Два Древа Валинора,  плоды, которых стали Луной и Солнцем. Рис. Roger Garland.

Автор статьи: Сергей Курий
Рубрика «Культовые Сказки»

Что «исповедуют» жители Средиземья?

«…единственная критика, которая меня серьёзно обеспокоила, —
это замечание, что в Средиземье якобы нет религии…».
(Д.Р.Р.Толкин, из письма в издательство «Houghton and Mifflin»)

«Как христианин и римский католик, я не ожидаю от истории
человечества, чтобы она была чем-либо, кроме сплошной
длинной цепи поражений, — и все же в ней есть примеры,
которые можно назвать проблесками конечной победы. В легендах
они выражены более отчетливо и больше трогают сердце».
(Д.Р.Р.Толкин, из письма к Э. Роналд)

 Если нравственные ценности во «Властелине Колец» выписаны довольно ясно и чётко, то религиозный контекст данной книги до сих пор вызывает яростные споры, особенно в среде «толкинистов». Отсутствие опредёленности в этом вопросе вряд ли обеспокоит обычного читателя. Мало того — это совершенно не мешало и мне при первом прочтении трилогии. Я понимал, что она написана на основе северо-западной мифологии, я знал, что ее написал автор, исповедующий католицизм, но сказочная эпопея не стала от этого ни церковной проповедью, ни «неоязыческим» трактатом. Тактичности и чистоте этой сказки в религиозном вопросе можно только позавидовать — вот почему ее любят люди совершенно разных мировоззрений.

Из письма Д.Р.Р.Толкина к К. Бэттен-Фелпс:
«…сегодня я получил письмо от человека, который называет себя «неверующим» или, по крайней мере, лишь понемногу приближающимся к вере. Он пишет: «Вам удалось создать мир, в котором вера как будто существует, но впрямую о ней нигде не говорится; она — свет, исходящий от невидимой лампы».

 Мне кажется неверной сама попытка однозначно выяснить — «языческая» или «христианская» книга «ВК». Наиболее правильным будет определить ее как сказку, написанную католиком, обожавшим северо-западную мифологию.[12] Толкин создал мир на основе мифологии, но это — оригинальный мир, неотделимый от личности автора. Профессор не «пустил» в книгу ничего такого, что ему бы показалось излишним или даже вредным. Во «ВК» конкретной религии нет — ни христианской (ведь там нет Христа), ни языческой (слово «язычники» звучит редко и исключительно в отрицательном смысле).

Д.Р.Р.Толкин, из письма в изд-во «Houghton and Mifflin»:
 «Это мир «естественного богословия», где господствует единобожие. Здесь нет ни церквей, ни храмов, не религиозных обрядов и церемоний — но эта странная деталь является просто-напросто частью изображенного мной исторического климата. …Сам я христианин; но Третья Эпоха — мир не христианский».

 Я согласен с тем, что отсутствие оформленных религий в столь продуманном мире, для «пристального» ума выглядит странно. Однако, если бы Профессор напрямую впустил их в свою сказку, она тотчас бы перешла в статус «идеологической» и стала более уязвимой для теологических спекуляций (так и произошло с «Сильмариллионом»). Толкин хорошо понимал, что навязчивая религиозность в вымышленном мире была бы в лучшем случае «дурным тоном». К тому же, он ненавидел аллегории, а претендовать на создание новой «религии» — не хотел.
И, тем не менее, в духовное «полотно» трилогии, безусловно, вплетены невидимые серебряные нити — лучшее, что можно было бы взять из христианства и язычества, взять и не опошлить.
Из языческого мировосприятия в «ВК» господствует пресловутый «нордический дух», ныне ассоциирующийся разве что с личными делами фашистов из к/ф «Семнадцать мгновений весны».

Д. Р. Р. Толкин, из письма к сыну Майклу, 1944:
 «Я представляю иск этому маленькому невежде Адольфу Гитлеру за то, что он испортил, извратил, приплел не к месту и обрек вечному проклятию тот благородный северный дух, бесценный вклад Севера в сокровищницу Европы, который я всегда любил и всегда старался показать в истинном свете. По воле случая нигде этот дух не проявил себя так благородно, как в Англии, где он был раньше всего освящен и христианизирован».

