Комментарии переводчика:

[1] Изображая сцену высадки, первый иллюстратор поэмы Генри Холидей  поместил в толпу охотников две женские фигуры. По мнению ряда  комментаторов, это Любовь, с которой их выгружает предводитель, и  Надежда, с которой они охотятся на Снарка.

[2] Благозвон формулирует знаменитое «тройное правило». на которое ссылается, в частности, Норберт Винер: «Вряд ли можно думать, что передача важного сообщения может быть поручена одному нейронному  механизму. Как и вычислительная машина, мозг, вероятно, действует одному из вариантов знаменитого принципа, который изложил Льюис Кэрролл». «Тройным правилом» неоднократно пользуются герои поэмы.

[3] «Башмаки» — так в Англии называли чистильщиков обуви в отелях; постояльцы выставляют ее в коридор, а наутро она оказывается начищенной, причем исполнителя этой операции, как и кэрролловского персонажа, за работой никто не видит.

«Барристер» — высшее звание адвоката.

Примечания переводчика:

[2] В статье «The Incorruptible Crown», опубликованной в журнале «Knight Letter» (№71, весна 2003 г., с. 15; журнал издаётся Североамериканским обществом Льюиса Кэрролла) современная исследовательница творчества Кэрролла Kate Lyon указывает, что знаменитую последнюю строчку «Охоты на Снарка» Кэрролл придумал в июле 1874 года, после очередного посещения своего крёстника Чарли Уилкокса, прикованного к постели и умирающего от туберкулёза. Несколько месяцев спустя, 10 ноября, Чарли умер; ему было 22 года от роду. Как известно, сам Кэрролл признался впоследствии, что строка, пришедшая ему тогда, «во время прогулки в одиночестве» (см. «Предисловие» к «Сильвии и Бруно», 3-й абзац от начала) в голову «образчиком такого безнадёжно алогичного явления, как «следствие без причины»» (там же), была самой первой строкой, сочинённой им для новой поэмы. Только по завершении работы над поэмой она вошла в готовый текст последней строкой. Мы, со своей стороны, назовём это первой инверсией.
Несколькими абзацами выше Kate Lyon припоминает то, что можно назвать второй инверсией, связанной со «Снарком». В первой главе второй части «Сильвии и Бруно» Сильвия пишет на доске слово «EVIL» (‘зло’), а затем требует от Бруно прочесть его по буквам. Подумав, Бруно говорит, что он может лишь сказать, как это не читается: «LIVE» (‘жить’). Почему эта инверсия связана со «Снарком», Kate Lyon далее разъясняет так. Слово «Snark» есть написанное наоборот голландское слово «krans», означающее ‘венок’ или ‘венец’. Но слово krans существует или существовало и в английском языке, где означало отнюдь не простой венок. Krans — это так называемый погребальный венок, вывешиваемый в приходских английских церквях в память умерших в детстве или юности или даже в память незамужних пожилых женщин незапятнанной репутации; иногда он именуется в таком качестве «девственным венком» («virgin’s crown»). В исходном написании этот предмет встречается у Шекспира — как «virgin crants» Офелии (акт V, сцена 1). (Может быть, и русское слово «кранты» — одного корня?) Kate Lyon ссылается на специальное исследование Rosie Morris, опубликованное в марте 2003 года в журнале «Folklore» (т. 114, вып. 3. С. 355-387) и даже прилагает к своей статье позаимствованную из него старую фотографию погребальных венков из одной церкви в Шропшире. Традиция вывешивания в церкви погребальных девственных венков живёт и в наши дни.

Необходимо заметить ещё вот что. Русскому читателю не известно, а английского читателя Dr. John Tufail, автор представленного 2-й Международной конференции, посвящённой Льюису Кэрроллу, (Университет города Ренна, Франция, октябрь 2003 г.) доклада под названием «The Illuminated Snark», призывает помнить, что первоначально Кэрролл намеревался сделать «Охоту на Снарка» одной из стихотворных вставок романа «Сильвия и Бруно». В своей статье Dr. John Tufail дополняет лингвистические наблюдения Kate Lyon собственными; он приводит параллели слову krans в языке африкаанс и связывает это слово даже не со Снарком, а именно с Буджумом. Делает он это на своём собственном пути интерпретации текста поэмы, что заставляет его воскресить перед читателем некоторые забытые страницы истории англиканского истеблишмента. (Слову krans он подбирает английское соответствие chasm ‘расхождение во взглядах’.) Как бы то ни было, а пара Snark — krans даёт нам третью инверсию, на этот раз всего лишь чисто словесную. Но дальше нас ждут и вполне смысловые инверсии.
Ибо Kate Lyon продолжает прямые лингвистические наблюдения, не замутнённые экскурсами в историю викторианской борьбы идей. В языке африкаанс, замечает она со ссылкой на The Oxford English Reference Dictionary (Oxford University Press, 1996), слово krans означает также скалу или утёс. В конце поэмы Булочник находит-таки своего Снарка, но затем исчезает, бросившись сломя голову «into a [тот же самый] chasm», только chasm здесь присутствует уже в английском (основном) значении ‘ущелье, пропасть’. Происходит, иными словами, вот что. Krans остаётся утёсом, покуда Булочник, сбегая с него, не достигает той точки, в которой утёс переходит в ущелье. (Как можно определить, когда холм уже сделался долиной? — такой вопрос возникает ещё перед Алисой в Зазеркалье.) И в этой же точке безобидный, по уверениям Благозвона, Снарк превращается в зловещего Буджума, как то следует из оборванного на полуслове крика Булочника; сам же Булочник превращается в ничто. От себя добавим, что здесь перед нами четвёртая, пятая — и шестая инверсии (то, что исчезновение Булочника есть не простое превращение в ничто, а именно инверсия его сущности, разъясняется в собственном опыте интерпретации поэмы переводчиком; см. статью «Накануне вторжения вещей»).
В статье «The Incorruptible Crown» автор дальше исследует ассоциации, связанные с венком, в творчестве Кэрролла. Среди них, в частности, «верный призовой венок» из стихотворения «Лица в пламени камина» и аналогичное понятие из другого «серьёзного» Кэрролловского стихотворения — «Запретный плод». John Tufail, Kate Lyon и ещё несколько исследователей объединились в группу «Наоборот» («Сontrariwise») — Ассоциацию нового кэрроловедения.

[3] Все охотники в оригинале имеют имена, начинающиеся на букву «B». Это касается и их предводителя, которого зовут Bellman. Но, если всем остальным охотникам прежние переводчики на русский язык без труда подбирали имена, также начинающиеся на букву «Б» (так, например, Бобр счастливо соответствует английскому Beaver), то имя Bellman всегда вызывало затруднения, отчего переводчикам приходилось либо выбирать этому персонажу первое попавшееся имя из словаря (как поступил Григорий Кружков, см. его беседу с Ниной Демуровой в сетевом американском альманахе на русском языке «Флейта Евтерпы», №1 за 2006 год), либо даже вообще отказываться от принципа давать охотникам имена только лишь на букву «Б». Наиболее удачным в этом отношении следует признать имятворчество Михаила Пухова, который назвал предводителя команды охотников Благозвоном. И вот почему.
Одно из самых распространённых приложений английского названия Bellman — это обозначение человека, который своим колокольчиком (не колоколом!) созывает прихожан в церковь на богослужение либо учеников в класс. В других ипостасях синонимами ему будут глашатай или даже вестник. Первоначально переводчик хотел остановиться на последнем термине, отказавшись в этом единственном случае от принципа начального «Б», поскольку не нашёл в русском языке слова на эту букву, которое хоть как-то соответствовало бы званию Bellman. «Вестник» не вмещает в себя всех значений настоящего Bellman’а, но хорош тем, что его корень позволяет при некотором напряжении фантазии выводить значение этого слова не только от занятия «приносить весть», но также и от глагола «вести кого-л. куда-то» (такое значение этого корня актуализировано, например, в слове «невеста», — вероятно, ‘нововводимая’, согласно «Историко-этимологическому словарю» П. Я. Черных). Нашему Bellman’у свойственны обе функции.
Однако в конце концов переводчику показалось целесообразным перенести в свой перевод имя «Благозвон». Оно объединяет два преимущества: по смысловой наполненности оно весьма соответствует понятию Bellman, и уже присутствует в сознании отечественного читателя, поскольку перевод Михаила Пухова известен лучше иных. Выразим же ему признательность и поддержим нашего Благозвона.

