«Сильвия и Бруно» — Глава 6: ВОЛШЕБНЫЙ МЕДАЛЬОН

Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»

<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>

sylvie_furniss_09b
Рис. Harry Furniss (1889).

 

ОРИГИНАЛ на английском (1889):

CHAPTER 6.
THE MAGIC LOCKET.

«Where are we, father?» Sylvie whispered, with her arms twined closely around the old man’s neck, and with her rosy cheek lovingly pressed to his.

«In Elfland, darling. It’s one of the provinces of Fairyland.»

«But I thought Elfland was ever so far from Outland: and we’ve come such a tiny little way!»

«You came by the Royal Road, sweet one. Only those of royal blood can travel along it: but you’ve been royal ever since I was made King of Elfland that’s nearly a month ago. They sent two ambassadors, to make sure that their invitation to me, to be their new King, should reach me. One was a Prince; so he was able to come by the Royal Road, and to come invisibly to all but me: the other was a Baron; so he had to come by the common road, and I dare say he hasn’t even arrived yet.»

«Then how far have we come?» Sylvie enquired.

«Just a thousand miles, sweet one, since the Gardener unlocked that door for you.»

«A thousand miles!» Bruno repeated. «And may I eat one?»

«Eat a mile, little rogue?»

«No,» said Bruno. «I mean may I eat one of that fruits?»

«Yes, child,» said his father: «and then you’ll find out what Pleasure is like—the Pleasure we all seek so madly, and enjoy so mournfully!»

Bruno ran eagerly to the wall, and picked a fruit that was shaped something like a banana, but had the colour of a strawberry.

He ate it with beaming looks, that became gradually more gloomy, and were very blank indeed by the time he had finished.

«It hasn’t got no taste at all!» he complained. «I couldn’t feel nuffin in my mouf! It’s a—what’s that hard word, Sylvie?»

«It was a Phlizz,» Sylvie gravely replied. «Are they all like that, father?»

«They’re all like that to you, darling, because you don’t belong to
Elfland—yet. But to me they are real.»

Bruno looked puzzled. «I’ll try anuvver kind of fruits!» he said, and jumped down off the King’s knee. «There’s some lovely striped ones, just like a rainbow!» And off he ran.

Meanwhile the Fairy-King and Sylvie were talking together, but in such low tones that I could not catch the words: so I followed Bruno, who was picking and eating other kinds of fruit, in the vain hope of finding some that had a taste. I tried to pick so me myself—but it was like grasping air, and I soon gave up the attempt and returned to Sylvie.

«Look well at it, my darling,» the old man was saying, «and tell me how you like it.»

«‘It’s just lovely,» cried Sylvie, delightedly. «Bruno, come and look!» And she held up, so that he might see the light through it, a heart-shaped Locket, apparently cut out of a single jewel, of a rich blue colour, with a slender gold chain attached to it.

«It are welly pretty,» Bruno more soberly remarked: and he began spelling out some words inscribed on it. «All—will—love—Sylvie,» he made them out at last. «And so they doos!» he cried, clasping his arms round her neck. «Everybody loves Sylvie!»

«But we love her best, don’t we, Bruno?» said the old King, as he took possession of the Locket. «Now, Sylvie, look at this.» And he showed her, lying on the palm of his hand, a Locket of a deep crimson colour, the same shape as the blue one and, like it, attached to a slender golden chain.

«Lovelier and lovelier!» exclaimed Sylvie, clasping her hands in ecstasy. «Look, Bruno!»

«And there’s words on this one, too,» said Bruno.
«Sylvie—will—love—all.»

«Now you see the difference,» said the old man: «different colours and different words.

Choose one of them, darling. I’ll give you which ever you like best.»

Sylvie whispered the words, several times over, with a thoughtful smile, and then made her decision. «It’s very nice to be loved,» she said: «but it’s nicer to love other people! May I have the red one, Father?»

The old man said nothing: but I could see his eyes fill with tears, as he bent his head and pressed his lips to her forehead in a long loving kiss. Then he undid the chain, and showed her how to fasten it round her neck, and to hide it away under the edge of her frock. «It’s for you to keep you know he said in a low voice, not for other people to see. You’ll remember how to use it?

Yes, I’ll remember, said Sylvie.

«And now darlings it’s time for you to go back or they’ll be missing you and then that poor Gardener will get into trouble!»

Once more a feeling of wonder rose in my mind as to how in the world we were to get back again—since I took it for granted that wherever the children went I was to go—but no shadow of doubt seemed to cross their minds as they hugged and kissed him murmuring over and over again «Good-bye darling Father!» And then suddenly and swiftly the darkness of midnight seemed to close in upon us and through the darkness harshly rang a strange wild song:—

    He thought he saw a Buffalo
Upon the chimney-piece:
He looked again, and found it was
His Sister’s Husband’s Niece.
‘Unless you leave this house,’ he said,
‘I’ll send for the Police!’

«That was me!» he added, looking out at us, through the half-opened door, as we stood waiting in the road.’ «And that’s what I’d have done—as sure as potatoes aren’t radishes—if she hadn’t have tooken herself off! But I always loves my pay-rints like anything.»

«Who are oor pay-rints?» said Bruno.

«Them as pay rint for me, a course!» the Gardener replied.
«You can come in now, if you like.»

He flung the door open as he spoke, and we got out, a little dazzled and stupefied (at least I felt so) at the sudden transition from the half-darkness of the railway-carriage to the brilliantly-lighted platform of Elveston Station.

A footman, in a handsome livery, came forwards and respectfully touched his hat. «The carriage is here, my Lady,» he said, taking from her the wraps and small articles she was carrying: and Lady Muriel, after shaking hands and bidding me «Good-night!» with a pleasant smile, followed him.

It was with a somewhat blank and lonely feeling that I betook myself to the van from which the luggage was being taken out: and, after giving directions to have my boxes sent after me, I made my way on foot to Arthur’s lodgings, and soon lost my lonely feeling in the hearty welcome my old friend gave me, and the cozy warmth and cheerful light of the little sitting-room into which he led me.

