Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»
<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>
Рис. Harry Furniss (1889).
ОРИГИНАЛ на английском (1889):
CHAPTER 3.
BIRTHDAY-PRESENTS.
«It’s my brother!» the Sub-warden exclaimed, in a warning whisper.
«Speak out, and be quick about it!»
The appeal was evidently addressed to the Lord Chancellor, who instantly replied, in a shrill monotone, like a little boy repeating the alphabet, «As I was remarking, your Sub-Excellency, this portentous movement—»
«You began too soon!» the other interrupted, scarcely able to restrain himself to a whisper, so great was his excitement. «He couldn’t have heard you. Begin again!» «As I was remarking,» chanted the obedient Lord Chancellor, «this portentous movement has already assumed the dimensions of a Revolution!»
«And what are the dimensions of a Revolution?» The voice was genial and mellow, and the face of the tall dignified old man, who had just entered the room, leading Sylvie by the hand, and with Bruno riding triumphantly on his shoulder, was too noble and gentle to have scared a less guilty man: but the Lord Chancellor turned pale instantly, and could hardly articulate the words «The dimensions your— your High Excellency? I—I—scarcely comprehend!»
«Well, the length, breadth, and thickness, if you like it better!»
And the old man smiled, half-contemptuously.
The Lord Chancellor recovered himself with a great effort, and pointed to the open window. «If your High Excellency will listen for a moment to the shouts of the exasperated populace—» («of the exasperated populace!» the Sub-Warden repeated in a louder tone, as the Lord Chancellor, being in a state of abject terror, had dropped almost into a whisper) «—you will understand what it is they want. «
And at that moment there surged into the room a hoarse confused cry, in which the only clearly audible words were «Less—bread—More—taxes!» The old man laughed heartily. «What in the world—» he was beginning: but the Chancellor heard him not. «Some mistake!» he muttered, hurrying to the window, from which he shortly returned with an air of relief. «Now listen!» he exclaimed, holding up his hand impressively. And now the words came quite distinctly, and with the regularity of the ticking of a clock, «More—bread—Less taxes!'»
«More bread!» the Warden repeated in astonishment. «Why, the new Government Bakery was opened only last week, and I gave orders to sell the bread at cost-price during the present scarcity! What can they expect more?»
«The Bakery’s closed, y’reince!» the Chancellor said, more loudly and clearly than he had spoken yet. He was emboldened by the consciousness that here, at least, he had evidence to produce: and he placed in the Warden’s hands a few printed notices, that were lying ready, with some open ledgers, on a side-table.
«Yes, yes, I see!» the Warden muttered, glancing carelessly through them. «Order countermanded by my brother, and supposed to be my doing! Rather sharp practice! It’s all right!» he added in a louder tone. «My name is signed to it: so I take it on myself. But what do they mean by ‘Less Taxes’? How can they be less? I abolished the last of them a month ago!»
«It’s been put on again, y’reince, and by y’reince’s own orders!», and other printed notices were submitted for inspection.
The Warden, whilst looking them over, glanced once or twice at the Sub-Warden, who had seated himself before one of the open ledgers, and was quite absorbed in adding it up; but he merely repeated «It’s all right. I accept it as my doing.»
«And they do say,» the Chancellor went on sheepishly—looking much more like a convicted thief than an Officer of State, «that a change of Government, by the abolition of the Sub-Warden—-I mean,» he hastily added, on seeing the Warden’s look of astonishment, «the abolition of the office of Sub-Warden, and giving the present holder the right to act as Vice-Warden whenever the Warden is absent —would appease all this seedling discontent I mean,» he added, glancing at a paper he held in his hand, «all this seething discontent!»
«For fifteen years,» put in a deep but very harsh voice, «my husband has been acting as Sub-Warden. It is too long! It is much too long!» My Lady was a vast creature at all times: but, when she frowned and folded her arms, as now, she looked more gigantic than ever, and made one try to fancy what a haystack would look like, if out of temper.
«He would distinguish himself as a Vice!» my Lady proceeded, being far too stupid to see the double meaning of her words. «There has been no such Vice in Outland for many a long year, as he would be!»
«What course would you suggest, Sister?» the Warden mildly enquired.
My Lady stamped, which was undignified: and snorted, which was ungraceful. «This is no jesting matter!» she bellowed.
«I will consult my brother, said the Warden. «Brother!»
«—and seven makes a hundred and ninety-four, which is sixteen and two-pence,» the Sub-Warden replied. «Put down two and carry sixteen.»
The Chancellor raised his hands and eyebrows, lost in admiration.
«Such a man of business!» he murmured.
«Brother, could I have a word with you in my Study?» the Warden said in a louder tone. The Sub-Warden rose with alacrity, and the two left the room together.
My Lady turned to the Professor, who had uncovered the urn, and was taking its temperature with his pocket-thermometer. «Professor!» she began, so loudly and suddenly that even Uggug, who had gone to sleep in his chair, left off snoring and opened one eye. The Professor pocketed his thermometer in a moment, clasped his hands, and put his head on one side with a meek smile
«You were teaching my son before breakfast, I believe?» my Lady loftily remarked. «I hope he strikes you as having talent?»
«Oh, very much so indeed, my Lady!» the Professor hastily replied, unconsciously rubbing his ear, while some painful recollection seemed to cross his mind. «I was very forcibly struck by His Magnificence, I assure you!»
«He is a charming boy!» my Lady exclaimed. «Even his snores are more musical than those of other boys!»
If that were so, the Professor seemed to think, the snores of other boys must be something too awful to be endured: but he was a cautious man, and he said nothing.
«And he’s so clever!» my Lady continued. «No one will enjoy your Lecture more by the way, have you fixed the time for it yet? You’ve never given one, you know: and it was promised years ago, before you—
«Yes, yes, my Lady, I know! Perhaps next Tuesday or Tuesday week—»
«That will do very well,» said my Lady, graciously. «Of course you will let the Other Professor lecture as well?»
«I think not, my Lady? the Professor said with some hesitation.
«You see, he always stands with his back to the audience.
It does very well for reciting; but for lecturing—»
«You are quite right,» said my Lady. «And, now I come to think of it, there would hardly be time for more than one Lecture. And it will go off all the better, if we begin with a Banquet, and a Fancy-dress Ball—»
«It will indeed!» the Professor cried, with enthusiasm.
«I shall come as a Grass-hopper,» my Lady calmly proceeded.
«What shall you come as, Professor?»
The Professor smiled feebly. «I shall come as—as early as I can, my Lady!»
«You mustn’t come in before the doors are opened,» said my Lady.
