Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»

 | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>

Л. Головчинская. Предисловие перед комментариями к изданию «Alice’s Adventures in Wonderland» (М.: Издательство «Прогресс», 1967):

О книгах Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране Чудес» и «Алиса в Зазеркалье» написана обширная литература. Сделаны многочисленные разнообразные попытки интерпретации и толкования этих оригинальных сказок. Так, например, одни видели в приключениях Алисы отражение религиозной борьбы в викторианской Англии, другие пытались дать книгам последовательно фрейдистское толкование и т.д. и т.д. Существует и иная точка зрения, выдвинутая известным английским писателем Джильбертом Честертоном: он призывает не относиться к «Алисе» чересчур серьезно и не увлекаться расшифровкой текста в такой мере, как это делают некоторые авторы, чьи выводы носят подчас весьма категорический характер.

С этим можно в какой-то мере согласиться. Однако шутка или острота вызывают улыбку только в том случае, если вы понимаете в чем «соль», а «соль» иногда приходится объяснять. «Алиса в Стране Чудес» представляет собой очень сложную и своеобразную фантастическую повесть, где все перевернуто, переставлено и вывернуто наизнанку. Книга была написана для английских детей, живших в середине прошлого столетия, и если мы хотим по-настоящему оценить юмор книги, ее блеск, веселое озорство и своеобразный, неповторимый аромат, то мы должны знать многое из того, что хотя и не стало непосредственно частью повествования, но, однако, предполагалось известным как большим, так и маленьким читателям Льюиса Кэрролла. Кроме того, некоторые шутки и намеки автора могли быть понятны только жителям университетского городка Оксфорд, где он жил, а другие носили еще более интимный характер — они могли быть понятны только дочерям декана Лидделла, юным приятельницам Льюиса Кэрролла.

Не менее важно и другое обстоятельство. Многие персонажи и эпизоды книги, многие забавные реплики и ситуации не случайны, а глубоко мотивированы: они целиком построены на игре слов, на оживлении метафор, на буквальной интерпретации компонентов фразеологических сочетаний и тому подобных лингвистических «трюках». Автор проявляет необычайное мастерство и изобретательность, «жонглируя» словами, воскрешая давно забытое и стершееся от долгого употребления исходное значение слов и словосочетаний, используя полисемию и различные виды омонимии, в частности омофоны (т.е. одинаково звучащие слова и словосочетания), и добивается таким образом поистине поразительных по своей неожиданности и парадоксальности эффектов. В связи с этим необходимо подчеркнуть, что вся система образов, развитие сюжетных линий, диалоги, пародии, шутки и каламбуры в книге имеют в качестве своей основы английскую лексику, английский фольклор и английские литературные ассоциации. Поэтому текст нередко требует чисто лингвистического комментария.

Многое в творчестве Льюиса Кэрролла, в его оригинальной стилистической манере, связанное с английским фольклором, хорошо известно у нас в форме детских стишков и песенок — nursery rhymes. В книге — те же черты эксцентричности, неожиданные ракурсы, нарушение привычных связей; та же веселая путаница, забавные «бессмыслицы» (которые при ближайшем рассмотрении
зачастую оказываются не так уж бессмысленны); те же непонятные взаимоотношения и странные, неожиданные реакции.

Jack and Jill went up the hill
To fetch a pail of water

Так начинается детский стишок, в котором рассказывается о том, как Джек и Джил шли по-воду не под гору, как это обычно делается, а на гору. Столь же необъяснимо ведут себя обитатели Страны Чудес: ими руководит какая-то своя, перевернутая логика. (Единственное разумное существо в книге — это Алиса.) Для детского фольклора очень типичен этот жанр «перевертышей (topsy-turvy rhymes), где все перепутано и находится в противоречии с реальной действительностью:

If the pony rode his master,
If the buttercups ate the cows…

Льюис Кэрролл, как мы увидим, интересно пользуется этим приемом: он нарушает обычную последовательность действий, меняет местами причину и следствие и т.д.

Хочется отметить еще одну характерную особенность стиля автора. «Алиса в Стране Чудес» и для Льюиса Кэрролла и для его маленьких слушательниц, а впоследствии и читателей, была своеобразной реакцией на «ограничения» чопорной, размеренной, во всем регламентированной жизни викторианской Англии, на наставления и сентиментальные нравоучения, которыми была пропитана вся система воспитания и образования. Пародия стала одним из излюбленных стилистических приемов Льюиса Кэрролла. Причудливый мир неожиданностей Страны Чудес принес радостное удовлетворение и автору и юным читателям.

____________________________________________________

К переводу Нины Демуровой (1967, 1978):

***
Из интервью Е. Калашниковой с Н. Демуровой, «Русский Журнал», 15.03.2002:

РЖ: Наверное, ваш самый трудный перевод — это «Алиса»?

Н.Д.: Все произведения я переводила с удовольствием. Книги об Алисе вышли в 1967-м в Софии, в «Издательстве литературы на иностранных языках», потом оно стало называться «София-пресс».

РЖ: Почему в Софии? Обходные пути?

Н.Д.: Нет, парадоксы социалистического планирования. Одни книги выходили в республиках, другие в странах народной демократии — у них был свой план, конечно, согласованный с Москвой. Иногда он давал сбои.
Тут мне просто повезло: для своего курса стилистики я готовила примеры реализации метафор, брала их из Кэрролла и Дж.Микеша. Студенты, зная, что я занимаюсь переводом, спрашивали: «Как бы вы это перевели?» Я говорила: «Так с ходу трудно сказать, можно так, а можно этак». У нас шла своеобразная игра — у меня сохранился экземпляр книги, где на полях я писала возможные варианты перевода. Как-то ко мне пришли друзья, среди них был один хороший редактор, и я что-то процитировала из Кэрролла. Этот редактор встретил в Москве болгарского издателя, которого вызвали для обсуждения издательских планов, и когда тот сообщил ему, что собирается издавать «Алису», мой знакомый сказал: «А я знаю для тебя переводчика».