«Little, as you see, but quite enough for us two. Now, take the easy-chair, old fellow, and let’s have another look at you! Well, you do look a bit pulled down!» and he put on a solemn professional air. «I prescribe Ozone, quant. suff. Social dissipation, fiant pilulae quam plurimae: to be taken, feasting, three times a day!»

«But, Doctor!» I remonstrated. «Society doesn’t ‘receive’ three times a day!»

«That’s all you know about it!» the young Doctor gaily replied.
«At home, lawn-tennis, 3 P.M. At home, kettledrum, 5 P.M.
At home, music (Elveston doesn’t give dinners), 8 P.M. Carriages at 10.
There you are!»

It sounded very pleasant, I was obliged to admit. «And I know some of the lady-society already,» I added. «One of them came in the same carriage with me»

«What was she like? Then perhaps I can identify her.»

«The name was Lady Muriel Orme. As to what she was like—well, I thought her very beautiful. Do you know her?»

«Yes—I do know her.» And the grave Doctor coloured slightly as he added «Yes, I agree with you. She is beautiful.»

«I quite lost my heart to her!» I went on mischievously. «We talked—»

«Have some supper!» Arthur interrupted with an air of relief, as the maid entered with the tray. And he steadily resisted all my attempts to return to the subject of Lady Muriel until the evening had almost worn itself away. Then, as we sat gazing into the fire, and conversation was lapsing into silence, he made a hurried confession.

«I hadn’t meant to tell you anything about her,» he said (naming no names, as if there were only one ‘she’ in the world!) «till you had seen more of her, and formed your own judgment of her: but somehow you surprised it out of me. And I’ve not breathed a word of it to any one else. But I can trust you with a secret, old friend! Yes! It’s true of me, what I suppose you said in jest.

«In the merest jest, believe me!» I said earnestly. «Why, man, I’m three times her age! But if she’s your choice, then I’m sure she’s all that is good and—»

«—and sweet,» Arthur went on, «and pure, and self-denying, and true-hearted, and—» he broke off hastily, as if he could not trust himself to say more on a subject so sacred and so precious. Silence followed: and I leaned back drowsily in my easy-chair, filled with bright and beautiful imaginings of Arthur and his lady-love, and of all the peace and happiness in store for them.

I pictured them to myself walking together, lingeringly and lovingly, under arching trees, in a sweet garden of their own, and welcomed back by their faithful gardener, on their return from some brief excursion.

It seemed natural enough that the gardener should be filled with exuberant delight at the return of so gracious a master and mistress and how strangely childlike they looked! I could have taken them for Sylvie and Bruno less natural that he should show it by such wild dances, such crazy songs!

    «He thought he saw a Rattlesnake
That questioned him in Greek:
He looked again, and found it was
The Middle of Next Week.
‘The one thing I regret,’ he said,
‘Is that it cannot speak!»

—least natural of all that the Vice-Warden and ‘my Lady’ should be standing close beside me, discussing an open letter, which had just been handed to him by the Professor, who stood, meekly waiting, a few yards off.

«If it were not for those two brats,» I heard him mutter, glancing savagely at Sylvie and Bruno, who were courteously listening to the Gardener’s song, «there would be no difficulty whatever.»

«Let’s hear that bit of the letter again,» said my Lady.
And the Vice-Warden read aloud:-

«—and we therefore entreat you graciously to accept the Kingship, to which you have been unanimously elected by the Council of Elfland: and that you will allow your son Bruno of whose goodness, cleverness, and beauty, reports have reached us—to be regarded as Heir-Apparent.»

«But what’s the difficulty?» said my Lady.

«Why, don’t you see? The Ambassador, that brought this, is waiting in the house: and he’s sure to see Sylvie and Bruno: and then, when he sees Uggug, and remembers all that about ‘goodness, cleverness, and beauty,’ why, he’s sure to—»

«And where will you find a better boy than Uggug?» my Lady indignantly interrupted. «Or a wittier, or a lovelier?»

To all of which the Vice-Warden simply replied «Don’t you be a great blethering goose! Our only chance is to keep those two brats out of sight. If you can manage that, you may leave the rest to me. I’ll make him believe Uggug to be a model of cleverness and all that.»

«We must change his name to Bruno, of course?» said my Lady.

The Vice-Warden rubbed his chin. «Humph! No!» he said musingly. «Wouldn’t do. The boy’s such an utter idiot, he’d never learn to answer to it.»

«Idiot, indeed!» cried my Lady. «He’s no more an idiot than I am!»

«You’re right, my dear,» the Vice-Warden soothingly I replied.
«He isn’t, indeed!»

My Lady was appeased. «Let’s go in and receive the Ambassador,» she said, and beckoned to the Professor. «Which room is he waiting in?» she inquired.

«In the Library, Madam.»

«And what did you say his name was?» said the Vice-Warden.

The Professor referred to a card he held in his hand.
«His Adiposity the Baron Doppelgeist.»

«Why does he come with such a funny name?» said my Lady.

«He couldn’t well change it on the journey,» the Professor meekly replied, «because of the luggage.»

«You go and receive him,» my Lady said to the Vice-Warden, «and I’ll attend to the children.»

.

 

 

____________________________________________________

Перевод Андрея Голова (2002):

Глава шестая
ВОЛШЕБНЫЙ МЕДАЛЬОН

— Где это мы, папа? — прошептала Сильвия, крепко обнимая старика за шею и нежно прижавшись к нему своей розовой щечкой.

— В Эльфландии, радость моя. Это одна из провинций Сказколандии.

— А я думала, что Эльфландия ужасно далеко от Чужестрании… А оказалось — совсем рядом!

— Ты шла по Королевской дороге, радость моя. По ней могут ходить только особы королевской крови. И в тебе тоже течет королевская кровь, поскольку я примерно месяц назад стал Королем Эльфландии. Они направили ко мне двух послов, чтобы выяснить, дошло ли до меня их предложение стать их новым королем. Один из этих послов был Принц; он может двигаться по Королевской дороге, оставаясь невидимым для всех, кроме меня. Другим был Барон; ему пришлось ехать по обычной дороге, и боюсь, что он все еще не прибыл во дворец.

— Выходит, мы ушли очень далеко? — удивленно спросила Сильвия.

— Пожалуй, тысячу миль, моя хорошая, с тех пор как Садовник отпер вам дверь.

