Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»
<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>
Рис. Harry Furniss (1889).
ОРИГИНАЛ на английском (1889):
CHAPTER 13.
A VISIT TO DOGLAND.
«There’s a house, away there to the left,» said Sylvie, after we had walked what seemed to me about fifty miles. «Let’s go and ask for a night’s lodging.»
«It looks a very comfable house,» Bruno said, as we turned into the road leading up to it. «I doos hope the Dogs will be kind to us, I is so tired and hungry!»
A Mastiff, dressed in a scarlet collar, and carrying a musket, was pacing up and down, like a sentinel, in front of the entrance. He started, on catching sight of the children, and came forwards to meet them, keeping his musket pointed straight at Bruno, who stood quite still, though he turned pale and kept tight hold of Sylvie’s hand, while the Sentinel walked solemnly round and round them, and looked at them from all points of view.
«Oobooh, hooh boohooyah!» He growled at last. «Woobah yahwah oobooh! Bow wahbah woobooyah? Bow wow?» he asked Bruno, severely.
Of course Bruno understood all this, easily enough. All Fairies understand Doggee—-that is, Dog-language. But, as you may find it a little difficult, just at first, I had better put it into English for you. «Humans, I verily believe! A couple of stray Humans! What Dog do you belong to? What do you want?»
«We don’t belong to a Dog!» Bruno began, in Doggee. («Peoples never belongs to Dogs!» he whispered to Sylvie.)
But Sylvie hastily checked him, for fear of hurting the Mastiff’s feelings. «Please, we want a little food, and a night’s lodging—if there’s room in the house,» she added timidly. Sylvie spoke Doggee very prettily: but I think it’s almost better, for you, to give the conversation in English.
«The house, indeed!» growled the Sentinel. «Have you never seen a Palace in your life?
Come along with me! His Majesty must settle what’s to be done with you.»
They followed him through the entrance-hall, down a long passage, and into a magnificent Saloon, around which were grouped dogs of all sorts and sizes. Two splendid Blood-hounds were solemnly sitting up, one on each side of the crown-bearer. Two or three Bull-dogs—-whom I guessed to be the Body-Guard of the King—were waiting in grim silence: in fact the only voices at all plainly audible were those of two little dogs, who had mounted a settee, and were holding a lively discussion that looked very like a quarrel.
«Lords and Ladies in Waiting, and various Court Officials,» our guide gruffly remarked, as he led us in. Of me the Courtiers took no notice whatever: but Sylvie and Bruno were the subject of many inquisitive looks, and many whispered remarks, of which I only distinctly caught one—made by a sly-looking Dachshund to his friend «Bah wooh wahyah hoobah Oobooh, hah bah?» («She’s not such a bad-looking Human, is she?»)
Leaving the new arrivals in the centre of the Saloon, the Sentinel advanced to a door, at the further end of it, which bore an inscription, painted on it in Doggee, «Royal Kennel—scratch and Yell.»
Before doing this, the Sentinel turned to the children, and said «Give me your names.»
«We’d rather not!» Bruno exclaimed, pulling’ Sylvie away from the door.
«We want them ourselves. Come back, Sylvie! Come quick!»
«Nonsense!’, said Sylvie very decidedly: and gave their names in Doggee.
Then the Sentinel scratched violently at the door, and gave a yell that made Bruno shiver from head to foot.
«Hooyah wah!» said a deep voice inside. (That’s Doggee for «Come in!»)
«It’s the King himself!» the Mastiff whispered in an awestruck tone. «Take off your wigs, and lay them humbly at his paws.» (What we should call «at his feet.»)
Sylvie was just going to explain, very politely, that really they couldn’t perform that ceremony, because their wigs wouldn’t come off, when the door of the Royal Kennel opened, and an enormous Newfoundland Dog put his head out. «Bow wow?» was his first question.
«When His Majesty speaks to you,» the Sentinel hastily whispered to Bruno, «you should prick up your ears!»
Bruno looked doubtfully at Sylvie. «I’d rather not, please,» he said.
«It would hurt.»
«It doesn’t hurt a bit!» the Sentinel said with some indignation. «Look! It’s like this!» And he pricked up his ears like two railway signals.
Sylvie gently explained matters. «I’m afraid we ca’n’t manage it,» she said in a low voice. «I’m very sorry: but our ears haven’t got the right—» she wanted to say «machinery» in Doggee: but she had forgotten the word, and could only think of «steam-engine.»
The Sentinel repeated Sylvie’s explanation to the King.
«Can’t prick up their ears without a steam-engine!» His Majesty exclaimed.
«They must be curious creatures! I must have a look at them!»
And he came out of his Kennel, and walked solemnly up to the children.
What was the amazement—nor to say the horror of the whole assembly, when Sylvie actually patted His Majesty on the head, while Bruno seized his long ears and pretended to tie them together under his chin!
The Sentinel groaned aloud: a beautiful Greyhound who appeared to be one of the Ladies in Waiting—fainted away: and all the other Courtiers hastily drew back, and left plenty of room for the huge Newfoundland to spring upon the audacious strangers, and tear them limb from limb.
Only—he didn’t. On the contrary his Majesty actually smiled so far as a Dog can smile—and (the other Dogs couldn’t believe their eyes, but it was true, all the same) his Majesty wagged his tail!
«Yah! Hooh hahwooh!» (that is «Well! I never!») was the universal cry.
His Majesty looked round him severely, and gave a slight growl, which produced instant silence. «Conduct my friends to the banqueting-hall!» he said, laying such an emphasis on «my friends» that several of the dogs rolled over helplessly on their backs and began to lick Bruno’s feet.
A procession was formed, but I only ventured to follow as far as the door of the banqueting-hall, so furious was the uproar of barking dogs within. So I sat down by the King, who seemed to have gone to sleep, and waited till the children returned to say good-night, when His Majesty got up and shook himself.
«Time for bed!» he said with a sleepy yawn. «The attendants will show you your room,» he added, aside, to Sylvie and Bruno. «Bring lights!» And, with a dignified air, he held out his paw for them to kiss.
But the children were evidently not well practised in Court-manners. Sylvie simply stroked the great paw: Bruno hugged it: the Master of the Ceremonies looked shocked.
All this time Dog-waiters, in splendid livery, were running up with lighted candles: but, as fast as they put them upon the table, other waiters ran away with them, so that there never seemed to be one for me, though the Master kept nudging me with his elbow, and repeating» I ca’n’t let you sleep here! You’re not in bed, you know!»
I made a great effort, and just succeeded in getting out the words
«I know I’m not. I’m in an arm-chair.»
«Well, forty winks will do you no harm,» the Master said, and left me. I could scarcely hear his words: and no wonder: he was leaning over the side of a ship, that was miles away from the pier on which I stood. The ship passed over the horizon and I sank back into the arm-chair.
The next thing I remember is that it was morning: breakfast was just over: Sylvie was lifting Bruno down from a high chair, and saying to a Spaniel, who was regarding them with a most benevolent smile, «Yes, thank you we’ve had a very nice breakfast. Haven’t we, Bruno?»
There was too many bones in the—Bruno began, but Sylvie frowned at him, and laid her finger on her lips, for, at this moment, the travelers were waited on by a very dignified officer, the Head-Growler, whose duty it was, first to conduct them to the King to bid him farewell and then to escort them to the boundary of Dogland. The great Newfoundland received them most affably but instead of saying «good-bye he startled the Head-growler into giving three savage growls, by announcing that he would escort them himself.
It is a most unusual proceeding, your Majesty! the Head-Growler exclaimed, almost choking with vexation at being set aside, for he had put on his best Court-suit, made entirely of cat-skins, for the occasion.