 Те, кто знаком со скандинавской мифологией, наверное, всегда поражались излишней суровости и мрачности ее космогонической развязки. В последней войне «добрых» и «злых» гибнут и люди, и демоны, и боги, и весь мир в придачу. Однако, большинство героев скандинавских мифов не сидят сложа руки и не вешаются, подобно некоторым персонажам Достоевского. Все они действуют по старому рыцарскому принципу: «Делай, что должен, и будь, что будет». Предопределенность мировой истории, неизменность Рока, не умаляет личного воинского духа и стойкости. Наиболее ярко «нордический дух» в чистом виде выражен у таких героев «ВК», как Боромир и Эомер.

Смерть Боромира. Рис. Дениса Гордеева.

«ВК», кн.5, гл.6:
«Он оглядел убитых, вспоминая каждого по имени, — и вдруг увидел сестру свою Эовейн. …Лицо его смертельно побледнело, кровь застыла от гнева, слова замерли на устах, дух охватило безумие.
— Эовейн! — вскричал он наконец. — Откуда ты здесь?! Что это? В своем ли я уме?… Или это злые чары? Смерть! Смерть всем нам!
И, ни с кем ни советуясь, не дожидаясь, пока подойдут гондорские отряды, он вскочил на коня и, протрубив наступление, помчался навстречу бесчисленному вражескому войску. Его сильный голос перекрыл все остальные голоса:
— Смерть! Смерть! Вперед, к смерти и концу света!
Войско Рохирримов устремилось за ним. Песня смолкла, и голоса воинов слились в один. «Смерть!» — гремело над полем».

Т. Шиппи «Дорога в Средиземье»:
 «В известном смысле северная мифология требует и ждет от человека большего, чем христианство, так как она не предлагает ни рая, ни спасения, ни награды за добродетель — только мрачное удовлетворение от сознания собственной правоты. Толкин хотел, чтобы герои «ВК» жили по этим высоким стандартам. Поэтому он позаботился о том, чтобы они не полагались на слишком легкую победу, и наделил их сознанием возможности поражения, которое может кончиться многолетним владычеством врага… Толкину требовались герои, обладающие мужеством, в котором не было бы посторонних примесей, таких как, например, уверенность в победе, но в то же время способные преодолеть гнев и отчаяние. Можно сказать, что многие мудрые герои «ВК» часто не имеют никакой надежды на успех и находятся на грани отчаяния, но не поддаются ему».

 А вот в последнем аспекте попытаюсь не согласиться с уважаемым Томасом Шиппи (на мой взгляд, самым метким и точным исследователем творчества Толкина). «Нордический дух» имел и обратную сторону. Да, многие герои «ВК» готовы доблестно сражаться до конца безо всякой надежды, но эта неразумная отчаянная ярость часто способна принести больше вреда, чем пользы, а иногда перейти в самое настоящее отчаяние и гибельную панику.

«ВК», кн.5, гл.7:
«— Гордыня?! Отчаяние?! — пронзительно крикнул Дэнетор. — Ты, верно, мнишь, что Белая Башня слепа?! Нет! Она видит куда больше, чем ты думаешь, Серый Глупец! Твоя надежда — лишь плод невежества! Иди! Исцеляй! Воюй!… Все тщетно!… Может ты и выйдешь победителем, но лишь на день, не больше. Силе, что движется на Гондор, противостоять невозможно. …В движение пришел весь Восток, и самый ветер, который придал тебе смелости, — на стороне Врага. Он гонит сюда по Андуину чернопарусный флот! Запад пал! Всем, кто не желает быть рабом, время покинуть этот мир!
— Если мы послушаем твоего совета, задача Врага весьма упростится, — возразил Гэндальф».

 Да, во «ВК» имя Бога действительно не звучит никогда (только три раза вскользь упоминаются его подручные — валары). Но мы легко найдём ту точку духовной опоры, на которой держится книга. По-эльфийски она звучит как Эстель — «Надежда». Именно так, с большой буквы (даже, если в книге она пишется с маленькой), ибо это не просто надежда, а надежда, как ОБЕЩАНИЕ того, что злу и небытию всё равно не победить окончательно. И у наиболее духовно развитых героев «ВК» именно Надежда является той силой, что не дает отступить и пасть духом, подобно Дэнетору, силой, которая наполняет смыслом действия, казалось бы, заранее обреченные на провал. Надежда на чудо (не в смысле «бога из машины») определяет, по сути, весь поход Фродо.

