Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»
<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>
Рис. Harry Furniss (1889).
ОРИГИНАЛ на английском (1889):
CHAPTER 10.
THE OTHER PROFESSOR.
«We were looking for you!» cried Sylvie, in a tone of great relief.
«We do want you so much, you ca’n’t think!»
«What is it, dear children?» the Professor asked, beaming on them with a very different look from what Uggug ever got from him.
«We want you to speak to the Gardener for us,» Sylvie said, as she and Bruno took the old man’s hands and led him into the hall.
«He’s ever so unkind!» Bruno mournfully added. «They’s all unkind to us, now that Father’s gone. The Lion were much nicer!»
«But you must explain to me, please,» the Professor said with an anxious look, «which is the Lion, and which is the Gardener. It’s most important not to get two such animals confused together. And one’s very liable to do it in their case—both having mouths, you know—»
«Doos oo always confuses two animals together?» Bruno asked.
«Pretty often, I’m afraid,» the Professor candidly confessed. «Now, for instance, there’s the rabbit-hutch and the hall-clock.» The Professor pointed them out. «One gets a little confused with them—both having doors, you know. Now, only yesterday—would you believe it?—I put some lettuces into the clock, and tried to wind up the rabbit!»
«Did the rabbit go, after oo wounded it up?» said Bruno.
The Professor clasped his hands on the top of his head, and groaned. «Go? I should think it did go! Why, it’s gone? And where ever it’s gone to—that’s what I ca’n’t find out! I’ve done my best—I’ve read all the article ‘Rabbit’ in the great dictionary—Come in!»
«Only the tailor, Sir, with your little bill,» said a meek voice outside the door.
«Ah, well, I can soon settle his business,» the Professor said to the children, «if you’ll just wait a minute. How much is it, this year, my man?» The tailor had come in while he was speaking.
«Well, it’s been a doubling so many years, you see,» the tailor replied, a little gruffly, «and I think I’d like the money now. It’s two thousand pound, it is!»
«Oh, that’s nothing!» the Professor carelessly remarked, feeling in his pocket, as if he always carried at least that amount about with him. «But wouldn’t you like to wait just another year, and make it four thousand? Just think how rich you’d be! Why, you might be a King, if you liked!»
«I don’t know as I’d care about being a King,» the man said thoughtfully. «But it; dew sound a powerful sight o’ money! Well, I think I’ll wait—»
«Of course you will!» said the Professor. «There’s good sense in you, I see. Good-day to you, my man!»
«Will you ever have to pay him that four thousand pounds?» Sylvie asked as the door closed on the departing creditor.
«Never, my child!» the Professor replied emphatically. «He’ll go on doubling it, till he dies. You see it’s always worth while waiting another year, to get twice as much money! And now what would you like to do, my little friends? Shall I take you to see the Other Professor? This would be an excellent opportunity for a visit,» he said to himself, glancing at his watch: «he generally takes a short rest —of fourteen minutes and a half—about this time.»
Bruno hastily went round to Sylvie, who was standing at the other side of the Professor, and put his hand into hers. «I thinks we’d like to go,» he said doubtfully: «only please let’s go all together. It’s best to be on the safe side, oo know!»
«Why, you talk as if you were Sylvie!» exclaimed the Professor.
«I know I did,» Bruno replied very humbly. «I quite forgotted I wasn’t Sylvie. Only I fought he might be rarver fierce!»
The Professor laughed a jolly laugh. «Oh, he’s quite tame!» he said. «He never bites. He’s only a little—a little dreamy, you know.» He took hold of Bruno’s other hand; and led the children down a long passage I had never noticed before—not that there was anything remarkable in that: I was constantly coming on new rooms and passages in that mysterious Palace, and very seldom succeeded in finding the old ones again.
Near the end of the passage the Professor stopped. «This is his room,» he said, pointing to the solid wall.
«We ca’n’t get in through there!» Bruno exclaimed.
Sylvie said nothing, till she had carefully examined whether the wall opened anywhere. Then she laughed merrily. «You’re playing us a trick, you dear old thing!» she said. «There’s no door here!»
«There isn’t any door to the room,» said the Professor.
«We shall have to climb in at the window.»
So we went into the garden, and soon found the window of the Other Professor’s room. It was a ground-floor window, and stood invitingly open: the Professor first lifted the two children in, and then he and I climbed in after them.
The Other Professor was seated at a table, with a large book open before him, on which his forehead was resting: he had clasped his arms round the book, and was snoring heavily. «He usually reads like that,» the Professor remarked, «when the book’s very interesting: and then sometimes it’s very difficult to get him to attend!»
This seemed to be one of the difficult times: the Professor lifted him up, once or twice, and shook him violently: but he always returned to his book the moment he was let go of, and showed by his heavy breathing that the book was as interesting as ever.
«How dreamy he is!» the Professor exclaimed. «He must have got to a very interesting part of the book!» And he rained quite a shower of thumps on the Other Professor’s back, shouting «Hoy! Hoy!» all the time. «Isn’t it wonderful that he should be so dreamy?» he said to Bruno.
«If he’s always as sleepy as that,» Bruno remarked, «a course he’s dreamy!»
«But what are we to do?» said the Professor. «You see he’s quite wrapped up in the book!»
«Suppose oo shuts the book?» Bruno suggested.
«That’s it!» cried the delighted Professor. «Of course that’ll do it!» And he shut up the book so quickly that he caught the Other Professor’s nose between the leaves, and gave it a severe pinch.
The Other Professor instantly rose to his feet, and carried the book away to the end of the room, where he put it back in its place in the book-case. «I’ve been reading for eighteen hours and three-quarters,» he said, «and now I shall rest for fourteen minutes and a half. Is the Lecture all ready?»
«Very nearly, «the Professor humbly replied. «I shall ask you to give me a hint or two—there will be a few little difficulties—»
«And Banquet, I think you said?»
«Oh, yes! The Banquet comes first, of course. People never enjoy Abstract Science, you know, when they’re ravenous with hunger. And then there’s the Fancy-Dress-Ball. Oh, there’ll be lots of entertainment!»
«Where will the Ball come in?» said the Other Professor.
«I think it had better come at the beginning of the Banquet—it brings people together so nicely, you know.»
«Yes, that’s the right order. First the Meeting: then the Eating: then the Treating—for I’m sure any Lecture you give us will be a treat!» said the Other Professor, who had been standing with his back to us all this time, occupying himself in taking the books out, one by one, and turning them upside-down. An easel, with a black board on it, stood near him: and, every time that he turned a book upside-down, he made a mark on the board with a piece of chalk.
«And as to the ‘Pig-Tale’—which you have so kindly promised to give us—» the Professor went on, thoughtfully rubbing his chin. «I think that had better come at the end of the Banquet: then people can listen to it quietly.»
«Shall I sing it?» the Other Professor asked, with a smile of delight.
«If you can,» the Professor replied, cautiously.
«Let me try,» said the Other Professor, seating himself at the pianoforte. «For the sake of argument, let us assume that it begins on A flat.» And he struck the note in question. «La, la, la! I think that’s within an octave of it.» He struck the note again, and appealed to Bruno, who was standing at his side. «Did I sing it like that, my child?»
«No, oo didn’t,» Bruno replied with great decision. «It were more like a duck.»
«Single notes are apt to have that effect,» the Other Professor said with a sigh. «Let me try a whole verse.
There was a Pig, that sat alone,
Beside a ruined Pump.
