Рубрика: «Стихотворения Льюиса Кэрролла»
Публикации: рукописный журнал «The Rectory Umbrella» (1850-53);
ОРИГИНАЛ на английском:
LAYS OF SORROW ― Number 2
Fair stands the ancient [1] Rectory,
The Rectory of Croft,
The sun shines bright upon it,
The breezes whisper soft.
From all the house and garden
Its inhabitants come forth,
And muster in the road without,
And pace in twos and threes about,
The children of the North.
Some are waiting in the garden,
Some are waiting at the door,
And some are following behind,
And some have gone before.
But wherefore all this mustering?
Wherefore this vast array?
A gallant feat of horsemanship
Will be performed today.
To eastward and to westward,
The crowd divides amain,
Two youths are leading on the steed,
Both tugging at the rein;
And sorely do they labour,
For the steed[2] is very strong,
And backward moves its stubborn feet,
And backward ever doth retreat,
And drags its guides along.
And now the knight hath mounted,
Before the admiring band,
Hath got the stirrups on his feet,
The bridle in his hand.
Yet, oh! beware, sir horseman!
And tempt thy fate no more,
For such a steed as thou hast got,
Was never rid before!
The rabbits[3] bow before thee,
And cower in the straw;
The chickens[4] are submissive,
And own thy will for law;
Bullfinches and canary
Thy bidding do obey;
And e’en the tortoise in its shell
Doth never say thee nay.
But thy steed will hear no master,
Thy steed will bear no stick,
And woe to those that beat her,
And woe to those that kick![5]
For though her rider smite her,
As hard as he can hit,
And strive to turn her from the yard,
She stands in silence, pulling hard
Against the pulling bit.
And now the road to Dalton
Hath felt their coming tread,
The crowd are speeding on before,
And all have gone ahead.
Yet often look they backward,
And cheer him on, and bawl,
For slower still, and still more slow,
That horseman and that charger go,
And scarce advance at all.
And now two roads to choose from
Are in that rider’s sight:
In front the road to Dalton,
And New Croft upon the right.
“I can’t get by!” he bellows,
“I really am not able!
Though I pull my shoulder out of joint,
I cannot get him past this point,
For it leads unto his stable!”
Then out spake Ulfrid Longbow,[6]
A valiant youth was he,
“Lo! I will stand on thy right hand,
And guard the pass for thee.”
And out spake fair Flureeza,[7]
His sister eke was she,
“I will abide on thy other side,
And turn thy steed for thee.”
And now commenced a struggle
Between that steed and rider,
For all the strength that he hath left
Doth not suffice to guide her.
Though Ulfrid and his sister
Have kindly stopped the way,
And all the crowd have cried aloud,
“We can’t wait here all day!”
Round turned he, as not deigning
Their words to understand,
But he slipped the stirrups from his feet,
The bridle from his hand,
And grasped the mane full lightly,
And vaulted from his seat,
And gained the road in triumph,
And stood upon his feet.
All firmly till that moment
Had Ulfrid Longbow stood,
And faced the foe right valiantly,
As every warrior should.
But when safe on terra firma
His brother he did spy,
“What did you do that for?” he cried,
Then unconcerned he stepped aside
And let it canter by.[8]
They gave him bread and butter,[9]
That was of public right,
As much as four strong rabbits,
Could munch from morn to night,
For he’d done a deed of daring,
And faced that savage steed,
And therefore cups of coffee sweet,
And everything that was a treat,
Were but his right and meed.
And often in the evenings,
When the fire is blazing bright,
When books bestrew the table
And moths obscure the light,
When crying children go to bed,
A struggling, kicking load,
We’ll talk of Ulfrid Longbow’s deed,
How, in his brother’s utmost need,
Back to his aid he flew with speed,
And how he faced the fiery steed,
And kept the New Croft Road.
—-
Примечание автора:
[1] This Rectory has been supposed to have been built in the time of Edward the Sixth, but recent discoveries clearly assign its origin to a much earlier period.