«I ca’n’t,» said the Professor. «Excuse me a moment. As this is Lady Sylvie’s birthday, I would like to—» and he rushed away.
Bruno began feeling in his pockets, looking more and more melancholy as he did so: then he put his thumb in his mouth, and considered for a minute: then he quietly left the room.
He had hardly done so before the Professor was back again, quite out of breath. «Wishing you many happy returns of the day, my dear child!» he went on, addressing the smiling little girl, who had run to meet him. «Allow me to give you a birthday-present. It’s a second-hand pincushion, my dear. And it only cost fourpence-halfpenny!»
«Thank you, it’s very pretty!» And Sylvie rewarded the old man with a hearty kiss.
«And the pins they gave me for nothing!» the Professor added in high glee. «Fifteen of ’em, and only one bent!»
«I’ll make the bent one into a hook!» said Sylvie. «To catch Bruno with, when he runs away from his lessons!»
«You ca’n’t guess what my present is!» said Uggug, who had taken the butter-dish from the table, and was standing behind her, with a wicked leer on his face.
«No, I ca’n’t guess,» Sylvie said without looking up. She was still examining the Professor’s pincushion.
«It’s this!» cried the bad boy, exultingly, as he emptied the dish over her, and then, with a grin of delight at his own cleverness, looked round for applause.
Sylvie coloured crimson, as she shook off the butter from her frock: but she kept her lips tight shut, and walked away to the window, where she stood looking out and trying to recover her temper.
Uggug’s triumph was a very short one: the Sub-Warden had returned, just in time to be a witness of his dear child’s playfulness, and in another moment a skilfully-applied box on the ear had changed the grin of delight into a howl of pain.
«My darling!» cried his mother, enfolding him in her fat arms.
«Did they box his ears for nothing? A precious pet!»
«It’s not for nothing!» growled the angry father. «Are you aware, Madam, that I pay the house-bills, out of a fixed annual sum? The loss of all that wasted butter falls on me! Do you hear, Madam!»
«Hold your tongue, Sir!» My Lady spoke very quietly—almost in a whisper. But there was something in her look which silenced him. «Don’t you see it was only a joke? And a very clever one, too! He only meant that he loved nobody but her! And, instead of being pleased with the compliment, the spiteful little thing has gone away in a huff!»
The Sub-Warden was a very good hand at changing a subject. He walked across to the window. «My dear,» he said, «is that a pig that I see down below, rooting about among your flower-beds?»
«A pig!» shrieked my Lady, rushing madly to the window, and almost pushing her husband out, in her anxiety to see for herself. «Whose pig is it? How did it get in? Where’s that crazy Gardener gone?»
At this moment Bruno re-entered the room, and passing Uggug (who was blubbering his loudest, in the hope of attracting notice) as if he was quite used to that sort of thing, he ran up to Sylvie and threw his arms round her. «I went to my toy-cupboard,» he said with a very sorrowful face, «to see if there were somefin fit for a present for oo! And there isn’t nuffin! They’s all broken, every one! And I haven’t got no money left, to buy oo a birthday-present! And I ca’n’t give oo nuffin but this!» («This» was a very earnest hug and a kiss.)
«Oh, thank you, darling!» cried Sylvie. «I like your present best of all!» (But if so, why did she give it back so quickly?)
His Sub-Excellency turned and patted the two children on the head with his long lean hands. «Go away, dears!» he said. «There’s business to talk over. «
Sylvie and Bruno went away hand in hand: but, on reaching the door, Sylvie came back again and went up to Uggug timidly. «I don’t mind about the butter,» she said, «and I—I’m sorry he hurt you!» And she tried to shake hands with the little ruffian: but Uggug only blubbered louder, and wouldn’t make friends. Sylvie left the room with a sigh.
The Sub-Warden glared angrily at his weeping son. «Leave the room, Sirrah!» he said, as loud as he dared. His wife was still leaning out of the window, and kept repeating «I ca’n’t see that pig! Where is it?»
«It’s moved to the right now it’s gone a little to the left,» said the Sub-Warden: but he had his back to the window, and was making signals to the Lord Chancellor, pointing to Uggug and the door, with many a cunning nod and wink.
The Chancellor caught his meaning at last, and, crossing the room, took that interesting child by the ear the next moment he and Uggug were out of the room, and the door shut behind them: but not before one piercing yell had rung through the room, and reached the ears of the fond mother.
«What is that hideous noise?» she fiercely asked, turning upon her startled husband.
«It’s some hyaena—or other,» replied the Sub-Warden, looking vaguely up to the ceiling, as if that was where they usually were to be found. «Let us to business, my dear. Here comes the Warden.» And he picked up from the floor a wandering scrap of manuscript, on which I just caught the words ‘after which Election duly holden the said Sibimet and Tabikat his wife may at their pleasure assume Imperial—’ before, with a guilty look, he crumpled it up in his hand.
.
____________________________________________________
Глава третья
ПОДАРКИ КО ДНЮ РОЖДЕНИЯ
— Это мой брат! — громким шепотом проговорил Вице-губернатор. — Говорите же что-нибудь, да поживее!
Эти слова, по-видимому, были адресованы Лорду-Канцлеру, который мгновенно среагировал на них и монотонно, как малыш, повторяющий алфавит, затараторил:
— Как я уже докладывал, Ваше Вице-Превосходительство, это зловредное движение…
— Ты слишком торопишься! — прервал его Вице-губернатор, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти с шепота на крик: так он был раздражен. — Он просто не может тебя слышать! Начни сначала!
— Как я уже докладывал, — покорно продекламировал Лорд-Канцлер, — это зловредное движение уже, по-видимому, приобрело масштабы революции!
— И что же это такое — масштабы революции? — Голос, произнесший это, был мягким и добрым, а лицо высокого, степенного пожилого мужчины, который только что вошел в комнату, держа за руку Сильвию, и на плече которого триумфально восседал Бруно, было слишком благородным и располагающим, чтобы внушать ужас человеку невиновному; однако Лорд-Канцлер мгновенно побледнел и едва смог выговорить следующие слова: «М-м-масштабы, Ваше Высокопревосходительство, верно? Я-я-я затрудняюсь сказать вам…»
— Масштабы — это меры, то есть, собственно говоря, длина, ширина и толщина! — И пожилой мужчина полупрезрительно улыбнулся.
Лорд-Канцлер с большим трудом взял себя в руки и указал на открытое окно.
— Если бы Ваше Высокопревосходительство соизволили хоть минутку послушать крики этой возбужденной толпы… — («Возбужденной толпы!» — более громким голосом повторил Вице-губернатор, потому что Лорд-Канцлер, все еще не в силах справиться с охватившим его страхом, перешел почти на шепот), — вы поняли бы, чего они добиваются!