— Тысячу миль! — воскликнул Бруно. — А можно я съем одну?

— Съешь милю, мой маленький плутишка?

— Да нет же, — возразил Бруно. — Я имел в виду одну из этих ягод, ну или фруктов.

— Конечно, мальчик мой, — отвечал отец, — и тогда ты узнаешь, что такое Наслаждение: то самое наслаждение, которого мы так безумно ищем и которому так беззаботно предаемся!

Бруно мигом подбежал к стене и сорвал какой-то плод, отдаленно напоминающий банан, но по цвету похожий на клубнику.

Мальчик начал жадно есть его; глаза его выражали все большее удивление, а когда он наконец доел странный плод, он стал задумчив и бледен.

— Знаешь, Сильвия, он совершенно безвкусный! — воскликнул Бруно. — Мой язык так ничего и не почувствовал. Это нечто вроде — как бы это сказать?..

— Он словно из плиса, — подсказала Сильвия. — И что же, папа, они здесь все такие?

— Они кажутся такими вам, потому что вы чужие в Эльфландии — пока еще. А на мой вкус они очень хорошие.

Бруно с растерянным видом поглядел по сторонам.

— Попробую-ка я еще какой-нибудь плод! — сказал он, спрыгнув с колен Короля. — Э, да здесь есть и полосатые, словно радуга! — И он направился к ним.

Тем временем Король о чем-то заговорил с Сильвией, но — таким тихим тоном, что я не мог расслышать ни слова и решил пойти следом за Бруно, который рвал и уплетал другие плоды в тщетной надежде найти хоть один вкусный. Я тоже попробовал было сорвать какой-то плод, но это оказалось все равно что ловить воздух, и я, оставив тщетные попытки, вернулся к Сильвии.

— Погляди-ка, радость моя, — произнес Король, — и скажи, как тебе это нравится.

— Какая прелесть! — радостно воскликнула Сильвия. — Бруно, иди сюда! Видишь! — С этими словами она подняла медальон в виде сердечка, чтобы разглядеть его на свет. Медальон был вырезан из целого кристалла густо-синего цвета и держался на роскошной золотой цепочке.

— И вправду очень красиво, — более сдержанно заметил Бруно и принялся читать слова, выгравированные на медальоне. — «Все-будут-любить-Сильвию», — произнес он наконец. — Да ее и так любят! — воскликнул он, обнимая сестру за шею. — Ее любят все-все-все!

— Но мы ведь любим ее больше остальных, верно, Бруно? — проговорил старый Король, взяв медальон из рук девочки. — А теперь, Сильвия, взгляни на это. — И он показал ей другой медальон, лежавший у него на ладони. Он был темно-малинового цвета, тоже в виде сердечка и тоже на богатой золотой цепочке.

— Просто чудо! Прелесть! — воскликнула Сильвия, хлопая в ладоши от восторга. — Ты только погляди, Бруно!

— И на этом тоже есть какие-то слова, — проговорил Бруно. — «Сильвия-будет-любить-всех».

— Заметили разницу? — обратился к ним Король. — Разный цвет, и слова тоже разные. Выбери один из них, дочка. Я подарю тебе тот, который тебе больше понравится.

Сильвия шепотом прочла слова, вырезанные на медальонах задумчиво улыбнулась и, наконец, выбрала.

— Конечно, очень приятно, когда тебя любят, — заявила она — но куда приятней самой любить других! Папа, можно я возьму малиновый?

Старый Король ничего не ответил; но, когда он наклонился и долгим, нежным поцелуем поцеловал дочку в лоб, я заметил, что глаза его наполнились слезами. Затем он открыл замочек цепочки и показал, как лучше надевать медальон на шею, чтобы его не было заметно из-под воротничка платья.

— Видишь ли, о его существовании знаешь только ты, — тихим голосом сказал он, — другие не должны его видеть. Запомнила?

— Да, запомнила, — отозвалась Сильвия.

— А теперь, родные мои, вам пора возвращаться, не то они заметят, что вы исчезли, и бедному Садовнику здорово попадет!

Я опять испытал чувство удивления, вспомнив, куда, в какой мир нам предстояло вернуться — ибо куда направлялись дети, туда последовал и я, — но в сознании детей не возникло и тени сомнения. Они принялись обнимать и целовать отца, восклицая:

— До свидания, дорогой папочка!..

А затем нас внезапно объял полночный мрак, и где-то там, в темноте, раздавалась странная песенка:

Он думал — это буйвол влез
На дымоход опять.
Он пригляделся — это был
Сестры Золовки Зять.
«Коль не уйдете, я могу
Полицию позвать!»


Илл. Harry Furniss (1889).

— Это я! — отозвался Садовник, глядя на нас через полуоткрытую калитку. Мы стояли на дороге перед ней. — И пел тоже я — это так же верно, как то, что картошка не редиска — если бы только она не ушла! Но я всегда больше всего на свете уважал своих арен-даторов.

— А кто это такие — арен-даторы? — спросил Бруно.

— Ну, те, кто платит мне за аренду, кто же еще! — воскликнул Садовник. — Если хотите, можете входить.

С этими словами он открыл калитку, и мы вышли, несколько ошарашенные (по крайней мере — я) резким переходом из полумрака железнодорожного вагона на залитую ярким светом платформу станции Эльфстон.

Ловкий лакей в красивой ливрее подошел и почтительно приподнял шляпу.

— Карета подана, Госпожа, — проговорил он, принимая свертки и картонки, которые она держала в руках. И леди Мюриэл, обменявшись со мной рукопожатиями и пожелав мне доброй ночи, с обворожительной улыбкой последовала за ним.

Меня охватило настолько странное чувство одиночества, что я подошел к кучеру повозки, из которой выгружали багаж, и, распорядившись, куда следует отвезти мой скромный скарб, пешком направился к домику Артура. А вскоре я думать забыл об одиночестве: так тепло встретил меня старый друг, так уютно и светло было в его скромной гостиной, в которую он проводил меня.

— Небольшая, как видишь, но для нас двоих места вполне; достаточно. А теперь садись-ка поближе, старина, и дай на тебя хорошенько поглядеть! Знаешь, у тебя совсем измотанный вид! — заявил он с выражением знатока. — Итак, я пропишу тебе озон qant. suff. Развлечения в обществе: fiant pilulae quam plurimae: принимать пир три раза в день!