By day and night he made his moan:
It would have stirred a heart of stone
To see him wring his hoofs and groan,
Because he could not jump.
Would you call that a tune, Professor?» he asked, when he had finished.
The Professor considered a little. «Well,» he said at last, «some of the notes are the same as others and some are different but I should hardly call it a tune.»
«Let me try it a bit by myself,» said the Other Professor. And he began touching the notes here and there, and humming to himself like an angry bluebottle.
«How do you like his singing?» the Professor asked the children in a low voice.
«It isn’t very beautiful,» Sylvie said, hesitatingly.
«It’s very extremely ugly!» Bruno said, without any hesitation at all.
«All extremes are bad,» the Professor said, very gravely. «For instance, Sobriety is a very good thing, when practised in moderation: but even Sobriety, when carried to an extreme, has its disadvantages.»
«What are its disadvantages?» was the question that rose in my mind— and, as usual, Bruno asked it for me. «What are its lizard bandages?’
«Well, this is one of them,» said the Professor. «When a man’s tipsy (that’s one extreme, you know), he sees one thing as two. But, when he’s extremely sober (that’s the other extreme), he sees two things as one. It’s equally inconvenient, whichever happens.
«What does ‘illconvenient’ mean?» Bruno whispered to Sylvie.
«The difference between ‘convenient’ and ‘inconvenient’ is best explained by an example,» said the Other Professor, who had overheard the question. «If you’ll just think over any Poem that contains the two words—such as—»
The Professor put his hands over his ears, with a look of dismay. «If you once let him begin a Poem,» he said to Sylvie, «he’ll never leave off again! He never does!»
«Did he ever begin a Poem and not leave off again?» Sylvie enquired.
«Three times,» said the Professor.
Bruno raised himself on tiptoe, till his lips were on a level with Sylvie’s ear. «What became of them three Poems?» he whispered.
«Is he saying them all, now?»
«Hush!» said Sylvie. «The Other Professor is speaking!»
«I’ll say it very quick,» murmured the Other Professor, with downcast eyes, and melancholy voice, which contrasted oddly with his face, as he had forgotten to leave off smiling. («At least it wasn’t exactly a smile,» as Sylvie said afterwards: «it looked as if his mouth was made that shape.»
«Go on then,» said the Professor. «What must be must be.»
«Remember that!» Sylvie whispered to Bruno, «It’s a very good rule for whenever you hurt yourself.»
«And it’s a very good rule for whenever I make a noise,» said the saucy little fellow. «So you remember it too, Miss!»
«Whatever do you mean?» said Sylvie, trying to frown, a thing she never managed particularly well.
«Oftens and oftens,» said Bruno, «haven’t oo told me ‘ There mustn’t be so much noise, Bruno!’ when I’ve tolded oo ‘There must!’ Why, there isn’t no rules at all about ‘There mustn’t’! But oo never believes me!»
«As if any one could believe you, you wicked wicked boy!» said Sylvie. The words were severe enough, but I am of opinion that, when you are really anxious to impress a criminal with a sense of his guilt, you ought not to pronounce the sentence with your lips quite close to his cheek—since a kiss at the end of it, however accidental, weakens the effect terribly.
.
____________________________________________________
Глава десятая
ДРУГОЙ ПРОФЕССОР
— А мы вас ищем! — с облегчением воскликнула Сильвия. — Знаете, вы нам очень нужны!
— В чем дело, дети? — удивленно спросил Профессор, окинув их добродушным взглядом — совсем не таким, каким он обычно глядел на Уггуга.
— Мы хотим, чтобы вы переговорили о нас с Садовником, — сказали они с Бруно, крепко держа Профессора за руки, вышли вместе с ним из зала.
— Он очень груб с нами! — пожаловался Бруно. — И вообще, они все нас не любят, не то что папа. Лев и то куда добрее их!
— Прошу вас, объясните же мне наконец, — с волнением в голосе произнес Профессор, — какого Садовника и тем более какого льва вы имеете в виду? Для меня очень важно не перепутать их. Дело в том, что это очень легко: понимаете, у обоих есть рот…
— И что же, вы часто путаете животных? — спросил Бруно.
— Боюсь, достаточно, — честно признался Профессор. — Ну, например, возьмем крысоловку и часы в прихожей, — начал Профессор. — Видите ли, их нетрудно спутать: ведь у обоих есть дверцы. Так вот, не поверите: не далее как вчера я положил в часы несколько листьев салата, чтобы извести крыс!
— И что же, извелись они, после того как вы завели часы? — полюбопытствовал Бруно.
Профессор хлопнул себя по лбу и пробормотал:
— Извелись? Я на это очень надеялся. Но часы пошли, а крысам хоть бы что! Ума не приложу, почему это случилось! Уж, кажется, я ли не старался: даже прочел статью «Крысы» в Большом энциклопедическом словаре… Войдите!
— Пришел портной с маленьким счетом от вас, — послышался мягкий голос из-за дверей.
— Подождите минутку, — обратился Профессор к детям, — я мигом улажу это дельце. — Ну, сколько там с меня в этом году, милейший, а? — Не успел он договорить, как портной уже вошел в зал.
— Вы сами знаете, дело откладывалось с года на год, и сумма удваивалась и удваивалась, — с досадой отвечал портной. — Я хотел бы получить свои денежки. Вот счет на две тысячи фунтов.
— Ну, это не беда! — беззаботно отмахнулся Профессор, сунув руку в карман и шаря в нем, словно он всегда носил при себе такие суммы. — А не мог бы ты подождать еще годик: тогда бы собралось ровным счетом четыре? Подумай, как ты мог бы сразу разбогатеть! Тогда тебе бы, пожалуй, король и в подметки не годился бы!
— Я вовсе не собираюсь становиться королем, — задумчиво отозвался портной. — Но ваше предложение и впрямь звучит заманчиво… Еще бы, такая куча денег сразу! Так и быть, подожду еще год…
— Вот это другой разговор! — отозвался Профессор. — Сразу видно, ты малый сообразительный. Ну, прощай, милейший!
— Но когда же вы сможете заплатить ему четыре тысячи фунтов сразу? — спросила Сильвия, как только за покладистым кредитором закрылась дверь.
— Никогда, умница моя! — с пафосом отвечал Профессор. — Он так и будет удваивать счет из года в год, пока не отойдет в иной мир. Как видишь, он охотно соглашается подождать еще год, если сумма удвоится! Знаете что, мои юные друзья? Не пойти ли нам к Другому Профессору? Сейчас у нас есть очень удобный предлог нанести ему визит, — проговорил он себе под нос, мельком взглянув на часы. — Днем он обычно немного отдыхает, минут этак двадцать, и как раз в это время.
Бруно бросился к Сильвии, стоявшей по другую сторону от Профессора, и схватил ее за руку.
— Что ж, пожалуй, можно сходить, — неуверенно произнес он, — но только, пожалуйста, позвольте нам идти вместе! Так будет спокойнее!
— А что бы ты сказал, оказавшись на месте Сильвии! — воскликнул Профессор.
— Сам не знаю, — пробормотал Бруно. — Я и забыл, что я — не Сильвия. А вдруг Он окажется свирепым и строгим?
Профессор покатился со смеху.
— Не бойся, он совсем ручной! — отвечал он. — Он никогда не дерется. Видишь ли, он… как бы это сказать?.. Несколько рассеянный, мечтательный. — Он взял Бруно за другую руку и повел детей по длинному коридору, которого я прежде не замечал. Впрочем, это меня ничуть не удивило: в этом таинственном Дворце мне постоянно встречались все новые и новые залы и анфилады зато очень редко удавалось отыскать знакомые.