[4] Итак, рассчитывая первоначально включить ещё совсем короткий вариант «Охоты» в роман «для детей» «Сильвия и Бруно», а потом, за невозможностью («Сильвия и Бруно» не поспевали), приурочивая выпуск несколько дополненной поэмы из печати к Рождеству 1875 года (но не хватило времени на гравирование иллюстраций) и выпустив-таки её окончательный текст к Пасхе 1876-го вместе с «Пасхальным приветствием» детям, автор предназначал своё сочинения всё же для детей. Даже предпосланное «Посвящение милому ребёнку» словно бы внушает читателю, будто дальнейшая история была рассказана маленькой девочке походя во время беззаботного времяпрепровождения на побережье. А это значит, что уже самая первая строфа собственно поэмы должна была задавать игровой тон. Кэрролл достигает этого гротескной клаузулой, призванной сразу же рассмешить слушательницу: высаживая команду на берег, Благозвон… переносит каждого за шкирку; игровую нелепицу вводит последнее, уже нежданное в самом конце размеренной строфы словечко.

[5] Нина Демурова и вслед за ней Михаил Пухов усматривают в этой строфе некое «тройное правило», считая его кэрролловским изобретением, что видно по специально отобранной ими цитате из Норберта Винера, забытого ныне корифея одной отложенной науки: «Вряд ли можно думать, что передача важного сообщения может быть поручена одному нейронному механизму. Как и вычислительная машина, мозг, вероятно, действует согласно одному из вариантов того знаменитого принципа, который изложил Льюис Кэрролл» (см., например, примеч. Нины Демуровой к англоязычному тексту «Охоты на Снарка» на с. 278 составленной ею известной антологии «Topsy-Turvy World (Мир вверх тормашками)» — М., «Прогресс», 1974, откуда эту цитату и заимствовал Михаил Пухов). На самом деле Норберт Винер говорит о, так сказать, правиле «тройного повтора», а вот известного нашим гуманитариям лишь понаслышке «тройного правила» знаменитый математик здесь не усматривает. И действительно, никакого «тройного правила» здесь нет. Если бы Кэрролл имел в намерении ввести его в строфу, он назвал бы его прямо — так, как оно называлось в элементарных руководствах по математике его времени, и тогда вторая строфа рождала бы в маленьких слушателях столь же бурный приступ весёлости, как и первая.
А ведь когда «тройное правило» — точнее, правило трёх  (Rule of Three) — приходилось к месту, Кэрролл отнюдь не упускал возможности смешно припомнить его детям, как это произошло в эпизоде из первой части «Сильвии и Бруно», глава 12 «Музыкальный Садовник». Сильвия, Бруно и Профессор спешат выйти на дорогу, но Садовнику запрещено выпускать детей за калитку. Подойдя к калитке, Сильвия обращается к Профессору. «»Мы просили его, чтобы он выпустил нас из сада, — сказала Сильвия. — Но нам он калитки не откроет. Может быть, он откроет вам?» Профессор очень почтительно и в изысканных выражениях изложил Садовнику просьбу. «Не возражаю, вы можете выйти, — ответил Садовник. — Но детям я не стану открывать. Думаете, я нарушу Правила? Да ни за шиллинг!» Профессор осторожно протянул ему два шиллинга. «Тогда другое дело!» — рявкнул Садовник и, швырнув свою лейку через клумбу, вытащил из кармана целую пригоршню ключей, среди которых были один огромный и несколько маленьких. «Послушайте, дорогой Профессор! — прошептала Сильвия. — А пусть он не открывает калитку для нас. Мы выйдем вместе с вами». — «А и правда, милое дитя! — одобрительно отозвался Профессор, пряча свои монеты в карман. — Это сбережёт нам два шиллинга!» И он взял детишек за руки, чтобы они втроём смогли выйти из сада, когда калитка откроется. Открыть калитку, однако, оказалось не так-то просто. Садовник перепробовал все свои маленькие ключи. В конце концов Профессор отважился высказать робкое предположение. «Почему бы вам не попытаться с большим ключом? Я не раз наблюдал, что дверь легче всего открывается своим собственным ключом». Первая же попытка с большим ключом удалась; Садовник отпер калитку и протянул руку за деньгами. Профессор отрицательно помотал головой. «Вы всё сделали согласно Правилу, — сказал он, — отперев калитку для меня. А раз она отперта, мы и выйдем через неё согласно Правилу — Правилу Троих». Садовник растерянно воззрился на него, а мы тем временем прошмыгнули мимо; но вскоре мы вновь услышали, как он задумчиво напевает, запирая за нами калитку:

«Он думал, это Горсть Ключей
     И малых и больших.
Он присмотрелся — нет, Пример
     На Правило Троих.
Сказал он: «Никогда задач
     Я не решал таких!»

Садовник не зря связывает правило трёх с некоторым классом задач. Неизбежная (и главнейшая!) принадлежность курса элементарной математики, всё ещё носившего в кэрролловскую эпоху сугубо утилитарный уклон (т. е. предназначенного для начального и вместе завершающего образования «коммерческих классов» общества — торговцев и ремесленников) и допущенного в так называемые общественные школы (для детей высших классов, ранее изучавших почти исключительно классических писателей) и колледжи лишь к концу первой трети XIX века, да и то при полном отсутствии доказательной части арифметики, правило трёх представляет собой всего лишь способ решения пропорции. В данном месте «Сильвии и Бруно» суть комического эффекта от призвания Правила Трёх заключается в самой ситуации гротескного «взаимозачёта», как о том говорится ещё в самой первой книге по теории расчётов, содержащей изложение тройного правила (издана в 1514 году в Аугсбурге; цит. по: Вилейтнер Г. Хрестоматия по истории математики. Вып. I. Арифметика и алгебра. Гос. технико-теоретич. изд., М.-Л., 1932. С. 10. Пер. П. С. Юшкевича.): «Тройным правилом называется… золотое правило, с помощью которого совершаются все торговые расчёты всех ремесленников и купцов; оно называется [так] в гражданском обиходе… ибо содержит в себе три величины, при помощи которых можно вычислить всё» (здесь под словом «всё» понимается четвёртый член пропорции).

[6] Kate Lyon не исключает, что пошивщик Беретов (и прочих уборов) специализируется как раз на плетении описанных выше венков. Она также обращает внимание на соответствующую иллюстрацию Генри Холидея. На иллюстрации пошивщик Беретов изображён фрагментарно, в глубине под капитанским мостиком.

Фрагмент рис. Henry Holiday (1876)

[7] Барристер — одно из действующих лиц сложного английского судопроизводства: это адвокат, имеющий право выступать перед присяжными, сидящими за особой стойкой (bar), но не имеющий права общаться с клиентом.

Фрагмент рис. Henry Holiday (1876).

* — Из интервью Н. Демуровой с Г. Кружковым:

Н. Д.: Да, я, пожалуй, соглашусь с Вами, хотя обычно в связи со «Снарком» об этом не говорят… Я хотела спросить еще вот о чем. У Кэрролла в английском тексте, если я правильно помню, вся поэма разделена на части, которые называются fits. Разные переводчики это по-разному переводят. Вы перевели как «Вопли». По-моему, очень удачное, веселое название. Откуда оно у Вас возникло?

Г. К.: Оно подвернулось неожиданно. Я искал слово, которое, с одной стороны, звучало бы торжественно — вот как звучит «the Fit» в английских поэмах: то есть «Песнь такая-то», — а, с другой стороны, чтобы оно сочеталось с «агонией», «болезнью» и «бредом»: ведь вся поэма называется у Кэрролла «аgony» — «агония», «мука». И мне понравилось слово «вопль». Так я и перевел подзаголовок поэмы: «Агония в восьми воплях»…

Н. Д.: Очень удачно, с моей точки зрения. Игрово и весело.

Г. К.: На самом деле, я долго сомневался… Книга уже была издана, когда, перечитывая статью Ходасевича «Поэзия Игната Лебядкина» я наткнулся на такие слова: «лакей Водоплясов, идиот, кончающий сумасшедшим домом, норовит излить свою темную душу в каких-то поэтических упражнениях, которые он сам именует «воплями»». Это из «Села Степанчикова», которое я когда-то читал, но очень давно. Водоплясова в памяти точно не осталось. А все-таки подсознание сработало. Статья Ходасевича, между прочим, и посвящена русской традиции абсурда. Чуть подальше он замечает, что «несоответствие формы и содержания в поэзии Лебядкина по существу трагично, хотя по внешности и пародийно». Таков и есть настоящий абсурд.
Кроме того, «Воплями», как известно, зовут почтеннейший наш журнал «Вопросы литературы». Не догадался я в свое время опубликовать «Снарка» в восьми «Воплях» — по главе в номере!