Д. Р. Р. Толкин «ВК», кн.2, гл.2:
 «— Может быть тем, кто тешит себя ложными надеждами, это и впрямь покажется безумием. Что же, прекрасно! Безумие станет нам покровом, оно застелет глаза Врагу — ибо он мудр, он весьма мудр и взвешивает все с точностью до грана на весах своей злобы, но мерой ему служит только одно — жажда власти. Ею он мерит всех без исключения. Никогда не придет ему на ум, что завладев Кольцом, мы попытаемся его уничтожить. Но если мы все же попытаемся, его расчеты пойдут прахом».

 «Отблески» христианского мировоззрения автора можно узреть и в главной сюжетной линии трилогии, когда для выполнения опаснейшей миссии избираются отнюдь не «богатыри» и даже не авантюристы, а маленькие ограниченные хоббиты, которые изначально не терпят ни геройства, ни приключений. Но только они в состоянии долго противиться воле Кольца Всевластья и противиться именно потому, что у них нет ни силы, ни амбиций «великих мира сего». В героизме хоббитов нет ни бахвальства Боромира, ни глубокого знания ситуации (как у Гэндальфа или эльфов)… Но роль «малых сих» в этой истории более значительна, чем глобальные сражения «великих и мудрых».

Хоббиты бредут к горе Ородруин. Рис. Ted Nasmith.

«ВК», кн.1, гл.2:
 «— …Но не воображай, будто дело в каких-то особых достоинствах, какими ты наделен, а другие нет. О мудрости и силе вообще речи нет. И все же выбор пал на тебя, а значит, тебе придется пустить в ход всю силу, какая у тебя есть, весь твой ум и всю доблесть!».

«ВК», кн.4, гл.8:
 «— …Я всегда думал, что знаменитые герои и храбрецы просто ехали себе и смотрели — нет ли какого приключеньица? Они ведь были необыкновенные, а жизнь, признаться, зачастую скучновата… Но я перебрал все легенды и понял, что в тех, которые самые лучшие, ну, которые по-настоящему западают в душу, дела обстоят не так. Героев забрасывали в приключение, не спросившись у них  самих, — так уж лежал их путь… Думаю, правда, им предоставлялось сколько угодно случаев махнуть на все рукой и податься домой, как и нам с вами, но никто на попятный не шел. А если кто-нибудь и пошел, мы про это никогда не узнаем, потому что про него забыли».

К. С. Льюис «Развенчание власти»:
 «С одной стороны — кровопролитная война, топот копыт, пение горнов, лязг стали об сталь. С другой — двое крохотных хоббитов, крадущихся, словно мыши, по груде шлака, по вулканическим сумеркам Мордора. И мы твердо знаем, что судьба мира зависит куда больше от этой пары, нежели от сталкивающихся в битве армий. Это — мастерский сюжетный ход, стержень, важнейшее звено, благодаря которому «ВК» заставляет сопереживать персонажам, восхищаться ими, а иногда над ними и посмеиваться».

 Ещё один важный христианский аспект книги — Милосердие, шанс, предоставляемый всем, даже самым отвратительным и «падшим» героям трилогии. Апологетом Милосердия является маг Гэндальф (по сути дела, посланник Высших Сил в мир Средиземья), а вслед за ним и Фродо. Прощение предлагается Саруману и Голлуму, а также всем побежденным человеческим народам, служившим Саурону.

Д. Р. Р. Толкин «ВК», кн.1, гл.2:
«— Заслуживает смерти? Ещё бы! Но смерти заслуживают многие — а живут, несмотря ни на что. Многие, наоборот, заслуживают жизни — и умирают. Ты можешь их воскресить? Нет? Тогда и не торопись выносить приговор именем справедливости, когда на самом деле ратуешь лишь за собственную безопасность. Даже мудрейшие из мудрых не могут всего предусмотреть».

 При этом Милосердие отнюдь не исключает вооруженной борьбы со злом — показной пацифизм всегда был чужд, как Толкину, так и его другу Льюису (Вторая мировая война показала всю беспочвенность нейтрального миролюбия).

Переводчица «ВК» М. Каменкович, интервью газете «Смена», июнь 1995 г.:
 «Традиционные мифы, на которые Толкин опирался («Калевала», «Старшая Эдда» и т.п.), — порождение языческого времени, и они идут по вечному и замкнутому мрачному кругу. А Толкин, будучи христианином, хотел создать мифологию новую: во-первых, авторскую, во-вторых, разомкнутую. Это мифология человека спасенного, совершенно уникальная попытка в мировой истории».