В этот миг в комнату донеслись громкие крики, в которых можно было более или менее ясно разобрать слова: «Меньше! Хлеба! Больше! Налогов!» Пожилой мужчина добродушно улыбнулся.
— Подумать только, что в мире делается… — начал было он, но Лорд-Канцлер уже не слушал его.
— Какая досада! Ошибка! — пробормотал он и, бросившись к окну, у которого только что стоял, перевел дух. — Послушайте теперь! — предложил он, сделав широкий жест рукой. Теперь слова раздавались четко, как тиканье часов, и издалека то и дело доносились слова: «Больше! Хлеба! Меньше! Налогов!»
— Больше хлеба! — удивленно повторил Правитель. — В чем же дело, ведь на прошлой неделе открылась новая государственная пекарня, и, несмотря на недостаток хлеба, я приказал отпускать его по сниженным ценам. Чего же они еще хотят?
— Пекарня закрылась, вашсочство! — более громким и отчетливым, чем прежде, тоном произнес Канцлер. Он вдохновлялся сознанием того, что хоть на этот раз сможет представить веские доказательства, и почтительно вручил Правителю несколько отпечатанных документов, которые вместе с огромными раскрытыми гроссбухами лежали наготове на письменном столе.
— Да, верно, я помню! — пробормотал Правитель, рассеянно пролистывая их. — Указ, подготовленный моим братом, был издан от моего имени! Какое коварство! Да, так оно и было! — продолжал он более громким тоном. — На нем стоит моя подпись: значит, я и в ответе. Но что значит их крик «Меньше налогов»? Разве их может быть еще меньше? Ведь месяц назад я отменил последние?!
— Они были введены опять, вашсочство, собственным указом вашсочства. — И Канцлер подал Правителю еще несколько отпечатанных бумаг.
Перелистывая их, Правитель дважды пристально поглядел на Вице-губернатора, сидевшего за одним из гроссбухов и, казалось, с головой ушедшего в чтение. Затем он повторил:
— Что поделаешь. Да, это моя подпись.
— И теперь они говорят, — продолжал Канцлер елейным тоном, более уместным для ловкого шпиона, чем для высшего государственного чиновника, — что смена правительства, я хочу сказать — отмена поста Вице-губернатора, — продолжал он под удивленным взглядом Правителя, — точнее, роспуск канцелярии Вице-губернатора и придание нынешнему ее главе статуса Вице-Правителя при вакантном посте Правителя — позволит устранить все эти противоречия. Я имел в виду — кажущиеся противоречия, — добавил он, уткнувшись в бумагу, которую держал в руке.
— Мой муж, — послышался глубокий, грудной, но очень твердый голос, — занимает пост Вице-губернатора вот уже пятнадцать лет. Это долго! Это очень много! — По большей части Госпожа держалась в тени, но, когда она выпрямлялась и скрещивала руки на груди, она казалась еще более внушительной, чем обычно. А уж если она была вне себя от гнева, то напоминала взъерошенную копну сена. — Он сумеет проявить себя на посту Вице! — продолжала она, будучи слишком простоватой и неспособной осознать всю двусмысленность своих слов. — О, в Чужестрании уже много лет не было такого замечательного Вице, как он!
— Тогда что же ты предлагаешь, сестра? — мягко спросил Правитель.
Госпожа заметно смутилась; она побледнела и еще больше рассердилась.
— Такими делами не шутят! — проговорила она.
— Тогда мне придется посоветоваться с братом, — заметил Правитель. — Брат, слышишь?
— …и семь составляет сто девяносто четыре, что составляет восемнадцать пенсов, — отозвался Вице-губернатор. — Два кладем, шестнадцать в уме.
Канцлер восхищенно поднял руку и выгнул бровь.
— Боже, какой умница! — пробормотал он.
— Брат, пройдем на пару слов в мой кабинет, — более громким голосом произнес Правитель. Вице-губернатор послушно встал, и они вдвоем вышли из комнаты.
Госпожа повернулась к Профессору, который, открыв чайник, измерял карманным термометром температуру воды в нем.
— Профессор! — начала она столь громким тоном, что даже Уггуг, дремавший на стуле, тотчас проснулся и открыл глаза.
Профессор мигом спрятал термометр, всплеснул руками и изобразил на своем лице некое подобие улыбки.
— Надеюсь, вы занимались с моим сыном перед завтраком? — строго спросила Госпожа. — Полагаю, он поразил вас своими дарованиями?
— О да, Госпожа, конечно, — мгновенно отозвался Профессор, потирая ухо; ему, видно, вспомнилось нечто неприятное. — Его Великолепие прямо-таки поразил меня.
— Он просто очаровательный мальчик! — воскликнула Госпожа. — Он даже сморкается куда благозвучнее других мальчишек!
Если бы это было правдой, подумал Профессор, то сморкание других было бы чем-то поистине ужасным; но он был человек осторожный и предпочел промолчать.
— А какой он умница! — продолжала Госпожа. — Вы заметили: никто с таким удовольствием не выслушивал ваши лекции! Так вас никто еще не слушал; но это было обещано много лет назад, задолго до того как…
— Да, да, Госпожа, я помню! Может быть, в следующий вторник… или на следующей неделе…
— Это было бы замечательно, — кокетливо проронила Госпожа. — Вы, конечно, не станете возражать, если и Другой Профессор тоже будет читать ему лекции?
— Пожалуй, стану, Госпожа, — сделав паузу, отвечал Профессор. — Видите ли, он всегда стоит спиной к аудитории. Это очень удобно для чтения вслух, но что касается лекций…
— Пожалуй, вы правы, — отозвалась Госпожа. — Впрочем, я думаю, у него вряд ли найдется время больше чем на одну лекцию. А чтобы все прошло как можно лучше, для начала мы устроим банкет и бал-маскарад…
— Я непременно приду! — с энтузиазмом воскликнул Профессор.
— Я буду в костюме Кузнечика, — скромно сказала Госпожа. — А в чем будете вы, Профессор?
Профессор вежливо улыбнулся.
— Я? Я, Госпожа, постараюсь прийти как можно раньше.
— Ну, не стоит приходить раньше, чем откроются двери, — заметила Госпожа.
— Я и не собираюсь, — отвечал Профессор. — Подождите минутку. Раз уж это день рождения Сильвии, я… — И он опрометью выбежал из комнаты.
Бруно принялся рыться в карманах, делаясь от этого занятия все более задумчивым; наконец он засунул пальчик в рот и тихо вышел из комнаты.