Н. Д.: Это было бы очень смешно.

** — Из интервью Н. Демуровой с Г. Кружковым:

Г. К.: Я жил тогда в Орехово-Борисово, и соседом моим был замечательный поэт и журналист, работавший в «Московском Комсомольце», Александр Аронов. …Мы жили в соседних домах и виделись почти каждый день. И вот однажды, из-за лености какой-то или склонности к компанейству, я обратился к нему с предложением перевести «Охоту на Снарка» вместе. Дескать, давай попробуем, вещь знаменитая! Он ответил: «Давай. В чем там дело?». Я ему объяснил и поставил первую задачу…

Н. Д.: Он не знал английского языка?

Г. К.: Ни вот столько… И тогда я поставил ему первую задачу: назвать по-русски главного персонажа, Беллмана. Но обязательно на букву «б». Он сказал: «В чем проблема?» Протянул руку, достал с полки словарь Ожегова с полки и стал читать вслух все слова подряд на букву «Б», поглядывая на меня. Так в кино у человека, который не может говорить, стараются узнать, кто преступник, перебирая буквы… Я слушал, как такой вот…

Н. Д.: Полицейский?

Г. К.: Нет, как молчащий раненый, который ждет момента, когда ему нужно хлопнуть ресницами… И, наконец, Саша прочитал слово: «Балабон»; тут я хлопнул ресницами и воскликнул: «Вот! Это — то, что нам подходит. Пусть он будет Балабоном». Тут есть и звук колокольчика: дон-дин-дон — и весь образ этого красноречивого предводителя. Пару вечеров мы с Ароновым провели за придумыванием и обкаткой начальных строф, но — увы! — Саше это довольно скоро надоело, так что доканчивал я главу в одиночку…

Примечания переводчика:

** — …у тех, кто говорит по-английски, имя главного героя (а по-английски оно звучит «Snark») вызывает представление сразу о нескольких существах — например, об улитке (snail), акуле (shark), змее (snake) и даже не только существах, но еще о ловушке, западне (snare), рычании и ворчании или спутанном клубке (snarl) и о корабле (bark). В предлагаемом переводе слово «Snark», которое ничего не говорит русскому читателю, заменено на «Смарк», заставляющее вспомнить слова «насмарку», «мрак», «смрад», «сумрак», «морок» и так далее.

1 — Бомцман – главный герой произведения назван Л. Кэрроллом «Bellman», то есть «глашатай». Не случайно он постоянно «вскрикивает»: глашатаи, выходя на городскую стену, обычно оповещали народ о каких-либо важных событиях.  Кроме того, Бомцман в данном случае выполняет на корабле роль капитана, постоянно при этом ударяя в колокол. Между тем, известно, что когда-то давно на кораблях «били склянки»: так обозначались отрезки времени длиною в полчаса. Восемь ударов знаменовало конец службы. Мартин Гарнднер предполагает, что существует связь между восемью «склянками» и восемью «приступами» в произведении Льюиса Кэрролла. Интересно, что Г.Холидей, первый иллюстратор «Охоты на Смарка», постоянно изображал этого героя с колоколом в руках. Отсюда и лишняя буква в слове «боцман»: Бомцман – это не только боцман, но еще и  тот, кто делает «бом-бом».

2 — «То, что сказано трижды, – факт». Эта фраза Л. Кэрролла стала одним из законов современной науки: результаты исследований в некоторых областях знаний проверяются трижды.

3 — Обратите внимание на то, что в тексте перевода довольно много странных слов – типа «бойбак» (далее вы встретите «болвана», «боллбеса» и других): они выделены курсивом и призваны напоминать о том, что Льюис Кэрролл постоянно «играет со словом», а в ряде случаев и о том, что «Охота на Смарка» – произведение английской литературы; читатель без труда распознает в некоторых подобных словах отголоски английского языка, если, конечно, хоть в какой-то степени этим языком владеет.

4 — Барристер – адвокат в английском суде, то есть тот, кто по долгу службы защищает обвиняемого.

5 — Барахольщик (у Л. Кэрролла «Broker») – в данном случае тот, кого приглашали для оценки мебели и прочих домашних вещей жильцов, которые не могли в срок внести плату за проживание. После оценки вещи продавались с аукциона.

Фрагмент рис. Henry Holiday (1876)

6 — Бильярдщик (у Л. Кэрролла «Billiard-marker») – в данном случае лицо, ведущее счет при игре в биллиард и записывающее выбранные игроками очки мелом на специальной доске: не случайно мел иногда оказывается у него в руках.

Фрагмент рис. Henry Holiday (1876)

7 — На иллюстрациях Г. Холидея Бобр обычно изображался с «рукоделием»: он вяжет, плетет кружева….

Фрагмент рис. Henry Holiday (1876)

Е. Клюев, из книги «Теория литературы абсурда», 2000:

Возвращаясь к проблемам структурной организации «Охоты на Снарка» (с намерением доказать тезис о «маниакально скрупулезной» структурированности абсурдного текста), сразу же обратим внимание на предельно странное определение жанра в подзаголовке — агония . По свидетельству Мартина Гарднера, наиболее успешно объяснявшего произведения Кэрролла, «в старом смысле» агония  «означает высокую меру страдания, телесной боли или смерть».
В общем представлении агония связывается с непрерывным процессом, а потому еще более странно выглядит рядом с этим словом «придаток» — «Агония в восьми приступах «. Такая детализация (и «дискретизация») недискретного, в общем, состояния могла бы удивить, если бы текст, лежащий перед нами, не был образцом литературы абсурда. Это принципы литературы абсурда вынуждают автора с самого начала предельно четко структурировать даже предполагаемое содержание. На этом фоне «спонтанность возникновения» произведения, как о том свидетельствовал Кэрролл, может быть, даже нуждается в некоторой ревизии: в основе действительно спонтанного текста едва ли может лежать столь сбалансированная структура!
Итак, «Агония в восьми приступах».
Показательно, что приступы выглядят весьма соразмерно, то есть это приступы приблизительно одинаковой протяженности, что тоже «подозрительно» с точки зрения медицинской!.. Если агония есть процесс недискретный, то «измерять» ее, да еще и фиксируя «благородную пропорциональность», есть занятие практически безнадежное.
Каждый из приступов назван в порядке следования: «Приступ первый»,  «Приступ второй»,  «Приступ третий» и т. д. Такое «хронометрирование» есть тоже разумеется, следствие того, что перед нами подчеркнуто структурированный  абсурдный текст.
Может быть (забегая немножко вперед), жанровый подзаголовок — «Агония в восьми приступах» — как раз, на концептуальном уровне, и есть разгадка того, что такое, собственно, абсурд. Абсурд  — это, стало быть, насильственно и демонстративно расчлененный на части континуум , в принципе расчленению не поддающийся, но тем не менее «препарированный» и разложенный по частям в порядке их следования.

…

Дальнейшие наблюдения над структурой текста позволяют сосредоточить внимание прежде всего на обилии рефренных  и рефренообразных  конструкций в «Охоте на Снарка».
Первое же, что нам предъявлено уже в самом начале текста и что обнимает две вступительные строфы, — это «the rule of three» (правило троекратного повтора). Как бы не полагаясь на то, что мы после подзаголовка и посвящения уже уловили под ногами твердую почву надежной структуры, Кэрролл незамедлительно делает еще один демонстративно структурный акцент (все цитаты из «Охоты на Снарка» даются в переводе автора данного исследования):

«Это логово Снарка!» — так вскричал
Бравый Бомцман**, швартуя бриг,
И пальцем извлек из воды англичан,
Поддевая за волосы их.

«Это логово Снарка!» — двойной повтор
Сам собою уже добрый знак.
Это логово Снарка!» — тройной повтор!
То, что сказано трижды, — факт.

В «Охоте на Снарка» с этим правилом, правилом троекратного повтора, важным для концепции Льюиса Кэрролла, мы встретимся еще раз, в приступе под названием «Урок Бобру». Зафиксируем этот второй случай уже сейчас, чтобы впоследствии больше не возвращаться к нему:

«Так кричит только Чердт!» — догадался Бандид
(А в команде он слыл Дураком). —
Видно, Бомцман был прав». — И, приняв гордый вид,
Он добавил: «Я с Чердтом знаком!