РЖ: С 1879 г., со времени выхода первого анонимного перевода «Алисы», который назывался «Соня в стране дива», книгу переводили много раз. Как вы относитесь к этим работам?

Н.Д.: Да, смешное название. Кстати, американский исследователь русского происхождения, знающий русский язык, перевел название «Соня в стране девы». Думаю, он никогда не держал этой книги в руках.
После первого перевода были замечательные работы А.Н.Рождественской, П.С.Соловьевой, по-своему очень интересный перевод В.В.Набокова, но все они исходили из принципа русификации, поэтому в текстах появлялись «губерния», «сибирский кот»… Но были и менее удачные, буквалистские переводы. «Алису в стране чудес» А.П.Оленича-Гнененко напечатали в 1940 г. и переиздавали до начала 1960-х, в то время это был самый распространенный перевод. Подчас «Алиса» Оленича-Гнененко похожа на бред. Например, Комар из Зазеркалья спрашивает Алису: «Какие есть у вас насекомые?» — «Ну, вот, к примеру, есть у нас Бабочка» (Вutterfly)», — отвечает она. «Подумаешь! — протянул Комар, — а у нас есть Вread-and-Вutterfly». В его переводе появляется «Хлебная бабочка» — вся словесная игра теряется.
Когда я начала переводить «Алису», один мой приятель, ценитель литературы, сказал: «Зачем ты за нее взялась? Какая это неприятная книга! В ней есть что-то патологическое». В те годы дореволюционные переводы не издавали, так что я придумывала новый метод — чтобы была понятна игра и гротеск книги, но при этом обойтись без русификации.

РЖ: Почему ваш знакомый считал эту книгу неприятной? Он имел в виду то, что взрослый мужчина посвящает сказку девочке?

Н.Д.: В те годы о педофилии никто не слышал. Он имел в виду предыдущие неудачные переводы. Если абсурд и нонсенс хорошо переведен, чувствуется второй, глубокий уровень, не возникает неприятного ощущения, — я не говорю о произведениях, где автор делает на это установку.

 

***
Статьи, сопровождающие академическое издание «Алисы…» 1978 г. в пер. Н. Демуровой:

ОБОСНОВАНИЕ ТЕКСТА

   Первое издание «Алисы в Стране чудес» было напечатано издательством Макмиллана в типографии «Оксфорд Юниверсити Пресс» (Oxford University Press) в 1865 г. Иллюстратор Дж. Тенниел был недоволен качеством иллюстраций в этом издании, в результате чего Кэрролл отказался от заказа (судя по всему, тираж еще не поступал в продажу). Примерно 48 экземпляров этого издания были переплетены и разосланы Кэрроллом в подарок друзьям. Однако, отказавшись от заказа, Кэрролл попросил вернуть эти экземпляры и отослал их в детские больницы. Из этого первого издания сохранилось 20 экземпляров (два из них сейчас потеряны), а также экземпляр верстки, переплетенный наборщиком.
Кэрролл передал заказ фирме «Ричард Клей энд Санз» (Richard Clay and Sons), не сделав сколько-нибудь значительных изменений в тексте; в декабре 1865 г. книга вышла в свет (датирована 1866 г.) (Lewis Carroll. Alice’s Adventures in Wonderland. L., Macmillan, December 1865 (1866). В это издание Кэрролл внес несколько мелких изменений, большая часть которых вошла в переиздание 1867 г.
При жизни автора «Алиса в Стране чудес» неоднократно переиздавалась, однако никаких сколько-нибудь существенных изменений в тексте не было произведено. К изданию 1886 г. Кэрролл написал короткое предисловие и увеличил одно стихотворение с шести до шестнадцати строк (см. 97). Издание 1897 г., вышедшее за год до смерти Кэрролла, было им собственноручно исправлено и снабжено предисловием.
«Сквозь Зеркало и Что там увидела Алиса» вышло в свет в декабре 1871 г. (датировано 1872 г.) (Lewis Carroll. Through the Looking-Glass and What Alice Found There. L., Macmillan, December 1871 (1872)). В последующих переизданиях Кэрролл лишь исправил несколько опечаток в тексте, а также написал послесловия к изданиям 1871 и 1876 гг. К изданию 1897 г. Кэрролл написал короткое предисловие.
Издание 1897 г., в которое вошли обе сказки Кэрролла, считается каноническим текстом, оно воспроизводилось в академическом издании «Оксфордской серии английского романа» (Lewis Carroll. Alice’s Adventures in Wonderland and Through the Looking Glass and What Alice Found There. Edited with an Introduction by Roger Lancelin Green. Oxford University Press, 1971. Oxford English Novels Series).
В основу нашего издания положено последнее прижизненное издание обеих сказок, выверенное Кэрроллом (текст сличен с академическим изданием «Оксфордской серии английского романа»), и «Аннотированная „Алиса“ Мартина Гарднера (Martin Gardner. The Annotated Alice, NY, 1960).

О ПЕРЕВОДЕ СТИХОВ

Приступая к работе над сказками Кэрролла в начале 60-х годов, мы включили в текст переводы С. Я. Маршака, давно уже ставшие достоянием русской культуры. Для издания 1967 г. остальные стихи перевела Д. Г. Орловская. Три года спустя Дины Григорьевны Орловской не стало. Труд по подготовке стихотворной части настоящего издания взяла на себя Ольга Александровна Седакова. Таким образом, за исключением отдельных, специально оговоренных случаев, переводы стихов в этом издании осуществлены С. Я. Маршаком, Д. Г. Орловской и О. А. Седаковой.