Едва за ним закрылась дверь, как Профессор вернулся в комнату, едва переводя дух.
— Желаю тебе всяческого счастья, моя милая! — продолжал он, обращаясь к улыбающейся девочке, следовавшей за ним. — Позволь мне вручить тебе подарок ко дню рождения. Вот тебе подушечка для булавок, милая. Я купил ее у старьевщика; она обошлась мне в четыре с половиной пенса!
— Благодарю вас, она просто замечательная! — И Сильвия вознаградила Профессора невинным поцелуем.
— А булавки они отдали мне даром! — продолжал разговорившийся Профессор. — Их целых пятнадцать штук, и только одна — погнутая.
— Не беда. Из гнутой я сделаю крючок! — проговорила Сильвия. — Крючок, чтобы ловить Бруно, когда он задумает сбежать с уроков!
— А что я тебе подарю — ни за что не догадаешься! — проговорил Уггуг, беря со стола масленку и подходя к Сильвии сзади с плутовской гримасой на лице.
— Конечно, не догадаюсь, — отвечала Сильвия, даже не обернувшись. Она продолжала разглядывать подушечку — подарок Профессора.
— Вот! — воскликнул противный мальчишка, перевернув масленку и с довольной улыбкой оглядываясь по сторонам в ожидании похвал.
Стряхивая масло со своего нарядного платья, Сильвия разрумянилась, но сжала губки и не проронила ни слова. Затем она подошла к окну, чтобы отдышаться и немного успокоиться.
Однако триумф Уггуга оказался очень недолгим: Вице-губернатор вернулся как раз вовремя, чтобы своими глазами увидеть плоды проказ своего дорогого сыночка. И в следующий миг умелая затрещина превратила триумф мальчишки в вопль боли.
— Ах, мой бедный! — воскликнула мать, обнимая свое чадо пухлыми ручками. — Ударить ребенка в ухо — и ничего? Бедный мальчик!
— Нет, это не просто ничего! — воскликнул рассерженный отец. — А вам известно, мадам, что по всем счетам в этом доме плачу я, и это обходится в кругленькую сумму! И эта напрасная трата масла тоже бьет меня по карману! Слышите, мадам!
— Прикусите язычок, сэр! — тихо, почти шепотом, проговорила Госпожа. В ее взгляде было нечто такое, что заставило его замолчать. — Разве вы не видите, что это была всего лишь шутка? И очень удачная, надо признать! Он ведь хотел сказать, что никого так не любит, как ее! И вместо того чтобы поблагодарить за комплимент, эта маленькая гордячка еще надулась и ушла!
Вице-губернатор обладал даром мгновенно переводить тему разговора. Он подошел к окну.
— Милочка моя, — проговорил он, — а что это за поросенок там, внизу, роется в ваших цветочных грядках?
— Поросенок? — воскликнула Госпожа, бросившись к окну и едва не оттолкнув своего супруга; она горела от нетерпения увидеть все своими глазами. — Чей же это поросенок, а? Как он сюда попал? Где же, в конце концов, этот безумный Садовник?
В этот момент в комнату вернулся Бруно и, не замечая Уггуга (который ревел во все горло в надежде привлечь чье-нибудь внимание), поскольку уже давно привык к таким выходкам, бросился к Сильвии и обнял ее.
— Я бегал поглядеть, не найдется ли в моем кукольном серванте, — огорченным тоном проговорил он, — чего-нибудь для подарка тебе! Но там ничегошеньки нет! Все давно сломано, все до последней крошки! Денег у меня тоже не осталось, так что я не смог ничего купить тебе! Так что я могу подарить тебе только это! («Это» оказалось крепким объятием и нежным поцелуем.)
— Ах, благодарю тебя, мой милый! — воскликнула Сильвия. — Твой подарок мне нравится больше всех! (Но если это и впрямь было так, зачем же она так быстро вернула его?…)
Его Вице-Превосходительство, обернувшись, ласково потрепал детей по головкам своими длинными, цепкими руками.
— Ну, ступайте, мои хорошие! — проговорил он. — Мне еще нужно поговорить о делах.
Сильвия и Бруно, взявшись за руки, направились к двери; но, подойдя к ней, Сильвия вдруг обернулась и мягко подошла к Уггугу.
— Я не сержусь на тебя из-за масла, — сказала она, — мне очень жаль, что он так шлепнул тебя! — С этими словами она попыталась взять маленького разбойника за руку, но Уггуг заревел еще громче и мириться не пожелал. Вздохнув, девочка вышла из комнаты.
Вице-губернатор сердито поглядел на своего сынка.
— А ну-ка, Сирах, выйди! — громким — насколько хватало смелости — голосом произнес он. Его жена по-прежнему стояла у окна и глядела вниз, то и дело повторяя:
— Да где же поросенок? Я что-то его не вижу!
— Он побежал направо, а затем чуть влево, — проговорил Вице-губернатор, стоя спиной к окну и делая Лорду-Канцлеру какие-то знаки, указывая на Уггуга и на дверь и объясняясь на языке кивков и гримас.
Наконец Канцлер понял, чего от него хотят, и, пройдя через всю комнату, схватил любознательное чадо за ухо. В следующий миг ни с Уггугом покинули комнату, и дверь мягко закрылась за ними. Но прежде чем она окончательно закрылась, до ушей нежной матери долетел какой-то странный вой.
— Что это там такое? — встревоженно спросила она, обернувшись к мужу.
— Гиена какая-нибудь или что-то в этом роде, — отвечал Вице-губернатор, с невинным видом поглядывая на потолок, словно гиены обычно бегают именно по потолку. — Давай поговорим о деле, дорогая. Скоро придет Правитель. — С этими словами он взял со стола какую-то бумагу, на которой я едва успел разобрать слова: «Выборы, после которых вышеупомянутый Сибимет и жена его Табикат смогут, если пожелают, принять императорское…» — но в этот момент он с виноватым видом скомкал ее в руках.
.
____________________________________________________
Перевод Андрея Москотельникова (2009):
ГЛАВА III
Подарки ко Дню рождения
— Вот и мой брат, — предостерегающим шёпотом произнёс Под-Правитель. — Говорите же, да поскорее!
Его слова, разумеется, были адресованы Лорду-Канцлеру, который сразу же затараторил — визгливо, как ученик, отвечающий урок у доски:
— Как я уже отмечал, Ваше Под-превосходительство, это зловещее брожение…
— Слишком рано! — прервал его сосед, от возбуждения едва способный говорить шёпотом. — Он ещё не слышит вас. Начните снова!
— Как я уже отмечал, — пробубнил нараспев покорный Лорд-Канцлер, — это зловещее брожение уже приобрело размеры Революции.
