Л. Кэрролл — «La Guida di Bragia» — ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ, Сцена II

<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>

 

ОРИГИНАЛ на английском (ок. 1850):

ACT II, SCENE 2

Scene: Station.
Present: MOONEY and SPOONEY.

Draw up W. curtain, and change for G.

MOONEY: Spicer, where’s Mrs. Muddle?

SPOONEY: In the waiting room talking about Electric Diagrams.

MOONEY: DO you know, Spicer, what an awful thing I saw just now?

SPOONEY: NO, what?

MOONEY: A Bradshaw’s Railway Guide on legs stood visibly before me, and at the same moment I heard a hollow voice.

SPOONEY: Oh, I say, how you terrify me!

MOONEY: Yes, sir, a hollow voice which said: “Mooney, why singst thou not. Spooney, why singst thou not? Spooney hath murdered singing. And, therefore, Mooney shall sing no more, Spooney shall sing no more.”

SPOONEY: Did it say any more?

MOONEY: Oh, ever such a lot more! It said:
“Oh, I have passed a miserable day.
Spooney sings worse than any man can say.”

SPOONEY: Any more?

MOONEY: Rather. It said:
“Tunes, music, thorough — bass, lend me your ear,
I came to see if Spooney sang: he didn’t!
He doesn’t know a note or any tune,
I never heard so shocking bad a singer!”

SPOONEY: Oh dear, this is past bearing! What impertinence!

MOONEY: Hush, don’t interrupt me.
“When Spooney tried to sing, I really wept!
I couldn’t bear it! It was agony!
His listeners should be made of sterner stuff!
Did this in Spooney look like knowing music?
Yet Spooney thinks he knoweth how to sing.
But Spooney he is very much mistaken!
Each time he tried he always missed the note,
Now sharp, now flat, but never natural,
Yet Spooney thinks he knoweth how to sing,
But Spooney he is very much mistaken!”

SPOONEY: But, Moggs, that’s not true! I don’t think I know how to sing, and I’d much rather not try!

MOONEY: The figure then said “Tell Spooney from me that he shall suffer for his doings and mis-doings.”

SPOONEY: Oh dear, oh dear! I never bargained for this when I took the situation; I’d rather be 100 miles off, a great deal!

MOONEY: Well, I can’t stay now, I hear somebody in the office. (Exit.)

SPOONEY: Such an odd thing! To think of a book coming and talking Shakespeare like a human being — I never!

(Voice calling “Spicer! Spicer! come quick, I can’t manage him without help.”?

Exit Spooney.

Voices outside: “Oh I say — it’s no business of yourn!” “Hold your tongue!” “Hands off, villain!”)

Enter Orlando, Mooney and Spooney

Air «Come e Gentil — ”

ORLANDO: He won’t give me the ticket, the brute, the brute.

MOONEY: I won’t give you the ticket, you cheat, you cheat!

SPOONEY: YOU see, sir, he considers it his duty, and therefore he won’t give you the ticket, because you won’t give him the money, the money, the money!

ORLANDO: Then will you let me go as luggage, you brute, you brute!

MOONEY: I won’t let you go as luggage, ‘cos you ain’t, ‘cos you ain’t!

SPOONEY: YOU see sir, you’re a gentleman, and not a parcel, and so he won’t let you go as luggage, because you ain’t done up in brown paper, brown paper —

ORLANDO: Well then, I must go and get the money. See to my luggage — I’m going to Birmingham. (Exit.)

Whistle heard.

MOONEY: That’s the Birmingham train: It’s no use waiting for him: Let it go.

Exit Spooney.

Whistle, etc., heard. Enter Spooney.

SPOONEY: Train’s gone —

Enter Orlando.

SPOONEY: And all his luggage in it.

ORLANDO: Has the train gone, do you know?

MOONEY: Yes, sir, an hour ago.

ORLANDO: Bradshaw says half-past nine!

MOONEY: He has not rightly expressed it.

ORLANDO: Then I suppose I’m not in time?

MOONEY: Why you’ve exactly guessed it!

ORLANDO: That Bradshaw
I only wish I had him here!
Just wouldn’t I give it him? Oh no!

MOONEY: NO, you wouldn’t!

ORLANDO: And why not, I should like to know?

MOONEY: ‘COS you couldn’t:
He’s half as big again as you,
You little feller! He’d beat you black and brown and blue,
And green and yeller!

ORLANDO: IS my luggage gone, too?

SPOONEY: Just so, sir.

ORLANDO: Send a message by the Electric Telegraph directly; and I’ll wait here.

Exit Mooney and Spooney.

Air: “Auld Lang Syne.”