Так вопит только Чердт! Продолжайте свой счет:
Дважды сказана мной эта фраза.
И еще раз скажу: так орёт только Чердт!
Правда — то, что звучит три раза».

Ориентируясь на трактовку Мартина Гарднера, Н.М. Демурова так характеризует «the rule of three»:

«Это высказывание капитана, получившее название «the rule of three», неоднократно вспоминается в тексте (ср., например, «Приступ III»).
Оно получило широкое распространение в современной научной и научно популярной литературе. На него ссылается, например, в своей книге «Кибернетика» Норберт Винер, указывая, что ответы, данные компьютером, часто проверяют, задавая компьютеру решать ту же задачу несколько раз или давая ее нескольким различным компьютерам. Винер предполагает далее, что в человеческом мозгу имеются аналогичные механизмы:
«Вряд ли можно думать, что передача важного сообщения может быть поручена одному нейронному механизму. Как и вычислительная машина, мозг, вероятно, действует согласно одному из вариантов того знаменитого принципа, который изложил Льюис Кэрролл в «Охоте на Снарка»: «Что три раза скажу, тому верь» (см. главу «Кибернетика и психопатология», М., 1958, с. 181″.

Это высказывание Н.М. Демуровой хорошо согласуется с ее же анализом одного из структурных эффектов «Алисы в Стране Чудес» и «Алисы в Зазеркалье»: исследователь постоянно настаивает на идее «симметричности и равновеликости» текстов, сопровождая свои наблюдения следующими интересными рассуждениями, имеющими прямое отношение к тому, что мы сейчас обсуждаем. Ср.:

«В концовке «Страны Чудес» (после возвращения Алисы в реальное, «биографическое» время) содержится двоекратное повторение и «проигрывание» чудесных событий, выпавших на долю Алисы во время ее странствий. Сначала проснувшаяся Алиса рассказывает свой сон сестре; затем все рассказанное Алисой проходит перед внутренним взором сестры. Создающееся таким образом троекратное, если иметь в виду всю сказку, повторение усиливает эффект повествования, связывая его с фольклорным троекратным повторением».

См. также далее:
«…во сне сестры четко выделяются две части. Первая из них ретроспективна, обращена в прошлое; она как бы быстро «прокручивает» сон Алисы, накладывая сказочные, ирреальные события сна Алисы на события реальной действительности… Но сон сестры устремлен в будущее, он как бы предвосхищает его, набрасывая те события, которые хотелось бы видеть автору. События эти включают (интересная особенность!) неоднократное воспроизведение уже трижды проигранных тем».

Эти высказывания Н.М. Демуровой, может быть, позволяют сделать и вывод о прагматической функции повтора как такового в абсурдном тексте: повтор позволяет предельно резко акцентировать аспекты «структурного покоя»… впрочем, мы допускаем, что произвольно трактуем высказывания, приведенные выше.

…

…имя каждого  из героев «Охоты на Снарка» начинается с буквы «Б»: в русском переводе это Бомцман, Бойбак, Барристер, Барахольщик, Бильярдщик, Банкир, Булочник, Бандид, Башмачник и Бобр — в составе команды, отправляющейся на поиски Снарка, Без (Boojum) и Бурностай (Bandersnatch) — за ее пределами. Когда Льюиса Кэрролла спрашивали, почему прозвища всех героев начинаются с «Б», он отвечал: «А почему бы и нет?». Кстати, под своими ранними стихами сам он подписывался псевдонимом «Б.Б.». «Никто не знал почему», — сообщает Мартин Гарднер.

…………………………………………….
** — Пусть читателей не удивляют странные имена персонажей, написание которых не соответствует норме, и странные слова, встречающиеся в переводе: переводчик сознательно давал структурные акценты, руководствуясь в каждом случае «правилами Кэрролла».

Примечания переводчика.

1 — Текст пародирует «Аргонавтику» древнегреческого поэта III века до н.э. — Аполлония Родосского (далее — АР).
Б-принцип не соблюдается.
Имена прямо переведны с греческого (согласно профессии) по словарю Лидделла (отца Алисы!), или сконструированы.
Использованный словарь.

2 — Харибда — в древнегреческой мифологии — морское чудовище. Харибду представляли в виде страшного водоворота, трижды в день поглощающего и извергающего воду в узком проливе, на другом берегу которого в пещере жила шестиглавая Сцилла. Оба монстра встречаются в мифах об Аргонавтах и «Одиссее» Гомера.

3 — Кодонофор — Колокольчиконосец (в оригинале — Bellman).

4 — Бут (в оригинале — Boots) — Βούτης «волопас» — один из аргонавтов!
(АР, 1:96: «любимец Ареса Бут, храбреца Телеонта дитя». Именно он, единственный из аргонавтов, спрыгнул в море на голос сирен: (АП,4:914-916: Спрыгнуть в море успел со скамьи, отесанной гладко / Бут, чей дух был пленен сирен сладкогласным напевом./ На берег выйти желая, поплыл по волнам темноцветным. /О, неразумный! Его лишили бы девы возврата,»). Бута спасла Афродита, родившая от него сына.

5 — Хламидург — изготовитель плащей (в оригинале — Bonnet-maker).

6 — Синигор — адвокат (в оригинале — Barrister).

7 — Пратир — оценщик (в оригинале — Broker).

8 — Филосфер — «любитель шаров» (в оригинале — Billiard-marker).

9 — Трапезит — банкир (в оригинале — Banker).

10 — Кастор (в оригинале — Beaver — Бобер) — аргонавт, один из Близнецов-Диоскуров одноименного созвездия. Близнецы-Диоскуры считаются сыновьями двух отцов — Полидевк от Зевса-лебедя, а вот Кастор — от мужа Леды, царя Тиндарея. Тем не менее они вылупились из одного яйца (популярный сюжет старинных картин).
Оба близнеца были в команде «Арго» (АР: 1:146-149: «И этолиянка Леда бойца Полидевка подвигла/ С Кастором вместе, искусным в езде на конях быстроногих / Спарту покинуть. Она родила их в дому Тиндарея,/ Баловней двух, близнецов»).
Кэрролл, очень хорошо знакомый с греческими мифами, никак не мог пройти мимо Кастора, а, возможно, и Бута.
Если Кастор — Бобер, то Butcher, возможно — Полидевк (лат. Поллукс), именно эта «пара близнецов» очень важна в «Снарке».
В Древней Греции Диоскуры — покровители путешественников и мореплавателей.

Примечания переводчика.

(0) — По-английски подзаголовок можно прочесть и как «Агония в восьми конвульсиях», и как «Мучение в восьми песнопениях», и как «Борение в восьми приступах»

(1) — Прежним осталось имя капитана команды, отправившейся в поход за Снарком – имя бравого Белмана. Так назывались глашатаи, скликавшие колокольчиками горожан. Моряки же в колокол (bell) «били склянки», отмеряя время. И Белман Кэрролла неумолчно звонит в свой единственный навигационный прибор – колокол – и всех торопит.

(2) — У Кэрролла имена всех персонажей начинаются с буквы «Б»

(3) — Профессионально одуревший от ядовитых испарений Шляпник — любимый еще по «Алисе» герой Кэрролла, некогда проявлявшего дагерротипы в аммиачных парах.

Примечания переводчика:

* — Слова  «Снарк» в английском языке  нет. Возможно, Снарк (Snark) получается  комбинированием snail (улитка), shark (акула) и snake (змей). Надо ли говорить, что литературная репутация Снарка такова, что заменять его в переводе на какого-нибудь чудовищного «акумея» (акула+змей) было бы кощунством.

** — Согласно Н.М.Демуровой подзаголовок может быть прочитан двояко: «Длительная борьба в восьми приступах» и «Страдания в восьми песнях». Мною сделана попытка сохранить двусмысленность. Химера о восьми главах – это мифическое восьмиглавое чудище, но это же и болезненная фантазия в восьми частях.

*** — Имена всех персонажей начинаются на Б. Это  вряд ли логически объяснимо и поэтому вырастает в еще одну среди многих загадок «Охоты на Снарка».  В переводе начальное Б в именах персонажей сохранено.

