Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»

<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>

Рис. Генри Холидея.
(больше иллюстраций см. в «Галерее Льюиса Кэрролла»)

ОРИГИНАЛ на английском (1876):

Fit the Eighth
THE VANISHING

They sought it with thimbles, they sought it with care;
They pursued it with forks and hope;
They threatened its life with a railway-share;
They charmed it with smiles and soap.

They shuddered to think that the chase might fail,
And the Beaver, excited at last,
Went bounding along on the tip of its tail,
For the daylight was nearly past.

“There is Thingumbob shouting!” the Bellman said,
“He is shouting like mad, only hark!
He is waving his hands, he is wagging his head,
He has certainly found a Snark!”

They gazed in delight, while the Butcher exclaimed
“He was always a desperate wag!”
They beheld him—their Baker—their hero unnamed—
On the top of a neighbouring crag.

Erect and sublime, for one moment of time.
In the next, that wild figure they saw
(As if stung by a spasm) plunge into a chasm,
While they waited and listened in awe.

“It’s a Snark!” was the sound that first came to their ears,
And seemed almost too good to be true.
Then followed a torrent of laughter and cheers:
Then the ominous words “It’s a Boo-”

Then, silence. Some fancied they heard in the air
A weary and wandering sigh
That sounded like “-jum!” but the others declare
It was only a breeze that went by.

They hunted till darkness came on, but they found
Not a button, or feather, or mark,
By which they could tell that they stood on the ground
Where the Baker had met with the Snark.

In the midst of the word he was trying to say,
In the midst of his laughter and glee,
He had softly and suddenly vanished away—
For the Snark was a Boojum, you see.

____________________________________________________

Перевод Михаила Пухова (1990):

Приступ Восьмой — Исчезновение

Искали в наперстках — и здравых умах;
Гонялись с надеждой и вилкой;
Грозили пакетами ценных бумаг;
И мылом маня, и ухмылкой.

Но напрасна погоня в просторе пустом,
Впереди непроглядная тень;
И Бобер от земли оттолкнулся хвостом,
Чтоб достать ускользающий день.

Благозвон закричал: — Что кричит Какбишьвас?
Он кричит, он на кручу взошел.
Он рукою взмахнул, он главою потряс —
Вне сомнения, Снарка нашел!

Все смотрели, и Бойня воскликнул: — Постой!
Он и был лоботрясом поныне! —
Это Булочник — их безымянный герой —
Одиноко стоял на вершине.

Был он прям и велик — но всего только миг;
А к исходу второго мгновенья,
Словно спазмом пронзен, смело бросился он,
В бездну мрака, объятую тенью.

— Это Снарк! — слабый голос в их души проник.
(Слишком тих, чтоб звучать наяву.)
Загремело «ура», поздравления, крик;
И зловещее: — Нет, это Бу-у-у…

И — молчанье. Но вдруг еле слышимый звук
Напряженного слуха достиг.
Он звучал, будто «…джум!» — этот тающий шум —
Просто ветер. что сразу затих.

Было тщетно искать в наступающей мгле,
Затопившей пустыню кругом,
След того, что они — на священной земле,
Где их Булочник бился с врагом.

С полусловом в устах и на полукивке,
Не склонив до конца головы,
Он внезапно и плавно исчез вдалеке —
Ибо Снарк был Буджумом, увы.

____________________________________________________

Перевод Андрея Москотельникова (2007-2010):

ПРИСТУП ВОСЬМОЙ. Исчезновение

Охотились с мылом, искали с умом,
Гонялись с надеждой и вилкой,
В напёрстках пытались схватить и притом
Любезности сыпали пылко.[28]

Хирела надежда, маячил провал:
Темнело, небось. Неспроста
Бобр не только на задние лапки вставал,
Но даже на кончик хвоста.

«Там наш Эй! Нам он машет! — вскричал Благозвон, —
С той горы нам свистит он как рак;
Ставит рупором руки, ревёт, будто слон, —
Может, малому встретился Снарк?»

Браконьер сделал вывод, однако, другой:
«Никакого с дурачества спроса!»
Только Булочник (их безымянный герой)
Всё махал им с вершины утёса.

Он стоял, как скала, но минута прошла —
Не свело ли желудок герою?
За какою-то целью вниз по склону к ущелью
Он внезапно помчался стрелою.

«Это Снарк!» — было слышно, как выкрикнул Эй;
Ветер нёс его песнь-похвальбу;
Все вскричали: «Ура!», но достигло ушей
Леденящее эхо: «Он Бу-у…»

И затем тишина. Кое-кто утверждал,
Что ещё один звук был чудной,
Эдак, «-джум!». А другие — да нет: среди скал
Громыхнул отдалённый прибой!

Обыскали напрасно всю землю кругом —
Не нашли ничего, даже нитки.
Усомнились, что здесь вот, за этим холмом,
Встретил Снарка их Булочник прыткий.

На полслове, которое недокричал,
На полсмехе и на полутакте
В неизвестности со свету он пропал,
Ибо Снарк был Буджум, представьте.[29]