— И какие же у Революции размеры? — Произнёсший это голос был мягким и дружелюбным, а лицо высокого и величественного человека, который вошёл в комнату, ведя Сильвию за руку и неся ликующего Бруно на плече, было слишком благородным и безмятежным, чтобы заставить трепетать даже очень провинившегося человека, однако Лорд-Канцлер мгновенно побледнел и едва-едва выдавил из себя:
— Размеры… Ваше… Ваше Высокопревосходительство?.. Я… я не совсем понимаю…
— Ну, скажем, длина, ширина, толщина, если вам это больше подходит! — И пожилой человек презрительно улыбнулся.
Лорд-Канцлер великим усилием воли взял себя в руки и указал на раскрытое окно.
— Если Ваше Высокопревосходительство на минуту прислушается к выкрикам этой озлобленной черни… — («Озлобленной черни!» — повторил Под-Правитель громче, поскольку Лорд-Канцлер, приведённый в состояние униженного трепета, едва не потерял голоса,) — вы поймёте, чего они требуют.
Как раз в эту минуту в комнату хлынул грубый и невнятный крик, единственными различимыми словами в котором были: «Меньше… Хлеба… Больше… Пошлин!» Величественный старик рассмеялся от всего сердца.
— Что же это, собственно… — начал было он, однако Канцлер его недослушал.
— Они сбились, — пробормотал он и бросился к окну, от которого вскоре с видом облегчения вновь вернулся к нам. — Вот оно, слушайте сейчас! — воскликнул он, поджав в волнении руки.
Теперь уже слова слышались отчётливо, и выкрики доносились с регулярностью тиканья часов.
— Больше… Хлеба… Меньше… Пошлин!
— Больше хлеба! — удивлённо повторил Правитель. — Но ведь новая Государственная Пекарня пущена только на прошлой неделе, и я приказал продавать хлеб по себестоимости всё то время, пока в нём ощущается недостаток! Чего же им ещё нужно?
— Пекарня закрыта, вшство! — отвечал Канцлер громче и увереннее, чем прежде. Смелости ему придало сознание того, что уж здесь-то у него имеются оправдания; и он сунул Правителю в руки несколько отпечатанных листков, лежавших наготове на столике для закусок рядом с раскрытыми конторскими книгами.
— Вижу, вижу! — пробормотал Правитель, небрежно пробежав их глазами. — Мой братец отменил приказ, а виноватым выхожу я! Ловкая тактика! Ну, хорошо! — добавил он, возвысив голос. — Подписано моим именем, так что принимаю всё это на себя. Но что значит «меньше пошлин»? Как их может быть меньше? Последние из них я упразднил месяц назад!
— Но они были введены вновь, вшство, собственными указами вшства! — И ещё одна кипа листков была предоставлена Правителю в качестве подтверждения.
Просматривая их, Правитель раз-другой взглянул на Под-Правителя, который теперь сидел перед одной из раскрытых конторских книг, полностью поглощённый сложением каких-то цифр. И Правитель повторил только:
— Хорошо же. Беру и это на себя.
— И они утверждают, — сконфуженно продолжал Канцлер, более походивший на пойманного вора, чем на Государственного Служащего, — что перемены в Правительстве — упразднение Под-Правителя… То есть, — быстро добавил он, встретив изумлённый взгляд Правителя, — упразднение поста Под-Правителя и предоставление Его Под-Превосходительству полномочий Вице-Премьера на тот срок, пока Правитель отсутствует, не даст всем этим сменам недовольства распространяться. То есть, — добавил он, взглянув в листок бумаги, который держал в руке, — всем этим семенам недовольства.
Тут прозвучал низкий, но очень резкий голос.
— Вот уже пятнадцать лет мой муж занимается Под-Правлением. Хватит ему подправлять! — Глупо подобранным словцом миледи словно бы выдавала подлинный смысл деятельности своего муженька. Она всегда была масштабным созданием, но стоило ей нахмуриться и скрестить руки на груди — вот как сейчас, — как её облик принимал поистине гигантские очертания, и очевидцы, вероятно, начинали подозревать, что именно так выглядит разгневанный стог сена.
— Уж он проявит себя как Лице-Пример! — продолжала миледи. — Такого как он Лицемера в Запределье давно не видывали!
— Успокойтесь же, — отвечал Правитель. — Я знаю, он намерен…
Миледи топнула, что было недостойно, и фыркнула, что было некрасиво.
— Дразниться сейчас не время! Мерин не мерин, а потянет! — прорычала она.
— А вот я посоветуюсь с моим братом, — сказал Правитель. — Братец!
— …Плюс семь будет сто девяносто четыре, что составляет шестнадцать фунтов два пенса, — откликнулся Под-Правитель. — Два опустим и запишем шестнадцать.
Канцлер в умилении заломил руки и закатил глаза.
— Весь в делах! — проблеял он.
— Братец, не могу ли я побеседовать с тобой в моём кабинете? — сказал Правитель, возвысив голос.
Под-Правитель с готовностью поднялся, и братья покинули комнату.
Миледи повернулась к Профессору, который снял крышку кофейника и теперь измерял температуру внутри него своим личным градусником.
— Профессор! — начала она так неожиданно и громко, что даже Уггуг, приснувший в кресле, перестал храпеть и приоткрыл один глаз. Профессор же тотчас спрятал свой градусник в карман, всплеснул ручками и со смиренной улыбкой склонил голову на бок.
— Перед завтраком, я полагаю, вы занимались с моим сыном? — надменно произнесла миледи. — Надеюсь, он приятно поразил вас?
— О, истинно так, миледи! — поспешил откликнуться Профессор и машинально потёр ухо — вероятно, под воздействием неких болезненных воспоминаний. — Его Сиятельство поразил меня весьма чувствительно, уверяю вас.
— Он очаровательный мальчик! — воскликнула миледи. — Он даже храпит гораздо музыкальнее, чем другие мальчишки!
Будь это так, подумал, наверное, Профессор, храп остальных мальчишек был бы поистине невыносим; но Профессор был человек осторожный и не сказал ничего.
— И он такой умница! — продолжала миледи. — Никто другой не будет слушать вашу Лекцию с большим удовольствием — кстати, вы уже назначили ей срок? Вы ведь так и не прочли нам ни одной, хотя обещали ещё много лет назад, перед тем как вы…
— Да, да, миледи, я знаю! Возможно, в этот вторник — или в следующий…
— Вот было бы хорошо! — любезно заявила миледи. — Вы, конечно, позволите прочесть Лекцию и Другому Профессору тоже?
