Рубрика «Список переводчиков Льюиса Кэрролла»

Владимир Владимирович Набоков (1899-1977) — русский и американский писатель, поэт, переводчик, литературовед и энтомолог.

В 1923 году в Берлине вышел его русский перевод «Алисы» под псевдонимом В. Сирин). Перевод назывался «Аня в стране чудес» и вышел в издательстве «Гамаюн» с иллюстрациями С. Залшупина. Берлинское издание репринтно было повторено в США издательством «Довер» (1976 год) и «Ардис» (1982 год.). В СССР перевод В. В. Набокова впервые был издан в 1989 году «Детской литературой» с иллюстрациями художника А. Б. Геннадиева.

«Аня в стране чудес» — наверное, один из самых русифицированных вариантов перевода «Алисы».

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ

Владимир Набоков родился 10 (22) апреля 1899 года в аристократической семье известного российского политика Владимира Дмитриевича Набокова. В обиходе семьи Набокова использовалось три языка: русский, английский, и французский, — таким образом, будущий писатель в совершенстве владел тремя языками с раннего детства. По собственным словам, он научился читать по-английски прежде, чем по-русски.

Образование начал в Тенишевском училище в Петербурге. Литература и энтомология становятся двумя основными увлечениями Набокова. Незадолго до революции на собственные деньги Набоков издаёт сборник своих стихов.

Революция 1917 года заставила Набоковых перебраться в Крым, а затем, в 1919-м, эмигрировать из России. Некоторые из семейных драгоценностей удалось вывезти с собой, и на эти деньги семья Набоковых жила в Берлине, в то время как Владимир получал образование в Кембридже, где он продолжает писать русские стихи и переводит на русский язык «Алису в стране Чудес» Л. Кэррола.

В марте 1922 года был убит отец Владимира Набокова Владимир Дмитриевич Набоков. Это произошло на лекции П. Н. Милюкова «Америка и восстановление России» в здании Берлинской филармонии. В. Д. Набоков попытался нейтрализовать стрелявшего в Милюкова радикала, но был застрелен его напарником.

С 1922 года Набоков становится частью русской диаспоры в Берлине, зарабатывая на жизнь уроками английского языка. В берлинских газетах и издательствах, организованных русскими эмигрантами, печатаются рассказы Набокова. В 1925-м году Набоков женится на Вере Слоним и вскоре после этого завершает свой первый роман — «Машенька». После чего до 1937 года создаёт 8 романов на русском языке, непрерывно усложняя свой авторский стиль и всё более смело экспериментируя с формой. Романы Набокова, не печатавшиеся в Советской России, имели успех у западной эмиграции, и ныне считаются шедеврами русской литературы (особ. «Защита Лужина», «Дар», «Приглашение на казнь»).

Политика нацистских властей Германии в конце 30-х годов положила конец русской диаспоре в Берлине. Жизнь Набокова с женой-еврейкой в Германии стала невозможной, и семья Набоковых переезжает в Париж, а с началом Второй мировой войны эмигрирует в США. С исчезновением русской диаспоры в Европе Набоков окончательно потерял своего русскоязычного читателя, и единственной возможностью продолжить творчество был переход на английский язык.

В Америке с 1940-го до 1958 года Набоков зарабатывает на жизнь чтением лекций по русской и мировой литературе в американских университетах. Его первые англоязычные романы «Подлинная жизнь Себастьяна Найта» и «Под знаком незаконнорождённых» («Bend Sinister»), несмотря на свои художественные достоинства, не имели коммерческого успеха.
Путешествуя во время отпусков по Соединённым Штатам, Набоков работает над романом «Лолита», тема которого (история взрослого мужчины, страстно увлекшегося двенадцатилетней девочкой) была немыслимой для своего времени. Роман был опубликован (сначала в Европе, затем в Америке) и быстро принёс его автору мировую славу и финансовое благосостояние.