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА: [28] Перед читателем — последний приступ. В преддверии финала переводчик желает ещё раз обосновать важность сохранения в переводе значимых мотивов оригинального текста, которые, как надежда и вилка, не подлежат исключению. Дело вот в чём. Издания поэмы во всём мире редко обходятся без иллюстраций. Поэму иллюстрировали множество раз, будут иллюстрировать вновь и вновь. Можно сказать, что иллюстрирование «Охоты» давно превратилось в самостоятельный вид искусства! Прекрасное представление о работах иллюстраторов поэмы в разных странах даёт специальная статья «Hunt followers» в журнале «Illustration», осень 2006 года (переводчик пользуется случаем поблагодарить за присылку ему электронного варианта этой статьи австралийского коллекционера изданий поэмы Дага Хоуика). Вилка — неминуемый атрибут таких иллюстраций, элемент узнавания; она встречается не только в изданиях поэмы на языке оригинала, но также на картинках к немецким, французским и иным переводам. Читатель может взглянуть, к примеру, на работу художника-сюрреалиста Макса Эрнста (справа; французское издание «Снарка» 1950 года), изобилующую вилками. Оно и понятно, ведь по условиям охоты вилками должны быть обеспечены все. Весьма характерна также иллюстрация художницы Peggy A. Guest (слева; кроме вилок там даже ящик с мылом изображён, из которого пузыри вылетают): разве можно усомниться, из какого сочинения этот корабль, исчезни даже Бобр с палубы! Неужели отечественный читатель, попадись ему в руки иноязычный, но иллюстрированный текст поэмы, должен быть лишён этого права узнавания, взамен которого ему предстоит лишь недоумевать — отчего на картинке вдруг столько вилок? Но даже это ещё не всё. Ведь и надежда, и вилка отнюдь не настолько случайны в тексте поэмы, как это может показаться иному переводчику или читателю. Подобно свадебному торту и купальным кабинкам Надежда с вилкой (вариант — с якорем) — один из характернейших английских мотивов. Выяснению этого факта переводчик вновь обязан любезности Дага Хоуика, который прислал переводчику соответствующие портреты английской Надежды с городских вывесок Англии. Этот отлично знакомый ему мотив Генри Холидей использовал самовольно, изобразив Надежду и Заботу в виде белых женских фигур, сопровождающих команду охотников после их высадки на берег. Сам Кэрролл, согласно преданию, когда художник показал ему эту иллюстрацию, не возражал против подобного олицетворения понятий «hope» и «care» из текста. Мог ли Кэрролл не одобрить получившийся словесно-рисуночный каламбур? Наши рассуждения можно продолжить. Ведь вполне вероятно также, что, подивившись находке Генри Холидея, сам Кэрролл первоначально мог подразумевать нечто схожее, хотя вместе с тем и иное. Скажем, не Надежду с вилкой как, если можно так выразиться, реальную, хоть существующую только на картинах женщину, но её же как фигуральное обозначение чего-то другого. Здесь переводчик должен вновь повиниться перед читателем: из знаменитого рефрена он выпустил-таки одну вещь, с которой охотникам предстояло ловить Снарка, но которая уже не влезала в получающуюся строфу. Эта вещь — «пакеты ценных бумаг», как написал Михаил Пухов. Тем не менее, переводчик счёл, что без них тоже не обойтись, и протащил их в другом месте. Итак, наши охотники не чужды финансовым операциям — столь же характерному мотиву викторианской жизни. Из текста читатель вполне способен заметить, что финансовые операции занимают охотников едва ли меньше, чем поиски Снарка. Ну а в неких отдалённых и диких местах наши охотники-финансисты должны иметь при себе не только акции, но и реальные деньги. А если вспомнить, что с некоторых английских монет и купюр нас снова приветствует Надежда с вилкой, то не становится ли она сама здесь просто синонимом денег? Тогда выражение «с надеждой и вилкой» (то есть, «с деньгами»!) неожиданно теряет свою шутовскую природу. Не слишком ли часто мы находим у Кэрролла нонсенс, где его нет и, возможно, не было? Какой урок! [29] Может показаться, что «Охота» заканчивается, а точнее — почти что обрывается, так сказать, на самом интересном месте. В статье «Накануне вторжения вещей» переводчик показывает, что автор ставит точку в самый подходящий момент, то есть когда события достигают своего логического порога, за которым начинается нечто существенно иное. Но так как названная статья является всего лишь собственной попыткой переводчика дать поэме интерпретацию (а потому переводчик не может ссылаться на неё в настоящем комментарии, принимающем в расчёт лишь неоспоримые факты), всегда будут читатели, испытывающие некоторое неудовлетворение развязкой. Иные на Западе, обладающие поэтической жилкой, уже дали поэме продолжение (или завершение). Интернет предоставит всем заинтересованным как англоязычные оригиналы таких продолжений, так и переводы их на русский язык. По мнению переводчика, такие поэтические продолжения совершенно излишни. Кэрролл сам дал поэме «продолжение» — правда, в ином жанре. Этого иного жанра потребовали уже упомянутые переводчиком в примечании [22] дальнейшие лекции, или «уроки», темой которых служат некоторые предметы столь же малопонятной (даже «таинственной», как иронично отзывался о ней Кэрролл) природы, как Снарк, Джубджуб и Брандашмыг. Поэтому, протягивая от «Охоты на Снарка» «сюжетную» линию к этим последующим сочинениям, мы, наконец, оказываемся способны проникнуть в творческую лабораторию писателя и даже, может быть, показать читателям Снарка воочию. Как известно, этого, к разочарованию исследователей, не удалось ни при обращении к Кэрролловским дневникам, изданным в 1953 году Роджером Ланселином Грином, ни к дополнительным методам вроде психоанализа, столь безоглядно применявшемся некогда к нашему автору. А вот знание истории психоанализа как науки опять (см. прим. [24]) способно подсказать исследователю метод: вспомним тот случай, когда Эрих Фромм, обратившись к разбору Софокловой трилогии как цельного сочинения, отверг выводы, сделанные Фрёйдом на основании одного лишь «Царя Эдипа». Итак, при обращении к «продолжению» поэмы, вышедшему из-под пера самого Кэрролла, становится очевидным следующее. Сколь бы ни поражала «Охота» своей оригинальностью и непохожестью на то, что было создано ко времени Кэрролла в английской и во всей мировой литературе (равной же оригинальностью сразу заявили о себе сказки об Алисе, 1865 и 1871 годы; «Снарк» выходит из печати в 1876 году), можно показать, что мотивная канва поэмы вовсе не является чем-то оригинальным в поле охвата Кэрролловской иронии, или, если угодно, Кэрролловского мышления вообще. Иными словами, Кэрролл, пиша всего лишь поэтическую пьесу с полным отсутствием в ней какой-либо аллегории (а переводчик настаивает на этом как на своего рода нулевом варианте; впрочем, в отечественной литературе читатель всегда может познакомиться с более или менее исчерпывающим перечнем аллегорических интерпретаций «Охоты» с самого дня её выхода в свет), отдавал себе отчёт, что «проблема Снарка» — отнюдь не только его авторская фантазия. На это уже указывает и вышеприведённый фрагмент романа «Сильвия и Бруно», но в данном случае нас интересует другое сочинение. Спустя ровно три года после появления «Охоты на Снарка» Кэрролл публикует трактат «Евклид и его современные соперники», и поныне с завидной регулярностью продолжающий переиздаваться на Западе. Трактат имеет форму пьесы в четырёх продолжительных действиях: сам Евклид, оксфордский экзаменатор Минос и призрак немецкого профессора герр Ниманд («господин Никто») обсуждают некоторые методические вопросы преподавания геометрии. Ещё две последующие книги, «Curiosa Mathematica. Часть I: Новая теория параллельных» (1888 г.) и неопубликованная «Теория направления в приложении к парам прямых», составляют вместе с «Современными соперниками» особую геометрическую трилогию, или трилогию о параллельных. Чтобы объяснить читателю полную логическую, а также и творческую, аналогию с «проблемой Снарка», достаточно сказать, что стержневую сюжетную линию «Современных соперников» занимает вышучивание попыток современных Кэрроллу авторов начальных курсов геометрии дать определение параллельным прямым, углам и прочим геометрическим понятиям, то есть составить, по терминологии Карла Поппера, определения слева направо, или эссенциалистские определения. Такие попытки, по мнению экзаменатора Миноса, у большинства соперников Евклида заканчиваются тем, что студента попросту обязывают поверить в реальность особого класса «пар прямых», обладающих неким свойством (называемым параллельностью), которое даже сами авторы не в состоянии «ни определить геометрически, ни построить, ни проверить». В конце концов Кэрролл (вернее, уже Доджсон) предлагает кардинальное решение проблемы словно бы в духе указанного Карлом Поппером метода (ср. указ. изд., т. 2, прим. 44 (1) на с. 338). Процитируем яркое место из Дополнения III к «Curiosa Mathematica. Часть I». «Мы знаем, что если некие две прямых удовлетворяют одному из следующих свойств: 1) они равно наклонены к некоторой секущей, 2) одна из них содержит две точки по одну сторону и на равном расстоянии от второй; то эти прямые обладают также и всеми нижеперечисленными свойствами: 3) они равно наклонены ко всем секущим; 4) любые две точки на каждой из этих прямых расположены по одну сторону и на равном расстоянии от другой; 5) они не встретятся, сколько их не продолжай. Любое из этих свойств можно использовать как Определение (параллельных прямых — А. М.)». Анализируя по порядку пригодность каждого из этих пяти свойств служить определением параллельным прямым, Доджсон обнаруживает одну трудность. Оказывается, что слово «параллельные» всякий раз используется в разном смысле, у него как бы оказывается пучок значений. Такова проблема, пишет Доджсон, которую до сих пор не замечали. Доджсон предлагает упразднить термин «параллельные» как слишком многозначный, а вместо него провести дефиниции. «Отбросив свойство 1) и свойство 2) как бесполезные для целей определения, можно назвать две прямых, обладающих свойством 3), «равнонаклонёнными», свойством 4) — «равноотнесёнными», свойством 5) — «несводимыми», и, таким образом, вообще избежать опасного слова «параллельные»». Итак, из лекции Благозвона и из урока Браконьера несомненно одно: Снарков много и они разные вплоть до непохожести, то же птички Джубджуб (очевидно, поэтому Кэрролл и противился попыткам Генри Холидея изобразить Снарка как-то). Соответственно, можно различать виды Снарков. Один такой вид назовём Буджумом, и это уже будет научное, номиналистское определение. Буджум как вид Снарка остаётся Снарком, зато «определённым» Снарком, и может быть, это самый «очевидный» из Снарков, хотя очевиден он совершенно особым образом: о его присутствии поблизости, если не о самом его существовании вообще, нашим охотникам подсказывает лишь отсутствие… даже не его самого, но другого (Булочник исчез)! Беда в том, что в то время как Благозвон осознаёт, что повествует именно о разных существах, и уже начинает их классифицировать («Снарков делят на тех, кто… и тех, кто…»), Браконьер, вероятно, и не подозревает о сложном составе понятия «птичка Джубджуб». И вот финал поэмы: Буджум почти в руках. Но странное дело! Охотники не верят столь «очевидному» указанию, как внезапное отсутствие одного из них в поле зрения прочих! Его они теперь ищут, а вовсе не Буджума! Значит, это указание на присутствие Буджума для них всё же не столь и очевидно? Сравним эту ситуацию с другой — спорами об аксиоматичности (самоочевидности) V постулата Евклида — так называемого постулата о параллельных (если прямая, падающая на две прямые, образует внутренние и по одну сторону углы, [вместе] меньшие двух прямых, то продолженные эти две прямые неограниченно встретятся с той стороны, где углы меньшие двух прямых; см. «Начала Евклида», книги I-VI. М.-Л., ОГИЗ, 1948. С. 15. Пер. Д. Д. Мордухай-Болтовского). В Кэрролловскую эпоху такая формулировка уже совершенно перестала удовлетворять математиков, и это при том, что «Современные соперники» заканчиваются полнейшим оправданием Евклида во всех отношениях — аксиомы о параллельных, предложенные прочими из рассматриваемых авторов в качестве эквивалентной замены V постулата на основании большей очевидности — например, популярная аксиома Плейфэра (две пресекающиеся прямые AP и AQ не могут быть отделены прямой MN, т. е. не существует прямой, не пересекающей ни AP, ни AQ; формулировка согласно указ. изд., с 243) или аксиома Р. Симсона (невозможно, чтобы какая-либо прямая сперва приближалась бы к другой, а затем удалялась, чтобы снова затем ближе подойти; там же, с. 244), видятся автору не оправдавшими возлагаемых на них надежд. В самом деле, если аксиома Плейфэра обладает высокой степенью очевидности (см. с. 243 указанного издания), то уже аксиома Р. Симсона, как пишет Д. Д. Мордухай-Болтовский, относится к таким, «которые кажутся убедительными, если не стараться раскрывать точного смысла содержащихся в них выражений; если же истолковывать последние математически, то высказанные положения изменяют свой смысл, вследствие чего очевидность их понижается» (там же). Такая оценка буквально совпадает с кэрролловской. Под эквивалентной заменой понимается такое положение, которое может быть выведено из Евклидового постулата при помощи других аксиом, и, обратно, Евклидов постулат может быть выведен при помощи других аксиом из вводимого положения. И вот в «Curiosa Mathematica. Часть I» автор «Снарка» предлагает собственную аксиому о параллельных взамен Евклидовой: во всякой окружности вписанный равносторонний шестиугольник будет большим, чем любой из сегментов, лежащих вне его (в последующих изданиях равносторонний шестиугольник заменён квадратом). Выбор именно такого постулата необычен, зато чертёж ничего не оставляет за пределами нашего зрительного восприятия (в отличие даже от «лучшего из лучших», Евклидова V постулата, вводящего дополнительную, всецело умозрительную, процедуру «продолжения неограниченно»), а потому всё утверждение полностью удовлетворяет критерию самоочевидности. Франсин Ф. Абель в предисловии ко второму, математическому, тому Кэрролловских памфлетов, издаваемых Североамериканским обществом Льюиса Кэрролла, объясняет выбор Кэрроллом именно такого решения двойственной натурой нашего автора как математика и как художника. Математика была для него искусством построения логических структур, а его глаз художника получал наслаждение от созерцания видимых форм — в том случае, если они правильно выглядели (см. «The Pamphlets of Lewis Carroll. Vol. 2: The Mathematical Pamhplets of Charles Lutwidge Dodgson and Related Pieces». N. Y.: The Lewis Carroll Society of North America, 1994. P. 18). Теперь, показав читателю подлинного «очевидного буджума» от самого Доджсона, переводчик считает историю поисков Снарка завершённой.

____________________________________________________

Перевод Григория Кружкова (1991):

ВОПЛЬ ВОСЬМОЙ. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной.

Из ущелий уже поползла темнота,
Надо было спешить следотопам,
И Бобер, опираясь на кончик хвоста,
Поскакал кенгуриным галопом.

— Тише! Кто-то кричит’ — закричал Балабон.
— Кто-то машет нам шляпой своей.
Это — Как Его Бишь, я клянусь, это он,
Он до Снарка добрался, ей-ей!

И они увидали: вдали, над горой,
Он стоял средь клубящейся мглы,
Беззаветный Дохляк — Неизвестный Герой —
На уступе отвесной скалы.

Он стоял, горд и прям, словно Гиппопотам,
Неподвижный на фоне небес,
И внезапно (никто не поверил глазам)
Прыгнул в пропасть, мелькнул и исчез.

‘Это Снарк!’ — долетел к ним ликующий клик,
Смелый зов, искушавший судьбу,
Крик удачи и хохот… и вдруг, через миг,
Ужасающий вопль: ‘Это — Бууу!..’

И — молчанье! Иным показалось еще,
Будто отзвук, похожий на «-джум»,
Прошуршал и затих. Но, по мненью других,
Это ветра послышался шум.

Они долго искали вблизи и вдали,
Проверяли все спуски и списки,
Но от храброго Булочника не нашли
Ни следа, ни платка, ни записки.

Недопев до конца лебединый финал,
Недовыпекши миру подарка,
Он без слуху и духу внезапно пропал —
Видно, Буджум ошибистей Снарка!

____________________________________________________

Перевод Евгения Клюева (1992):

ПРИСТУП ВОСЬМОЙ
ИСЧЕЗАЮЩИЙ

Обходились наперстком, сомненья поправ,
Парой вилок, сорвиголовой
И квитанцией, чтобы содрать с него штраф,
И обмылком с улыбкой кривой.

Всех измучила мысль, что затея пуста, —
Даже Бобр был ужасно угрюм
И бродил, опираясь на кончик хвоста.
Пока солнце не свалится в трюм.

«Это вопли Как-бишь-его! — Бомцман вскричал. —
Он вопит, как безумец! Кошмарк!
Вон рукой он махнул, головой закачал:
Там, конечно, поблизости Смарк!»

Все вперились во мглу, а Бандид, как болбесс,
Возопил: «Он всегда был шутник!».
Да, герой безымянный, их Булочник, — влез
На соседний заснеженный пик.

Был он горд и могуч, он стоял среди туч —
А потом все увидели вдруг:
Он так быстро, как мог, прыгнул в бурный поток —
И все сжались, смиряя испуг.

«Это Смарк!» — донеслось из пучины до всех:
О, бывает ли правда грубей!
А затем — восклицанья бессвязные, смех
И зловещий конец: «Это Бе…»

Искали до сумерек, но и следа
Не смогли обнаружить впотьмах,
Чтобы выяснить, что же случилось тогда,
Когда Булочник взвыл: «Это Смарк!».

И — тишь… Кое-кто признавался потом,
Что слышался издалека
Какое-то «…з», перешедшее в стон, —
Не тонкий ли звон ветерка?

Вышло, стало быть, так, как он думал, — точь-в-точь:
После смеха и странных словес
Он немедленно все-таки бросился прочь,
Ибо Смарк был, как видите, Без.(26)

Примечания переводчика: 26 — Льюис Кэрролл утверждал, что «Охота на Снарка» родилась из одной этой, последней строчки, которая была написана едва ли не раньше остальных: «For the Snark was a Boojum, you see».