— Не думаю, миледи, — нехотя ответил Профессор. — Другой Профессор, знаете ли, всегда стоит спиной к аудитории. Так подобает стоять тому, кто отвечает урок, а не тому, кто его ведёт.
— Вы совершенно правы, — сказала миледи. — Я и сама поняла теперь, что для второй Лекции у нас едва ли найдётся время. А ещё лучше повести дело так: начать с Банкета, потом устроить Бал-маскарад…
— Да-да, так будет лучше! — живо вскричал Профессор.
— Я появлюсь в образе Кузнечика, — невозмутимо продолжала миледи. — А вы?
Профессор жалко улыбнулся.
— А я появлюсь… появлюсь пораньше, миледи.
— Но вам не следует приходить до того, как отопрут двери, — сказала миледи.
— А я и не смогу, — сказал Профессор. — Прошу прощения — отлучусь на минутку. Так как сегодня день рождения Сильвии, мне бы хотелось… — и он поспешил прочь.
Бруно принялся рыться в своих карманах, и чем дольше рылся, тем грустнее становилось его лицо. Наконец он сунул указательный палец в рот и с минуту размышлял, после чего тихо пошёл к дверям.
Только он вышел, как вернулся запыхавшийся Профессор.
— Поздравляю с днём рожденья и желаю долгих счастливых лет, моё дорогое дитя! — заговорил он, обращаясь к улыбающейся девочке, поспешившей ему навстречу. — Позволь мне сделать тебе подарок. Это подержанная подушечка для булавок, дорогая моя. Она стоит всего-то четыре с половиной пенса.
— Спасибо, очень мило! — и Сильвия наградила старика сердечным поцелуем.
— А булавки они отдали мне даром! — ликуя добавил Профессор. — Целых пятнадцать, и всего одна гнутая!
— Из гнутой я сделаю крючок! — сказала Сильвия. — Чтобы зацеплять Бруно, когда он убегает с уроков!
— Угадаешь, каков мой подарок? — спросил тут Уггуг, беря со стола маслёнку и подходя к девочке с плутовским выражением лица.
— Нет, я не могу угадать, — сказала Сильвия, даже не взглянув на него. Она продолжала разглядывать свою подушечку для булавок.
— Вот он! — вскричал сорванец, и с торжеством вылил ей на голову всё масло из маслёнки, а затем, ухмыляясь собственному остроумию, огляделся в ожидании одобрения.
Сильвия густо покраснела. Крепко сжав губы, она принялась стряхивать масло со своего платьица, а затем отошла к окну, чтобы, глядя вдаль, постараться обрести спокойствие.
Триумф Уггуга был очень недолог: вернулся Под-Правитель, и как раз вовремя, чтобы стать свидетелем проделки дорогого сыночка; и в следующий момент прицельная оплеуха сменила улыбку торжества на рёв боли.
— Дорогой мой! — вскричала мать, укрывая сына в объятиях своих жирных рук. — Бить по уху ни за что! Ах, ты мой хороший!
— Как ни за что! — зарычал разъярённый отец. — Да знаете ли вы, мадам, что я оплачиваю все расходы по дому, не говоря об установленных выплатах за год. Сколько он масла извёл, а это по моему карману ударит! Вы меня слышите?
— Придержите язык, сударь! — очень тихо, почти шёпотом произнесла миледи. Но во взгляде её было нечто такое, от чего супруг сразу затих. — Вы что, не видите, что это было просто шуткой? И притом очень остроумной! Он хотел показать, что только её и любит! И вместо того, чтобы в ответ похвалить его, это злобное маленькое создание ещё обижается!
Под-Правитель был мастером менять тему разговора. Он направился к окну.
— Милая моя, — сказал он, — это что там, внизу, свинья копается среди ваших клумб?
— Свинья! — возопила миледи, подскочив к окну, как бешеная, и едва не столкнув мужа в огород, так сильно ей самой потребовалось взглянуть. — Чья это свинья? Как она сюда попала? Где шляется этот сумасшедший Садовник?
В этот момент в комнату вернулся Бруно, и, пройдя мимо Уггуга (который ревел что было мочи, надеясь привлечь внимание), как будто он давно уже привык к подобным выходкам, подбежал к Сильвии и обвил её руками.
— Я ходил к моему сундуку с игрушками, — промолвил он с очень печальным лицом, — посмотреть, есть ли там что-нибудь подходящее для подарка тебе! Но там ничего нет! Они все поломаны, все до одной! А у меня не осталось денег, чтобы купить тебе хороший подарок! И я ничего не могу дать тебе, кроме вот этого!
«Это» было очень крепким объятием и поцелуем.
— О, благодарю, мой дорогой! — воскликнула Сильвия. — Твой подарок мне приятнее всех остальных. — Но если это было так, отчего же она тотчас вернула подарок обратно?
А Его Под-превосходительство обернулся и своими длинными худыми руками похлопал обоих детишек по голове.
— Ступайте, дорогие мои! — сказал он. — Нам нужно поговорить о делах.
Взявшись за руки, Сильвия и Бруно направились к дверям, но, едва дойдя до них, Сильвия обернулась и, сделав несколько шагов назад, робко остановилась возле Уггуга.
— Я не огорчаюсь из-за масла, — сказала она, — и мне… мне жаль, что тебя ударили. — Девочка попыталась даже пожать руку маленького бандита, но Уггуг принялся реветь ещё пуще, на корню зарубив все проявления дружбы. Сильвия вздохнула и вышла из комнаты.
Под-Правитель гневно воззрился на рыдающего сынка.
— Прочь отсюда! — прошипел он, едва осмеливаясь повысить голос. Его жена всё ещё высовывалась в окно, недоумённо приговаривая:
— Не вижу я никакой свиньи! Где она?
— Побежала направо; а теперь отбежала левее, — подсказывал Под-Правитель, но сам при этом стоял к окну спиной и подавал Канцлеру знаки, то кивая в сторону Уггуга, то мигая на дверь.
Канцлер уразумел, наконец, чего от него хотят, пересёк комнату, взял заинтригованного ребёнка за ухо — и в следующую минуту они с Уггугом оказались в коридоре, однако перед тем как дверь за ним закрылась, из-за неё всё же успел вырваться пронзительный крик, который достиг-таки ушей любящей матери.
— Это что было? — свирепо вопросила она, обернувшись мужу, который застыл на месте.