Комментарий переводчика:

** — Бобер — морская выдра (В. И. Даль).

Примечания (из статьи Г. Циплакова о переводе Д. Жердева):

* — Переводчик хмурится, гневается, пугается, переживает и очень редко улыбается, совсем как персонажи Кэрролла. Он совсем не позволяет себе сюсюкающих интонаций, мол, посмотрите, как тут все беззаботно и по-детски. Куда уж беззаботней, когда произведение имеет подзаголовок, кстати, очень четко определяющий жанр: «an Agony in Eight Fits». Слово fit с английского можно переводить по-разному: это и «припадок», и «приступ», и «порыв», и «вспышка эмоций». Соответственно переводчики используют разные подходы к определению жанра произведения.
Жердев пользуется не традиционным значением слова agony, а неологизмом — «агоний». Здесь слышится не только «агония», но и греческий «агон», т. е. трагическое «состязание». Тем самым происходящему придается пафос вселенской борьбы и одновременно налет интеллектуализма. На мой взгляд, так и есть, сюжет «Снарка» — греческая трагедия, рассказанная языком английского нонсенса.

** — Предводителя команды «охотников» именуют Bellman, что в буквальном переводе означает «глашатай», а в калькированном — «человек с колоколом». И на иллюстрациях к кэрролловскому изданию он изображается в тельняшке и с колокольчиком в руке. По версии Д. Жердева, его следует именовать Боцман. Интересно, что, сам того не подозревая, Д. Жердев оказался созвучен здесь другому переводчику — Е. Клюеву, предлагавшему более шутливый вариант — Бомцман. При таком подходе Беллман теряет свою «велеречивую» составляющую, зато очень красиво обыгрывается составляющая «колокольно-морская». Впрочем, с последовательной и принципиальной многословностью этого персонажа читатель сталкивается с первых строк.

*** — …Boots (англ. — Коридорный, слуга)  — персонаж исключительно английского быта (аналогом был бы русский Половой), таковым и остался, преобразовавшись в Боя гостиничного.

**** — Есть и эквивалентные решения «от противного» — так, Master of Bonnets and Hoods (англ. — Мастер по дамским шляпкам) стал дамским Башмачником.

Примечания переводчика Н. Светлова:

1 — Всем, кто в курсе происходящего, понятно, что в оригинале Болванщик отнюдь неспроста делает шляпы и капюшоны. Увы, мне не удалось сохранить это его важнейшее свойство в переводе — так пусть оно сохранится по крайней мере в комментарии.

КОММЕНТАРИИ ПЕРЕВОДЧИКА:

1 — Агония
«Агональное состояние, это, в принципе, состояние умирания, говоря русским языком. В этом состоянии замедляется или неизлечимо нарушается сердечный ритм, дыхание становится неэффективным (это может быть, например, Чейн-Стокса).
Соответсвенно, в стадии агонии перестают работать почки, печень, нарушается свертываемость крови, и т. п. Правда, агония протекает тоже по-разному, в зависимости от причины ее возникновения (заболевание, передоз наркотиков, травма и т. п.)».
(Ирина Колыхалова)

2 — восьми
«В древнеиндийских текстах, например, описываются именно восемь стадий умирания, то бишь, этой самой агонии… Наводит на размышления».
(Runa Aruna)

3 — Приступы
«Если мне позволительно высказать свое мнение, должна признаться, что, коль уж речь об агонии, то «приступы» кажутся мне более предпочтительными, чем «порывы». Или уж, тогда, скорее «ПРОРЫВЫ», если иметь в виду, что субъект, агонизируя, приближается к какой-то новой сути, новому качеству».
(Елена Березина)

4 — Снарк — см.:

Льюис Кэрролл:
«В ответ на Ваш вопрос, что я имел в виду под Снарком, можете рассказать своим друзьям, что я имел в виду только то, что Снарк это и есть Буджум.
Я хорошо помню, что когда я писал поэму, никакого другого значения у меня и в мыслях не было, но с тех пор люди все время пытаются найти в Снарке значение. Мне лично больше всего нравится, когда Снарка считают аллегорией Погони за Счастьем (я думаю, что отчасти это была и моя трактовка)».

Из работы Н.Демуровой ЭДВАРД ЛИР И АНГЛИЙСКАЯ ПОЭЗИЯ НОНСЕНСА:
«Снарк» поразил не только неискушенных читателей, но и критиков, — и продолжает ставить их в тупик по сей день. Растущей популярности Снарка и его разноликих героев, которых объединяет, по-видимому, лишь то, что их имена, все без исключения, начинаются на «В»! — совсем не вредили многочисленные «объясняющие» теории. Как только ни толковали «Снарка»!
Одни доказывали, что Снарк символизирует богатство и материальное благополучие, отмечая то весьма странное обстоятельство, что отважные мореплаватели пытались поймать его с помощью железнодорожных акций и мыла.
Другие считали, что это сатира на жажду общественного продвижения.
Третьи видели в Снарке отражение «дела Тичборна», запутанного юридического процесса, привлекшего всеобщее внимание в 1871-1874 годах. (Речь идет о самозванце мяснике из Нового Южного Уэллса, претендовавшем на то, что он является сэром Роджером Тичборном, якобы спасшимся при кораблекрушении в 1854 году. Дело осложнялось тем, что мать погибшего сэра Тичборна признала «претендента» за своего единственного сына, которого все считали погибшим. Его права попечители имения. В конце концов «претендент» был признан виновным и приговорен к 14 годам заключения.)
Четвертые — арктическую экспедицию на кораблях «Алерт» {Alert) и «Дискавери» (Discovery}, вышедших в 1875 году из Портсмута в поисках Северо-западного прохода и возвратившихся в Англию в 1876 году. Снарк, согласно этому толкованию, символизировал Северный полюс.
Пятые видели в Снарке аллегорию «бизнеса в целом». Буджум в этом толковании осмыслялся как кризис, Чистильщик ботинок — как неквалифицированный рабочий труд, Бобер — как текстильная промышленность, Булочник — как мелкий буржуа, Бильярдный мастер — как спекулянт, гиены — как биржевые маклеры, Медведь — как биржевик, играющий на понижение (недаром на языке биржи их так и называют «медведями»), Джубджуб — как Дизраели, Бандерснэтч — как Английский банк накануне паники 1875 года.
Позже появились и более сложные объяснения. Философ-прагматист Ф. К. С. Шиллер, опубликовавший в пору своего преподавания в Оксфорде в 1901 году, под именем Snarkophilus Snobbs, пародию на «Снарка», видел в нем сатиру на гегелевскую идею Абсолюта. А Мартин Гарднер в предисловии к «Аннотированному Снарку» доказывал, что поэму легко интерпретировать экзистенционально, приводя в подтверждение выдержки из Кьеркегора и Унамуно! Правда, и тот, и другой пародировали в своих трудах ученых комментаторов, так что вряд ли следует принимать их всерьез.

5 — Баламут
«Bellman — (глашатай, ночной сторож. (англ.)) — ну, в общем, человек с колокольчиком — мой вариант — Балабол, Болтун, Балало…»
(Иван Анисимов)
«… или bellboy, который вырос и превратился в man. 🙂 На самом деле, удачнее всего, ИМХО, Балабол и Баламут».
(Runa Aruna)

6 — трижды
«Кэрролл — сын пастора и сам 47 лет был в священном сане, а такжепрофессором математики в Оксфорде в Церкви Христа. Ему наверняка была известна Изумрудную Скрижаль Гермеса Тримегиста Триждывеликого — в физическом, астральном и божественном планах)». В первых двух строфах трижды повторяется одно утверждение, что напоминает начало «Изумрудной Скрижали»
(Иван Анисимов)

7 — Башмак
«Boots — (коридорный, слуга в гостинице) — Башмачник».
(Иван Анисимов)
«Все-таки, башмачник — это тот, кто башмаки делает, а не чистит».
(Runa Aruna)
«Тогда просто — Башмак».
(Иван Анисимов)

8 — Беретчик
«A maker of Bonnets and Hoods — (пошивщик Беретов и Колпаков), то бишь, Шляпник, — но на ‘Б’:)»
(Иван Анисимов)
«Беретчик. :)»
(Runa Aruna)

9 — Буквоед
«Barriester — (адвокат) — но на ‘Б’: Буквоедд»
(Иван Анисимов)

10 — Барышник
«Broker — (маклер, торговец, комиссионер) — Барахольщик, Барышник:»
(Иван Анисимов)
«По-моему, и барристер, и брокер уже и в русском языке появились. Но Барышник лучше, чем Барахольщик».
(Runa Aruna)

11 — Бильярдист
Billiard maker — (маркер) — Бильярдист.

12 — Банкир
Banker — Банкир.

13 — Бобер
Beaver — Бобер.

