Рис. Н. Кочергина.
Автор статьи: Сергей Курий
Рубрика «Культовые Сказки»
«Мне удалось попасть в народную жилу.
Зазвенела родная, и русское сердце отозвалось».
(П. Ершов)
На Тобольском Завальном кладбище стоит мраморное надгробие, на котором написана парадоксальная эпитафия: «Пётр Павлович Ершов, автор народной сказки «Конёк-горбунок». Казалось бы, как у «народной» сказки может быть «автор»? Может Пётр Павлович просто записал народный сюжет, как он сам не раз скромно замечал? Или его «Конек» ускакал обратно в народ уже после написания?
На этом вопросы о происхождении знаменитой сказки не исчерпываются, ибо во второй половине 1990-х годов по СМИ разошлась сенсационная гипотеза, которая приписывает авторство «Конька-горбунка» вовсе не Ершову и даже не народу, а совсем другим авторам…
Попридержим удила,
Это присказка была,
Неча бегать без оглядки,
Разберемся по порядку…
«Начинает сказка сказываться…»
«Я все еще современник той прекрасной эпохи нашей литературы,
когда даже едва заметный талант находил одобрение, когда люди,
заслужившие уже известность (я вспоминаю А. С. Пушкина, В. А.
Жуковского и Вас), не считали для себя унизительным подать руку
начинающему то же поприще, которое они прошли с такою честию».
(Из письма П. Ершова П. Плетневу, 1850 г.)
Шел 1834 год. Преподаватель кафедры русской словесности Санкт-Петербургского университета Петр Александрович Плетнёв, как обычно, пришел в аудиторию, но вместо лекции неожиданно начал читать неизвестную озорную сказку:
«У старинушки три сына:
Старший умный был детина,
Средний сын и так и сяк,
Младший вовсе был дурак…»
Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.
Когда он закончил, восхищенная аудитория потребовала назвать автора. Тогда-то Плетнев объявил, что читал он на самом деле курсовую работу по народному творчеству, которую написал их коллега – студент. И указал на счастливого и смущенного 18-летнего юношу – Петра Ершова.
Друг Ершова В. Григорьев:
«Он (Плетнев — С.К.) умел возбудить в слушателях охоту пробовать свои силы в разных родах литературных произведений и скоро на кафедре его явились студентские упражнения, о каких не могло быть и мысли, пока кафедра эта занимаема была его предшественником. Явился между прочими и писанный со скуки на скучных лекциях, неподражаемый по весёлости и непринуждённости «Конёк-Горбунок» Ершова».
Но это было только начало славы студента философско-юридического факультета (надо сказать, не самого прилежного). События развивались стремительно. В том же году Плетнев знакомит со сказкой и ее автором литературные круги столицы, не исключая и самого Пушкина. Автор «Царя Салтана» и «Золотой Рыбки» восторженно встретил появление «Конька-горбунка». «Теперь этот род сочинений мне можно и оставить», – заявил Александр Сергеевич и добавил: «Этот Ершов владеет русским стихом, как своим крепостным мужиком».
Портрет П. Ершова кисти Н. Гаджи на данный момент считается самым достоверным изображением автора «Конька-горбунка».
М. Знаменский, запись разговора с Ершовым в конце 1863 г.:
» — Вы были знакомы с Пушкиным?
— Да, я бывал у него, если вытащат к нему. Я был страшно обидчив. Мне все казалось, что надо мной он смеется, например: раз я сказал, что предпочитаю свою родину. Он и говорит:
— Да вам и нельзя не любить Сибири, – во-первых, – это ваша родина, во-вторых, – это страна умных людей.
Мне показалось, что он смеется. Потом уж понял, что он о декабристах напоминает».
Издатель А. Смирдин сообщает, что Пушкин не только встретил «Конька-горбунка» с живым одобрением, но и подверг его «тщательному пересмотру», а также написал «первые четыре стиха» к нему. К сожалению, нам неизвестно, в чем собственно заключались правки и советы Александра Сергеевича – не осталось не рукописей, ни заметок. Не все исследователи согласны с тем, что и первое четверостишие –
За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе, на земле
Жил старик в одном селе…
– принадлежит Пушкину. Сторонники авторства Пушкина, кроме свидетельств Смирдина, приводят «Опись» его бумаг, где среди прочего упоминается и документ «Заглавие и посвящение Конька-Горбунка». Противники этой точки зрения парируют, что а) сам документ не найден; б) «Заглавие и посвящение» — это всё-таки нечто совсем другое, нежели текст стиха.
Впрочем, и без этого влияние сказок Пушкина на «Конька-горбунка» заметно невооруженным глазом. Сказка Ершова написана тем же размером, что и «Царь Салтан» — а именно 4-хстопным хореем (он выбран поэтами не случайно, ибо хорей с его ударением на первом слоге характерен для народной поэзии) и с обилием глаголов. Много отсылок к Пушкину и в самом тексте «Конька-горбунка» — «царь Салтан», «Новый гроб в лесу стоит, / В гробе девица лежит…», «Пушки с крепости палят…».