____________________________________________________

Перевод Сергея Афонькина (1981):

ПРИСТУП ВОСЬМОЙ. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Ловили его на горох и долги,
На случай, на грех, наудачу,
Падением акций манили в силки,
Чаруя рекламой впридачу.

Могло все сорваться. Бобер неспроста
Все чаще вставал при народе
Внезапно и нервно на кончик хвоста —
Ведь день уже был на исходе.

Тут Кормчий заметил: «Кричит Ктототам!
Топорщится, прыгает нервно,
Трясет головою, шустрит по кустам —
Он Снарка увидел, наверно!»

Все вперились взглядом, столпившись гурьбой,
И не было мысли в помине,
Что Пекарь — герой, безымянный герой,
Возникнет на ближней вершине!

Сначала он выглядел как часовой,
Но словно смертельное жало
Пронзило конвульсией, и головой
Он ринулся в бездну провала.

«О! Снарк!», донеслось, но злодейку-судьбу
Обманывать — хитрое дело!
И вслед за отчаянным хохотом «Бу…»
Зловеще до них долетело.

Ни звука вослед, лишь казалось иным —
Из мрачного зева провала
Блуждающим эхом печальное «…джим!»
Как ветра порыв вылетало.

Они обыскали все щелки земли
И лазали в скалах весь вечер,
Но все ж не нашли, где столкнуться могли
Охотник и жертва при встрече.

Ведь Пекарь не зря повторял — пропадет
При встрече, развеется дымом,
Исчезнет как иней, растает как лед —
Их Снарк оказался Буджимом!

____________________________________________________

Перевод Владимира Орла (1982):

Приступ восьмой
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

В тревоге, в напёрстке искали его,
Ловили годами и вилками,
Ласкали его, полоскали его
Обмылками и ухмылками.

Вдруг Боцман воскликнул: «Глядите, Каквас
Взъерошил на дереве перья.
Огнём засверкал его пламенный глаз,
Увидевший в зарослях Змеря!»

Тогда восхищённо воскликнул Бандит:
«Глядите, какая отвага!
Вон Булочник. Он на утёсе стоит
Над бездной!» Но дальше ни шага

Не сделал смельчак, потому что  во мрак
Его удалая фигура
Рванулась. В провал бедняга упал.
Команда стояла понуро.

Из пропасти крик прозвучал: «Это – Змерь!»
Рассеялись грусть и тревога.
Теперь все кричали, все пели теперь,
Но тут раздалось: «Это Ого…»

Молчанье. Потом прозвучали вдогон
Какие-то звуки. Какие?
Одни утверждали, что слышали «…гон!»
Но не соглашались другие.

И боцман до ночи в напёрстке искал
Следы этой битвы, не веря,
Что не обнаружит уступ среди скал,
Где булочник выследил Змеря.

Когда Змерю он бросился наперерез,
Когда Змеря считал побеждённым,
Сам он в то же мгновенье бесшумно исчез.
Змерь, как видите, был Огогоном.

 

____________________________________________________

Пересказ Виктора Фета (1982):

НАПАСТЬ ВОСЬМАЯ. ПРОПАЖА

И с надеждой пытались его отыскать,
И с наперстком в руках подстеречь,
И на вилку его, и на вексель поймать,
И на смех, и на мыло привлечь.

Но при мысли, что может не сбыться мечта,
Всех охватывал дикий испуг,
И Бобер, поднимаясь на кончик хвоста,
Озирался все чаще вокруг.

Вдруг послышался крик. «Это Как-тебя-там! —
Барабанщик сказал остальным, —
Вон он пляшет и скачет! Но что ж это значит?
Верно, Снарк уже там, рядом с ним!»

Браконьер произнес: «Я такого не ждал!
А ведь мы на него были злы!»
Где же Булочник, где он? Отважный стоял
На вершине соседней скалы.

Неподвижный сперва — вдруг он сжался комком,
И покуда все в страхе смотрели,
Подскочил, закричал, и смертельным прыжком
Устремился с обрыва в ущелье!

«Это Снарк! — тут послышалось явственно всем
Имя, ведшее их на борьбу;
Неожиданный смех раздался вслед за тем,
А за ним громкий крик: «Это Бу!…»

Тишина. И едва ли (как иные считали)
Легкий вздох им послышаться мог
Наподобие «джум!» — нет, скорей это был
Мимолетный морской ветерок.

И они до заката искали толпой,
Но следа не нашли никакого
Там, где Снарка настиг безымянный герой,
Где он молвил последнее слово.

В этот миг он пропал — незаметно для всех,
Без волнения, крика и шума,
В этот миг прервался его радостный смех, —
Видно, Снарк о к а з а л с я Буджумом.

____________________________________________________

Перевод Евгения Фельдмана (1988):

ФИНТ ВОСЬМОЙ. СНАРК ИСЧЕЗАЕТ НАВСЕГДА

И наперстком хотели его поразить,
И надеждою пылкой, и вилкой,
Жел/дорожною акцией стали грозить,
И обмылком, и злобной ухмылкой.

Результат нулевой унижал, хоть завой,
И Бобёр, пессимист по природе,
Заскакал на хвосте при вечерней звезде,
Убедившись, что день на исходе.

— Это голос Кошмарка! — вскричал Балабан. —
Узнаю: это голос Кошмарка!
И, слыхать по всему, подфартило ему
Закогтить легендарного Снарка!

И сказал Бедокур: — Если он за горой,
То шутник он, видать, не последний!
И вдруг Булочник — их безымянный герой —
На горе появился соседней.

И прекрасен, и тверд, как наследственный лорд,
Он стоял на краю каменистом,
Он застыл, словно спазм, и в провал, как в маразм,
С молодецким отправился свистом!

Закричали они: — Это Снарк и успех! —
И удвоили звезды мерцанье,
И взорвал небеса оглушительный смех.
— Это Бу… — раздалось прорицанье.

А потом — тишина. А потом, как струна,
Прозвенело и верхом, и низом
Непонятное — …джум! — и пришло им на ум:
Это шум, навеваемый бризом.

Ни пера и ни пуха они не нашли,
Ни зарубку, ни мету, ни марку
Там, где Булочник нечто увидел вдали
И вплотную приблизился к Снарку.

И смеялся он так, что не вставил словцо
В эпилоге финального акта,
И внезапно исчез, не открыв им лицо,
Ибо Снарк был Буджумом, — вот так-то!

© Перевод Евг. Фельдмана
http://feldman.omsklib.ru/

____________________________________________________

Перевод Сергея Воля (1992):

Приступ восьмой.
Исчезновение.

Снарка стали с наперстком, с опаской искать,
Гнаться с вилкой, надеждой и пылом,
Кипой транспортных акций взялись угрожать,
Прельщать и улыбкой, и мылом.

Но они содрогались от мысли о том,
Что быть может напрасной погоня;
Первым прыгал Бобер, ударяя хвостом.
Солнце скрылось, и день был на склоне.

«Там безумно орет Этот Самый… ну Тот…
Вы прислушайтесь, — Белман заметил, —
Головой он мотает, руками трясет…
Ну конечно же, Снарка он встретил!»

Все вгляделись с восторгом, лишь Мясник отозвался:
«Нам шутки его не впервой!»
Славный Пекарь на ближней скале возвышался —
Простой безымянный герой!

Этот миг был высок и торжественно строг,
И вдруг, словно спазмом сковало,
Предстало их зренью дурное виденье —
Как бездна героя объяла.

«Это Снарк!..» — донеслось. Но, хоть сладок успех,
Не обманешь удачей судьбу.
Докатилось лавиной веселье и смех,
И зловещее : «Это же Бу…»

И смолкло. Кому-то послышался вздох —
Безнадежный, похожий на «джум».
Другим показалось, что это быть мог
Ветерка пролетавшего шум.

Шла до ночи охота. Ничем не была:
Ни застежкой, ни следом, ни знаком,
Ни пером и ни пухом приметна скала,
Где встретился Пекарь со Снарком.

Средь веселья и хохота, в этот же день,
Среди слов, что едва говорил,
Он рассеялся мягко, исчез, словно тень.
Снарк, как видите, Буджумом был.

____________________________________________________

Перевод Иосифа Липкина (1993):

Глава VII. Исчезновение

Шли охотники, палец наперстком прикрыв,
Оснастившись надеждой и вилкой.
Переходом грозили актива в пассив
И обмылком прельщали с ухмылкой.

Содрогнувшись от мысли, что Снарк до сих пор
Несмотря ни на что не отыскан,
В никуда, но вприпрыжку помчался Бобер,
Подпираясь хвостом мускулистым.

— Погоди! — крикнул Блямс. — Всем стоять по местам!
Что ты мечешься, как сумасшедший?
Кто нам машет рукой? Это «Как его там?»
Он до Снарка добрался, конечно.

Над соседней скалой, окантованный мглой –
Отчего еще более ярок, —
Он стоял сам не свой — неизвестный герой,
Им известный под кличкой «Огарок».

— Это Снарк! — прогремел торжествующий глас,
Предвещавший лихую борьбу.
Но, увы! Это было ошибкой. Тотчас
Вопль вослед прозвучал: «Это Бу …..»

И — молчанье. И кто-то сказал среди них,
Что и « — джум» донеслось еле-еле.
Но по дружному мнению всех остальных,
Это ветер дохнул из ущелья.

Все искали, пока не легла темнота,
Не осталось ли что от Огарка.
Но найти не смогли никакого следа
Поединка их друга со Снарком

Да! Он с жизнью расстался совсем молодым.
Даже память о нем невозвратна.
Он внезапно и мягко растаял, как дым.
Ибо Снарком был Буджум. Понятно?

____________________________________________________

Перевод Леонида Яхнина (1999):

Ох восьмой
Буджум

…Ловили его на то, чего нет,
Шли напролом, но с опаской.
Манили законом и звоном монет,
Обмылком, и вилкой, и лаской, и таской…

Темнело. Матросы решили:
— Пора! Отбросим любые сомненья.
Послали вперед на разведку Бобра,
Дрожащего от… нетерпенья.

Цепочкой они по ущелью брели
Опасливо, но боевито
И вдруг услыхали, как эхо, вдали
Воинственный вопль Бисквита.

— Глядите, он там, этот Как-Его-Там!
Повис на утесе над бездной! —
Заметив Бисквита, вскричал капитан. —
Не видишь ли Снарка, любезный?

— Шутник он, однако, — сказал Бука-Бяка,
Который стоял под горою.
Но все остальные друзья боевые
Махали руками герою.

Над их головами под небесами
Он высился гордо над бездной,
Но вдруг зашатался и с криком сорвался
С горы поднебесной, отвесной.

Из бездны послышалось длинное «БУ-УУ!»
Будто ветер зловещий, протяжный
Дул и дул бесконечно в большую трубу…
Так пропал их товарищ отважный.

Вот стоят они, полные горестных дум,
Размышляют о Снарке в молчанье.
Вдруг доносится снизу неясное «ДЖ-УУМ!»
Как последнее друга посланье.

Может, все-таки Снарка Бисквит отловил?
Или Снарк поживился Бисквитом?
БУ и ДЖУМ! — это пойманный хищник
завыл Или сам он жевал с аппетитом?

Снарколовов лихая, отважная рать
В бездну попрыгала с криком и шумом…
Но даже не пробуйте Снарка поймать,
Если он обернулся БУДЖУМОМ!

