«Сильвия и Бруно» — Глава 22: БАНКЕТ

Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»

<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>

sylvie_furniss_79
Рис. Harry Furniss (1889).

 

ОРИГИНАЛ на английском (1889):

CHAPTER TWENTY-TWO
THE BANQUET

`Heaviness may endure for a night: but joy cometh in themorning.’ The next day found me quite another being. Even the memories of my lost friend and companion were sunny as the genial weather that smiled around me. I did not venture to trouble Lady Muriel, or her father, with another call so soon : but took a walk into the country, and only turned home- wards when the low sunbeams warned me that day would soon be over.

On my way home, I passed the cottage where the old manlived, whose face always recalled to me the day when I first met Lady Muriel;and I glanced in as I passed, half-curious to see if he were still livingthere.

Yes: the old man was still alive. He was sitting out inthe porch, looking just as he did when I first saw him at Fayfield Junction—itseemed only a few days ago!

`Good evening!’ I said, pausing.

`Good evening, Maister!’ he cheerfully responded. `Wo’n’tee step in?’

I stepped in, and took a seat on the bench in the porch.`I’m glad to see you looking so hearty,’ I began. `Last time, I remember,I chanced to pass just as Lady Muriel was coming away from the house. Doesshe still come to see you?’

`Ees,’ he answered slowly. `She has na forgotten me. Idon’t lose her bonny face for many days together. Well I mind the veryfirst time she come, after we’d met at Railway Station. She told me asshe come to mak’ amends. Dear child! Only think o’ that! To mak’ amends!’

`To make amends for what?’ I enquired. `What could shehave done to need it?’

`Well, it were loike this, you see? We were both on usa-waiting fur t’ train at t’ Junction. And I had setten mysen down upatt’ bench. And Station-Maister, he comes and he orders me off—fur t’ mak’room for her Ladyship, you understand?’

`I remember it all,’ I said. `I was there myself, thatday.’

`Was you, now? Well, an’ she axes my pardon fur ‘t. Thinko’ that, now! My pardon! An owd ne’er-do-weel like me! Ah! She’s been heremany a time, sin’ then. Why, she were in here only yestere’en, as it were,a-sittin’, as it might be, where you’re a-sitting now, an’ lookin’ sweeterand kinder nor an angel! An’ she says «You’ve not got your Minnie, now,»she says, «to fettle for ye.» Minnie was my grand-daughter, Sir, as livedwi’ me. She died, a matter of two months ago—or it may be three. She wasa bonny lass—and a good lass, too. Eh, but life has been rare an’ lonelywithout her!’

He covered his face in his hands: and I waited a minuteor two, in silence, for him to recover himself.

`So she says, «Just tak’ me fur your Minnie!» she says.»Didna Minnie mak’ your tea fur you?» says she. «Ay,» says I. An’ she mak’sthe tea. «An’ didna Minnie light your pipe?» says she. «Ay,» says I. An’she lights the pipe for me. «An’ didna Minnie set out your tea in t’ porch?»An’ I says «My dear,» I says, «I’m thinking you’re Minnie hersen!» An’she cries a bit. We both on us cries a bit—‘

Again I kept silence for a while.

`An’ while I smokes my pipe, she sits an’ talks to me—asloving an’ as pleasant! I’ll be bound I thowt it were Minnie come again!An’ when she gets up to go, I says «Winnot ye shak’ hands wi’ me?» saysI. An’ she says «Na,» she says: «a cannot shak’ hands wi’ thee!» she says.’

`I’m sorry she said that,’ I put in, thinking it was theonly instance I had ever known of pride of rank showing itself in LadyMuriel.

`Bless you, it werena pride!’ said the old man, readingmy thoughts. `She says «Your Minnie never shook hands wi’ you!» she says.»An’ I’m your Minnie now,» she says. An’ she just puts her dear arms aboutmy neck—and she kisses me on t’ cheek—an’ may God in Heaven bless her!’And here the poor old man broke down entirely, and could say no more.

`God bless her!’ I echoed. `And good night to you!’ Ipressed his hand, and left him. `Lady Muriel,’ I said softly to myselfas I went homewards, `truly you know how to «mak’ amends»!’

Seated once more by my lonely fireside, I tried to recallthe strange vision of the night before, and to conjure up the face of thedear old Professor among the blazing coals. `That black one—with justa touch of red—would suit him well,’ I thought. `After such a catastrophe,it would be sure to be covered with black stains—and he would say:

`The result of that combination—you may have noticed?—wasan Explosion! Shall I repeat the Experiment?’

`No, no! Don’t trouble yourself!’ was the general cry.And we all trooped off, in hot haste, to the Banqueting-Hall, where thefeast had already begun.

No time was lost in helping the dishes, and very speedilyevery guest found his plate filled with good things.

`I have always maintained the principle,’ the Professorbegan, `that it is a good rule to take some food—occasionally. The greatadvantage of dinner-parties—‘ he broke off suddenly. `Why, actually here’sthe Other Professor!’ he cried. `And there’s no place left for him!’

The Other Professor came in reading a large book, whichhe held close to his eyes. One result of his not looking where he was goingwas that he tripped up, as he crossed the Saloon, flew up into the air,and fell heavily on his face in the middle of the table.

`What a pity!’ cried the kind-hearted Professor, as hehelped him up.

`It wouldn’t be me, if I didn’t trip,’ said the OtherProfessor.

The Professor looked much shocked. `Almost anything wouldbe better than that!’ he exclaimed. `It never does,’ he added, aside toBruno, `to be anybody else, does it?’

To which Bruno gravely replied `I’s got nuffin on my plate.’

The Professor hastily put on his spectacles, to make surethat the facts were all right, to begin with: then he turned his jollyround face upon the unfortunate owner of the empty plate. `And what wouldyou like next, my little man?’

`Well,’ Bruno said, a little doubtfully, `I think I’lltake some plum-pudding, please—while I think of it.’

`Oh, Bruno!’ (This was a whisper from Sylvie.) `It isn’tgood manners to ask for a dish before it comes!’

And Bruno whispered back `But I might forget to ask forsome, when it comes, oo know—I do forget things, sometimes,’ he added,seeing Sylvie about to whisper more.

And this assertion Sylvie did not venture to contradict.

Meanwhile a chair had been placed for the Other Professor,between the Empress and Sylvie. Sylvie found him a rather uninterestingneighbour: in fact, she couldn’t afterwards remember that he had made morethan one remark to her during the whole banquet, and that was `What a comforta Dictionary is!’ (She told Bruno, afterwards, that she had been too muchafraid of him to say more than `Yes, Sir’ in reply: and that had been theend of their conversation. On which Bruno expressed a very decided opinionthat that wasn’t worth calling a `conversation’ at all. `Oo should haveasked him a riddle!’ he added triumphantly. `Why, I asked the Professorthree riddles! One was that one you asked me in the morning, «How manypennies is there in two shillings?» And another was—‘ `Oh, Bruno!’ Sylvieinterrupted. `That wasn’t a riddle!’ `It were!’ Bruno fiercely replied.)

By this time a waiter had supplied Bruno with a platefulof something, which drove the plum-pudding out of his head.

`Another advantage of dinner-parties,’ the Professor cheerfullyexplained, for the benefit of anyone that would listen, `is that it helpsyou to see your friends. If you want to see a man, offer him somethingto eat. It’s the same rule with a mouse.’