 

Бог и «боги», эльфы и люди

«Я всего-навсего пишу о Смерти как о составной части физической и
духовной природы человека — а также о Надежде без гарантий».
(Д.Р.Р.Толкин, из письма к М. Стрэйту, 1956)

 Многие знатоки Толкина сразу же спросят: «Ну, хорошо, во «ВК» четко выраженной религии нет. А «Сильмариллион»? В нём же есть и Бог, и Ангелы, и Сатана, и творение мира». Безусловно есть, и без этого Вторичный мир Толкина потерял бы свою космогоническую основательность. Но не забывайте, писатель создавал именно МИФОЛОГИЮ, а отнюдь не РЕЛИГИЮ. Многим это различие покажется незначительным, но это исключительно важный и тонкий нюанс. Космогония Толкина (она изложена в первых двух частях «Сильмариллиона»: «Айнулиндалэ» и «Валаквенте») насквозь мифологична, хотя и пронизана основными «архетипами» многих религий.
Остановимся на ней поподробней.

 Бог — Эру Илюватар Единый задает своим ангелам-айнурам (порождённым его «думами», но свободным, хотя и ограниченным, творениям) Великую Музыкальную Тему (план творения мира) и предлагает им развить ее. Айнуры создают прекрасную гармоничную симфонию, пока один, сильнейший из них — Мелькор (прообраз падшего ангела) не возжелал творить сам для себя, без Эру и других айнуров. Однако выяснилось, что Неугасимый Пламень (прообраз Святого Духа (?) как источника творчества) находится лишь у Эру. Именно поэтому, по мнению Толкина, Мелькор не в состоянии творить что-то новое, не иначе как искажая и портя уже созданное. То есть, зло, в данном случае, бесплодная, но, тем не менее, активная сила.
Поняв, что не может творить сам, Мелькор пытается усилить свою музыкальную тему более других, выделиться, и тем самым вносит в симфонию диссонанс. Но несмотря на это, Эру говорит «Да будет!» и Музыкальная Тема обретает реальность и становится Эа (Вселенной), в которой расположена Арда (Земля).
Здесь Толкин проводит весьма оригинальную идею. Это и не чистое христианство (где мир сотворен благим, а испорчен впоследствии) и ни в коем случае не гностицизм (где Бог-Демиург творит мир из несовершенной, несотворенной и пассивной материи). У Толкина «диссонанс» закладывается в Тему Илюватара еще до сотворения в результате свободного развития ее айнурами. Он оживляет мир именно исходя из уважения к свободной воле субтворцов и зная, что тема все-таки Его и задумана благой.
Илюватар говорит айнурам: «Могучи Айнуры, и самый могучий из них — Мелькор; но должно знать ему — и всем Айнурам — что я есмь Илуватар. То, о чем вы пели, я покажу вам, чтобы знали вы, что сделали. А ты, Мелькор, увидишь, что нет темы, истоки коей не лежали бы во мне, равно, как ничто не может изменить музыки мне назло. Ибо тот, кто попытается сделать это, окажется лишь моим инструментом в создании вещей более дивных, чем он сам мог бы представить себе».

 Те Айнуры, которые сильно возлюбили Арду, вошли в нее (как художники в картину) и стали Валарами или Стихиями, поселившимися в Благословенном Крае Валинор (прообраз земного рая). Во многих валарах мы без труда узнаем прообразы древнегреческих богов (Манвэ-Зевс, Ульмо-Посейдон). Так изящным мазком Толкин разрешает противоречие между монотеизмом и многобожием.

Эарендил и валар моря — Ульмо.
Рис. John Howe.

 Однако не всё в Арде сотворено Айнурами, непосредственно Илюватаром сотворены его Дети: эльфы и люди. Мелькор окончательно восстает против Творца и вступает в Арду с целью сделать её своей собственностью и таким образом становится Морготом, Врагом, Черным Властелином, в войнах с которым проходит вся Первая Эпоха.

Сражение эльфа Финголфина с Морготом.
Рис. John Howe.

 В конце этой эпохи войско Валаров, призванное человеком Эарендилом, сокрушает мощь Моргота, а его самого низвергают «за Стены Мира, в Безвременную Бездну». Однако, во Вторую и Третью Эпоху место Врага занимает Саурон — слуга Моргота.