Набоков возвращается в Европу и с 1960 живёт в Монтрё, Швейцария, где создаёт свои последние романы, наиболее известные из которых — «Бледное пламя» и «Ада».

 

***
В. Лобанов «Аннотированная библиография переводов»
(Folia Anglistica. Autumn 2000; М., Макс-Пресс, 2000):

«Перевод этот воспринимается русскими литераторами далеко не единодушно. Диапазон оценок колеблется от общепринятого в отношении Набокова восторженного тона («блестящий перевод» <…> Вл. Лён <…>) через обставленную оговорками почтительность («Мне показалось, что перевод молодого Набокова очень талантлив, однако…» — Б. Носик, автор «первой русской биографии писателя» <…>) и сдержанность Н. А. Анастасьева («никаким событием не стали переводы» Набокова, в том числе и «Аня в стране чудес» <…>) вплоть до полного отрицания каких-либо достоинств перевода Д. М. Урновым («Не хочу больше никакой слепоты, никакой уступки конъюнктуре <…> Плохо Набоков перевел «Алису», уж давайте так и скажем — плохо. Вы не согласны, что ж, обсудим…».

  
Издания перевода Набокова (слева — первое, Берлинское 1923 г.).

***
С. Курий о переводе В. Набокова
(из статьи «Глупости Чарлза Лютвиджа Доджсона»):

«Как и все английские дети (а я был английским ребенком), Кэрролла я всегда обожал» — признавался автор «Лолиты». Тем не менее, несмотря на афишируемую «английскость», Набоков дал интересный пример перенесения кэрролловского нонсенса в российскую ментальность (первый российский перевод «Алисы» 1879 г. носил еще более русифицированное название: «Соня в царстве дива»). Алиса становится Аней, которая посылает подарки своим ногам в Паркетную ГУБЕРНИЮ, Белый Кролик носит титул ДВОРЯНИНА, ящерка Билль становится Яшкой, Мышь читает нудную главу из учебника не о Вильгельме Завоевателе, а о Владимире Мономахе и т.д. Однако наибольшая удача Набокова — это стихотворные пародии. Как уже говорилось Кэрролл пародировал в «Алисе» классические нравоучительные стишки своей эпохи и английский фольклор. Большинство из них уже позабыты самими англичанами, а для нас элемент пародии вообще пропадает. Набоков же просто заменил английскую «школьную программу» российской и пародировал (стараясь по возможности не отходить от оригинала) русскую классику и фольклор. Вот как, например, звучит кэрроловский «Папа Вильям» в переложении Набокова:

» — Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Тебя считают очень старым:
Ведь, право же, ты сед
И располнел ты несказанно.
Зачем же ходишь постоянно
На голове? Ведь, право ж, странно
Шалить на склоне лет!»

Перевод вполне годится, как для детей, так и для любопытных взрослых, хотя адекватного представления об оригинале он не дает.

.

***
Из интервью В. Набокова Альфреду Аппелю. сентябрь 1966 г.:

— Ваша первая книга — русский перевод Льюиса Кэрролла. Как вам кажется, есть ли связь между кэрролловским нонсенсом и вашими выдуманными и перемешанными языками в романах «Под знаком незаконнорожденных» и «Бледный огонь»?

— Как и все английские дети (а я был английским ребенком), Кэрролла я всегда обожал. Нет, не думаю, что есть что-нибудь общее между нашим и выдуманными языками. Есть у него некое трогательное сходство с Г.Г., но я по какой-то странной щепетильности воздержался в «Лолите» от намеков на его несчастное извращение, на двусмысленные снимки, которые он делал в затемненных комнатах. Он, как многие викторианцы — педерасты и нимфетолюбы, — вышел сухим из воды. Его привлекали неопрятные костлявые нимфетки в полураздетом или, вернее сказать, в полуприкрытом виде, похожие на участниц какой-то скучной и страшной шарады.
Я думал, что в «Лолите» все-таки есть на это намек через фотографическую, так сказать, тему: Гумберт хранит старую потрепанную фотографию Аннабель, он в каком-то смысле с этим «моментальным снимком» живет, он пытается подогнать под него Лолиту и часто жалуется на то, что ему не удается ее образ поймать и сохранить на пленке. У Куильти тоже есть хобби, а именно: любительское кино, и те невообразимые фильмы, которые он снимал на Дук-Дуковом ранчо, могли бы, кажется, насытить Кэрролла в самых его необузданных вожделениях.
Сознательно я об этом Кэрролловском коньке в связи с темой фотографии в «Лолите» не думал.

