста (Arthur B. Frost) (1869)

 

____________________________________________________

Перевод Георгия Кружкова:

Гайаватта-фотограф

Гайаватта изловчился,
Снял с плеча волшебный ящик
Из дощечек дикой сливы —
Гладких, струганных дощечек,
Полированных искусно;
Разложил, раскрыл, раздвинул
Петли и соединенья,
и составилась фигура
Из квадратов и трапеций,
Как чертеж для теоремы
Из учебника Эвклида.
Этот ящик непонятный
Водрузил он на треногу,
и семья, благоговейно
Жаждавшая фотографий,
На мгновение застыла
Перед мудрым Гайаваттой.
Первым делом Гайаватта
Брал стеклянную пластинку
И, коллодием покрывши,
Погружал ее в лоханку
с серебром азотнокислым
На одну иль две минуты.
Во-вторых, для проявленья
Фотографий растворял он
Пирогал, смешав искусно
с уксусною кислотою
и известной долей спирта.
В-третьих, брал для закрепленья
Он раствор гипосульфита
(Эти дикие названья
Нелегко в строку ложатся,
Но легли, в конечном счете).
Вся семья поочередно
Пред фотографом садилась,
Каждый предлагал подсказки,
Превосходные идеи
и бесценные советы.
Первым сел отец семейства,
Предложил он сделать фоном
Бархатную драпировку,
Чтоб с классической колонны
Складками на стол стекала, —
Сам бы он сидел на стуле
и сжимал одной рукою
Некий свиток или карту,
а другую бы небрежно
На манер Наполеона
Заложил за край жилета,
Глядя вдаль упорным взором —
Как поэт, проснувшись в полдень,
в грезах смутных и виденьях
Ждущий завтрака в постели,
Или над волнами утка,
Гибнущая в урагане.
Замысел был грандиозен,
Но увы, он шевельнулся:
Нос, как видно, зачесался —
Мудрый план пошел насмарку.
Следующей смело вышла
Мать почтенная семейства,
Разодетая так дивно,
Что не описать словами,
в алый шелк, атлас и жемчуг —
в точности, императрица.
Грациозно села боком
и осклабилась жеманно,
Сжав в руке букетик белый —
Пышный, как качан капустный.
и пока ее снимали,
Дама рта не закрывала:
«Точно ли сижу я в профиль?
Не поднять ли бутоньерку?
Входит ли она в картину?
Может быть, мне повернуться?»
Непрерывно, как мартышка,
Лопотала — и, конечно,
Фотография пропала.

gayavata_newell_01
илл. Питера Невилла (Peter Newell).

Следующим сел сниматься
 Сын их, кембриджский студентус,
 Предложил он, чтоб в портрете
 Было больше плавных линий,
 Направляющих все взоры
 к средоточию картины —
 к золотой булавке, — эту
 Мысль у Раскина нашел он
 (Автора «Камней Венецьи»,
 «Трех столпов архитектуры»,
 «Современных живописцев»
 и других великих книжиц),
 Но, быть может, не вполне он
 Понял критика идею —
 в общем, так или иначе,
 Все окончилось прискорбно:
 Фотография не вышла.
 Старшей дочери желанье
 Было очень, очень скромным:
 Ей отобразить хотелось
 Образ «красоты в страданье»:
 Для того она старалась
 Левый глаз сильней прищурить,
 Правый закатить повыше —
 и придать губам и носу
 Жертвенное выраженье.
 Гайаватта поначалу
 Хладнокровно не заметил
 Устремлений юной девы,
 Но к мольбам ее повторным
 Снизошел он, усмехнувшись,
 Закусив губу, промолвил:
 «Все равно!» — и не ошибся,
 Ибо снимок был испорчен.
 Так же или в том же роде
 Повезло и младшим дочкам:
 Снимки их равно не вышли,
 Хоть причины различались:
 Толстенькая, Гринни-хаха,
 Пред открытым объективом
 Тихо, немо хохотала,
 Просто корчилось от смеха;
 Тоненькая, Динни-вава,
 Беспричинно и беззвучно
 Сотрясалось от рыданий, —
 Снимки их не получились.
 Наконец, пред аппаратом
 Появился младший отрок;
 Мальчик прозывался Джоном,
 Но его шальные сестры
«Тятеньким сынком» дразнили,
 Обзывали «мелкотою»;
 Был он так всклокочен дико,
 Лопоух, вертляв, нескладен,
 Непоседлив и испачкан,
 Что в сравнении с ужасной
 Фотографией мальчишки
 Остальные снимки были
 в чем-то отчасти удачны.

gayavata_newell_02
илл. Питера Невилла (Peter Newell).