«I shall escort them myself,» his Majesty repeated, gently but firmly, laying aside the Royal robes, and changing his crown for a small coronet, «and you may stay at home.»
«I are glad!» Bruno whispered to Sylvie, when they had got well out of hearing. «He were so welly cross!» And he not only patted their Royal escort, but even hugged him round the neck in the exuberance of his delight.
His Majesty calmly wagged the Royal tail. «It’s quite a relief,» he said, «getting away from that Palace now and then! Royal Dogs have a dull life of it, I can tell you! Would you mind» (this to Sylvie, in a low voice, and looking a little shy and embarrassed) «would you mind the trouble of just throwing that stick for me to fetch?»
Sylvie was too much astonished to do anything for a moment: it sounded such a monstrous impossibility that a King should wish to run after a stick. But Bruno was equal to the occasion, and with a glad shout of «Hi then! Fetch it, good Doggie!» he hurled it over a clump of bushes. The next moment the Monarch of Dogland had bounded over the bushes, and picked up the stick, and came galloping back to the children with it in his mouth. Bruno took it from him with great decision. «Beg for it!» he insisted; and His Majesty begged. «Paw!» commanded Sylvie; and His Majesty gave his paw. In short, the solemn ceremony of escorting the travelers to the boundaries of Dogland became one long uproarious game of play!
«But business is business!» the Dog-King said at last. «And I must go back to mine. I couldn’t come any further,» he added, consulting a dog-watch, which hung on a chain round his neck, «not even if there were a Cat insight!»
They took an affectionate farewell of His Majesty, and trudged on.
«That were a dear dog!» Bruno exclaimed. «Has we to go far, Sylvie? I’s tired!»
«Not much further, darling!» Sylvie gently replied. «Do you see that shining, just beyond those trees? I’m almost sure it’s the gate of Fairyland! I know it’s all golden—Father told me so and so bright, so bright!» she went on dreamily.
«It dazzles!» said Bruno, shading his eyes with one little hand, while the other clung tightly to Sylvie’s hand, as if he were half-alarmed at her strange manner.
For the child moved on as if walking in her sleep, her large eyes gazing into the far distance, and her breath coming and going in quick pantings of eager delight. I knew, by some mysterious mental light, that a great change was taking place in my sweet little friend (for such I loved to think her) and that she was passing from the condition of a mere Outland Sprite into the true Fairy-nature.
Upon Bruno the change came later: but it was completed in both before they reached the golden gate, through which I knew it would be impossible for me to follow. I could but stand outside, and take a last look at the two sweet children, ere they disappeared within, and the golden gate closed with a bang.
And with such a bang! «It never will shut like any other cupboard-door,» Arthur explained. «There’s something wrong with the hinge. However, here’s the cake and wine. And you’ve had your forty winks. So you really must get off to bed, old man! You’re fit for nothing else. Witness my hand, Arthur Forester, M.D.»
By this time I was wide-awake again. «Not quite yet!» I pleaded.
«Really I’m not sleepy now. And it isn’t midnight yet.»
«Well, I did want to say another word to you,» Arthur replied in a relenting tone, as he supplied me with the supper he had prescribed. «Only I thought you were too sleepy for it to-night.»
We took our midnight meal almost in silence; for an unusual nervousness seemed to have seized on my old friend.
«What kind of a night is it?» he asked, rising and undrawing the window-curtains, apparently to change the subject for a minute. I followed him to the window, and we stood together, looking out, in silence.
«When I first spoke to you about—» Arthur began, after a long and embarrassing silence, «that is, when we first talked about her—for I think it was you that introduced the subject—my own position in life forbade me to do more than worship her from a distance: and I was turning over plans for leaving this place finally, and settling somewhere out of all chance of meeting her again. That seemed to be my only chance of usefulness in life.
Would that have been wise?» I said. «To leave yourself no hope at all?»
«There was no hope to leave,» Arthur firmly replied, though his eyes glittered with tears as he gazed upwards into the midnight sky, from which one solitary star, the glorious ‘Vega,’ blazed out in fitful splendour through the driving clouds. «She was like that star to me— bright, beautiful, and pure, but out of reach, out of reach!»
He drew the curtains again, and we returned to our places by the fireside.
«What I wanted to tell you was this,» he resumed. «I heard this evening from my solicitor. I can’t go into the details of the business, but the upshot is that my worldly wealth is much more than I thought, and I am (or shall soon be) in a position to offer marriage, without imprudence, to any lady, even if she brought nothing. I doubt if there would be anything on her side: the Earl is poor, I believe. But I should have enough for both, even if health failed.»
«I wish you all happiness in your married life!» I cried.
«Shall you speak to the Earl to-morrow?»
«Not yet awhile,» said Arthur. «He is very friendly, but I dare not think he means more than that, as yet. And as for—as for Lady Muriel, try as I may, I cannot read her feelings towards me. If there is love, she is hiding it! No, I must wait, I must wait!»
I did not like to press any further advice on my friend, whose judgment, I felt, was so much more sober and thoughtful than my own; and we parted without more words on the subject that had now absorbed his thoughts, nay, his very life.
The next morning a letter from my solicitor arrived, summoning me to town on important business.
.
____________________________________________________
Глава тринадцатая
ВИЗИТ В СОБАКЛЕНД
— Вон там, налево — какой-то дом, — заметила Сильвия, когда мы прошли, как нам показалось, не меньше пятидесяти миль. — Давайте попросимся: а вдруг нас пустят переночевать…
— Домик, похоже, очень уютный, — заметил Бруно, когда мы, свернув с дороги, направились прямо к дому. — Надеюсь, собаки нас не съедят! Я у-у-ужасно устал и хочу есть!
Перед входом прохаживался огромный Мастиф с красным ошейником, словно часовой, держа на плече мушкет. Увидев детей, он вздрогнул и, двинувшись навстречу им, направил мушкет прямо на Бруно, который остановился и заметно побледнел, не выпуская из ладошки руку Сильвии… Страж тем временем ходил кругами вокруг детей, не спуская с них глаз.
— Р-р-ргав, р-р-р, гав-гав! — наконец пролаял он. — Га-а-ав-р-р-р-тяв! Р-р-р-тяв-тяв-тя-я-я-яв? Гав-р-р-р? — строгим тоном спросил он Бруно.
Бруно, разумеется, сразу и без особого труда все понял. Дело в том, что все подданные Сказколандии понимают собакинг — то есть собачий язык. Но поскольку вы, особенно поначалу, испытываете трудности с этим благородным наречием, я, пожалуй, переведу эту фразу на более привычный язык:
— Ба, люди, не могу поверить! Двое каких-то странных человечков! Кто ваш хозяин-Пес? Что вам здесь нужно?
— Нет у нас никакого Пса-хозяина! — начал было Бруно на собачьем языке: он быстро насобачился в нем. — У людей ведь не бывает хозяина-Пса? — прошептал он Сильвии.
Однако Сильвия тотчас одернула его из страха чем-нибудь рассердить Мастифа.
— Прошу вас, дайте нам немного еды и пустите переночевать. Если, конечно, в доме найдется место для нас, — робко добавила она. Сильвия говорила по-собачьи совершенно свободно; но мне кажется, вам будет куда удобнее, если я приведу их разговор по-английски.
— В доме, говоришь? — прорычал Страж. — Ты что же, Дворцов никогда не видывала, а? А ну-ка, пошли за мной! Его Величество распорядится, что с вами делать.