 Итак, с космогонией у Толкина более, чем все в порядке. Мы не будем останавливаться на всех ее аспектах. Однако, коснемся самой важной (по мнению самого Толкина) проблемы — проблемы Смерти и Бессмертия — того разделяющего рубежа, который проходит между людьми и эльфами, той пружины, которая держит в напряжении всю историю Средиземья.
По сути дела, Толкин как «малый демиург» своего мира отобразил в эльфах и людях две разные стороны мировосприятия. Эльфы, по условию, бессмертны, и хотя могут «исчахнуть» от горя или быть убитыми, они никогда не покидают пределы «материального» мира и через какое-то время могут быть «воплощены» обратно (своеобразная реинкарнация). Люди же умирают по-настоящему, то есть уходят «за круги мира», поэтому эльфы называют их Гостями или Скитальцами. Соответственно разнится у двух народов и отношение к окружающему миру.

Согласно «Сильмариллиону», эльфы явились на свет у озаренного звездами залива Куйвиэнен, и звездный свет стал им милее всего.
Рис. Ted Nasmith.

 Эльфы влюблены в этот мир (почему они и близки валарам), они не мыслят себя без него. Вот почему они постоянно противятся его изменению и развитию (для этого и ковались эльфийские Кольца) или стремятся отплыть в Валинор — эдакий неизменный земной Эдем. Отношение к миру у эльфов бережное, это прирожденные Художники — персонифицированные и доведенные до совершенства творческие и эстетические стороны человеческой натуры, а бессмертие — это то, что наделяет творчество В ЭТОМ МИРЕ смыслом. «Чары» эльфов — это именно чары Творчества, Творчества, способного преображать материальный мир.

Д. Р. Р. Толкин, «ВК», кн.2, гл.6-7:

«Надо сказать, что, едва ступив на другой берег Серебряной, Фродо ощутил странную уверенность в том, что переправился не через реку, а через время и попал в один из уголков Старших Дней. Ему казалось, что он ступает по земле мира, которого больше нет…»

«— …Знаете, какое у меня чувство? Будто я ВНУТРИ песни — понимаете?»

 «— …Если в этом есть какое-то волшебство, то оно так далеко запрятано, что до него не дотянешься…
— Как же не дотянешься, если оно везде и во всем? — сказал Фродо.
— Везде-то везде, а не видно, чтобы кто-нибудь колдовал, — сказал Сэм».

Хоббиты у эльфийской королевы Галадриэль.
Рис. Alan Lee.

 Народ Людей у Толкина выражает другую сторону человеческой натуры — способность к развитию, Свободу от уз мира. Недаром Смерть в «Сильмариллионе» не наказание (и это еще одна оригинальная находка писателя), а ДАР Бога своим Младшим Детям, преимущество людей перед эльфами. И вся трагедия человечества Средиземья состоит в том, что Черный Властелин исказил отношение людей к Смерти, превратив надежду в страх.

 Особенно ярко греховность человеческой жажды бессмертия выражена в «Аккалабет — Падении Нуменора» (одной из частей «Сильмариллиона»). Люди острова Нуменор за их давние заслуги в войне с Морготом были вознаграждены длительным сроком жизни и возможностью общаться с эльфами из Благословенного Западного Края. Был только один запрет — никогда не вступать на Бессмертные Земли Запада.
Однако, к хорошему — привыкаешь, и вскоре (не без участия Саурона) большинство людей Нуменора возжелали такой же вечной жизни, как у эльфов и, вооружившись, отправились на кораблях в Валинор. Узрев это, валары воззвали к Илюватару, и тот (впервые за историю Средиземья) вмешался лично, уничтожил флот «отступников», а сам Нуменор погрузил на дно моря.[13]

Рис. Darrell Sweet.

Часть нуменорцев, оставшихся верными дружбе с эльфами, были предупреждены, и успели покинуть гибнущий остров. Они приплыли в Средиземье и основали королевства Арнор и Гондор.

Рис. Ted Nasmith.

 После гибели Нуменора мир (будучи до этого плоским) закруглился и бессмертные земли Валинора ушли из зримого мира. Только бессмертные эльфы могли доплыть до Валинора Прямым Путем, смертные же лишь описывали круг, возвращаясь в исходную точку.