`This Cat’s very kind to the Mouses,’ Bruno said, stoopingto stroke a remarkably fat specimen of the race, that had just waddledinto the room, and was rubbing itself affectionately against the leg ofhis chair. `Please, Sylvie, pour some milk in your saucer. Pussie’s everso thirsty!’

`Why do you want my saucer?’ said Sylvie. `You’ve gotone yourself!’

`Yes, I know,’ said Bruno: `but I wanted mine for to giveit some more milk in.’

Sylvie looked unconvinced: however it seemed quite impossiblefor her ever to refuse what her brother asked: so she quietly filled hersaucer with milk, and handed it to Bruno, who got down off his chair toadminister it to the cat.

`The room’s very hot, with all this crowd,’ the Professorsaid to Sylvie. `I wonder why they don’t put some lumps of ice in the grate?You fill it with lumps of coal in the winter, you know, and you sit aroundit and enjoy the warmth. How jolly it would be to fill it now with lumpsof ice, and sit round it and enjoy the coolth!’

Hot as it was, Sylvie shivered a little at the idea. `It’svery cold outside,’ she said. `My feet got almost frozen to-day.’

`That’s the shoemaker’s fault!’ the Professor cheerfullyreplied. `How often I’ve explained to him that he ought to make boots withlittle iron frames under the soles, to hold lamps! But he never thinks.No one would suffer from cold, if only they would think of those littlethings. I always use hot ink, myself, in the winter. Very few people everthink of that! Yet how simple it is!’

`Yes, it’s very simple,’ Sylvie said politely. `Has thecat had enough?’ This was to Bruno, who had brought back the saucer onlyhalf-emptied.

But Bruno did not hear the question. `There’s somebodyscratching at the door and wanting to come in,’ he said. And he scrambleddown off his chair, and went and cautiously peeped out through the door-way.

`Who was it wanted to come in?’ Sylvie asked, as he returnedto his place.

`It were a Mouse,’ said Bruno. `And it peepted in. Andit saw the Cat. And it said «I’ll come in another day.» And I said «Ooneedn’t be flightened. The Cat’s welly kind to Mouses.» And it said «ButI’s got some important business, what I must attend to.» And it said «I’llcall again to-morrow.» And it said «Give my love to the Cat.»‘

`What a fat cat it is!’ said the Lord Chancellor, leaningacross the Professor to address his small neighbour. `It’s quite a wonder!’

`It was awfully fat when it camed in,’ said Bruno: `soit would be more wonderfuller if it got thin all in a minute.’

`And that was the reason, I suppose,’ the Lord Chancellorsuggested, `why you didn’t give it the rest of the milk?’

`No,’ said Bruno. `It was a betterer reason. I tookedthe saucer up ’cause it were so discontented!’

`It doesn’t look so to me,’ said the Lord Chancellor.`What made you think it was discontented?’

`’Cause it grumbled in its throat.’

`Oh, Bruno!’ cried Sylvie. `Why, that’s the way cats showthey’re pleased!’

Bruno looked doubtful. `It’s not a good way,’ he objected.`Oo wouldn’t say I were pleased, if I made that noise in my throat!’

`What a singular boy!’ the Lord Chancellor whispered tohimself: but Bruno had caught the words.

`What do it mean to say «a singular boy»?’ he whisperedto Sylvie.

`It means one boy,’ Sylvie whispered in return. `And pluralmeans two or three.’

`Then I’s welly glad I is a singular boy!’ Bruno saidwith great emphasis. `It would be horrid to be two or three boys! P’rapsthey wouldn’t play with me!’

`Why should they?’ said the Other Professor, suddenlywaking up out of a deep reverie. `They might be asleep, you know.’

`Couldn’t, if I was awake,’ Bruno said cunningly.

`Oh, but they might indeed!’ the Other Professor protested.`Boys don’t all go to sleep at once, you know. So these boys—but who areyou talking about?’

`He never remembers to ask that first!’ the Professorwhispered to the children.

`Why, the rest of me, a-course!’ Bruno exclaimed triumphantly.`Supposing I was two or three boys!’

The Other Professor sighed, and seemed to be sinking backinto his reverie; but suddenly brightened up again, and addressed the Professor.`There’s nothing more to be done now, is there?’

`Well, there’s the dinner to finish,’ the Professor saidwith a bewildered smile: `and the heat to bear. I hope you’ll enjoy thedinner—such as it is; and that you wo’n’t mind the heat—such as it isn’t.’

The sentence sounded well, but somehow I couldn’t quiteunderstand it; and the Other Professor seemed to be no better off. `Suchas it isn’t what?’ he peevishly enquired.

`It isn’t as hot as it might be,’ the Professor replied,catching at the first idea that came to hand.

`Ah, I see what you mean now!’ the Other Professor graciouslyremarked. `It’s very badly expressed, but I quite see it now! Thirteenminutes and a half ago,’ he went on, looking first at Bruno and then athis watch as he spoke, `you said «this Cat’s very kind to the Mouses.»It must be a singular animal!’

`So it are,’ said Bruno, after carefully examining theCat, to make sure how many there were of it.

`But how do you know it’s kind to the Mouses—or, morecorrectly speaking, the Mice?’

`’Cause it plays with the Mouses,’ said Bruno; `for toamuse them, oo know.’

`But that is just what I don’t know,’ the Other Professorrejoined. `My belief is, it plays with them to kill them!’

`Oh, that’s quite a accident!’ Bruno began, so eagerly,that it was evident he had already propounded this very difficulty to theCat. `It ‘splained all that to me, while it were drinking the milk. Itsaid «I teaches the Mouses new games: the Mouses likes it ever so much.»It said «Sometimes little accidents happens: sometimes the Mouses killstheirselves.» It said «I’s always welly sorry, when the Mouses kills theirselves.»It said—‘

`If it was so very sorry,’ Sylvie said, rather disdainfully,`it wouldn’t eat the Mouses after they’d killed themselves!’

But this difficulty, also, had evidently not been lostsight of in the exhaustive ethical discussion just concluded. `It said—‘(the orator constantly omitted, as superfluous, his own share in the dialogue,and merely gave us the replies of the Cat) `It said «Dead Mouses neverobjecks to be eaten.» It said «There’s no use wasting good Mouses.» Itsaid «Wifful—» sumfinoruvver. It said «And oo may live to say `How muchI wiss I had the Mouse that then I frew away!'» It said—‘

`It hadn’t time to say such a lot of things!’ Sylvie interruptedindignantly.

`Oo doesn’t know how Cats speaks!’ Bruno rejoined contemptuously.`Cats speaks welly quick!’

.

 

 

____________________________________________________

Перевод Андрея Голова (2002):

Глава двадцать вторая
БАНКЕТ

«Ночью может мучить тяжесть, но наутро приходит радость» или, лучше сказать — утро вечера мудреней… На следующий день я почувствовал себя совсем другим человеком. И даже воспоминания о потерянном друге были столь же светлыми, как и солнечная погода, улыбавшаяся мне. Я не захотел лишний раз беспокоить леди Мюриэл и ее отца и заставлять приглашать себя и решил отправиться на прогулку за город — и вернулся домой лишь тогда, когда косые лучи солнца напомнили мне, что день давно уже клонится к закату.

На обратном пути я проходил мимо домика, где жил старик, чье лицо напоминало мне тот самый день, когда я впервые встретил леди Мюриэл. И я решил попутно заглянуть к нему и узнать, жив ли он.

Старик, как оказалось, был еще жив. Он сидел на крыльце, глядя по сторонам точно так же, как и тогда, когда я впервые увидел его на станции Фэйрфилд. Казалось, это было только вчера!

