Вильгельм (слева) и Якоб (справа) Гримм на портрете 1855 года работы Элизабет Йерихау.
Автор статьи: Сергей Курий
Рубрика «Культовые Сказки»
Без преувеличения можно сказать, что сказки братьев Гримм (наряду со сказками Ш. Перро) стали для сказочного жанра своеобразной «Илиадой» и «Одиссеей», неисчерпаемым источником интерпретаций, цитирования и исходников для новых сюжетов. В плане популярности они оказались «посильнее «Фауста» Гёте» и являются самой тиражируемой немецкой книгой, переведенной более чем на 160 языков.
Знаменитая «Белоснежка и Семь Гномов» У. Диснея.
В голливудских интерпретациях начинают участвовать не только персонажи сказок Гримм, но и сами братья (кадры из к-ф «Братья Гримм» 2005 г.)
В сериале «Grimm», начавшемся в 2011 году, Гриммы представляют собой целую династию охотников на всякую нечисть.
Подросшие Гензель и Гретель (кадр из к-ф «Охотники на Ведьм» 2013 г.).
Однако, далеко не одними сказками исчерпываются заслуги братьев Гримм. «Германская мифология», «Немецкие легенды и предания», «Немецкая грамматика», «Древности германского права» — все эти труды имели эпохальное значение не только для немецкой, но и для мировой науки и культуры.
В «Немецкие предания» братьев Гримм вошла и знаменитая легенда о Гаммельнском Крысолове.
Именно Гриммы были основателями «мифологической школы» в фольклористике, именно они одними из первых обратили внимание на сходство индоевропейских языков и стали его изучать. А чего только стоит их глобальный почин — создание первого полноценного словаря немецкого языка! Им не суждено было закончить работу над ним – Якоб Гримм умер, работая над словом «Frucht» (Фрукт), а последний том словаря вышел в свет только в 1961 году!
При этом сказки не являлись для Гримм своеобразной прихотью (как у того же Перро) — их собирание было неразрывно связано с остальной деятельностью братьев, направленной на сбережение и изучение народной культуры.
Откуда же они взялись – столь талантливые братья?
Семейство Гримм
Есть в Германии, так называемая, «Дорога сказок» – своеобразный тематический турмаршрут, пролегающий из Ханау через Кассель в Бремен. С Бременом всё ясно – о «Бременских Музыкантах» слыхали все.
Памятники бременским музыкантам в самом Бремене и его городе-побратиме — Риге.
Что до городка Ханау – то именно он и является родиной именитых братьев. Сейчас город входит в «землю Гессен» – одну из административных единиц Германии, но в те далёкие времена Германии, как единого целого, не существовало. На её месте было «лоскутное одеяло» из крохотных, но независимых герцогств, графств и королевств. Что до Ханау, то тогда город входил в ландграфство Гессен-Кассель. Именно в близлежащем городе Касселе братья Гримм и проведут большую часть жизни.
Памятник братьям Гримм в Ханау.
Словосочетание «братья Гримм» сегодня стало настолько монолитным и отвлечённым, что не мешает вспомнить героев поимённо. Начнём с того, что вообще братьев Гримм было аж пятеро – Якоб, Вильгельм, Карл, Фердинанд и Людвиг Эмиль. Теми самыми сказочниками станут первые два брата.
Подобно сказочным сёстрам Беляночке и Розочке, они были достаточно разными по характеру и темпераменту. Уже студенческие прозвища – «Старик» и «Малыш» многое говорили о братьях.
Якоб (1785-1863) – педантичный, с аналитическим складом ума, очень трудолюбивый и выносливый (несмотря на старшинство, он пережил всех своих братьев). Всю жизнь Якоб посвятит работе и останется холостяком.
Вильгельм (1786-1859) – романтичный, с поэтическим складом ума и слабым здоровьем. Зато у него будет семья, а его сын – Герман – станет известным литературоведом.
Якоб Гримм о Вильгельме:
«С малых лет у меня было что-то от железного прилежания, а ему оно было свойственно в меньшей степени из-за ослабленного здоровья. Его трудам был присущ серебристо-чистый взгляд на мир, недоступный для меня. Ему доставляло радость и успокоение смотреть на результаты своего труда, для меня же радость и удовлетворение были в самой работе».
Несмотря на различия, Якоб и Вильгельм всю жизнь оставались дружны. К тому же кроме любви их объединяли и общие интересы, куда бы не шёл один – за ним тут же следовал другой. Недаром после смерти Вильгельма Якоб запишет в дневнике: «Через недолгое время я последую за дорогим мне братом и лягу рядом с ним — так же, как я был с ним рядом почти всю жизнь».
Могилы братьев Гримм в Шёнеберге, Берлин.
Поначалу интересы братьев лежали вовсе не в филологической сфере – они решили делать юридическую карьеру, для чего поступили на обучение в Марбургский университет. После окончания учёбы в 1804 году Якоб отправился в Париж помогать профессору де Савиньи изучать историю права. Но вскоре он напишет брату, что всё это правоведение ему изрядно надоело, и он хочет посвятить себя изучению немецкой литературы. Стоит ли говорить, что брат его тут же поддержал…
Надо отметить, что после смерти отца семья Гримм находилась в стеснённом положении. Филологическая страсть Якоба и Вильгельма денег поначалу совсем не приносила, и им постоянно приходилось служить на разных должностях. По сути, на Якобе (и отчасти на Вильгельме) лежали все заботы о поддержании семейства. Сестра Лотта вышла замуж довольно, по тем временам, поздно – в 29 лет, Людвиг стал зарабатывать рисованием тоже далеко не сразу, а Карл и Фердинанд вообще не имели постоянного заработка, и считались у старших братьев «непутёвыми».
Якоб и Вильгельм Гримм на портрете, нарисованном их братом Людвигом Эмилем Гриммом.
При этом Якоб и Вильгельм никогда не предавали своего главного призвания. Именно во имя него Якоб отвёрг многие – более выгодные, но суетливые – предложения (например, дипломатическую карьеру), и долгое время работал библиотекарем.
Этим призванием и целью жизни Гримм считали сохранение и изучение народного фольклора.
Будь патриотом – спаси народную сказку!