 «Долгая жизнь или искусственное «бессмертие» (истинное бессмертие в Эа недостижимо) — главная приманка Саурона; малых оно превращает в голлумов, великих — в кольцепризраков», писал Толкин. Ведь Кольцо Всевластья — искушение не только Властью, но и вечной жизнью. Его обладатель «не умирает, но и не живет», постепенно переходя в бледный мир духов и становясь призраком во плоти. Даже у тех, кто вовремя избавился от Кольца,  остается след его влияния. Без него весь мир кажется тусклым и лишенным смысла…

И здесь мы подошли к еще одному важному моменту мифологии Толкина — его понятию «эвкатастрофы», проще говоря, Счастливой Развязки — необходимого элемента любой настоящей сказки. Однако, чтобы эта развязка была убедительна, необходимо как можно правдивее передать всю тяжесть ее достижения. Так, я бы очень расстроился, если бы Фродо сам смог бы уничтожить Кольцо — это бы противоречило всей логике книги. Поэтому, когда даже личный проигрыш Фродо приводит все-таки к счастливой (случайной и закономерной одновременно) развязке, читатель испытывает настоящий греческий «катарсис».

Д.Р.Р.Толкин, из письма к сыну Кристоферу, 1944:
 «…»эвкатастрофа»… означает неожиданный поворот к лучшему, когда сердце внезапно пронзает радость, а на глазах выступают слезы (и я готов доказывать, что чувство эвкатастрофы — самое высокое из всех, какие только способна вызвать волшебная сказка). Я пришел к выводу, что чувство это обязано своей исключительной силой внезапному проблеску Истины, который в нем заключен. Все твое существо, связанное миром материальных причин-следствий и поверх всего — цепью Смерти, чувствует внезапное облегчение — будто порвалось одно из звеньев этой цепи, и ты освободился, и ощущаешь… что в Большом Мире, для которого мы на самом деле и созданы, все устроено именно так…».

 Однако, за счастливые развязки тоже приходится платить, и цена эта иногда велика. Как говаривал еще в «Хоббите» Бильбо, «ну и унылая, однако, эта вещь — победа»… Толкин хорошо знал, что цена любой победы — потери. Теряют свою силу эльфийские кольца, и эльфы навсегда покидают Средиземье. Эльфийская дева Арвен, обретая любимого, неизбежно обретает и его судьбу — судьбу смертного человека, разлучающую её навсегда с отцом. Ну а Фродо — главная причина победы — так и не может излечиться от влияния Кольца, а без него жизнь даже в счастливом «победившем» мире становится ему не в радость.

«ВК», кн.6, гл.9:
  » — …Раньше я тоже думал, что меня ждет тихая жизнь. Но моя рана оказалась неизлечимой, Сэм. Я попытался спасти Заселье, и оно было спасено — но не для меня. Наверное, так почти всегда и бывает, Сэм. Когда хочешь уберечь что-то — приходится смириться с мыслью, что сбережешь это только для других, а сам потеряешь».

Д.Р.Р.Толкин «Сказание об Арагорне и Арвен»:
 » — …Но вот, что скажу я тебе, Король Нуменорцев: лишь теперь я поняла историю людей и их грехопадения. Я презирала их, считала порочными глупцами, но теперь, под конец, я жалею их. Ибо если, по слову Элдаров, смерть и впрямь не что иное, как дар Единого племени человеческому, то дар этот полон горечи, и принять его трудно.
— Так может показаться на первый взгляд, — ответствовал Арагорн.
— Устоим же в последнем испытании, ибо в прежние времена мы устояли, отвергнув Тьму и соблазны Кольца. Наш уход полон скорби, но в нем нет отчаянья. Ибо мы не навечно привязаны к этому миру, и за его пределами есть нечто большее, чем память».

Д.Р.Р.Толкин «Квэнта Сильмариллион», гл.1:
 «Смерть — их судьба, их дар, которому со временем позавидуют даже Стихии. …давным-давно в Валиноре валары открыли эльфам, что люди вступят во Второй Хор Айнуров; тогда как мыслей своих об эльфах Илуватар не являл никому».

Рис. Ted Nasmith.

 

Реальность Вторичного мира

«Это правда? — вот тот великий вопрос, который задают дети», —
пишет Лэнг. И я знаю, что они его действительно задают,
не отвечать на него нельзя, не подумав прежде хорошенько».
(Д. Р. Р. Толкин «О волшебных историях»)

 «Визионерство» Толкина — вопрос очень сложный, мало того — деликатный. Самому Профессору хватило здравого смысла и такта, чтобы коснуться этой темы предельно осторожно. Ведь вопрос о том, существуют ли на самом деле миры, созданные человеческим воображением, попахивает, по выражению самого писателя, «теологией дурного толка». А ведь создатель Средиземья был убеждённым католиком и благоразумно старался не делать скоропалительных выводов.