Дети послушно вошли следом за Мастифом в переднюю, миновали длинный коридор и оказались в величественном зале, в котором группами и поодиночке сидели собаки всевозможных размеров и пород. По обеим сторонам коронованной морды — то бишь особы — с достоинством восседали две роскошные Ищейки. Два или три Бульдога, в которых я сразу же узнал телохранителей Короля, несли свою службу в строгом безмолвии; вообще единственными голосами, раздававшимися в этом огромном зале, были голоса двух крошечных собачек, которые забрались на кушетку и теперь вели оживленную беседу, весьма смахивавшую на дворовый перебрех.
— Это Леди и Лорды, а также различные придворные чины, — прорычал наш провожатый, вводя нас в зал.
На меня придворные не обратили никакого внимания, зато Сильвия и Бруно буквально съежились под любопытными взглядами. Многие морды (то бишь Лорды) шепотом обменивались замечаниями, из которых мне удалось отчетливо разобрать только одно, отпущенное смазливой Таксой в ушко своего приятеля: «Р-р-ртяв-тяв гав-р-р-р ур-р-р-тяв Гааав-р-р-р, гав-гав?» («Какая миленькая малышка, не правда ли?») Оставив новоприбывших, то бишь нас, в центре зала, Страж направился к двери, видневшейся в дальнем углу зала, на которой красовалась надпись на собачьем: «Монаршая Конура: Царапайся и вой».
Прежде чем так и поступить, Страж обернулся к детям:
— Позвольте ваши имена.
— Не хочу! — заупрямился Бруно, потянув Сильвию прочь от двери. — Они нам самим пригодятся. Пошли отсюда, Сильвия! Скорее!
— Ерунда! — решительно заявила та и сказала Часовому по-собачьи, как их зовут.
Страж принялся царапаться в дверь, испустив при этом такой вой, что бедный Бруно похолодел с головы до пят.
«Р-р-ртяв ур-р!» — послышался густой бас из-за дверей. (Что значит по-собачьи «войдите!».)
— Это сам Король! — с трепетом в голосе прошептал Мастиф. — Снимите свои парики и сложите их к его лапам. (Мы сказали бы: «К его ногам».)
Сильвия принялась было как можно вежливее объяснять, что не может исполнить эту церемонию просто потому, что у них с Бруно нет париков, но в этот момент дверь Монаршей Конуры распахнулась и из нее показалась голова огромного Ньюфаундленда.
— Ур-р гав-вав? — таков был его первый вопрос.
— Когда Его Величество обращается к вам, — грозно прошептал Страж, — вы должны тотчас навострить уши!
Бруно в раздумье поглядел на Сильвию.
— Пожалуй, лучше не надо, — проговорил он. — А то еще обрежешься.
— Да это вовсе не опасно! — раздраженно пробурчал Страж. — Глядите! Это делается так! — С этими словами он приподнял свои уши, словно два железнодорожных семафора.
Сильвия опять принялась вежливо объясняться с ним:
— Боюсь, мы так не сможем, — понизив голос, проговорила она. — Мы просим извинения, но наши уши не имеют для этого… — Она замешкалась, чтобы перевести на собачий слово «механизм», но так и не вспомнила его. На языке у нее вертелось «паровая машина»; она так и сказала.
Страж передал Королю неумелые объяснения Сильвии.
— Надо же, не могут приподнять уши без паровой машины! — воскликнул Его Величество. — Представляю себе! Забавные существа! Я хочу поглядеть на них! — С этими словами он вышел из Конуры и направился прямо к детям.
Каково же было изумление — если не сказать ужас — всего благородного собрания, когда Сильвия вдруг потрепала Его Величество по голове, а Бруно схватил его за длинные уши и попытался было завязать их под монаршим подбородком.
Илл. Harry Furniss (1889).
Страж громко рявкнул: красивая Борзая, оказавшаяся одной из придворных дам, тотчас отвернулась; следом за ней поспешно отвернулись и остальные придворные, предоставив громадному Ньюфаундленду броситься на осмелевших нахалов и разорвать их в клочки.
Однако этого не случилось. Его Величество неожиданно улыбнулся — настолько, насколько это возможно для собак, — а затем (другие псы и собачины не верили своим глазам, но это было чистой правдой!) даже завилял хвостом!
— Гав! Тяв р-р-р-рур-р-р! (То есть «Надо же! Никогда бы не подумал!») — послышался всеобщий возглас.
Его Величество окинул присутствующих свирепым взглядом и даже слегка зарычал, после чего в зале воцарилась мертвая тишина.
— Проводите моих друзей в банкетный зал! — приказал он, сделав на словах «моих друзей!» настолько выразительное ударение, что некоторые из придворных псов бросились на брюхо и безуспешно попытались лизнуть пятки Бруно.
Мигом образовалась целая процессия, но мне едва удалось дойти до дверей банкетного зала: такой оглушительный лай подняла вся свора, то бишь двор. Я уселся у самых лап Короля, который, казалось, уже дремал, в ожидании, когда дети вернутся, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Вдруг Король проснулся и тряхнул головой.
— Ну, пора спать! — широко зевая, проговорил он. — Слуги проводят вас в вашу комнату, — добавил он, обращаясь к Сильвии и Бруно. — Принесите свечи! — И он, пребывая в самом милостивом расположении, протянул им свою огромную лапу для поцелуя.
Но дети, как видно, не были знакомы с придворными манерами. Сильвия просто пожала королевскую лапу, а Бруно попросту обнял ее. Придворный Церемониймейстер едва не упал в обморок.
Тем временем Камердинеры в роскошных ливреях внесли зажженные свечи. Не успели одни слуги поставить их на стол, как другие мигом подхватили и унесли, так что все они слились для меня в одну, хотя Церемониймейстер то и дело толкал меня локтем в бок, повторяя:
— Я не позволю спать здесь! Это тебе не кровать, любезный!
Я с большим трудом, едва подбирая слова, отвечал ему:
— Сам знаю, что не кровать. Это кресло.
— Что ж, тебе не повредит досмотреть десятый сон, — пробурчал Церемониймейстер и ушел. Я едва разобрал его слова, и неудивительно: он стоял, перегнувшись через поручни корабля, в нескольких милях от причала, на котором оставался я. Вскоре корабль исчез за горизонтом, а я опустился в кресло.
Следующее, что я помню, — утро: завтрак уже был подан; Сильвия пыталась снять Бруно, сидевшего на очень высоком стуле; она обратилась к Спаниелю, так и сиявшему перед ней донельзя любезной улыбкой:
— Да, да, благодарю вас, завтрак был превосходный. Верно, Бруно?
— На мой вкус, там было с лишком много костей… — начал было Бруно, но Сильвия в упор поглядела на него, прижав пальчик к губам. В эту минуту к путникам вошел весьма высокопоставленный чиновник, Главный Завыватель королевства, в обязанности которого входило прежде всего проводить их к Королю, чтобы они попрощались с Его Величеством, а затем сопровождать их до самой границы Собакленда. Величавый Ньюфаундленд принял их весьма благосклонно, но вместо того, чтобы поскорей отпустить бедных детей, приказал Главному Завывателю испустить три долгих вопля, чтобы предупредить всех, что Король намерен лично проводить своих гостей.
— Это совершенно беспрецедентный случай, Ваше Величество! — воскликнул Главный Завыватель, едва сдерживая досаду от того, что он на этот раз останется не у дел. Дело в том, что он нарочно надел свой лучший придворный фрак, сшитый из кошачьих шкур.
— Я сам хочу проводить их, — повторил Его Величество мягко, но решительно. Затем он снял пышную королевскую мантию, а вместо роскошной короны надел совсем небольшую. — А ты можешь отправляться домой.