«Дорогой друг, в этом пакете вы найдете второй том наших сказок,
который только-только вышел из печати. Работа над ним доставляла
мне тихую радость в трудные и переменчивые времена прошлого года.
Некоторые из них я записывал, когда в соседней комнате пели русские солдаты».
(из письма Вильгельма Гримма Йозефу Гёрресу, 30.01.1815)
Особую страстность любви братьев к немецкому фольклору придавала не только раздробленность Германии, но и, произошедшая на их глазах, унизительная французская оккупация родины Наполеоном Бонапартом. Якоб Гримм вспоминал: «С невыразимо горькой болью я видел Германию униженной, лишенной всяких прав, потерявшей даже свое название. В то время у меня было такое чувство, что все надежды рухнули и все звезды закатились…».
Главной скрепой германского национального единства в то время оставалась лишь культура и язык. Недаром братья стали одними из основателей кружка «гейдельбергских романтиков» (кружок в Гейдельберге в 1805—1809), куда вошли их друзья – Карл Иоахимом фон Арним, Клеменс Брентано, Йозеф Гёррес и др. В отличие от своих предшественников – «йенских романтиков» – они отвергали индивидуализм и идеи французского просвещения. Животворящим источником немецкой культуры, немецкого единства они считали обращение к «народной душе», зафиксированной в легендах, сказках, фольклорных песнях.
Иллюстрации Артура Рэкхэма к сказкам «Белоснежка» и «Рапунцель».
Кстати, именно оформление сборника Гримм принесло этому художнику первую славу.
Братья Гриимм «О сущности сказки»:
«Сказки рассказывают детям, чтобы в их чистом и мягком свете зародились и взросли первые мысли и силы сердца; и поскольку каждому приятна их поэтическая простота и поучительна их правдивость, поскольку они остаются в доме и передаются по наследству, то их еще называют «домашними сказками». Сказка как бы отгорожена от всего мира, она уютно расположилась на добром, безмятежно спокойном месте, с которого она не стремится выглянуть в мир. Поэтому она не знает ни имени, ни местности, у нее нет определенной родины; она является чем-то общим для всего отечества».
«Одним ударом семерых убил!». Иллюстрация Walter Crane к сказке «Храбрый портняжка».
Братьев нередко упрекали (и упрекают) в реакционном национализме, некоторые даже умудряются усмотреть в их деятельности истоки немецкого нацизма. Но делать подобные выводы задним числом, не учитывая исторической обстановки того времени – не корректно. Да, Якоб был склонен превозносить народную поэзию над книжной, идеализировать старину, преувеличивать культурные заслуги германцев и позволять себе такие пассажи: «Учиться читать и понимать такие книги (имеются в виду книги средневековых немецких поэтов – С.К.) ныне отваживаются немногие, а большинство предпочитает растрачивать свое время и силы на итальянцев и испанцев…».
Да, он не любил либералов и писал: «Только у демократов и ультрамонтан пропадает национальное чувство, потому что оно им ничего значит. Для любого из них, где бы он не жил, главное – выгода. Другой родины они не знают».
Интересно, что, будучи монархистами, братья не побоялись в 1837 году подписать заявление, так называемой, «геттингенской семерки» – профессоров, выразивших протест, когда новый ганноверский король отменил Конституцию своего предшественника (она показалась ему слишком демократичной). В результате протестантов уволили с профессорских должностей и приказали выслать за пределы Ганновера.
«Геттингенская семерка».
Не стоит также забывать, что опасения братьев Гримм по поводу гибели народного наследия были вполне оправданы. Наступающая индустриальная эпоха, разрушая старинный уклад, одновременно предавала забвению и его культуру.
Упомянутый друг и единомышленник Гриммов – Арним – даже кинул клич: «Сбережём народную поэзию!». Ему вторил и Якоб Гримм: «Сейчас самое время собирать и спасать старые предания, чтобы они не испарились, как роса под жарким солнцем, не погасли, как огонь в колодце, не умолкли навеки в тревогах наших дней».
Иллюстрация Oscar Herrfurth к сказке «Бременские музыканты».
Братья Гримм, из предисловия к сборнику сказок:
«Когда буря или другое несчастье, посланное небом, уничтожает все посевы, мы считаем за благо, если возле межи, заросшей живой изгородью из травы и мелкого кустарника, всё же осталась нетронутой хоть маленькая полянка и на ней несколько отдельных колосков.
…Так было и с нами, когда мы, обратившись к богатству немецкой поэзии прошлых веков, увидели, что от этого огромного богатства не сохранилось ничего, что утерялась даже память о нем, а остались только народные песни да эти наивные домашние сказки. Места за печкой, кухонные плиты, чердачные лестницы, сохранившиеся еще праздники, луга и поля с их тишиной, а прежде всего светлая фантазия как раз и были той живой изгородью, которая оберегала и передавала их от одного поколения другому…»
Так, впервые в истории, сбор и публикация народных сказок перестали быть забавой и приобрели характер национальной патриотической миссии.
Конечно, братья Гримм были не первыми, кто обратился к жанру народной сказки. Был «Пентамерон, или Сказка Сказок» итальянца Д. Базиле (1634), были безумно популярные «Сказки Матушки Гусыни» француза Ш. Перро (1697). Хватало предшественников и на родине. В 1782-86 гг. И. Музеус выпустил «Народные сказки немцев», а в 1806 г. Арним и Бертрано издали сборник народных песен «Волшебный Рог Мальчика».
Фронтиспис «Волшебного Рога Мальчика» Арнима и Бертрано.
Но у братьев Гримм был принципиально другим сам подход к сбережению народного материала. Дело в том, что их предшественники подвергали сказки и песни сильной литературной обработке – чистили, «облагораживали», «улучшали» по своему усмотрению стиль и язык, перекраивали сюжеты под моду и на злобу дня, добавляли туда, то просветительские идеи, то нравственные морали. Нередко авторы просто сами сочиняли стилизации под фольклор, выдавая их за народные (вроде «Песен Оссиана», написанных Д. Макферсоном и приписанных легендарному кельтскому барду III века).