Перед самым концом коридора Профессор остановился.
— Вот его комната, — заметил он, указывая на сплошную стену, в которой не было ни единой двери.
— Но как же мы попадем туда? — воскликнул Бруно. Сильвия не проронила ни слова, пока тщательно не обследовала всю стену. Затем она весело рассмеялась.
— Вы хотите подшутить над нами, Профессор! — заметила она. — Ведь здесь нет ни единой двери.
— Дверей в ней и вправду нет, — согласился Профессор. — Чтобы попасть в нее, нам придется влезть в окно.
С этими словами он вышел в сад и вскоре отыскал окно комнаты Другого Профессора. Оно находилось на первом этаже и всегда было открыто настежь. Сперва Профессор поднял в комнату детей, а затем мы с ним сами залезли внутрь.
Другой Профессор сидел за столом; перед ним лежала большая открытая книга, на которой покоилась его голова. Он громко храпел, обняв руками книгу.
— Такова уж его манера чтения, — заметил Профессор, — если книга попадется интересная, его просто не оторвешь от нее!
На этот раз гостям тоже предстояла нелегкая задача. Профессор несколько раз приподнимал его голову и хорошенько тряс за плечи, но стоило только его отпустить, как усердный читатель неизменно утыкался носом в книгу, тяжело дыша, словно ему попалось что-нибудь жутко интересное.
— Надо же, какой мечтатель! — воскликнул Профессор. — Наверное, сейчас он изучает самое интересное место в книге! — С этими словами он обрушил на спину коллеги целый град увесистых тумаков, вопя что было мочи: «Вставай! Слышишь?!» — Большой мечтатель, не правда ли? — обратился он к Бруно.
— Если он всегда спит таким образом, — заметил Бруно, — то конечно!
— Что же нам делать? — проговорил Профессор. — Он с головой ушел в книгу!
— Давайте попробуем закрыть книгу, — предложил Бруно.
— Отличная мысль! — обрадованно воскликнул Профессор и захлопнул книгу настолько быстро, что даже прищемил нос Другого Профессора и несколько раз ущипнул за него.
Другой Профессор мигом вскочил на ноги и понес фолиант в другой конец комнаты, где и водрузил его на законное место в книжном шкафу.
— Я читал восемнадцать часов сорок пять минут, — проговорил он. — А теперь я хотел бы отдохнуть минут сорок с небольшим. Ну как, лекция готова?
— Почти, — поспешно отвечал Профессор. — Я хотел бы задать вам несколько вопросов… у меня возникли затруднения…
— Но банкет, я надеюсь, состоится?
— О да, разумеется! Банкет будет в самом начале. Вы же знаете, на пустой желудок люди обычно не выносят Отвлеченных Наук. А потом состоится бал-маскарад. Короче, нам предстоит целая уйма развлечений!
— А когда начнется бал? — спросил Другой Профессор.
— Я думаю, лучше всего приходить к началу банкета. Знаете, совместное застолье так сближает…
— Да, правильно придумано. Сперва — Приглашение, потом — Угощение, а там и Развлечение. Надеюсь, ваша лекция немало развлечет нас! — проговорил Другой Профессор, во время всего разговора стоявший к нам спиной. Он был занят тем, что вытаскивал одну за другой книги из шкафа и ставил их обратно кверху ногами. Возле него стоял пюпитр с грифельной доской, и ученый муж, перевернув очередную книгу, делал на доске мелом пометку.
— А что касается «Баллады о поросенке», которую вы обещали рассказать, — продолжал Профессор, — я полагаю, ее лучше исполнить ближе к концу банкета: тогда ее будут слушать более спокойно.
— А может, мне спеть ее, а? — с усмешкой спросил Другой Профессор.
— Если сумеете — пожалуйста, — осторожно отвечал Профессор.
— А ну-ка, давайте попробую, — заявил светило науки, направляясь к пианино. — Предположим, я начну в ля-бемоль. — С этими словами он взял ноту. — Ля-ля-ля! Нет, пожалуй лучше в другой октаве… — Он опять взял ноту и обратился к Бруно, стоявшему неподалеку он него. — Ну, как тебе мое пение, дитя мое?
— Лучше не надо, — решительно заявил Бруно. — Очень похоже на кряканье уток.
— Ну, милый мой, первые ноты еще ничего не значат, — со вздохом решил Профессор. — Послушай лучше всю песенку:
Жил-был Кабанчик. День и ночь
Над сломанной трубой
Он плакал и — ни шагу прочь:
Никто не мог ему помочь,
Он прыгать не умел — точь-в-точь
Обижен был судьбой.
— Ну, что вы скажете об этой мелодии, Профессор? — доиграв куплет, спросил он.
Профессор ненадолго задумался.
— Знаете, — наконец отвечал он, — некоторые ноты сочетались с соседними, другие — нет, но назвать это мелодией я бы не решился.
— Ну что ж, попробую еще, — заявил Другой Профессор. — С этими словами его пальцы забегали по клавишам, словно лапки навозной мухи.
— Как вам нравится его пение? — понизив голос, обратился к детям Профессор.
— Его не назовешь красивым, — отвечала Сильвия.
— Это просто ужасно! — не задумываясь ответил Бруно.
— Крайности всегда вредны, — примирительно заметил Профессор. Например, трезвость — вещь сама по себе хорошая, если придерживаться ее умеренно. Но если ее довести до крайности, то не избежать недостатков.
— И каковы же ее недостатки? — хотел было спросить я, но Бруно, как обычно, опередил меня:
— И что же это за недостатки?
— Ну, взять хотя бы такой пример, — проговорил Профессор. — Когда человек навеселе (что, сами понимаете, крайность), вместо одного предмета он видит два. Когда же он крайне трезв (а это другая крайность), он воспринимает два явления как одно. И то и другое причиняет беспокойство и неудобство.
— А что такое «неудобство»? — шепотом обратился Бруно к Сильвии.
— Различие между «удобством» и «неудобством» лучше всего можно объяснить на примере, — отвечал Другой Профессор, подслушавший разговор детей. — Давайте вспомним какую-нибудь подходящую Поэму, в которой говорится, ну, например…
Профессор с досадой зажал ладонями уши.
— Если только позволить ему начать Поэму, — обратился он к Сильвии, — он уже не остановится! И ничто не заставит его замолчать!
— И что же, случалось, что он начинал Поэму и никак не мог остановиться? — спросила Сильвия.
— Раза три, не меньше, — отвечал Профессор.
Бруно даже поднялся на цыпочки, чтобы достать губами до уха Сильвии.
— И что же стало с теми тремя поэмами? — прошептал он. — Неужели он до сих пор все еще рассказывает их?
— Тсс! — прошипела Сильвия. — Слышишь? Он говорит!
— Я расскажу их очень быстро, — пробормотал Другой Профессор меланхолическим тоном, потупив глаза, что составляло странный контраст с его лицом, с которого он по рассеянности забыл убрать улыбку. («Впрочем, это была не совсем улыбка, — вспоминала впоследствии Сильвия. — Просто его рот сохранял очертания улыбки, вот и все».)
— Ну что ж, начинайте, — согласился Профессор. — Чему быть, того не миновать.
— Слышал? Надо запомнить! — прошептала Сильвия на ухо Бруно. — Это просто замечательное правило, особенно когда попадешь в беду.