A stone has been found in an island former by the river Tees, on which is inscribed the letter “A,” which is justly conjectured to stand for the name of the great king Alfred, in whose reign this house was probably built.
[2] The poet entreats pardon for having represented a donkey under this dignified name.
[3] With reference to these remarkable animals see “Moans from the Miserable,” page 12.
[4] A full account of the history and misfortunes of these interesting creatures may be found in the first “Lay of Sorrow” page 36.
[5] It is a singular fact that a donkey makes a point of returning any kicks offered it.
[6] This valiant knight besides having a heart of steel and nerves of iron, has been lately in the habit of carrying a brick in his eye.
[7] She was sister to both.
[8] The reader will probably be at a loss to discover the nature of this triumph, as no object was gained, and the donkey was obviously the victor, on this point, however, we are sorry to say, we can offer no good explanation.
[9] Much more acceptable to a true knight than “cornland” which the Roman people were so foolish as to give to their darling champion, Horatius.
____________________________________________________
Перевод Андрея Москотельникова:
СКОРБНЫЕ ЛЭ, №2
Семьи священника приют —
Старинный [1] в Крофте дом;
Он солнышком обласкан,
Овеян ветерком.
Усадьбы домочадцы —
Ватага северян —
Пока дневной не грянул зной,
Спешат к дороге подъездной
Из комнат и с полян.
По двое и по трое
Гуляют у ворот;
Кто чинно замедляет шаг,
А кто — наоборот.
Что публику волнует?
Чего все страстно ждут?
Искусство верховой езды
Покажут нынче тут.
Вытаскивают двое,
Лихие молодцы,
Пред очи публики конька
Под самые уздцы.
Трудна у них задача:
Упитанный конёк [2]
Стрижёт ушами и сопит,
Назад податься норовит
Со всех упрямых ног.
В седло садится рыцарь
Под радостный шумок,
Вдевает ноги в стремена,
Хватает поводок.
Постой, смельчак, не нужно
Смеяться над судьбой —
Ведь необъезженный конёк
Сегодня под тобой.
Твои веленья стали
Законом для цыплят [3],
Склоняют кролики главу
И съёжившись сидят;
Снегирь и канарейка
Исполнят твой совет,
И черепаха никогда
Тебе не скажет «нет».
Но над собою власти
Конёк не признаёт.
Беда любому, кто пинать [4]
И бить его начнёт.
Наездник понукает
И ёрзает в седле:
Попал негаданно впросак…
Да сделает хотя бы шаг
Коняга по земле?
Ура! Дорога в Дальтон
От топота дрожит:
Толпа несётся впереди,
Конёк за ней бежит.
Орут и веселятся:
«Скачи, конёк, не стой!»
Но стал задор его спадать,
И с ним не может совладать
Несчастный верховой.
Близка развилка. В Дальтон
Дорога напрямик.
В Нью-Крофт — направо. Выбирать
Вот-вот настанет миг.
«Ко мне! — кричит наездник. —
Коня не удержать!
Болит плечо и ноет бок,
И крепкий нужен нам пинок,
Чтоб в стойло не сбежать!»
Тут Ульфред Лонгбоу [5] справа
К наезднику идёт.
«Пустить меня! Тащить коня
Я помогу вперёд!»
И подошла Флюриза [6],
Прекрасная сестра:
«А слева — я, его маня
От нашего двора!»
Беснуется наездник
И возится с конём,
Но вынудить его скакать
Не может нипочём.
Сестра и братец Ульфред
Упёрлись, точно в пень;
Кричали прочие: «И так
Торчим мы тут весь день!»
Наездник встрепенулся,
Возиться прекратил,
Стряхнул с сапожек стремена,
Поводья отпустил,
Схватил коня за холку,
Победно наземь — прыг [7]!
Изящно на ноги присел
И выпрямился вмиг.
До той минуты Ульфред —
Надежда и краса —
Стоял пред недругом скалой,
Глядел ему в глаза.
Но слышит он: о землю
Подошвы братца хлоп! —
Ослабил хватку невзначай,
А конь и рад: в родной сарай
Ударился в галоп.