Понятно, что подобные вольности вызывали сильный внутренний протест у братьев Гримм, которые чуть ли не молились «народному духу». Они искренне считали, что любая «сделанная» литература неизмеримо ниже «естественной поэзии», живущей в народе (как говорил о народной поэзии Вильгельм, «Она нагая и носит в себе образ Бога»).
Якоб Гримм, из письма к Арниму от 20 мая 1811 года:
«Поэзия — это душа, непосредственно находящая выход в слове, …народная поэзия изливается из души целого; то же, что я понимаю под искусственной — из души отдельного. …Люди древности были более чистыми, высокими и святыми, чем мы, в них и над ними разлит свет божественного исхода… Поэтому для меня древняя, эпическая поэтическая и мифическая история чище и лучше, я не говорю — ближе и роднее, — чем наша, рассудочная, то есть знающая, тонкая, составленная из частей… Я не сомневаюсь в том, что Гёте следует определенному инстинкту, когда создает то, что долго вынашивал в себе, но зато народная поэзия так же мало думает о своих размерах, как певчая птица».
С этим утверждением можно спорить, но сам принцип братьев – стараться сохранить народные сказки в их подлинном обличии – был, бесспорно, правильным, и его взяли на вооружение последующие собиратели фольклора (в частности, наш А. Афанасьев). Однако, самим братьям Гримм далеко не всегда удавалось блюсти чистоту своего принципа.
Но об этом чуточку позже.
Соавторы братьев Гримм
«По счастью, целая ветвь с волшебными палочками попала
в наши руки, и, после того как мы постучали ею по земле,
нам во многих местах открылись богатые клады легенд и преданий».
(Якоб Гримм, из речи в Королевской Академии наук, 1860)
Печатать на обложках название «Сказки братьев Гримм» стало уже привычной традицией, хотя сами братья никогда бы такого не позволили (на всех прижизненных изданиях печаталось «собрано братьями Гримм»). Впрочем, многие и так знают, что братья не писали, а собирали сказки.
Зато не все знают, что Гримм вовсе не напоминали тех охотников за фольклором, которые ходят в поисках бабушек от села к селу, утопая в грязи размытых дорог. Наши герои предпочитали не странствовать, а находить знатоков фольклора в близлежащих окрестностях.
В число таких знатоков входило семейство аптекаря Вильда из Касселя, жившее по соседству с братьями, чьи дочери и экономка Мария оказались настоящим кладезем народных сказок. Таким же кладезем оказались и другие знакомые семейства – Хассенпфлуг, Хакстхаузен, Дросте-Хюльсхофф
Вильгельм Гримм:
«Я приятно провел время. Они знают массу сказок, песен, легенд, поговорок и так далее; я записал большую часть, другую — Август (фон Хакстгаузен), который хочет их еще переписать начисто. Рассказывали даже малыши. Рассказывали также портной и служанка. Мне бы пришлось пробыть там четыре-шесть недель, чтобы все записать точно и в спокойной обстановке. С утра и после обеда часто удавалось писать, а по вечерам мы ходили в лес, расположенный неподалеку; после ужина пели до темноты; братья играли на рожках, Август иногда на флейте, а девушки пели; мелодии некоторых народных песен исключительно красивы».
Интересно, что между семействами рассказчиков и семейством Гримм завязывались не только дружественные, но и личные отношения. Так дочь Вильдов – Доротея – стала женой Вильгельма, а сын Хассенпфлугов взял замуж сестру Гриммов – Лотту.
Лотта Гримм.
Но не только состоятельные семейства стали источником коллекции братьев Гримм. Так несколько сказок рассказал бывший драгунский вахмистр – Иоганн Фридрих Краузе – настолько обедневший, что «выменивал» у братьев свои сказки на старую одежду.
Но наиболее яркое воспоминание у Гримм оставила старая бедная женщина по имени Доротея Фиман, которая была одной из лучших рассказчиц с удивительной памятью.
Вильгельм Гримм:
«Эта женщина, по фамилии Фиман, еще крепкая, ей немногим более пятидесяти, у нее приятное лицо, острый взгляд светлых глаз; в молодости она, по-видимому, была красива.
Все старинные сказания она цепко держит в своей памяти. Рассказывает спокойно, уверенно и необыкновенно живо, с большим удовольствием; первый раз она рассказывает совершенно свободно, затем, если попросят, медленно повторяет еще раз, так что при некоторой тренировке за ней можно и записывать. При этом способе многое удается записать буквально, благодаря чему записанное не вызывает сомнения в его подлинности. Кто полагает, что легкие искажения при передаче сказок неизбежны, что они небрежно хранятся рассказчиком в памяти и что поэтому, как правило, невозможна их долгая жизнь, тому следовало бы послушать, насколько точна она при повторении рассказанного, как тщательно следит за верностью повествования; при повторении она ничего не изменяет и, если заметит ошибку, тут же сама прерывает рассказ и исправляет ее.
У людей, ведущих из поколения в поколение неизменный образ жизни, приверженность к точности в передаче сказок и преданий намного сильнее, чем мы, люди, склонные к изменчивости, можем себе это представить. Именно поэтому, как неоднократно проверено, эти предания безупречны по своему построению и близки нам по своему содержанию».
Из всех рассказчиков именно портрет Доротеи Фиман, как воплощение «народной сказительницы», братья поместят в свой второй сборник. Правда, сама Доротея не доживёт до его выхода всего несколько месяцев.
Портрет Доротеи Фиман.
Стоит сказать, что братья не чурались использовать в сборнике и сказочные сюжеты, почерпнутые из книг, при условии, что их слог удовлетворял строгим принципам «естественной народности».
Издание и критика
«Мы передаём эту книгу в доброжелательные руки,
думая при этом о великой и доброй силе, заключенной в них,
и хотим, чтобы она не попала к тем, кто не желает
дать даже эти крохи поэзии бедным и слабым».
(Братья Гримм, из предисловия к сборнику сказок)
В январе 1812 года друг Гриммов – Арним – обнаружил, что у братьев накопилась уже внушительная коллекция сказок, и настоял на скорой публикации сборника.
Вильгельм Гримм:
«Это он, Арним, проведя у нас в Касселе несколько недель, побудил нас к изданию книги! Он считал, что мы не должны долго задерживаться с этим, так как в стремлении к законченности дело может слишком затянуться. «Ведь все написано так чисто и так красиво», — говорил он с добродушной иронией».