Забавно и совпадение сюжетов сказки Ершова и «Золотого петушка» Пушкина – в обеих старый царь хочет взять в жены плененную заморскую девицу (у Ершова царю 70, а девице — всего 15 лет) и жестоко за это расплачивается. К тому времени «Петушок» существовал лишь в рукописи, и Ершов о нем знать не мог. Зато Пушкин, увидев перекличку сюжетов, даже внес небольшую правку, перенеся шатер Шамаханской царицы с берега моря (где был шатер и Царь-девицы Ершова) в горы (это подметила А. Ахматова).
Рис. В. Милашевского.
Надо добавить, что Александр Сергеевич свое обещание выполнил и после «Золотого Петушка» к «этому роду сочинений» не возвращался.
Но не только Пушкиным вдохновлялся автор «Конька-горбунка»…
Как известно, родиной Ершова была Сибирь. Он родился 6 марта 1815 года в деревне Безруково Тобольской губернии, но с самого детства его носило вслед за чиновником-отцом по разным сибирским городам. В каждом из них мальчик с жадностью впитывал местные сказки и предания, да и сам был охоч сочинять. «Собрать побольше старух, так вот и сказка» — как-то сказал Ершов. К тому же он заявлял, что в своем «Коньке-горбунке» всего лишь пересказал уже имеющиеся народные сюжеты.
Действительно, отдельные сюжетные линии произведения Ершова можно найти в таких русских народных сказках, как «Жар-птица и Василиса-царевна», «Сивка-бурка», «Волшебный конь»… Да и не только в русских. Очень похожий сюжет встречается в итальянском сборнике Страпаролы XVI в. под названием «Приятные ночи» (им кстати, вдохновлялся и Пушкин). В сказке о царевиче Ливоретто герою тоже помогает волшебный конь, с помощью которого он исполняет задания султана — похищает принцессу Беллизандру, ищет ее утопленное кольцо, а затем достает живую воду. Беллизандра проводит жестокую презентацию: убивает Ливоретто, а затем оживляет и омолаживает его с помощью живой воды. Решившегося на этот эксперимент султана никто оживлять, конечно, не стал.
Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.
Из Страпаролы «Приятные ночи»:
«…коварная и свирепая дева, упорствуя в своём преступном желании, схватила обнажённый нож и на глазах у султана с бестрепетной, чисто мужской решимостью вонзила его в горло юноши, и, так как не нашлось никого, кто бы осмелился за него вступиться, он замертво повалился на землю.
Не удовольствовавшись этим, злобная девица отсекла ему голову, мелко накрошила его мясо, истолкла сухожилия, раздробила твёрдые кости, растерев их в мельчайший порошок, после чего взяла большой медный таз и, побросав в него горсть за горстью накрошенное и нарубленное мясо убитого, перемешала его с костями и сухожилиями так же, как это делают хозяйки, приготовляющие начинку для пирога из кислого теста. Тщательно перемешав и вымесив нарубленное мясо с растёртыми костями и сухожилиями, так что образовалась однородная масса, девушка слепила из неё великолепную человеческую фигуру и, откупорив склянку, вспрыснула эту фигуру живою водой, и она тотчас же ожила и превратилась в вернувшегося к жизни юношу Ливоретто, ставшего ещё краше и лучше прежнего. Узрев столь невероятное дело и великое чудо, престарелый султан был несказанно изумлён и ошеломлён и, страстно желая омолодиться, попросил девицу проделать с ним то же, что она проделала с юношей. На этот раз девица не замедлила повиноваться воле султана и, взяв острый нож, всё ещё обагренный кровью юноши, ухватила левой рукой султанскую голову и, крепко её придерживая, нанесла ему в грудь смертельный удар.
Потом она выкинула его через окно на дно глубокого рва у подножия высоких дворцовых стен и, вместо того чтобы омолодить его и превратить в юношу, превратила в поживу для собак; вот так и окончил свою жизнь бедный старик».
Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.
Однако, несмотря на всё вышесказанное, трудно не увидеть оригинальность и новизну «Конька-горбунка». Стиль Пушкина более ясный и простой, рифмы более точные. Язык же сказки Ершова сознательно приближен к разговорной речи («И поехал в дальний путь… / Дайте, братцы, отдохнуть!») и предваряется шутливыми зачинами и присказками, вроде:
«Та-ра-ра-ли, та-ра-ра!
Вышли кони со двора;
Вот крестьяне их поймали
Да покрепче привязали.
Сидит ворон на дубу,
Он играет во трубу;
Как во трубушку играет,
Православных потешает…»
Кроме того сказка просто насыщена просторечными выражениями. Сегодня это единственное, что затрудняет восприятие довольно складно написанной сказки и требует примечаний.