— И хорошо подходит к тем случаям, когда я поднимаю шум, — лукавым тоном проговорил мальчик. — Так что его не помешает запомнить и вам, мисс!
— Что ты имеешь в виду? — спросила Сильвия, стараясь нахмуриться, что, впрочем, ей никогда толком не удавалось.
— А сколько раз, — отвечал Бруно, — ты говорила мне: «Не стоит устраивать такой шум, Бруно!», а я отвечал тебе: «Нет, стоит!» Почему нет правил, запрещающих твердить: «Не стоит»? Впрочем, ты никогда мне не верила!
— А разве тебе можно верить, противный мальчишка! — отвечала Сильвия. — Ее слова были достаточно строгими, но я придерживаюсь мнения, что если вы хотите помочь преступнику осознать весь ужас его вины, то, произнося свои обвинения, вам лучше держать губы подальше от его щеки, не то поцелуй, пусть даже случайный, может просто-напросто испортить все впечатление от ваших слов.
.
____________________________________________________
Перевод Андрея Москотельникова (2009):
ГЛАВА X
Другой Профессор
— А мы вас искали! — воскликнула Сильвия и крепко вцепилась в Профессора, словно боялась снова потерять его. — Мы так сильно хотели вас видеть, что вы не представляете!
— А что такое, милые детишки? — спросил Профессор, одарив их совершенно иным взглядом, чем тот, который обычно получал от него Уггуг.
— Мы хотим, чтобы вы попросили Садовника вместо нас, — сказала Сильвия. Бруно тоже вцепился в Профессора с другой стороны, и детишки потащили старика в вестибюль.
— Он стал нам грубить! — печально добавил Бруно. — Они теперь все грубят нам, когда отец уехал. Лев и то был гораздо лучше.
— Но объясните же мне, дети, — с беспокойством сказал Профессор, — который из них Лев, а который — Садовник? Очень важно, чтобы мы их не перепутали. А такое легко может случиться — ведь оба они имеют пасть!
— А вы разве не умеете отличать животных друг от друга? — спросил Бруно.
— Боюсь, что у меня это не всегда получается, — честно признался Профессор. — Взять, например, клетку для кроликов и напольные часы. — Профессор указал на них пальцем. — Эти-то две вещи очень легко спутать: обе имеют дверцы, примечаете? Не далее как вчера, изволите видеть, я положил в часы немного салата, а потом попытался завести кролика!
— А кролик пошёл, когда вы его завели? — спросил Бруно.
Профессор схватился за голову и простонал:
— Пошёл? Ещё как пошёл! И куда только он ушёл, хотел бы я знать! Как только я его не искал! Даже полностью прочёл статью «Кролики» в толстенной энциклопедии. Войдите!
— Я всего лишь портной, сударь; у меня для вас небольшой счётец, — послышался из-за дверей кроткий голос.
— А, хорошо, я сейчас быстренько разберусь с ним, — сказал Профессор детям, — если вы подождёте минутку. Ну, сколько там у вас в этом году, любезный? — обратился он к портному, который в это время входил в вестибюль.
— Изволите видеть, за этот год счёт стал вдвое большим, — неприветливо ответил портной, — и я хотел бы получить деньги немедленно. Всего с вас две тысячи фунтов!
— О, ерунда какая! — беспечно откликнулся Профессор, копаясь у себя в кармане, как будто бы что-что, а такую сумму он всегда имел при себе. — Но не желаете ли подождать ещё годик, чтобы стало четыре тысячи? Рассудите-ка, насколько вы станете богаче! Вы сможете даже сделаться Королём, если вам этого захочется!
— Ну, Королём, я, положим, не собираюсь, — задумчиво проговорил портной, — только это и в правду будет знатная куча денег! Что ж, я бы, пожалуй, и подождал…
— Ну конечно! — сказал Профессор. — Вот вы-то, как я вижу, обладаете здравым смыслом. Прощайте же, любезный!
— А вы хоть заплатите ему эти четыре тысячи фунтов? — спросила Сильвия, когда кредитор закрыл за собой дверь.
— Никогда, дитя моё! — со значением ответил Профессор. — Он будет удваивать свой счёт до самой смерти. Это очень мудро — всякий раз ждать ещё год, чтобы получить вдвое большую сумму денег. Ну, а чем вы намереваетесь заняться сейчас, мои маленькие друзья? Не навестить ли нам Другого Профессора? Самое время заглянуть к нему, — сказал он сам себе, взглянув на свои наручные часы. — Обычно в это время он позволяет себе немного отдохнуть — ровно четырнадцать с половиной минут [36].
Бруно тут же перебежал на другой бок Профессора — прямиком к Сильвии, и схватил её за руку.
— Пойти-то можно, — с сомнением сказал он. — Только я рядом с тобой. Ведь нужно держаться безопасной стороны, правда?
— Ты рассуждаешь прямо как Сильвия! — воскликнул Профессор.
— Да, я знаю, — скромно ответил Бруно. — Я даже забыл, что я не Сильвия. Потому что я боюсь — а вдруг он будет свирепым.
Профессор от души расхохотался.
— Поверьте мне, он совершенно ручной. Даже не кусается. Он всего лишь… всего лишь немного мечтательный.
С этими словами Профессор взял Бруно за свободную руку и повёл детей долгим коридором, в который я прежде не захаживал — не то чтобы в этом коридоре не было ничего для меня интересного, а просто я всякий раз попадал во всё новые и новые покои и переходы этого необычного Дворца, и очень редко удавалось мне наткнуться на какое-нибудь место из ранее виденных.
В конце коридора Профессор остановился.
— Его комната здесь, — сказал он, ткнув пальцем в глухую стену.
— Но мы же тут не пройдём! — возмутился Бруно.
Сильвия, перед тем как высказать своё мнение, внимательно обследовала стену — может, та где-нибудь да откроется. В конце концов девочка весело рассмеялась.
— Вы нас разыгрываете, милый Профессор! В этой стене нет двери!
— Но в комнату Другого Профессора и нету двери, — ответил Профессор. — Нам придётся влезать через окно.
Поэтому мы тут же отправились в сад и вскоре разыскали то окно, что вело в комнату Другого Профессора. Оно находилось в нижнем этаже и было гостеприимно распахнуто. Профессор сперва подсадил обоих детишек, а уж после них в окно влезли и мы с ним.
Другой Профессор сидел за столом. Перед ним лежала огромная книга, и его лоб покоился прямо на раскрытых страницах, а руки обхватили книгу сомкнутым кольцом. Другой Профессор громогласно храпел.
— Он всегда так читает, — объяснил Профессор, — когда ему попадается очень интересная книга, и тогда его довольно трудно бывает оторвать от неё.
Сейчас, по-видимому, как раз и был такой трудный случай: Профессор пару раз приподнял своего коллегу за плечи и основательно его потряс, однако стоило того отпустить, как Другой Профессор тот час же возвращался к своей книге, громким сопением давая понять, что она по-прежнему интересует его больше всего на свете.
— Совсем зачитался, — вынес заключение Профессор. — Наверно, эта глава здорово его увлекла.
Тут он обрушил на спину Другого Профессора целый град тяжеленных ударов, восклицая при этом: «Эй! Эй! Эй!»
— Ни за что не оторвать, когда он желает проникнуть в основу основ! — вынужден был объявить Профессор специально для Бруно.
— Раз он так сладко спит, — заметил Бруно, когда Профессор устал, — значит, он уже проник в… снов.
— Но всё-таки, что нам-то делать? — недоумевал Профессор. — Он же совершенно зарылся в свою книгу!