Процесс публикации ускорил и неприятный инцидент, связанный с ещё одним другом Гриммов – Клеменсом Брентано. В 1810 году братья отослали ему для ознакомления свой первый рукописный сборник из 49 сказок, но тот рукопись так и не вернул. Гримм опасались, что Брентано использует материал в своих целях, поэтому поспешили издать свой сборник. Опасения так и не оправдались, хотя сама рукопись отыскалась уже после смерти братьев и получила прозвище «Эленбергская».
Зато усилиями Арнима, который нашёл для Гримм издателя – Георга Раймера – первая книга сказок увидела свет, как раз перед Рождеством – 20 декабря 1812 года. Так как затея была рискованная и торопливая, сборник был издан без иллюстраций на дешёвой бумаге, тиражом всего в 900 экземпляров.
Он включал 86 сказок, но материал продолжал накапливаться, и в 1815 году был выпущен второй том, включавший в себя ещё 70 сказок. К нему приложил руку ещё один брат Гримм – Людвиг, нарисовавший на титульном листе гравюру «Братец и сестрица» (в тот же сборник вошёл и портрет Доротеи Фиман).
Фронтиспис первого издания сборника сказок братьев Гримм.
Но и после второго тома братья не проснулись знаменитыми. Треть тиража вообще не была раскуплена, и книги уничтожили. Критика также была весьма нелицеприятной. Взять хотя бы отрывок из рецензии Августа Вильгельма Шлегеля: «Если кто-то вычищает чулан, наполненный разного рода благоглупостями, и при этом всякому барахлу во имя «древних сказаний» выражает свое почтение, то для разумных людей это уже слишком».
Подобные претензии братьев не смущали и на них они возражали коротко: «Сам факт их (сказок – С.К.) народного существования уже достаточен для того, чтобы доказать их ценность».
Иллюстрация Ludwig Richter к сказке «Гензель и Гретель».
Кстати, один из русифицированных переводов сказки назывался «Ваня и Груня».
Гораздо более серьёзными братьям казались обвинения сказок в безнравственности. Тут стоит вспомнить одну историю, предшествующую выпуску первого сборника и связанную с однофамильцем братьев – Альбертом Людвигом Гриммом. Этот Гримм ещё в 1809 году выпустил свой сборник сказок – как положено, литературно обработанных и очищенных для детского восприятия. Сборник оказался довольно успешным, поэтому братья в предисловии к своей книге решили откреститься от однофамильца – назвали его сборник неудачным, а его сказки – не аутентичными. Альберт обиделся и, в свою очередь, раскритиковал книгу братьев, обвинив их как раз в чрезмерной аутентичности.
А. Л. Гримм:
«…для литературной фиксации сказок нужен идеальный рассказчик, а не первая попавшаяся нянька, а если такового нет, то место его должен занять поэт…
…Каждый раз, как я видел эту книгу (сборник братьев Гримм – С.К.) в детских руках — это всегда вызывало во мне внутренний протест. Не пускаясь в подробности, хочу указать хотя бы на «Рапунцель»; отцы и педагоги найдут здесь, как и во многих других местах, достаточно причин не называть эти сказки детскими».
Поначалу братья пытались оправдаться.
Вильгельм Гримм, предисловие ко 2-му тому сказок (1815):
«Своим сборником мы не только хотим оказать услугу истории поэзии, мы намерены сделать так, чтобы сама поэзия, живущая в книге, воздействовала на читателя — радовала, кого она может радовать, кроме того, чтобы она превратилась в настоящую воспитательную книгу. Против последнего некоторые возражали, говоря, что в ней то одно, то другое вступает в противоречие с этой целью, не подходит или является неприличным для детей — например, когда речь идет о некоторых обстоятельствах или отношениях, а то и о чёрте — и поэтому родители не хотели им давать эту книгу в руки. Может быть, в отдельных случаях такая озабоченность обоснованна, но ведь очень легко выбрать для чтения другую сказку; в целом же эта озабоченность излишняя.
Ничто нас здесь не может оправдать лучше, чем сама природа, которая те или иные цветы и листья окрасила именно в этот подходящий цвет и придала им именно эту форму; кому же это из-за их собственного вкуса не нравится, о чем природа не знает, тот легко может пройти мимо, но он не может требовать, чтобы все было перекроено и перекрашено по-другому. Или еще: выпадающие дождь и роса — благодеяние для всего на земле; кто же не хочет выставлять свои растения, опасаясь, что они слишком чувствительны и могут быть повреждены, тот поливает их дома, но ведь он не будет требовать, чтобы так делали все. Развиться и разрастись может все, что естественно, и к этому мы должны стремиться… При правильном чтении ничего плохого из нее вычитать нельзя; а наоборот, она становится, по удачному выражению, «свидетельством нашего сердца». Дети без страха указывают на звезды пальцем, а некоторые считают, по народному поверью, что они этим оскорбляют ангелов».
Но постепенно со скрипом и неохотой братьям пришлось согласиться с отдельной критикой. Причиной тому была двойственность задачи, которую они ставили перед собой. С одной стороны – их сборник предназначался для изучения фольклора и был призван сохранить подлинность сказок. С другой – Гримм очень хотели подарить это национальное богатство массовому читателю — в том числе, детям. Недаром оригинальное название сборника было «Kinder- und Hausmarchen» («Детские и семейные сказки»).
Иллюстрация Hermann Vogel к сказке «Король-лягушонок».
В результате, второе издание сказок Гримм (1819) вышло уже с правками, касающимися, как текста, так и стиля. Роль редактора была возложена на Вильгельма, который всегда был сторонником стилистической обработки. Противник такого подхода — Якоб — от этого процесса просто устранился, заявив: «Переработка, доработка этих вещей всегда будут для меня неприятными потому, что они делаются в интересах ложно понятой необходимости для нашего времени, а для изучения поэзии они всегда будут досадной помехой».
