Рубрика «Список переводчиков Льюиса Кэрролла»

Клюев, Евгений Васильевич (р. 1954 г.) — писатель, переводчик, поэт, преподаватель, драматург, доктор филологических наук, ученый-лингвист. На сегодняшний день он занимается социальной и научной работой в Дании.

Его сказка «Между двух стульев» — является одним из самых удачных русских произведений, написанных в традиции английского нонсенса.

Не удивительно, что Клюеву также принадлежит исследование «Теория литературы абсурда» и один из переводов Л. Кэрролла «Охота на Снарка», который был впервые опубликован в 1992 году (Лир Э., Кэрролл Л. «Целый том чепухи», М., 1992).

В 2018 году в издательстве «Самокат» Евгений Клюев выпустил перевод «Алисы в стране чудес» и «Алисы в зеркале». В разделе «Параллельные переводы» опубликованы фрагменты из этого перевода, находящиеся в открытом доступе. А именно — первая глава «Страны чудес», представленные на frekenbooks.ru и 9-10 главы, опубликованные на сайте журнала «Новый мир» — nm1925.ru

.

***
Е. Клюев, из книги «Теория литературы абсурда»:

…как и всякий абсурдный текст, «Охота на Снарка» представляет собой предел возможной косвенности выражения по отношению к искомому смыслу (за этим пределом начинается область литературной зауми, в терминологическом значении этого словосочетания). Все здесь названо «чужими именами»: потому то так и увлекателен процесс поиска скрытых за ними подлинных сущностей — сущностей, которых в конце то концов может и не быть!

…Заметим, что это искусство подверстывания стало одним из ярких признаков литературоведческой методологии нашего времени: «вычитать» некий смысл часто означает «вписать» этот смысл в концепцию автора текста, равно как «построить концепцию» — «достроить» нужные литературоведу смыслы «за автора».
Что же касается текста, абсурдного по определению, то он, пожалуй, наиболее отчетливо демонстрирует безотносительность любой «объяснительной» версии — сколько бы убедительной она ни казалась — к содержанию художественного целого. Содержание это есть объективная и завершенная данность, не требующая дополнительных «строительных работ», с одной стороны, и перевода на какой бы то ни было иной, «более понятный», язык — с другой.
Может быть, это первый из уроков, который дает нам литература классического абсурда:

Текст есть то, что он есть,
а именно только и исключительно текст,
безразличный к тому, чем «наполняют» его толкователи

…Историю эту удобнее всего предложить в качестве ответа на все еще задаваемый писателям вопрос: «Что заставило Вас написать это произведение?» Кэрролловский ответ будет выглядеть крайне причудливо. Мы узнаем, например, что «Охота на Снарка» родилась из одной единственной строчки — в произведении она стала последней:

«For the Snark was a Boojum, you see»
(Потому что Снарком, конечно, был некий Буджум).

Трудно представить себе, что могло дать самому Л. Кэрроллу такое определение: ведь в поэме в конце концов так и не появляется объяснений того, кто такой Снарк, — равно как, впрочем, и объяснений того, кто такой Буджум. Перед нами объяснение одного неизвестного через другое неизвестное — процедура, запрещаемая логикой и здравым смыслом. Правда, может быть, математик и не согласится с нами, усмотрев некоторую особенную прелесть в попытке решить уравнение с двумя неизвестными, однако рядовой читатель едва ли сумеет даже увидеть такую попытку в тексте.
А между тем в истории создания «Охоты на Снарка» немало и других интересных моментов.
Оказывается, Л. Кэрролл просто бродил по Оксфорду — и в сознание его, безо всякого порядка, приходила то одна, то другая строчка из будущего произведения: строчки эти группировались чуть ли не произвольно, последовательности в их появлении не было никакой. Теперь посетители Оксфорда проходят, как паломники, этот путь «вслед за Кэрроллом» — путь «Охоты на Снарка»… — Вспомним, кстати, как совсем еще недавно студентам филологических факультетов приходилось, готовясь к экзамену по теории литературы, заучивать материал по теме «Этапы творческого процесса» (имеются в виду: замысел , вынашивание темы , реализация  и т. п.): как могли бы они, например, использовать эти знания применительно к только что описанной кэрролловской модели?
Модель эта не только не дает представления о традиционно вычленяемых этапах творческого процесса, но и вовсе не проливает света на то, что же все таки «задумал сказать» читателям автор.
Отсюда следует второй урок, даваемый нам литературой абсурда, — и сущность этого урока в том, что нам предстоит отказаться от еще одного распространенного заблуждения, в соответствии с которым любой текст может  и должен  быть понят — и понят по возможности адекватно , то есть близко к авторскому замыслу .

Текст есть феномен,
рассчитанный только и исключительно на чтение:
его «адекватное понимание»
(как сведение смысла к набору формулировок)
невозможно

…от читателя требуется разрешить Тексту (по крайней мере, одному, «Алисе», — коль скоро мы сейчас занимаемся его обсуждением) реализовывать в своей структуре этот самый теоретический постулат, а именно — быть противоречивым от начала до конца, выполняя таким образом волю своего склонного к противоречиям автора.
Отсюда следует третий урок литературы абсурда:

Текст не имеет никаких обязательств:
ни перед автором,
ни перед читателем,
ни перед самим собой

.