— Добрый вечер! — обратился я к старику.

— Вечер добрый, господин! — почтительно отвечал тот. — Не хотите ли зайти ко мне?

Я поднялся по ступенькам и тоже уселся на крыльце.

— Рад вас видеть. Вы хорошо выглядите, — начал я. — Помнится, мы виделись в прошлый раз, как раз тогда, когда леди Мюриэл вышла от вас. Она что же, навещает вас?

— Да-а, — медленно отвечал старик. — Она меня не забывает. И мне тоже никогда не забыть ее. Я имею в виду — после того случая на станции. Она сказала, что придет и все уладит. Бедное дитя! Подумать только! Все уладит!

— Уладит? Что уладит? — спросил я. — Зачем ей это нужно?

— Да как вы не понимаете? Мы с ней на станции ждали прибытия поезда. И я присел на скамью. Ну а станционный смотритель пришел и прогнал меня, чтобы освободить место для ее милости. Понятно?

— Я это отлично помню, — отвечал я. — Я тоже был там в тот самый день.

— Вы были там? Ну, коли так, вы помните, что она попросила у меня прощения. Кто бы мог подумать! Прощения! У меня! И приказала никогда больше не обижать меня! Господи! С тех пор она была здесь много раз. В последний раз она навещала меня только вчера, посидела со мной, стариком, добрая, словно ангел! Она сказала: «Ты потерял свою Минни, но не беспокойся: я сама буду присматривать за тобой». Минни, чтобы вы знали, господин, это моя внучка. Она, бедняжка, умерла месяца два, а то и три назад. Она была очень хорошая, добрая девочка. После ее смерти мне стало ужасно одиноко!

Он закрыл лицо руками. Я помолчал, чтобы дать ему успокоиться и прийти в себя.

— Она так и сказала: «Я буду тебе вместо Минни!» Подумать только! «Тебе чай заваривала Минни?» — спросила она. «Верно», — отвечал я. И она — леди! — заварила мне чай. «А трубку тебе зажигала Минни?» — «Она самая», — отвечал я. И леди зажгла мне трубку. «Минни подавала тебе стол на крыльце?» — спросила она. Тут уж я не выдержал и отвечал: «Ах, госпожа! Мне кажется, вы и есть моя верная Минни!» Тут она немного всплакнула. Признаться, мы оба всплакнули…

Я опять немного помолчал.

— И пока я курил трубку, госпожа сидела и разговаривала со мной — так хорошо, так ласково! Я даже подумал было, что это Минни вернулась с того света! А когда она собралась уходить, я спросил: «А можно я попрощаюсь с вами за руку?» А она отвечала: «Нет. Я не могу подать тебе руки!» Так и сказала!

— Мне очень жаль, что она сказала это, — заметил я. Мне подумалось, что это — проявление гордости, показывающее высокое положение леди Мюриэл.

— Только не подумайте, что она поступила так из гордости! — продолжал старик, словно прочитав мои мысли. Она сказала: «Ваша Минни никогда не здоровалась с вами за руку! А я теперь у вас вместо Минни!» И без всяких церемоний обняла меня своими ручками и поцеловала в щеку! Благослови ее Господь и помилуй! — С этими словами старик заплакал, не в силах произнести ни слова.

— Благослови ее Господь! — как эхо повторил я. — Спокойной вам ночи! — Я пожал стариковскую руку и вышел.

— Ах, леди Мюриэл! — пробормотал я про себя на обратном пути домой. — Поистине вы умеете «все уладить» как нельзя лучше!

Усевшись в одиночестве у камина, я попытался воскресить в памяти странное видение, представшее мне прошлым вечером, и узнать среди подернувшихся пеплом углей лицо старины Профессора. «Вон тот черный, с искоркой огня, очень похож на него, — подумал я. — После такого взрыва он наверняка весь покрылся сажей и вполне мог бы сказать…»

— Результатом такого сочетания, как вы сами могли заметить, явился взрыв! Если вам угодно, я могу повторить этот опыт!

— О нет, нет, не стоит! Не утруждайте себя! — разом воскликнули присутствующие. И мы вместе направились в Банкетный Зал, где уже начался пир.

Гости не теряли времени даром, и вскоре их тарелки буквально ломились от всевозможных яств.

— Я всегда придерживаюсь принципа, — заговорил Профессор, — что привычка угощаться весьма полезна. Большим достоинством застолий является то… — начал было он, но вдруг умолк. — А где же Другой Профессор? — завопил он. — Почему для него не нашлось места?!

В этот момент вошел Другой Профессор, читавший какую-то огромную книгу, которую он держал перед самыми глазами. Это повлекло за собой весьма грустные следствия: шагая поперек зала, бедняга за что-то зацепился, подскочил, перекувырнулся вверх тормашками и тяжело шлепнулся носом в самую середину стола.

sylvie_furniss_80
Илл. Harry Furniss (1889).

— Какая досада! — воскликнул добродушный Профессор, бросившись ему на помощь.

— Если бы я не оступился, ничего этого не было бы, — отвечал Другой Профессор.

Профессор был просто обескуражен.

— Что же может быть хуже? — воскликнул он. — Ну, ничего, — добавил он, обращаясь к Бруно. — Кажется, никто не пострадал, а?

На что малыш мужественно отвечал:

— На моей тарелке ничего не осталось.

Профессор надел свои огромные очки, чтобы первым делом убедиться, что все цело. Затем он повернул свое румяное лицо к незадачливому обладателю пустой тарелки:

— Чего бы ты еще хотел скушать, малыш?

— Скушать, — в раздумье протянул Бруно. — Пожалуй, немного сливового пудинга — я как раз думал о нем.

— Бруно! — послышался укоризненный шепот Сильвии, — Очень некрасиво просить чего-нибудь, пока это блюдо не подано на стол!

На что Бруно — тоже шепотом — возразил:

— А когда его подадут, я могу просто забыть попросить; ты же знаешь, я то и дело все забываю, — добавил он, заметив, что девочка хочет что-то сказать.

С этим заявлением Сильвия не стала спорить и промолчала.

Тем временем Другому Профессору подали стул, усадив его между Императрицей и Сильвией. Сильвия посчитала его абсолютно неинтересным соседом; она не могла припомнить ни одной его реплики на всем протяжении банкета, за исключением единственного замечания: «Какой удобный словарь!» (Впоследствии она рассказывала Бруно, что настолько боялась Другого Профессора, что не посмела сказать в ответ ничего, кроме «Да, сэр». На том их беседа и кончилась. На это Бруно высказался весьма решительно в том смысле, что такой «разговор» вообще не заслуживает названия беседы. «Тебе следовало загадать ему какую-нибудь загадку! — с торжеством добавил он. — Я, если хочешь знать, загадал Профессору целых три! Одна из них — та самая, которую ты задала мне утром: сколько пенсов в двух шиллингах? А другая…» — «Ах, Бруно! — прервала его Сильвия. — Это была вовсе не загадка!» — «Нет, загадка, да еще какая!» — упрямо возразил Бруно.)

Тем временем слуга подал Бруно тарелку чего-то непонятного, из-за чего малыш и думать забыл о сливовом пудинге.

— Большим достоинством застолий является то, — любезно повторил Профессор, обращаясь ко всем, кому угодно было его слушать, — что они позволяют увидеться с друзьями. Видите ли, когда вы видите человека, вполне естественно предложить ему что-нибудь скушать. Это же относится и к мышке.