Забавно, что современные литературоведы критикуют братьев Гримм как раз за редакцию и правку сборника. Хотя неизвестно, стал бы он таким популярным, не будь этой обработки. Ведь местные диалекты и разная манера повествования, зависящая от рассказчика, крайне затрудняли бы чтение столь разнородного материала. Поэтому-то Вильгельм и старался придать сборнику стилистическое единство, сделать сказки более логичными и стройными. Подобной редакцией он занимался практически при каждом новом переиздании.
Братья Гримм, предисловие к сборнику:
«Мы старались сохранить сказки во всей их первозданной чистоте. Ни один эпизод в них не выдуман, не приукрашен и не изменен, так как мы стремились избежать попыток обогатить и без того богатые сказочные сюжеты за счет каких бы то ни было аналогий и реминисценций.
…Само собой разумеется, что стиль и построение отдельных частей по большей части принадлежат нам».Герман Гримм, сын Вильгельма:
«В сознании большинства людей, которые в настоящее время наслаждаются сказками братьев Гримм не как дети, а задумываются над их возникновением, родилось представление, будто они были слово в слово записаны по рассказам:, ходившим среди людей, так что, если бы Якоб и Вильгельм Гримм не опередили собирателей последующих поколений, то эти последние могли бы с точно таким же успехом присвоить эту «народную собственность». В том виде, в каком сказки были преподнесены братьями Гримм народу, они вновь стали народной собственностью лишь постольку, поскольку эти сказки были преподнесены ими. До редакции братьев Гримм они таковыми не являлись».
Редактированием сказок братья занимались весьма осторожно, но кое-что изменить им всё-таки пришлось.
Допустим, читатель второго издания уже не мог понять, что же так возмущало однофамильца Гримма в сказке «Рапунцель». Дело в том, что в первом варианте колдунья узнаёт о том, что принц посетил заточенную в башне девушку, не из-за того, что Рапунцель проговорилась («Почему мне тебя тащить наверх тяжелей, чем молодого королевича?»), а потому что пожаловалась на то, что платье стало жать ей в поясе. Видимо, неслучайно героиня томилась в изоляции именно 12 лет. А потом девочка созрела, и принц на первом же свидании её обрюхатил. «Неприличный» момент был вырезан, хотя осталось непонятно, почему у изгнанной в чащобу Рапунцель вдруг, откуда не возьмись, родилась двойня.
Иллюстрация Hermann Vogel к сказке «Рапунцель».
Похожую правку мы можем наблюдать и в сказке «Король-лягушонок, или Железный Гейнрих». В первом варианте принцесса бьёт надоедливого лягушонка об стену, тот превращается в принца, после чего они «счастливо спят вместе». В новом издании они тоже «счастливо спят вместе», но уже с важной оговоркой, что спят они «с благословления короля».
Иллюстрация Артура Рэкхэма к «Королю-Лягушонку».
Также мало, кто знает, что в таких сказках, как «Золушка», «Белоснежка», «Гензель и Гретель», изначально действовали вовсе не жестокие мачехи, а, самые что ни на есть, родные матери. К тому же в первой версии «Гензеля…» завести детей в лес и бросить их там, мама и отец решают совместно. В отредактированной – это происходит по настоянию уже мачехи, а отец противится.
Рисунок Германа Фогеля к «Золушке».
В общем, Вильгельм почти полностью избавил сказки от мотивов соперничества «мама-дочка», инцеста, абортов и откровенно сексуальных намёков.
А вот к жестокостям и ужасам мораль того времени подходила более снисходительно, поэтому почти каждый родитель, которому в руки попадает более-менее точный и полный перевод сказок Гримм, обычно ужасается — как такое можно читать детям?
Тут тебе и ведьма, откармливающая детей на съедение («Гензель и Гретель»), и Коза, которая освобождает проглоченных козлят, вспарывая брюхо спящего волка ножницами («Волк и Семеро Козлят»), и король оживляющий статую Верного Иоганнеса кровью своих убитых детей («Верный Иоганнес»), и девушка, которой отец отрубает руки, а та привязывает их за спину, да так и ходит («Девушка-безручка»).
Коза не только достанет семерых козлят оперативным путём, но ещё и натолкает волку в брюхо кирпичей (рис. Oscar Herrfurth).
Иллюстрация Германа Фогеля к «Девушке-безручке». Всё, конечно, закончится хорошо.
Зло в сказках наказывается с особой жестокостью: злую старуху сажают в бочку с гвоздями («Три маленьких лесовичка»), мачехе Белоснежки надевают на ноги раскаленный железные туфли да ещё заставляют в них плясать до смерти, а злым сёстрам Золушки птички выклёвывают глаза. Поэтому-то гриммовские варианты «Золушки» и «Красной Шапочки» никогда не спутаешь с куртуазными версиями Шарля Перро.
А читая следующий отрывок, вообще не знаешь – смеяться тебе или плакать?
«Сказка про Можжевельник»:
«…только маленький мальчик нагнулся к сундуку, как злой дух подтолкнул мачеху: бац! — и захлопнула она крышку, и отлетела голова и упала между красными яблоками. Испугалась мачеха и подумала: «Что же мне теперь делать? » Она поднялась в свою комнату, подошла к шкафу, достала из нижнего ящика свой белый платок, потом приставила голову мальчика к шее и так обвязала ее платком, что ничего не было видно; посадила затем мальчика у двери на стуле и сунула ему в руку яблоко.
Вскоре пришла Марленикен к своей матери на кухню, та стояла у печки, и была перед ней на плите кастрюля с горячей водой, и она все время ее помешивала.
— Матушка, — сказала Марленикен, — а братец сидит у двери, и такой он бледный-бледный, и яблочко у него в руке. Я попросила его дать мне яблочко, а он мне ничего не ответил, и стало мне так страшно.
— А ты ступай туда опять, — сказала мать, — если он тебе не ответит, ты ударь его по уху.
Пошла Марленикен и говорит:
— Братец, дай мне яблочко.
А он молчит, ничего не говорит. И ударила она его по уху, и покатилась голова наземь. Испугалась девочка, стала плакать и кричать; побежала к матери и говорит:
— Ох, матушка, я отбила брату голову! — и она плакала, плакала, и никак нельзя было ее утешить.