Например:
— «малахай» (длинная широкая одежда без пояса),
— «пластью» (пластом, неподвижно),
— «слов-то не померил» (т.е. не проверил),
— «Вот бы курево развесть…» (здесь, курево «костер, огонек»),
— «ендова» (посуда для вина),
— «спальник» (царский слуга),
— «шабалки» (шабаш, конец),
— «жом» (пресс для выжимания растительного масла),
— «плес» (хвост),
— «Гости! Лавки отпирайте…» (здесь «гости» означает «купцы» – помните «Садко, богатый гость…»?),
— «лубки» (картинки, отпечатанные с матрицы на липовой доске, и сопровождаемые подписями — низовой книжный жанр, популярный среди простого люда),
— «седмица» (неделя),
— «Доставать тоё Жар-птицу» (т.е. «Доставать ту Жар-птицу») и т.д.Кое-где не обойтись и без более подробных комментариев.
Например, кобылица говорит Ивану:
«…Но конька не отдавай
Ни за пояс, ни за шапку,
Ни за черную, слышь, бабку…»Бабки — это кости суставов копытных животных, испльзуемых в одноименной старинной игре. Бабки надо было сбивать битой — специальной, покрашенной в черный цвет, бабкой, в которую для тяжести заливали свинец.
А вот братья, оправдывая воровство коней, говорят Ивану:
«Дорогой наш брат Иваша,
Что переться — дело наше;
Но возьми же ты в расчет
Некорыстный наш живот…»«Живот» — это устаревшее слово, обозначающее «жизнь» («Не пощадить живота своего»), а также «имущество, добро, достаток». Т.е., «некорыстный наш живот…» — означает «бедную нашу жизнь», «наш малый достаток».
Язык сказки Ершова во многом лапидарен и полон грубоватого юмора:
«Тут проказника дельфины
Подхватили под щетины
И отправились назад.
Ерш ну рваться и кричать:
«Будьте милостивы, братцы!
Дайте чуточку подраться.
Распроклятый тот Карась
Поносил меня вчерась…»
…Тут, отдав царю поклон,
Ерш пошел, согнувшись, вон.
С царской дворней побранился,
За плотвой поволочился
И салакушкам шести
Нос разбил он на пути».
Рис. Е. Самокиш-Судковская, издание 1902 г.
Народный комизм полностью воплощает герой сказки — Иван-дурак. При этом Иван далеко не идеальный персонаж. Один из рецензентов сказки в 1843 году напишет:
“Жили-были три брата: двое старших работали, сеяли пшеницу, возили её продавать в город – и ни в чём не успели. Не дал им Бог счастья, как обыкновенно говорится. Младший — дурак, лентяй, который только и делал, что лежал на печи и ел горох и бобы, стал богат и женился на Царь-Девице. Следственно, глупость, тунеядство, праздность – самый верный путь к человеческому счастью. Русская пословица говорит: не родись ни пригож, ни умён, родись счастлив, – а теперь, после сказки г. Ершова, надобно говорить: не родись пригож и умён, а родись глупцом, празднолюбцем и обжорой. Забавно, что узкие головы, помешанные на своей так называемой нравственности, проповедуя добродетель и заботясь о невинности детей, рекомендуют им сказку Ершова, как приятное и назидательное чтение!!! Хороша назидательность!”
На что Ершов раздраженно заметит:
“Читал на днях, глубокую критику «Отечественных записок» по случаю третьего издания «Конька». Вот, подумаешь, столичные люди: одних бранят за нравоучения, называя их копиями с детских прописей, а меня бранят за то, что нельзя вывести сентенции для детей, которым назначают мою сказку. Подумаешь, куда просты Пушкин и Жуковский, видевшие в «Коньке» нечто поболее побасёнки для детей”.
Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.
На самом деле именно естественность образа Ивана (эдакого аналога шута-Петрушки) и вызывала у многих читателей симпатию. Да, он не идеален, да, он с ленцой, да, он разгильдяй, озорник и хитрец. Но при этом он добродушен и незлопамятен, весел и жизнерадостен, лишен алчности (лишь раз польстился на перо Жар-птицы и каковы результаты), когда надо – смел, отчаян и находчив.
Худож. оформление С.Артюшенко, М.Иванова, Е.Штанко, Киев: Веселка, 1986.
Он ничего не понимает в чинах и субординации и обращается к царю панибратски:
«Чудно дело! Так и быть,
Стану, царь, тебе служить.
Только, чур, со мной не драться
И давать мне высыпаться,
А не то я был таков!»«…Вот Иван к царю явился,
Поклонился, подбодрился,
Крякнул дважды и спросил:
«А пошто меня будил?»«…»Что ты, что ты, бог с тобой! —
Начал царский стремянной. —
Чай, спросонков, я толкую,
Штуку выкинул такую.
Да хитри себе, как хошь,
А меня не проведешь».
Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.
Под стать Ивану и его помощник – Конёк-горбунок. Он тоже третий в семье, и тоже «отклонение от нормы». Однако за внешним уродством кроется волшебная сила и рассудительность, которой так порой не хватает Ивану.
«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил?»
