Рубрика «Льюис Кэрролл: биография и критика»

На днях у Андрея Москотельникова в минском издательстве «МЕТ» вышла книга его переводов Льюиса Кэрролла «Curiosa: три поэмы», куда вошли «Фантасмагория», «Curiosa Mathematica», ну и, конечно, «Охота на Снарка». Особый интерес у меня вызвал не только щепетильный подход Андрея к оригиналу, но и подробные глубокие комментарии, без которых нельзя понять всю тонкость кэрролловской игры.
Мне посчастливилось связаться с переводчиком и задать несколько интересующих вопросов.

— Как известно, на русскоязычном пространстве Льюиса Кэрролла знают и любят прежде всего за дилогию про Алису. Третий его шедевр — поэма «Охота на Снарка» до сих пор не обрела у нашего читателя заслуженной популярности. И это при том, что по количеству русских переводов поэма на данный день обгоняет ту же «Алису». В этом году Вы выпускаете еще один перевод «Охоты на Снарка». Что подвигло Вас на этот нелегкий труд?

Андрей Москотельников: Вряд ли верно, что «Охота на Снарка» не обрела популярности у русскоязычного читателя. Ведь эта поэма продолжает переводиться и издаваться — чаще всего, правда в переводе Григория Кружкова, хотя последнее, только что появившееся издание «Полного иллюстрированного собрания сочинений» Льюиса Кэрролла предлагает перевод Леонида Яхнина.
На новый перевод «Снарка» меня подвигло чувство протеста. Ни один другой зарубежный автор не подвергался у нас такому поруганию, как Кэрролл. Разве что Джойс в том, что касается двух его поэтических сборников. (В обоих случаях виноват прежде всего один и тот же человек — Григорий Кружков, плодовитый поэтический ремесленник, имеющий своих любимых поэтов, а прочих переводящий от нечего делать.) «Снарк» элементарно не понят русскоязычной читающей публикой, и тому есть причины.
Советское кэрролловедение в лице своего корифея — Нины Михайловны Демуровой — переняло от кэрролловедения западного точку зрения на Кэрролла как на автора сочинений в некоем трудноопределимом жанре «нонсенс». А раз так, то о поисках смыслов в «Снарке» и не помышляли, при переводе упражнялись лишь во всевозможных чудачествах. Но время шло, западные кэрролловеды продолжали работать; в результате западный читатель смог ознакомиться со всем богатством вскрытых смыслов, а отечественный читатель так и оставался их лишён. Это положение настоятельно требует исправления, и взялся за это я.  Дело в том, что я ещё в пятом классе влюбился в только что вышедшее Академическое издание «Алисы» в «Литературных памятниках» (перевод Нины Демуровой, Дины Орловской, Ольги Седаковой и Маршака) и понял, что русский Кэрролл должен существовать именно в таком вот виде: каждое слово этого писателя драгоценно, оно не случайно, а потому ничто в его тексте не должно оставаться непонятным отечественному читателю. А потому — наблюдения, поиски и, как результат, самый подробный комментарий. Иного Кэрролл не заслуживает.

— Какие из нынешних переводов «Снарка» кажутся Вам наиболее адекватными оригиналу?

АМ: На мой взгляд, наиболее адекватен перевод Михаила Пухова, впервые опубликованный ещё в советские времена в журнале «Техника — молодёжи» под рубрикой «Клуб любителей фантастики». Перевод Пухова, хоть и более других мне нравится, но тоже грешит преступлениями против самого, так сказать, бытового смысла. Например, взять вторую строфу последнего приступа:

Но напрасна погоня в просторе пустом,
Впереди непроглядная тень;
И Бобер от земли оттолкнулся хвостом,
Чтоб достать ускользающий день.