.

***
В. Набоков, из интервью Н.Гарнхэму в 1968 г.:

Или возьмем судьбы Оскара Уайльда и Льюиса Кэрролла — один щеголял своим пороком и оказался за решеткой, другой таил свой маленький, но гораздо более тяжкий грех за дверями фотолаборатории с проявителями, а в результате стал великим детским писателям всех времен и народов. Я не несу ответственности за эти фарсы из подлинной жизни.

.

***
Интервью В. Набокова Полю Суфрэну, сентябрь 1971:

— Во многих ваших работах вы создаете мир вымысла и иллюзии — я называю его миром Алисы-в-Стране-чудес. Какова связь этого мира с вашей реальной борьбой с реальным миром?

— «Алиса в стране чудес» — особая книга особого автора со своими каламбурами, каверзами и капризами. Если внимательно ее читать, то вскоре обнаружится — как юмористическое противостояние — наличие вполне прочного и довольно сентиментального мира, скрывающегося за полуотстраненной мечтой. К тому же Льюис Кэрролл любил маленьких девочек, а я нет.

.

***
В. Набоков, из романа «Лолита»:

…я вспоминал, с болезненной усмешкой, далекое мое, доверчивое, додолоресовое  былое, когда я бывал обманут драгоценно освещенным окном, за которым высматривало мое рыщущее око — неусыпный перископ постыдного порока — полуголую, застывшую, как на кинопленке, нимфетку с длинными волосами Алисы в  Стране Чудес (маленькой прелестницы более счастливого собрата), которые она как раз, по-видимому, начинала или кончала  расчесывать.

.

***
Галина Глушанок
Неизвестная рецензия на перевод В. Сирина «Алисы в стране чудес»
Журнал «Звезда» 2016, 11:

Юле Трубихиной

Среди огромного числа откликов на творчество В. Набокова в целом и на отдельные его произведения в частности поражает отсутствие рецензий на перевод сказки «Алиса в стране чудес» Л. Кэрролла, не считая поздней работы С. Карлинского.[1] Может быть, их и не было — ввиду молодости переводчика, чье имя, вернее псевдоним, еще ничего не говорило читающей публике?

Сказку Кэрролла Набоков переводил летом 1922 г., после окончания Кэмбриджского университета, сразу после того как перевел с французского «Кола Брюньона» Ромена Роллана. В мемуарах «Другие берега» Набоков вспоминал: «Почти все, что могу сказать о берлинской поре моей жизни (1922—1937), издержано мной в романах и рассказах, которые я тогда же писал. Сначала эмигрантских гонораров не могло хватать на жизнь. Я усердно давал уроки английского и французского, а также и тенниса. Много переводил — начиная с Alice in Wonderland (за русскую версию которой получил пять долларов) и кончая всем чем угодно, вплоть до коммерческих описаний каких-то кранов».[2]

Первые четыре книги В. Сирина вышли одна за другой в течение четырех месяцев: в ноябре 1922 г. — перевод «Кола Брюньона», названный «Николка Персик»; затем два сборника стихов — «Гроздь» (декабрь 1922 г.) и «Горний путь» (январь 1923 г.), и в марте 1923 г. в издательстве «Гамаюн» — «Аня в Стране чудес» — так по-русски стала называться сказка известного английского писателя.
Мне удалось найти единственную, нигде не упомянутую рецензию, появившуюся сразу вслед за выходом книги, и носящую ярко-отрицательный характер. Приведем этот текст.