— Я очень рад! — прошептал Бруно на ухо Сильвии, когда их никто не мог слышать. — Он такие хорошие! — И мальчик не только погладил венценосного главу своего эскорта по голове, но и обнял за шею в знак особого расположения.
Его Величество дружелюбно помахал хвостом.
— Какое удовольствие выйти из Дворца на свежий воздух, уверяю вас! — проговорил он. — Венценосным Псам живется ужасно скучно, уж я-то знаю! Не будете ли вы так любезны, — обратился он к Сильвии, понизив голос; вид у него был смущенный и немного застенчивый, — если вас это не затруднит — бросить мне вон ту палку?
Сильвия была настолько удивлена, что в первый момент лишилась дара речи. В самом деле, это совершеннейшая чепуха: Король — и вдруг хочет побегать за палкой! Но Бруно оказался куда сообразительней и с веселым криком: «На, лови! Хватай ее, песик!» — перекинул палку через какие-то кусты у забора. В следующий миг великолепный Монарх Собакленда перемахнул через кусты, подхватил палку и опрометью бросился к детям с палкой в зубах. Бруно взял ее у него из пасти.
— А ну, проси! — настаивал он, и Его Величество встал на задние лапы.
— Лапу! — приказала Сильвия, и Его Величество послушно подал лапу. Короче говоря, уединенная церемония проводов наших путников до границ Собакленда превратилась в сплошную беззаботную игру!
— Увы, меня ждут дела! — произнес наконец венценосный Пес. — Мне пора возвращаться. Провожать вас дальше я не могу, — добавил он, взглянув на часы, свисавшие на цепочке с его ошейника, — даже если бы здесь где-нибудь поблизости бегала кошка!
Дети почтительно попрощались с Его Величеством и двинулись в путь.
— Ах, какой это милый песик! — воскликнул Бруно. — Нам далеко еще, Сильвия, а? Я ужасно устал!
— Не очень, милый мой! — мягко отвечала Сильвия. — Видишь сияние — вон там, за деревьями? Я просто уверена, что это и есть ворота Сказколандии! Они все из золота — так мне рассказывал папа — и сверкают ослепительным блеском! — мечтательным тоном продолжала она.
— Они так и сияют! — заметил Бруно, прикрыв глаза ладошкой; другой рукой он крепко держал за руку сестру, так что можно было подумать, будто он удивлен ее странным поведением.
Бедная девочка шла как во сне; ее большие выразительные глаза были устремлены вдаль, а дыхание то и дело прерывалось от радостного предвкушения чего-то светлого. Благодаря особому внутреннему свету я понял, что в моей маленькой подруге (мне очень нравилось видеть в ней именно подругу) совершается огромная перемена и что в маленькой Фее Чужестрании просыпается натура обитательницы Сказколандии.
Бруно пережил эту перемену немного позже, но она успела завершиться в обоих детях еще до того, как они приблизились к золотым воротам, пройти через которые я не смог бы ни за что на свете. И мне оставалось только стоять у обочины и глядеть вслед двум милым малышам, которые исчезли в золотых воротах, и те с грохотом захлопнулись за их спинами.
…Боже, какой грохот! Никогда не слышал, чтобы дверца буфета так хлопала, — заметил Артур. — Наверное, что-то неладное с петлями. Впрочем, вот тебе пирог и вино. Не забудь, за тобой еще десятый сон. Тебе решительно пора отправляться в постель, старина! Ни на что другое ты сейчас просто не годишься. Готов поручиться: Артур Форестер, доктор медицины.
Тем временем я опять почти проснулся.
— О нет, только не сейчас! — взмолился я. — Я ведь уже не сплю, как видишь. К тому же до полуночи еще далеко.
— Ну, в таком случае я тебе кое-что расскажу, — примирительным тоном отвечал Артур, довольный тем, что подал мне на ужин именно то, что сам же и прописал. — Да, еще не полночь.
Мы поужинали, точнее — пополуночничали, не обмолвившись ни единым словом. Видно было, что мой старинный друг сильно нервничает.
— Посмотрим, какая нынче ночь! — проговорил он, отдергивая шторы на окне, вероятно, просто для того, чтобы сменить тему. Я тоже подошел к окну и стал возле него, не нарушая странной тишины.
— Когда я в первый раз заговорил с тобой о…. — начал Артур после долгой, томительной паузы, — ну, когда мы впервые поговорили о ней — кстати, тему разговора предложил ты сам, — мое положение в обществе не оставляло мне ничего иного, кроме возможности почтительно любоваться ею издали. Я подумывал было о том, чтобы уехать куда-нибудь в другое место, чтобы лишить себя малейшей возможности видеться с ней. Это казалось мне единственным шансом сделать хоть что-то полезное.
— И ты считаешь это разумным? — удивленно спросил я. — Навсегда лишить себя всякой надежды?
— Да ведь лишаться-то было нечего, — грустно отвечал Артур. В глазах у него блеснули слезы; он поглядел на полуночное небо, на котором сияла одна-единственная звезда — знаменитая Вега; ее величавые лучи гордо пробивались сквозь проплывающие по небу облака. — Она для меня — словно звезда: яркая, сверкающая, чистая, но — бесконечно далекая!
Он опять задернул шторы, и мы вернулись на прежнее место перед камином.
— А сказать я собирался тебе вот что, — напомнил он. — Я буквально сегодня вечером узнал об этом от моего адвоката. Не стану вдаваться в детали этого дела, но его исход далеко превзошел все мои ожидания, так что я теперь настолько богат (ну, или вот-вот стану), что со спокойной совестью могу предложить руку и сердце любой леди, даже если она — бесприданница. Я весьма сомневаюсь, что за ней что-нибудь дадут: насколько мне известно, Граф беден. Но у меня теперь с лихвой хватит нам обоим, даже если здоровье начнет подводить.
— Ну, что ж, желаю безмятежного семейного счастья! — воскликнул я. — И что же, ты переговоришь об этом с Графом уже завтра?
— Ну, пока что нет, — отвечал Артур. — Он относится ко мне по-дружески, но я и думать не смею о чем-либо большем. А что касается леди Мюриэл, то, сколько я ни пытался, я пока что не смог разобраться в ее чувствах ко мне. Если это и любовь, то она очень умело ее скрывает! Нет, ничего не поделаешь, придется подождать!
Я не захотел давить на своего друга и давать ему какие-нибудь советы; я понял, что его суждения куда более продуманны и взвешены, чем мои собственные, и мы без лишних слов расстались. Каждый был поглощен своими мыслями и житейскими заботами.
А на следующее утро пришло письмо от моего адвоката, сообщавшего, что мне необходимо ехать в столицу, что уладить одно важное дело.
.
____________________________________________________
Перевод Андрея Москотельникова (2009):
ГЛАВА XIII
Доглэнд — Страна Псов [1]
— Я вижу какую-то избушку — вон там, немного левее, — сказала Сильвия, когда мы отмахали, по моим подсчётам, миль пятьдесят. — Давайте пойдём туда и попросимся на ночлег.
— Это, наверно, гостеприимная избушка, — сказал Бруно, когда мы свернули на тропку, ведущую прямиком в ту сторону. — Может быть, собаки станут нашими друзьями, потому что я устал и хочу есть?
Перед самой дверью, словно часовой, расхаживал взад-вперёд Мастифф в алом ошейнике и с мушкетом на плече. Завидя детей, он бросился им навстречу, на ходу вскидывая свой мушкет и направляя его прямо на Бруно, который от неожиданности побледнел лицом и застыл на месте, крепко сжав Сильвину руку. А страж, подойдя почти вплотную, принялся обходить детей вокруг, словно желал рассмотреть их со всех точек зрения.