— Ну, эта кошка наверняка очень добрая и не трогает мышек, — заметил Бруно, указывая на замечательно толстый экземпляр расы кошачьих, только что незаметно прокравшийся в зал и теперь выразительно тершийся о ножку его стула. — Сильвия, налей мне, пожалуйста, молочка в свое блюдечко. Пусси ужасно хочет пить!

— А почему тебе непременно нужно мое блюдечко? — возразила Сильвия. — Отдай ей свое!

— Знаешь, — отвечал малыш, — в свое я налью ей еще!

Сильвию это объяснение не убедило, но она просто не могла отказать брату ни в какой просьбе и, покорно наполнив свое блюдце молоком, вручила его Бруно. Малыш тотчас свесился со стула, спеша порадовать кошку.

— В зале очень много народу и ужасно душно, — проговорил Профессор, обращаясь к Сильвии. — Просто удивляюсь, как это они не догадаются положить на решетку несколько кусков льда! Ведь зимой вы бросаете в камин уголь, рассаживаетесь вокруг и наслаждаетесь теплом. Вот и сейчас было бы ужасно весело завалить камин глыбами льда, сесть поближе и упиваться прохладой!

В зале и впрямь было душно, но Сильвия при этой мысли даже вздрогнула.

— На улице очень холодно, — отвечала она. — У меня даже ноги замерзли.

— Ну, в этом виноват башмачник! — любезно заметил Профессор. — Сколько раз я говорил ему, чтобы он подшивал под подошвой небольшие железные рамки, на которых можно было бы прикрепить лампочки! Но ему хоть ты что. Если бы люди заботились о таких мелочах, никто бы не страдал от холода. Я, например, всегда подогреваю зимой чернила. Но моему примеру следуют очень немногие… А ведь это так просто и так удобно!

— Да, это очень просто! — вежливо согласилась Сильвия. — Ну, как, кошка напилась? — Последний вопрос был обращен к Бруно, который вернул ей блюдечко, выпитое только наполовину.

Но Бруно не слышал ее. Он соскользнул со стула и украдкой направился к дверям.

— Кто это там приходил? — спросила Сильвия, когда малыш вернулся.

— Это Мышка, — отвечал Бруно. — Она забежала было, но увидела Кошку и сказала: «Я приду как-нибудь в другой раз». А я сказал: «Не бойся, малышка. Наша Кошка очень добрая, она Мышей не трогает». Но Мышка сказала: «У меня сегодня есть одно важное дело». А еще она сказала: «Я зайду завтра. Передайте Кошке мое почтение».

— Боже, какая жирная кошка! — заметил Лорд-Канцлер, наклоняясь и за спиной Профессора обращаясь к его маленькому соседу. — Просто удивительно!

— Она и была такой, когда вошла, — отвечал Бруно, — было бы еще удивительнее, если бы она успела за это время похудеть.

— Ну, наверное, — предположил Лорд-Канцлер, — поэтому вы и не дали ей выпить все молоко?

— Да нет, — возразил малыш. — На то была совсем другая причина. Я убрал блюдечко потому, что она рассердилась.

— А мне так не показалось, — проговорил Лорд-Канцлер. — С чего вы взяли, что кошка рассердилась?

— Потому что она начала мурлыкать.

— Ах, Бруно! — воскликнула Сильвия. — Что ты! Да ведь кошки мурлыкают, когда они всем довольны.

Бруно озадаченно поглядел на нее.

— Нет, не может быть, — возразил он. — Ты же не думаешь, что я доволен, когда у меня хрипит и булькает в горле?

— Просто удивительный мальчик! Один-единственный на всем свете! — пробормотал про себя Лорд-Канцлер, но Бруно тотчас услышал его.

— Что значит «единственный мальчик»? — шепотом обратился он к Сильвии.

— Это значит, что ты — один-единственный в своем роде. Поэтому он и говорит в единственном числе. А если бы вас было двое или трое, он говорил бы во множественном.

— Ну, тогда я очень рад, что я — единственный! — радостно воскликнул Бруно. — Это было бы просто ужасно, если бы нас, то есть меня, было бы двое или трое! А вдруг они не захотели бы играть со мной!

— А зачем им играть с тобой? — вмешался Другой Профессор, неожиданно встрепенувшись после долгой дремоты. — Они вполне могли бы уснуть.

— Не могли бы, если бы я проснулся! — лукаво возразил малыш.

— Ну, знаете, это уж слишком! — запротестовал Другой Профессор. — Мальчишки, знаете ли, никогда не ложатся спать в одно время. Вот и эти мальчики… Кстати, о ком это мы говорим?

— О, он никогда не забудет сперва обо всем расспросить! — шепнул детям Профессор.

— Разумеется, обо мне остальном! — с торжествующим видом воскликнул Бруно. — При условии, что меня было бы двое-трое!

Другой Профессор вздохнул и опять погрузился в мечтательную дремоту. Внезапно он пришел в себя и обратился к Профессору:

— Ну что, больше здесь делать нечего?

— Прием, то бишь банкет, приближается к концу, — с удивленной улыбкой отвечал Профессор, — он прошел в теплой атмосфере. Смею надеяться, банкет вам понравился, особенно — его теплая атмосфера, несмотря на духоту.

Фраза прозвучала весьма эффектно, но я, признаться, не вполне понял ее. Другой Профессор тоже разобрался в ней не лучше меня.

— Несмотря на что? — поинтересовался он.

— На духоту. Я хотел сказать, что в зале было не так душно, как могло бы быть, — отвечал Профессор, ухватившись за первую мысль, пришедшую ему в голову.

— Ах вот как! Теперь-то я вас понимаю! — величественно проговорил Другой Профессор. — Мысль, правда, выражена весьма неудачно, но я вас понял! Тридцать с половиной минут тому назад, — продолжал он, взглянув на Бруно, а затем — на часы, — вы сказали: «Эта Кошка очень добрая, она Мышек не трогает». Это единственное в своем роде существо.

— Так и есть, — отвечал Бруно, внимательно оглядев Кошку, чтобы убедиться, вся ли она тут.

— Но откуда вы знаете, что она не трогает Мышек — или, лучше сказать, Мышей?

— Потому что она с ними играет, — отвечал малыш. — Играет, чтобы им не было скучно. Ну, сами знаете.

— А вот этого я как раз и не знаю, — возразил Другой Профессор. — Я полагал, что она играет с ними перед тем, как съесть, то бишь убить их!

— Ну, разве что случайно! — заговорил Бруно — настолько поспешно, что сразу стало ясно, что ему уже приходилось замечать за Кошкой такие грехи. — Она сама мне все объяснила, когда пила молоко. Она сказала: «Я учу Мышек играть в новые игры, и они им очень нравятся». А еще она сказала: «Иногда бывают несчастные случаи, иной раз Мышки погибают сами собой». А еще она сказала: «Мне всегда очень жалко, когда Мышки погибают сами собой». А еще…

— Если бы ей и вправду было их жалко, — заметила Сильвия, — она не стала бы их есть после того, как они погибнут.

Это замечание, однако, не ускользнуло от внимания участников сей напряженной этической дискуссии.

— А еще она сказала… — Оратор постоянно прерывался, опуская, как совершенно излишние, свои собственные реплики в диалоге и сосредоточившись на словах Кошки — …Она сказала, что мертвые Мышки никогда не возражают против того, чтобы быть съеденными. Она сказала: «Зачем таким толстеньким Мышкам зря пропадать?» Она сказала: «Они такие вку-у-усные…» Она сказала: «Если бы ты только мог, ты тоже сказал бы: «О, как мне хотелось бы стать Мышкой, чтобы меня тоже съели!»» А еще она сказала…

— Да у нее просто времени не было наговорить такую кучу чепухи! — недоверчиво оборвала его Сильвия.