____________________________________________________

Перевод Александра Вышемирского:

ПРИСТУП ВОСЬМОЙ. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Искали с наперстком и рвеньем его,
А также с надеждой и вилкой,
И акциями устрашали его,
Манили улыбкой и мылом.

Было страшно поверить в тщету всех затей,
Даже Бобр, возбудясь в этот раз,
Пустился вприпрыжку верхом на хвосте,
Ибо день почти вовсе погас.

Шеф сказал: «Вон наш Как-Бишь-Его нам кричит!
На соседнем отроге, у скал.
Машет как заведенный, как дик его вид.
Не иначе — он Снарка сыскал!»

Во всеобщем восторге Мясник прошептал:
«Он всегда был мужик заводной…»
Все глядели на кряж, где их Пекарь стоял,
Скромный их безымянный герой.

Во весь рост, напряжен, на мгновение он
Как застыл, а мгновеньем спустя
Он руками всплеснул и в ущелье нырнул,
В ожидание всех приведя.

«Это Снарк!»- донеслось, повторенное эхом,
Завершая нелегкий их путь.
Дальше целый поток восклицаний и смеха
И зловещий рефрен: «Это Бу…»

Тишина… В ней иные из них уловили,
Будто кто-то устало вздохнул:
«Джум…»; однако другие решили —
Это ветер в ущелье шумнул.

Обыскав дотемна все вокруг, не нашли
Ни клочка, ни единой приметы,
Чтобы смочь указать тот кусочек земли,
На котором их друг Снарка встретил.

Посредине тех слов, что хотел он сказать,
Посреди торжества и восторга
Он спокойно на месте исчез без следа —
Снарк был Буджумом, как ни прискорбно.

____________________________________________________

Перевод Владимира Гандельсмана (2000):

Песнь 8. Исчезновение

Искали с надеждой и с вилами, кадкой
и пяткою левой ноги,
и брали на пушку то штрафом, то взяткой,
и пудрили лаской мозги.

Вотще! Все дрожали в предчувствии краха.
И сердце Бобра неспроста,
хоть было лениво, забилось от страха,
как минимум, в кончик хвоста.

«Вон Этот исходит от дикого воя, —
сказал капитан. — Ну и крик.
Он машет руками, трясёт головою.
Не Снарка ли видит старик?»

И все обернулись. Хоть кто-то заметил,
мол, «Манная каша», «Желе»,
все нежно смотрели, как, дьявольски светел,
их Пекарь стоял на скале

мгновенье! И в следующий миг этот Отпрыск,
Племяшек и Как Его Там,
отправился в пропасть на собственный розыск.
И холод прошёл по рядам.

Крик «Снарк!», что раздался, был слишком заветен —
не верилось — им повезло!
Последовал хохот, но следом за этим
кошмарный зачин: «Это Зло…»

Затем тишина. Ни единого звука.
Лишь эхо вершило полёт,
в котором кому-то послышалось «…дюка»,
кому-то же наоборот.

Команда до ночи охотилась честно,
но хоть бы какой-нибудь знак
команде доказывал: вот оно, место,
где встретились Пекарь и Снарк,

где Пекарь на слове, которое с мукой
пытался докончить — исчез,
где Снарк был, конечно, той самой Злодюкой,
имевшей к нему интерес.

____________________________________________________

Перевод Дениса Жердева (2001):

Порыв восьмой
Исчезновение

Искали в наперстках его и в слезах,
Преследуя с вилкой и с пылом,
Грозили, что грянет Финансовый Крах,
Чаруя улыбкой и мылом.

Всех измучила мысль: «Неудача близка!»,
И Бобер поукромней места
Все высматривал — где не ступала нога —
Приподнявшись на кончик хвоста.

Но воскликнул тут Боцман: «Вот Некто кричит!
Он вопит и стенает натужно!
Он руками сучит, он ногами стучит —
Им, наверное, Снарк обнаружен!»

И в восторге команда рванулась туда
(«Ну и шутка!» — Боец произнес),
Где Герой Безымянный, хоть не без труда,
Взгромоздился на скользкий утес.

Он от радости пел, он все выше летел
В дикой скачке по стеблям плюща;
Все топтались на месте и о Снарке известий
Ожидали, душой трепеща.

«Это Снарк!» — вот что каждый из них услыхал,
И они прославляли судьбу.
В этот миг охладил ликованья накал
Ужасающий вопль: «Это Бу!..»

А затем — тишина! Ожидали до слез,
С замираньем сердечного стука;
Но ни крика, ни стона им Бриз не принес,
Что звучал бы похоже на «…ука!».

Хоть искали при свете они и во тьме,
Не нашли ни следов, ни улик,
Чтоб НАВЕРНО сказать: «Вот то самое ме-
Сто, где Булочник Снарка настиг!».

В пике славы, под радостный ропот молвы
Он исчез, не издавши ни звука,
Ибо найденный Снарк оказался, увы,
Как обычно случается, Букой.

____________________________________________________

Перевод С.К. (анонимный) (2001):

Бит Восьмой. Исчезновение

При посредстве наперстков, с заботой искав,
Гнав надеждой, раздвоенным шилом,
Долей рельсодорожной до смерти пугав,
Чаровали улыбкой и мылом.

«Вдруг упустим» — аж страшно подумать о том.
На Бобра возбужденье нашло —
Он скакал, опускаясь одним лишь хвостом,
Ибо светлое время прошло.

«Там кричит Фигнамктоб! — Бельман рек сам не свой —
Он, услышьте!, ревет как осел.
Он махает руками, трясет головой.
Несомненно он Смарку нашел!»

И глазели довольно, а Бучер промолвил:
«Он всегда был потрясный мужик!»
О, как выглядел он — их герой без имен —
На вершине соседней скалы!

Он воспрял в вышину на секунду одну.
Тут все дикий вираж увидали:
Как ужаленный спазмом, он нырнул прямо в бездну,
И, объятые трепетом, ждали.

«Это Смарка!» — достигло команды ушей.
Неужели оно наяву?
Много смеха, и аплодисменты уже…
И зловещий конец: «Смарка — Бу-«

А потом тишина. Может, нота слышна,
Затухая, летящая вниз.
Следом «-зумна!», но нет — говорят: «Что за бред?
Просто мимо проносится бриз.»

Они до темноты не нашли ни черты,
Ни пера, ни отметины маркой
По которой могли бы решить что они
Там, где Бэйкер встречался со Смаркой.

Среди слова и смеха, предвкушенья успеха,
Посреди восхищенного шума
Он пропал навсегда без труда и следа —
Смарка-то, понимаешь, — Бузумна.

____________________________________________________

Перевод-пародия Николая Светлова (2002):

Пароксизм седьмой. Улёт

Мы Снарка ловили средь скал и времён,
Мы бластером путь прожигали,
С надеждой обшарили весь космодром
И миелофон** применяли.

Нас в дрожь приводила угрюмая мысль:
А что, коль потерпим провал?
Бобёр сам себе говорил: «Торопись!»
Ведь день на глазах угасал.

«Чу! Вопит Стрекозавр! — капитан сказал. —
Чу! Мороз пробрал до костей.
Чу! Бобёр нам условный знак показал.
Что он? Снарка увидел? Скорей!»

Все воззрились в тот дол, но сказал Булочёв:
«Бобр — известный в команде шутник!» —
И на скалы герой Безымянный взошёл,
Смелый взор в тьму ущелья проник.
Erect and sublime, for one moment of time.

И горд, и упрям, и открыт всем ветрам,
Махнув снарконавтам рукой,
Берховцев шагнул — и во тьме утонул,
Забрав их волненье с собой.

«Это Снарк!» — прозвенело набатом в умах.
С надеждою правда сошлась!
Но вопль «Это Бу…» вдруг застыл на устах,
В победном «Ура!» растворясь.

И всё. Тишина.<32> Я расслышать сумел
Лишь слабый таинственный вздох:
Звук «…джум!» померещился мне в темноте,
А Бобр утверждал, что «…лочёв!».

Погоня за Снарком увязла во тьме —
Ни духа, ни перьев, ни зги
Нам Снарк не оставил в расщелинах тех,
Где Бродяги затихли шаги.

Недосказанной фразой сердца расколол,
Грустной недоулыбкой свил ум…
Он внезапно, но мягко сквозь Время ушёл:
Оказалось, что Снарк был Буджум.

Примечание автора проекта «Зазеркалье»: ** — миелофон — аппарат для чтения мыслей из фантастической повести К. Булычева «Сто лет тому вперед». Примечания переводчика Н. Светлова: 32 — Тишина — планета, на которой содержат особо опасных тиранов. Координаты засекречены.

____________________________________________________

Перевод Ивана Анисимова (псевдоним Юрия Князева) (2003):

ПРИСТУП ВОСЬМОЙ. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ.

И в наперстках его кропотливо искали,
Поджидали с надеждой и вилкой,
И железной дорогой ему угрожали,
Соблазняли и мылом с ухмылкой.

Страшно думать, что будет погоня пуста,
И Бобер постоянно на взводе,
В возбуждении прыгнул на кончик хвоста,
Так как день уж почти на исходе.

‘Кто-то дико кричит там!’ — сказал рулевой,
‘Как безумный вопит он в запарке,
Вон он машет руками, трясет головой,
Он, конечно, нашел уже Снарка!’

И воскликнул Битюг: «Это там — над горой!
Как всегда его шутки милы!»
Это Булочник  — смелый и скромный герой
На вершине соседней скалы.

Миг фигура была и пряма и стройна,
А затем изогнулась во взмахе,
Как в конвульсии, в пропасть пропала она.
Они ждали и слушали в страхе.

«Это — Снарк!» — Донеслось им тогда до ушей,
Хорошо бы поверить тому,
Лился смеха поток и бессвязных речей,
Крик зловеще замолк: «Это — Бу—«.

А потом — тишина. Было слышно одним,
Словно вздох утомленный стихал,
После, якобы: «-джум!», но казалось другим,
Будто бриз над землей пролетал.

Продолжалась охота во тьме и во мгле,
Не нашли ни пера и ни марки,
Чтобы точно сказать, что стоят на земле
Там, где встретил наш Булочник Снарка.

Он своими словами хотел донести
Среди смеха и слез, что обидно,
Что внезапно и плавно он должен уйти,
Так как Снарк был Буджумом, как видно.

____________________________________________________

Перевод Павла Елохина (2003):

Приступ Восьмой
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Искали напёрстками, вдумчиво шли,
С рогатиной, с верой в успех,
Пугать — кипы акций с собою несли,
Манили на мыло и смех.

Все дрожали: неужто напрасен поход?
И Бобра наконец проняло:
Встав на хвост, он поспешно запрыгал вперёд,
Ведь совсем почти стало темно.

«Это Этот кричит! — Бригадир заорал.-
Далеко он, однако, забрёл!
Вон, трясёт головой, вон махнула рука:
Значит, точно он Верпа нашёл!»

Все в восторге вгляделись. Бандит бросил им:
«Он всегда был отчаянный малый!»
Любовались солдатом неизвестным своим:
Как украсил он страшные скалы!

Как он горд, как он прям! Только миг был он там,
А потом избоченился весь
(Словно бес его гнул), головою кивнул,
И в расселине тёмной исчез.

«Это Верп!» — уловил напряжённый их слух,
Но они обманули себя,
И затем, после смеха и хлопанья рук,
Ветер жутко донёс: «Это Бя…»

И затем — тишина. Показалось одним,
Что бессильный мятущийся вздох
Изошёл звуком «…га!», но помнилось иным:
Это прошелестел ветерок.

Прекратили охоту они только ночью,
Ничего им нигде не попалось,
Что могло б указать, что стоят они в точке,
Где Булкин и Верп повстречались.