— Р-рав ав-ав! — наконец рыкнул он. — У-у-бых, йа-вав у-у-вух! Боу бах-вах ву-у-бух? Боу-воу? — строго спросил он Бруно.
Бруно, конечно же, прекрасно понял всё, что сказал ему пёс. Ведь эльфы и феи способны понимать собак — то есть, собачий язык. Но вам-то он наверняка даётся с трудом, особенно поначалу, так что лучше я перескажу нормальными словами.
— Люди, это верно и несомненно! Пара бродячих людишек! Вы какому Псу принадлежите? Что вам здесь нужно?
— Мы не принадлежим никакому Псу, — начал было Бруно, тоже на языке собак. — Разве люди принадлежат собакам? — шёпотом спросил он Сильвии.
Но Сильвия поспешила прервать его из боязни оскорбить чувства Мастиффа.
— Любезный Мастифф, мы бы хотели немного поесть и устроиться на ночлег. Если, конечно, в этой избушке найдётся для нас свободное местечко, — робко добавила она. Сильвия вполне прилично говорила по-собачьи, но я всё же считаю, что лучше мне и дальше передавать их разговоры на человеческом языке — специально для вас.
— Ах, в избушке! — прорычал страж. — Вы что, ни разу в жизни не видели Дворца? Ступайте за мной! Его Величество сами решат, что с вами делать.
И дети последовали за Псом — сначала через вестибюль, затем длинным коридором, и наконец пришли в сияющую парадную залу, в которой тут и там стояли, разбившись на группки, собаки всех возможных размеров и пород. Две чистокровные Ищейки величественно восседали по обе стороны подушечки с возложенной на неё короной. Два или три Бульдога — я предположил в них королевских телохранителей — в мрачном молчании ожидали приказаний поодаль, да и вообще в зале раздавались всего лишь два голоса, и принадлежали они двум маленьким собачонкам, которые взобрались на канапе и живо что-то обсуждали, а скорее всего просто бранились.
— Все они лорды и леди, а также прочие придворные, — сурово поведал наш проводник, когда мы переступили порог этой залы.
Меня-то придворные не заметили вовсе, зато Сильвия и Бруно оказались мишенью множества вопросительных взглядов. По залу прошелестел шёпот, из которого я уловил только одно замечание — сделанное какой-то Таксой с лукавой мордочкой своему соседу: «Бау вау вай-а-а ху-бах у-у-бух, хах бах?» («А эта человечья самочка просто милашка, правда?»)
Выведя новоприбывших на самый центр залы, страж прошёл к двери, что виднелась в её дальнем конце и над которой висела надпись, исполненная опять-таки по-собачьи: «Королевская конура. Поскрести и провыть».
Но перед тем как поскрести и провыть, страж повернулся к детям и сказал:
— Давайте свои имена.
— А мы не можем вам их дать, — воскликнул Бруно и потянул Сильвию назад, прочь из залы. — Они нам самим нужны. Давай уйдём отсюда, Сильвия! Скорее!
— Чепуха! — решительно отстранила его Сильвия и сообщила стражу, как их зовут.[2] Тогда страж основательно поскрёб дверь с надписью и издал такой вопль, что Бруно с головы до пят покрылся мурашками.
— Ву-у-ау вау! — отозвался из-за двери низкий голос. (По-собачьи это значило: «Выхожу!»)
— Сам король! — произнёс Мастифф благоговейным шёпотом. — Смиренно сложите ваши жизни к его лапам. — (По-нашему, значит, «к его ногам».)
Сильвия собралась было очень вежливо объяснить, что они не могут проделать такую церемонию, потому что их жизни нельзя складывать на пол вроде охапок сена, но тут дверь Королевской конуры отворилась, и оттуда высунул голову огромный Ньюфаундленд.
— Боу воу? — был его первый вопрос.
— Когда к тебе обращается Его Величество, — торопливо зашептал страж Бруно, — следует поставить уши торчком.
Бруно вопросительно взглянул на Сильвию.
— Я лучше не буду, — сказал он. — Это, наверно, больно.
— Ничуть не больно, — возмущенно отозвался страж. — Вот смотри! Это делается так! — И он поднял свои уши, словно два железнодорожных шлагбаума.
Сильвия принялась разъяснять, в чём тут загвоздка.
— Боюсь, мы так не сможем, — сказала она, понизив голос. — Мне очень жаль, но наши уши не имеют соответствующего… — она хотела сказать «механизма», но забыла, как это слово звучит на собачьем языке; в её голове крутилось лишь словосочетание «паровая машина».
Страж передал объяснение Сильвии королю.
— Не могут поставить уши торчком без паровой машины! — изумился Его Величество. — Прелюбопытные же они создания! Я должен взглянуть на них поближе! — И король, выйдя из своей Конуры, величественной походкой подошёл к детям.
И тут настал черёд изумиться — если не сказать, ужаснуться — всему собачьему собранию, потому что Сильвия взяла и погладила Его Величество по голове, в то время как Бруно схватил его длинные свисающие уши и попытался соединить их концами прямо под королевской челюстью!
Страж завизжал что было мочи; прекрасная Борзая — по-видимому, одна из фрейлин — упала в обморок, а все остальные придворные в страхе подались назад, словно желали освободить побольше места для огромного Ньюфаундленда, который, по их ожиданиям, неминуемо бросится сейчас на дерзких чужаков и разорвёт их в клочья.
Вот только… он этого не сделал. Наоборот, Его Величество неожиданно улыбнулся — насколько собаки вообще могут улыбаться — и к тому же (все присутствующие Псы не поверили своим глазам) завилял хвостом!
— Йах! Вух йа-бух! — То есть: «Вот это да! Невиданно!»
Таков был единодушный возглас.
Его Величество строго посмотрел вокруг и издал лёгкое рычание, отчего мгновенно воцарилась тишина.
— Проводите моих друзей в пиршественный зал! — отдал он приказ, произнеся «моих друзей» с таким ударением, что несколько ближайших псов в умилении опрокинулись на спину и принялись лизать ноги Бруно.
Мигом составилась величественная процессия, церемонно двинувшаяся вперёд; я же осмелился проследовать вместе со всеми лишь до дверей пиршественного зала, таким устрашающим показался мне многоголосый лай, который оттуда доносился. Поэтому, когда все собаки ушли, я примостился возле оставшегося в одиночестве короля, который, как мне показалось, сразу задремал. Я стал дожидаться возвращения детишек, чтобы пожелать им спокойной ночи. Стоило им появиться вновь, наевшимися и весёлым, как Его Величество поднялся на ноги, зевнул и потянулся.
— Время ложиться спать! — объявил он, сонно зевая. — Слуги проводят вас в вашу комнату, — добавил он, обращаясь к Сильвии и Бруно. — Принесите свечей! — И со всем монаршим достоинством он протянул детям лапу для поцелуя.
Но оказалось, что дети совершенно не сведущи в придворных манерах. Сильвия просто погладила пёсью лапу, а Бруно обхватил её обеими руками и прижал к себе. Увидевший это дворцовый церемониймейстер пришёл в ужас.
Всё это время собаки-прислужники в великолепных ливреях вбегали в зал, неся зажжённые свечи, но как только они ставили свечи на стол, другие прислужники тут же снова хватали их и убегали прочь, так что ни одна свеча не досталась мне, и это несмотря на то, что церемониймейстер всё подталкивал меня локтем и шептал: «Не могу же я позволить тебе спать здесь! Отправляйся-ка в постель, ну же!»
Я сделал огромное усилие, и смог лишь выдавить из себя:
— Да-да, я в кресле. Очень удобно.
