Рубрика: «Стихотворения Льюиса Кэрролла»

Публикации: «College Rhymes» (ноябрь 1862); «Phantasmagoria and Other Poems» (1869); «Rhyme? And Reason?» (1883);

ОРИГИНАЛ на английском (1862):

The Lang Coortin’

The ladye she stood at her lattice high,
       Wi’ her doggie at her feet;
Thorough the lattice she can spy
       The passers in the street.

“There’s one that standeth at the door,
       And tirleth at the pin:
Now speak and say, my popinjay,
       If I sall let him in.”

Then up and spake the popinjay
       That flew abune her head:
“Gae let him in that tirls the pin:
       He cometh thee to wed.”

O when he cam’ the parlour in,
       A woeful man was he!
“And dinna ye ken your lover agen,
       Sae well that loveth thee?”

“And how wad I ken ye loved me, Sir,
       That have been sae lang away?
And how wad I ken ye loved me, Sir?
       Ye never telled me sae.”

Said — “Ladye dear,” and the salt, salt tear
       Cam’ rinnin’ doon his cheek,
“I have sent thee tokens of my love
       This many and many a week.

“O didna ye get the rings, Ladye,
       The rings o’ the gowd sae fine?
I wot that I have sent to thee
       Four score, four score and nine.”

“They cam’ to me,” said that fair ladye.
       “Wow, they were flimsie things!”
Said — “that chain o’ gowd, my doggie to howd,
       It is made o’ thae self-same rings.”

“And didna ye get the locks, the locks,
       The locks o’ my ain black hair,
Whilk I sent by post, whilk I sent by box,
       Whilk I sent by the carrier?”

“They cam’ to me,” said that fair ladye;
       “And I prithee send nae mair!”
Said — “that cushion sae red, for my doggie’s head,
       It is stuffed wi’ thae locks o’ hair.”

“And didna ye get the letter, Ladye,
       Tied wi’ a silken string,
Whilk I sent to thee frae the far countrie,
       A message of love to bring?”

“It cam’ to me frae the far countrie
       Wi’ its silken string and a’;
But it wasna prepaid,” said that high-born maid,
       “Sae I gar’d them tak’ it awa’.”

“O ever alack that ye sent it back,
       It was written sae clerkly and well!
Now the message it brought, and the boon that it sought,
       I must even say it mysel’.”

Then up and spake the popinjay,
       Sae wisely counselled he.
“Now say it in the proper way:
       Gae doon upon thy knee!”

The lover he turned baith red and pale,
       Went doon upon his knee:
“O Ladye, hear the waesome tale
       That must be told to thee!

“For five lang years, and five lang years,
       I coorted thee by looks;
By nods and winks, by smiles and tears,
       As I had read in books.

“For ten lang years, O weary hours!
       I coorted thee by signs;
By sending game, by sending flowers,
       By sending Valentines.

“For five lang years, and five lang years,
       I have dwelt in the far countrie,
Till that thy mind should be inclined
       Mair tenderly to me.

“Now thirty years are gane and past,
       I am come frae a foreign land:
I am come to tell thee my love at last—
       O Ladye, gie me thy hand!”

The ladye she turned not pale nor red,
       But she smiled a pitiful smile:
“Sic’ a coortin’ as yours, my man,” she said
       “Takes a lang and a weary while!”

And out and laughed the popinjay,
       A laugh of bitter scorn:
“A coortin’ done in sic’ a way,
       It ought not to be borne!”

Wi’ that the doggie barked aloud,
       And up and doon he ran,
And tugged and strained his chain o’ gowd,
       All for to bite the man.

“O hush thee, gentle popinjay!
       O hush thee, doggie dear!
There is a word I fain wad say,
       It needeth he should hear!”

Aye louder screamed that ladye fair
       To drown her doggie’s bark:
Ever the lover shouted mair
       To make that ladye hark:

Shrill and more shrill the popinjay
       Upraised his angry squall:
I trow the doggie’s voice that day
       Was louder than them all!

The serving-men and serving-maids
       Sat by the kitchen fire:
They heard sic’ a din the parlour within
       As made them much admire.

Out spake the boy in buttons
       (I ween he wasna thin),
“Now wha will tae the parlour gae,
       And stay this deadlie din?”

And they have taen a kerchief,
       Casted their kevils in,
For wha should tae the parlour gae,
       And stay that deadlie din.