Комментарии переводчика:

* — Болванщик — шляпных дел мастер. Почему Болванщик, доходчиво объяснил Чеширский Кот. («Алиса в Стране Чудес», перевод Н. Демуровой)

** — Барристер — адвокат высшего ранга в английской юриспруденции.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА ПЕРЕВОДА:

* — В имени предводителя своры загонщиков, отразилась речь моряков, которые густо перемежают свои слова идиоМАТическими выражениями, как впрочем и сам БоцманМАТ

** — В оригинале этот персонаж носит имя «Брокер», что не соответствует его корабельной должности баталера (сух. — каптер), которую он исполняет как хранитель имущества и прочего барахла

*** — Соответствует в первоисточнике «Банкиру» — деятель на бирже, в банке и др.

**** — В оригинале рифмуются начало и конец первой и третьей строки в строфе. Я это не соблюдаю — как и почти все переводчики на русский язык. Этот размер соблюдают два или три человека — Пухов и Елохин точно.

***** — В некоторых переводах опускается или искажается смысл этой фразы, когда говорится, что Боцманмат проделал это просто «рукой» или даже «пятернёй», в то время как в первоисточнике говорится только про «палец», что должно подтверждать балабольство капитана — как некоторые хвастуны обещают сделать что-либо «одним пальцем».

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА

Да и не примечания даже. Скорее уж — размышления по поводу. Ведь переводчик — еще и филолог, по диплому и натуре, то есть тяга к словопре по поводу слов — в крови.
И вообще должен признаться: заявляя в предуведомлении-афише свои примечания как «почти научные», переводчик оч-ч-чень слукавил. Так сказать, дополнительно завлекал, якобы скромно — самопиарился.
Нет, он и не помышлял тщиться на малейшее равнение по ученым-кэрролловедам, скажем, авторитетнейшей Н. Демуровой, серьезнейшей И. Галинской, или как-то состязаться с ёмкими новейшими комментариями А. Москотельникова (переводчика тож). Более того: он и читал-то все это — уже поставив точку и в переводе, и в этих заметках. А перья-то сам тупил — в наивном блаженном неведении (разве что у Н. М. Демуровой кое-что с наслаждением читывал еще в давних соввыпусках «Мастерства перевода»). Да в нем, неведении, завершив труд и отправив в стол отлеживаться, и пребывал еще годка три.
И только потом, едва зашевелившись и ткнувшись в Интернет, вдруг открыл для себя: за последние лета у нас, оказывается, кроме привычных Е. Клюева, Г. Кружкова, читанного Л. Яхнина или первого переводчика «Снарка» В.Орла, уже появилось свежайших русских «Снарков» — едва ли не под три десятка! (Хотя мог бы догадаться: та же история — с запоздалыми открытиями — перед тем приключилась с переводчиком, уже подзабывшим было своего «Снарка», когда поставил он точку в своем «Гамлете».) Есть сведения — где-то готовятся и новые версии поэмы… Потоп целый, ахти!
Новинок двадцать тут же — спасибо Сети! — жадно прочел, до кого-то еще не дошли глаза и руки: в Интернете полных текстов не нашел, знаемы пока по ссылкам-поминаниям, цитатам, фактам издания. Многое из читанного писано и складно, и живо, и лихо. Умеют оттягиваются с наслаждением переводчики наши! Есть уже и пародии («стёбный» Н. Хлебников, Н.Светлов с аллюзиями на нашу классику «фэнтези», от К. Булычева до М. Булгакова), и «вольные пересказы» (В. Смульф). А В. Жмудь, по-моему, поскромничал, назвав свое озорство «вольным»: переклад ничуть не «вольнее», чем у коллег.
Оказалось к тому же, что, пафосно декларирую в своем вступлении лозунг «Снимем «Снарка» с детских книжных полок!» — как бы вдогонку, дверь-то даже не приоткрыта, а широко распахнута: «взрослость» поэмы уже, видать, признана окончательно, не только в мире, но и у нас. Более того: похоже, уникального профессора аж лишают прописки в стране Рениксе. То есть — оставляя, естественно, за книгой многослойную загадочность, считать ее абсурдистской чепуховиной (нонсенсом тож) уже отказываются. «Загадка — это не нонсенс»: цитируют Х. Блума, кэрроллокритика из США.
Итогом открытий стали две наглядные вещи. Обнаружилось, во-первых, что собственно в переводе — как это ни странно! — ничего менять не надо, не обязательно. Зато, во-вторых, встал вопрос: что делать со вступлением и примечаниями, где ясно видна девственность самосознания их автора?
И, по долгому размышлению, решил: а ничего и там менять не буду. Что уж гримироваться-то задним числом!
Перевод — результат того состояния ума, в котором находился автор предисловия, так что оно — законное свидетельство той стадии его эрудиций в истории вопроса. Таким его и судите.
Что до примечаний — так ведь суть-то и жанр их тоже не претерпели изменений в «очах души» переводчика: тут никак не кэрролловедение, более-менее «ученое», а оттиск «психоисторических» аллюзий, сугубо личных, эмоционально-ощутительных, плюс некоторые лингвистические частные фантазии, с мелкой окрошкой чего-то когда-то читанного и помнящегося. Вот и все. Именно того — и только того — хватило в свое время для рождения перевода. И о том — и только о том — и хотелось написать. Так что примечания — тоже факт, тоже, так сказать, свидетельские показания, документ момента, тем и могут быть кому-то интересны.
Словом, решено и тут ничего не ворошить и не переписывать-дописывать по сути, кроме этой преамбулы. Ну, разве что, кратчайше, кое-что (только «к месту», по сугубым конкретностям) о ком-то и о чем-то из нового помянуть, сослаться и «отослать»… Оное отмечено косыми скобками и п/ж шрифтом.
На том и кончим сегодняшние объяснялки и обратимся к писанному тогда. С чего оно начиналось — с того и начнем.

* Единственное исключение, для меня лишь подтверждающее правило: моя дочь. Та впилась в «Алису» как раз лет с восьми, кстати, в переводе Демуровой: Заходер, как и прочитанный позже Набоков, почему-то ее не убедили, один — «совсем для малышей, и уж так по-русски», другой — «не смешно, и как-то не по-русски» (ай да восьмилетка, а?). Русские «Снарки» — Г. Кружкова и Е. Клюева — попались ей уже повзрослевшей, но тут не ее вина.

А что до этого перевода — не будет у меня критика дотошней и придирчивей. Споришь, споришь, а потом, остыв, глядь — что-то и пробуешь переделать… Зато когда она с какой-либо из моих идей соглашалась, — признаюсь, сие весьма ободряло и подвигало…
Ну, в ней с рождения было, честное слово, что-то особенное, что и подтвердилось потом: «нормальные» дети не вырастают в вузовских преподавателей английского языка для будущих переводчиков-гидов (втайне хочется самообольститься: уж не потому ли, что с детства бывала свидетелем моих переводческих безумных хобби: Э. По, Шекспир, Гейне…).
Но сей единичный факт, как бы ни дивил родительское сердце и ни умилял кэрролловедческие, — не основание для обобщений. Все остальные мои знакомцы, не равнодушные к Л. К., взяли его в руки уже вполне в зрелом уме, большинство —  аж после вузов.

<1> Переводчику «Снарка» приходится решать ребусы «аб ово» — с ловецкого экипажа. У автора — все они на «Б» (зашифрованный намек на «цепь бытия», в конце концов, так сказать, диалектически переходящего в небытие, — так, кажется, считается, грубо говоря)! Вот и будь любезен тут  изощриться, да не уходя далеко от смысла имен, и чтоб по возможности нескучно, да еще бы чуточку необычно и загадочно. Хорошо бы — и ароматец энглизированный (ну, хоть какой бы там «иностранный»…).
И вообще… поинтеллектуальней, пардон, что ли. Все ж таки профессор хохмил,  тем более  —  если  «книга для  взрослых». А то наши, как бы уже и узаконенные, Барахольщик, Бильярдщик, Булочник, Болванщик, Браконьер /теперь он еще — и Бандид, и Боец, и Бойня, и Битюг, и Балда, и Бедокур, и Бука-Бяка, и даже Бобродав, Битник (?!) и Беконщик/ и прочая компания — уж больно спроста, так наивно «по-русску», даже Балабон однозначен /ныне он также — и Баламут, и Балабан, и Бригадир, и Бодрый Босс, и Боцман (а то Боцманмат), и Буйноглас, и Блямс у И. Липкина, и аж Блудозвон у Н. Хлебникова, даже Барабанщик, с барабаном вместо колокольчика; разве что у М. Пухова и А. Москотельникова — уже как бы с «другого полюса»: Благозвон/; оно для детской книжечки вполне в жилу, да — аура-то где кэрролло-эксцентричная, ихняя, иноземная? /Недаром иные из новейших переводчиков вообще предпочитают не толковать «по-нашему» штатный список, оставляя исконных Беллмана, Барристера и т. д., а то применяя способ, сродни моему: Бойскотт, скажем, в «бутчерах», или Билли-Белл — для кэпа (мне тут больше по душе Билли Склянки у М. Матвеева), а то и Билли-Бон, где уж явно пиратские гены…/ Нехудо придуманный Клюевым Бомцман — и рангом пожиже (значит, умом попроще), да и немец скорее, не шуцману ли в пару. И потом, для русского уха прозвища никогда не будут и именами, фамилиями; значит, целая команда анонимов, но в «Снарке» таковой — только один (в чьем лице автор, говорят, на себя шаржи рисовал).
/Впрочем, сегодня нередки варианты, где от авторского «единобуквия» в реестре вообще отказываются. Например: Кормчий у М. Андреева и С. Афонькина, Мясник у С. Воля, В. Гандельсмана и А. Вышемирского. С. Шоргин же смело сменил заглавную букву: у него команда подравнялась на «С», во главе со Спикером, даже Бобёр стал Сурком!../