— Ну, хорошо, вздремни маленько, — сказал церемониймейстер и оставил меня в покое. Я и так едва расслышал его слова, и неудивительно, ведь он прокричал их, перегнувшись через борт корабля, который успел уже на милю отдалиться от причала, на котором я стоял. Вскоре корабль исчез за горизонтом, а я с удовольствием развалился в своём кресле.
Следующее, что я помню, так это утро; завтрак на столе уже съеден, и Сильвия помогает Бруно выбраться из высоченного кресла, попутно отвечая Спаниелю, который взирает на них с доброжелательной улыбкой:
— Большое спасибо, нам было очень вкусно. Правда, Бруно?
— Да, только попадалось слишком много костей, — ответил Бруно, но тут Сильвия сделала страшные глаза и приложила палец к губам, ибо в эту минуту к ним подошёл напыщенный придворный Дог, который объявил, что ему предстоит, во-первых, проводить детей к королю для прощания, и во-вторых, сопровождать их до самых границ Доглэнда. Огромный Ньюфаундленд принял детей как нельзя более любезно, но вместо того, чтобы сказать им «До свидания», он трёхкратным рыком заставил перепуганного Дога отскочить подальше, давая тем самым понять, что собирается сопровождать детей до пределов своей страны самолично.
— Но, Ваше Величество, это неслыханно! — воскликнул Дог, совершенно обалдевший от такой отставки, ведь по этому случаю он уже облачился в свой самый красивый мундир, пошитый из одних кошачьих шкурок.
— Я буду сопровождать их сам, — повторил Его Величество мягко, но твёрдо, сбрасывая свою королевскую мантию и вместо короны водружая себе на макушку небольшой венец, — а вы можете быть свободны.
— Вот здорово! — прошептал Бруно Сильвии, улучив момент, когда их не могли услышать. — Этот Дог был такой надутый! — Тут мальчик принялся трепать королевскую шею, а напоследок от избытка радости крепко-крепко обнял её, едва сумев полностью обхватить руками.
В дороге Его Величество весело помахивал своим королевским хвостом.
— Какое это облегчение, — сказал он, — хоть на короткое время покинуть Дворец! Королевские Псы, скажу вам по секрету, ведут такую скучную жизнь! Не составит ли вам труда, — несколько смущённо обратился он к Сильвии, — не составит ли вам труда бросить пару раз эту палку, чтобы я мог её вам принести?
Сильвия была так изумлена, что сначала не могла ничего ответить. Это прозвучало так необычно: король желает побегать за палкой! Но Бруно оказался на высоте и с радостным воплем «Вперёд! За палкой, пёсик!» швырнул палку через кусты. В ту же минуту пёсий монарх бросился за ней, подхватил палку зубами и галопом примчался назад к детям. Бруно смело вырвал палку из собачьей пасти.
— Пёсик, служи! — воскликнул он, и Его Величество встал на задние лапы.
— Дай лапу! — скомандовала Сильвия, и Его Величество дал лапу.
Короче говоря, торжественная церемония проводов до границ королевства превратилась в сплошную залихватскую игру.
— Но долг есть долг! — произнёс, наконец, король-Пёс. — Вот и пора мне возвращаться. Дальше я идти не могу, — добавил он, поглядев на часы, висевшие на цепочке у него на поясе. — Даже если бы впереди показался Кот!
Ребятишки сердечно простились с Его Величеством и медленно побрели дальше.
— Какой хороший был пёс! — вздохнул Бруно. — А далеко нам ещё идти, Сильвия? Я устал!
— Не очень далеко, милый братец, — ласково ответила Сильвия. — Видишь, там что-то блестит, прямо под теми деревьями? Я почти уверена, что это ворота в Сказочную страну! Отец рассказывал мне, что ворота, ведущие в Сказочную страну, все из золота, и так сияют, так сияют! — мечтательно проговорила она.
— Меня слепит! — сказал Бруно, прикрыв глаза ладошкой. Другой своей ручонкой он уцепился за Сильвию — было видно, что тон её голоса его встревожил.
Сильвия и вправду двигалась вперёд как в забытьи; её большие, словно блюдца, глаза смотрели куда-то вдаль, её дыхание участилось, будто от сильнейшего волнения. Сам я каким-то мистическим образом понимал, что с моей милой маленькой подругой (как я любил мысленно её называть) происходит что-то чудесное и она на моих глазах превращается из простого Духа, обыкновенного обитателя Запределья, в настоящую сказочную Фею.
Бруно начал изменяться лишь некоторое время спустя, но к той минуте, как они достигли золотых ворот, через которые, я знал, мне пройти невозможно, превращение обоих детишек успело завершиться. Мне оставалось лишь постоять поодаль, чтобы бросить последний взгляд на сестру и брата, прежде чем они исчезнут за золотыми воротами, и те захлопнутся у них за спиной.
И ворота хлопнули препорядочно!
— Ну не желают они закрываться, как нормальные буфетные дверцы, — поспешил объяснить Артур. — С петлями у них что-то не то. Впрочем, вот и вино с пирогом. Ну что, проснулся? А теперь, приятель, ступай-ка по-настоящему в постель! Больше ни на что ты сегодня не годен! Таково слово Артура Форестера, доктора медицины.
Но я уже окончательно пришёл в себя.
— Не совсем, чтобы так! — начал я оправдываться. — Мне и спать-то расхотелось. И до полуночи далеко.
— Что ж, тогда я ещё кое-что тебе скажу, — ответил Артур, немного смягчившись, ибо успешно всучил мне прописанный ужин. — А то я уж решил, что сегодня тебе не до этого.
Мы приступили к нашей ночной трапезе почти в полной тишине — заметно было, что моим другом овладело необычное смущение.
— Какова сегодня ночь? — спросил он, вставая и раздвигая занавески на окнах в очевидном желании хоть на минуту отвлечься от предмета своих дум. Я тоже подошёл к окну, и мы постояли вместе, молчаливо вглядываясь в ночную темень.
— Когда я в первый раз заговорил с тобой о… — начал Артур после долгого и гнетущего молчания, — то бишь, когда мы с тобой впервые завели о ней речь — ведь, насколько я помню, разговор начал ты — моё положение в обществе не позволяло мне ничего более, как только издали ей поклоняться; я даже серьёзно строил планы сбежать отсюда и поселиться где-нибудь там, где совершенно исключена была бы возможность повторной встречи. Это, казалось мне, будет единственным похвальным шагом в моей жизни.
— Но будет ли такой шаг мудрым? — спросил я. — Навсегда лишить себя надежды?
— Не было никакой надежды, — строго ответил Артур и взглянул вверх, в полночное небо, на котором среди бегущих облаков сверкала во всём своём великолепии одинокая звезда, роскошная Вега [3].
— Она была для меня как эта звезда — яркая, прекрасная и чистая, но увы, недосягаемая!
Он вновь сдвинул занавески, и мы вернулись к нашим креслам у камина.
— Вот что я намеревался тебе сказать, — продолжил он. — Этим утром я разговаривал с моим поверенным. Не буду вдаваться в подробности, но суть в том, что моё мирское богатство гораздо значительнее, чем я предполагал, и я сделался (или скоро сделаюсь) женихом, который, не входя в расчёты, может предложить руку любой достойной девушке, даже если она бесприданница. А я и не рассчитываю, что за ней что-либо дадут: граф, как мне кажется, беден. Но у меня будет достаточное для нас двоих состояние, даже если я потеряю здоровье.
— Желаю тебе всяческого счастья в твоей семейной жизни! — воскликнул я. — Поговоришь завтра с графом?