«Л. Кэрролл. Аня в стране чудес. Перев. с англ. В. Сирина, с рис. худ. С. А. Залшупина. 114 стр. Изд. «Гамаюн». Берлин, 1923.

Что бы ни говорила педагогическая критика, что бы ни утверждала — все равно книги, подобные рассматриваемой, будут изготовляться, издаваться и преподноситься детям. Дети будут эту чепуху читать, а родители думать и утверждать, что подобное чтение „содействует развитию детской фантазии“. Сознавая в этом отношении полное бессилие свое, все же хочется вновь и вновь повторить не новые уже аргументы. Книга Кэрроля появилась в русском переводе уже давно и даже, кажется, в разных переводах и переделках. Она явно рассчитана на дурной вкус родителей и на неразборчивость маленьких читателей. Это — сказка, — но в ней нет ничего поэтического, задушевного, что придает неотъемлемую прелесть настоящей хорошей сказке. Это длинный набор малосодержательных и нацело выдуманных (а не художественно созданных) утрированно невероятных приключений и чудес. Остроумие заключается в том, что девочка все время причудливо меняется в росте, у ней шея вытягивается в несколько метров, потом она становится крошкой и т. д. Многие дети весьма охотно читают такую и для них бесспорную чепуху, танцы омаров с черепахами, игра в крокет, причем ежи служат шарами и фламинго и т. д., и т. д. Но кому же это нужно! Есть ли хоть тень пользы от чтения подобной отнюдь не поэтической чепушинки? Сомневаюсь, но вред в такой книге, по-моему, есть несомненный. Так, например, при описании превращений девочки она все путает и, вспоминая стихи, декламирует так:

Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Тебя считают очень старым,
Ведь, право же, ты сед,
И располнел ты несказанно… (стр. 42) и т. д., и т. д.

В другом месте приводится другое „стихотворение“:

Вой, младенец мой прекрасный,
А чихнешь — побью,
Ты — нарочно — это ясно…
Баюшки-баю… (стр. 53) и т. д.

Вот эти сомнительно остроумные переделки легко запоминаются, и хорошо ли это?
Дети едва только начинают знакомиться с поэзиею, их бы приучать чувствовать красоту лермонтовского стиха, приучать любить его, а тут в голову ребенка вводят некрасивую, неостроумную пародию, издевательство. И опять будут ссылаться на то, что „дети так охотно читают“, и серьезно полагать, что в данном случае это аргумент в пользу этой книги. Мне по-прежнему кажется, что те из родителей и воспитателей, которые хотят привить детям с раннего детства уважение к книге, развить в них хороший вкус, художественное чутье и любовь к родной поэзии, должны были бы избавить своих детей от засорения их юных мозгов подобною недоброкачественною литературою.

Евгений Елачич».

Рецензия появилась в пражском журнале «Русская школа за рубежом» (1923. № 5—6. С. 216). Несколько слов о журнале. Не случайно такое издание начало выходить в Праге, с ее давними педагогическими традициями. Именно в Праге был открыт Русский педагогический институт имени Яна Амоса Коменского и Педагогическое бюро труда; именно здесь в апреле 1923 г. состоялся 1-й Педагогический съезд и начал издаваться профессиональный педагогический журнал «Русская школа за рубежом»[3], объединивший русских учителей, оказавшихся в разных странах и находившихся в разобщенных политических, экономических и бытовых условиях существования. Журнал аккумулировал все проблемы начальной и средней школы: здесь печатались статьи по психологии и воспитанию, методике и практике преподавания, обсуждалось введение новой орфографии и правописания, а также учебные программы по всем предметам.
На страницах журнала происходил обмен опытом с зарубежными коллегами, были представлены новейшие течения педагогики Запада. Отдельно рецензировались все учебники, в том числе изданные в России, и последние книжные новинки, предназначенные для детей.