When on that boy the kevil fell
       To stay the fearsome noise,
“Gae in,” they cried, “whate’er betide,
       Thou prince of button-boys!”

Syne, he has taen a supple cane
       To swinge that dog sae fat:
The doggie yowled, the doggie howled
       The louder aye for that.

Syne, he has taen a mutton-bane—
       The doggie ceased his noise,
And followed doon the kitchen stair
       That prince of button-boys!

Then sadly spake that ladye fair,
       Wi’ a frown upon her brow:
“O dearer to me is my sma’ doggie
       Than a dozen sic’ as thou!

“Nae use, nae use for sighs and tears:
       Nae use at all to fret:
Sin’ ye’ve bided sae well for thirty years,
       Ye may bide a wee langer yet!”

Sadly, sadly he crossed the floor
       And tirl?d at the pin:
Sadly went he through the door
       Where sadly he cam’ in.

“O gin I had a popinjay
       To fly abune my head,
To tell me what I ought to say,
       I had by this been wed.

“O gin I find anither ladye,”
       He said wi’ sighs and tears,
“I wot my coortin’ sall not be
       Anither thirty years:

“For gin I find a ladye gay,
       Exactly to my taste,
I’ll pop the question, aye or nay,
       In twenty years at maist.”

____________________________________________________

Перевод Светланы Головой (2010):

Долговечное ухаживание

Залезла на решетку Леди,
       И лает пес у ножек,
Следить, что делают соседи
       И как идут прохожие.

Один у двери встав, давай
       Звонить и дверь трясти:
«Ответь-скажи мне, попугай,
       Могу ли я войти?»

Затем взлетел с забора попка
       И говорит девице:
«Коль не торчит из звона кнопка,
       То он пришел жениться»

Вошел он в зал — Пол Маркетри.
       Ах, как же жалок он!
«Не стар ли для тебя? — Смотри!
       Действительно ль влюблен?»

«Как знать — вы вправду влюблены?
       Вас вижу со спины.
Как знать — вы вправду влюблены?
       Вы немы иль больны?»

И вот соленая слеза
       Скатилась со щеки:
«Давно дары шлю, — он сказал, —
       Ищу твоей руки!»

«Не получали ль вы колец?
       Колец из злата — дюжих!
Их вам доставил мой гонец —
       Почти что восемь дюжин»

«Подарки ваши, — с укоризной
       Сказала, — хрупки очень,
Моя собака их изгрызла —
       Колечки от цепочек!»

«Не получали ль, — смотрит робко, —
       Мой черный локон вы?
Отправил почтой и в коробке,
       Отправил с головы!»

«Я получила их так много,
       Что сделала подушку,
(Молю, не присылайте стога!)
       Подушку псу под ушко!»

«Не получали ль вы письма,
       Завязанного лентой?
Из дальних стран, где хлад и тьма,
       Письма любви заветной?

«Письмо пришло, — и между прочим, —
       С таким шикарным бантом!
Но фрейлина мне: — Что за почерк!
       Отправь письмо обратно!»

«Письмо, что вывел каллиграф,
       Ушло в глухие веси!
Я жаждал счастья — я не прав,
       Но все мне нужно взвесить!»

Взлетел вдруг попка говорящий,
       Советчик он отменный:
«Ведь миг на редкость подходящий,
       Чтоб встал он на колени!»

Он покраснел, и побледнел,
       И, на коленях стоя,
Сказал: «Ах, нужно, леди, мне
       Вам рассказать историю».

«Пять долгих лет, еще пять лет
       Ухаживал, подмигивал,
Как много было счастья, бед,
       Поведать могут книги вам.

Ах, десять лет — понурых лет
       Вздыхал я по старинке
И слал тебе я лучший цвет,
       Слал игры, валентинки.

Пять долгих лет и снова пять
       Жил в дальней стороне,
Чтоб ум твой смог теплее стать
       К скорбящему — ко мне.

Жил тридцать лет среди сердец
       Холодных и медведей,
Пришел сказать я, наконец,
       О, будь моею, Леди!

Не покраснев, не побледнев,
       Лишь улыбнулась жалостно,
Сказав: «Страсть, много претерпев,
       Скучна мне, а не радостна!»

А попугай мчит на простор,
       Хохочет злобно, едко:
«Выносливый столь ухажер
       Невыносим на редкость!»