— Но ты же не знаешь, как говорят Кошки! — тотчас возразил Бруно. — Они говорят просто уфасно быстро!

.

____________________________________________________

Перевод Андрея Москотельникова (2009):

ГЛАВА XXII
Банкет

     Утром я проснулся в совершенно другом настроении. Сами воспоминания о друге, которого я потерял, были яркими и светлыми, как это ласковое утро, улыбающееся мне в окно. Я не решился побеспокоить леди Мюриел и её отца чересчур скорым повторным визитом; вместо этого я отправился прогуляться по окрестностям, и повернул к дому лишь тогда, когда опустившееся почти до земли солнце напомнило мне, что день вот-вот закончится.
У самой дороги стоял каменный, крытый соломой домишко того старика, при виде которого я всегда вспоминал день нашей первой встречи с леди Мюриел, и проходя сейчас мимо, я глядел во все глаза, стремясь знать, всё ли он там живёт.
Старик был тут как тут — сидел на крылечке; он ничуть не изменился с той поры, как я впервые увидел его на железнодорожном узле Фейфилд. Мною овладело чувство, что это случилось лишь пару дней назад!
— Добрый вечер! — сказал я, останавливаясь у крыльца.
— Добрый вечер, судырь! — приветливо отозвался старик. — Не стойте, заходите!
Я взошёл на крыльцо и сел на лавку.
— Признаться, рад найти в вас столько радушия, — начал я. — Помню, что в прошлый раз, когда я проходил мимо, от вас вышла леди Мюриел. Она и теперь вас посещает?
— Да, заходит и теперь, — неспешно ответил он. — Не забывает меня, нет. Не бывает того, чтобы я долго её не видел. Хорошо помню тот день, когда она пришла ко мне в первый раз. Мы ещё тогда встретились с ней на станции. Она сказала, что пришла возместить мне. Милая девочка! Только подумайте! Возместить!
— Что возместить? — спросил я. — Что она намеревалась сделать?
— Да ничего вовсе. Это когда мы в тот день вместе ждали на станции поезда. Я ещё сидел тогда на скамье. Смотритель велел мне освободить место для её сиятельства, вот как было.
— Я всё это помню, — сказал я. — Я тоже там был в тот день.
— Вы там тоже были? Так вот, это она, оказывается, пришла просить извинения. Только подумать! Пришла ко мне с извинениями! Ну надо же! И с той поры она часто ко мне захаживает. И вчера тоже — пришла, посидела, там где вы сейчас. Выглядела милее ангелочка, да такая добрая! Она говорит мне, у вас ведь нет теперь вашей Минни, говорит, развлекать вас некому. Минни — это у меня внучка такая была, судырь, жила вместе со мной. Она уж два месяца будет как умерла, а может и все три. Такая славная была девчушка, и добрая, и пригожая! Эх, настало моё одиночество!
Старик закрыл лицо ладонями, и мне пришлось молча дожидаться, когда он справится с горем.
— Так она, значит, и говорит, пусть, значит, я у вас буду вместо вашей Минни. Ваша Минни готовила для вас чай? — говорит. Готовила, отвечаю. И она заварила мне, значит, чай. Ваша Минни, говорит, разжигала вам трубку? Разжигала, говорю. И она, значит, разожгла мне трубку. Ваша Минни приносила вам чай на веранду? А я и говорю, ах ты моя милая, ты теперь ну точь в точь моя Минни! Тут она малость и поплачь. Да мы и вместе поплакали.
Вновь на минуту повисло молчание.
— А когда я курил трубку, она сидела, вон где вы сейчас, и всё рассказывала мне, да так забавно, так забавно! Ну словно это Минни вновь ко мне вышла. А когда она собралась, значит, уходить, я и говорю, пожмём, значит, друг другу руки. Нет, говорит она, как же мне жать вам руку?
— Мне очень жаль, что она так сказала, — проговорил я, удивлённо подумав, что это первый случай, когда в леди Мюриел проснулось классовое высокомерие.
— Да нет, это она не от гордости! — ответил старик, словно бы угадав мои мысли. — Она сказала, ваша Минни же никогда не подавала вам руки на прощанье! А я, говорит, теперь ваша Минни. И она обняла меня, старого, своими миленькими ручками и поцеловала в щёку — благослови её Бог! — Тут голос старика сорвался, и он не смог больше говорить.
— Благослови её Бог! — повторил я. — Доброй вам ночи! — Я пожал ему руку и пошёл своей дорогой. «Леди Мюриел, — сказал я себе, приближаясь к дому, — вот кто знает, как возмещать!»
Вновь одиноко устроившись у камина, я напряг память, желая воскресить чудесные виденья вчерашнего вечера и высмотреть средь пылающих угольев милое лицо старого Профессора. «Вон тот чёрный уголёк, едва тронутый жаром, вполне сошёл бы за него, — решил я. — После той катастрофы его лицо непременно должно быть покрыто чёрными плямами…» Профессор тут же произнёс:
— Результатом этой комбинации… как вы заметили… был Взрыв! Нужно мне повторить этот Эксперимент?
— Не нужно, не нужно! Не утруждайте себя! — послышалось со всех сторон. И тут вся толпа, отчаянно торопясь, устремилась в Пиршественный зал, где гости сразу же начали рассаживаться за накрытым столом.
Слуги времени даром не теряли, и очень скоро перед каждым из гостей стояла тарелка, полная всякой всячины.
— Я всегда придерживался принципа, — произнёс Профессор, — что это очень хорошее правило — перехватить того-сего, как только представится случай. Главное преимущество званых ужинов… — Но тут он внезапно умолк. — Ой, да ведь это же Второй Профессор! — воскликнул он. — А места для него не осталось!
Второй Профессор входил в эту минуту в зал, на ходу читая огромную книгу, которую держал у самых глаз. Последствия были печальны: не глядя себе под ноги, он поскользнулся, полетел вперёд и грузно рухнул носом вниз посреди стола.
— Ах, какая жалость! — воскликнул сердобольный Профессор и бросился помочь ему подняться.
— Я не я буду, если не споткнусь, — сказал Второй Профессор.
Профессор испуганно взглянул на него.
— Что угодно, только не это! — воскликнул он. — Разве выйдет что-нибудь путное, — добавил он специально для Бруно, — если кто-нибудь станет кем-то другим?
Но Бруно хмуро ответил ему:
— Мне ничего не положили на тарелку.
Профессор торопливо нацепил свои очки — хотел сперва лично убедиться, что с фактами полный порядок; затем он обратил своё круглое весёлое лицо к несчастному обладателю пустой тарелки.
— А чего бы тебе сейчас хотелось, малыш?
— Это… — (Бруно не был вполне уверен.) — Наверно, немного пудинга с изюмом… пока я о нём думаю.
— Ох, Бруно! — (Это Сильвия зашептала ему с другой стороны.) — Неприлично спрашивать блюдо, которое ещё не подано на стол.
Бруно прошептал в ответ:
— Но когда до него дойдут, я ведь могу забыть попросить кусочек! Ты сама говоришь, что я вечно всё забываю, — добавил он, видя что Сильвия собирается прошептать что-то ещё.
Такое заявление Сильвия не решилась оспаривать.
Тем временем между Императрицей и Сильвией втиснули ещё один стул для Второго Профессора. Сильвии он показался совсем неинтересным соседом: впоследствии она смогла припомнить только одно его обращение к ней за всё время Банкета, и оно было вот таким: «Как, однако, удобен бывает Словарь!» (Она рассказала потом Бруно, что очень его боялась, поэтому пискнула только «Да, сударь!» в ответ; на том их разговор и закончился. А Бруно высказал своё решительное мнение, что разговором это никак нельзя назвать. «Ты бы ему загадку задала, — подсказал он. — Я, например, загадал Профессору целых три загадки! Первая та, которую ты мне утром загадывала: сколько пенни в двух шиллингах. Вторая…» — «Ох, Бруно! — перебила Сильвия. — Это же совсем не загадка!» — «Совсем загадка!» — не согласился Бруно.)