***
Евгений Клюев о переводе «Алис»:

Я всегда знал, что рано или поздно мне предстоит перевести эту книгу. Знал, переводя Эдварда Лира, знал, переводя кэрролловскую «Охоту на Снарка», знал, работая, над монографией «Теория литературы абсурда». Так что я неуклонно двигался к Алисе и тем не менее чуть было не ответил отказом на предложение перевести знаменитую сказку. Сами посудите, шутка ли взяться за текст, переводов которого — видимо-невидимо! Но, подумав, я решил, что совершенно ни к чему конкурировать с кем бы то ни было, а единственное, о чем следует позаботиться, — верность первоисточнику. И хотя сам первоисточник, то и дело провоцируя на новые словесные игры, вроде как требовал от меня неверности, я изо всех сил старался держаться берегов и безответственно не каламбурить. Так что, когда читатель встретит в тексте, например, Черрипаха, пусть наведет справку и узнает, что одним из ингредиентов «фальшивого черепахового супа» (с которым связано имя черепахи из «Алисы в Волшебной стране») нередко бывают томаты черри.

***
«Ни один перевод не окончательнее другого»: вышел новый перевод «Алисы»:
https://daily.afisha.ru/brain/8687-ni-odin-perevod-ne-okonchatelnee-drugogo-vyshel-novyy-perevod-alisy/

Евгений Клюев:

«Зачем переводить уже переведенное?» — как-то спросили меня.
Давно уже спросили — и вовсе не по поводу «Алисы в Стране чудес», а по поводу «Книги нонсенса» Эдварда Лира, которая в моем переводе была выпущена издательством «Время» еще в 2007 году. Тогда я не нашел ничего лучше, как ответить: «Может быть, затем же, зачем перечитывать уже прочитанное».

Сейчас я готовлюсь к тому, чтобы отвечать на тот же вопрос, но уже в связи с только что вышедшим в «Самокате» моим переводом обеих «Алис»: «Алисы в Стране чудес» и «Алисы за зеркалом» (после долгих споров в редакции остановились на этих названиях). Скорее всего, я просто повторю ответ 2007 года, поскольку ничего нового за это время так и не придумал. Я, видите ли, до сих пор убежден в том, что переводят не «зачем», а просто из любви к тексту. Потому же, кстати, и перечитывают.

Когда я увидел новые иллюстрации к «Алисе», выполненные нидерландской художницей Флоор Ридер в технике граттажа, на которых девочка-тинейджер — в очках, капюшоне и кедах, да еще и с рюкзачком за спиной — полностью, так сказать, готова к путешествиям, хотя по тексту никуда, вроде бы, изначально не собирается, я подумал: нет, не справлюсь. Да и не очень мне по душе заигрывания с временем: тут у нас викторианская, извините за выражение, эпоха… какие кеды!

Впрочем, мое согласие на перевод тогда уже было дано — и я, соблюдая все необходимые меры предосторожности, взялся все-таки за более чем полуторавековой текст… м-да, полагая, что ненадолго и что в ближайшие, скорее всего, дни позвоню в издательство и извинюсь за поспешное согласие.

Однако открывавшее текст предложение все никак не кончалось, второе оказалось в полтора раза длиннее, границы третьего были и вовсе не видны — в общем, послав привет Льву Николаевичу, я намертво застрял в тексте, который, как выяснялось, помнил не так чтобы очень… и — честно сказать, зачитался. А когда очнулся, перевод обеих «Алис» уже лежал передо мной и звонить в издательство с извинениями было, мягко говоря, поздновато.

Я не могу сказать, что мне совсем не стыдно. Имена Михаила Чехова, Владимира Набокова, Нины Демуровой, Самуила Маршака, Ольги Седаковой, Бориса Заходера и всех, кто когда бы то ни было обращался к переводу «Алис», конечно же, взывают к моей совести. Если бы я был человеком молодым, имена эти запросто могли бы лишить меня покоя, но я уже в годах, а потому и так относительно спокоен: за шестьдесят с лишним лет я научился презирать конкурентный тип мышления и все, что с ним связано. Теперь я убежден в том, что текст невозможно перевести «лучше», чем кто-то, «правильнее», чем кто-то, «точнее», чем кто-то, ибо представления о качестве, правильности и точности у каждого свои. Да, кстати: присягу на верность оригиналу каждый тоже приносит по-своему.

Моя присяга была такой: не перехохмить и не перекаламбурить.