А песик лает все свирепей,
       Показывает прыть,
Чтоб с золотой сорвавшись цепи
       Больнее укусить.

О, успокойся, попугай!
       О, успокойся, песик!
Мой долг — сказать, пускай под лай,
       Но слушать — кто ж вас просит.

А леди — громче пса, как будто
       Над псом спешит к победе.
Влюбленные ж всегда орут так,
       Услышали чтоб леди.

Крик попугая — звонче, звонче,
       Сердитей его смех.
Но песьи взвизги, между прочим,
       Звучали громче всех.

Сидели слуги у камина,
       На кухне — ввечеру.
Заслышав дикий вопль в гостиной,
       Дивились: «Что ж орут?»

А паж, хоть он не исхудал,
       Но громче всех заохал:
С чем чай подать в гостиный зал
       И связан этот грохот?

Пажа забросить, чтоб узнал —
       У них платок был крохотный —
С чем чай подать в гостиный зал
       И связан этот грохот.

Когда, подняв ужасный гам,
       Паж съехал с этажей,
Его спросили: «Что же там?
       Скажи, о принц пажей!»

А у влюбленного есть трость
       Побить собаку тучную,
И песик заревел со злости,
       Завыл еще тягучее.

А также у него есть кость,
       И пес угомонился,
И с ней на кухню — спрыгнув просто —
       Он, как и паж, спустился.

Сказала леди, хмурясь строже, —
       Ах, фея красоты! —
«Мой пес мне дюжины дороже
       Таких бродяг, как ты!»

Вздыхать и плакать вам не след,
       И не волнуйтесь больше!
Тот, кто прождал уж тридцать лет,
       Прождать сумеет дольше.

Шагами залу всю измерив,
       Вновь кнопку надавил
И вышел грустным он чрез двери,
       Таким же, как входил.

«А у меня был попугай:
       Век надо мной резвится!
Что скажет — мудро, так и знай,
       И я решил жениться.

Другую б леди ухитриться
       Найти мне, — плачет дед, —
И пусть ухаживанье длится
       Другие тридцать лет.

Найду веселую, хоть сед,
       Ведь вкус с годами тоньше,
Спрошу ее: «Да или нет?»
       Чрез двадцать лет, не больше».

____________________________________________________

Перевод Андрея Москотельникова
(из издания «Льюис Кэрролл: досуги математические и не только», 2018):

ЗАТЯНУВШЕЕСЯ УХАЖИВАНИЕ

Девица одна у решётки окна
       Стояла с собачкой у ног.
За улицей тихо следила она,
       Там люд прохожий тёк.

«К дверям какой-то подошёл
       И трётся о косяк.
Совет мне дай, мой попингай,
       Впустить его, иль как?»

Зачёлкал мудрый попингай [1],
       Кружа под потолком:
«Впусти, раз так — пришёл, никак,
       К тебе он женихом».

Вошёл в гостиную чудак,
       Смиренно, как во храм.
«Признали? Я — тот, кто из году в год
       В любви был верен вам».

«Но как же мне было про то прознать?
       Давно б сказали вы!
Да, как было, сударь, про то мне знать?
       Не знала я, увы!»

Сказал он: «Ах!» — и уже на щеках
       Солёных слёз ручьи.
«В неделю по разу, по нескольку раз
       Признанья летели мои.

Колечки вспомни, госпожа,
       На пальцы посмотри.
На сердце руку положа —
       Послал семь дюжин и три».

«Тут спору нет, — девица в ответ. —
       Моей собачке свит
Из них поводок, златой ручеёк —
       Глядите, как блестит».

«А как же пряди, пряди где,
       Концы моих чёрных волос?
Я слал их по суше, я слал по воде,
       И к вам почтальон их нёс».

«И тут спору нет, — девица в ответ. —
       Побольше б таких кудрей.
Я их в тюфячок, а тот — под бочок
       Собачичке моей».

«Но где же, где же письмецо
       С тесьмою вкривь и вкровь?
В нём дышит каждое словцо
       Признаньем про любовь».

«Приносит раз с тесьмой — от вас? —
       Конвертик почтальон.
Да вот беда-то, что без оплаты,
       И брать был не резон».

«О, горькая весть! Письма не донесть!
       А в нём всё как есть про любовь!
Так суть письмеца я вам до конца
       Нынче поведаю вновь».

Зачёлкал мудрый попингай,
       Взметая перья прядь:
«Ходатай, складно отвечай
       Да на колени падь!»