В этот миг лакей положил Бруно на тарелку кое-что вкусненькое, и он выкинул из головы пудинг с изюмом.
— Второе преимущество званых ужинов, — весело продолжал объяснять Профессор всем, кому это было интересно, — состоит в том, что благодаря ему вы можете повидать ваших друзей. Если желаете увидеть человека, то предложите ему кушать. То же правило — и в случае с мышью.
— Этот Кот всегда такой добрый с Мышами, — сказал Бруно, а потом наклонился и погладил необычайно толстого представителя упомянутого вида, который только что приковылял к пирующим и теперь жеманно тёрся о ножку его стула. — Налей ему, Сильвия, молока в своё блюдце. Кису всегда мучает жажда!
— Почему это в моё блюдце? — спросила Сильвия. — Может быть, в твоё?
— В моё мы нальём ему добавки, — сказал Бруно.
Сильвию такой ответ не устроил, но она, вероятно, никогда не умела отказывать брату в просьбе, поэтому налила в своё блюдце молока и пододвинула его Бруно, который соскочил со стула и поставил блюдце на пол перед котом.
— Слишком много народу; в комнате душно, — сказал Профессор Сильвии. — Удивляюсь, почему они не положат в камин парочку добрых кусков льда? Взять, к примеру, зиму: в камин кладут куски угля, вы рассаживаетесь вокруг и наслаждаетесь теплом. Как приятно было бы положить сейчас туда куски льда, сесть вокруг и наслаждаться прохладой.
Сильвия слегка поёжилась от такой мысли, хотя ей тоже было жарко.
— Но снаружи очень холодно, — сказала она. — У меня сегодня ноги замёрзли.
— Это по вине сапожника! — весело отозвался Профессор. — Сколько раз объяснял ему, чтобы когда шьёт обувь, приделывал под подошву железный ящичек для лампы накаливания! Но он никогда про такое не думает. А ведь люди не страдали бы от холода, если бы сапожники думали о таких маленьких удобствах. Вот я, чтобы пальцы не мёрзли, всегда пользуюсь зимой подогретыми чернилами. До такого не всякий додумается! А ведь это так просто!
— Да, это очень просто, — подтвердила Сильвия из вежливости. — Ну что, твоему коту уже достаточно? — Это она спросила у Бруно, который вернул ей блюдце, выпитое только наполовину.
Но Бруно не слышал вопроса.
— Там кто-то скребётся в дверь — наверно хочет, чтобы его впустили, — сказал он, снова вскочил со стула, подбежал к дверям и осторожно выглянул.
— Так кто там хочет войти? — спросила Сильвия, когда он вернулся на место.
— Одна Мышка, — ответил Бруно. — Она заглянула сюда и увидела Кота. Тогда она сказала: «Приду в другой раз». Я ей говорю: «Не бойся, этот Кот всегда добрый с Мышами». А она отвечает: «Ах нет, у меня ещё остались срочные дела». И добавила: «Загляну к вам завтра». Попросила передать Коту привет.
— Этот Кот стал сейчас таким жирным, правда? — сказал Лорд-Канцлер, перегибаясь через Профессора, чтобы обратиться к его маленькому соседу. — Просто ужас!
— Он уже был жирным, когда вошёл, — ответил Бруно. — Если бы он сейчас похудел, вот это был бы ужас.
— Уж не оттого ли, — продолжал Лорд-Канцлер, — ты не даёшь ему остаток молока?
— Не-е, — ответил Бруно. — Причина поважнее. Когда я дал ему блюдце, он рассердился.
— Разве? — удивился Лорд-Канцлер. — С чего ты взял?
— У него в горле было такое ворчание.
— Ох, Бруно! — вмешалась Сильвия. — Этим он показал тебе, что он очень доволен!
Бруно с сомнением на неё поглядел.
— Так этого не показывают, — возразил он. — Если бы у меня в горле был такой звук, ты бы не сказала, что я доволен.
— Мальчишка единственный в своём роде! — пробубнил Лорд-Канцлер себе под нос, но Бруно услышал.
— Что значит «единственный в своём роде»? — шёпотом спросил он Сильвию.
— Наверно, это просто значит «один», — прошептала Сильвия в ответ. — Есть ещё понятие «множественный», означающее два или три.
— Тогда это очень хорошо, что я единственный, — глубокомысленно произнёс Бруно. — Это ужасно, когда тебя сразу два или три. А вдруг те другие мальчишки не захотят со мной играть?
— Очень может быть, — отозвался Второй Профессор, внезапно очнувшись от своих постоянных размышлений. — Если они уже все легли да заснули.
— Не смогут, пока я сам не лягу да не засну, — с хитринкой ответил Бруно.
— Ещё как смогут, — возразил Второй Профессор. — Когда это мальчишки засыпали в одну минуту? Так что они, брат… Но о ком это ты говоришь?
— Он всегда опаздывает с таким вопросом, — прошептал детям Профессор.
— О тех других, которые кроме меня, о ком же ещё! — с ликованием объявил Бруно. — Если бы я состоял из двух или трёх.
Второй Профессор только вздохнул и собирался уже вновь погрузиться в свои размышления, но внезапно просиял и обратился к Профессору:
— А ведь у нас осталось ещё одно незаконченное дельце, не так ли?
— Ужин закончить, я полагаю, — ответил Профессор со смущённым видом. — И жару перетерпеть. Надеюсь, вы получите удовольствие от ужина, особенно такого, и не расстроитесь из-за жары, особенно не такой.
Фраза, вроде бы, звучала нормально, и всё-таки я недопонял; Второй Профессор тоже удивлённо хлопал глазами.
— Как это — особенно не такой? — ворчливо спросил он.
— Не особенно жаркой, — ответил Профессор, ухватившись за первую же мысль, что полезла в руки.
— А! Понял теперь! — милостиво произнёс Второй Профессор. — Выражено не вполне удачно, но теперь я понял. Тринадцать с половиной минут назад, — продолжал он, взглянув сначала на Бруно, а потом на свои часы, — ты, мальчик, сказал: «Этот Кот всегда добрый с Мышами». Тогда этот зверь, должно быть, единственный в своём роде!
— Так и есть! — ответил Бруно, только сначала пристально оглядел Кота, чтобы не ошибиться, сколько его на самом деле.
— Но откуда ты знаешь, что он такой добрый с Мышами?
— Потому что он всегда с ними играет, — ответил Бруно, — чтобы им не было скучно.
— Как раз в этом я не уверен, — настаивал Второй Профессор. — Мне кажется, он играет с ними, чтобы их убить!
— Да нет, это просто несчастный случай! — с таким жаром ответил Бруно, что стало ясно: Кот сам развеял все его сомнения. — Когда я дал ему молока, он сказал: «Я научил Мышку новой игре, и она ей очень понравилась». И ещё он сказал: «Иногда происходит несчастный случай: Мышка убивается». И тогда Кот сказал, что это его сильно расстраивает, он сказал, что…
— Если это его так сильно расстраивает, — с негодованием вмешалась Сильвия, — то почему тогда он их съедает, как только они убиваются?
Но и эта загадка не осталась, очевидно, без ответа во время дискуссии по вопросам этики между Бруно и Котом.
— Он сказал… — (Бруно постоянно опускал, как несущественные, свои собственные вопросы Коту, и просто давал сразу Котиные ответы), — он сказал: «Дохлая Мышь никогда не возражает против того, чтобы её съели. Что пользы выбрасывать такую славную Мышку?» И ещё он сказал: «Небежалость…» что-то такое «губит нас, идёт за ней нужда; ты скажешь: “Мышку бы сейчас, что выбросил тогда!”» И он сказал, что…
— Дня не хватит, чтобы пересказать всё, что наговорил тебе этот Кот, — возмущённо перебила его Сильвия.
— Ты не слышала, как говорят Коты! — презрительно отозвался Бруно. — А они очень-очень быстро говорят.