— Помилуйте, доктор! — запротестовал я. — Принимать общество три раза в день — это просто невыносимо!

— Да что вы о нем знаете! — весело возразил мой молодой целитель. — На дому: партия в теннис — в три пополудни; партия в кегли — в пять пополудни; музыка (кстати, в Эльфстоне совсем нет слуг) — в восемь; прогулка в экипаже — в десять вечера. Вот ваш режим!

Я не мог не признать, что это звучало весьма заманчиво.

— А я уже познакомился кое с кем из дамского общества, — отозвался я. — С леди, приехавшей в одном вагоне со мной.

— А как она выглядела? Опишите, я попробую узнать ее.

— Ее зовут леди Мюриэл Орм. А как она выглядит… я думаю, она очень красива. Вы ее знаете?

— Разумеется, знаю. — Говоря это, доктор слегка порозовел. — Да, я с вами согласен. Она просто красавица.

— А я так просто без ума от нее! — с воодушевлением продолжал я. — Мы говорили с ней…

— Пойдем поужинаем! — с облегчением прервал меня Артур, увидев, что в комнату вошла горничная.

Так в течение целого вечера он упорно пресекал все мои попытки вернуться к разговору о леди Мюриэл. Когда же мы уселись перед камином и остались наедине, он сам заговорил о ней.

— Я не намерен рассказывать о ней ничего особенного, — произнес он (более того, он не упоминал даже имени, словно леди была единственной в целом свете, к кому могло относиться слово «она»!), — до тех пор, пока ты не познакомишься с ней поближе и у тебя не сложится собственное мнение о ней. Я о ней вообще ни слова не скажу. Но я хотел бы доверить тебе, старина, свой секрет… Да-да! Все, что ты в шутку говорил обо мне, правда…

— Если это и была шутка, то самая безобидная, уверяю тебя! — честно признался я. — К тому же я втрое старше ее! Но если уж ты остановил на ней свой выбор, тогда я спокоен, что все будет как нельзя лучше…

— …Она прелесть, — подхватил Артур, — воплощенная чистота, чистосердечность, самоотречение и, и… — Тут он внезапно умолк, словно не находя слов для столь священного и бесценного предмета.

Наступила тишина; я откинулся на спинку стула, мысленно рисуя себе черты Артура и предмета его страсти и желая им мира и безоблачного счастья. Я представлял, как они будут прогуливаться вдвоем, воркуя, как голубки, в собственном уютном саду, а на обратном пути их будет встречать верный старый Садовник.

Мне казалось вполне естественным, что Садовника должна буквально переполнять радость, что его обожаемые господин и госпожа вернулись; но — боже! — как странно они выглядят — совсем как дети! Я вполне мог принять их за Сильвию и Бруно; но это было даже более неожиданно, чем его дикие пляски и безумные песни!

Он думал — с ним Гремучий змей
По-гречески трещит.
Взглянул он — будущий Четверг
Как раз пред ним стоит.
«Одно мне жаль, — промолвил он:
Что он не говорит!»

И даже более неожиданно, чем если бы Вице-Правитель и Госпожа вдруг очутились рядом со мной и принялись обсуждать открытое письмо, которое только что вручил ему Профессор, стоявший в нескольких шагах от нас.

— Если бы не эти два выродка, — услышал я его шепот; он покосился на Сильвию и Бруно, беззаботно слушавших песню Садовника, — у нас вообще не было бы никаких проблем!

— Прочтите-ка еще несколько строк из этого письма, — сказала Госпожа. Вице-Правитель принялся читать вслух:

«…настоящим мы покорнейше просим Вас принять титул Короля, которым вы были единодушно избраны Верховным Советом Эльфландии, и уведомляем, что вы можете назначить своего сына Бруно, слухи о доброте, рассудительности и красоте которого дошли до нас, законным престолонаследником».

— В чем же здесь трудности? — спросила Госпожа.

— Да неужели ты не понимаешь? Посол, который привез это письмо, ждет внизу; он непременно желает увидеть Сильвию и Бруно; а если он увидит Уггуга и вспомнит слова о «доброте, рассудительности и красоте», он сразу догадается, что…

— А разве есть на свете мальчик прекрасней Уггуга? — нетерпеливо прервала его Госпожа. — Или умнее, или хотя бы ласковее его?

На что Вице-Правитель попросту отвечал:

— Не будь же безмозглой гусыней! Наш единственный шанс заключается в том, чтобы убрать этих маленьких выродков с глаз долой. Если ты сможешь справиться с этим, все остальное я беру на себя. Я постараюсь заставить его поверить, что наш Уггуг — образец ума и всяческих достоинств.

— Но тогда нам придется называть его Бруно, не так ли? — отозвалась Госпожа.

Вице-Правитель в раздумье почесал затылок.

— Хм! Нет! — грустно отвечал он. — Ничего не выйдет. Наш парень — идиот до такой степени, что ни за что не привыкнет отзываться на него.

— Идиот, вот как! — обиженно воскликнула Госпожа. — Если он и идиот, то ничуть не больше, чем я!

— Ты права, дорогая, — примирительным тоном сказал Вице-Правитель. — Точно такой же.

Госпожа немного успокоилась.

— Что ж, пойдем примем Посла, — проговорила она и обратилась к Профессору: — В каком зале он нас ожидает?

— В библиотеке, мадам.

— А как, говоришь, его зовут? — спросил Вице-Правитель.

Профессор взглянул на визитную карточку, которую вертел в руках.

— Его Тучность Барон Доппельгейст.

— И как только он может жить с таким забавным именем? — заметила Госпожа.

— Не может же он менять его во время поездок, — отозвался Профессор. — У него и без того полно багажа.

— Ступай и прими его, — обратилась Госпожа к Вице-Правителю. — А я тем временем займусь детьми.

.