— Нет, не так скоро, — сказал Артур. — Он очень хорошо ко мне относится, но я не смею думать, чтобы он предполагал нечто свыше дружбы. И потом, что касается самой леди Мюриел, то, как я ни пытался, не смог прочесть в её глазах ничего относительно чувств ко мне. Если это любовь, она успешно её скрывает! Нет, нужно подождать, подождать!
Не хотелось мне и дальше обременять друга своими советами, тем более что его рассуждения, как я чувствовал, были гораздо трезвей и вдумчивей, чем мои собственные; мы расстались, отложив разговор о предмете, который поглотил нынче все его мысли — нет, всю его жизнь.
А на следующее утро пришло письмо от моего собственного поверенного; оно призывало меня в Лондон по важному делу.
.
|
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА: [1] Кэрролл обыгрывает слово «Докленд» — так называются обширные районы доков в Лондоне и других портовых городах Британии. [2] Ср. следующий диалог между маленькой принцессой и её прабабушкой-королевой из сказочной повести современника Кэрролла и его близкого друга Джорджа Макдональда «Принцесса и гоблин»: «„Ты знаешь, малышка, как меня зовут?“ — „Нет, не знаю“, — ответила принцесса. — „Меня зовут Айрин“. — „Но это меня так зовут!“ — воскликнула принцесса. — „Я знаю. Это я позволила, чтобы тебя назвали моим именем. Не я взяла твоё имя. Тебе дали моё“. — „Как это так? — озадаченно спросила принцесса. — Моё имя всегда у меня было“. — „Когда ты родилась, твой папа, король, спросил меня, не буду ли я возражать, чтобы тебе дали моё имя. Я, конечно же, не стала возражать. Я с удовольствием разрешила тебе носить его“. — „Это было очень любезно с вашей стороны, дать мне ваше имя — такое красивое имя!“ — ответила принцесса. — „Ну, не так уж и любезно! — сказала женщина. — Всё равно ведь имя — это такая вещь, которую можно одновременно и передать другому, и оставить у себя. У меня есть много таких вещей“». Здесь, возможно, уместно замечание в духе Мартина Гарднера о предвосхищении эры информации. Как известно, обмен, при котором один из участников обмена передаёт нечто другому участнику, но сам в то же время этого не лишается, называется информационным обменом, а это нечто — информацией. Данное свойство нетривиально, оно резко отличает такой вид взаимодействия от обмена массой или энергией и позволяет сформулировать так называемый «закон несохранения информации». [3] Звезда под названием «Вега» появляется здесь неслучайно. Всё лето, с поздней весны по осень, Вега является ярчайшей звездой северного неба. Она находится в созвездии Лиры (согласно греческим мифам, это лира Орфея, которая была перенесена на небо Музами как вечное напоминание об Орфеевой любви и верности), но для нас интересно то, что древние бритты называли это созвездие Артуровой Арфой. . |
____________________________________________________
Пересказ Александра Флори (2001, 2011):
ГЛАВА 13. НЬЮФАУНДЛЕНД
– Вон там, слева, виднеется дом, – сказала Сильви, когда мы преодолели, по моим оценкам, миль пятьдесят. – Может, попросимся на ночлег?
– Ничево домишко, – согласился Бруно. – Можно и попроситься. Надеюсь, собаки нас за это не съедят.
Перед входом в дом расхаживал с мушкетом поджарый Мас-тиф в алом мундире.
Он подозрительно взглянул на детей и направил мушкет прямо на Бруно. Мальчик не подал никаких признаков смятения, он только сжал руку сестры. Охранник тем временем обошел вокруг детей, словно хотел их рассмотреть во всех ракурсах.
– Гав-гав! – наконец произнес он. – А где зд-ррав-ствуйте?
Бруно в целом понял, что он хотел сказать: феи неплохо владеют догландским языком, примерно так же, как люди почти всегда умеют плавать по-собачьи. Но чтобы у вас, уважаемые читатели, не возникало сложностей, я буду переводить реплики жителей Догландии.
– Человеческие детеныши! – прорычал Охранник. – С цепи сорвались. Какому псу вы принадлежите?
Бруно аж взвыл от возмущения (взвыл, потому что говорил по-догландски):
– Никакому псу мы не принадлежим! – и пояснил шепотом – специально для Сильви: – Люди не принадлежат собакам. Скорее наоборот.
Но Сильви остановила его, чтобы Охранник не услышал и не обиделся.
– Простите, мы хотели бы попроситься на ночлег, если, конечно, хозяева этого… дворца не против.
Сильви говорила по-догландски очень изысканно, однако я для удобства привожу ее слова также в переводе.
– Дворец! – прорычал Охранник. – Вы никогда не бывали в наших дворцах? Тогда идемте к Его Величеству. Он решит, что с вами делать.
Мы проследовали через вестибюль, прошли по длинному переходу в великолепный зал. Там собрались собаки всех пород и мастей. Два роскошных Королевских Дога сидели по обе стороны от престола. Рядом застыли Боксеры в сосредоточенном молчании. Тишину нарушали голоса двух придворных левреток, которые пе-релаивались, развалившись на диване.
– Придворные, – пояснил Охранник.
Когда мы были введены в зал, придворные собаки обратили на нас испытующие взгляды. Впрочем, «на нас» – не вполне точно. Я не удостоился ни единого взгляда, но Сильви и Бруно оказались в центре внимания. Одна хитрая Такса даже поделилась своими впечатлениями с приятелем: «Аппетитный вид вон у той человеческой особи, вы не находите?». Оставив нас в центре зала, Охранник двинулся к двери, на которой было начертано по-догландски: «Конура августейших особ». Перед этим он попытался выяснить имена детей.
– Сомневаюсь, что нужно ему отвечать, – тихо сказал Бруно сестре.
– Вздор, – ответила она и назвала Охраннику имена.
Охранник стал усердно царапаться в дверь и скулить так, что Бруно бросило в дрожь.
В этот момент Охранника облаяли изнутри. По-догландски это означало: «Войдите, сделайте милость».
– Это – Король! – трепетно произнес Охранник. – Перед тем как войти, снимите ваши парики и положите их к своим нижним лапам.
Сильви раскрыла рот, чтобы объяснить невозможность их участия в этой церемонии, за неимением париков. Но тут дверь распахнулась, и на пороге показался огромный царственный Нью-фаундленд.
– А где ваше зд-ррав-ствуйте? – был первый вопрос Его Величества.
– Когда Его Величество говорит с вами, – прошептал Бруно Охранник, – вы должны превратиться в слух!
Бруно с сомнением посмотрел на Сильви:
– Не думаю, что у меня получилось бы такое превращение. А может быть, это даже вредно для здоровья?
– Это отнюдь не вредно! – возмутился Охранник. – Я много раз на дню превращаюсь в глаза и уши Его Величества – и ничего, не облез, как видите!
Сильви тактично сказала:
– Боюсь, к нам это не относится.
«У нас нет такой роскошной шерсти, как у вас» – хотела сказать она, но забыла, как по-догландски «шерсть», и сказала: «нет волос».
Охранник передал ее ответ Королю. Тот изумился:
– У них нет волос? Они, должно быть, необыкновенные существа! Я должен взглянуть на них!
И торжественно приблизился к детям.
Каковы же были изумление и ужас почтенного собрания, когда Сильви погладила Его Величество по голове, а Бруно принялся завязывать его длинные уши. Охранник громко застонал, одна из придворных левреток, словно римская матрона в Колизее, замерла в предвкушении волнующего зрелища растерзания дерзких пришельцев.
Но Император не выказал ни малейшего неудовольствия. Он даже улыбнулся, насколько Собака способна улыбаться, и даже за-вилял хвостом, подвывая от удовольствия.