Он пытался подать им условленный знак,
Потому и смеялся, чудак,
Но внезапно и мягко он сгинул во мрак,
Ибо Верп-то был Бягой. Вот так.

____________________________________________________

Прозаический пересказ Александра Флори (1993, 2003):

ГАЛЛЮЦИНАЦИЯ ВОСЬМАЯ.
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ.

Искали с наперстками и предосторожностями.
Следовали за ним с вилками и с надеждой.
Грозили ему векселями,
Умиляли его мылом и улыбками.

А между прочим. Безымянный Бакалейщик куда-то пропал. Охотники готовы были зайти очень далеко, чтобы найти Кого-то — своего неизвестного товарища, но не находили Никого (в том смысле, что Никто им не попадался). И сомнение впервые закралось в их сердца: «Неужели мы и сегодня вернемся с Ничем?». Бобр, потеряв самообладание, даже принялся подпрыгивать, чтобы задержать солнце: оно спустилось так низко, что допрыгнуть до него не составляло особого труда. И вдруг раздался дикий вопль.
— Это голос нашего Кого-то! — воскликнул Брандмейстер. — Орет как оглашенный — вот полюбуйтесь: размахивает руками и крутит головой. Не иначе, нарвался на Плезиозубра.
Охотники возликовали, а Борец угрюмо заметил:
— Этот Брандахлыст вечно лезет вперед.

Они увидели Бакалейщика — своего безымянного героя — на вершине ближайшей скалы. В одно мгновение он вырос в их глазах, и в следующее мгновение………………………………………их Некто превратился в Ничто: его не стало. Только слабый крик долетел до них:
— Э т о …
Охотники от радости завопили и захлопали в ладоши.
И тут послышалось зловещее:
-М Ы М…

А дальше — тишина, в которой почудилось то ли «РРР», то ли просто нежное дуновение бриза. Так и не поняли охотники, кто это был — Мымр или Плезиозубр. Многие из них отрицали первое, поскольку, по их мнению, слово Мымр все-таки не прозвучало.
Они искали до темноты, но скорее всего Бакалейщик молниеносно и постепенно растворился в воздухе. Во всяком случае, не обнаружилось ни памятника, ни мемориальной доски, ни просто следа — ничего, что удостоверило бы встречу Бакалейщика с Плезиозубром. Судя по всему, встреча не состоялась, за неимением Плезиозубра. Ведь он, как вы понимаете, оказался Мымром…

____________________________________________________

Перевод Николая Хлебникова (2004):

Припадок Восьмой. Рррасход.

По горам, по ущельям они побрели.
Бормоча о любви, жгли лучины.
На живот налепили, понятно, — рубли
И оставили голыми спины.

Вечер быстро густел. Кто успел — тот и съел,
К опоздавшим же — нет снисхожденья!
И Бобeр неспроста, встав на кончик хвоста
Помогал выбирать направленье.

«Я услышал воинственный вопль!» — Блудозвон
указал на соседнюю кручу.
«Это — «Эй, Как Тебя»… Баландeр… Это — он!
Он нам Нарка сейчас заполучит!»

И увидели все, как над бездной крутой
Возвышался в закатном венце
«Эй ты, красный!», «Эй, белый!» и «Эй, голубой!» —
в Баландeра едином лице.

Он стоял, словно памятник. Чисто — Ильич,
Призывающий к радужной цели…
Вдруг, вторично издав свой воинственный клич,
Он по склону скатился в ущелье.

«Это — НАРК!» — все услышали радостный глас…
Тишиною не балуя долго,
Снова крик Баландeра ущелье потряс:
«Это — Нар…» — но уже без восторга.

И в тиши, наползающей ночи подстать,
Что-то, схожее с «…ком!», прозвучало…
Но никто однозначно не мог утверждать —
Был то крик или эхо обвала…

Баландeра искали командою всей
По горам, безднам, кручам, теснинам.
Но успех не венчал ни одну из затей:
Баландeр точно в омуте сгинул.

И с тех пор он, представьте, ни разу письма
Не прислал ни родным, ни знакомым…

…Тут не надобно, право, большого ума —
видно, Нарк оказался Наркомом…

К О Н Е Ц.

____________________________________________________

Перевод Вaдима Жмудя (2004):

КОНВУЛЬСИЯ ВОСЬМАЯ
Исчезновение

И с канатом с надеждой пытались ловить,
И с проворством и с длинною вилкою,
И готовились шпалой его задавить,
И привлечь его лестью с ухмылкою.

Неудачи боялись они неспроста,
Ведь закат уж давно догорал.
А Стукач лишь стучал «тра-та-та, тра-та-та»
И чечётку сильнее плясал.

«Вот кричит Зингабоб! — Балабол закричал:
«Словно бешенный раненый зверь!»
Он руками всплеснул, головой закивал, –
«Видно, Снарка почуял теперь!»

Восхищённо таращились все, а Мясник
Закричал «Он всегда был такой!»
Это Кок — их отчаянно-храбрый шутник
На вершине стоял как герой.

Возбуждений и гордый, на миг он предстал,
В страшной позе стоял лишь мгновенье.
Он в ущелье нырнул со скалы и пропал,
И стояли тут все в изумленьи.

«Вижу Снарка!» — до них долетел голосок –
Значит, тяготы были не зря!
Вдруг услышали смех и оваций поток,
И слова: «Да ведь это же Дря!…»

И молчанье. Но кое-кому различить
Удалось дальний возглас «…неглот!»
Остальные сумели им всё объяснить:
Это ветер в ущелье поёт.

Хоть искали они до темна, не нашли
Ни пера, ни иного следа,
Ни примет, по которым сказать бы могли:
«Здесь был Кок и пропал навсегда!»

Даже слова не кончил «Огарок свечи»,
Его смех в один миг оборвался.
Он незримо исчез в непроглядной ночи,
Дрянеглотом ведь Снарк оказался.

____________________________________________________

Перевод Иосифа Гурвича (2006):

Пароксизм восьмой. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Они с тщанием искали, с напёрстком в руках
Они гнали и с вилкой, и с пылом,
Угрожали продажею ценных бумаг,
Обольщали улыбкой и мылом.

Страшила их мысль, что потерпит провал
Погоня, и Бобр возбуждённый
Скакал на хвосте, так как день догорал,
И тем подгонял утомлённых.

«Вы послушайте, этот, Как Бишь Его Там,
Вон кричит!» — сказал Боцман степенно.
«Он трясёт головой и дал волю рукам,
Видно Снарка нашёл. Несомненно!»

Все воззрились в восторге, воскликнул Бандит:
«Он всегда шутником был отпетым!»
. . .
Вот он, Булочник их, на утёсе стоит,
Безымянный герой невоспетый.

Величавый, прямой он стоял над скалой
Горделиво, но в следующий миг
Он, как в спазме, согнулся и в бездну рванулся,
И у всех на устах замер крик.

«Снарк!» — до слуха их ветер устало донёс
Этот звук, как победы трубу…
А затем хохот, буря приветствий и слёз,
А потом вдруг зловещее «Бу-у».

И молчанье. Кому-то казалось потом,
Будто лёгкий, как вздох, долетел
Шёпот «- жум! » Но другие стояли на том,
Что лишь бриз мимолётный шумел.

Искали они, пока ночь не пришла,
Хоть нитку, хоть след, что отметил
То место, где странная встреча была,
Где Снарка их Булочник встретил.

Но тщетно. С полслова, с ползвука, когда
Ликование рвалось наружу,
Он тихо, бесследно исчез навсегда…
Снарк, как видите, был таки Бужум.

____________________________________________________

Перевод Юрия Лифшица (2006):

Истерия восьмая
Исчезновение

И с напёрстком за Крысью гнались, и с умом;
с вилкой тщились найти и с мольбой;
обольщали улыбкой, зубным порошком;
и грозили игрой биржевой.

Содрогнулись они, оттого что вот-вот
неудачей закончится путь,
а Бобёр бил о землю хвостом и вперёд
уносился, чтоб день повернуть.

И сказал Буйноглас: «Вроде Как-его-там,
как безумный, кричит среди скал
и трясёт головой, и рукой машет нам —
видно, Крысь наконец-то поймал».

Все смотрели в восторге. И крикнул Бойскотт:
«Лоботрясом был Булочник наш!».
А безвестный герой, их надёжный оплот,
слал привет им, взобравшись на кряж.

Был он прям и высок, но на крошечный срок;
миг спустя, грозен и диковат,
словно боль ощутив, он метнулся в обрыв,
и застыл с перепугу отряд.

«Это Крысь!» — раздались громовые слова,
столь похожие на похвальбу.
Но на радостный смех и на крик торжества
был зловещий ответ: «Это Бу-у-у…».

И — молчанье… Почудился вскоре одним
заблудившийся вздох-шепоток
вроде «…джум»; между тем показалось другим,
что прощальный подул ветерок.

Но они не нашли ни клочка, ни следа,
ни пылинки от местности той,
где их Булочник, переходя в никуда,
принял с Крысью решительный бой.

С полукриком, затихшим во время прыжка,
в смехе радости, рвущемся ввысь,
он мгновенно и мягко исчез навека —
значит, Буджум была эта Крысь.

____________________________________________________

Перевод Сергея Шоргина (2007):

Вой восьмой. Исчезновение

На охоту терпение взяли и болт,
Были с ними надежда и джем,
Против Снарка они применяли дефолт,
Добрый взгляд и питательный крем.

Вот и сумерки. Тягостен путь и непрост…
Шел Сурок, позабыв про кисет,
Как в балете, слегка опираясь на хвост,
Нюхом опытным чувствуя след.

Капитан произнес: «Кто орет, как дурной?
Это тот… Как же звать-то… Забыл!
Он и машет рукой, и трясет головой —
Вероятно, он Снарка добыл!»

Это вызвало шок; и промолвил Стрелок:
«Вот же шут, и нелепый весьма!»
Возвышался Стюард — боевой авангард —
На вершине крутого холма.

Как литой монумент, он застыл на момент,
А потом — словно клюнул петух —
Он у всех на глазах сделал гибельный шаг:
Прямо в пропасть бездонную — бух!

И всего через миг все услышали крик:
«Снарк, тебе нынче будет труба!»
После — радостный смех, что вещает успех,
Но позднее — зловещее «Ба…»

А потом тишина охватила весь край.
Показалось немногим, что из
Этой пропасти тихо послышалось «…бай!» —
Или дул это слабенький бриз?

И искали они — но следа не нашли;
Не нашел бы и весь Скотланд-Ярд —
Ни костей, ни шнурков, ни вблизи, ни вдали,
Даже места, где сгинул Стюард.

В тот момент, когда он, словно сам Геркулес,
Подвиг свой совершал, несгибаем,
Он без шума и пыли навеки исчез —
Ибо Снарк был взаправду Бабаем!

____________________________________________________

Перевод Михаила Вайнштейна (2008):

Стон восьмой:
Исчезновение.

Искали — с трудом и наперстком,
Добывали — с надеждой и вилкой,
Обольщали — обмылком с ухмылкой,
Запугивали продразверсткой.

Их уже затрясло, что упущена цель.
И Бобер, все на свете кляня,
Все лизал и залазил в мельчайшую щель,
Торопясь к завершению дня.

Но Звонарь закричал:
«Наконец! Боже мой!
Поглядите скорей на Огарка!
Он нам машет рукой и трясет головой, –
Он, наверное, выискал Снарка!»

Все сбежались толпой.
«Да уж псих он крутой!» –
Потрясенный Бобер произнес.
И стоял над горой безымянный герой,
Попирая собою утес.