____________________________________________________

Перевод Андрея Москотельникова (2009):

ГЛАВА VI
Волшебный Медальон

— Но где же мы, отец? — прошептала Сильвия, крепко обхватив ручонками шею старика и своей розовой щёчкой прижимаясь к его щеке.
— В Эльфийском королевстве, милая. Это одна из провинций Сказочной страны.
— А я думала, что Эльфийское королевство далеко-далеко от Запределья, а сейчас мы прошли такой короткий путь!
— Вы прошли Королевским путём, радость моя. Только особы королевской крови могут по нему ходить; а вы стали особами королевской крови с тех пор, как меня избрали Королём эльфов — примерно месяц назад. Они отправили сразу двух послов — убедиться, что я получил их приглашение стать новым Королём. Один из послов был Принцем, так что он тоже мог пройти по Королевской дороге и оставаться невидимым для всех, кроме меня. Другой был Бароном; ему пришлось путешествовать по обычной дороге, и я думаю, что он даже ещё не прибыл к нам в Запределье.
— А мы сейчас далеко от дома? — спросила Сильвия.
— Всего за тысячу миль, моя радость, считая от той калитки, которую вам отпер Садовник.
— За тысячу миль! — повторил Бруно. — А можно мне одну съесть?
— Что-что, маленький проказник? Съесть милю?
— Да нет, — сказал Бруно, — я хочу съесть одну… ягоду.
— Хорошо, малыш, — сказал отец. — Съешь, и ты узнаешь, что значит получить Удовольствие — то самое Удовольствие, которого все мы добиваемся так неистово, чтобы вкусить с такой горечью!
Бруно мигом подбежал к стене и сорвал какой-то плод, по форме напоминающий банан, а по цвету — клубнику. С сияющим видом мальчик принялся его уплетать, однако по мере исчезновения фрукта у него во рту выражение радости странным образом сходило с его лица; и когда от плода совсем ничего не осталось, выглядел Бруно совершенно расстроенным.
— У него совсем нет вкуса! — пожаловался он, садясь на колено к отцу. — Я ничего не почувствовал во рту! Это просто… Как это называется, Сильвия?
— Это облом, — мрачно ответила Сильвия. — Неужели, отец, они все такие?
— Они все такие для вас, дорогие мои, потому что вы пока ещё не жители Эльфийского королевства. Но для меня они все настоящие.
Бруно страшно заинтересовался.
— Я попробую другой, — сказал он, спрыгнув с колена Короля. — Там что-то такое красивое, полосатое, как радуга! — И он побежал туда.
Тем временем Сказочный король и Сильвия беседовали друг с другом, но такими тихими голосами, что до меня не долетало ни слова. Поэтому я пошёл с Бруно, который срывал и поедал плод за плодом, один краше другого, в тщетной надежде обнаружить такой, который имел бы вкус. Я и сам попытался нечто сорвать — но это было всё равно что хватать жменями воздух, и вскоре я оставил попытки и вернулся к Сильвии.
— Погляди-ка хорошенько вот на это, моя дорогая, — говорил старик, — и скажи мне, нравится ли тебе.
— Очень-очень нравится, — восхищённо воскликнула Сильвия. — Бруно, иди сюда, посмотри!
И она подняла руку, в которой держала это, чтобы показать Бруно на свет — медальон в форме сердца, выточенный, казалось, из цельного драгоценного камня глубокого синего цвета, висящий на тонкой золотой цепочке.
— Красиво, — сдержанно отметил Бруно и тут же начал вслух читать какие-то слова, выгравированные на Медальоне. — Все… будут… любить… Сильвию, — вот что у него в конце концов получилось. — Это и так ясно! — воскликнул он, обхватив руками Сильвию за шею. — Все любят Сильвию!
— Но мы-то любим её больше всех, правда, Бруно? — сказал старый Король, убирая Медальон. — А теперь, Сильвия, взгляни сюда. — И он показал ей свою ладонь, на которой лежал медальон малинового цвета и точно такой же формы, как предыдущий синий, тоже нанизанный на тонкую золотую цепочку.
— Ещё красивее! — воскликнула Сильвия, в умилении всплеснув ручками. — Смотри, Бруно!
— И на этом что-то написано, — сказал Бруно. — Сильвия… будет… всех… любить.
— Видишь разницу? — сказал отец. — Разные цвета и разные надписи. Выбери один из них, дорогая моя. Какой тебе понравился больше, тот я тебе и отдам.
Задумчиво улыбаясь, Сильвия несколько раз прошептала про себя прочитанные слова и, наконец, решилась.
— Очень приятно, когда все тебя любят, — сказала она, — но любить других самой — ещё лучше! Можно мне взять красный медальон, папочка?
Отец не сказал ничего, однако я видел, что его глаза увлажнились слезами, когда он склонил голову и прижался губами к её лобику в долгом прочувственном поцелуе. Затем он разъединил концы цепочки и показал дочери, как крепить Медальон на шее и скрывать цепочку под воротничком.
— Это чтобы ты не потеряла его, понимаешь? — сказал он, понизив голос. — Не все должны его видеть. Запомнила, как это делается? — И Сильвия кивнула в ответ.
— А теперь, дорогие мои, вам настало время возвращаться, а то они хватятся вас, и у бедного Садовника будут неприятности!
И снова всего меня заполонило чувство чудесного, когда я попытался представить, как же это мы ухитримся отсюда выйти — а ведь я счёл само собой разумеющимся, что где пройдут дети, там и я смогу пройти — но их-то головки не посетило ни тени замешательства, пока они обнимали и целовали отца, вновь и вновь повторяя:
— До свиданья, милый папочка!
А затем, неожиданно и быстро, на нас словно бы надвинулась темнота полуночи, и сквозь мрак резко прорвалась дикая бессмысленная песня:

  «Он думал — это на камин
Зачем-то влез Бычок.
Он присмотрелся — нет, зашёл
Сестры кумы сынок.
Сказал он: “Парень, для тебя
Всегда готов пинок!”»