— Гиена… Или какой-то другой зверь, — отозвался Под-Правитель и, беспечно посвистывая, принялся разглядывать потолок, будто бы именно там разгуливали издающие крики животные обитатели джунглей и саванн. — Вернёмся к делам, моя дорогая. Правитель вот-вот войдёт. — Тут Под-Правитель нагнулся и поднял с пола отбившийся от собратьев лоскут с записью от руки, на котором я имел время углядеть только слова «…после каковых надлежащим образом проведённых Выборов вышеназванные Себемет и его супруга Табикат могут по своему соизволению принять Императорский…», после чего с виноватым видом он скомкал листок в руках.
____________________________________________________
Пересказ Александра Флори (2001, 2011):
ГЛАВА 3. ИМЕНИННЫЕ ПОДАРКИ
— ЭТО МОЙ БРАТ! — прошептал Отправитель. — Говорите осторожнее! И не тяните!
Последние слова, по-видимому, были адресованы Лорду-Канцлеру, который тут же откликнулся и заговорил надрывно и монотонно, как школьник, отвечающий алфавит:
— Как я уже заметил, Ваше Превосходительство, это наводящее ужас движение…
— Не гоните так! — прервал его Отправитель свистящим шепотом. — Он же еще не пришел. Давайте снова! Всё должно получиться как бы случайно.
— Как-я-уже-заметил, — послушно запел Лорд-Канцлер, — это-наводящее-ужас-движение-может-перерасти-в-революцию-угрожающих-размеров.
— Угрожающих, простите, чего? — спросил, входя в комнату, пожилой джентльмен — за руку он вел Сильви, а Бруно восседал у него на плечах.
— Угрожающих размеров…- пролепетал Лорд-Канцлер. — Раз-меров, Ваше Величество, — длины… ширины… высоты… Вот, — он указал на открытое окно. — Если бы вы прислушались к выкрикам наэлектризованного… электората…
— Электората! Наэлектризованного! — фыркнул Отправитель так громко, что Лорд-Канцлер, и без того перепуганный насмерть, вовсе сорвался на шепот:
— … вы, может быть, поняли бы, чего они хотят…
В этот момент в окно ворвался хриплый рев, в котором были различимы только четыре слова:
— ДОЛОЙ-ХЛЕБ-ДАЁШЬ-НАЛОГИ!!!
Старый джентльмен от души рассмеялся:
— По-моему…
Но Канцлер его не услышал. Он бросился к окну, свесился с подоконника, а потом вернулся и сказал с облегчением:
— Так и есть! Вот сейчас послушайте! — он торжественно воздел руку и стал взмахивать ею, словно дирижируя. С улицы донеслось:
— ДАЁШЬ ХЛЕБ! ДОЛОЙ НАЛОГИ!
— Даешь хлеб? — удивленно повторил Правитель. — Но ведь Государственная Хлебопекарня открылась неделю назад, и я издал указ, чтобы хлеб продавали по сниженной цене, пока он будет дефицитным, а потом — по себестоимости. Что же им еще нужно?
— Так точно, ваше-ство. Хлебный департамент открылся, — сказал Канцлер громче и тверже, чем обычно. Неожиданной уверенности ему придало осознание того, что он не будет голословен. Канцлер взял со стола несколько печатных листов из стопки, лежавшей на столе, и протянул Правителю.
— Да, я вижу, — пробормотал Правитель, скользнув по ним взглядом. — Приказ был отменен моим братом, а подумают, что мной. И все в порядке! Очень разумная практика! Я отвечаю за все, что делается от моего имени. А что означает: «Долой налоги!»? Что еще можно «долой», если я отменил последний налог месяц назад?
— Но, вашество, они были восстановлены ваше-ства собственноручным указом, — и Лорд-Канцлер подал ему еще одну кипу листов. Правитель пробежал по ним взглядом, посмотрел на Отправителя.
Тот буквально ушел с головой в какие-то вычисления. Он только сказал:
— Я думал, это входит в мою компетенцию.
— Они утверждают, — пролепетал Лорд-Канцлер, в этот момент больше похожий на пойманного воришку, а не на государственного мужа, — что необходима смена кабинета министров и упразднение должности Отправителя, то есть лица, действующего от имени Правителя. Вместо нее следует учредить должность Заправителя. Он будет исполнять обязанности главы государства при отсутствии главы. Все это вырвет с корнем рассаду… то есть, я хочу сказать, искоренит рассадник смуты.
— Пятнадцать лет! — вмешалась Миледи. — Пятнадцать лет мой муж трудился на посту Отправителя. Это срок!
Миледи и так-то была крупногабаритной особой, а теперь, с нахмуренным челом и скрещенными на груди руками, она выросла в наших глазах еще больше и могла бы служить наглядным пособием по агрономии (показывать, как выглядит копна сена).
— Мой муж, — добавила она, — лучший кандидат на должность Заправителя.
Едва ли ее словам можно было придать еще какой-нибудь смысл, но Миледи пояснила:
— Вам пришлось бы долго искать другого.
Несмотря на все эти старания Леди быть понятой, Правитель спросил с невозмутимой улыбкой:
— Что вы имеете в виду, сестра?
Миледи топнула ногой (это вышло не слишком величественно) и фыркнула (а это вышло не слишком элегантно):
— И нечему тут смеяться!
— В таком случае мы с братом оставим вас, — молвил Правитель. — Я должен дать ему инструкции.
— С братом! — снова фыркнула Миледи.
А «брат», как ни в чем не бывало, продолжал свои вычисления:
— … плюс семь равно ста девяноста семи. Итого, шестнадцать целых две десятых пенса.
У Канцлера от восхищения поднялись брови и руки. Он восхищенно пробормотал:
— Какой деловой человек!
— Брат, — слегка повысил голос Правитель, — могу ли я сказать вам два слова в своем кабинете?
Отправитель живо вскочил, и они вдвоем вышли.
Тогда Миледи повернулась к Профессору, прикладывавшему к калориферу карманный термометр.
— А скажите, Профессор, — спросила она так громко, что Жаборонок, вздремнувший было в кресле, перестал храпеть и открыл глаза. Профессор сунул термометр в карман и повернулся к ней с кроткой улыбкой:
— Надеюсь, перед завтраком вы проводили коллёквиум с моим сыном? — сказала она. И добавила, не дожидаясь ответа: — И он, разумеется, поверг вас в шок своими познаниями?
— О да! — согласился Профессор. — Я был совершенно шокирован.
— Еще бы! — воскликнула Миледи. — Это потрясающий ребенок.
— Даже храпит он как-то музыкально, не то что другие дети, — подтвердил Профессор, видимо, подразумевая, что другие дети должны храпеть просто чудовищно. Впрочем, как человек воспитанный, он не стал развивать свою мысль.
— А какой он умница! — не унималась Миледи. — Кто еще из детей мог бы выдержать беседу с вами. Кстати, вы уже выбрали день для следующего занятия?