— Марленикен, — сказала мать, — что ж ты наделала?! Но смотри, молчи, чтоб никто не узнал об этом, теперь ничего уже не поделаешь, мы его в супе сварим.
Взяла мать маленького мальчика, порубила его на куски, положила их в кастрюлю и сварила в супе. А Марленикен тут же рядом стояла и плакала, плакала, и все ее слезы падали в кастрюлю, так что и соли не надо было класть».
Пишут, что по настоянию критиков, Гриммы убрали из сборника сказку, где дети жестоко убивали животных. Страшно подумать, что это была за сказка, учитывая те жестокости, которые в книге остались. Например, в сказке «Чудаковатый Музыкант», которая сегодня читается, как абсурдная страшилка в стиле Хармса, герой всячески издевается над зверьми, которые всего лишь хотели послушать его музыку.<послушать эту сказку>
Да и юмор в сказках тоже вполне народный – прямой и грубоватый.
«Смышлёный Ганс»:
«— Добрый вечер, Ганс. Где же ты был?
— Был я у Гретель.
— Что ж ты ей подарил?
— Ничего не дарил, она со мной вместе пришла.
— Где же ты Гретель оставил?
— Привел ее на веревке, привязал к стойлу, подложил ей травы.
— Это ты, Ганс, глупо сделал, надо было на нее ласково глазами вскинуть.
— Ничего, в другой раз сделаю лучше.
Идет Ганс в стойло, выкалывает всем телятам и овцам глаза и кидает их в лицо Гретель. Рассердилась тут Гретель, вырвалась и убежала, а была ведь невестою Ганса».
Даже редактируя сказки, братьям Гримм удалось сохранить в них подлинный народный дух. Христианские мотивы могут вполне соседствовать с отказом бедняка брать себе в кумовья самого Господа Бога («ты все отдаешь богачам, а нас, бедняков, голодать заставляешь»). Герои некоторых сказок могут добиваться успеха обманом и воровством, но всё-таки подавляющее их большинство представляют образец народной добродетели — они чисты сердцем, милосердны, трудолюбивы.
Иллюстрация Артура Рэкхема к сказке «Беляночка и Розочка».
Загримированный Король-Дроздобород знакомит капризную принцессу с тяготами и лишениями жизни простолюдинки (рис. Arthur Rackham).
Братья Гримм, предисловие к сборнику:
«Все прекрасное в них (сказках – С.К.) выглядит золотым, усыпано жемчугом, даже люди здесь встречаются золотые, а несчастье — это мрачная сила, ужасный великан-людоед, который, однако, терпит поражение, так как рядом стоит добрая фея, знающая, как лучше всего отвести беду…
В этом — объяснение того, что из сказок так легко выводится добрая мораль, применимая и в реальной жизни. И хотя не в этом было их назначение и не для того они слагались, эти качества порождаются ими, подобно тому, как из здорового цветка вырастает хороший плод без какого-либо участия человека. Тем-то и сильна любая истинная поэзия, что она никогда не может существовать без связи с жизнью, ибо она из нее возникает и к ней же возвращается, как возвращаются к месту своего зарождения облака после того, как они напоят землю».
В иллюстрациях Людвига Гримма к детскому изданию сказок своих братьев на столе бабушки Красной Шапочки появилась «Библия».
Хотя редакция самих сказок была отдана на откуп Вильгельму, Якоб тоже внёс свою лепту в переиздание, присовокупив к нему дополнительный том, значение которого трудно переоценить. Том представлял собой примечания к сказкам, где указывались источники их происхождения, приводились разные версии сказок, и впервые красной нитью проходила мысль о схожести сказочных сюжетов у разных народов. Кстати, в сборнике братьев Гримм нашла отображение не только немецкая сказочная традиция, но и французская. Такие рассказчики, как семейство Хассенпфлугов и Доротея Фиман имели свои корни во Франции. Может, поэтому в заголовке сборника сказок и нет слова «Немецкие», как оно есть в «Немецких преданиях» тех же Гримм.
Изучение сходств и параллелей в сказках народов открыло целую непаханую стезю для исследователей и привело в частности к созданию уже упоминаемой «мифологической школы», представители которой настаивали, что сказочные сюжеты и образы — это осколки древней мифологии, когда-то общей для индоевропейских народов.
Уже в одном только сборнике братьев Гримм читатель встретит множество знакомых сюжетов. Так сказка «Старый Султан» похожа на украинскую, по которой был у нас снят известный мультик «Жил-был пёс». Сцену с хлебными крошками, которыми герой метит путь («Гензель и Гретель»), и мотив запретной двери («Диковинная птица») можно встретить, соответственно, в «Мальчике-с-Пальчике» и «Синей Бороде» Шарля Перро, а «Шиповничек» – вообще один из вариантов «Спящей Красавицы». Сказки «Шесть лебедей» и «Двенадцать братьев» похожи на «Диких лебедей» Андерсена, «Король-лягушонок» и «Три пёрышка» – на русскую «Царевну-лягушку», «Соломинка, уголёк и боб» – на «Пузырь, соломинка и лапоть», а «Братец и Сестрица» – на «Сестрицу Алёнушку и братца Иванушку».
Да и сами сказки Гримм оказывали большое влияние, как на фольклор чужих стран (известный исследователь В. Пропп отмечал, что такие сказки как «Красная Шапочка» и «Бременские музыканты» уже воспринимаются в русских деревнях как свои – народные), так и на литературную сказку. Достаточно вспомнить пушкинские сказки про Золотую Рыбку и Спящую царевну, которые похожи на сказки «О рыбаке и его жене» и «Белоснежку» из сборника Гримм.
Иллюстрация Грот-Иоганна к сказке «Белоснежка».
Хотя и не сразу, но сборник Гримм обрёл заслуженную славу — и не только в Европе. Пишут, что когда первая торговая делегация из Японии посетила Германию, то её дипломаты попросили включить в программу визита встречу с братьями Гримм. Приезжал засвидетельствовать своё почтение и Андерсон. Правда, поначалу Якоб сурово отделался от датского сказочника, заявив, что он его не знает, и сказок его читал. Но позже всё-таки прочитал, и они очень сдружились.
В последнюю прижизненную редакцию сборника братьев Гримм — вошло 210 сказок, и на данный момент она является канонической.