 Наконец, мой Гайаватта
Все семейство сгрудил в кучу
(Молвить «в группу» было б мало),
и последний общий снимок
Удался каким-то чудом —
Получились все похожи.
Но, едва узрели фото,
Принялись они браниться,
и браниться, и ругаться:
Дескать, хуже и гнуснее
Фотографий не бывало,
Что за лица — глупы, чванны,
Злы, жеманны и надуты!
Право, тот, кто нас не знает,
Нас чудовищами счел бы!
(С чем бы спорил Гайаватта,
Но, наверное, не с этим.)
Голоса звенели разом,
Громко, вразнобой, сердито —
Словно вой собак бродячих —
Или плач котов драчливых.
Тут терпенье Гайаватты,
Долгое его терпенье
Неожиданно иссякло,
и герой пустился в бегство.
Я хотел бы вам поведать,
Что ушел он тихо, чинно,
в поэтическом раздумье,
Как художник светотени.
Но признаюсь откровенно:
Отбыл он в ужасной спешке,
Бормоча: «Будь я койотом,
Если тут на миг останусь!»
Быстро он упаковался,
Быстро погрузил носильщик
Груз дорожный на тележку,
Быстро приобрел билет он,
Моментально сел на поезд —
Так отчалил Гайаватта.

—-

Из статьи Г. Кружкова
«Льюис Кэрролл как проявитель и закрепитель»:

Едва Генри Лонгфелло написал свою «Песнь о Гайаватте», пародии посыпались как горох. «Да таким размером можно писать часами и километрами без остановки!» — такова была реакция многих, в том числе Льюиса Кэрролла; впрочем, в 1857 году, когда он опубликовал своего «Гайаватту-фотографа» в журнале «Поезд» («The Train»), никакого Кэрролла еще не было в природе, а был в Окфорде только молодой преподаватель математики Чарльз Доджсон.

Стоит отметить, что для русского уха размер «Гайаватты» — двойной раздражитель. Кроме «индейского» напева Лонгфелло: «Если спросите, откуда / Эти сказки и легенды… / Я скажу вам, я отвечу», — за этим размером тянется шлейф испанского романсеро, который именно так, белым четырехстопным хореем, было принято переводить в XIX веке. На этой почве еще Козьма Прутков резвился в лучшем своем стиле:

Десять лет Дон Петро Гомец
По прозванию Лев Кастильи,
Осаждает замок Памбру,
Молоком одним питаясь…

Кэрролл достиг комического эффекта, сочетав мудрого индейца Гайаватту с последним достижением белых людей — фотографией. Между прочим, лишь год назад, 18 марта 1856 года, он купил себе в Лондоне камеру, линзы, штатив и прочее, что к тому полагалось, и фотография стала его сильнейшим увлечением на четверть века.

Это искусство только делало свои первые шаги — неуклюже, на трех деревянных ногах, то и дело застывая на месте и спотыкаясь о бесконечные ванночки, лохани, бутыли, химические весы и другие бесчисленные приспособления. Для того, чтобы сделать фотографию, нужно было усадить модель, уговорить ее сохранять полную неподвижность в течение неопределенного времени, ястребом метнуться в темную комнату, которая должна быть под рукой (годилась и походная фотографическая палатка), достать заранее отполированную стеклянную пластину, ровно облить ее коллоидным быстросохнущим раствором, а затем раствором бромистого серебра, поместить полупросохшую пластину в деревянную кассету, помчаться к фотокамере, вставить кассету на место, нырнуть под черную занавеску, вынуть заслонку из кассеты, открыть объектив, сосчитать до сорока или пятидесяти (к примеру), закрыть объектив, вынуть кассету, метнуться снова в темную комнату, вынуть экспонированную пластину, поместить ее в ванночку с проявителем, дождаться изображения, промыть водой, поместить на определенное время в ванночку с закрепителем, вынуть, дать обсохнуть, а потом еще покрыть специальным защитным составом. И не дай вам Боже по пути задеть пластинку рукавом или дать сесть на нее нескольким пылинкам — все пойдет насмарку. Так получался негатив; чтобы получить позитив, требовалось еще немало дополнительных усилий.