С корзиной бутербродов
Мы к Ульфреду пришли [8]
(За сутки их три кролика
Умять бы не смогли).
Во славу этой схватки
С неистовым конём
Ему насыпали конфет,
А ближе к вечеру сонет
Придумали о нём.
И часто вечерами,
Когда трещат дрова,
О лампу бьются мотыльки
И ухает сова,
Когда в постелях дети
Ещё взбрыкнут не раз,
Заходит речь у нас о том,
Как Ульфред тем ужасным днём
Боролся с бешеным конём
И путь на Крофт своим плечом
От запустенья спас [9].
——
Примечания автора:
[1] Считалось, что этот дом приходского священника был построен в эпоху Эдуарда VI, однако новейшие открытия ясно указывают на гораздо более раннее время его возникновения. На острове, образованном рекой Тиз, найден камень, на котором написана буква «А». Справедливо можно предположить, что эта буква соотносится с именем великого короля Альфреда, в правление которого, вероятно, и был возведён этот дом. [Это замечание, разумеется, — шутка. — Прим. переводчика.]
[2] Автор покорнейше просит прощения за то, что под таким достойным именем он вывел простого ослика.
[3] Полный отчёт о жизни и несчастьях этих любопытных созданий читатель сможет найти в первой «Песни скорби».
[4] Это исключительный случай, когда ослик взял себе за правило возвращать каждый полученный им пинок.
[5] Доблестный рыцарь, имеющий стальное сердце и железные нервы. [Этот Уилфред — младший брат Чарльза Лютвиджа. — Прим. переводчика.]
[6] Сестрица обеих. [Имеется в виду младшая сестра Кэрролла Луиза. — Прим. переводчика.]
[7] Читателю, вероятно, невдомёк будет природа этого торжества, ведь цель не была достигнута, а ослик по всему вышел победителем; но по этому поводу мы с сожалением должны сказать, что не располагаем надёжным объяснением.
[8] Более приемлемый подарок для истинного рыцаря, чем «земля под пахоту», которую римляне столь глупо предложили своему отважному защитнику, Горацию.
Примечание переводчика:
[9] Настоящее стихотворение пародирует стиль «Баллад о Древнем Риме» лорда Маколея (ср. авторское примечание 8). Упомянутые «дети севера» — это братья и сёстры Чарльза Лютвиджа, девять (без него, см. рисунок рукою автора к этому стихотворению) уроженцев графства Чешир в Северной Англии, которыми он верховодил с 1843 по 1851 год на новом месте жительства, в отцовом приходе в Крофте-на-Тисе (Йоркшир), до своего переселения в Оксфорд.
____________________________________________________
Перевод Светланы Головой (2010):
Лэ, исполненные скорби № 2
Дом Пастора[1] красив,
Старинный Дом из Крофта,
На нем лучей массив,
И ветер дремлет кротко.
Из всех домов, садов
Спешит вперед народ.
И маршем, вставши на дорогу,
Идут по двое-трое в ногу
Вот детский хоровод,
Вот дети средь садов.
Здесь кто у двери ждет,
Кто двинулся вперед,
Кто позади идет.
На островок, на сушу
Спешат скорей к земле.
Сегодня смотр: кто лучше
Здесь держится в седле.
На запад и восток
Толпа вдруг разделилась
Под парнями «конек», —
Поводья пригодились, —
Мучительно жесток,
Силен — таких вязать[2], —
Привык всегда лягать копытцем,
Привык всегда назад стремиться
И всеми управлять.
В седло забрался рыцарь. Ах!
И рад народ сердечно:
Вот стремя на его ногах,
В руках его уздечка,
Будь осторожней рыцарь,
Не искушай судьбу.
Сей зверь не позволял садиться
Ни князю, ни рабу.
Тебе послал зайчонок
В соломе свой поклон,
Смиреннейший цыпленок[3]
Лишь твой — таков закон,
Снегирь и канарейка
Послушны много лет,
И черепаха в душегрейке
Тебе не скажет «нет».