Автором рецензии был русский педагог, писатель и просветитель Евгений Александрович Елачич (1880, Киев — 1945, Белград).[4] Как специалист по детской литературе он вел в журнале отдел рецензий и за три года написал их около тридцати.
Уже в первых номерах он опубликовал статью «Основные задачи детского чтения», в которой изложил свое «кредо»: «Книги художественного содержания (куда, очевидно, относится вся художественная литература, беллетристика, поэзия, сказки) ребенку следует читать так, чтобы не только ясно понимать самую фабулу данного произведения, но и чувствовать, переживать все то, что в нем изложено <…>. Ребенок должен быть не пассивным созерцателем событий, описываемых в книге, а как бы активным участником всех развертывающихся перед ним при чтении явлений и событий» (РШЗР. 1923. № 2/3. С. 130—138).
Начиная с 25-го номера стратегия журнала меняется, и рецензии на новые детские книги теперь составляются специальной «Комиссией по детскому чтению», которая выработала методическую инструкцию — по каким параметрам и как до`лжно оценивать книгу. Теперь Комиссия выносила суждение по шкале: «Очень рекомендуется — Рекомендуется — Допускается — Не рекомендуется». Имя Е. Елачича исчезает со страниц журнала.

С чем же в его резко отрицательной рецензии на «Алису» можно поспорить, а с чем — согласиться? И чем руководствовался Набоков, выбрав для перевода знаменитую сказку Чарльза Лютвиджа Доджсона (1832—1898), укрывшегося под псевдонимом Льюис Кэрролл?
Когда сказка впервые была издана в 1865 г. издательством Макмиллана, то реакция критиков была точно такая, как реакция Елачича: «Мистер Кэрролл немало потрудился и нагромоздил в своей сказке странные приключения и разнообразные комбинации — и мы отдаем должное его стараниям». Критики находили приключения слишком «эстравагантными и абсурдными» и, конечно, «не способными вызвать иных чувств, кроме разочарования и раздражения».[5]

В рецензии Е. Елачича упомянуто одно слово, которое и составляет новаторскую суть текста «Алисы». «Есть ли хоть тень пользы от чтения подобной отнюдь не поэтической чепушинки?» — спрашивает Елачич. Эта «чепушинка» — «чепуха», или «бессмыслица», которая по-английски переводится как «nonsense» («нет смысла»), тем не менее, имеет свой смысл («sense»), логическую систему, в основе которой лежит принцип игры. Этим термином и стали называть в литературоведении жанр (стиль), в котором работал Кэрролл.

«Нонсенс создает особый, разительно непохожий на реальную действительность мир, отвергающий все правила и законы „здравомыслящего“ общества. Нонсенс подчеркнуто антидидатичен и внерелигиозен; многое в нем продиктовано желанием „вывернуть наизнанку“ известные образчики религиозно-нравоучительной литературы XIX в. и, конечно, общепринятые моральные клише».[6] «Порой оказывается, что нонсенс, не имеющий никакого обоснования и представляющийся нам совершенной чепухой, строго математически обусловлен путем перевода в другую систему координат».[7] В данном случае рецензент и автор находятся в разной системе координат. Все путешествия Алисы импровизационны, встречи неожиданны и не обусловлены предыдущими событиями. Привычная структура сказки нарушена.