С. Я. Маршаку принадлежат переводы стих. «Папа Вильям», «Морская кадриль», «Шалтай-Болтай» в тексте самих сказок.

Д. Г. Орловской принадлежат переводы стихотворений в тексте обеих сказок Нэролла: «Июльский полдень золотой», «Цап-царап сказал мышке», «Лупите своего сынка», «Дитя с безоблачным челом», «Бармаглот», «Раз Труляля и Траляля», «Морж и плотник», «Зимой, когда белы поля», «Вел за корону смертный бой со Львом Единорог», «Сидящий на стене», «Королева Алиса на праздник зовет», «Загадка Белой Королевы», «Ах, какой был яркий день».

О. Л. Седаковой принадлежат переводы стихов в тексте сказок: «Как дорожит своим хвостом», «Еда вечерняя», «Ты мигаешь, филин мой», «Дама Червей», «Колыбельная», а также стихотворные переводы в комментарии Гарднера и «Приложениях», за исключением специально оговоренных случаев.

Н. М. Демурова

ОТ РЕДАКЦИИ

   Две сказки английского писателя Льюиса Кэрролла «Алиса в Стране чудес» и «Сквозь Зеркало и Что там увидела Алиса» (или «Алиса в Зазеркалье») давно уже стали достоянием мировой культуры. Их судьба уникальна: написанные для детей, они не только вошли в классику литературы для взрослых, но и вызывают в наши дни самое кристальное внимание представителей гуманитарных и естественных наук. Интерес этот неслучаен, ибо создатель этих сказок, Чарлз Лютвидж Доджсон, выступавший в литературе под именем Льюиса Кэрролла, был профессиональным математиком, немало размышлявшим над различными аспектами математики и смежных с нею проблем, которые в середине прошлого века еще не оформились в самостоятельные науки. Кэрролл предвосхитил и на интуитивном уровне постиг многое из того, что лишь десятилетия спустя стало достоянием науки; его научные прозрения нашли свое особое выражение в тексте сказок. «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье», таким образом, возникли на пересечении двух планов, планов художественного и естественнонаучного мышления, что и объясняет своеобразие этого памятника и широту интереса к нему.
   В академическое издание «Алисы в Стране чудес» и «Алисы в Зазеркалье» включены тексты обеих сказок в сопровождении комментария Мартина Гарднера, раскрывающего, в частности, их научный смысл, а также воссоздающего литературный, полемический и биографический фон обеих сказок. В комментарии Гарднера внесены некоторые сокращения: они касаются объяснений редких английских слов, ныне не понятных даже англичанам, но переданных в переводе, объяснений английских острот и каламбуров, параллельных мест, из документов, цитируемых в статьях Честертона, Де ла Мара и др., деталей, экранизаций и театральных постановок «Алисы в Стране чудес» в Соединенных Штатах и пр.
   В раздел «Дополнения» вошли недавно найденный эпизод из «Алисы в Зазеркалье», исключенный Кэрроллом из корректуры, а также работы известных писателей и ученых, комментирующих различные стороны личности и творчества Кэрролла. Это, с одной стороны, такие видные представители английской художественной литературы, как Г. К. Честертон, Вирджиния Вулф, Уолтер Де ла Map, которые воссоздают облик Кэрролла и интерпретируют его творческий метод. С другой стороны, это видные представители научного знания, которые комментируют сказки Кэрролла с позиций современной науки. Сюда относятся работы как зарубежных (математика М. Гарднера), так и отечественных ученых (математика Ю. А. Данилова, физика Я. А. Смородинского, психолога С. Г. Геллерштейна).
   В раздел «Приложения», помимо статьи H. M. Демуровой о месте Кэрролла в английской литературе XIX в., включена статья того же автора «О некоторых принципах перевода сказок Кэрролла», в которой анализируются трудности, встающие перед переводчиком Кэрролла, и излагаются некоторые основные принципы перевода.

____________________________________________________

Предисловие к изданию 1911 г. в переводе Александры Рождественской (1908-1909):

Полные шуток, острот, курьезных выдумок, невероятных положений, невинных пародий и пр., «Приключения Алисы» представляют, как замечает один из критиков, «одно из остроумнейших произведений мировой детской литературы». Этим объясняется, что книга, появившаяся сначала в Англии, стала теперь одинаково популярной и в Германии, и во Франции, и в Италии.
Но остроумие книги Кэрролл совершенно своеобразное, оригинальное. «Странная книга!» скажут многие, прочитав «Приключения Алисы»; скажут потому, что тот юмор, которым они проникнуты, совершенно чужд обыденности, и потому, что в этом юморе отразились, далеко не всем доступные и понятные, детская логика и детская фантазия. Но кроме того, «Приключения Алисы» одна из тех книг, которые недостаточно только читать: каждая страница, каждый эпизод требует от юного читателя размышления, заставляет его задумываться постоянно и вникать в скрытый смысл шутки или выходки героев.

Передать на другом языке; весь юмор и все своеобразие «Приключений Алисы» очень трудно. Русская переводчица старалась все-таки возможно точнее воспроизвести тонкости английского подлинника и сохранить все его достоинства. В повести-сказке Кэрроля встречается, между прочим, ряд веселых, смешных стихотворений. При переводе этих стихотворений тоже по возможности избегались отступления от подлинника и изменения, дабы юные русские читатели и читательницы получили полное понятие о книге, которая стала такой популярной в Англии и которою зачитывается уже несколько поколений детей в других странах.
Иллюстрации в настоящем русском издании воспроизведены по акварельным и черным рисункам известного английского художника Чарльза Робинзона, украшающим лучшее, роскошное лондонское издание повести-сказки Кэрроля.