Худож. оформление С.Артюшенко, М.Иванова, Е.Штанко, Киев: Веселка, 1986.
Сам образ Конька оригинален и близких аналогов до Ершова не имел (кони, помогающие героям, были, как на подбор, красавцами) – внешний вид его представляет некую помесь коня, осла и верблюда.
«Ростом только в три вершка,
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами…Я хоть росту небольшого,
Да сменю коня другого:
Как пущусь да побегу,
Так и беса настигу».
Рис. Е. Самокиш-Судковская, издание 1902 г.
У многих (в том числе и у меня) описание Конька вызывало понятное недоумение — пересчитав аршины и вершки, выходило, что помощник Ивана был ростом чуть более 13 см и с ушами 70 см. Даже для сказки это было уж чересчур диспропорционально (см. рисунки Анатолия Кокорина, который старался соблюсти указанный масштаб). Но и этому нашлось объяснение.
Рис. А. Кокорина.
Александр Чудаков «Конек-горбунок»:
«Иногда незнание значения слова или реалии, за ним стоящей, приводит к искажению смысла. …Дело в том, что в старину количество вершков применительно к росту человека или лошади означало сверх: для человека – сколько вершков сверх двух аршин, для коня – сверх одного. Это значит, что герой рассказа Тургенева «Муму», немой богатырь Герасим, бывший двенадцати вершков, имел рост под два метра (71 x 2 + 52,8 = 194,8 см). Рост Конька-горбунка, таким образом, в холке был равен (71 + 4,4 x 2) = 79,8 см. Не кавалерийский, конечно, конь, но всё-таки ростом с небольшого ослика или пони, на которого всё же можно сесть верхом».
Вернемся к стилистике сказке и посмотрим, действительно ли она является просто удачной стилизацией под фольклор. Здесь стоит обратить внимание на оценку профессора В. Евсеева, который проницательно назвал «Конька-горбунка» «пародийно-фольклорной» сказкой, где «задает тон романтическая ирония автора». Внимательный читатель легко услышит, как, ведя свое повествование в народном ключе, Ершов со стороны подсмеивается над этой народностью. Особенно явно это видно в описании того, как Иван воспринимает прекрасное со своей крестьянской точки зрения.
Вот он оценивает Царь-девицу:
«…Эта вовсе не красива:
И бледна-то и тонка,
Чай, в обхват-то три вершка;
А ножонка-то ножонка!
Тьфу ты! Словно у цыпленка!
Пусть полюбится кому,
Я и даром не возьму».«…Всем бы, кажется, красотка,
Да у ней, кажись, сухотка:
Ну, как спичка, слышь, тонка,
Чай в обхват-то три вершка;
Вот как замуж-то поспеет,
Так небось и потолстеет…»
Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.
Обилие света, излучаемого Жар-птицами, Иван меряет «шапками», а самих птиц описывает так:
«Неча молвить, страх красивы!
Ножки красные у всех;
А хвосты-то — сущий смех!
Чай, таких у куриц нету;
А уж сколько, парень, свету —
Словно батюшкина печь!»
Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.
При этом Иван, как нормальный деревенский пацан хочет этих птиц «пугнуть». И посреди этой комичной сцены взлет птиц описан уже глазами автора, как прекрасное зрелище:
«Ярким пламенем сверкая,
Встрепенулася вся стая,
Кругом огненным свилась
И за тучи понеслась.
А Иван наш вслед за ними
Рукавицами своими
Так и машет и кричит,
Словно щелоком облит».
Архаичные народные представления Ершова искусно вплетает в одну сюжетную нить. Это и место схождения Неба с Землёю, «где крестьянки лен прядут, / Прялки на небо кладут». И небесный терем Месяца Месяцовича, который естественно венчает «православный русский крест».
Рис. Е. Самокиш-Судковская, издание 1902 г. (слева) и рис. В. Милошевского (справа).
И «Чудо-юдо Рыба-кит», который в старинных поверьях выступал держателем суши.
«Все бока его изрыты.
Частоколы в ребра вбиты,
На хвосте сыр-бор шумит,
На спине село стоит;
Мужички на губе пашут,
Между глаз мальчишки пляшут,
А в дуброве, меж усов,
Ищут девушки грибов».
Рис. В. Милашевского.
Пародийность «Конька-горбунка» заметна и в описании подводного царства, где всё так похоже на устройство царской России
«Лещ, услыша сей приказ,
Именной писал указ;
Сом (советником он звался)
Под указом подписался;
Черный рак указ сложил
И печати приложил…»
Рис. Е. Самокиш-Судковская, издание 1902 г.
И, наконец, для сказки характерны емкие и меткие строчки, легко врезающиеся в память читателя:
«Что, Иванушка, невесел?
Что головушку повесил?»
…Велика беда, не спорю;
Но могу помочь я горю.
…Но, сказать тебе по дружбе,
Это – службишка, не служба».“И чтоб никакой урод не обманывал народ”
«Два раза перекрестился, –
Бух в котел — и там сварился!»