Чарльз Лютвидж Доджсон был математиком — он преподавал классическую геометрию — и логиком.[8] Известный математик и физик Ю. А. Данилов написал статью «Льюис Кэрролл как нелинейное явление». И только сейчас, в XX веке, специалисты разных наук внесли свою лепту в изучение текстов Кэрролла.
Как появилось «издевательство» над Лермонтовым? Кэрролл пародировал в «Алисе» классические нравоучительные стихи своей и предшествующей эпохи. Так, например, в гл. 5 у Кэрролла пародия (‘You are old Father William? — the young man said’) на дидактическое стихотворение Р. Саути (1774—1843) «Радости старика, и Как он их заслужил», в котором юноша обращается к старику. По какому пути должен пойти переводчик — точно перевести пародию, создать аналогичное стихотворение или придумать какой-то другой ход? Это непростая проблема теории перевода.
Набоков переводить Кэрролла не стал, а взял хрестоматийно известное стихотворение Лермонтова, где юноша тоже обращается к старику, и спародировал его.
Удачно ли это? Оставим вопрос открытым… Вторым случаем «неостроумной пародии» из гл. 6 была пародия Кэрролла на стихотворение американского поэта Дэвида Бейтса «Говорите мягко…» (ок. 1850 г.), в котором поэт призывал родителей действовать по отношению к детям с любовью («лучше править любовью, чем страхом»). Кэрролл написал противоположное — «Говорите грубо со своим маленьким ребенком…» (‘Speak roughly to your little boy…’). Набоков не стал переводить пародию Кэрролла, а воспроизвел размер и рифмы «Казачьей колыбельной песни» Лермонтова («Спи, младенец мой прекрасный…»).
Таким же образом он поступил и с остальными пародиями, использовав и «Песнь о вещем Олеге» Пушкина, и «Птичка Божия не знает / Ни заботы, ни труда», и даже «Чижика-Пыжика», не оставляя ни малейших сомнений в происхождении Ани. «И хорошо ли это?» — спрашивал Е. Елачич. «Удачно ли это?» — спросим мы. Оставим вопрос открытым…

Набоковский перевод сознательно русифицирован. И дело не только в личных именах.
На доме Кролика появляется на двери блестящая медная табличка со словами: «Дворянин Кролик Трусиков». То же происходит и с реалиями, как историческими, так и современными. В пассаже из истории Англии, который читает мышь, речь идет уже не об Англии и Вильгельме Завоевателе, а о Киевской Руси и Владимире Мономахе, а сама мышь, пришедшая в Англию с Вильгельмом, превратилась в мышь, которая осталась в России после отступления Наполеона. Когда же во 2-й главе Алиса внезапно вырастает, она размышляет о том, что будет слать своим ногам на Рождество подарки по адресу: «Госпоже Правой Ноге Аниной. Город Коврик. Паркетная губерния».[9]
Удачно ли это? Оставим вопрос открытым…

Безусловно, опыт этого перевода будет использован Набоковым в дальнейшем — в прозе: пародийность, прямые и скрытые цитаты из себя и других авторов, аллюзии и заимствования. Словесная игра Кэрролла — загадки, головоломки — будет реализована Набоковым в «крестословицах», а отказ от морализаторства и дидактики сформирует его «кредо» как писателя.

Переводы Набокова занимают особое место в его творчестве. В 1920-е гг. он, выпускник Кэмбриджа, специалист по французской и русской литературе и англоман по воспитанию, переводил Брука, Ронсара, Верлена, Теннисона, Йейтса, Байрона, Китса, Бодлера, Шекспира, Мюссе, Рембо и Гете. И наоборот: русскую поэзию переводит на английский.
В 1945 г. на английском вышла книга «Три русских поэта» (Пушкин, Лермонтов, Тютчев).
Вместе с Э. Уилсоном перевел на английский язык «Моцарта и Сальери», чуть позже — «Героя нашего времени». Став англоязычным писателем, выправлял неудачные переводы своих романов, а «Лолиту», написанную по-английски, сам перевел на русский. В 1960-м Набоков перевел на английский «Слово о полку Игореве».
С течением времени взгляды Набокова на перевод менялись. Постепенно писатель пришел к убеждению, что художественное произведение — и стихи и прозу — следует переводить «буквально», сохраняя смысл и интонацию оригинала.
Вершиной его переводческой деятельности стал комментированный перевод «Евгения Онегина», завершившийся ссорой с Э. Уилсоном и литературоведческим скандалом на страницах журналов. Знаменитый роман был переведен ритмизированной прозой и снабжен обширным комментарием.[10]
Правильно ли это? Во всяком случае ни на что не похоже. Оставим вопрос открытым…