Ещё кое-что интересное о сказках братьев Гримм
Так как далеко не все интересные факты вместились в предыдущий текст, я решил отвести им отдельное место в качестве некоего пространного постскриптума к статье. Итак…
— Сказки братьев Гримм переводили на русский язык не раз, и не два (первым был «Шиповничек» в переводе поэта В. Жуковского). Есть пересказы, адресованные детям, а есть более полные и точные переводы — например, Г. Петникова. Правда и в переводе Петникова есть весьма странные моменты, касающиеся в основном имён. Так Белоснежка (нем. Schneewittchen) почему-то превратилась у него в Снегурочку (несмотря, на явное несоответствие с нашей фольклорной Снегурочкой), зато Белоснежка появляется в названии другой сказки «SchneeweiBchen und Rosenrot», которую у нас всё чаще переводят «Беляночка и Розочка».
Иллюстрация Артура Рэкхэма к сказке «Беляночка и Розочка».
— Герой одной из известных сказок Гримм – карлик Румпельштильцхен – носит настолько труднопроизносимое для нас имя (хотя и королева из сказки не может его вспомнить), что переводчики нередко стремятся его русифицировать. В результате, переводят его то, как «Хламушка», то, как «Гном-тихогром». А всё потому, что переводчикам приходится выбирать одно из двух значений немецкого слова «Rumpel» означающего, или «старьё, хлам, рухлядь», или «шум, грохот, возня». Правда встречается и совсем вольный перевод «Тителитури», наверное, всё из-за того же принципа труднопроизносимости.
Рисунок Энн Андерсон к сказке «Румпельштильцхен».
— Как известно, в оригинале Румпельштильцхен – это карлик, который помог девушке спрясть из соломы золото и в результате стать королевой. За это она пообещала отдать ему своего первенца, но потом передумала. Обезопасить карлика она могла, лишь вспомнив его имя. С трудом ей это удается, карлик в ярости топает ногой, его ступня застревает в полу, и, пытаясь освободиться, он разрывает себя на части.
В кинематографе образы Румпельштильцхена трактуются довольно свободно. Так, в одноименном ужастике 1995 года – он чудовище, похищающее детей. А в сериале «Однажды в Сказке» и мультиках про Шрэка – злобный колдун, заключающий с людьми коварные контракты.
Но, наверное, самая неожиданная трактовка образа Румпельштильцхена принадлежит перу Арсения Тарковского, который сочувствует не королеве, а карлику:
Румпельштильцхен из сказки немецкой
Говорил: — Всех сокровищ на свете
Мне живое милей!
Мне живое милей!
Ждут подземные няньки,
А в детской —
Во какие кроты
Неземной красоты,
Но всегда не хватает детей!Обманула его королева
И не выдала сына ему,
И тогда Румпельштильцхев от гнева
Прыгнул,
за ногу взялся,
Дернул
и разорвался
В отношении: два к одному.И над карликом дети смеются,
И не жалко его никому,
Так смеются, что плечи трясутся,
Над его сумасшедшей тоской
И над тем, что на две половинки
Каждой по рукаву и штанинке —
Сам свое подземельное тельце
Разорвал он своею рукой.
Непрактичный и злобный какой!
Иллюстрация George Cruikshank к сказке «Румпельштильцхен».
— Довольно неожиданные морали выводят из сказок Гримм не только поэты, но и психопаты. Герой, нашумевшего в 2000 году, уголовного процесса, съевший человека (при этом жертва добровольно согласилась на съедение!) заявил, что каннибальские вкусы у него развились под впечатлением от сказки «Гензель и Гретхен», где ведьма откармливала Гензеля на убой. Падкая на всякие отклонения, немецкая группа RAMMSTEIN тут же запечатлела историю каннибала в песне «Mein Teil».
Интересно, находились ли, сбежавшие от родителей, дети под впечатлением сказки «Колобок»? И не являются любимыми сказками зоофилов «Царевна-лягушка» и «Невеста Зайчика»?
Ведьма откармливает Гензеля (рис. Arthur Rackham).
— Тем не менее, сказки братьев Гримм действительно дали название некоторым психическим расстройствам. Так в психиатрии встречаются «Синдром Рапунцель» (когда дети имеют патологию глотать свои волосы в таком количестве, что забивают кишечник) и «Синдром Умной Эльзы» (когда человека преследуют навязчивые и необоснованные страхи о своём будущем).
«Умная Эльза»:
«И вот начала Умная Эльза плакать и причитать: «Коли выйду я замуж за Ганса, и родится у нас ребенок, и вырастет он, и пошлём мы его в погреб пива нацедить, вдруг упадет ему на голову кирка и убьёт его насмерть»».
Иллюстрация Kay Nielsen к сказке «Умная Эльза».
Кадр из м-ф «Рапунцель: Запутанная история» (2010).
— Кстати, о Рапунцель, имевшей, как помните, завидную косу длиной с башню. Своё имя героиня сказки получила из-за того, что её папаша полез в угодья колдуньи, чтобы нарвать себе рапунцеля для салата. Но в итоге нарвался на колдунью и с перепугу отдал ей свою дочь. Немцы называют «Rapunzel-Glockenblume» один из видов колокольчика, поэтому и сказку у нас иногда переводят, как «Колокольчик». Но у указанного колокольчика съедобен только корень, а в сказке чётко написано, что рапунцель колдуньи был «такой свежий и такой зелёный». Поэтому исследователи считают, что, скорее всего, имело место совсем другое растение — валерьяница или салат полевой (Valerianella locusta), который немцы тоже кличут Rapunzel.
Два немецких Rapunzel — колокольчик и валерьяница (полевой салат).
— Сказка, известная нам, как «Госпожа Метелица» в оригинале Гриммов называется «Фрау Холле». Для нас это имя ничего не значит, а вот в немецких преданиях, начиная аж с XI века, этот персонаж поминают весьма часто. Это подобие языческой богини, которая способствует деторождению, испытывает людей на милосердие (появляясь в образе немощной клянчащей пропитание, старухи), ну, и, конечно же, отвечает за погоду. Когда Фрау Холле стирает платье — идёт дождь, а когда вытряхивает перину – падает снег.