Последние два стиха тут по-игровому прекрасны, хоть и дурашливы не по-Кэрролловски, а вот первые два стиха? Если вокруг — пустой простор, то в нём не может быть непроглядной тени. Может быть разве что непроглядная темень. Это — переводческая неряшливость, если не сказать «неумение».
В переводе Григория Кружкова есть ровно три исключительно удачных места, которые, однако, им же самим и испорчены в новой редакции. Вообще же сам Кружков с каким-то странным восторгом признавался в интервью Нине Демуровой (см. книгу последней «Льюис Кэрролл. Картинки и разговоры»), что перевёл «Снарка» именно от нечего делать. От нечего делать переводили Кэрролла и последующие переводчики, не переставая вспоминать, что «Снарк» — это нонсенс. Нонсенсом являются, на мой взгляд, все такие переводы.

— Я давно придерживаюсь мнения, что особо сложные произведения зарубежной литературы должны иметь несколько разных переводов. Одни переводы должны «приблизить» книгу к нашему читателю, заставить полюбить сам дух произведения. Другие же должны быть, как можно, более точными, чтобы знать, что именно писал автор. Согласны ли Вы с такой точкой зрения?

АМ: Если говорить о «Снарке», то тут ситуация такова: переводов-то и нет! Кроме, повторяю, перевода Михаила Пухова. Все остальные «переводы» — лишь отсебятина переводчика, либо обычное ремесленничество в версификации. Я ставил себе задачу объединить два названных Вами подхода: и приблизить книгу к нашему читателю, то есть написать её неиспорченным и весёлым русским языком (и правильным стихом, кстати), и сделать перевод точным в самой высшей степени. Соединение этих двух задач выливается в такую единую задачу: написать так, как написал бы Кэрролл, если бы писал по-русски.

— С одной стороны в «Снарке» не так много каламбуров и неологизмов, как в «Алисе». С другой — это всё-таки поэзия со своей ритмикой и звукописью. С какими особенными сложностями Вы столкнулись при переводе поэмы?

АМ: В «Снарке», насколько я знаю сейчас, всего два каламбура, причём неочевидных даже английскому читателю. И оба они — в одной о той же строфе. Они были вскрыты Джоном Тьюфелем в его работе «Лицевой Снарк»; знание этой работы и помогло мне перевести данную строфу не только весело, но и точно. Это не просто словесные, но также и смысловые каламбуры. Итак: особенные сложности в «Снарке» — это его смыслы. Ибо отнесение «Снарка» к жанру нонсенса ошибочно, что я и стараюсь доказать своими комментариями.

— Первая редакция Вашего перевода появилась в Интернете, по-моему, еще в 2007 году. В новой редакции кое-что было изменено (сразу бросается в глаза замена «Боцмана» на «Благозвона»). Что еще и почему пришлось поправить и улучшить?

АМ: А после «Боцмана» я поменял имя этого персонажа (Bellman) на «Вестник», что гораздо ближе по смыслу. Но в конце концов остановился на имени «Благозвон», что попытался обосновать в примечании. А вообще правка сводилась ко всё большему насыщению моего перевода подлинными Кэрролловскими смыслами, вскрываемыми только постепенно — как в результате чтения статей кэрролловедов в Интернете, так и в результате собственных размышлений. Кэрролла нельзя переводить, как это делали до сих пор все переводчики, просто положив перед собой с одной стороны голый текст на английском языке, с другой стороны словарь. При такой практике в переводе появляются случайные слова и целые случайные строфы, и лишь опора на собственные и чужие исследования позволяет переводить такого глубокого автора неслучайным образом.

— Ваши комментарии к «Снарку» чрезвычайно обширны и постоянно отсылают нас к другой страсти Кэрролла — математике. Как Вы считаете — математическое образование помогает глубже понять художественные произведения Кэрролла? Нет ли здесь в подобной трактовке «излишества»?

АМ: Чтобы правильно понимать — и тем более, чтобы правильно переводить — Кэрролла, обязательно нужно разбираться в математике (хотя бы в истории математики); вспомните знаменитую «Аннотированную Алису» Мартина Гарднера. Ну а если читатель — не математик, значит, математическую составляющую Кэрролловских сочинений должен объяснить ему переводчик. По этому поводу см. мои ответы на следующие вопросы, здесь же скажу только, что на самом деле математических ссылок даже в моём «Аннотированном Снарке — 2» не так уж и много, гораздо больше — на труды культурологов, таких как члены североамериканской Ассоциации нового кэрролловедения. У меня готов ещё перевод большой математической комедии в четырёх актах «Эвклид и его современные соперники», вот там в моих комментариях историко-математических ссылок побольше, а культуроведческих меньше, но тоже много.