.

____________________________________________________

Пересказ Александра Флори (2001, 2011):

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
БАНКЕТ

Как говорят, утро вечера мудренее. Утром я чувствовал себя намного лучше. Моя печаль о друге просветлела и смягчилась, как и все вокруг. Я не хотел беспокоить Леди Мюриэл и ее отца. Я только вышел на прогулку и вернулся домой, когда солнце подало знак лучом, что день на исходе.
Возвращаясь, я проходил мимо дома старика, чье лицо напоминало мне о Леди Мюриэл, и не выдержал: зашел посмотреть, жив ли он.
Старик сидел на веранде – так же, как тогда, в Фейфилде. Как будто это было вчера…
– Добрый вечер, – сказал я.
– Добрый вечер, – ответил он бодро. – Присаживайтесь.
Я сел на скамью:
– Рад вас видеть в добром здравии. В прошлый раз я так же вот случайно проходил мимо, когда Леди Мюриэл уезжала. Что, навещает она вас?
– Д-да… – ответил старик. – Она не забывает меня. Я не совсем еще забыл ее милое лицо. Помню, как она пришла после того, как мы встретились на станции. Она сказала, что пришла загладить вину. Милое дитя! Подумать только: загладить вину!
– Какую же? – удивился я. – Что она могла совершить такого?
– Мы ожидали поезда. Я сидел на скамейке. Но ко мне подошел смотритель и велел уступить место Леди Мюриэл.
– Да, я помню тот день – сказал я.
– Помните? Она попросила прощения у меня. Вы подумайте – такая юная леди – у такого старого гриба… Да, она частенько бывала тут со мной… И часто здесь сиживала – прямо ангел. Она ворковала: «Ах, ваша бедная Мини уже не с вами. Прошу прощения». Мини – это моя внучка, сэр. Она умерла два месяца назад, нет, уже три. Она была хорошая девочка, красивая девочка и добрая… Мне жизнь не в жизнь без нее!
Он закрыл лицо руками и зарыдал. Я сидел рядом, собираясь с мыслями…
– Она мне говорит: «Расскажите мне об этой вашей Минни. Например, она готовила чай?». «Да, – говорю. Она это делала». Тогда леди заварила мне чай. А потом спрашивает: «А трубку она разжигала?». «Да, – говорю, – разжигала». Ну, и она разожгла мне трубочку. А потом плакала вместе со мной.
Мы немного помолчали. Потом старик продолжал:
– И вот я курил трубку, она плакала – прямо сущий ангел. Я уж было подумал: может, это вернулась моя Минни? Присмотрелся – нет, не вернулась. Потом она собралась уходить. Я спросил: «Вы пожмете мне руку?». Она сказала: «Извините, нет». О, как это было деликатно с ее стороны!
Я остолбенел от такого проявления деликатности.
– Вы думаете, что она закочевряжилась, потому что я ей не ровня? – спросил старик, будто угадав мои мысли. – А вот и нет, совсем даже не закочевряжилась. Она сказала: «Я теперь вам буду вместо вашей Минни. Ведь она вам не пожимала руку? И я не буду». Сущий ангел!
И старик зарыдал от полноты чувств:
– Господь ее благослови.
Я пожал ему руку и удалился.
Устроившись перед своим одиноким домашним очагом, я попытался вызвать в памяти удивительные видения прошлой ночи, прежде всего лицо Профессора. «Ему подошло бы красное и черное, – подумал я. – После такого события он покраснеет от смущения, а лицо его будет покрыто черными пятнами». Это лицо – и красное, и черное – возникло незамедлительно.
– Как вы могли догадаться, опыт закончился взрывом из-за неверной комбинации компонентов. Но ничего, сейчас мы это повторим.
– О нет! Не затрудняйте себя! – завопил хор голосов. – Лучше пойдем на банкет. Тем более что всё готово.
И мы пошли.
За столом Профессор продолжил:
– Я всегда придерживался принципа, что к трапезе не нужно готовиться заблаговременно. Лучше вообще не знать, что тебе придется есть. И в этом большое преимущество званых обедов… Кстати, а где Старый Профессор? Почему не нашлось места для него?
Тут вошел Старый Профессор, читая огромную книгу, которую он почти прижимал к лицу (он прямо-таки въелся в нее глазами). По дороге он поскользнулся и плюхнулся на пол посреди залы.
– О, какая жалость! – воскликнул жалостливый Профессор и помог коллеге подняться.
– Этого не произошло бы, если бы я не вошел сюда, – заметил Старый Профессор. – Вывод: лучше было вообще не двигаться.
Просто Профессор был потрясен:
– Лучше ничего, чем такое.
И добавил, обращаясь к Бруно:
– По крайней мере, вы согласны, что лучше совсем ничего, чем оказаться не в своей тарелке?
Бруно серьезно ответил:
– В моей тарелке ничево не оказалось! Но я не думаю, что это лучше.
– Да? – удивился Профессор.
Он надел очки, дабы убедиться в справедливости сказанного. Потом приветливо улыбнулся Бруно и спросил:
– Неужели вы, молодой человек, хотели бы ее наполнить всем, чем угодно?
– Еще бы! – признался Бруно. – Конечно, чем угодно, – и всем! Первое дело – плум-пудинг.
– Бруно! – укоризненно прошептала Сильви. – Это неприлично: его же еще не принесли. Может, и вообще не принесут…
– Может, и не принесут, – согласился Бруно. – Если им не напомнить.
Сильви не стала с этим спорить. Тем временем нашелся стул для Старого Профессора. Ученого усадили между Императрицей и Сильви. Девочка нашла это соседство не самым интересным, зато она избавилась от необходимости сидеть рядом с первой леди. Но Сильви не могла вспомнить, чтобы он произнес хотя бы слово за все время банкета. Впрочем, она и сама опасалась, что он ее спросит о чем-то, требующем более пространного ответа, чем «Да, сэр». Тогда бы их диалог уж точно закончился, а так он и не начинался. Последнее замечание сделал Бруно и торжественно добавил, что он сам нашел бы, о чем разговаривать с Профессором, – например, загадал бы ему три загадки:
– Во-первых, я бы спросил: «Сколько пенни в двух шиллингах?». Во-вторых…
– Это не загадка! – прервала его Сильви.
– А вот и загадка! – возразил Бруно. – Для меня это полная загадка.
В это время официант подал ему какой-то деликатес, отчего Бруно моментально забыл о плум-пудинге.
А Профессор продолжал:
– Второе преимущество званых обедов заключается в том, что на них вы можете лучше узнать своих друзей. Хотите узнать человека – предложите ему что-нибудь съесть. На нем можно ставить опыты, как на мыши.
– Я знал одного Кота, который любил мышей, – задумчиво сказал Бруно и наклонился, чтобы погладить одного жирного котяру, обосновавшегося под столом. – Он их любил в хорошем смысле. А вы чево подумали?