Он стоял словно пик. Но уже через миг
Он сложился как йог без костей,
Вот к утесу приник и в расщелину — прыг!
Все застыли и ждут новостей.

«Это Снарк!!!» — прогремело сквозь радостный смех, –
Барабаньте и дуйте в трубу!»
А потом долетели чуть слышно до всех
И другие слова: «Это Бу — — — …»

А потом — тишина.
«- — — джум» шуршнуло едва,
Словно лист, отлетающий вниз.
Но возможно, что это плеснула вода
Или брызнул какой–нибудь бриз.

Он и рыскали долго в ночной тишине
И искали какой–нибудь след.
Ни окурка в пыли, ничего не нашли,
И ни Снарка, ни Пекаря нет.

Он исчез без следа в середине труда,
Не допев, не доев, не додум…
Он пропал навсегда неизвестно куда,
Так как Снарк оказался Буджум.

____________________________________________________

Перевод Сергея Махова (2008):

Приступ Восьмой
ИСЧЕЗНОВЕНЬЕ

Они рыскали с напёрстками и с осторожностью:
Преследовали с вилками и с надеждой;
Угрожали его жизни ценной бумагой железнодорожною:
Приручали улыбками да мылом свежим!

Содрогаются при мысли, де погоня холоста;
А Заяц, наконец-то возбудясь донельзя,
Скачет взад-назад на кончике хвоста —
Ведь уж солнце за деревья полезло…

«Это Какбишь кричит!» — Заправил с тоской, —
«Ух истошно орёт!.. Только глянь-ка:
Кивает руками, виляет башкой,
Явно нарвался на Шмалька!»

Все смотрят в восторге; Забойщик в вой:
«Он ведь закоренелый виляла!»
Стоит — Зажар — безымянный герой —
На верхушке горы, ну где скалы.

Прямым и величественным
Всего миг он наличествовал.
В следующий — необузданное тело
(Словно корчами уязвлённое),
В пропасть устремлённое;
А они прислушиваются — уцелело?

«Шмальк!» — сперва донеслась до них добрая весть.
Вот так здорово! Всё не прахом.
Долетевшего смеха, хлопков не счесть.
Зловещими прерванных словами: «Тут Страхо…»

И — тишина. Кое-кто различил
В воздухе усталый блуждающий вздох,
Напомнивший «…пуг!», но один заявил,
Мол всего лишь ветры — вот пустобрёх!

Шарили до темноты, но шиш —
Ни пуговицы, ни шуршалки.
По коим скажешь: в том месте стоишь
Где смелый Зажар встретил Шмалька.

Оборвав слова, что просились весь день,
Посередь веселья и луга
Он тихо-внезапно исчез, точно тень…
Ибо Шмальк оказался-таки Страхопугом.

КОНЕЦ.

____________________________________________________

Перевод Сергея Жукова (2009):

Припадок восьмой и последний. Пропажа.

Где только не рылись — в напёрстках, в мозгах,
Шли в ход и надежды и вилки.
Улыбкой манили на бледных губах,
И вексель гасили в обмылках.

[…………….]

Так, с улыбкой на бледных губах у обрыва,
Потрясая главой половинно,
Исчез без следа славный Бубличник, ибо
Чудоюд был Буджор очевидно.

 

____________________________________________________

Вольный перевод Валерия Ананьина (2011):

АМБЗАЦ-ВЗРЫД 8
ИСЧЕЗНУТИЕ

Шли искать, чтобы взять под колпак, под башмак,
В долг, в опеку, на веру, на вилы,
На испуг — понижением ценных бумаг,
В плен — улыбкой, в замену на мыло…

Ну, как дичь — не настичь? В дрожь кидал тот финал.
Долгу вняв ли, вконец ли отчаясь,
Боббр на хвост в полный рост встал — и вдаль поскакал,
Ибо светлое время кончалось.<30>

— Вон орёт Как-Бишь-Он! — завопил Бомболтайн. —
Во дает, прямо буйный на взводе!
Вон рукой замахайл, вон башкой замотайл,
Не иначе там Снарк на подходе!

Всех восторг обуял, Бузодерл повторял:
— Эй всегда был остряк-вырвиглаз!
Всяк в утес взор вперил, где Буфетчер взорлил,
Безымянный герой-скалолаз.

Прям и дивно велик, он являл дикий лик
Только миг — и у них на глазах
(Словно кто-то куснул!) взбрык! — и в бездну нырнул!
И сковал всех свидетелей страх.

— Это Снарк! — первый выклик порадовал слух,
Но не факт, что пора на гульбу:
Чу! — «Ха-ха!», вслед — «Ура!», но потом — «Ах!» и «Ух!»,
И в конце — страшный бульк: «Это — Бу-у-у!..» <31>

Дальше — всё, тишина.<32> Кто-то клялся: слышна
Нота «джум-м…» — словно стонущий звон.
Не эфир ли шепнул? Нет, зефир там шумнул, —
Приводили другие резон.

Сыск вели дотемна, — хоть бы метка одна,
Пряжка, прыщик, пушинка, помарка,
Что могли им помочь бы встать на твердую почву,
С коей вышел Буфетчер на Снарка!

Так он весь, на полслоге, что не был допет,
Не доспев с полгульбы на гульбу же,
И без видимых мук — был, и вдруг — нет,  как нет!
ИБО, ВИДИТЕ ЛЬ, СНАРК — БЫЛ И БУДЖУМ.