 Я думаю, сам Толкин не столько РАЗМЫШЛЯЛ на эту тему, сколько непосредственно ее ОЩУЩАЛ. Это ощущение во многом было сродни религиозной вере и поэтическому вдохновению — то есть, вещам, которым невозможно обучиться. Да, к ним можно готовиться, собирать необходимый «багаж». Но сам источник свободного творчества (да и любой веры!) в постоянной НАСТРОЕННОСТИ человека, его готовности узреть в себе и окружающем необходимые знаки (сами по себе ничего не значащие), наполнить их смыслом, используя для этого весь накопленный опыт.

Конечно, всё написанное выше не более вразумительно, нежели намеки Толкина, разбросанные в его эссе («Беовульф: чудовища и критики», «О волшебных историях», «Тайный порок») и письмах. Зато вполне понятны попытки некоторых критиков, а уж тем паче «одержимых» толкинистов подогнать эпопею Толкина в свои эзотерические системы. Ведь сейчас любой, что-то «чувствующий», не преминёт тотчас раздуть (порой из слабого уголька) костёр целого учения, в который кидают все более-менее подходящее из истории, религии и философии.

Н. Григорьева, В. Грушецкий, переводчики «ВК»:
«По нашему мнению, мы имеем дело с прекрасной работой визионера, связавшего в своем сердце мир человечества с мирами инобытия. Такая связь во все времена живет в сознании поэтов и живописцев, художников в широком смысле слова, стремящихся методами искусства дать людям возможность приобщиться к высшей правде и высшему свету, льющемуся из миров иных (такое определение вестничества дает… русский визионер Д. Андреев в метафилософском трактате «Роза Мира»)».

 Толкин никогда не пытался ставить вопрос: реален ли дракон? Но он ощущал, что любое яркое порождение человеческой фантазии истинно и ценно. Истинно не в том смысле, что его обязательно можно пощупать. Просто, коль уж эти образы и сюжеты родились в человеческом сознании и облеклись в слова, музыку, картины, значит, в определенном смысле, они существуют, выражая нечто, присущее человечеству. Ну, а в реальности своего существования вы, я надеюсь, подобно Декарту, не сомневаетесь.

Д.Р.Р.Толкин «Мифопоэйя», пер. С. Степанова:
«Ты к дереву относишься прохладно:
Ну дерево, растет себе и ладно!
…Но дерево не «дерево», покуда
никто не увидал его как чудо
и не сумел как «дерево» наречь,—
без тех, кто раскрутил пружину-речь,
которая не эхо и не слепок,
что лик Вселенной повторяет слепо,
но радованье миру и сужденьеи
вместе с тем его обожествленье…
…Тот звезд не видит, кто не видит в них
живого серебра…».

 Насчет же того, почему Толкину (как и многим творцам) КАЗАЛОСЬ, что он видит уже нечто существующее, можно только предполагать. Легче всего это объяснить такими же мифическими образами. Способность к творчеству заложена в самой природе человека, подобно угольку, над которым висит волшебный котелок. Можно этот уголек заставить лишь слабо тлеть, а можно поддерживать его жар, держа котелок в постоянно кипящем состоянии. Обычно большинство из нас догадывается, что подбрасывается и варится в котелке, но у личностей, которые настроены на отбор ингредиентов уже «автоматически», может возникнуть ощущение того, что блюда начинают получаться сами по себе. То есть, отбор и переработка информации (плюс еще эта иррациональная фантазия!) часто идет так быстро, что художник способен мгновенно увидеть завершенную картину, Менделеев во сне — периодическую таблицу элементов, а Толкин — события, происходящие в его Вторичном мире.

 Такие объяснения, возможно, мало понятны тем, кто этого не испытывал. То есть, кроме разума для понимания подлинности творчества необходима еще и ПОТРЕБНОСТЬ в этом, а также то, нечто неуловимое, что порой называют «верой», «вдохновением», «озарением», «духовной жаждой» и т.п. Но ещё раз хочется сказать, что для воплощения своих фантазий требуется осторожность, самодисциплина и вкус (которые диктуются заложенными в личности этическими и эстетическими категориями). «Похоть» воображения способна разрушить форму творения, лишить ее смысла, превратить в набор пятен или словесный бред.

 Теперь поговорим об обвинении Толкина в эскапизме (от англ. «escape» — «побег») — уходе от действительности в вымышленный мир. Писатель ни в коем случае не предлагал отказа от мира, в котором мы живем, и полного растворения в своем Вторичном. Просто он воспринимал их как часть единого целого, мало того — он считал, что именно в «со-творчестве», «со-творении» с Богом и заключается миссия человечества.