– Проведите моих друзей в банкетный зал, – благосклонно прорычало Его Величество.
Слова «моих друзей» были подчеркнуты настолько, что несколько свирепых догов-телохранителей, подползло на чреве к Бруно и принялось лизать ему ноги.
Затем дети в сопровождении свиты проследовали в банкетный зал. Я не рискнул присоединиться: допустим, жители Догландии не видели меня, но едва ли это было к лучшему – обоняние восполняло им недостаток зрения. Я пристроился рядом с Королем. Он дождался, когда дети вернулись и пожелали ему доброй ночи.
– Пора спать, – сказал Король. – Слуги вас проводят. Огня! – приказал он и подал детям лапу для поцелуя. Но дети не были знатоками собачьего этикета (как, впрочем, и остальных) и не поняли, чего от них ожидают. Бруно просто дружески пожал королевскую лапу. Церемониймейстер был шокирован.
Тут подоспели слуги в ливреях со свечами. Детей повели в дортуар. Я думал, что меня по-прежнему не замечают, но, к моему удивлению, хозяин сказал:
– По-моему, вам тоже пора в постель.
– Не извольте беспокоиться, – ответил я. – Мне и в кресле не-плохо.
– Хорошо, как знаете, – сказал хозяин и оставил меня.
В следующую секунду у меня все поплыло перед глазами, и я погрузился в кресло, как в морскую пучину.
Проснулся я, когда завтрак подошел к концу. Сильви сняла Бруно с высокого стула, а подобострастный Кокер-Спаниель поинтересовался, как им понравились местные кушанья.
– Очень вкусно, благодарю вас, – ответила Сильви. – Не правда ли, Бруно?
– Правда, – сказал он. – Только слишком много костей в…
Сильви толкнула его локтем, и он замолчал.
Вошел Фельдъегерь, который был обязан проводить гостей до границы. Но сначала он провел детей к Его Величеству – проститься. Великий Ньюфаундленд встретил их приветливым рычанием, но прощаться не стал, а, к удивлению Фельдъегеря, сообщил, что намерен лично проводить гостей.
– Но это не полагается по этикету, Ваше Величество! – с досадой заявил Фельдъегерь, который для такого случая надел лучший мундир из кошачьего меха.
– И тем не менее, я намерен проводить их лично, – мягко, но твердо объявил Король. Он снял мантию и венец, надел дорожный костюм и небольшую диадему. – А вы оставайтесь.
– И очень хорошо, – прошептал Бруно сестре, полагая, что их не слышат. – А то он так рассердился…
И Бруно снова погладил Ньюфаундленда по бархатной шерстке. Его Величество спокойно виляло своим Королевским хвостом, приговаривая:
– Вы не представляете, какое наслаждение для Короля – немного развеяться. Мы, августейшие особы, влачим такое унылое существование. Вы меня понимаете, леди (это он сказал Сильви, кокетливо потупившись). Не могли бы вы доставить мне наслаждение с помощью вот этой палки?
Сильви ужаснулась: она, было, подумала, что ей надлежит побить короля, она же не могла ударить никакое животное. Потом она поняла, что подразумевается нечто иное: она должна бросить палку, чтобы Король сбегал за ней. Такой вариант показался девочке не намного лучше. Но Бруно, не столь обремененный светскими условностями и воспитанием, охотно выполнил королевскую просьбу с криком: «Фас, хорошая собачка! Анкор, еще анкор!» – он, видите ли, не особенно разбирался в командах. Но Его Величе-ство в них разобралось и живо сбегало за палкой. «Сидеть!» – скомандовал Бруно, и Ньюфаундленд сел. «Лапу!» – сказала Сильви (она тоже вошла во вкус), и Король повиновался.
До границы они добирались очень весело. Дорога, правда, изрядно затянулась, потому что превратилась в веселую игру, или, если угодно, цирк. Но всему когда-нибудь приходит конец.
– Вот мы и добрались до границы, – сказал Король. – Я должен возвращаться к государственным делам. Я не мог бы следовать с вами далее, будь я даже пронырливым, как кот.
Дети нежно попрощались с Королем и пошли дальше.
– Какой милый пес, – сказал Бруно. – Долго еще нам идти, Сильви? А то я не чую ног.
– Потерпи, дорогой, – ответила она. – Видишь, что-то светится там, за деревьями? Я не сомневаюсь, что это ворота Фейляндии. Отец мне рассказывал, что там, на границе, у них ворота из чистого золота.
– От этого можно ослепнуть, – обеспокоился Бруно и на всякий случай прикрыл глаза ладонью, а другой рукой он держался за ее руку. С Сильви творилось что-то странное.
Глаза Сильви были устремлены вперед, ее дыхание прерывалось от предвкушения. И она постепенно преображалась из обыкновенной девочки в истинно сказочное существо. И с моим юным другом происходило то же самое, но несколько позже. Дети достигли золотых ворот и вошли. Мне же вход был запрещен, и не оставалось ничего другого, как стоять и смотреть вслед Сильви и Бруно, пока ворота не захлопнулись с грохотом.
И с каким грохотом!
– Что-то неладное с этими дверями буфета, – молвил Артур. – То их заклинивает, то они хлопают так громко. Вот вино и пирог, как было обещано. И не пора ли вам в кровать, старина? Сегодня вы уже ни на что не годитесь.
Но я уже успел отдохнуть и взбодриться и сказал:
– Я уже не хочу спать. Да и время еще не позднее.
– Хорошо, тогда побеседуем, — согласился Артур, угощая меня лекарствами, которые сам же прописал. – Правда, вечером у вас был утомленный вид.
Однако ужинали мы в молчании. Мой друг почему-то начал заметно нервничать.
– Какая ночь, однако, – сказал, наконец, Артур. Он подошел к окну и отдернул штору. Я подошел к нему и тоже стал смотреть в окно.
– Когда я говорил вам, – начал Артур после долгой паузы, – вернее, когда мы с вами говорили о ней… Возможно, вы не поня-ли… Мои жизненные принципы не позволяют восхищаться ею из-дали и только. Я, в конце концов, решил уехать отсюда, в надежде снова встретить ее. Только это сделает мою жизнь осмысленной.
– Вы уверены, что это было бы правильно? – спросил я. – А вдруг отъезд лишил бы вас последней надежды?
– Если бы я остался, тогда точно потерял бы всякую надежду, – решительно возразил Артур. Чуть увлажненными глазами он посмотрел в небеса, в которых пылала одинокая звезда – прекрасная Вега.
– Она подобна этой звезде, – молвил Артур. – Такая же яркая, прекрасная, чистая – и недосягаемая.
Он задернул шторы, и мы сели у камина.
– Я хочу открыть вам одно обстоятельство, – сказал Артур. – не будем входить в детали, но сегодня вечером мой поверенный сообщил мне, что мое состояние, значительно больше, чем я предпо-лагал. Так что я могу сделать предложение любой даме, даже без приданого. Я знаю, что Граф не богат. Но моих денег хватит на всех.
– Тогда желаю вам удачи, – воскликнул я, – и семейного счастья. Вы должны говорить с Графом завтра же.
– Не уверен, – ответил Артур. – Он приветлив со мною, но вряд ли это больше, чем простая вежливость. Что же касается Леди Мюриэл, я не могу судить о ее чувствах. Если они есть, то она их надежно скрывает. Я обречен ждать.
Я не люблю навязывать свои мнения, тем более что суждения Артура часто оказываются более трезвыми, чем мои собственные. Мы не стали продолжать дискуссию и пошли спать.
Наутро я получил письмо от своего поверенного: он вызывал меня в Лондон по важному делу.
.
____________________________________________________
***