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА <30> Пользуюсь случаем кое-что пояснить, ибо время примечаний  кончается… Сличая перевод с оригиналом, дотошный читатель (найдись такой) нет-нет да и захотел бы, думаю, уличить меня в дописке, отсебятине. Где, мол, взято то или иное, чего в тексте вроде и нет. Вот и здесь: откуда, скажем, «долг», или высокопарность, аж с претензией на философичность, последней строки? У автора-то всё проще: и «долга» нет, и  смысл финальной строки  всего-то:  «ведь день почти миновал»,  или  «ведь почти смерклось». Сначала — был вариант специально для читателя-прокурора: …Тут-то нервы Бобру и скрутило: Встал на хвост в полный рост он — и вдаль поскакал, Ведь к закату катило светило. Тут и с последней строкой все просто, и Боббрик схожей с авторским, у того Бобер — на нервах, так сказать, «окончательно взвинчен», «наконец-то перевозбужден»… Так, собственно, и предполагалось оставить. Но глянул еще раз в оригинал — и (как порой бывало и прежде) снова зацепило. Опять лукавец-профессор подсаперил незаметные мины двойного смысла! Как хотите, но bounding (скачущий прыжками), на глаз-слух и слух-глаз, в ритме строки, — не отличить от старого bounden, а это означает и — «обязанный, связанный долгом» (от bind)! А авторская конструкция четвертой строки действительно провоцирует специфично-зоркого и иронично-вдумчивого читателя на «высокий штиль», что-то вроде: «Ибо дневной свет («светлый день») был почти в прошлом». С чего бы так? Да ведь daylight («день» — в отличие от «вечера», «сумерек», «ночи»)  —  не только «дневной свет», но и — «гласность», наглядность (т. е. явственность, так сказать, момент истины, возможность, условия — для правдивого освещения событий, реальности). И контекст (точнее — «затекст», как говаривал Иржи Левый, теоретик переводов «компенсаторных», функциональных аналогов) этим незаметным «котурнам» никак не мешает, наоборот. Вот и заканчивается время глаголанья нашей снаркоправды, наших баек-притч, исподтишка ухмыльнулся автор. Нет, нет, строка явно нуждается в форме, могущей одновременно быть — и естественно-бытовой реалией, и некоей символической, обобщенной формулой, универсальной иронической метафорой. Так что извините, но вносимый в основной текст вариант, когда он кажется, вроде бы, и далековатым от «буквы», рождается, как правило, не от фонаря, не от переводческого азарта и своеволия (или неумелости), а как результат едва ли не микронного (микроскопного) вчитывания в автора. И если даже «проявившееся» может порой оказаться и пригрезившимся, сам метод смею считать и потенциально плодотворным, и, ей-богу, в сути — даже «кэрроллоидным», сродни авторскому. В примечаниях же далеко не всегда подобные случаи анализировались. …Ну, первое вспомнившееся, навскидку: почему у меня в 6-й главе «очевидцы» утверждают, что «хлев» покинут именно «со дня основанья», когда у автора-то смысл простейший: они его нашли уже брошенным? Так-то так, но фраза построена хитро. Если побуквальней: «хлев оказался покинутым (deserted) при обнаружении (обследовании)». А точнее: употреблен оборот «when found» («когда был обнаружен» или «обследован»). Но ведь found — не только «найденный», «обнаруженный», это же и омоним-глагол «основывать» или «создавать». А теперь подумайте: может, не зря именно так сконструировал фразу автор? А вдруг тут еще подслой усмешечки, для читателя с особым устройством ума, глаза и уха? «Зрительное ухо» — это не выдумка, тут старый прием  английской поэтики. Ведь вот и следующая строка с чего начинается? С «End»? Перекинь глаз: found-end. Почти found-ed (основанный)… Конечно, в подобных (впрочем, нечастых) своих экзерсисах — и ты себе начнешь напоминать Бузодерла-лектора, и твой Боббрик-читатель, отличник по нормативному английскому словосложенью, вряд ли глянет любяще на тебя, бредняка. Но о некоей изначальной, «априорной» абсурдности отношений переводчика с текстом (т. е. автором) уже поминалось. Что-то сильнее тебя склоняет твои мозги ко сдвигу. Воистину — есть, есть в тексте мистический след, аура, излучение тени нестандартного профессора! Мог бы, скажем, растолковать, и, видимо, более убедительно, чем оправдать мелькающее по поэме «без видимых мук», и откуда взялся «прыщик» в конце всей истории, и за что цеплялся (или от чего отталкивался) у автора, озорничая насчет «полгульбы» в последней строфе. Вот чего там близко нет, так это «недовыпеченного миру подарка» Кружкова, что могу объяснить лишь необходимостью рифмы на «Снарка» (единичный пример из нередких «дописок» у этого замечательного мастера. Нет, скажем, у Л. К. ни «козы», отменно весело придуманной Г. М. в 6-й главе, ни «крыс», ни «гиппопотамов», ни «хворобейчиков (по-нашему бы — «живопырчиков») в клетке», тоже возникшей «для рифмы», ни многого чего еще…). А мне, к примеру, долго не давала покоя одна строфа в 5-й главе: «И ответно Бобёр поднял любящий взор, жарче слез, ярче звезд и планет…». И неплохо, и даже к месту, да вот нету у него там никакой астрономии, а у меня появилась она — ради рифмы к «семьдесят лет» (в подлиннике у Бобра — «любящие взгляды, много красноречивее (речистее) даже слез»). Пришлось таки переделать. Результатом доволен не ахти как, вышло, конечно, заковыристей, чем прозрачная метафора Л. К., но все же приспустился с «высей». Точно так же, скрепя сердце, отказался от строки, прямо таки радовавшей глаз и душу (где кэп перечисляет снарковы приметы):  …Хватишь, — должен хрустеть, как в корсете медведь, коей, в свою очередь, заменил прежнюю: …Хватишь, — хрустнет, и — крак! — как на грузчике фрак. Обе сценки, полагаю, и забавны, и наглядны, и не за версту от авторского смысла. Но ни медведей, ни докеров /ни гвоздей в башмаке — сегодня у кого-то из переводчиков/ там никогда не водилось, как и дамских корсетов. Тут все же: хрустящий (когда чрезмерно узок, не по фигуре) верхний наряд, костюм (в том числе — форменный; в «военных» контекстах и идиомах используют обычно как раз «coat»; хрустят же, как правило, именно жесткие и тугие мундиры, а не обуженные пиджаки, скажем). Да мало ли что можно бы еще прокомментировать! Едва ли не каждую строфу,  а  то и строку.  И  варианты  приводились,  конечно,  в примечаниях выборочно. Но  раскрой  все  фокусы  читателю-зрителю,  —  поскучнеет  ведь  ему  на спектакле. Зачем лишать его интриги, удивления и, смею думать, улыбки? Да и критикам надо оставить поживу: ведь хочется порой и их подразнить (прошу уж простить; хотя простят вряд ли…). А для будущих переводчиков — к финалу еще ежик под череп. И какой! Вернемся-ка  к  началу начал  —  заглавию поэмы. Традиционный наш перевод «Охота на Снарка» — он же плоско-однозначен, поверху. В оригинальном «The Hunting of the Snark» — по меньшей мере четыре смысла! Даже четыре с двумя половинками! Ну, первый, конечно: гон, преследование, травля, охота на Неуловимку. Но буквально фраза читается и как «Охота Снарка»! То есть — взаимоохота! Его ловят, и он сам охотится (своим способом, конечно: где-то затаился непредсказуемо и ждет, когда набредут на него наивняки…). Третий слой: hunting — это же еще и «виляние», «ускользание», «неустойчивая работа». А тут смыслик — двойной! Мало того, что здесь зашифрованы непременные, без устойчивого вектора, вечные «рыскания», фатальная безнадежность поисков, их безытоговость. Тут («в-четвертых») и обязательное «ускользание» самого Снарка (опять же: впрямую по конструкции оборота). А еще «половинка»? Вот она. «Снарк» — это что ж такое? Да ведь, стало быть, самое понятие, слово, «имя» это — изначально неуловимо, ускользающе, неопределимо, не поймаешь устойчивого смысла! Вторую «половинку» некоего значения обещал? Пожалуйста! Цитирую словарь под редакцией И. Гальперина: «hunt …6. звонить в колокола с перезвоном». А?! Не колокол ли Бомболтайна спрятан уже в заголовке? А теперь попробуйте найти эквивалент всем слоям в русском обороте. Я пытался — не смог. В неуклюжих уродцах: «Снаркова охота», «Снарковья…» (по аналогии, скажем, с «медвежьей»), да и в «Снарко-охоте» — два первых слоя, в лучшем случае. В «Снарко-травле», конечно, брезжит (кроме «нарко-«) еще смыслик, уже «наш», родимый, сленговый: травим снарко-байки (можно как-то привязать к «нижним слоям» смысла оригинала), но это утешает мало. Впрочем, оставляя — плача и стеная — формулу привычную (благо тут мощная традиция), сию «травлю» все же рискую дать в заголовке-дубле… Может, кто-то новый, сумасшедше-дерзкий сумеет совершить чудо, набрести, родить… Ау, незнаемый гений перевода! /Пока же все «Погонии» и «Трали-вали» не более «слоисты», чем мои «Предсмердие» и «Травля»./ <31> Еще раз — последний — приоткрою дверцу в «кухню»-лабораторию. У этой строфы тоже были варианты. По очередности появления: А) «Это Снарк!» —  первый зов им порадовал слух, Но не рано ли славить судьбу? …Хохот, выкрик «Ура!», но потом — «Ох!» и «Ух!»,             Следом — вой роковой: «Это — Бу-у!..» Б) «Это Снарк!» — первый клик лег бальзамом на слух, Но не мед всё, что льнет на губу: После смеха — шло эхом «Ура!», следом — «Ух!» А в конце — жуткий всхлип: «Это — Бу-у!..» В) «Это Снарк!» — крик достиг, но не вдруг слух постиг: Кто вместил дивный факт бы во лбу, Слыша смех, крики «Йэх!», «Оба-на!», «Ой, не на…»,   И зловещий финал: «Это — Бу-у!..» В  «вариантах  вариантов»  были  и  другие хохмы: «злого рока трубу» (на подхват «Бу!»), «Ну и влип!» (на «всхлип»), рифма «ушам» — «не факт, хоть и шарм» и т.п. Но в конечном счете эти милые  забавки  разваливали  целое.  Не влезли ни в какие ворота и «Ба!» — «груба» — «гроба», и «хвальбу» — «Бу!»… Приведенные варианты, возможно, сами по себе и терпимы. Каждый даже забавен по-своему. В а) — хорош «вой роковой», в б) — отменна вторая строка, да одно плохо: от автора на пушечный выстрел. Самый хохмаческий (и самый, пожалуй, изощренный) — в). Но он же и самый неудобочитаемый, трудноусвояемый, корявая конструкция, перегруженный синтаксис. Да и «вдруг», «финал» — слова, уже мелькающие в других строфах, что не есть хорошо — в короткой-то главе. А «судьбу» взял рифмой (именно в этой строфе) Кружков. В окончательном варианте лично меня устраивает больше, чем в прочих, прежде всего — вторая строка: удалось, кажется, в общем и целом, намекнуть на смысл, заложенный тут автором. И вообще вариант самый легкочитаемый, несмотря на некую непривычность — для русского уха-глаза — синтаксического рисунка строфы (со 2-й строки — одни «назывные» формы, вместо глаголов — междометия, т. е. динамика, дискретность, мгновенность событий, невидимых, но остро ощущаемых на слух). Под занавес — хочу поведать, как оно всё переводилось. Вы будете смеяться, но было — так. Ужасно было боязно приступать, и страх этот не проходил. Вроде с одной главкой как-то справишься, а перед следующей — опять ступор: ну, не выйдет, ну, куда ты лезешь… Посему шел я вперед — фантастическим зигзагом: по мере увеличения объема глав, чтоб не так страшно браться. Начал с последней — самой крохотной.  А  дальше: 7-я,  3-я,  6-я,  4-я,  2-я,  1-я;  наконец,  самая большая, 5-я. Потом уж пришло в голову, что принцип, рожденный мандражем, — уже какой-то нелюдской, абсурдный, сам по себе — «кэрролльев» какой-то… Может, эта дурная ломаная и вывезла, помогла, не знаю… И еще: кошмарный этот страх перед ежеминутно маячившей остановкой, затыком — из-за головоломности задачи — навсегда; это ощущение полной авантюрности, беспардонного своего нахальства (за что взялся!), — всё заставляло гнать отчаянно, лихорадочно, пока завод не кончился, не пропал запал. И при всей жуткой сложности и муках — работа летела, как никогда раньше, поразительно быстро. Семь глав из восьми были сделаны — за три недели! Зато последняя — растянулась на три месяца… Ну, потом, конечно, еще переделки, саморедактура, правки, вычесывание блох,  доводка… Но это всё — уж как водится, это естественный, неминуемый этап, но уже — по мелочам, по деталям. А еще  —  эти  комментарии,  они  почему-то были не менее обязательны и важны, чем собственно перевод. И вот — кончаю. Страшно перечесть. Еще — одно, последнее сказанье. <32> «Дальше — тишина»? Да, да, последние слова датского принца! Именно этой, чуть закамуфлированной, цитатой закончил Л. К. историю любимого снарколова — да и, собственно, всю дикую охоту. Специально взял эту фразу в нашем самом «шекспировом» переводе  —  М. Л. Лозинского (у Б. Л. Пастернака она звучит как-то менее величаво…). И как же это чудесно — и чем-то особо значимо: закончить примечания переводчика отсылкой к самому знаменитому в мире поэту. Ай да Кэрролл, ай да абсурдин сын! И, наконец (стыдновато, но утаить было бы нечестно), пусть и в противоречии со своим же предисловием, признаюсь: случись чудо, окажись мой опус читабелен, внятен, интересен не токмо умудренным взрослым, но и кому-нибудь из нынешних умненьких деток, да кто бы был против, Господи! Уж никак не переводчик. Конечно, немало любителей (и знатоков) старой книги разгневаются — и справедливо — на переводчика за «смешение стилей» и «анахронизмы»: ну, не знали (и не говорили!) многих слов и понятий из тутошнего арсенала поэты-викторианцы! Сознаёт, сознаёт переводчик свою историческую ущербность, искренне просит прощения — и может только смиренно адресовать строгих судей к своему же  предисловию, где он пытался объяснить, почему именно так поступить подтолкнула его эта удивительная книга, говорящая с каждым «временем и местом» — на их языке… Фарвелл, терпеливый читатель! Извините, если что не так… 2006 — 2010.

____________________________________________________

Перевод Николая Гоголева (2011):

ПРИСТУПЛЕНИЕ 8.
ИСЧЕЗНОВЕНИЕ.

Мылом с милой улыбкою не привлекли
Они Снарка. С верёвкой и с рвеньем,
И с ножом, и с надеждой не подстерегли,
Промахнулись и с акций паденьем.

И, казалось, что до появления звёзд
Не достигнуть им цели желанной.
Сдался даже Бобёр, чья душа ушла в хвост.
Вдруг послышался крик капитана:

«Наш «Огарок души», видно, что-то нашёл:
Он кричит «Чтоб я сдох!» — если Снарка
Видит он, это уж чересчур хорошо,
От Судьбы не дождешься подарка».

Удивлённо все замерли, сбившись гуртом,
И глядели восторженно снизу,
Как руками махал на утесе крутом
Их герой безымянный — «Огрызок».

«Он — известный шутник», —  Браконьер проворчал,
Ну а Булочник цепко и резво
Ухватил что-то вроде бы, но сгоряча
С этим чем-то упал прямо в бездну.

«Это — Снарк!» — его крик
Лишь ушей их достиг.
Ждали с трепетом все окончанья,
Но ещё только «Бом!»
Крикнул он, а потом,
Как говаривал Гамлет, — молчанье.

Впрочем, кто-то расслышал и два-три смешка,
И неясное «Жуй!» в отдаленьи,
Но другие клялись, что порыв ветерка
Поневоле их ввёл в заблужденье.

Как они ни искали, им не удалось
Отыскать ни малейшей улики.
И минутой молчанья почтили утёс,
Где их Булочник сгинул Великий.

Светлый облик свой в памяти их сохраня,
Он без шанса явиться обратно
Незаметно исчез среди белого дня…
Ибо Снарк был Бомжуем, понятно?

____________________________________________________

Перевод Вячеслава Бречкина (2011):

Напев Восьмой
Исчезновение

И заботливо в петлю его зазывали,
С упованьем рогаткой шуруя,
И банкротством железных дорог угрожали,
Улыбаясь и взяткой чаруя.

Они шли, сокрушаясь, пропала охота.
Рядом с ними Бобер вышивал.
На хвосте он скакал через пни и болота,
А Светило светило меж скал.

«Чу! Я слышу Огарка! — воскликнул Болтун, —
Он кричит как безумец, нахал!
Вон он машет рукой и смеется, хвастун!
Неужели он Снарка поймал?!»

Все смотрели и млели, Бандит лишь смурной
Прошипел еле слышно:»Фигляр…»
Это Булочник, их безымянный герой,
На горе в ореоле стоял.

Как мечтал он упрямо встать так гордо и прямо,
А затем, — что за дикий пассаж! —
Он от шока иль спьяну сиганул в пропасть рьяно,
И от страха притих экипаж.

«Это Снаа-а-арк!..» — донеслось до раскрытых ушей
(все мы чуда алкаем, Отец)
Смех и рты до ушей, хоть завязки пришей,
А затем: «Это Бууу-у-у….» и конец…

Тишина. Лишь невнятно вздохнул ветерок,
Прошуршав то ли «джум», то ли «хрум»…
Кто-то, к мокрым глазам приложивши платок,
Прослезился от горестных дум.