ORLANDO:
Should all my luggage be forgot,
And never come to hand,
I’ll never quit this fatal spot,
But perish where I stand.
But should it all come back again,
I’ll say: “How glad I am!”
And I’ll take a ticket by the train for Bir-ming-ham.
In every carriage there’s a seat
More cosy than the rest,
And when I’ve room to stretch my feet,
I always like it best.
Should such a lot be mine, I’ll say:
“What a lucky dog lam!”
And joyfully I’ll go my way to Bir-ming-ham.
Though wind be cold, and air be damp,
It cannot pierce my rug,.
I’U read my book by the light of the lamp,
Wrapped up all tight and snug.
If I get there in time to sup,
I’ll say: “How glad I am!”
And I’ll proudly give my ticket up, at Bir-ming-ham.

 

 

____________________________________________________

Перевод Андрея Москотельникова:

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Сцена II

Сцена: боковые кулисы из зелёной бумаги.
Два указателя: «К кассе» и «На платформу». Багаж.

М у н и и С п у н и, как ранее.

М у н и. Спайсер, где миссис Вздор?

С п у н и. В зале ожидания рассуждает о еретических еле-графах.

М у н и. Знаешь, Спайсер, какой ужас я только что видел?

С п у н и. Нет, а какой?

М у н и. Железнодорожный справочник Бредшоу на двух ножках появился передо мной на столе, и в ту же секунду я услышал гулкий голос.

С п у н и. Ой, как ты меня пугаешь!

la-guida-di-bragia_09

М у н и. Да, сударь, — гулкий голос, который произнёс: «Муни, отчего б тебе не петь? Спуни, отчего б тебе не петь? Спуни зарезал пенье. Впредь отныне Муни не будет петь, не будет Спуни петь» [20].

С п у н и. Сказал ли он что-либо ещё?

М у н и. О, ещё много чего! Он сказал:

«Я день такой прожить не в силах вновь.
От пенья Спуни стынет в жилах кровь!»

С п у н и. Ещё что-то?

М у н и. А как же. Он сказал [21]:

«Мелодии, ключи и нотный стан!
Что — Спуни пел, вы спросите? Не пел!
Ему неведом ни один мотив;
Он не певец — мучитель, да и только!»

С п у н и. Это нестерпимо! Ну, он наглец!

М у н и. Тихо, не перебивай.

«Услышав пенье Спуни, я заплакал!
Увы, я думал, — не перенесу!
Мне сделаться бы жёстче и черствей!
Знаком ли Спуни с пеньем вообще?
И всё же Спуни верит, что поёт.
Но Спуни в том нисколечко не прав.
С бемоля перескочит на диез;
Бекаров же не спрашивай с него.
И всё же Спуни верит, что поёт;
Но Спуни в том нисколечко не прав».

С п у н и. Но, Моггс, это ведь не так! Я сомневался , что пою, и с пеньем я вовсе не знаком!

М у н и. Затем видение произнесло: «Передай от меня Спуни, что он ответит за свои поступки и проступки».

С п у н и. Ох, ничего себе! Не было такого уговору, когда я принимал это место; очень нужно, я был бы уже за сто миль отсюда!

М у н и. Что ж, не могу больше здесь прохлаждаться, — там кто-то прошёл в контору. (Уходит.)

С п у н и. Ну и дела! Вообразить ли: является книга и декламирует Шекспира словно живой человек? — я не в силах!

За сценой слышны голоса: «Спайсер, Спайсер! Живо сюда, помоги мне с ним справиться!» С п у н и уходит.
Вновь голоса за сценой: «Да послушайте… Это не ваше дело!» — «Придержите язык!» — «Прочь руки, мужлан!»
Входят О р л а н д о, М у н и и С п у н и.

О р л а н д о (поёт на мотив «Come e gentil…» [22]) .

Не выдал мне билета, дикарь, дикарь!

М у н и.

Не выдам я билета, вы плут, вы плут!

С п у н и. Понимаете, сударь, он считает, что таковы его обязанности, и потому он не выдаст вам билета, поскольку не получил с вас уплаты, уплаты, уплаты!

О р л а н д о.

Так позвольте проехать заместо багажа, багажа, багажа!

М у н и.

Не позволю заместо багажа: вы совсем не багаж, на багаж!

С п у н и. Понимаете, сударь, вы — джентльмен, а не бандероль, так что он не позволит вам ехать заместо багажа, поскольку вы не упакованы в бумагу, в бумагу…

О р л а н д о. Тогда, значит, я должен сходить за деньгами. Приглядите за моим багажом — я направляюсь в Бирмингем. (Уходит.)

Раздаётся свисток.

М у н и. Вот и бирмингемский поезд; нечего дожидаться этого крикуна, пусть поезд отправляется.