— Это был я! — воскликнул Садовник, выглянув из полуоткрытой калитки и уставившись на нас, ожидающих на дороге, когда кто-нибудь впустит. — И я не знаю, что я бы сделал, если бы он не убрался!
Говоря так, Садовник полностью распахнул дверь, и мы, слегка ослеплённые и сбитые с толку (по крайней мере, я) резким переходом из полумрака вагона к яркому дневному свету, вышли на железнодорожную платформу станции Эльфстон.
Облачённый в изысканную ливрею лакей выступил вперёд и почтительно прикоснулся рукой к своей шляпе.
— Карета ждёт вас, миледи, — сказал он, принимая у неё шаль и прочую мелочь, с которой она не расставалась в поезде; а леди Мюриел[1], подав мне руку и с милой улыбкой пожелав спокойной ночи, последовала за ним.
С каким-то чувством пустоты и одиночества я направился к багажному отделению, откуда уже выносили чемоданы; отдав указания отправить мои короба вслед за мной, я двинулся пешком на квартиру к Артуру, и вскоре сердечные приветствия моего старого приятеля и уютная теплота весело освещённой маленькой гостиной, куда он меня провёл, заставили меня позабыть о досадных мелочах.
— Тесновато, как видишь, но вполне достаточно места для нас двоих. Садись вон в то кресло, дружище, и давай ещё раз хорошенько поглядим друг на друга! Ха! У тебя здорово изнурённый вид! — И строгим профессиональным тоном он продолжал: — Предписываю озон и развлечения в обществе — в пилюлях чем покрупнее. Принимать за пиршественным столом три раза в день.
— Но, доктор! — запротестовал я. — В обществе не принимают по три раза в день!
— И это всё, что ты знаешь об Обществе? — весело отозвался молодой доктор. — В гостях: теннис на лужайке, в три часа дня. В гостях: званый чай, в пять часов вечера. В гостях: музицирование (здесь, в Эльфстоне, обедов не дают), в восемь часов вечера. Экипажи к десяти, и по домам!
Я вынужден был признать, что звучит это весьма привлекательно. А заодно похвастался:
— А я уже кое-что узнал о вашем женском обществе. Некая здешняя леди ехала со мной в одном вагоне.
— Как она выглядела? Тогда я, возможно, угадаю, как её зовут.
— Её зовут леди Мюриел Орм. А насчёт «выглядела» — красавица, да и только. Ты её знаешь?
— Да, я её знаю. — Строгий доктор слегка покраснел, добавив: — Согласен с тобой. Она действительно красива.
— Она совершенно завладела моим сердцем, — озорно продолжал я. — Мы говорили о…
— Приглашаю отснедать! — перебил меня Артур, с видимым облегчением увидав, что служанка внесла поднос.
После ужина он твёрдо пресекал все мои попытки вернуться к разговору о леди Мюриел, пока вечер в конце концов не перешёл в ночь. И только когда наша беседа выдохлась, и мы сидели, тихо глядя в пламя камина, он вдруг сделал торопливое признание.
— Не хотелось мне заводить с тобой разговора о ней, — сказал он (не называя имени, как если бы в мире существовала всего одна «она»), — пока ты не присмотришься к ней и сам не оценишь, но никак не могу удержаться после твоих слов. Ни с кем другим я ни за что не стал бы об этом говорить. Но тебе я доверю один секрет, дружище! Да! Для меня правда то, что ты сказал о себе в шутку!
— Только в шутку, уверяю тебя! — с жаром произнес я. — И то сказать, я же в три раза старше её! Но если она — твой выбор, то я уверен, что это вполне достойная девушка и, к тому же…
— К тому же такая милая, — продолжил за меня Артур, — такая чистая, самоотверженная, искренняя и… — он внезапно осёкся, будто не мог позволить себе говорить всуе о столь священном и драгоценном предмете.
Последовало молчание; я дремотно откинулся в своём кресле, поглощённый яркими и прелестными видениями Артура и его возлюбленной, а также образами мира и счастья, предназначенного им. Воображение рисовало мне, как они любовно и томно прохаживаются рука об руку под нависающей кроной деревьев, растущих в их собственном чудесном саду, и как по возвращении с лёгкой прогулки их приветствует верный садовник. Казалось вполне естественным, что садовник выказывает бурный восторг при виде своих милостивых хозяев — господина и госпожи, — но как же удивительно по-детски те выглядели! Я бы даже принял их за Сильвию и Бруно; но что ещё удивительнее, — садовник выказывал свои чувства диким отплясыванием и бессмысленной песней!

  «Он думал — это всё Удав
С вопросом пристаёт.
Он присмотрелся — нет, Среда
Пришла не в свой черёд.
Сказал он: “Ладно, эта зря
Не раскрывает рот!”»

— а поразительнее всего, что Вице-Губернатор и «миледи» стояли тут же, со мной бок о бок, обсуждая какое-то распечатанное письмо, которое только что было поднесено им Профессором, в смиренном ожидании стоявшим теперь в нескольких ярдах поодаль.
— Если бы речь не шла об этих двоих негодниках, — донеслись до меня слова Вице-Губернатора, который, произнося их, злобно взглянул на детишек, вежливо слушавших песню Садовника, — всё было бы гораздо проще.
— Прочти-ка мне ещё разок это место, — сказала миледи.
Вице-Губернатор прочёл вслух:
— «…Поэтому мы нижайше просим Вас милостиво принять Королевство в согласии с единодушным решением Совета эльфов, и милостиво позволить Вашему сыну Бруно — о чьём благоразумии, одарённости и красоте до нас давно доходят многочисленные слухи — считаться Прямым Наследником».
— Ну и в чём же тут затруднения? — спросила миледи.
— Да что вы, не видите? Посол, доставивший это письмо, ожидает в доме. Он пожелает взглянуть на Сильвию и Бруно, а потому, если он увидит Уггуга, да припомнит все эти «благоразумие, одарённость и красоту», он же решит, что…
— И где ж ты думаешь найти более замечательного мальчика, чем Уггуг? — возмущённо перебила миледи. — Более одарённого, более красивого?
На всё это Вице-Губернатор ответил просто:
— Ну что вы за трещотка! Единственный выход для нас — убрать куда-нибудь этих двоих негодников. Если вы окажетесь на это способны, то я позабочусь об остальном. Я сделаю так, что он примет Уггуга за образец благоразумия и всего прочего.
— Мы, конечно же, станем пока называть его «Бруно»? — спросила миледи.
Вице-Губернатор поскрёб подбородок.
— Гм! Нет! — задумчиво произнёс он. — Не поможет. Эта бестолочь ни за что не запомнит, что ему следует отзываться на это имя.
— Что, бестолочь! — вскричала миледи. — Он не большая бестолочь, чем я!
— Вы правы, моя дорогая, — успокоительно проговорил Вице-Губернатор, — не большая.
Миледи не возражала.
— Пойдём же, примем посла, — сказала она и поманила пальцем Профессора. — В какой из комнат он ожидает?
— В библиотеке, мадам.
— И как, вы сказали, его звать по имени?
Профессор заглянул в карточку, которую держал в руке.
— Его Ожирение Барон Доппельгейст[2].
— Чего это он заявился под таким потешным титулом? — сказала миледи.
— Не сумел его изменить за время путешествия, — смиренно ответил Профессор. — В его багаже оказалось чересчур много припасов.
— Ты пойдёшь и примешь его, — обратилась миледи к Вице-Губернатору, — а я займусь детьми.