«Скоро сказка сказывается, а не скоро дело делается…»
«Донесу я в думе царской,
Что конюший государской —
Басурманин, ворожей,
Чернокнижник и злодей;
Что он с бесом хлеб-соль водит,
В церковь божию не ходит,
Католицкой держит крест
И постами мясо ест».
(П. Ершов «Конек-горбунок»)
Остановимся теперь на печатной судьбе сказки «Конёк-горбунок». Стоило только Плетневу ознакомиться со сказкой Ершова, как с его подачи в мае того же 1834 года первая часть была опубликована в журнале «Библиотека для чтения».
Редактор журнала О. Сенковский предварил публикацию очень лестным предисловием, где сообщал о «новом, весьма примечательном даровании… юном сибиряке, который ещё довершает своё образование в здешнем университете» и добавлял, что «читатели сами оценят его достоинства и силу языка, любезную простоту, весёлость и обилие удачных картин, между которыми заранее поименуем одну — описание конного рынка — картину, достойную стоять наряду с лучшими местами русской лёгкой поэзии”.
А в сентябре 1834 года «Конёк-горбунок» вышел уже полностью и отдельным изданием.
Обложка 1-го издания сказки «Конек-Горбунок» 1834 г.
Полностью-то полностью, да не совсем. Цензура изрядно поработала над текстом, и читатель мог только догадываться, что скрывается за многоточиями вымаранных строчек. А скрывались в них все панибратски-непочтительные обращения Ивана к царю, а также такие пассажи царя, как:
«Закричал (от нетерпенья),
Подтвердив свое веленье
Быстрым взмахом кулака:
«Гей! Позвать мне дурака!»
(были удалены последние две строчки — С.К.)
Рис. Е. Самокиш-Судковская, издание 1902 г.
По иронии судьбы цензором был университетский учитель Ершова А. Никитенко.
Наряду с похвальными откликами на сказку, были и нелестные.
Например, Виссарион Белинский написал следующее:
«Как бы внимательно ни прислушивались вы к эху русских сказок, как бы тщательно ни подделывались под их тон и лад и как бы звучны ни были ваши стихи, подделка всегда останется подделкою, из-за зипуна всегда будет виднеться ваш фрак. В вашей сказке будут русские слова, но не будет русского духа, и потому, несмотря на мастерскую отделку и звучность стиха, она нагонит одну скуку и зевоту. Вот почему сказки Пушкина, несмотря на всю прелесть стиха, не имели ни малейшего успеха. О сказке г. Ершова — нечего и говорить. Она написана очень не дурными стихами, но, по вышеизложенным причинам, не имеет не только никакого художественного достоинства, но даже и достоинства забавного фарса».
Обычно проницательный критик ошибся – русский народ очень быстро признал сказку своей. Друг и биограф Ершова А. Ярославцов писал автору сказки, что сам видел, как канцелярский чиновник переписывал «Конька-горбунка» от руки. Ну а самым ярким опровержением слов Белинского стало то, что, вышедшая из народной стихии, сказка Ершова умудрилась естественным путем в эту стихию и вернуться. Образы и сюжеты авторской сказки стали сами оказывать влияние на фольклор! Недаром А. Афанасьев включил «Конька-горбунка» в свой знаменитый сборник русских народных (!) сказок!
К сожалению, слава сказки не грела своими лучами самого автора. Умер его отец, начались проблемы со здоровьем из-за влажного питерского климата, и самое главное — Ершов никак не мог найти работу.
Пришлось «юному дарованию» в 1836 году вернуться в сибирский Тобольск и стать преподавателем в гимназии. Планы вернуться в Санкт-Петербург в 1838 году так и не сбылись. Погиб Пушкин, мечтавший издать «Конька-горбунка» «с картинками и выпустить ее в свет по возможно дешевой цене, в огромном количестве экземпляров». Никто из столичных знакомых помочь Ершову с трудоустройством не смог (или не захотел). К тому же сам писатель женился на вдове с четырьмя детьми и полностью погряз в провинциальном быту. Однажды в налете «хандры» он даже сжег все свои рукописи и прочие заметки, о чем сам очень жалел (а уж как жалели будущие литературоведы!).
Шарж на Ершова кисти М. Знаменского.
Сверху можно увидеть изображения Конька и Ерша, а внизу автограф самого Ершова:
«Не дивитеся, друзья,
Что так толст и весел я:
Это плод моей борьбы
С лапой давящей судьбы…»
Литературное творчество, расцветшее в петербургский период, тоже пошло на спад. Остался нереализованным смелый замысел 10-томной поэмы «Иван-царевич и серый волк», от которой остались лишь небольшие фрагменты. Другие стихи, рассказы и пьесы особого успеха не имели (разве что Ершов поучаствовал в пьесе «Черепослов» известного проекта «Козьма Прутков»). Так и остался Петр Павлович автором одной книги. Зато какой!
Рис. Н. Кочергина.