Итак, BELLMAN (британцу: и глашатай указов, и ночной страж порядка с колотушкой — вроде Клюквы у Шекспира, вспомним клюевского «шуцмана»-«бомцмана». /Упоминают и толкование: созывающий в храм на службу или школяров в класс./ Да и вообще, видать, звонарь — во всех смыслах /у Ю. Сабанцева так и дано: Звонарь/; а bell-звонок — еще и «корабельная склянка») — теперича по российской паспортине Бомболтайн. Во-первых, явно английский камрад. И не из безродных: фамилия не плебейского типа, то есть — как раз для шефа. Главное же — для его роли и нрава, смею думать, вполне подходящая. Вглядитесь: тут же целый букет! «Бом-бом» (звонок-колокол), «болтун» (кстати, давний близкий наш знакомец Шалтай-Болтай тоже из Англии родом), «бомба» (характерец взрывной!), «тайна» (что совсем даже в масть всей истории-то)… И вообще рифмуется с «капитаном» (а по мне — так напомнит и капитан-лейтенанта, чин военмора, но — не настаиваю).

BOOTS (паренек на побегушках, бой при номерах) — отныне юнга Босойер. Фамилия — и не для имущих, и напомнит ту, для всего света именно мальчуганскую (да ведь и не эксклюзивно-марктвеновскую, американскую: и у Диккенса был персонаж Боб Сойер, тоже далеко не старый).

BUTCHER (рубщик мяса, убивец), парнище якобы весьма и весьма крутой, вряд ли откажется пойти в братки к Бузодёрлу.

BROKER (и маклер-комиссионер, и оценщик имущества, и даже старьевщик) нашел бы, полагаю, общий язык с мистером Барышнингом.

Буфетчер  никак не меньше подходит  корабельному буфету-камбузу, чем авторский BAKER, Пекарь-Булочник.

Банкирр, собственно, не нуждается в пояснениях, как, смею надеяться, и Бильярдль, и даже Боббер (не через «э оборотное» ли представляется при знакомстве?). Хотя тот-то — загадочный все же зверь: и чего скрывает под кружевоплетством своим? Так и тянет нарисовать его не только с кружавчиками в лапах, но и в маске-забрале (beaver) на мохнатой и бородатой (beaver) морде, в шляпе касторовой (beaver) — если б кто мне сказал, что это такое… Или — в нашем варианте — наоборот: подстриженным под бобрик, что как-то выделяло бы его из бобров банальных. А когда, как и от чего он их спасал, интересно? Прямо агент 007 какой-то…

Болвантис, не так уж блещущий интеллектом дока-мастер по дамским шляпам (Bonnets), объяснен через его аксессуары (спасибо Демуровой, введшей в наш оборот Болванщика с его шляпными болванками; а bow-бант есть и у автора).

Кардинально сменил профессию — в точности до наоборот — лишь один охотничек. BARRISTER-адвокат переквалифицировался в Брокурора. Но ведь оба — коллеги по цеху, а смена амплуа ни в поведении юриста-снарколова, ни вообще в сюжете практически ничего не поменяла.

Как хотите, а переводчик считает, что неплохо выкрутился из ситуации.

<2> Буквалить авторскую «агонию» /как почти все «наши» — сегодня/ не хотелось: по-русски не забавно. Это там она — еще и «душевные страдания-борения» (и вообще «острая боль»; вспомнится и газетный термин «agony-column», рубрика типа «Ищу тебя»: как раз лыко в строку). Нам же агония — лишь предсмертные корчи. Хулиганское «предсмердие» мое — и они, родимые, и «предсердие» (напомнит о болящем «сердце»), и ёрническое «смердеть»…
А в варианте «трагония в восьми взрыдах» налицо и трагедия, и смертные терзания — и некое «античное» торжественное «высокоштилье», и нечто пародийно-«ораторское», «витийное»…
«Амбзацы», — тут хорошо у Клюева /теперь и еще кое у кого/: «приступы» — в точности авторское «fit»: припадок, но и часть текста. Да заимствовать не привлекало. И «приступ» в литсмысле: малоупотребительно, старо, не каждый сообразит. «Амбзац» — в нем и «амба!» (конец, обычно — нерадостный), и «абзац» (то же — на сленге, «амбец» то есть, но и — фрагмент текста).

<3> Вроде бы удостоверено позднейшей наукой: именно Бомболтайн завещал ученым «закон факта». Фактом считается проверенное опытом — минимум трижды. Кэрролловеды обязательно вспоминают и «закон триады».
Но практики масс-медиа от древности знали: любая чушь, многократно просто вбиваемая в уши массам, становится таки для них, масс, истиной.

Комментарии переводчика:

* — Снарк (Snark). Результаты многолетних дискуссий и исследований «снарковедов» можно  вкратце изложить следующим образом:

1.  Этимологически  название  «Снарк»  является  «словом-бумажником»  (смотри  рассуждения  Шалтая-Болтая  в  «Алисе  в  Зазеркалье»).  На  роль  слов-отделений  этого  бумажника  несколько  претендентов: snail (улитка, лежебока), shark (акула, мошенник),  snarl (рычание, путаница).

2.  Снарк  является  надреальным  символом,  конкретное  осмысление  которого  допускает  бесконечное множество воплощений:
— сатира на различные политические, общественные, юридические и иные процессы;
— скрытая полемика с некоторыми философскими и научными доктринами;
— постановка проблемы контакта с внеземными цивилизациями.

** — Приступление  (Fit).  Слово,  которым  Кэрролл  назвал  каждую  из  частей  своей  поэмы,   допускает множество толкований: порыв, приступ, припадок и даже песнь (у Байрона). Наиболее  распространенному варианту подзаголовка «Охоты на Снарка» – «Агония в восьми приступах»,  который  показался  мне  слишком  прямолинейным,  я  предпочёл  «Выступление  из  восьми  приступлений».

*** — Биллибом (Bellman). Первая проблема, с которой сталкивается переводчик «Охоты», это тот  факт,  что  имена  всех  членов  экипажа  начинаются  на  Б(B).  Особых  затруднений,  впрочем,  не  вызывают Бобёр (Beaver), Булочник (Baker) и Банкир (Banker).
Биллиардный маркер (Billiard-marker)  стал  просто  Бильярди-стом, а в  Мяснике-Палаче (Butcher)  логично  видеть  Браконьера.
Что  касается  Брокера,  то  следует  учесть  комментарий  Мартина  Гарднера,  что  под  этим  словом  у  Кэрролла  имеется  в  виду  оценщик  мебели  жильцов,  задолжавших хозяину за квартиру. Этот оценщик обычно и продавал затем эти вещи с аукциона  (что  объясняет  действия  этого  персонажа  в  четвёртой  строфе)  —  к  бирже  данный  Брокер  отношения не имеет.
Башмачник (Boots) является, собственно, чистильщиком обуви в отеле, а не  мастером-сапожником,  но  я  предпочел  настоящий  вариант  перевода  —  превратить  его  в  мальчишку Билетёра (как у Григория Кружкова) — это уж слишком.
Шляпник (The maker of Bonnets)  на борту корабля вполне естественно стал Бескозырщиком.
Адвоката (Barrister) можно было бы  оставить и Барристером, но это понятие (в отличие от брокера) в русском языке не прижилось,  поэтому  я  назвал  его  Борзописцем  (где-то  по  касательной  к  русскому  крючкотвору).
Капитан  корабля  и  организатор  охоты  на  Снарка  Bellman  ассоциируется,  безусловно,  со  звонарём,  городским глашатаем,  хранителем корабельного времени (отбиваемых  колоколом склянок) и с  председателем собрания, вооружённым колокольчиком.  Мой вариант имени Биллибом основан  на звукоподражательности звону, а также на сходстве с именем известного пирата, пришедшего к  нам опять же из Англии — Билли Бонса. Следует отметить и перевод Кружкова — Балабон.