.

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА:

[1] Главная героиня романа носит титул «леди», поскольку она, как будет видно дальше, дочь титулованной особы (графа). В таком случае титул «леди» всегда предшествует её имени и сохраняется на всю жизнь — даже после замужества за супругом, вовсе не имеющем титула.

[2] Доппельгейстами, или доппельгенгерами (как в «математической комедии» «Эвклид и его Современные Соперники») зовётся особая порода духов, являющихся как бы двойниками обычных людей. В поэме «Фантасмагория» они тоже упоминаются, только уже не под столь мудрёным (ради стихотворного размера) названием «двойники».

.

____________________________________________________

Пересказ Александра Флори (2001, 2011):

ГЛАВА 6. МАГИЧЕСКИЙ МЕДАЛЬОН

— Но где мы, отец? — спросила Сильви, прижимаясь к отцовской щеке.
— В Фейляндии, любовь моя. Это одна из провинций Феерии.
— Но я думала, что Фейляндия очень далеко. А мы проделали такой короткий путь.
— Если точно, то вы проследовали по всему Королевскому Пути. Пользоваться им позволительно только августейшим особам. Но вы ими стали, когда я сделался королем Фейляндии, то есть месяц назад. Фейляндцы призвали меня на престол и направили ко мне двух гонцов. Один из них был королевской крови, он прибыл по этой дороге. А другой был просто барон и потому поехал обычным путем — наверное, до сих пор едет.
— И сколько миль мы проделали? — поинтересовалась Сильви.
— Тысячу миль — с тех пор, как Садовник открыл вам калитку.
— Тысячу миль! — воскликнул Бруно. — А я могу это проглотить?
— Что, тысячу миль?
— Нет, — пояснил Бруно, указывая на плоды. — Какую-нибудь из этих штуковин.
— Да, дитя мое, — ответил отец. — Вкусите плод наслаждения и убедитесь, что он не так уж и сладок, когда человек срывает его.
Бруно подбежал к стене и сорвал плод, напоминающий малиновый банан. Бруно с предвкушением райского наслаждения оправил его в рот — и на лице его застыло недоумение.
— Ужасно безвкусно! — сказал он, покончив с дегустированием. — Я не почувствовал вааще ничево. Сильви, как это называется по-научному?
— По-моему, фотоморгана, — ответила Сильви. — Они все такие, папа?
— Все, — ответил отец. — Но только для вас, потому что вы еще не граждане Фейляндии. Но я могу их видеть.
Бруно мало что понял и потому некоторое время молчал. А потом объявил:
— А я всё ж таки попробую другой вид плодов. Вон те, красивые — полосатые, как радуга.
И он повторил свой опыт.
Король фей и юная Принцесса тем временем перешли почти на шепот. Я ничего не мог разобрать и переключился на маленького Принца, который срывал один за другим плоды Наслаждения и цветы Удовольствия, но они тут же исчезали. Когда мне надоело это зрелище (Бруно оно не надоедало), я вернулся к отцу и дочери.
— Вглядитесь хорошенько, — сказал старик, — и скажите, как вы это находите.
— Очаровательно! — воскликнула Сильви. — Бруно, иди сюда и посмотри!
И она подняла на цепочке медальон из какого-то драгоценного камня синего цвета.
— Просто волшебно, — констатировал Бруно и принялся разбирать надпись на медальоне: — «Все… будут… любить… Сильви». Эт-точно! — заорал он и кинулся обнимать ее. — Потому что «все» — это я! Вы сами это говорили.
— Не совсем так, — ответил Король. — Мы (то есть я) говорили, что вы — наше «всё». Но «все», то есть государство, — это мы. И кто может любить Сильви больше нас? А теперь, Сильви, посмотрите на это, — и показал ей другой медальон — тоже с золотой цепочкой, но темно-красного, почти бордового цвета.
— Он еще прекраснее! — воскликнула Сильви (слово «еще» вряд ли было уместно, учитывая значение прилагательного). — Взгляни, Бруно.
— Здесь тоже что-то написано, — сказал Бруно и прочел: — «Сильви будет любить всех».
— Вы видите, что медальоны различаются не только цветом, — сказал старик. — Выбирайте, какой вам больше по сердцу.
Сильви несколько раз перечитала надписи, а потом произнесла:
— Чудесно, когда тебя любят все, но в этом нет ничего сверхъестественного. Зато любить всех людей самой — это еще чудеснее. Я выбираю красный, отец.
Глаза старика увлажнились, и он поцеловал Сильви в лоб, расстегнул цепочку, повесил медальон на шею дочери и сказал:
— Это будет вас охранять. Но люди не должны видеть его. Не забудьте об этом.
— Я не забуду, — заверила его Сильви.
— А теперь самое время вернуться домой, пока вас не хватились. А то у бедного Садовника могут быть неприятности.
Я снова удивился: «Как же мы будем возвращаться?» (тем более, как выяснилось, мы не сможем это сделать вместе: я ведь не имею права двигаться по Королевскому Пути). Дети нежно обняли отца, простились с ним. А потом всех нас объяла темнота, в которой вдруг раздалась кошмарная песня:

Он думал, что сидит бизон
Поверх тюремных стен,
Разул глаза — и понял он,
Что там его кузен.
Он крикнул: «На тебя найдет
Управу полисмен!»