Карьера «Конька-горбунка» продолжалась. В 1840 г. выходит второе, а в 1847 г. – третье издание сказки (последнее даже без договора с автором). Оба издания сохраняли те же цензурные многоточия, что и первое.
В 1851 г. издатель П. Крашенинников хотел очередной раз издать «Конька-горбунка», но цензура внесла столько дополнительных правок, что текст потерял цельность. Цензор пишет следующий отзыв: «По содержанию сказка предназначается для простого народа, и заключается в бытии не естественном, как царя сварили в котле, а царица вышла замуж за Иванушку дурачка… Полагаю такой рассказ не соответственным понятиям и образованиям».
Когда же спустя три года Ершов просит издать сказку – хотя бы и с купюрами — цензор отказывают ему даже в этом в этом, заявляя: «В забавных превращениях, которые делал дурачок с помощью Конька-горбунка, встречаются выражения, имеющие прикосновение к поставленным от правительства властям…».
В результате в середине 1850-х сказка Ершова оказывается почти забытой. Но вот умирает Николай I, смягчается политический климат, и тот же Никитенко, что был цензором первого издания «Конька», убедил нового министра просвещения А. Норова разрешить печатать сказку Ершова, да еще и без цензурных лакун.[1]
А. Норов:
«Одобрить это сочинение к перепечатанию, как по заслуженной его литературной известности, так и по общему его направлению, которого благонамеренность не нарушается лёгкими, безвредными шутками».
Пользуясь случаем, Ершов сам отредактировал новое издание – добавил кое-какие детали, сделал рифмовку более точной и добавил в текст множество простонародных слов и оборотов. 4-е издание вышло в 1856 году. Последние же правки Ершов внес в 5-е издание 1861 года, текст которого и стал считаться каноническим, наиболее полно выражающим волю автора.
При жизни Ершова «Конек-горбунок» будет переиздан еще два раза (1865, 1868). Самого же автора жизнь не балует. Его жена умирает, он женится второй раз, но через несколько лет умирает и вторая жена. Из 15 детей 11 умерли еще во младенчестве. Единственный карьерный успех – из преподавателя гимназии он становится ее директором – ненамного улучшает материальное благополучие Ершова. Его бывшему ученику и мужу его падчерицы – известному химику Дмитрию Менделееву – удается выхлопотать пенсию и больной 50-летний Ершов уходит с работы, чтобы спустя четыре года почить в том же Тобольске.
Когда в 1869 г. «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили о смерти автора «Конька-горбунка», многие удивились: «А мы думали он уже давно мертв».
«Доселева Макар огороды копал, а нынче Макар в воеводы попал…»
«Если Пушкин – наше всё, так отдадим ему всё наше?!».
(А. Омельчук)
Смерть Петра Павловича Ершова нисколько не повлияла на популярность «Конька-горбунка». В дореволюционной России сказка переиздавалась 26 раз и вызвала массу подражаний и подделок (только в 1870-1890-х годах вышло около 40 поддельных «Коньков-Горбунков»).
Самым популярным «кавером» стала, вышедшая в 1906 г., книга «Конек-скакунок». Ее автор С.. Басов-Верхоянцев был профессиональным революционером и написал свое произведение по горячим следам революции 1905 г. В результате сказка Ершова превратилась в настоящий политический памфлет, где трудовое крестьянство в образе Иванушки-дурачка боролось с Николаем II, выведенным в образе царя Берендея. В предисловии к советскому изданию писалось, что «сохранились воспоминания, что грамотные крестьяне отказывались покупать Ершовского «Конька-горбунка», требуя «настоящего»».
Зато цензура сперва проглядела опальную книгу, приняв «Конька-скакунка» за сказку Ершова, что и позволило ей разойтись тиражом в полмиллиона экземпляров.
Н. Зиновьев, Обложка книги «Конек-скакунок» 1933 г.
В Советском Союзе сказка о простом парне и царе-самодуре стала еще популярнее и переиздавалась более 200 раз. Правда, и здесь не обошлось без цензурных перегибов. В 1922 г. цензору не понравилась сцена, где народ кричит царю «ура», а также строка «Вишь, что, старый хрен, затеял: хочет жать там, где не сеял!», в которой он усмотрел… «порнографию». В 1934 г. цензоров смущала уже вся сказка, в которой, как они писали, изображена «история одной замечательной карьеры сына деревенского кулака».
Но здравый смысл победил, и успех сказки был мощно подкреплен замечательным х/ф 1941 г. (реж. А. Роу) – одним из первых советских фильмов снятых в цвете.
В 1947 г. вышел и анимационный «Конек-горбунок» (реж. И. Иванов-Вано) – по сути, первый советский полнометражный мультфильм. Правда, со временем старая версия потеряла качество, и в 1975 г. режиссер восстановил ленту, дополнив ее новыми эпизодами. А недавно была реставрирована и версия 1947 г.