 

____________________________________________________

К переводу Allegro (Соловьева, Поликсена Сергеевна) (1909):

Любимая книга английских детей.

В Англии есть одна книга, которую знает и любит каждый английский ребенок. Эта книга — „Приключения Алисы в стране чудес“ Льюиса Кэрролль. Кэрролль не настоящее имя писателя, написавшего „Алису», а псевдоним, т. е. выдуманное имя, которое он подписал под своими сочинением. Звали его Людвиг Доджсон. Он родился в 1832 году, жил в городе Оксфорде и занимался математикой. Ему было уже 33 года, когда он написал свою „Алису в стране чудес» и этой книгой вскоре прославился на всю Англию. Ее читали не только дети, но и взрослые, и многие выражения и мысли из „Приключений Алисы» превратились в поговорки, вошли в обычное употребление в английской речи.

„Приключения Алисы» были переделаны в театральные пьесы. Ни одни Рождественские праздники не проходят в Англии без этих представлений, вызывающих у зрителей неизменно самый веселый смех.

 

____________________________________________________

Предисловие Бориса Заходера (1972):

ГЛАВА НИКАКАЯ,
из которой тем не менее можно кое-что узнать

Больше всего на свете я ненавижу обман и люблю честность и потому сразу честно признаюсь, что я вас (совсем немножко!) обманул: на самом деле это не НИКАКАЯ ГЛАВА, а НИКАКАЯ НЕ ГЛАВА — это просто-напросто… Думаете, так я вам и сказал? Нет, подождите. Вот дочитаете до конца, тогда узнаете! А не дочитаете — ну что ж, дело ваше. Только тогда — почти наверняка! — не сумеете правильно прочитать и всю книжку. Да, да!

Дело в том, что хотя перед вами — сказка, но сказка эта очень, очень не простая.

Начнем с начала, как советует Червонный Король (вам предстоит с ним скоро встретиться). И даже немножко раньше: с названия.

«Приключения Алисы в Стране Чудес»…

Будь моя воля, я бы ни за что не назвал так эту книжку. Такое название, по-моему, только сбивает с толку. В самом деле — разве по названию догадаешься, что речь пойдет о маленькой (хотя и очень умной!) девочке? Что приключения будут совсем не такие, как обычно: не будет ни шпионов, ни индейцев, ни пиратов, ни сражений, ни землетрясений, ни кораблекрушений, ни даже охоты на крупную дичь.

Да и «Страна Чудес» — тоже не совсем те слова, какие хотелось бы написать в заглавии этой сказки!

Нет, будь моя воля, я назвал бы книжку, например, так: «Аленка в Вообразилии». Или «Аля в Удивляндии». Или «Алька в Чепухании». Ну уж, на худой конец: «Алиска в Расчудесии». Но стоило мне заикнуться об этом своем желании, как все начинали на меня страшно кричать, чтобы я не смел. И я не посмел!

Все горе в том, что книжка эта была написана в Англии сто лет тому назад и за это время успела так прославиться, что и у нас все — хотя бы понаслышке — знают про Алису и привыкли к скучноватому названию «Приключения Алисы в Стране Чудес». Это называется литературной традицией, и тут, как говорится, ничего не попишешь. Хотя название «Алиска в Расчудесии» гораздо больше похоже на настоящее, английское название этой сказки; но если бы я ее так назвал, люди подумали бы, что это совершенно другая книжка, а не та, знаменитая…

А знаменита «Алиса» действительно сверх всякой меры. В особенности в тех странах, где говорят по-английски. Там ее знает каждый и любят все. И самое интересное, что, хотя эта сказка для детей, пожалуй, больше детей любят ее взрослые, а больше всех — самые взрослые из взрослых — ученые!

Да, сразу видно, что это очень и очень непростая сказка!

Мало того. Написаны целые горы книг, в которых «Алису» на все лады растолковывают и объясняют. А когда так много и долго объясняют, это, по-моему, значит, что люди сами не все поняли.

Так что и вы не очень огорчайтесь, если тоже не сразу все поймете. Ведь всегда можно перечитать непонятное место еще разок, правда?

Я надеюсь, что я вас не слишком запугал. По совести говоря, бояться нечего.

Для того чтобы правильно прочитать, то есть понять, эту сказку, нужны только две вещи.

Нужно — и это совершенно обязательно! — иметь чувство юмора, потому что это одна из самых веселых книжек на свете.

Тут я за вас совершенно спокоен — уверен, что смеяться вы умеете и любите!

И нужно еще — и это тоже совершенно обязательно! — КОЕ-ЧТО знать.

Потому что если в голове пусто, увы, самое большое чувство юмора вас не спасет.

Вот маленький пример.

Есть у меня один знакомый, приблизительно двух лет от роду, у которого огромное чувство юмора — он может захохотать, когда никому другому и в голову не придет улыбнуться. Любимая его шутка (он сам ее придумал) такая:

— Андрюшенька, как говорит курочка?

— Му! Му! Му!

И Андрюшенька заливается смехом.

Но если вы ему скажете, что Ихтиозавр говорит: «Ах, батюшки мои!» — Андрюшенька и не улыбнется.

А все дело в том, что он очень плохо знаком с повадками Ихтиозавров.

Так вот, чтобы читать эту книжку по-настоящему — а читать ее по-настоящему — это значит читать и смеяться! — надо знать многое множество самых разных разностей.