У себя в Крайст-Черч, с разрешения университетского начальства, Кэрролл оборудовал стеклянную комнату для съемок прямо на крыше колледжа; но, чтобы фотографировать своих родственников, друзей и знакомых в других местах, ему приходилось отправляться в экспедиции, аккуратно уложив весь свой непростой багаж и пользуясь, кроме поезда, обязательной конной силой для доставки его на место съемки.

Но ничто не могло остановить энтузиаста, среди достижений которого были снимки знаменитостей того времени — таких, как поэты Альфред Теннисон и Данте Габриель Россетти, удивительные автопортреты и потрясающие фотографии детей. Если бы Кэрролл не написал ни одной книги, его имя все равно стояло бы на почетном месте среди лучших мастеров английской фотографии XIX века.

Но, конечно, самыми драгоценными жемчужинами его искусства остаются для нас фотографии Алисы Лидделл, ставшей героиней его бессмертных сказок.

Фотографии Кэрролла ныне украшают многочисленные книги; они — достояние наше и истории; оборотная же сторона, изнанка этих триумфов запечатлена в «Гайаватте-фотографе» — стихотворении оттого и смешном, что правдивом. Не помню, кто это сказал, что по-настоящему смешно только то, что правдиво.

.

____________________________________________________

Перевод Андрея Москотельникова
(из издания «Льюис Кэрролл: досуги математические и не только», 2018):

Фотосъёмка Гайаваты

В нашу пору подражанья нам претендовать негоже на особые заслуги при попытке несерьёзной совершить простое дело. Ведь любой же стихотворец, мало-мальски с ритмом сладя, сочинит за час, за пару, вещь в простом и лёгком стиле, вещь в размере «Гайаваты». Говорю официально, что совсем не притязаю на особое внимание к нижеследующим строкам ради звучности и ритма; но читателя прошу я: пусть оценит беспристрастно в этом малом сочиненье разработку новой темы.