— Это я так сказал, — добавил голос.
Дверь отворилась. Перед нами стоял Садовник. Он оглядел нас и добавил:
— С той же уверенностью я сказал бы, что сельдерей — это отнюдь не фейхоа.
— Какой фей? — спросил Бруно.
— Фей Хоа, — сказал Садовник. — Проходите, если вам нужно.
Он открыл дверь. Мы вышли — и буквально ослепли, оказавшись на залитой светом платформе Эльфилда.
Подошел ливрейный лакей и почтительно коснулся шляпы.
— Я вас провожу, Леди, — сказал он, принимая свертки у Леди Мюриэл Орм. Она улыбнулась, сказала мне: «Доброй ночи» и последовала за лакеем.
Чувствуя себя одиноким и неприкаянным, я подошел к багажному вагону, распорядился насчет своих вещей и пешком отправился к моему другу Артуру Форестеру. Ему в считанные мгновения удалось рассеять мое угрюмое настроение своим радушием.
Он ввел меня в уютную светлую гостиную, усадил в мягкое вольтеровское кресло и сказал:
— Видите, старина, как мало нужно для счастья.
И тут же взял официальный тон:
— Я вам предписываю озон, лукулловы пиры три раза в день и полное моральное разложение.
— Но, Доктор, — запротестовал я, — мораль не допускает разложения, тем более три раза в день!
— И это все, что вы можете сказать? — откликнулся Доктор. — Я продолжаю: в 3 часа пополудни — лаун-теннис, в 5 часов пополудни — естественно, файф-о-клок (всё это дома — в Эльфилде не приняты званые обеды); в 8 часов пополудни — музыка, в 10 — выезды, желательно в дамском обществе. Вот так!
Следует признать: его рекомендации были приятны, особенно последняя.
— В обществе одной дамы я был совсем недавно, — сказал я. — Мы с ней ехали в поезде.
— Каковы ее вкусы? — спросил он. — Может быть, по этому признаку я ее угадаю.
— Нет необходимости угадывать, я знаю, как ее зовут — Леди Мюриэл Орм. Она очень хороша, — сказал я. — Вы с ней знакомы?
— Да, — серьезно ответил Доктор. — Мы с ней знакомы. Вы правы, она вызывает симпатию.
— О да! — объявил я. — Мы беседовали…
— Угощайтесь, — прервал он с явным облегчением, ибо вошла служанка с подносом. И упорно сопротивлялся моим попыткам вернуться к разговору о Леди Мюриэл Орм. Так мы сидели, ужинали, смотрели на огонь в камине. И когда за окном уже совсем стемнело, Артур сделал торопливое признание:
— Видите ли, я не хотел говорить о ней, — он не уточнил, о ком именно, словно в мире не было никаких женщин, кроме «нее», — пока вы не узнали ее поближе и не составили о ней собственного, более справедливого суждения. Но вы меня озадачили. Я не сказал бы этого никому другому, но вы — мой старый задушевный друг. Я надеюсь, вы сказали это в шутку.
— Разумеется, в шутку, — ответил я вполне искренне. — В конце концов, я втрое старше ее. Но если вы ее выбрали, я не сомневаюсь, что она — список всех возможных совершенств.
— И прелестей, и красот, — подхватил Артур. — Она — сама чистота, самоотверженность, искренность и… — он остановился, как бы опасаясь унизить человеческими словами столь неземной предмет.
Наступила тишина. Я расслабленно откинулся на спинку кресла и принялся рисовать в воображении картины семейного счастья Артура и его возлюбленной. Вот они прогуливаются  по прекраснейшему из садов. Да и как ему не быть прекраснейшим, если возделывал его талантливейший из садовников — просто поэт своего дела. Он, кстати, был там же: смотрел на влюбленных умиленным взглядом и нежно напевал:

— Он думал, что с ним спор ведет
По-гречески змея.
Разул глаза — а там ползет
Ночь будущего дня.
— Опять мне не с кем поболтать —
Тосклива жизнь моя!

Сильви и Бруно, между прочим, тоже были в саду. Но что еще удивительнее, там же появились Заправитель и его Миледи. Запра-витель читал письмо, врученное ему Профессором, который стоял неподалеку.
— Если бы не эти вундеркинды, — пробормотал Заправитель, глядя на Сильви и Бруно, вежливо внимавших Садовнику, — не было бы никаких препятствий.
— Перечитайте еще раз ту часть письма, — потребовала Миледи, и он прочитал вслух:
— «И мы просим Вас принять престол, с тем чтобы Ваш сын Бруно, вести об уме и талантах которого давно достигли наших пределов, считался кронпринцем».
— А в чем затруднение? — спросила Миледи.
— Вы не понимаете? — саркастически откликнулся Заправитель. — Посол ждет ответа в доме. Он сказал, что непременно должен увидеть Сильви и Бруно. А если он увидит Жаборонка, то еще, чего доброго, подумает, что понятия «талант» и «ум» весьма относительны, когда речь идет о детях.
— Относительны?!! — завизжала Миледи. — Что может быть более несомненным, нежели ум, таланты и прочие прелести Жаборонка?!
На это Заправитель ответил просто:
— Перестаньте гоготать, любезнейшая! Мы должны убрать вундеркиндов подальше от посторонних глаз. Займитесь этим, остальное предоставьте мне. Я заставлю его думать, что Жаборонок — эталон детского ума в нашем государстве.
— И мы представим его как Бруно? — Миледи, наконец начала что-то понимать.
Заправитель поскреб подбородок:
— Хм… Разумеется. Но боюсь, что  для такой роли он слишком глуп.
— Глуп! — завопила Миледи. — Он не глупее меня!
— Вот это правда, моя прелесть, — согласился Заправитель. — Он не глупее вас.
Миледи успокоилась.
— Однако давайте встретимся с послом. Где он ожидает? — спросила она Профессора.
— В библиотеке, мадам.
— И как его имя? — спросил Заправитель.
— Его Зиятельство Барон Полтергейст, — ответил Профессор.
— Что за странный титул? — спросила Миледи.
— Нет, титул правильный, — сказал Профессор. — Это у них ак-цент такой.
— Как бы там ни было, — сказала Миледи супругу, — ступайте к нему, а я займусь детками.

.

 

____________________________________________________

 

***

<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>