— Вы перевели также другие произведения Кэрролла — поэму «Фантасмагория» и роман «Сильви и Бруно». Многие наши критики считают «Сильви и Бруно» литературной неудачей писателя. Судя по всему, Вы это мнение не разделяете?

АМ: Не все считают этот роман неудачей. Мартин Гарднер — да, считает. А вот Жиль Делёз полагает, что при написании «СиБ», наоборот, Кэрролл довёл до совершенства те методы письма, которые при написании «Алис» только нащупывал. Я склоняюсь к мнению Делёза. И ни Вам, ни посетителям Вашего сайта не советую слепо доверять мнению Гарднера. Дело в том, что Гарднер — всего лишь математик, а Кэрролл — не только математик, но ещё и писатель. Математики Гарднер в «СиБ» не усмотрел, приложения своим собственным математическим склонностям применительно к этому роману не нашёл, а гуманитарные открытия этого романа были ему неинтересны.
Этим, кстати, грешили в недавнем прошлом и отечественные кэрролловеды как Демурова. Не будучи сама математиком, она доверилась мнению Гарднера и, будучи литературоведом «широкого профиля», не стала глубоко вкапываться другие сочинения Кэрролла помимо «Алис». И лишь в послесловии к только что вышедшей книге издательства «Альфа-книга» Льюис Кэрролл. «Полное иллюстрированное собрание сочинений» Нина Михайловна наконец-то высказывает более уважительный взгляд на те Кэрролловские сочинения, к которым ранее относилась с пренебрежением.
Это послесловие Нины Михайловны — единственное достоинство данного издания, переводы которого (за исключением демуровских же) ужасны с точки зрения и русского языка, и русского стихосложения. В частности, «СиБ» даётся там в переводе несчастного Андрея Голова, впервые изданном Евгением Витковским в возглавляемом им издательстве «Водолей». По поводу этого перевода я писал Витковскому, указывая на его кошмарные недочёты. Витковский благодарил меня, но в указанном новом издании они отнюдь не были исправлены.

— Насколько я знаю, Вы решились на еще один смелый шаг — сделать еще один перевод знаменитой «Алисы». Почему?

АМ: Не то, чтобы я решился заново переводить «Алису», тут иное. Стихи из неё — вот что мне хотелось бы видеть в новой редакции пусть старого, Демуровского, перевода обеих «Алис». Ведь Дина Орловская пренебрежительно относилась к Кэрролловским текстам, и Нина Демурова нехотя сама это признаёт (в статье «О переводе сказок Кэрролла»). Ну и некоторые неучтённые самой Демуровой тонкости оригинального текста следовало бы ввести в её перевод — эти весьма любопытные тонкости оригинала были вскрыты уже после перевода трудами западных кэрролловедов.
Кстати! Вы знаете, что теперь нельзя переиздавать Демуровскую «Алису» с Маршаковским «Папой Вильямом»? Какое-то издательство выкупило у наследников Маршака права на «Папу Вильяма» и велит теперь вместо него давать в «Алисе в Стране чудес» перевод… кажется, Старилова. Это мне сообщила в телефонном разговоре Маргарита Фёдоровна Рушайло, у которой в Москве на дому музей печатных изданий «Алисы», туда и сама Нина Михайлова за справками обращается.

***
См. также интересную статью А. Москотельникова о переводах Кэрролла на японский язык — «НОВЫЕ УЗЕЛКИ ДЛЯ ИСТОРИИ ПРО ХВОСТ, или О переводе сказок Кэрролла – 2».

Автор и координатор проекта «ЗАЗЕРКАЛЬЕ им. Л. Кэрролла» — Сергей Курий