Склонил колени он пред ней,
       То в жар его, то в хлад.
«О Дева, скорбных повестей
       Услышишь ты доклад!

Пять лет сперва, пять лет потом
       Твой каждый, Дева, шаг
Встречал я вздохом и кивком —
       Во всех романах так.

И десять лет — унылых лет! —
       Влюблённый взор бросал;
Я слал цветы тебе чуть свет
       И валентинки слал.

Пять долгих лет и снова пять
       Я жил в чужой стране,
Тая мечты, что чувством ты
       Проникнешься ко мне.

Уж тридцать минуло годков,
       И покинул я чуждый край.
Вот, пришёл тебе сказать про любовь,
       Так руку, Дева, мне дай!»

А что же Дева? Ни в хлад, ни в жар;
       Ему подаёт платок.
«Мне, право, немного вас даже жаль
       И странно слышать про то».

Со смехом клёкчет попингай,
       Презрительно когтит:
«Как ты, ухаживать, я чай,
       Не каждый захотит!»

Собачка прыгает кульком
       (Зубов поберегись!),
Колечет звонким поводком,
       Натявкивая ввысь.

«Собачка, тише, ну же, шу!
       И ты, мой попингай!
Я кое-что ему скажу;
       Молчи и не встревай!»

Собачка лает и рычит,
       Девица топ ногой;
Пришлец — и тот сквозь шум кричит,
       Привлечь вниманье той.

Клекочет гнусный попингай
       Сердитей и звончей,
Но всё ж собачкин громкий лай
       Несносней для очей.

На кухне слуги и служан-
       Ки сбились у плиты:
Хоть слышат шум, да нейдёт на ум
       Причина суеты.

Воскликнул поварёнок
       (Мальчонка не худой):
«Так кто из нас пойдёт сейчас
       Восстановить покой?»

И тот час слуги жребий
       Бросают круговой [2],
Чтоб точно знать, кого послать
       Восстановить покой.

На поварёнка жребий пал,
       И слуги говорят:
«Иди и дей, ищи идей,
       Краса всех поварят!»

Схватил он тут погибче прут
       Собачку выдворять,
Но видит: доля не её
       Команды выполнять.

Схватил он кость — собачки злость
       Пропала наконец;
Повёл на кухню за собой
       Собачку удалец.

Девица ручкой машет ей:
       «Шалунья, нету слов!
Она мне, право же, милей
       Десятка женихов.

Пустое слёзы, вздохи вслед,
       Власы не стоит жать;
Вы, значит, ждали тридцать лет,
       Так что вам подождать?»

Печально он пошёл к дверям
       И ручку повернул;
Нашёл печально выход сам,
       Прощально не взглянул.

«Хотя б такой же попингай
       Со мной летал как сват!
Его советы выполняй,
       Глядишь — и ты женат.

Другую мне б где’вицу взять, —
       Шептал он, плача вновь. —
Да чтобы тридцать лет опять
       Не тратить на любовь!

Спрошу я прямо (да иль нет)
       Девицу поскорей.
Не позже, чем ’рез двадцать лет
       Приду я с этим к ней!»

—-

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА:

1 — Эта птица, вполне вероятно, являлась у наших прародителей предметом домашнего обихода (см. «Песни [шотландской] границы»); она по собственному почину предлагала свои советы и нравственные соображения по любому возможному поводу — совершенно в стиле хора из греческой комедии.

2 — Способ выбрать образ действий, который, возможно, был в большом почёте в среде тех, кто не мог позволить себе держать попингая.

ПРИМЕЧАНИЕ ПЕРЕВОДЧИКА:

Стихотворение пародирует балладу «Граф Ричард» из знаменитой антологии Вальтера Скотта «Песни шотландской границы» (том II), на которую Кэрролл и сам ссылается в подстрочном примечании к слову «попингай». В переводе это слово передано приблизительной транслитерацией, в среднеанглийском оно обозначало попугая либо зелёного дрозда, позднее же — бестолкового и болтливого человека. Нигде в антологии помимо баллады «Граф Ричард» это слово не встречается, однако в ней «попингай» выступает в такой же самой ситуации (правда, лишённой шутливости) и в той же роли, что и в настоящем стихотворении.

____________________________________________________

Автор и координатор проекта «ЗАЗЕРКАЛЬЕ им. Л. Кэрролла» —
Сергей Курий