Отметилась сказка и на балетной сцене. Первый балет «Конек-горбунок» был поставлен еще в 1864 г. (муз. И. Пуни, постан. А. Сен-Леона), а в 1960 г. на сцене Большого театра была представлена новая версия (муз. Р. Щедрина, постан. А. Радунского).
Роль царь-девицы в балете на муз. Щедрина впервые исполнила Майя Плисецкая.
Блестящего наследника заданной народно-пародийной традиции Ершов обрел в лице актера Леонида Филатова, написавшего в 1985 г. свой «Сказ про Федота-стрельца, удалого молодца». «Сказ» открыто отсылал нас к стилю «Конька-горбунка», но его сатира обретала актуальный социальный оттенок. Хлесткие строки тут же ушли в народ.
«Хороша ль, плоха ли весть, —
Докладай мне все как есть!
Лучше горькая, но правда,
Чем приятная, но лесть!
Только если энта весть
Снова будет — не Бог весть,
Ты за эдакую правду
Лет на десять можешь сесть!..»«…Утром мажу бутерброд —
Сразу мысль: а как народ?
И икра не лезет в горло,
И компот не льется в рот!»
«Гордый профиль, твердый шаг,
Со спины — дак чистый шах!
Только сдвинь корону набок,
Чтоб не висла на ушах!..»«Спробуй заячий помет!
Он — ядреный! Он проймет!
И куды целебней меду,
Хоть по вкусу и не мед.
Он на вкус хотя и крут,
И с него, бывает, мрут,
Но какие выживают —
Те до старости живут!..»«Вот министер мне не враг,
Все как есть сказал без врак,
А ведь он мужик неглупый,
Не гляди, что он дурак».
Но вот в 1996 году на славное имя Ершова впервые набежала тень. Нет, «Конька-горбунка» не собирались запретить, сомнение вызвало авторство сказки. Первой «ласточкой» стала статья А. Лациса «Верните лошадь!», где автор уверенно требует отдать лавры Ершова… Пушкину. Через какое-то время В. Перельмутер издает «Конька-горбунка», на титульной обложке которого уже откровенно красуется имя Пушкина (правда с вопросительным знаком), а потом к делу Лациса-Перельмутера активно подключается В. Козаровецкий.
Как же выглядит история «Конька-горбунка» в изложении троицы «разоблачителей»? А выглядит она так. Пушкин пишет «Конька-горбунка», но понимает, что не сможет издать его под своим именем. Мол, уж много он позволил в сказке политических аллегорий. Так в образе коварного спальника выведен ни кто иной, как шеф николаевских жандармов – Бенкендорф; кит, мучающийся от того, что проглотил «три десятка кораблей» – это государство, осудившее декабристов, а царь, волочащийся за молоденькой девицей – и вовсе сам Николай I, оказывающий знаки внимания жене Пушкина.
«Он за то несет мученье,
Что без божия веленья
Проглотил среди морей
Три десятка кораблей.
Если даст он им свободу,
Снимет бог с него невзгоду…»
(Рис. В. Бордзиловского для советского диафильма 1966 г.)
Для того, чтобы сказка всё же увидела свет, Пушкин замышляет хитроумную мистификацию, к которой привлекает Плетнева и других необходимых лиц. Плетнев находит наивного студента в бедственном материальном положении и предлагает ему за плату переписать рукопись «Конька» и поставить под ней своё имя.
По мнению Лациса-Перельмутера-Козаровецкого это многое объясняет – и то, как удалось юноше в 18 лет написать такую гениальную сказку, и то, почему после ему не удается написать ничего подобного, и то, почему он сжег свои рукописи и дневник. На этом исследователи не успокоились. Они решили, что Ершов своими правками в изданиях 1856 и 1861 годов только испортил и исказил первоначальный вариант «Конька», написанный ясным языком Пушкина. Поэтому было решено «исправить» теперь самого Ершова.
В. Козаревский:
«…мне пришлось самому взяться за восстановление пушкинского текста и его издание. Я проанализировал редакцию издания 1834 года, все исправления и дополнения 1856 года и окончательный текст сказки сформировал по принципу: во всех случаях, когда исправления текст очевидно ухудшают, они отбрасываются как ершовские; в тех случаях, когда исправления текст заметно улучшают, они принимаются – как пушкинские, в остальном (где преимущество той или иной редакции не столь очевидно) положившись на собственную интуицию в движении за ходом пушкинской мысли».
Какое самоуверенное заявление, не правда ли? Интуиция – это конечно, вещь хорошая, но давайте посмотрим, так ли уж сильно ухудшил Ершов первоначальный текст. Начнем со знаменитого первого четверостишия, того самого, которое, по утверждению издателя Смирдина, написал сам Александр Сергеевич. В первом издании оно звучало так:
«За горами, за лесами,
За широкими морями,
Не на небе – на земле
Жил старик в одном селе».