«Алисы» сделаны из языка. Английского языка, как известно, но это уже другой, более частный, вопрос. Первое обстоятельство и рождает искушение отправиться за языком (языком перевода), а не за текстом и даже не за автором. Иногда переводчику трудно удержаться от желания «сделать еще смешнее»: признавался же один из переводчиков Эдварда Лира, что его переводы остроумнее оригинала. Честь ему и хвала, конечно, только вот мера-то ведь уже задана — и «помогать» тексту не требуется: он выдержал испытание временем именно в том виде, в каком есть.

Правда, на другом языке. А в случае с Кэрроллом — еще и, как сказано, исключительно благодаря языку, поскольку в обеих «Алисах», кроме языка, нет ничего. Не будем думать, что таким образом мы принижаем значение сказок и что язык — это мало. На мой взгляд, для художественного произведения язык — это все. Именно он создает реальность, способную поглотить все признаки нереального. И верим мы только ему. Потому-то так важно, переселяя текст в иную культурную традицию, немножко «придерживать» язык перевода, не давая ему право завладеть тем, что не очень уклюже называется художественным целым. Иначе язык перевода закружит оригинальный текст и уведет его в другую сторону. С этим прежде всего мне и пришлось бороться — причем эдаким аптекарским образом, постоянно взвешивая на маленьких весах каждый новый пассаж и стараясь ни в коем случае не оказаться «остроумнее» Кэрролла, предупредившего сразу все подобные попытки Алисиным «хотите каламбурить — каламбурьте без меня».

Не знаю, есть ли в моем переводе какие-то поддающиеся наименованию достоинства по сравнению с другими переводческими версиями «Алисы», но одно — осторожность обращения с оригиналом — я все-таки хотел бы записать себе в плюс. Мне, конечно, могут возразить, что, к примеру, мой парафраз на общеизвестную песню «Светит незнакомая звезда» («Пахнет незнакомая еда») трудно счесть проявлением осторожности, но… вспомним же кеды! В конце концов, и у Флоор Ридер дело оказалось вовсе не в них — блистательные иллюстрации художницы и созданная ее искусством художественная реальность смогла-таки поглотить все признаки нереальности, бросавшиеся в глаза при первом обращении к рисункам.

А второе, чему научила меня шестидесяти-с-лишним-летняя жизнь, — это следующее: ни один перевод не «окончательнее» другого. И даже сейчас, когда книга уже вышла, я все еще продолжаю переводить ее, сокрушаясь по поводу того, что вот тут вот гораздо уместнее было бы сделать не так, а эдак! Впрочем, я все равно уверен: еще не поздно, поскольку «Алис», вне всякого сомнения, будут переводить снова и снова. Может быть, найдется и такой переводчик, который сделает это еще осторожнее. Если, конечно, ему удастся».

***
Страна Чудес для девочки Алисы
https://rusplt.ru/sub/culture/strana-chudes-devochki-34157.html

Евгений Клюев:

Я не такой переводчик, который переводил много всего. Но ответственно могу сказать, что до конца, конечно, самоустраниться из переводимого текста сложно. Практически невозможно. Переводчика в тексте всегда много. В этот раз мне было крайне важно следовать особенностям ритма, языковых и логических игр Кэрролла. Ведь ни один перевод «не окончательнее» другого…

…На мой взгляд, имя персонажа должно максимально актуализировать его сущность. Я бы мог, конечно же, воспользоваться именами из других переводов.

Но я честно пытался придумать имена более связанные с функцией персонажа. Казалось бы, что можно еще придумать? Но как оказалось, что язык богат. Таким образом, появились «Головной уборщик» или «Сэр Шар». В тексте нашлось место «Глокой куздре» и «Черрипахе». Вот только главная героиня осталась неизменной. Она всегда остается Алисой.

…Честно говоря, когда я впервые увидел эти иллюстрации, где Алиса – это девочка-тинейджер в очках, капюшоне и кедах, да еще и с вечным рюкзачком за спиной, то подумал: нет, не справлюсь. Все эти заигрывания со временем не для меня. Ведь тут у нас викторианская, извините за выражение, эпоха… какие кеды!

Впрочем, мое согласие на перевод тогда уже было дано…

Что касается сохранения смысла произведения – тут вопрос строгий. Переводчик своих смыслов порождать не должен. И я это стараюсь не делать. Мне бы хотелось, чтобы у нас получилась по-новому звучащая «Алиса». Чтобы она была интересна и самым искушенным, и юным читателям.

Я убежден в том, что текст невозможно перевести «лучше», чем кто-то, «правильнее», чем кто-то, «точнее», чем кто-то.… Ибо представления о правильности и точности у каждого свои. Да и присягу на верность оригиналу каждый приносит по-своему. Моя присяга звучала так: «не перехохмить и не перекаламбурить
.

***
Рецензия Марии Елиферовой на перевод «Алисы» Евгением Клюевым

_________________________________________________

«Алиса в стране чудес» и «Алиса за зеркалом».
Презентация с переводчиком Евгением Клюевым.
Культурный центр ЗИЛ, Библиотека, 12 мая 2018 года:

__________________________________________________

Автор и координатор проекта «ЗАЗЕРКАЛЬЕ им. Л. Кэрролла» — Сергей Курий