Набоков родился на следующий год после смерти Кэрролла.
Его ответы на вопросы журналистов о Кэрролле — неизменно хвалебны.
«Как и все английские дети (а я был английским ребенком) Кэрролла всегда обожал».[11]

«„Алиса в стране чудес“ — особая книга особого автора со своими каламбурами, каверзами и капризами. Если внимательно ее читать, то вскоре обнаружится — как юмористическое противостояние — наличие вполне прочного и довольно сентиментального мира, скрывающегося за полуостраненной мечтой. К тому же Льюис Кэрролл любил маленьких девочек, а я нет».[12]

В ответе на статью С. Карлинского, помещенную в юбилейном сборнике к 70-летию писателя, Набоков писал: «Критик слишком добр к моей „Ане в стране чудес“. Насколько бы лучше удался мне этот перевод пятнадцатью годами позднее! Хороши только стихотворения и игра слов. Я нашел странный ляп в „Черепаховом супе“: орфографическую ошибку в слове „лохань“ (разновидность ведра), которую я к тому же снабдил неверным родом. Кстати сказать, я ни разу (и по сей день) не видел других русских переводов этой книги (вопреки предположению г-на Карлинского, а потому использование мной и Поликсеной Соловьевой идентичной модели для переложения одной из пародий — совпадение. С удовольствием вспоминаю, что одним из обстоятельств, побудившим Уэлсли-колледж предложить мне должность лектора в начале 40-х годов, было присутствие моей редкой „Ани“ в Уэлслийском собрании изданий Льюиса Кэрролла».[13]

«Какие эпизоды вам бы хотелось увидеть снятыми на кинопленку?» — спросил Р. Хьюз Набокова в телеинтервью.[14] Из шести названных — «пикники Льюиса Кэрролла».

4 июля 1862 г. пикник был особенным: катались в лодке, на берегу — традиционное чаепитие. Во время прогулки доктор Доджсон и рассказал выдуманную сказку дочери ректора Christ Church College — Алисе Лидделл и ее сестрам. Позже Алисе подарил он свою рукопись, снабженную собственными рисунками.
Пожалуй, два имени для своих героинь Набоков «позаимствовал» у Кэрролла. Это, конечно, Лолита, где второй ударный слог с мягкой сонорной согласной в точности повторяет имя Алисы, и Ада, упомянутая во второй главе сказки.
Что же осталось за кадром нашего повествования? Очень многое, и в том числе — целый том писем Кэрролла к своим маленьким подружкам-нимфеткам и знаменитая коллекция их фотографий.
За день до смерти Набокова — 1 июля 1977 г. — фотография Алисы Лидделл работы Кэрролла была продана на аукционе «Сотбис» за пять тысяч фунтов.

1. S. Karlinsky. Anya in Wonderland: Nabokov’s Russifaied Lewis Carroll // Nabokov: Criticism, Reminisciences, Translations and Tributes. Evanston, 1970. В наиболее полной антологии рецензий «Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова» (М., 2000. Сост., предисл., коммент. Н. Г. Мельникова) ни одна рецензия на этот перевод не упомянута.

2. В. Набоков. Другие берега. // В. Набоков. Собрание сочинений русского периода. Т. 5. СПб.; 2000. С. 316.

3. Русская школа за рубежом. Кн. 1—34. 1923—1929. Редколлегия: проф. С. И. Гессен, приват-доц. С. И. Карцевский и В. А. Ригана. Издание «Объединения российских земских и городских деятелей в Чехословакии». Издание финансировал Российский Земско-Городской комитет помощи российским гражданам за границей. (В дальнейшем — РШЗР с указанием года, номера и страницы) .