Надо знать, кто такие АНТИПОДЫ и что такое ПАРАЛЛЕЛИ и МЕРИДИАНЫ, надо знать, КОГДА ЧТО СЛУЧИЛОСЬ и что такое ТКАНЬ ПОВЕСТВОВАНИЯ; надо знать, из чего НЕ делается ГОРЧИЦА и как правильно играть в КРОКЕТ; кто такие ПРИСЯЖНЫЕ и чем они отличаются от ПРИСТЯЖНЫХ; и какого рода ВРЕМЯ, и курят ли червяки КАЛЬЯН, и носят ли Лягушки, Караси и Судьи ПАРИКИ, и можно ли питаться одним МАРМЕЛАДОМ и… и так далее и тому подобное!

Кстати, я не случайно упомянул Ихтиозавров — ведь они ископаемые, а всевозможные ископаемые в этой сказке встречаются на каждом шагу: например. Короли и Герцогини, Графы и ЭРЛЫ (в сущности, это одно и то же). Лакеи и, наконец, вымершая птица Додо, она же ископаемый Дронт. Это и не удивительно

— вы ведь не забыли, что, как я уже сказал, книжка была написана целых СТО лет назад!

Конечно, знать ВСЕ эти вещи, по-моему, никто не может — даже Малый Энциклопедический Словарь.

Советую внимательно прочитать примечания (они напечатаны мелким шрифтом) — это может кое в чем помочь.

Поэтому, если вам что-нибудь покажется очень уж непонятным (а главное, не смешным!), не стесняйтесь спрашивать у старших. Вдруг да они это знают?

А уж когда вам все будет совсем понятно, тогда вы, может быть, кое о чем задумаетесь…

Но это, впрочем, не обязательно.

Я надеюсь, что вам уже захотелось узнать, как появилась на свет такая необыкновенная сказка и кто ее сочинил.

Конечно, сочинить такую сказку мог только необыкновенный человек. Да и то неизвестно, сочинил бы он ее или нет, если бы не одна маленькая девочка, которую звали… Угадайте!.. Правильно, Алисой!

Да, именно Алиса потребовала во время лодочной прогулки от своего знакомого, мистера Доджсона, чтобы он рассказал ей и ее сестрам интересную сказку. И чтобы в этой сказке было побольше веселой чепухи. И видно, эта Алиса была такая девочка, которой очень трудно было отказать, потому что мистер Доджсон, хотя и был профессором математики (честное слово!) и к тому же в этот день уже сильно устал, — послушался. Он начал рассказывать сказку о приключениях одной девочки, которую тоже почему-то звали Алисой!

Надо отдать должное маленькой Алисе (я имею в виду живую Алису, полностью ее звали Алиса Плезенс Лиддел) — она хорошо знала, кого попросить рассказать сказку!

Взрослые, особенно те, которые всегда ничего не понимают, считали мистера Доджсона скучным человеком, сухим математиком, и, увы, даже студенты не особенно любили его лекции.

Но маленькая Алиса — как и все те дети в Англии, которым посчастливилось встретиться с мистером Чарльзом Лютвиджем Доджсоном (так его и звали, я этого не выдумал!), — прекрасно знала, что он вовсе не такой и все это неправда!

Разве можно было считать скучным человека, который умел сделать из носового платка мышь — и эта мышь бегала как живая! Человека, который из простой бумаги складывал пистолет, — и пистолет этот стрелял почти не худее настоящего! Разве можно было считать скучным такого необыкновенного выдумщика!

Он выдумывал не только сказки — он выдумывал головоломки, загадки, игрушки, игры, да еще какие! В некоторые из них играют и до сих пор. (Именно он придумал веселую игру, которая называется «Цепочка», или «Как сделать из мухи слона»; кто умеет в нее играть, легко может превратить НОЧЬ в ДЕНЬ или МОРЕ в ГОРУ. Вот так: МОРЕ — ГОРЕ — ГОРА. И все! Можете играть, только не на уроках!).

Особенно он любил и умел играть… словами. Самые серьезные, самые солидные, самые трудные слова по его приказу кувыркались, и ходили на голове, и показывали фокусы, и превращались одно в другое — словом, бог знает что выделывали!

И еще он умел переделывать старые, надоевшие стишки — переделывать так, что они становились ужасно смешными. Это, как вы знаете, называется пародиями.

И даже собственное имя (Чарльз Лютвидж, вы не забыли?) он переделывал до тех пор, пока оно не превратилось в то самое имя, которое значится на обложке сказки об Алисе и какого раньше не было ни у кого на свете: ЛЬЮИС КЭРРОЛЛ.

И все это — выдумки, игры, загадки, головоломки, сюрпризы, пародии и фокусы, — все это есть в его сказке про девочку Алису.

Осталось добавить совсем немножко: как получилась русская книжка, которую вы сейчас читаете, и при чем тут я.

Как вы, наверное, догадались, книжка об Алисе — одна из самых моих любимых книг. Я читал и перечитывал ее не раз и не два — целых двадцать пять лет. Читал я ее по-английски: скажу по секрету, что ради нее-то я и выучил английский язык. И чем больше я ее перечитывал, тем больше она мне нравилась, но чем больше она мне нравилась, тем большая убеждался в том, что перевести ее на русский язык совершенно невозможно. А когда я читал ее по-русски (в переводах, их было немало, от них-то и пошло название «Алиса в Стране Чудес»), тогда я убеждался в этом еще больше!

Не то чтобы уж никак нельзя было заставить русские слова играть в те же игры и показывать те же фокусы, какие проделывали английские слова под волшебным пером Кэрролла. Нет, фокусы с грехом пополам еще получались, но что-то — может быть, самое главное — пропадало, и веселая, умная, озорная, расчудесная сказка становилась малопонятной и — страшно сказать — скучной. И когда друзья говорили мне:

— Пора бы тебе перевести «Алису»! Неужели тебе этого не хочется?

— Очень хочется, — отвечал я, — только я успел убедиться, что, пожалуй, легче будет… перевезти Англию!