Экипаж дотемна обыскал склоны скал,
Не нашли ни пера и ни пуха.
Ни один след иль знак не сказал где и как
С их Огарком случилась проруха.

Он дожить не успел и допеть не допел,
Снарк был Буджумом, злым и постылым.
Он ушел в Никуда, растворясь без следа,
И Природа его позабыла.

____________________________________________________

Перевод Михаила Матвеева (2014):

ВОПЛЬ ВОСЬМОЙ
Исчезновение

Ловили с опаской, ловили с копьем
С надеждою с шиком и блеском,
Грозили и пикой и ночью, и днем
И акций падением резким.

И каждый подумал: надежд больше нет,
Но, мысли такой воспротивясь,
Бобырь задрожал, ибо солнечный свет,
Казалось, был в прошлом почти весь.

«Чу! Слышите?! Это «Как-бишь-его-там»! —
Билл Склянки сказал своей свите. —
Он машет руками! Кричит что-то нам!
Он выследил Снарка. Смотрите!»

«Он шутит!» — Беконщик вскричал, но любой
Мог видеть такую картину:
Их Булочник — их безымянный герой
Стоял, вознесен на вершину.

Стоял непреклонно в мгновение оно
Кумир их, но в ока мгновенье
Был ввергнут во прах у друзей на глазах,
Взирающих в благоговенье.

Сперва: «Это Снарк!» — донеслось, а затем —
То хохот, то звуки затрещин
И вопль: «Это Бу-!», показавшийся всем
Невообразимо зловещим.

Затем тишина. Только выдохом «-джум!»,
Казалось им, воздух пронизан,
Однако, возможно, что весь этот шум
Был поднят поднявшимся бризом.

На поиски «Как-бишь-его» они шли,
Но поиск шел явно насмарку:
Они даже места найти не смогли,
Где «Как-бишь» приблизился к  Снарку.

Он канул внезапно навек без следа
На самой возвышенной ноте
И на полуслове, и вы без труда,
Что Снарк был Буджумом, поймете.

____________________________________________________

Пародия Валерия Смульфа (2007):

Стадия восьмая: Возникновение

Мыла есть ещё ящик но есть его лень.
Ведра сложены в лодку с почётом.
Босс в сторонке, улыбку скривив набекрень,
Дивиденда грозит пересчетом.

Где-то на горизонте, в чудесной дали,
где в воде ночью солнышко тает —
одинокая лодка. В ней Бобрик рулит
и Тюк-Тюкины трели считает

Безымянный Борец, доску взяв за торец,
сгреб песка несусветную гору…
Словно он собирался построить дворец,
но эскизы не сдал в жилконтору.

И забравшись наверх он затих словно мышь,
и смотрел на корабль на приколе.
«И звенящая тут наступила вдруг тишь…» —
отмечалось потом в протоколе.

Еле слышный вопрос позвучал в тишине:
— Что за дым на корме, не пожар ли ?
— Вероятно, АхКакВас, с горы Вам видней  , —
все плечами смущенно пожали.

Босс отметил: » Наш барк… Или бриг.. Ерунда…
Вечно времени нет разобраться…
Он не может гореть ни за что, никогда,
это ж Кэрролла рукопись, братцы.

Буджум близко, а прочее всё — ерунда.
Поиск наш доведем мы до точки.
Я вас ПЕРЕВЕДУ по дощечке туда !!!»
И надул от усердия щёчки.

Бобробойка сказала, что дым над водой,
и приятен и сладок ей даже…
Только доску схватив, Босс встряхнул бородой,
извернувшись как для абордажа.

И неважно теперь, был то бриг или барк,
и не важно, что был он — бумажный…
«ПлюХ !!!» раздалось. Xоть многие слышали «..наааааарк !!!»
«или  ХлюП !!!»  Впрочем, это не важно.

Видя этот финал ПЕРЕВОДЧИК твердил
МЫСЛЬ, ВОЗНИКШУЮ ПОЗДНИМ ПОДАРКОМ:
«Как тут всё сикось-накось не ПЕРЕВОДИ,
врядли Буджум окажется Снарком !!!»

____________________________________________________

Пересказ Юрия Палея (2022):

Бзик восьмой
Провал

И с напёрстком, и с вилкой искали его,
С упованьем и громом оваций.
И с подмылкой, с ухмылкой, что лучше всего
Под угрозой падения акций.

Зубоскала блеснул и растаял оскал,
Всё исчезло в мареве сером.
И туман заклубился, и всех разметал –
Кто направо пошёл, кто налево.

Шли вслепую на ощупь, кто как, наугад,
Голосами скликая друг друга.
Кто-то робко – вперёд, а кто-то – назад,
Те – навстречу, а эти – по кругу.

А когда прояснилось, собрались опять…
Вот тогда-то отряд увидал:
Их Батон – над скалой, как безвестный герой,
А под ним – бесконечный провал!

Там – лишь узкий карниз, оступился – и вниз!
В преисподнюю шлите приветы!
И Бузила изрёк: – Отчебучил же кок!
Ну и шутки… – И сплюнул при этом.

Но ответил Бугор: – Ты на выводы скор,
Оцени эту сцену, как надо:
В-о-о-н потряс головой и махнулся рукой –
Нам сигнал подаёт: там засада!

Он стоял без боязни – король перед казнью!
На мгновенье над бездной завис,
И под общее «ах!» в счастливых слезах
В исступлении бросился вниз…

– Снарк!!! – Ликующе ухнул провал,
И фанфары в сердцах зазвучали,
Но победный набат мигом шёпот прервал:
«Это Бу-у-у…» из чернеющей дали.

Как прощанье донёсся из глубины
Легкий выдох, похожий на «…джум».
Доннерветтера шорохи были слышны,
Камнебаха далёкого шум.

Они всюду искали, где только могли,
Всё облазили тута и тама.
Но ни рожек, ни ножек нигде не нашли,
От Батона не встретив ни грамма.

Не доныл, не допёк и не достонал…
Только зная, что всех сберегает,
То, что надо, сказал, и тихо пропал –
Снарк верняк был Буджумом. Бывает…

____________________________________________________

Украинский перевод Юрка Позаяка (Юрия Лысенко) (2011):

Сказ восьмий
Зникнення

І наперсток, і ніжність пустили у хід,
В хід пустили надію і вила,
Котировкою Снарка лякали як слід,
Шармом вабили усмішки й мила.

Та маячила вже і загроза невдач –
Сонце майже на схилі дороги!
Й на вершечку хвоста враз пустився навскач
Пан Бобер, очевидно, з тривоги.

“Це кричить наш “А-хто-це?” – гукнув Капітан, –
Верещить, мов скажена канарка!
Він махає руками й танцює канкан –
Щоб я здох, він натрапив на Снарка!”

Всі заклякли в блаженстві, й лише Боброріз
Шепотів: “Відчайдух цей хлопчина!
Безіменний герой, він на скелю поліз,
І скорилась герою вершина!”

На вершині, стрункий, він стирчав, наче кий,
А за мить, в надвечірнім промінні,
Як справдешній харциз, сміло кинувся вниз –
Всі чекали у благоговнінні.

“Так, це Снарк!” – донеслося нарешті до них
(Чи ж буває хвилина святіша!) –
Грім овацій і злива “Ура!” навісних,
Раптом зойк: “Ой, це Бу…” – й мертва тиша…

Хоча декому вчувся іще один шум,
Наче сумно зітхнув хтось поблизу,
Наче видихнув: “…джум!”. Іншим спало на ум,
Що це був лиш легкий подих бризу.

Всі шукали в запарці аж до темноти,
Але марна була ця запарка,
Не вдалося їм навіть і місця знайти,
Де нещасний зустрів свого Снарка.

На півслові умовкши, урвавши свій крик,
Горе в радості стрівши невчасно,
І раптово, і тихо наш Булочник зник,
Бо той Снарк був Буджумом! Це ясно?

.

____________________________________________________

Перевод Максима Щура (Макса Шчура) (2013):

Выклік восьмы
Растанне

І напарсткам, і клопатам Снарка цкаваць,
і відэльцам, і процьмай надзей,
і чыгуначным трэстам яму пагражаць
спрабавалі яны й надалей.

Дзень мінаў, і пры думцы пра ловаў разгром
жах любога праймаў да касцей –
нат Бабёр, быццам быць перастаўшы Бабром,
хваляваўся й скакаў на хвасце.

«Цыц! Крычыць “Як цябе”! – загарлаў Балабол. –
Як шалёны крычыць, далібог!
І махае рукой, і трасе галавой –
ён не высачыць Снарка не мог!»

Бабрабой не паверыў уласным вачам
(«Ды ён цвеліцца з нас, жартаўнік!»):
бравы Булачнік, мужны «Ну як цябе там»
на абрыве паблізным узнік.

Нейкі час як тытан узвышаўся ён там,
ды раптоўна героя пастаць
бы зарвала зямля – снаркаловы здаля
сталі ўслухвацца й знаку чакаць.

«Гэта Снарк!» – прагучала нязвыкла ў той міг,
калі верыць было ўжо табу.
Потым смех пераможны данёсся да іх,
потым – роспачны крык: «Гэта Бу…»

А пасля – цішыня. У паўсонні нібы
нехта з іх яшчэ вычуць здалеў
водгук «джум» – гэта мог быць і шолах слабы,
і звычайнага брызу павеў.

Да цямна яны гузікаў, пёраў нідзе
на зямлі не знайшлі паміж дрэў –
ані знаку таго, што вось тут кагадзе
бедны Булачнік Снарка сустрэў.

Так пад смех, што прарочыў канец барацьбе,
на сярэдзіне слова, няўзнак,
паступова ў паветры растаў «Як цябе» –
бо і праўда, быў Буджумам Снарк!

____________________________________________________

***

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ:

Из книги Д. Падни «Льюис Кэрролл и его мир», 1976. (Пер. В. Харитонова и Е. Сквайрс), М: Радуга, 1982 <Кэрролл рассказывал:> «Как-то летним солнечным днем я бродил в одиночестве по холмам, и вдруг мне в голову залетела одна-единственная стихотворная строка: «Потому что Буджумом был Снарк». Я не понимал ее смысла — да и теперь не понимаю, — но я записал ее. А спустя некоторое время возникла строфа, в которой та строчка оказалась последней. И постепенно, в самые неожиданные моменты, в течение года или двух, по отдельным строчкам сложилась вся поэма, в которой та строфа стала последней». Достопамятная прогулка состоялась июльским днем 1874 года в Гилдфорде.[…]Холидей <первый иллюстратор «Снарка» — С.К.> «ничтоже сумняшеся сотворил собственного Буджума» и, гордясь собой, рискнул показать его автору. Однако Кэрролл в принципе отклонил всякую попытку изобразить Буджума. Он объяснил Холидею, что Буджум невообразим и таковым должен остаться. Творение Холидея он назвал «восхитительным чудищем», но забраковал без колебаний. Холидей сохранил рисунок и позднее продал Фокнеру Мэдану, соредактору «Справочника по Льюису Кэрроллу». Читавшему поэму достаточно взглянуть на рисунок, чтобы убедиться в правоте Кэрролла. Это лишнее свидетельство тому, что как истинный поэт Кэрролл нуждался в иллюстраторе, а не в истолкователе. Он вообще избегал каких бы то ни было толкований своей поэмы — философских, социологических, религиозных, политических. Интеллектуал, математик, сочинитель ребусов, он мог бы и сам предложить ее толкование, однако он утверждал: эта поэма — «бессмыслица», нонсенс. .

____________________________________________________

<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>