— А может, нужно закрыть книгу? — предложил Бруно.
— Правильно! — восхищённо вскричал Профессор. — Так мы и сделаем! — И он проворно захлопнул книгу, прищемив ею нос Другого Профессора.
Другой Профессор мигом вскочил на ноги, схватил свою книгу и отнёс её подальше, в самый конец комнаты, где и поставил на полку рядом с другими книгами.
— Я читаю вот уже восемнадцать часов и три четверти часа, — объявил он, — а теперь собираюсь отдохнуть четырнадцать с половиной минут. Вы уже подготовились к Лекции?
— Почти, — уклончиво отозвался Профессор. — Я хотел просить вас дать мне один совет…
— Как вы говорите, один Банкет?
— Ах, да! Сначала, разумеется, будет Банкет. Люди, как вы понимаете, не способны получать удовольствие от Абстрактной Науки, если они умирают с голоду. К тому же намечается Бал-маскарад. О, нас ждёт масса развлечений!
— А когда Бал закончится? — спросил Другой Профессор.
— На мой взгляд, ему бы лучше закончиться прямо к началу Банкета, чтобы все успели помаленьку собраться, не правда ли?
— Да, это правильная организация дела. Сперва Развлечение, а потом Лечение — ведь воистину любая Лекция, которой вы нас одарите, будет бальзамом для наших душ! — сказал Другой Профессор, который во всё время разговора стоял спиной к нам и был занят тем, что брал с полки книги одну за другой, а затем ставил их на то же место, только вверх ногами. Тут же рядом стоял пюпитр для чтения, на котором была водружена классная доска, и всякий раз как Другой Профессор ставил книгу вверх ногами, он сразу же чертил на этой доске мелом галочку.
— А как насчёт той истории с Поросячьим визгом, которой вы сами так любезно обещали нас порадовать? — продолжал Профессор, в нерешительности скребя подбородок. — Я думаю, Поросячий визг лучше оставить на конец Банкета — тогда люди спокойно смогут выслушать эту историю.
— Пропеть её вам? — спросил Другой Профессор, просияв от удовольствия.
— Если сможете, — осторожно ответил Профессор.
— Попробую, попробую, — сказал Другой Профессор и подсел к пианино. — Чтобы не слишком мудрить, давайте условимся, что песня начинается с ля-бемоля. — И он попытался ударить по соответствующей клавише. — Ля, ля, ля! Думаю, что попал в пределах октавы. — Он вновь ударил по клавише и обратился к Бруно, который стоял ближе всех. — Похоже я пропел эту ноту, мой мальчик?
— Нет, не похоже, — уверенно ответил Бруно. — Вы поёте всё равно как утка крякает.
— Ну да, одна нота часто вызывает подобные ассоциации, — со вздохом сказал Другой Профессор. — Я лучше спою вам начало:
У колонки день и ночку
Молодое Порося
Всё сидело в одиночку,
Громким криком голося.
Этот славный Поросёнок
Как никто и никогда
Был визглив, а также звонок,
И сильна его беда.
— Как полагаете, Профессор, прозвучит мелодично? — спросил он, закончив второй куплет.
Профессор немного подумал.
— На мой взгляд, — сказал он в конце концов, — некоторые ноты повторяются, другие — нет, но едва ли это можно назвать мелодией.
— Тогда я попробую ещё раз, — сказал Другой Профессор и принялся там и сям нажимать на клавиши. При этом он жужжал себе под нос, словно рассерженная муха.
— А вам понравилось его пение? — спросил Профессор детей, понизив голос.
— Не то, чтобы красивое, — поколебавшись, ответила Сильвия.
— Крайне прегадкое, — сказал Бруно ничуть не колеблясь.
— Все крайности плохи, — очень серьёзно сказал Профессор. — Взять, к примеру, Трезвость: это очень хорошая вещь, если только предаваться ей умеренно: но если Трезвость доходит до крайности, получается один вред.
«Какой ещё вред?» — возник у меня в голове вопрос, но Бруно, как обычно, задал его за меня:
— А какой от Трезвости получается бред?
— А вот какой, — сказал Профессор. — Когда человек пьян (это, как ты понимаешь, одна крайность) он видит вместо одной вещи две. Но когда он крайне трезв (это будет другая крайность), то вместо двух вещей он видит одну. И то и другое положительно неудобно.
— А что значит «жительно неудобно»? — осмелился спросить Бруно.
— Это значит «неудобно для жизни», — поспешил влезть в разговор Другой Профессор. — Разницу между удобным и неудобным лучше всего показать на примере. Нужно только придумать какое-нибудь Стихотворение, в котором встречались бы эти слова… Сейчас подумаю…
Тут Профессор не на шутку встревожился, даже схватился за голову.
— Если только позволить ему начать читать Стихотворение, — прошептал он Сильвии, — он ни за что не закончит! Никогда!
— А разве он уже начинал читать Стихотворение и не заканчивал его? — спросила Сильвия.
— Целых три раза, — ответил Профессор.
Бруно встал на цыпочки, чтобы дотянуться губами до Сильвиного уха.
— А что стало с теми тремя Стихотворениями? — спросил он. — Он всё ещё читает их?
— Тсс! — перебила Сильвия. — Другой Профессор что-то хочет сказать.
— Я постараюсь минимизировать это Стихотворение. То есть, сделать его поменьше, — потупив глаза, сообщил Другой Профессор печальным голосом, который совсем не вязался с его лицом, ведь он забыл, что всё ещё продолжает весело улыбаться. («Только это вряд ли была улыбка, — говорила впоследствии Сильвия, — просто, наверное, рот у него сделан такой формы».)
— Только бы получилось! — воскликнул Профессор. — Впрочем, чему быть, того не миновать!
— Запомни это! — прошептала Сильвия Бруно. — Очень хорошее правило на тот случай, если ты поранишься.
— И на тот случай, если я начну шуметь, — добавил маленький проказник. — Так что не забывай его тоже, сестрица!
— О чём это ты? — произнесла Сильвия, усиленно пытаясь нахмуриться (любопытство мешало ей).
— Я ведь постоянно, — продолжал Бруно, — слышу от тебя: «Можно поменьше шуметь?» И я всегда отвечаю тебе: «Нельзя». Потому что чему быть, того не мини… зовать».
|
ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА: 36 — Это замечание Профессора о своём коллеге наводит на предположение, что в образе Другого Профессора заключена пародия на Леонардо да Винчи, который, по воспоминаниям современников, в значительной степени сам являл собой как бы пародию на гения науки: он завёл себе обыкновение спать по пятнадцать минут каждые четыре часа и был столь же мало способен подолгу сосредотачиваться на какой-либо одной проблеме. . |
____________________________________________________
Пересказ Александра Флори (2001, 2011):
ГЛАВА 10. СТАРЫЙ ПРОФЕССОР
– А мы искали вас, – сообщила Сильви. – Ох, как хорошо. Мы должны столько вам сказать, вы не представляете. Но давайте уйдем куда-нибудь.
И они вошли в библиотеку.
– Что случилось, дети? – спросил Профессор. Он как-то просветлел, глядя на детей, – не то что на Жаборонка.
– Поговорите, пожалуйста, с Садовником о нас, – попросила девочка.
– Он такой злой, – мрачно добавил Бруно. – Как только отец исчез, он изменился и только рычит на нас. Он ведет себя хуже зверя.
Под зверем он подразумевал Льва.