Да, я был уверен, что все знаю про «Алису», и уже подумывал — не засесть ли мне за солидный ученый труд под названием «К вопросу о причинах непереводимости на русский язык сказки Льюиса Кэрролла», как вдруг…

Как вдруг в один прекрасный день я прочитал письмо Льюиса Кэрролла театральному режиссеру, который решил поставить сказку про Алису на сцене.

Там говорилось:

«…Какой же я видел тебя, Алиса, в своем воображении? Какая ты? Любящая — это прежде всего: любящая и нежная; нежная, как лань, и любящая, как собака (простите мне прозаическое сравнение, но я не знаю на земле любви чище и совершенней); и еще — учтивая: вежливая и приветливая со всеми, с великими и малыми, с могучими и смешными, с королями и червяками, словно ты сама — королевская дочь в шитом золотом наряде. И еще — доверчивая, готовая поверить в самую невозможную небыль и принять ее с безграничным доверием мечтательницы; и, наконец, — любопытная, отчаянно любопытная и жизнерадостная той жизнерадостностью, какая дается лишь в детстве, когда весь мир нов и прекрасен и когда горе и грех — всего лишь слова, пустые звуки, не означающие ничего!»

И не знаю почему, когда я прочитал это письмо, мне так захотелось, чтобы и вы познакомились с этой прелестной девочкой, что я вдруг махнул рукой на свой «научный труд» и на все свои умные рассуждения и решил попробовать — только попробовать — рассказать о ней по-русски.

И вскоре я понял, что самое главное в книжке об Алисе — не загадки, не фокусы, не головоломки, не игра слов и даже не блистательная игра ума, а… сама Алиса. Да, маленькая Алиса, которую автор так любит (хоть порой и посмеивается над ней), что эта великая любовь превращает фокусы в чудеса, а фокусника — в волшебника. Потому что только настоящий волшебник может подарить девочке — и сказке! — такую долгую-долгую, на века, жизнь!

Словом, со мной вышло точь-в-точь как с одной маленькой девочкой, которая обычно говорила:

— Откуда я знаю, что я думаю? Вот скажу — тогда узнаю! Так и я. Когда я кончил рассказывать «Алису» и получилась та книжка, которая сейчас лежит перед вами, я и узнал, что я про нее по-настоящему думаю.

А теперь остается самое главное — что обо всем этом подумаете вы…

И чтобы это случилось поскорее, я поскорее заканчиваю эту ГЛАВУ (вы, конечно, давно догадались, что это всего-навсего ПРЕДИСЛОВИЕ!). Если я выполнил свое обещание и вы узнали КОЕ-ЧТО, мне очень приятно. А особенно приятно, что мне не надо тут писать слово «Конец», потому что ведь это только начало — начало книжки о приключениях Алиски в Расчудесии…

____________________________________________________

 Предисловие Юрия Нестеренко:

— Когда тебе дурно, всегда ешь занозы,
— сказал Король, усиленно работая челюстями.
— Другого такого средства не сыщешь!
— Правда? — усомнилась Алиса. — Можно
ведь брызнуть холодной водой или дать
понюхать нашатырю. Это лучше, чем занозы!
— Знаю, знаю, — отвечал Король. — Но я
ведь сказал: «Другого такого средства не
сыщешь!» Другого, а не лучше!
(Льюис Кэрролл, «Алиса в Зазеркалье»,
перевод Н. Демуровой)

Знаю, знаю, что вы хотите спросить. Зачем? Зачем делать еще один перевод «Алисы», если их и так несколько, получивших к тому же широкую известность и распространение?

Ну, во-первых, сама по себе задача перевода книги, в которой столь многое основано на каламбурах и стихах, представляет немалую сложность и, соответственно, немалый интерес; но если это и проливает некоторый свет на вопрос, зачем я это писал, то еще не объясняет, зачем вам это читать.
Что ж, есть и более веская причина. Дело в том, что все руские переводы «Алисы», с которыми мне довелось ознакомиться, достаточно далеки от оригинала. Честнее всего поступил Заходер, прямо назвавший свой вариант пересказом; но и переводчики, не сделавшие такой оговорки, позволили себе весьма вольное обращение с авторским текстом. Не стану утверждать, будто то, что у них получилось, никуда не годится; напротив, вариант Заходера, к примеру, написан более живым языком, чем оригинал, но есть одна маленькая проблема — Кэрролл писал не это. Итак, моей целью было сделать как можно более точный перевод — разумеется, настолько, насколько позволяют различия между английским и русским языком.

Наибольшую сложность, разумеется, представляет перевод каламбуров. Некоторые из них можно перевести дословно (к примеру, «антиподы» и «антипатии» звучат похоже что по-русски, что по-английски), но таких, конечно, меньшинство. И большинство переводчиков поддается соблазну не пытаться переводить каламбуры, а выдумывать свои собственные, не имеющие с оригиналом ничего общего. Я же взял себе за правило сохранять авторский вариант хотя бы частично. То есть, к примеру, из пары омонимов точно переводится один, а второй уже подбирается; или подставляется другая пара, но при этом сходная по смыслу с английским оригиналом.
Не лучше, чем с каламбурами, в большинстве переводов обстоит дело со стихами. Почти все стихотворные тексты в книге — это пародии на стихи и песни, хорошо известные юным слушательницам Кэрролла, но ныне, как правило, основательно забытые даже на родине автора — что уж говорить о русскоязычном читателе. А поскольку без знания оригинала пародия теряет бОльшую часть своего смысла, у переводчиков возникает искушение вместо этих текстов спародировать какиенибудь русские. Причем я с удивлением убедился, что даже и этот метод не доводится до конца — одни стихи подвергаются такой вот произвольной русификации, другие (ничуть не более известные) переводятся достаточно точно. Естественно, мною был избран иной подход: я по возможности точно перевел все стихи Кэрролла, а заодно и все тексты, которые он пародировал (они приводятся в примечаниях). Все недостатки рифмовки или колебания размера (за единственным исключением, указанным в примечаниях) отражают особенности оригиналов.