Д. Р. Р.Толкин:
«На самом деле, создатель истории оказывается успешным «со-творцом». Он создает Вторичный мир, куда мысленно можете войти и вы. Внутри этого мира все, о чем он рассказывает,— «правда»: оно согласуется с законами этого мира. А потому до тех пор, пока вы как бы «внутри», вы в него верите… …Я не создавал воображаемого мира — я создал только воображаемый исторический период в Средиземье, месте нашего обитания».

 Да, человек фантазирующий и играющий должен  верить в свои игры, играть в них «по-настоящему», но одновременно и понимать, что игра — особый род деятельности, не способный заменить жизнь, но расширяющий её, делающий глубже и прекраснее.

Д.Р.Р.Толкин «О волшебных историях»:
«В том, что обычно называется «Реальной Жизнью», Побег, как правило, — поступок совершенно необходимый и даже порой героический. В реальной жизни Побег можно упрекнуть только в том, что он иногда терпит неудачу… Разве следует презирать человека, который бежит из темницы, чтобы вернуться домой? Или того, кто, не имея возможности убежать, думает и говорит о чем-то, не связанном с тюрьмой и тюремщиками? Мир за стенами темницы не станет менее реальным лишь оттого, что узник не в силах его увидеть. Ополчившись на слово «Побег», критики искажают его смысл; более того, они путают — и я думаю, что это не простая ошибка — Побег Узника и Бегство Дезертира».

 Когда один из богословов пытался уличить Толкина в «богохульной» мысли о «реинкарнации эльфов», автор «ВК» возразил ему, что, во-первых, это сказка, а во-вторых, — «освобождение от путей, использованных Создателем — один из фундаментальных принципов «малого творения» (sub-creation), коим обогащается созданный Богом мир». Возможно, кому-то из ортодоксов подобное объяснение может показаться не менее богохульным, чем реинкарнация.

Д.Р.Р.Толкин «Лист кисти Ниггля»:
«Ниггль поднял голову и упал с велосипеда.
Дерево. Это было его Дерево. Дорисованное. Живое… Ниггль так часто видел все это в мыслях и так несовершенно изобразил на холсте!…
«Се ДАР!» — молвил он. Это могло означать многое. Творческий дар. Дар воплотить задуманное. Ниггль, однако, хорошо знал, что имеет в виду».

Рис. Alan Lee к сказке Толкина «Лист кисти Ниггля».

 И в завершение хотелось бы вспомнить одну из самых красивых историй «Сильмариллиона» – историю о любви, преодолевающей все преграды – любви смертного человека Берена и бессмертной эльфийской девы Лютиэн Тинувиэль. Во имя этой любви им удается совершить невозможное: проникнуть в твердыню Моргота и похитить у него один из камней Сильмариллей. Однако, как это характерно для Толкина, «хеппи-энд» и светел, и грустен: связав себя со смертным, Лютиэн теряла бессмертие и навсегда расставалась со своим народом, уходя за Круги Мира.

Лютиэн и Берен на рис. Юлии Лязгиной и Meneldil Elda.

 На эту романтическую историю Толкина вдохновили чувства к девушке Эдит, которая станет женой и единственной любовью. У неё, как и у Лютиэн, были черные воронового крыла волосы, и она также прекрасно пела и танцевала.

Юные Джон Толкин и Эдит Брэтт.

 На католическом кладбище в Оксфорде на двух простых гранитных плитах вы и сейчас можете прочесть «Эдит Мэри Толкин Лютиэн, 1889-1971» и «Джон Рональд Роуэл Толкин Берен, 1892-1973».
Миф соединился с жизнью.

 

ПРИМЕЧАНИЯ:

12 — Есть пример ирландских католиков, бережно отнесшихся к наследию предков и сохранивших древние языческие сказания.

13 — В детстве Толкину приснился сон «о Волне, от которой нет спасения, встающей посреди безмятежного моря или нависающей над зеленой равниной». Сновидение повторялось с такой завидной частотой, что Толкин окрестил его своим «комплексом Атлантиды».

<<< Апология Толкина, часть 2 | Содержание | Приключения Незнайки в СССР и СНГ >>>

***
См. также:

Параллельные переводы стихотворений Д. Р. Р. Толкина из эпопеи про Средиземье

Сергей Курий — альбом «Побег в Средиземье» (1992-2013)