(После этого замечания мы вообще не знали, что и думать.)
– Этот кот хотел не столько есть, сколько пить. Тоже в хорошем смысле. Сильви, дай-ка мне твое блюдце, мы туда нальем молока.
– Почему в мое? – возмутилась Сильви. – У тебя есть свое, туда и наливай.
– У тебя оно больше, – объявил Бруно. – Это же так понятно.
Сильви это не убедило. Но она не могла отказать брату и отдала блюдце, в которое он тут же налил молока, поставил под стол и лишь тогда успокоился.
– Вы не находите, что становится жарко? – спросил Профессор у Сильви. – Интересно, если наполнить камин кубиками льда – в комнате станет прохладно? Чтобы согреться зимой, в камин кладут уголь, так почему бы летом не проделать аналогичную процедуру со льдом – для прохлады?
Несмотря на жару, Сильви содрогнулась от такой идеи.
– На улице очень холодно, – сказала она. – У меня сегодня даже ноги мерзнут… почему-то.
– По вине сапожника, разумеется! – весело откликнулся Профессор. – Сколько раз я ему объяснял, что под самой подошвой нужно ставить железные подковки, чтобы сохранять тепло. Но ему хоть кол на голове теши. А ведь как просто: такая малость – а ноги не мерзнут.
– Зимой я всегда разогреваю чернила, – сказал Старый Профессор. – Почему люди не догадываются так делать? Это так просто.
– Да, очень просто, – сказала вежливо Сильви. – Коту хватило половины? – этот вопрос она обратила к Бруно, который возвратил ей наполовину пустое блюдце.
Но Бруно как будто не расслышал вопроса.
– Кто-то хочет войти и скребется в дверь, – сказал он. – Пойду посмотрю.
– Ну, и кто пришел? – спросила Сильви, когда он вернулся.
– Мышь, – ответил Бруно. – Только она увидела Кота и сказала, что зайдет как-нибудь в другой раз. А я сказал, что не нужно бояться: Кот очень любит Мышей – в хорошем смысле. Но она сказала, что у нее важное дело. Она завтра пришлет телеграмму. И просила передать привет Коту.
– Какой жирный Кот! – заметил Лорд-Канцлер, наклоняясь к Профессору, обращаясь к его маленькому соседу. – Просто поразительно!
– Нужно закончить ужин, – сказал смущенный Профессор. – Я надеюсь, вам понравился ужин – в том виде, в каком он есть. И что вы не возражаете против жары – в том виде, в каком ее нет.
Он сказал что-то настолько умное, что я ничего не понял. Впрочем, и Старый Профессор понял не больше.
– Простите, что значит: в том виде, в каком ее нет? – сварливо спросил он.
– Я имею в виду, что мы не возражали бы, если бы она не была такой сильной, – ответил Профессор.
– Но тогда это была бы не жара, – любезно заметил Старый Профессор. – Вы могли бы подобрать другое слово.
– Да, я выбрал не лучшую номинацию, – согласился он. – Хотя не всё ли равно? Что мы вкладываем в слово, то оно и означает.
Затем он спросил Бруно:
– Кстати, какой хороший смысл вы вкладываете в утверждение, что этот Кот любит Мышей? Наверное, это животное, единственное в своем роде.
– Так оно и есть, – согласился Бруно, пристально взглянув на Кота и убедившись, что животных не двое. – В мужском роде число единственное. Или наоборот?
– Наоборот. Но в каком смысле он любит Мышей?
– В том смысле, что он играет с ними, чтобы их развлечь.
– А может, он хочет развлечь себя, а не Мышей? – усомнился Старый Профессор. – Может, он играет с ними, прежде чем их съесть?
– Ужасно, если бы это было так, – сказал Бруно, с такой уверенностью, что стало ясно: для него этот вопрос решен. – Впрочем, никто не застрахован от несчастных случаев. Кот всё объяснил мне, пока пил молоко. Он сказал: «Я учу Мышей новым играм. Мыши их обожают». И добавил: «Иногда, конечно, происходят несчастные случаи – бедные Мыши сами виноваты». Он так сказал…
– Если бы ему было так жалко бедных Мышей, – сказала Сильви презрительно и довольно категорично, – он не кушал бы Мышей, после того как с ними произошли несчастные случаи.
Однако этот моральный вопрос не был исчерпан. Бруно, опуская, как лишнее, свое участие в диалоге (что на него было не очень похоже), изложил нам позицию Кота. Последний сказал: «Покойные Мыши никогда не возражали против того, чтобы их съели». Он еще добавил: «Нет никакого проку, если погибают добрые Мыши». И еще он сказал: «Я предпочел бы, чтобы они были плохими, и тогда бы я мог их съесть с пользой для общества». И еще…
– И когда это он успел сказать так много? – возмутилась Сильви.
– О, ты не знаете, как говорят Коты! – снисходительно возразил Бруно. – Коты говорят ужасно быстро. А вот похудеть за минуту он бы действительно не смог.
– И поэтому вы не дали ему допить молоко? – предположил Лорд-Канцлер.
– Нет, – сказал Бруно, – была причина поважнее. Я забрал блюдце, потому что он был недоволен.
– Вы полагаете? – удивился Лорд-Канцлер. – Что заставило вас подумать, что он недоволен?
– Потому что он фырчал во всю глотку.
– О, Бруно! – воскликнула Сильвия. – А может, он мурлыкал? Коты показывают таким образом, что они очень довольны.
Бруно посмотрел на нее с сомнением.
– Не думаю, – усомнился он. – Если бы я был чем-то доволен, я бы ни за что не стал издавать таких ужасных звуков.
– Ну, ты вообще уникум, – пробормотал про себя Лорд-Канцлер, но Бруно его услышал.
– А что это такое – уникум? – шепотом спросил он у Сильви.
– Это значит, что ты один, – так же шепотом ответила Сильви. – Что таких, как ты, не двое и не трое.
– И очень хорошо, – сказал Бруно с большим облегчением. Я бы очень расстроился, если бы растроился. Может, остальные двое мальчишек не стали бы играть со мной.
– Это почему же? – поинтересовался Старый Профессор, внезапно очнувшись от забытья. – Потому, что заснули бы?
– Как бы они заснули, если бы я не спал? – ехидно спросил Бруно.
– А почему бы нет? – спросил Старый Профессор. – Мальчики не засыпают все одновременно. И эти мальчики… – о которых вы говорите – чем они хуже?
– Вот именно, – подмигнул детям просто Профессор.
– Не хуже, но это же часть меня самого! – торжественно воскликнул Бруно. – Если предположить, что я был бы двумя-тремя мальчишками сразу.
Старый Профессор вздохнул и вновь погрузился в сон. Но внезапно он вновь очнулся и обратился к Профессору.
– Сейчас нам больше делать нечего, не так ли?

.

 

____________________________________________________

 

***

<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>