        Скинул сумку Гайавата,
Вынул камеру складную:
Палисандровые части,
Всюду лак и полировка.
У себя в чехле детали
Были сложены компактно,
Но вошли шарниры в гнёзда,
Сочленения замкнулись;
Вышла сложная фигура —
Куб да параллелепипед
(См. Евклид, Вторая книга).
        Всё воздвиг он на треногу,
Сам подлез под тёмный полог;
Поднял руку и промолвил:
«Стойте смирно, не топчитесь!»
Колдовством процесс казался.
        Всё семейство по порядку
Перед камерой садилось,
Каждый с должным поворотом
И с любимым антуражем —
С остроумным антуражем.
        Первым был глава, папаша;
Для него тяжёлой шторой
Обернули полколонны,
Уголком и стол в картинку
Пододвинули поспешно.
Он рукой придумал левой
Ухватить какой-то свиток
И в жилет другую сунуть
На манер Наполеона;
Созерцать решил пространство
С изумлением во взоре —
Как у курицы промокшей.
        Вид, конечно, был геройский,
Но совсем не вышел снимок,
Ибо сдвинулся папаша,
Ибо выстоять не мог он.
        Следом вышла и супруга,
Тоже сняться пожелала;
Разоделась свыше меры —
Вся в брильянтах и в сатине,
Что твоя императрица.
Села боком, изогнулась,
Как не каждый и сумеет;
А в руке букетик — впрочем,
На кочан похож капустный.
И пока она сидела,
Всё трещала и трещала,
Как лесная обезьянка.
«Как сижу я? — вопрошала. —
Я достаточно ли в профиль?
Мне букет поднять повыше?
Попадает он в картинку?»
Словом, снимок был испорчен.
        Дальше — отпрыск, студиозус:
Складки, мятости, изгибы
Пронизали всю фигуру;
Проведи по каждой взглядом —
Приведут тебя к булавке,
К золотой булавке в центре.
(Парня Рескин надоумил,
Наш эстет, учёный автор
«Современных живописцев»
И «Столпов архитектуры»).
Но студент, как видно, слабо
Взгляды автора усвоил;
Та причина, иль другая,
Толку мало вышло — снимок
Был в конце концов загублен.
        Следом — старшая дочурка;
Много требовать не стала,
Заявила лишь, что примет
Вид «невинности покорной».
        В образ так она входила:
Левый глаз скосила книзу,
Правый — кверху, чуть прищуря;
Рот улыбкой растянула,
До ушей, и ноздри тоже.
        «Хорошо ль?» — она спросила.
Не ответил Гайавата,
Словно вовсе не расслышал;
Только спрошенный вдругорядь
Как-то странно улыбнулся,
«Всё одно», — сказал с натугой
И сменил предмет беседы.
        Но и тут он не ошибся —
Был испорчен этот снимок.
        То же — с сёстрами другими.
        Напоследок — младший отпрыск:
С непослушной шевелюрой,
С круглой рожицей в веснушках,
В перепачканной тужурке,
Сорванец и непоседа.
Малыша его сестрицы
Всё одёргивать пытались,
Звали «папенькин сыночек»,
Звали «Джеки», «мерзкий школьник»;
Столь ужасным вышел снимок,
Что в сравненье с ним другие
Показались бы кому-то
Относительной удачей.
        В заключенье Гайавата
Сбить их гуртом ухитрился
(«Группировкой» и не пахло);
Улучив момент счастливый,
Скопом снять сумел всё стадо —
Очень чётко вышли лица,
На себя похож был каждый.
        Но когда они взглянули,
Мигом гневом воспылали,
Ведь такой отвратный снимок
И в кошмаре не присниться.
«Это что ещё за рожи?
Грубые, тупые рожи!
Да любой теперь нас примет
(Тот, кто близко нас не знает)
За людей пренеприятных!»
(И подумал Гайавата,
Он подумал: «Это точно!»)
Дружно с уст слетели крики,
Вопли ярости и крики,
Как собачье завыванье,
Как кошачий хор полночный.
        Гайаватино терпенье,
Такт, учтивость и терпенье
Улетучились внезапно,
И счастливое семейство
Он безжалостно покинул.
Но не медленно он вышел
В молчаливом размышленье,
В напряжённом размышленье,
Как художник, как фотограф —
Он людей покинул в спешке,
Убежал он в дикой спешке,
Заявив, что снесть не в силах,
Заявив про сложный случай
В самых крепких выраженьях.
Спешно он сложил манатки,
Спешно их катил носильщик
На тележке до вокзала;
Спешно взял билет он в кассе,
Спешно он запрыгнул в поезд;
Так уехал Гайавата.

——

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА:

Впервые стихотворение появилось в журнале «Поезд» в декабре 1857 года. Его начальные строки навеяны приятными воспоминаниями Кэрролла о покупке собственного фотоаппарата, высококачественного и дорогого, с деталями из палисандра, случившейся в марте 1856-го после посещения фотографической выставки. (Правда, фотографировать Кэрролл начал только в мае, предварительно, в пасхальный отпуск из Университета, приобретя необходимые химикалии для коллодионного процесса. Пятого мая 1856 года его первыми моделями стали Джон Коллинз и Реджинальд Саути, оба — его приятели, причём второй уже имел опыт фотографирования, как и собственный фотоаппарат. Кэрролл часто сопровождал Реджинальда в его выходах за город на фотосъёмку и записывал в дневнике свои впечатления от получившихся фотографий.)

Ну а ссылка на Вторую книгу Эвклидовых «Начал» напоминает читателю, очевидно, о каком-то конкретном чертеже, хотя бы таком (предложение 6):

Сама же «Песнь о Гайавате», написанная Генри Вордсвортом Лонгфелло по этнографическим работам Генри Роу Скулкрафта (Henry Rowe Schoolcraft) и размером «Калевалы», была издана в США ещё полугодом ранее, в ноябре 1855 года. Она мгновенно приобрела всеобщую известность и тут же подверглась пародированию. Не менее шести пародий появилось в одной только Англии ещё до того, как своего «Гайавату» задумал и Кэрролл

____________________________________________________

Автор и координатор проекта «ЗАЗЕРКАЛЬЕ им. Л. Кэрролла» —
Сергей Курий