«Коняшка» же не признает
Удил — ах, зла «коняшка»,
И горе тем, кто бьет ее,
Тем, кто пинает тяжко.
Когда ездок хотел ее
Ударить[4] что есть сил,
Она в загон пошла беспечно
И молча напрягла уздечку,
Не слушаясь удил.
Шажком дорогу в Дальтон
Шлифуют — нет новей —
Стремятся толпы в даль ту,
И каждый во главе,
И часто смотрят вспять:
Там медленно шагают
Наездник с «боевым конем» —
Все тише тихого — вдвоем,
Почти не продвигаясь.
Вот на развилке встали
Седок и «конь здоров»:
Вперед — дорога в Дальтон,
Направо же — в Нью-Крофт.
Вскричал наездник: «Стоя
Стоять мне непристойно,
Но ехать не могу, покуда
Уводит путь один отсюда
В его родное стойло».
Затем заговорил Альфред[5],
Его отважней нет.
«Я встану справа — почти облава —
Ведь „конь“ твой приверед!»
Затем промолвила Флуриза[6]
Сестра, что лучше приза:
«А я не против стоять напротив,
Борясь с его капризом».
Тут разразился бой
Наездника со «зверем».
Не хватит силы никакой
Им управлять — поверь мне.
Альфред с родной сестрой
Всем заградили путь.
Вокруг народ стоит-орет:
«Куда же нам шагнуть!»
Он слышит крики, но не внемлет
Словам их — вот дела!
Вновь из-под ног скользнуло стремя
Из рук же — удила.
Цепляться он за гриву стал,
Но выпал из седла,
С триумфом [7] на дорогу — встал:
Что ж, голова цела.
Но с этого момента
Усердней рвется в бой
Альфред — рука согрета
Отвагой молодой.
А брат его, ступив на твердь,
Ведь брат его — шпион,
«Что делаешь?» — вскричал вдруг звонко
И тихо отошел в сторонку,
А «конь» умчался вон!
Вручат герою хлеб и масло [8] —
Таков закон народа, —
Крольчих, — ешь безопасно
С восхода до восхода —
За подвиг свой прекрасный,
За бой к врагу лицом
Теперь пей кофе с сахарком,
Все, что захочется, нальем, —
От нас награда в том.
Когда же вечерами
Пылает пламя бурно,
Когда за мотыльками
Не видно абажура;
А дети не желают спать
И бьют до синяков.
Мы захотели вам поведать
О славных подвигах Альфреда:
Он мчал на помощь, непоседа,
И защищал, ища победы,
Дорогу на Нью-Крофт.
—-
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 — Дом Пастора, как считалось, был построен во времена Эдварда VI, но теперь, благодаря недавним открытиям, мы можем отнести его постройку к значительно более раннему периоду. На острове, созданном рекой Тиз, найден камень, на котором начертана буква «А», указывающая, по-видимому, на имя великого короля Альфреда, в правление которого, скорее всего, этот дом и был построен.
2 — Автор просит прощения за то, что вывел осла под столь благородным именем.
3 — Полный отчет об истории и злоключениях этих интересных созданий можно найти в первом «Лэ, исполненном скорби».
4 — Факт этот действительно уникален: ослица взяла манеру платить пинком за каждый данный ей пинок.
5 — Альфред Лонгбоу — отважный рыцарь, он не только имел сердце из стали и нервы из железа, но позже он выработал привычку — носить кирпич в глазу.
6 — Она была сестрой их обоих.
7 — Читатель, видимо, придет в замешательство, не понимая, в чем же суть триумфа, ведь рыцарь не добился цели, а ослица, что совершенно очевидно, вышла победительницей; однако мы должны с прискорбием признаться в том, что не можем дать этому феномену достойного объяснения.
8 — Это куда больше подходит настоящему рыцарю, чем «кукурузное поле», которое римский народ, проявив свою чрезвычайную глупость, отдал в дар своему отважному воителю (Гораций). — Прим. пер.
____________________________________________________
Автор и координатор проекта «ЗАЗЕРКАЛЬЕ им. Л. Кэрролла» —
Сергей Курий