4. В 1903г. закончил естественно-историческое отделение С.-Петербургского университета. С 1904г. служил в Петербургском учебном округе, был инспектором народных училищ, преподавал в земских школах. В 1905г. подал в отставку. С 1904г. его статьи по биологии и зоологии, а также рассказы для детей появляются в журналах: «Русская школа», «Родник», «Детский отдых», «Для народного учителя», «Игрушечка», «Естествознание и география», «Вестник Европы», «Школа и жизнь», «Обновление школы», «Русский учитель». Первая книга — «Происхождение видов и дарвинизм» (СПб., 1904). В 1911—1917гг. редактировал критико-библиографический журнал «Что и как читать детям?». Именно в эти годы опубликованы статьи, составившие впоследствии книгу «Сборник статей по вопросам детского чтения» (СПб., 1914). Книги для детей — «Рассказы о животных» (СПб., 1911); «Пять рассказов и Фыр-Фырка» (СПб., 1916); «Ваня, или То, что может случиться с каждым» (СПб., 1916). Перевел на русский язык сочинения А.-Э. Брема «Тундра, ее животный и растительный мир» (СПб., 1905) и «Птичьи горы в Лапландии» (СПб., 1906). С 1923 г. — в эмиграции в Чехословакии. Работал в педагогическом бюро по делам средней и низшей русской школы. В 1928 г. создает в Белграде «Союз ревнителей русского языка» и становится его председателем (proza.ru/2009/05/09/612).

5. Цит. по: Н. М. Демурова. Льюис Кэрролл. Очерк жизни и творчества. М., 1979. С. 35.

6. Там же. С. 89—90.

7. Н. М. Демурова. Алиса на других берегах. // Льюис Кэрролл. Дневник путешествия в Россию в 1867 году, или Русский дневник. Статьи и эссе о Льюисе Кэрролле. Челябинск — СПб., 2013. С. 317.

8. Доктор Доджсон был автором солидных математических трудов: «Конспекты по плоской алгебраической геометрии» (1860), «Формулы плоской тригонометрии» (1861), «Сведения детерминантов» (1866), «Элементарное руководство по теории детерминантов» (1867), «Алгебраическое обоснование 5-й книги Эвклида» (1874), «Эвклид и его соперники» (1879), «Математические курьезы» (1888), «Полуночные задачи» (1893) и книг по логике: «Логическая игра» (1887) — предназначалась детям — и «Символическая логика» (1896) — для взрослых.

9. Н. М. Демурова. Алиса на других берегах… С. 320. Демурова, отмечающая «соприродность» Кэрролла и Набокова, пишет, что «порой, правда, каламбуры Н. грубоваты» (с. 324). Отметим работы, связанные со сравнительным анализом разных переводов: Беседы о Льюисе Кэрролле. // Мосты. 2010. Т. 25; «Алиса в стране чудес». Три перевода // chto-chitat.livejournal.com; Анна Тикина. Пародии «Алисы» в зеркале разных переводов // all-around-alice.ru; Е. С. Шалманова. Искусство бессмыслицы, или По страницам «Алисы в стране чудес» // ua.convdocs.org.

10. См.: Г. Б. Глушанок. Работа В. В. Набокова над переводом «Евгения Онегина» по переписке с А. Ц. Ярмолинским; С. Фанк. В. Набоков. Перевод «Евгения Онегина» // А. С. Пушкин и В. В. Набоков. Материалы международной научной конференции. СПб., 1999.

11. Из интервью А. Аппелю. 1966 // Набоков о Набокове и прочем. М., 2002. С. 197.

12. Из интервью Полю Суфрэну. 1971. Там же. С. 321—323.

13. В. Набоков. Юбилейные заметки. Там же. С. 589—590.

14. Телеинтервью Р. Хьюзу. 1965. Там же. С. 175.

Автор и координатор проекта «ЗАЗЕРКАЛЬЕ им. Л. Кэрролла» —
Сергей Курий