**** — Высказывание капитана об истинности трижды произнесенных слов получило распространение  в научной и научно-популярной литературе и носит название правила тройного подтверждения  (The  rule-of-three):  «Вряд  ли  можно  думать,  что  передача  важного  сообщения  может  быть  поручена одному нейрону или что важная операция может быть поручена одному нейронному  механизму.  Как  и  вычислительная  машина,  мозг,  вероятно,  действует  согласно  одному  из  вариантов  того  знаменитого принципа,  который изложил  Льюис Кэрролл в «Охоте на  Снарка»:  «Что три раза скажу, тому верь». (Норберт Виннер — «Кибернетика и психопатология»).

Комментарии переводчика:

[1] Л.Керролл визначив жанр свого твору як „An Agony in Eight Fits”. Обидва іменники тут виступають відразу у двох значеннях: Agony – „мука, агонія” і „шалена  боротьба”, Fit – „пісня, частина балади” і „припадок, приступ хвороби”.

[2] Назва фантастичного звіра Snark являє собою характерне для Л.Керролла складне „слово-портмоне”, яке викликає асоціації як мінімум зі словами „snake” (змія), „shark” (акула), „snarl” (гарчати), „bark” (гавкати). Перекладач знайшов досить оригінальний „вітчизняний” відповідник – Снавр. Це слово схоже на назву якогось динозавра, а водночас є центральним терміном такої радянської науки, як цивільна оборона (СНАВР – своєчасні й необхідні аварійно-відновлювальні роботи). Проте, оскільки Снарк уже давно здобув міжнародне визнання, в тексті залишено оригінальну назву.

[3] У Л.Керролла назви всіх учасників полювання на Снарка починаються з букви Б.  При перекладі більшості з них не виникає особливих проблем: Banker – Банкір,  Broker – Брокер,  Billiard-marker „більярдний маркер” – Більярдист,  Beaver – Бобер, Baker „пекар” – Булочник, Barrister „адвокат” – Борзописець-суддя,  Butcher „м’ясник” – Бійник (що на Бійні мав стаж),  maker of Bonnets „капелюшник” – Бриляр,  Boots („черевики”, а в переносному значенні – „хлопчик, що в готелі чистить черевики постояльців”) – готельний Бой. Найскладнішою для перекладу є назва головного члена команди, її капітана. В оригіналі він виступає під іменем Bellman, що перекладається як „глашатай”, а буквально означає „людина зі дзвоном” (bell – дзвін,  man – чоловік). Необхідно було зберегти елемент „дзвін”, оскільки у тексті Bellman часто калатає у дзвона, а також додати елемент, який би починався на літеру Б і в якийсь спосіб позначав лідерство персонажа. Назву Будодзвін („той, що будить дзвоном”) довелося вмотивувати додатковою строфою, якої немає в оригіналі.

Каментары:

1. Пасля доўгіх развагаў мы абралі гэты варыянт назвы не толькі дзеля “остраннения”, але перадусім праз яго двухсэнсоўнасць: у ім хаваецца як “Паляванне на Снарка” (зрэшты, хто на каго тут палюе – яшчэ вялікае пытанне), так і намінка на тое, што ў паэме вядзецца не столькі пра паляванне, колькі пра паляўнічых, “снаркаловаў”.

2. “Прападанне” – у арыгінале Agony: агонія, скон, перадсмяротныя пакуты. Тым не менш, першапачаткова грэцкае слова “агонія” азначае “барацьба, змаганне”. Як і бальшыня старажытных легендаў і паданняў, “гераічная” паэма Кэрала прысвечаная барацьбе са страшыдлам(і). “…у васьмі выкліках”: у арыгінале ўжытае слова fit, якое некалі азначала “сутычку”, “калізію” (на рыцарскім ці, магчыма, паэтычным турніры), а ў Сярэднявеччы пачало ўжывацца для азначэння асобных частак (спеваў, песняў, раздзелаў) балады. Адначасова, fit азначае і “прыступ, прыпадак, сутарга, канвульсія”. Такім чынам, Кэралаў падзагаловак мае двайны сэнс: “Змаганне ў восем этапаў (раўндаў, частак, тураў)”/“Агонія ў васьмі прыступах (прыпадках, корчах, сутаргах)”. Абранае намі (з мноства магчымых варыянтаў) слова “выклік” адсылае да турніру, да перашкодаў на шляху да перамогі, а таксама – да выкрыку ці выгуку пры паміранні.

3. У арыгінале гульня словаў са значэннем слова land, “зямля”: 1) суша, 2) грунт, глеба. Як відаць паводле ілюстрацый Генры Голідэя да першага выдання “Снарка”, Балабол выпроствае пальцы не наперад (удалеч), а ўніз, да грунту, ставячы аднаго з чальцоў каманды на ногі, як лялькавод. Гэтае “расстаўленне” герояў на беразе выспы дазваляе задумацца над тым, ці не ёсць “Снарк” свайго кшталту апісаннем шахматнай партыі, якую вядзе Балабол супраць нябачнага суперніка (чытача?) з дапамогаю васьмі пешак і караля (чальцоў ягонай экспедыцыі ўсяго дзевяць) – прынамсі, кніга “На тым баку Люстэрка”, напісаная на некалькі гадоў раней, з’яўляецца апісаннем такой партыі. У такім разе, сюжэт “Снарка” зводзіўся б да падарожжа васьмі пешак на супрацьлеглы край дошкі, цягам якога некаторыя з іх стаюцца ахвярамі фігураў суперніка: Крывасека, Дзюбдзюба, Снарка і Снарка-Буджума.

4. Балабол – у арыгінале Bellman, “званар”, “вястун”. Ангельскае слова можа адсылаць як да карабельнага звону (т. зв. “шклянкі”), так і да званочкаў, з якімі ў Сярэднявеччы па гасцінцах Англіі хадзілі вар‘яты, сляпыя, струплякі, жабракі й г.д., што спявалі жаласныя ці жартаўлівыя песенькі. Беларускі пераклад адсылае як да званка (на шыі ў авечкі ці каровы, балабону) ці бразготкі (балаболкі), так да чалавека, які несупынна вярзе абы што. Кэрал робіць з Балабола правадыра экспедыцыі – той найбольш гаворыць і мае ў руцэ звон, сімвал улады над камандай – магчыма, тут прысутная ўласцівая Кэралу асацыяцыя з школьным настаўнікам.

5. У першым раздзеле кнігі “На тым баку люстэрка” Алеся занатоўвае ў “мемарандумніку” Белага Караля: “Белы Вершнік з’язджае па качарэжцы. Ён вельмі блага трымае раўнавагу”. Як ён гэта робіць, паказана на ілюстрацыі – падобным чынам з пальцаў Балабола спускаюцца ўніз чальцы ягонай каманды. Адразу пасля гэтай занатоўкі ў “Люстэрку” ідзе верш “Жабавокі”, які лічаць асноўнаю крыніцаю і папярэднікам “Снарка”.

6. Правіла “Тройчы сказанае ёсць праўдай” вядомае як “правіла Балабола”. У старажытным фальклёры можна знайсці шмат прыкладаў трайной замовы, заклёну, праклёну й г.д. – лічба тры лічылася свяшчэннай. Напрыклад, у суніцкім ісламе муж павінен тройчы адрачыся ад жонкі, каб лічыцца з ёю разведзеным.

7. Берэтчык (“the maker of Bonnets and Hoods”) нагадвае Шапавала-Шампавала з абедзвюх частак “Алесі”.

8. У арыгінале Кэрал іранічна называе спрыт Більярднага маркёра “агромністым”, каб дадаць, што дзякуючы яму ён “мог бы выйграць болей, чым унёс сам” (а мог бы і не выйграць) – то бок відавочна, што насамрэч гэты спрыт не такі й вялікі. Як доказ гэтага, у чацвёртым выкліку Більярдны маркёр “неслухмянай рукой” намазвае сабе крэйдай кончык носу замест кія.

.