– В каком смысле Садовник хуже зверя? – забеспокоился Профессор. – И почему он рычит? (После рассказа о мяукающем медведе он, в принципе, был готов ко всему.) Не путаете ли вы человека и животное?
– А вы? – спросил Бруно.
– Боюсь, что иногда такое случается, – вынужден был признать Профессор. – Иногда объекты бывают похожи друг на друга. Но я стараюсь вырабатывать алгоритмы для их различения.
– И что же вы придумываете для их развлечения? – живо заинтересовался Бруно.
– Допустим, – начал объяснять Профессор, – перед вами каминные часы, похожие на кролика, и сам кролик в клетке. Я знаю, что одного из них следует завести, а другого накормить морковкой, но не помню (я ведь очень стар), кого именно. Тогда я начинаю это выяснять эмпирическим путем.
– И вам это разрешают – идти императрическим путем? – удивился Бруно.
– Я думаю! – воскликнул Профессор (хотя совсем недавно утверждал обратное). – Но потом я перехожу к теоретическому пути, для большей уверенности: открываю энциклопедию, ищу статьи «Кролик» и «Часы», узнаю описание этих предметов и сравниваю с тем, к чему пришел эмпирическим путем.
В дверь постучались.
– Войдите! – крикнул Профессор.
– Там пришел портной со счетом, – доложил лакей.
– Подождите немного, я скоро улажу этот вопрос, – сказал Профессор.
В это время вошел Портной.
– И сколько же с меня за этот год? – осведомился Профессор.
– Шутить изволите, сэр! – резковато ответил Портной. – За год! Вас не было так долго, что сумма удвоилась. В сумме это будет 2000 фунтов.
– Разве удвоение – это сумма? – удивился Профессор. – Это называется «геометрическая прогрессия». Если бы вы подождали еще год, вам были бы должны уже четыре тысячи. Представляете, вы разбогатели бы, как Император.
– Ну, не знаю, как бы я мог стать Императором, – глубокомысленно заявил визитер. – Разве что деньги помогут. Хорошо, я подожду.
– Конечно, хорошо, – сказал Профессор. – С вашим здравомыслием, которое видно в каждом вашем движении. Всех благ!
— И вы собираетесь платить ему четыре тысячи фунтов? – спросила Сильви, когда кредитор ушел.
— Никогда, дитя мое! – твердо ответил Профессор. – С его здравомыслием и желанием стать когда-нибудь Императором, он будет откладывать срок платежа до самой смерти – в надежде на возрастание процентов в геометрической прогрессии. Но чем мы сейчас займемся, друзья мои? Может быть, нанесем визит Старому Профессору? После обеда он обычно отдыхает четверть часа.
Бруно тотчас подошел к Сильви и уцепился за ее руку.
– Я думаю: отчево бы и не пойти, – сказал он не совсем уверенно, – только я буду держаться за тебя для безопасности. Я боюсь, что он жутко противный.
Профессор не удержался и захохотал, а потом сказал, успокоившись:
– Ну, что вы! Ничего в нем жуткого нет. Он не кусается – ни в каком смысле. Он просто иногда немного забывается, а так – ничего.
И Профессор, взяв Бруно за одну руку, Сильви – за другую, повел их по каким-то незнакомым коридорам, которых было так много в этом таинственном дворце. В конце последнего коридора они остановились.
– Вот здесь он живет, – сказал Профессор, указывая на глухую стену.
– Его замуровали? – ужаснулся Бруно.
Сильви молча обследовала стену и, не обнаружив ничего похожего на дверь, спросила:
– Вы нас разыгрываете? Здесь ничего нет.
– Не у каждой комнаты есть дверь, – загадочно ответил Профессор. – Но почти у всех имеются окна. Только они с другой стороны, а это стена его кабинета.
Мы вышли в сад, и скоро увидели окно Старого Профессора на первом этаже. Оно было гостеприимно распахнуто. Профессор поднял детей, а потом влез в комнату сам.
Старый Профессор сидел за столом над открытой толстенной книгой, но не читал ее, а храпел.
– Странно, – молвил Профессор. – Он заснул на самом интересном месте. Обычно, если книга интересная, он ничего не видит и не слышит, но и не спит.
Профессор попытался отвлечь коллегу от его занятия: приподнял его плечи и потряс довольно интенсивно. Это не дало никакого результата. Наконец Профессор догадался:
– Да, он заснул над книгой! Но не потому что она скучная. Напротив, он так увлекся, что захотел увидеть во сне всё, что там написано. Однако нужно вывести его из этого состояния.
И ливень ударов пролился на спину Старого Профессора. Это был настоящий душ Шарко. Но ученый муж не просыпался.
– Разве я не говорил, что он склонен забываться! – воскликнул Профессор. – Однако что же нам делать? Вы же видите: он ушел в книгу с головой.
– А если мы захлопнем ее? – предложил Бруно.
– Гениально! – воскликнул Профессор и тут же реализовал его совет, прищемив нос Старого коллеги листами фолианта.
Старый Профессор проснулся, но едва ли – возвратился к реальности. Он поставил книгу в шкаф, а потом радостно сообщил:
– Что-то фантастически интересное. Не поверите: я читал эту книгу восемнадцать часов и три четверти часа и теперь буду отдыхать в течение четырнадцати минут тридцати секунд. Вы подготовились к занятиям?
– Почти, – ответил Профессор. – Разве что вы мне подскажете одну-две детали, а несколько мелких затруднений будут не в счет.
– И банкет намечается?
– О, банкет в первую очередь. Люди никогда не бывают сыты чистой наукой. А еще намечается Маскетбол – в общем, развлечений будет в изобилии!
– И где они собираются играть в этот баскетбол? – спросил Старый Профессор.
– Да все там же, во дворце, перед началом банкета. Это ведь так сближает людей, вы сами знаете.
– Да, пожалуй, – согласился Старый Профессор. – Это очень оригинальный способ сближения. Но во всем главное – порядок и закономерность. Сначала забава – этот самый баскетбол, затем застолье – банкет, а потом и занятия – то есть лекции, в которых есть элементы и забавы, ибо они очень забавны, и застолья, ибо все их участники сидят за столами.
Говоря всё это, Старый Профессор перебирал книги в шкафу: смотрел на корешки и отставлял. При этом он делал пометки в своем блокноте.
– Кстати, – поинтересовался Профессор, – если вы намереваетесь осчастливить общество арией трех поросят, лучше это сделать по окончании празднества – тогда у присутствующих достанет сил ее выслушать.
– А я намеревался это петь? – изумился Старый Профессор.
– Если у вас получится, – дипломатично ответил Профессор.
– Сейчас попробую, с вашего позволения, – сказал Старый Профессор. Он сел за фортепиано, ударил по клавишам и запел: – Ла-ла-ла-ла… Нет, октавой ниже… Ну, как, дети, похоже это на арию трех поросят?
– По-моему, не очень, – сказал Бруно. – Больше на арию одного лебедя.
– По одному только мотиву трудно составить впечатление, – согласился Старый Профессор. – Давайте добавим слова:
Воет Свинтус у колодца,
Неуклюж и толстокож,
От рыданий так трясется,
Что бросает камни в дрожь.Тут Верблюд спросил у Свина:
«Что вы плачете, свинья?»
Свин ответил: «Есть причина:
Не умею прыгать я!».
– Вам нравится, как он поет? – спросил Профессор, понизив голос.
– Так-то ничего, – не очень решительно ответила Сильви. – Только свиней изображает не совсем убедительно.