В издании 1861 г. Ершов заменяет третью строчку на «Против неба – на земле», и, по мнению многих, эта правка более, чем удачна. В первом случае выражение излишне и бессмысленно (ну с чего бы старику жить на небе?), во втором – оно становится поэтичным и образным. Забавно, что с 1915 г. эти четыре стиха даже печатали в Пушкинских собраниях сочинений (вместе с Ершовской правкой!), пока в 1936 г. М. Азадовский не убедил литературоведов, что авторство Пушкина здесь не так уж ясно – мол, вряд ли Ершов при его пиетете перед Александром Сергеевичем решился бы править его строки. Здесь еще можно поспорить – допустим, я не думаю, что пиетет помешал бы настоящему поэту внести более удачную правку в свое же произведение (Пушкин-то на авторство не претендовал и вообще доля участия Пушкина в «Коньке-горбунке» неизвестна).
Насчёт остальных правок, конечно, можно спорить. Да, Ершов действительно заменил очень много ясных слов и выражений на просторечные – ну, так их и в первом варианте было хоть отбавляй (а это не характерно для языка сказок Пушкина). Здесь вполне ясно желание автора еще больше приблизить сказку к народной речи.
Есть, конечно, и неблагозвучные замены – например, «Если ж нужен буду я» на «Если ж вновь принужусь я…» – но ведь можно привести и другие примеры.
См. отрывок из 1-го издания и рядом (в скобках) исправленные позже строчки:
«Кобылица молодая,
Задом, передом брыкая, (Очью бешено сверкая,)
Понеслася по полям, (Змеем голову свила)
По горам и по лесам. (И пустилась как стрела.)
То заскачет, то забьётся, (Вьётся кругом над полями,)
То вдруг круто повернётся. (Виснет пластью надо рвами, )
Но дурак и сам не прост – (Мчится скоком по горам,)
Крепко держится за хвост. (Ходит дыбом по лесам,)
Хочет, силой аль обманом,
Лишь бы справиться с Иваном».
Худож. оформление С.Артюшенко, М.Иванова, Е.Штанко, Киев: Веселка, 1986.
«На него дурак садится, (На конька Иван садится,)
Крепко за уши берет, (Уши в загреби берет,)
Горбунок-конек встает, (Что есть мочушки ревет.)
Черной гривкой потрясает, (Горбунок-конек встряхнулся,)
На дорогу выезжает; (Встал на лапки, встрепенулся,)
Вдруг заржал и захрапел, (Хлопнул гривкой, захрапел)
И стрелою полетел;
Только черными клубами (Только пыльными клубами)
Пыль вертелась под ногами; (Вихорь вился под ногами.)
И чрез несколько часов (И в два мига, коль не в миг,)
Наш Иван догнал воров». (Наш Иван воров настиг.)«Мужички такой печали (Мужики такой печали)
От рожденья не видали; (Отродяся не видали;)
Стали думать да гадать
Как бы вора им поймать». (Как бы вора соглядать)
Доводы сторонников «мистификации» рассыпаются уже только потому, что они документально не подтверждены, а иногда и грубо искажают известные факты. Допустим, почему Пушкин побоялся издать под своим именем «Конька», но спокойно издал в том же году не менее «крамольную» сказку «О золотом петушке»? И почему это не может быть авторов, прославившихся только одной книгой? А Грибоедов с «Горем от ума»? А Кен Кизи с «Над кукушкиным гнездом»?
Всех желающих подробно узнать мнение специалиста насчет «пушкинской мистификации», рекомендую ознакомиться со статьей Т. Савченковой «Конёк-Горбунок» в зеркале «сенсационного литературоведения».
Ну а вердикт запросам Козаровецкого в Пушкинскую комиссию подвел в 2009 г. её председатель В. Непомнящий: «Ты сначала докажи, что это был Пушкин, а потом разоблачай Ершова. Известно, что Пушкин написал первые четыре стиха и внёс поправки в текст Ершова, все остальное – домыслы. Выдумку нельзя опровергнуть, по крайней мере, Институт мировой литературы и Пушкинская комиссия этим заниматься не станут».
П. Ершов:
“Конек мой снова поскакал по всему русскому царству. Счастливый ему путь! Заслышав похвалу себе от таких талантливых людей, как Пушкин, Жуковский и Плетнев, и проскакав за это время всю долготу и широту Русской земли, он очень мало думает о нападках господствующей школы и тешит люд честной, старых и малых,.. и будет тешить их пока русское слово будет находить отголосок в русской душе, т.е. до скончания века”.
Памятник П.П. Ершову в Тобольске.
ПРИМЕЧАНИЕ:
1 — — Забавно, что последние требования цензурировать «Конька» раздавались в 2007 году. Они исходили от татарских националистов, обвиняющих сказку в том, что в ней слово «татарин» звучит, как ругательное («В силу коего указа / Скрыл от нашего ты глаза / Наше царское добро — / Жароптицево перо? / Что я — царь али боярин? / Отвечай сейчас, татарин!»).
Автор: Сергей Курий
март 2012 г.
<<< «Вечера…» и «Вий» Гоголя | Содержание | Сказки Андерсена >>>