Фрау Холле.
— По опросам, проводимым среди немцев, одной из самых популярных сказок братьев Гримм была названа, не слишком известная у нас, коротенькая сказка «Звёздные талеры». Она идеально подходит для чтения на Рождество и приучает детей оказывать христианское милосердие.
Рис. Hermann Vogel к сказке «Звёздные талеры».
— Неприязненное отношение христиан к ростовщичеству и «круговой поруке» евреев, смешанное с завистью, тянется ещё с незапамятных времён Средневековья. Неприятные образы жадных евреев есть и у Гауфа и у Гофмана. Чего уж ожидать от народных сказок Гримм? Есть у них сказка «Еврей в терновнике», но, понятное дело, у нас её переводят, как «Вор в терновнике».
Впрочем, в «Немецких преданиях», собранных Гримм, есть истории и похлеще, полные классических юдофобских суеверий о евреях, пьющих кровь младенцев.
Конечно, братья всё это записывали, а не сочиняли, но после гитлеровских газовых камер подобное воспринимается особенно зловеще. Нашлись горячие головы, объявившие, что сказки Гримм – один из источников нацизма. Плюс ко всему припомнили, что нацистские культурологи трактовали Золушку, как истинную арийку, затурканную мачехой-иностранкой, а принца – как героя, умеющего распознавать «чистую расу».
Впрочем, любят трактовать сказки Гримм и психоаналитики. Почитаешь их и думаешь – это, конечно, не нацизм, но тоже что-то нездоровое.
— Много нездорового мы могли услышать из уст, не кого-нибудь, а самого Министра по делам семьи и женщин ФРГ Кристины Шредер. Прямо перед 200-летним юбилеем сборника братьев Гримм она заявила, что считает их сказки «сексистскими», потому что большинство женских персонажей в них отрицательные. Хотя, чего можно ждать от женщины, которая раскритиковала даже такую «феминистскую» сказку, как «Пеппи Длинный Чулок» (ей очень не понравилось, что в сказке А. Линдгрен отца главной героини называют «негритянским королем»)?
— Самое огромное количество трактовок сказки Гримм получили, конечно, на экране. Тут тебе и советский м-ф на музыку А. Рыбникова «Волк и семеро козлят на новый лад» (1975) и интернациональный (СССР-Румыния-Франция) фильм-мюзикл «Мама» (1977) с Козой-Гурченко и Волком-Боярским, загримированными на манер уэбберовских «Cats».
Да и «Бременские музыканты» в наших головах автоматически ассоциируются с прихиппованными музыкальными мультиками на музыку Г. Гладкова, а не с, весьма далёким по содержанию, оригиналом братьев Гримм.
Но, если забыть о «Золушке» и «Красной Шапочке» (эти сказки я уже разбирал в статье про Ш. Перро), то безусловным лидером среди киногероинь по мотивам Гримм является Белоснежка.
Только за один 2012 год вышло аж два блокбастера — х-ф «Белоснежка: Месть гномов» и «Белоснежка и охотник». В общем-то, из всех относительно недавних экранизаций «Белоснежек» мне запомнился разве что фильм 1997 г. «Белоснежка. Страшная сказка» – самый мрачный, но и самый психологичный – с брутальными гномами и Сигурни Уивер в роли мачехи. Забавно, что во всех перечисленных экранизациях наиболее ярко («всех прекрасней и милее») выглядят мачехи, а Белоснежки в целом «бледноваты».
Три экранизации «Белоснежки» — «Страшная сказка» (1997), «Месть Гномов» и «Белоснежка и Охотник» (2012).
Сколько бы не снимали «Белоснежек», самой знаменитой экранизацией ещё надолго останется мультфильм Уолта Диснея «Белоснежка и семь гномов».
С момента его выхода в 1937 году внешний вид диснеевской Белоснежки до сих пор является образцовым и самым тиражируемым. После нескольких неудачных набросков, где героиня напоминала глуповатую куколку, мультипликаторы срисовали образ с танцовщицы Марджори Селесты Белчер – дочки одного из своих коллег.
Ранний набросок Белоснежки.
Марджори Селеста Белчер.
Ну а Злая Королева переняла черты актрисы Джоан Кроуфорд.
Это был первый в истории полнометражный мультфильм, поэтому его делали целых три года. Надежды были полностью оправданы – «Белоснежка» собирала полные кинотеатры и отхватила «Оскар».
Учитывая, что Дисней стремился не запугать ребёнка, а порадовать, мультик вышел замечательный, где каждый кадр и каждая сцена продумана и изобретательна. И всё бы хорошо, если бы не одна особенность, хорошо выраженная в словах Белоснежки, заблудившейся в лесу: «Что же делать? Надо петь!». В мультфильме действительно очень много поют и танцуют. К сожалению, ваш покорный слуга, тяжело переносит долгое звучание высокого женского голоса. Но это, как говорится, моя проблема, а не Диснея.
За Белоснежку пела и говорила Адриана Казелотти.
— Популярность сказки «Белоснежка» не даёт покоя некоторым исследователям, пытающимся установить – а нет ли у её героини реальных прообразов. Например, итальянец Джулиано Пальмиери в книге «Древние голоса туманных гор» настаивает, что по происхождению Белоснежка – итальянка. Он пишет: «В XVIII веке, когда истощалась одна из железорудных шахт бассейна реки Кордеволе — основных источников сырья для производителей оружия в Венецианской Республике — существовала традиция посылать в галереи красивую девочку из благородной семьи, чтобы она передала свою жизненную энергию Земле».
Не отстаёт и немецкий историк Экхард Зандер. В своей книге с характерным названием «Белоснежка: миф или реальность» он доказывает, что прообразом Белоснежки была графиня Маргарита фон Вальдек. У неё, мол, тоже была мачеха, но отравителями выступили совсем другие люди – охранники испанского короля Филиппа II, чтобы та не мутила монарху голову своими любовными чарами. Гномов историк тоже старательно отыскал, указав на детей, работавших на медных рудниках братьев графини. Как по мне, всё это выглядит весьма притянутым за уши.
Иллюстрация к «Белоснежке» из издания 1916 года.
Автор: Сергей Курий
март 2013 г.