– Не убедительно, а очень даже противно, – сказал Бруно без малейших колебаний.
– Все крайности плохи, – назидательно сказал Профессор. – Даже чувство меры, если его довести до предела. Когда человек идет таким путем, он может дойти до Невменяемости.
– А где находится эта Невменяемость? За пределами Кривляндии? – поинтересовался Бруно.
– Кривляндии! – воскликнул Профессор. – Скажите лучше – за пределами всякой реальности. Вот вам пример. Пьяный человек нередко видит одну вещь как две. Но человек чрезвычайно трезвый две вещи видит как одну. Согласитесь, что если первое просто ирреально, то ирреальность второго просто запредельна.
Дети поняли фразу следующим образом: «Если первое и реально, то и реальность второго просто запредельна».
– Что за абракадабра? – спросил Бруно у Сильви.
– Хорошо, – сказал Профессор, – сейчас я попробую вам объяснить разницу между ирреальностью и реальностью. (Дети, как ни старались, так и не могли понять на слух, почему между этими явлениями должна быть какая-то разница.) Особенно если вы подберете историю, в которой говорится об этом.
– Мы таких историй не знаем, – сказала Сильви. – Но, может быть, знает ваш друг?
– Он-то знает, и не одну, а три, – сказал Профессор. – Но к не-му за помощью лучше не обращаться. Если он начнет их пересказывать, этому не будет конца.
– В каком смысле? – спросила Сильви.
– Он знает три истории на интересующую нас тему, — пояснил Профессор. – Но ни одна из них не имеет конца.
– Послушайте! – воскликнула Сильви. – Он что-то хочет сказать.
– Я буду рассказывать в очень быстром темпе, – молвил Старый Профессор и приступил к делу. Вид у него был странноватый, потому что читал он с меланхолическими стонами и завываниями, при этом не переставая ухмыляться. («Как человек, который всегда смеется», – сказала потом Сильви.)
– Придется потерпеть, – сказал Профессор. – Чему быть, тому не миновать.
– Замечательное житейское правило, – заметила Сильви брату.
– Но тогда, мисс, и вы его не забывайте, – съязвил Бруно, – особенно когда я буду баловаться.
– Что вы хотите этим сказать? – обеспокоилась Сильви. Она попыталась даже принять строгий вид, но это ей никогда не удавалось.
– Мало ли что! – ответил Бруно. – Не очень-то мне хочется, чтобы вы постоянно говорили: «Низзя баловаться», того низзя, сего низзя, ничего низзя! Причем когда я говорю, что «ничего низзя» – это глупость, со мной никто не соглашается.
– Как с вами соглашаться, маленькое чудовище! – воскликнула Сильви с такой интонацией, от которой оттаяло бы сердце самого закоренелого преступника.
.
____________________________________________________
Пересказ Некода Зингера (2009):
Глава Х
Другой Профессор
— Мы вас искали! — воскликнула Сильви с большим облегчением. — Вы и не представить себе не можете, как вы нам нужны!
— В чем дело, милые дети? — спросил Профессор, глядя на них взглядом, которого Аггаг не получал от него никогда.
— Мы хотели, чтобы вы попросили за нас Садовника, — сказала Сильви.
Они с Бруно, держа Профессора за руки, ввели его в зал.
— Он такой селдитый, — траурно добавил Бруно. — Все они селдятся на нас, с тех пол, как папа уехал. Лев был куда милее!
— Но вы, пожалуйста, объясните мне, — взволнованно сказал Профессор. — Который Лев, а который Садовник. Весьма важно не смешивать этих животных. А это весьма вероятно в данном случае, у обоих есть пасти, знаете ли…
— А вы сигда смешиваете животных? — спросил Бруно.
— Боюсь, что довольно часто, — искренне признался Профессор. — Вот, например, кроличья клетка и часы в гостиной. С ними можно несколько запутаться — у обоих, знаете ли, есть дверцы. Вот только вчера — поверите ли — я положил в часы несколько пучков салата и пытался завести кролика!
— А клолик посол после того, как вы его завели? — спросил Бруно.
Профессор схватился руками за голову и застонал:
— Пошел? Подозреваю, что пошел! Он ушел, его больше нет! Но куда он ушел — вот чего я не могу выяснить. Я сделал все возможное… я прочел всю статью «Кролик» в большом энциклопедическом словаре. Войдите!
— Это всего лишь Портной, сэр, с вашим маленьким счетом, — произнес слабый голос за дверью.
— Ну что ж, я могу быстро уладить его дело, — сказал Профессор детям. — Если вы подождете одну минутку. Сколько же это в нынешнем году, любезный?
Портной в это время уже вошел в комнату.
— Что же, это растет уже сколько лет, — ответил Портной несколько сердито. — И мне сдается, что я не прочь получить свои деньги нынче. Это две тысячи фунтов, вот как!
— О, это пустяки! — беззаботно заметил Профессор, шаря по карманам, словно он всегда носил с собой по крайней мере эту сумму. — Но не угодно ли подождать всего лишь годик, чтобы стало четыре тысячи? Только подумайте, каким вы станете богатым! А? Вы могли бы стать Королем, если бы захотели!
— Не знаю, с руки ли мне заделаться Королем, — задумчиво сказал тот. — Но это смахивает на изрядную кучу денег. Что ж, пожалуй, я подожду…
— Ну конечно, — сказал Профессор. — Я вижу, вы весьма здраво рассуждаете. Всего доброго, любезный!
— Неужели вам придется заплатить ему когда-нибудь эти четыре тысячи фунтов? — спросила Сильви, когда за вышедшим кредитором закрылась дверь.
— Никогда, дитя мое! — ответил Профессор. — Он будет продолжать удваивать сумму до самой смерти. Видишь ли, всегда выгодно подождать еще годик, чтобы получить вдвое больше денег. А теперь чего бы вы хотели, мои юные друзья? Не навестить ли нам с вами Другого Профессора? Это — прекрасная возможность для визита, — сказал он сам себе, глядя на часы. — Обычно он отдыхает… четырнадцать с половиной минут… примерно в это время.
Бруно торопливо подошел к Сильви, которая стояла по другую сторону от Профессора, и взял ее за руку.
— Я думаю, мы бы посли, — сказал он неуверенно. — Только, повалуста, все вместе. Лучше не лисковать…
— Ну и ну, ты говоришь, словно ты Сильви! — воскликнул Профессор.
— Я знаю, — простодушно ответил Бруно. — Я совсем забыл, что я не Сильви. Только я думал, сто он мовет быть тють-тють свилепый!
Профессор весело рассмеялся:
— О, он совершенно ручной! Он совсем не кусается. Он только немного… немного мечтательный, знаете ли.
Он взял Бруно за другую руку и повел детей по длинному проходу, которого я раньше не замечал. Нельзя сказать, что в этом было что-нибудь особенно примечательное — я постоянно попадал в новые комнаты и коридоры в этом загадочном дворце и очень редко преуспевал в поисках уже знакомых.
Почти в самом конце коридора Профессор остановился.
— Вот его комната, — сказал он, указывая на глухую стенку.
— Мы здесь не плойдем, — воскликнул Бруно.
Сильви ничего не сказала, пока не проверила, не открывается ли где-нибудь эта стена. Но потом она весело рассмеялась:
— Вы нас разыгрываете, милый Профессор! Здесь нет никакой двери!
— В этой комнате нет двери, — подтвердил Профессор. — Нам придется залезать в окно.