— Да, конечно, — ответил Профессор. — Будущий или следующий вторник.
— Очень хорошо, — величественно изрекла Миледи. — А Старый Профессор тоже будет заниматься с моим сыном?
— Не думаю, чтобы это было необходимо, — осторожно сказал Профессор. — Вы заметили: он во время лекции стоит спиной к аудитории. Будь он дирижером, это никого не удивляло бы, но чтобы так…
— Да, вы правы, — сказала Миледи. — Кроме того, чтобы просветить моего вундеркинда, не потребуется более одного занятия. А теперь мы подумаем о предстоящем банкете и Маскетболе.
— О чем?
— Мы так называем Бал-Маскарад.
— В самом деле! — воскликнул Профессор.
— Я наряжусь маленьким Кузнечиком, — мечтательно продолжала Миледи. — А вы, Профессор?
— А я, — Профессор был несколько озадачен. — Я, наверное, маленьким Кузнечиком наряжаться не буду.
— Но если вы придете в своем собственном виде, — заметила Миледи, — вам не откроют.
— Тогда мне придется выйти из себя, и меня пустят на именины мисс Сильви, — ответил Профессор. — Но погодите! Я же совсем забыл! Именины!
И он ринулся к выходу.
Бруно опустил руку в карман и принялся там что-то нашаривать. При этом он все больше мрачнел. Потом он, в подражание статуе Мыслителя, сел, засунул палец в рот и погрузился в раздумье. Так он посидел с минуту, а потом тихонько покинул помещение.
Тут вернулся Профессор.
— Поздравляю вас, дитя мое! — сказал он девочке, выбежавшей ему навстречу. — И позвольте преподнести вам в подарок этот изящный наперсток. Он стоит 4 пенса и полпенни.
— Благодарю вас, он очарователен! — и девочка одарила почтенного джентльмена улыбкой.
— А вот вам еще набор иголок, — продолжал Профессор. — Мне их дали в нагрузку. Извините, по-моему, одна из них немного согнулась.
— Я из нее сделаю крючок, чтобы ловить Бруно, когда он захочет свалить с ваших уроков, — успокоила Профессора Сильви.
— А вот не догадаешься, какой сюрприз я тебе приготовил! — заявил Жаборонок.
— Не догадаюсь, — подтвердила Сильви. Она изучала подарок Профессора и не подняла глаз на своего кузена.
И, между прочим, напрасно, потому что enfant terrible взял со стола огромное блюдо с маслом и подкрался к ней сзади.
— Вот тебе мой сюрприз! — объявил Жаборонок и, заржав, опрокинул на нее содержимое блюда.
Сильви отскочила и принялась отряхиваться. Потом она отошла к окну и отвернулась, не произнеся ни слова.
Жаборонок торжествовал недолго. Заправитель возвратился как раз вовремя, чтобы полюбоваться выходкой своего отпрыска. В следующий момент волшебное прикосновение к физиономии Жа-боронка преобразило злорадный хохот в истошный рев.
— Дитя мое! — взвизгнула мамаша и схватила дитятю на свои ручищи. — Бить ребенка ни за что!
— Ни за что! — взревел Заправитель. — А понимаете ли вы, мадам, что это он меня облил маслом? Я плачу за этот дом и за все, что в нем есть! И за масло тоже.
— Попридержите язык, сэр!!! — шепотом прошипела Миледи, и ее супруг тотчас же успокоился. — Неужели вам неясно, что это была шутка. И очень остроумная. Это аллегория любви, которую мой сын изливает на нее. И вместо того чтобы считать себя польщенной, она столь откровенно и бестактно выражает свое неудовольствие!
Заправитель был мастер менять тему разговора. Как раз в это время он фланировал возле окна.
— Кстати, дорогая, — заметил он, — что за свинья роется в нашей клумбе с орхидеями?
— Свинья?! — взвизгнула Миледи.
Она как бешеная рванулась к окну и отшвырнула супруга, ибо хотела во всем убедиться сама:
— Чья это свинья? Откуда она взялась? И где этот Ненормальный Садовник?
В это время вернулся Бруно. Выходка Жаборонка не удивила его. Он подошел к сестре, обнял ее и сказал виновато:
— Я искал в своем ящике для игрушек, чево можно было бы подарить. Но там не оказалось ничево. Я имею в виду: ничево целого. И денег нет, чтобы купить подарок. И тогда я подумал про это.
Этим оказались объятия и поцелуи.
— О, спасибо, дорогой! — взвыла Сильви. — Твой подарок — самый необыкновенный.
Впрочем, она оторвалась от подарка очень скоро.
Тут к детям подошел Заправитель и похлопал их по голове своими длинными костлявыми руками.
— Ступайте, дорогие деточки, — сказал он. — Нам необходимо обсудить одно дельце.
Сильви и Бруно взялись за руки и направились к выходу. Вдруг Сильви повернулась и подошла к Жаборонку.
— Я забыла про масло, — сказала она. — И мне очень жаль, что ты получил по физиономии.
Она протянула руки маленькому разбойнику. Вы думаете, Жаборонок успокоился? Нимало! Он только заревел еще громче, не желая ни с кем дружиться. Вздохнув, Сильви удалилась. Заправи-тель взглянул на рыдающее детище так сердито, как мог себе позволить, и сказал: «А ну выйди, Хам!». При этом государственный муж опасливо оглянулся на свою жену, которая кричала, свесившись с подоконника:
— Где это животное? Где этот Ненормальный?
Объектом второго замечания был Садовник, а насчет первого я не уверен.
— Да вот же он, права, — сказал ей Заправитель. — А сейчас, пожалуй, слева.
При этом он смотрел не в окно, а на Лорда-Канцлера, хитроумными знаками (кивками и подмигиваниями) указывая то на Жаборонка, то на дверь. Канцлер долго пытался понять, чего от него хотят. В конце концов, он уловил общий смысл, через всю комнату подошел к чудо-ребенку, взял его за ухо и выдворил за дверь.
Но тут душераздирающие взвизги вонзились в слух нежнейшей из матерей.
— Что за животное так дико и омерзительно верещит? — свирепо спросила она у своего трепещущего мужа.
— Гиена… или еще какая-нибудь тварь, — предположил супруг, невинно глядя в потолок, словно тварь появилась именно там и он пытался определить, какая именно. — Впрочем, любовь моя, займемся делом, а то сейчас придет Правитель.
И он подобрал с пола какой-то лист, на котором я заметил слова «После чего будет сделан правильный выбор» — прежде чем Заправитель, воровато озираясь, смял его.
.
____________________________________________________
***