Теперь о том, где мне все-таки пришлось отступить от точного следования кэрролловскому тексту. Хотя я старался строго соблюдать изложенный в эпиграфе принцип, т.е. не пытаться «улучшать» автора (не писать, к примеру, «Алиса побежала к дверце», сколь бы естественным ни казалось такое поведение, если у Кэрролла «Алиса пошла к дверце»), кое-где в длинных диалогах я все же не удержался и заменил часть сплошных «сказал(а)» на подходящие по контексту синонимы. Кое-где, также из стилистических соображений, «она» заменялось на «Алиса», а слишком длинные фразы разбивались на несколько предложений. Более серьезно, впрочем, другое. В английском языке, как известно, мужской и женский род — чисто человеческая привилегия, а животные, как и неодушевленные предметы, именуются «оно» (it). Само собой, в сказках, с их очеловечиванием персонажей, этот принцип нарушается, но при этом авторы получают полную свободу выбора рода и, соответственно, пола персонажей. У Кэрролла практически все существа, в том числе Мышь, Гусеница, Соня — мужского рода (кстати, он довольно неряшлив в этом плане и периодически называет их то it, то he («он»)). Понятно, что по-русски это звучало бы достаточно коряво, так что мне, вслед за другими переводчиками, пришлось «поменять пол» этим персонажам.
Поскольку в английском языке все обращаются друг к другу на «вы», тут тоже возникают спорные моменты при переводе. Алиса — девочка вежливая и, конечно, говорит всем «вы». Но вот как обращаются к ней? На мой взгляд, в большинстве случаев на «ты» — жители Страны Чудес, как правило, не страдают излишком вежливости и тактичности. Возможно, кому-то покажется странным, что в моем переводе всякие мелкие зверьки Алисе «тыкают», однако Королева, при ее-то необузданно-истеричной натуре, говорит ей «вы». Однако тому есть причина: Королева, несмотря на бешеный нрав, несомненно, училась этикету; есть сведения, что стилем ее речи Кэрролл пародировал самоучитель «Научитесь говорить по-королевски».

Вот, пожалуй, и все, что я хотел сказать от себя. Передаю слово Льюису Кэрроллу.

 

____________________________________________________

Михаил Блехман о своём переводе «Алисы»:

Моя «Алиса»

В 15 лет я начал писать пародии – на Пушкина, Маяковского, на других, менее выдающихся авторов. Когда мне было 16, написал пародию-перевод «Евгений Онегин». Это была, так сказать, двойная пародия – на великий роман в стихах Александра Пушкина и потрясающий перевод на украинский Максима Рыльского. Моя пародия была задумана — и, кажется, получилась — не злой, а доброй и потому – вроде бы смешной.  И, кажется, именно тогда я начал понимать то, что сформулировал для себя только сейчас: перевод – это и есть пародия. Только – добрая.

Теперь расскажу вам вкратце (полный рассказ занял бы месяцы и мегабайты) историю моего перевода другой великой книги другого великого писателя – «Приключений Алисы в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла. Точнее говоря, это не совсем перевод, а скорее пересказ, потому что перевести эту книгу — в изначальном, «непародийном» смысле слова «перевод», — наверное, невозможно. История эта — длинная, long and sad tale, то есть наоборот, совсем даже не печальная, но очень длинная. Попробую сократить, не выплеснув главного.

Началось всё, когда я учился в университете. Было мне лет 20, и мы изучали английский язык и теорию перевода. Преподавателем теории у нас был умнейший человек — Владимир Лазаревич Юхт. Он, и преподаватель английского языка Раиса Васильевна Погорелова (моя лучшая учительница в университете и один из лучших учителей в жизни), каким-то непонятным мне до сих пор образом внушили мне немыслимую страсть к лингвистике и переводу. Иначе говоря, развили во мне то, что заложили родители: я по природе «клинический» лингвист. Язык для меня — самодостаточная ценность, а в литературе едва ли не главное — стиль. На языке и стиле я помешан, — но это предмет отдельного разговора, не будем отклоняться, хотя и очень хочется отклониться.

Владимир Лазаревич как-то рассказал нам об Иринархе Введенском, о его переводах Диккенса. В частности, о том, что Введенский, считавший (это и стало моим кредо в переводе «Алисы»), что переводить следует не букву, а дух, перевёл вроде бы элементарную английскую фразу He kissed her примерно так — в полном соответствии с контекстом: «Он запечатлел поцелуй на её пурпурных устах». Ясно, что в другом контексте та же фраза должна была бы быть переведена иначе, например: «Он впился губами в её тощие губёнки» или – тривиально (иногда нужно тривиально) — «Он поцеловал её».

В то же время — так Бог дал (и это для меня оказалось чудом!) — я прочитал в журнале перевод «Алисы» Бориса Заходера. Заходер стал ещё одним моим учителем, и я жутко захотел сначала прочитать «Алису» по-английски, а потом — перевести её — лучше, чем Заходер. Сказано, что ученик не может быть лучше учителя, но я хотел не сам считаться лучше (хотя, чего греха таить, — и это было и есть), а — лучше перевести. Сначала думал — «ещё лучше», а когда повзрослел — просто «лучше». Нет — просто «намного лучше».

Для краткости опускаю рассказ о том, как и где достал оригинал «Алисы» — книгу, изданную в Англии. А прочитав «Алису» и перевод Н. Демуровой, понял, что просто обязан перевести сам. Тем более что моей старшей дочке Оле было 6, потом 7 лет — возраст Алиски, а младшая — Марина — была на 6 лет младше, т.е. понемножку дорастала до этого важного возраста.