Поэтому мы отправились в сад и скоро нашли требуемое окно, расположенное на первом этаже и раскрытое настежь. Сначала Профессор поднял детей, а затем и мы с ним вскарабкались следом.
Другой Профессор сидел за столом перед раскрытой большой книгой, на которой покоился его лоб. Он обнимал книгу обеими руками и тяжело храпел.
— Так он, обыкновенно, и читает, — заметил Профессор, — если книга особенно интересная. И тогда порой нелегко привлечь его внимание.
Похоже было, что это — как раз один из таких трудных случаев. Профессор приподнял его, один раз и другой, и безжалостно встряхнул. Но тот постоянно возвращался к своей книге, как только его отпускали, и демонстрировал своим тяжелым дыханием, что книга по-прежнему увлекательна.
— Какой он рассеянный! — воскликнул Профессор. — Вероятно, он дошел до самой интересной части!
И он обрушил целый поток ударов на спину Другого Профессора, крича, не переставая:
— Эй! Эй!
— Не удивительно ли, что он такой рассеянный? — спросил он Бруно.
— Конетьно лассеянный, — заметил Бруно. — Если он сигда так спит.
— Но что же нам делать? — спросил Профессор. — Смотрите, он совершенно погрузился в книгу!
— А если вы ее заклоете? — предложил Бруно.
— Именно, — восхищенно воскликнул Профессор. — Конечно, я так и сделаю!
И он захлопнул книгу так быстро, что умудрился пребольно защемить ею нос Другого Профессора.
Другой Профессор немедленно поднялся на ноги и унес книгу в другой конец комнаты, где она была водружена на свое место в книжном шкафу.
— Я предавался чтению восемнадцать целых и три четверти часа, — сказал он. — А теперь я отдохну четырнадцать с половиной минут. Совершенно ли готова лекция?
— Почти совсем, — покорно ответил Профессор. — Я попрошу у вас парочку советов… будет, вероятно, несколько небольших трудностей…
— А также банкет, если не ошибаюсь?
— О да! Сперва, естественно, банкет. Люди, знаете ли, не получают удовольствия от абстрактных наук, пока голод не дает им покоя. Также предстоит костюмированный бал. О, ожидается множество развлечений! Бал, я думаю, лучше устроить в начале банкета. Это так замечательно сближает людей!
— Да, это правильный порядок. Сперва — топать, потом — лопать, а потом — ушами хлопать, поскольку я уверен, что лекция, которую вы всем нам готовите, вызовет именно такую реакцию, — сказал Другой Профессор, все время стоявший к нам спиной и занятый тем, что вынимал книги одну за другой и переворачивал их вверх ногами. Рядом с ним находился пюпитр с грифельной доской, и всякий раз, перевернув книгу, он делал пометку на доске кусочком мела.
— А что касается «Свиной отпевной», которую вы нам столь любезно обещали, — продолжал Профессор, в задумчивости теребя подбородок. — Это, я думаю, лучше оставить на конец банкета, чтобы люди могли выслушать ее спокойно.
— Не спеть ли мне ее? — спросил Другой Профессор с довольной улыбкой.
— Если можете, — ответил Профессор осторожно.
— Дайте-ка, попробую, — сказал Другой Профессор, усаживаясь за клавикорды. — Для примера предположим, что это начинается с ля-бемоль, — он нажал предполагаемую клавишу. — Ля-ля-ля! Я полагаю, что это где-то в пределах данной октавы.
Он снова нажал клавишу и обратился к Бруно, стоявшему рядом:
— Правильно ли я это спел, дитя мое?
— Нет, — ответил Бруно со всей определенностью. — Это было босе похозе на утку.
— Отдельные ноты имеют тенденцию производить подобный эффект, — сказал, вздохнув, Другой Профессор. — Дайте-ка, я попробую весь стих:
Сел Свин один и застенал
У старого насоса.
Пред ним бы дрогнула стена! —
Ломал копыта дотемна:
«О Боже, в чем моя вина?
Не прыгнуть выше носа!»
— Сочли бы вы это мотивом, Профессор? — спросил он по завершении.
Профессор слегка задумался.
— Ну, — сказал он наконец, — некоторые ноты — те же, что и другие, а некоторые отличаются… но я затрудняюсь назвать это мотивом.
— Дайте-ка, я попробую про себя, — сказал Другой Профессор и начал тыкать в разные клавиши и гудеть себе под нос, как сердитая мясная муха.
— Как вам нравится это пение? — спросил Профессор детей, понизив голос.
— Оно не очень прекрасное, — колеблясь сказала Сильви.
— Оно отень увасно плотивное, — сказал Бруно без малейших колебаний.
— Все крайности плохи, — авторитетно заявил Профессор. — Например, трезвость — очень хорошая вещь, если практикуется с умеренностью. Но даже трезвость, доведенная до крайности, может привести к определенной диспропорции.
— Как она может привести к определенной диспропорции? — подумал я.
И, как всегда, Бруно спросил за меня:
— Как ее мозет плинести, поделенной на полполции?
— По-разному, — сказал Профессор. — Ну, например, когда человек пьян (это — одна крайность), он видит вместо одного предмета два. Но когда он крайне трезв (и это — другая крайность), он видит вместо двух предметов один. Это одинаково дискомфортно, что бы ни происходило.
— Что значит дифкомпотно? — прошептал Бруно на ухо Сильви.
— Разницу между комфортным и дискомфортным лучше всего объяснить на примере, — сказал Другой Профессор, подслушавший вопрос. — Стоит только вспомнить любое стихотворение, содержащее оба слова… ну, например…
Профессор схватился за голову с отчаянным видом.
— Стоит только позволить ему начать стихотворение, — сказал он Сильви, — и он никогда не перестанет! Никогда!
— Он уже когда-нибудь начинал стихотворение и не переставал? — изумилась Сильви.
— Трижды, — сказал Профессор.
Бруно встал на цыпочки, чтобы дотянуться до уха Сильви.
— Что случилось с теми тлемя стихотволениями? — спросил он. — Он их говолит все вместе?
— Тс-с, — ответила Сильви. — Другой Профессор что-то сказал!
— Я прочту его очень быстро, — прошептал Другой Профессор.
Его глаза были опущены, и в голосе чувствовалась глубокая меланхолия, что странно противоречило улыбке, которую он забыл убрать с лица.
(«На самом деле это не было настоящей улыбкой, — сказала шепотом Сильви. — Это выглядело так, словно у него рот такой формы».)
— Тогда начинайте, — сказал Профессор. — Чему быть, того не миновать.
— Запомни это! — прошептала Сильви своему брату. — Это очень хорошее правило на тот случай, если ты ушибешься.
— И это осень холосее плавило, если я буду салить, — заявил дерзкий мальчуган. — Так сто, и вы фапомните его, мисс!
— О чем это ты? — спросила Сильви, стараясь нахмуриться, что ей никогда особенно не удавалось.
— Много-много лазов, — сказал Бруно, — ты говолила мне: «Низя быть таким непофлусным», а я говолил: «Нет, быть. Нет такого плавила, стобы не быть», но ты мне не велила!
— Да и кто бы тебе поверил, вредный, вредный мальчишка! — сказала Сильви.
Слова ее были достаточно строгими, но я придерживаюсь того мнения, что когда вы всерьез стремитесь заставить преступника глубоко прочувствовать его вину, не следует произносить приговор, слишком приближая губы к его щеке, поскольку даже случайный поцелуй, которым все это заканчивается, страшно ослабляет эффект.
.
____________________________________________________
***