С п у н и выходит. Слышны свистки и прочее, что в подобных случаях.

С п у н и возвращается.

С п у н и. Поезд ушёл.

Входит О р л а н д о.

С п у н и. А с ним и весь его багаж.

О р л а н д о.

Поезд мой не уходил?

М у н и.

Час назад, и след простыл.

О р л а н д о.

По Бр?дшоу — так в девять тридцать!

М у н и.

Это лишь так, примерно.

О р л а н д о.

Было мне раньше явиться?

М у н и.

Как вы сказали верно!

О р л а н д о. Этот Бредшоу…

Да мне б его теперь сюда!
Уж он… Уж я задам ему!

М у н и.

Нет, нисколько.

О р л а н д о.

А что такое, не пойму?

М у н и.

Смех, и только:
Ведь он же вдвое больше вас;
Тут нет сомненья —
Вас изобьёт до искр из глаз,
До посиненья.

О р л а н д о. Так и багаж мой тю-тю?

С п у н и. Именно, сударь.

О р л а н д о. Немедленно пошлите сообщение электрическим телеграфом, а я буду ждать здесь.

М у н и и С п у н и уходят.

О р л а н д о (поёт на мотив «Забыть ли старую любовь» [23]) .

Уж коль багаж любезный мой
Исчезнет без следа,
То я с платформы роковой
Не двинусь никуда.
Но коль его вернёт судьба —
Какая радость всем!
Я тотчас же возьму билет на Бир-мин-гем.

Всегда в любом вагоне есть
Укромный уголок,
Где не толкаясь можно сесть
И где простор для ног.
Таким бы местом завладеть —
И больше нет проблем!
По рельсам весело помчусь я в Бир-мин-гем.

Холодный ветер будет дуть —
Закутаюсь в пальто;
Над книжкой скоротаю путь,
Счастливый как никто.
А если к ужину примчусь —
Жаркое лихо съем
И с чувством подниму бокал за Бир-мин-гем!

 

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА:

20 — Перекличка со сценой 2 Второго акта «Макбета» (в нашем случае — по переводу М. Лозинского).

21 — Травестийное воспроизведение знаменитой речи Марка Антония из трагедии Шекспира «Юлий Цезарь» (действие III, сцена 2). В русском переводе М. Зенкевича:

«Друзья, сограждане, внемлите мне.
Не восхвалять я Цезаря пришел,
А хоронить. Ведь зло переживает
Людей, добро же погребают с ними.
Пусть с Цезарем так будет. Честный Брут
Сказал, что Цезарь был властолюбив.
Коль это правда, это тяжкий грех,
За это Цезарь тяжко поплатился.
Здесь с разрешенья Брута и других, —
А Брут ведь благородный человек,
И те, другие, тоже благородны, —
Над прахом Цезаря я речь держу.
Он был мне другом искренним и верным,
Но Брут назвал его властолюбивым,
А Брут весьма достойный человек.
Гнал толпы пленников к нам Цезарь в Рим,
Их выкупом казну обогащал,
Иль это тоже было властолюбьем?
Стон бедняка услыша, Цезарь плакал,
А властолюбье жестче и черствей;
Но Брут назвал его властолюбивым,
А Брут весьма достойный человек.
Вы видели, во время Луперкалий
Я трижды подносил ему корону,
И трижды он отверг — из властолюбья?
Но Брут назвал его властолюбивым,
А Брут весьма достойный человек».

Источник травестии мгновенно распознаётся благодаря, во-первых, зачину — гротескному перечислению того, к кому говорящий обращается, и где у Шекспира стоят (дословно) «Римляне, сограждане, друзья!» — и во-вторых, рефрену насчёт Спуни, отсылающему к знаменитому судорожному «А Брут весьма достойный человек» Марка Антония. Впоследствии Кэрролл ещё раз вложил первые слова этой речи (обращение) в уста своему персонажу — Благозвону во Втором приступе «Охоты на Снарка», придав им, в отличие от шекспировского оригинала и от повторяющей этот оригинал скорбной ситуации настоящего сочинения, весёлый, бравурный характер.

22 — Ария Эрнесто из Третьего акта оперы Доницетти «Дон Паскуале».

23 — Старинная шотландская песня, исполняемая и поныне за праздничным столом в англоязычных странах, чаще всего — в канун Рождества. Известна в версиях Роберта Бёрнса и Джеймса Уотсона, записавших её независимо друг от друга. На русском языке существует как «Застольная»; в переводе Маршака получила у нас известность благодаря исполнению в фильме-сказке «Горя бояться — счастья не видать» ансамблем «Песняры».

____________________________________________________

 

<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>