Главной моей идеей была вот какая. Я считал и считаю, что все маленькие девочки — ну, лучшие из них, скажем так, хотя этих лучших — очень, к счастью, много, — в принципе одинаковые: умненькие, хитренькие, смешливые, и с громадным чувством юмора. А играть в слова — это для них просто величайшее наслаждение. Перекручивать, переделывать, переиначивать, пере… смешивать. Потому-то Алиска Лидделл и попросила заику До-до рассказать им сказку — чтобы было необычно, весело и смешно. Она-то, как и её сёстры, была нормальной, то есть викторианской, девочкой, и похохотать было для неё первейшим делом. При этом, ясная речь, Алиска была примерной ученицей и ребёнком цивилизованным, — как я сказал, нормальной, то есть викторианской девочкой. Из тех, которые вырастали не в «зрителей», а в «артистов» — я об этом написал пьесу «Синдром зрителя», о феномене зрителей и артистов, который меня очень тревожит. Но, снова-таки, не буду отклоняться. И о викторианской культуре – как я её понимаю – тоже пока не буду. Лучше как-нибудь напишу об этом рассказ.

Итак, я взялся переводить «Алису», и было это в начале 80-х. Процесс был такой: приходил вечером с работы, обедал, жена одевала младшую Марину, укладывала её в коляску, и мы с ребёнком отправлялись на пару часов гулять. Было уже холодно, морозно, ребёнок спал, а я в голове переводил. На вечер у меня было задание: перевести одну игру слов или одно имя. Но – перевести, а не вымучить. Ведь перевод – это не вымученность, а… – пародия. Только не злая, а добрая, в этом секрет.

Возвращался, передавал Марину жене, а Оля ждала меня в коридоре. Она не знала, что я перевожу «Алису», я умышленно не говорил ей. Чтобы проверить, получился ли перевод, я говорил найденную шутку Оле. Если она улыбалась, перевод годился, если нет — я на следующий вечер придумывал новый и проверял аналогично. Вот, например, Кот без Сапог, но с юмором был принят на ура моментально. Аналогично — Божья коровка с Божьим Бычком, «Есть хочется… сыро» — она тут хитро, совершенно понимающе улыбнулась.

Очень важно было, чтобы перевод был – рассказом от лица девочки, причём викторианской. Чтобы говорил не я, а именно девочка, то есть чтобы Алиса по-русски рассказала о своих диковинных приключениях. А для этого мне нужно было стать ею, Алиской, — да, собственно, любой нормальной 6-7-летней девочкой. Не подражать ей, а именно стать ею. Как заметил Бальзак, «Госпожа Бовари – это я». Ведь пародия – это не подражание, это говорение устами того, кого пародируешь. И поскольку Алиса по-русски говорить не умеет, мне пришлось помочь ей и сделать это за неё.

Поэтому взрослые, а также девочки, к сожалению, не наученные этими взрослыми играть в свой родной язык, не всегда понимают язык моей «Алисы». Вот вам примеры – уж вы-то меня поймёте.

Английская Алиса говорит по-французски «Ou est ma chatte? Это – фраза из её учебника французского языка. Я бы, конечно, мог попросиь её сказать по-взрослому, скучно и обыденно: «Где моя кошка?» Но я хотел разговаривать с детьми так, чтобы им захотелось если не в разведку пойти с Алиской, то уж во всяком случае — прыгнуть вместе с ней в заячью норку. И тогда сам собою вопрос сформулировался так: «Куда запропастился мой кот?» Моей Оле эта фраза безумно понравилась. Она ходила по квартире, мудро подняв сложенные щепоткой пальцы правой руки (признак, я думаю, неординарности момента) и, понимающе улыбаясь, повторяла: «Куда запропастился мой кот?» Она смаковала слово «запропастился» — в сочетании со словом «кот» оно для неё было совершенно великолепным.

Или вот ещё. В начале книги Алиска сидит на берегу реки, возле своей старшей сестры, и делать ей совершенно нечего. Сестра читает книгу, причём книгу без картинок и разговоров. А что это за книга без картинок – в ней же читать нечего – сказал я по-русски за Алису, и моя Оля, а затем и подросшая Марина, полностью с нею согласились.

Алиске нечего было делать, день был ленивый, и ей постепенно начало хотеться спать. Именно так – начало хотеться, любая девочка меня поймёт – и поняла. А взрослый сказал бы просто – «захотелось спать». Ну, так взрослый на то и взрослый, он и во фразе «Кот наплакал» не заметит ничего смешного. А моя Оля рассказывает, что когда её прадедушка впервые сказал «Кот наплакал», ей стало безумно, гомерически смешно.

А как достать диковинный фрукт? Разумеется, путём надкусывания пирога. И два ёжика, разумеется, не закончили драться, а – додрались. И не Дину напущу на вас, мелюзгу, а – Динищу.

Я сравнивал свои находки с переводами Заходера и Демуровой, с грандиозным переводом Раисы Бушиной на украинский язык. Анализировал  переводы Соловьёвой и Набокова. А печатал — ввиду отсутствия в те годы персональных компьютеров — на пишущей машинке.

По окончании — прочитал перевод Оле. Она хохотала, и я понял, что — получилось. Потом отнёс на работу, и там женщины перепечатывали мой перевод для своих и других детей на машинках с закладкой до 8-ми листов (горжусь этим жутко!) папиросной бумаги. Потом Олина подружка Маша нарисовала потрясающие — не сохранились, жаль! — рисунки, мы переплели книгу в типографии в красном твёрдом переплёте и подарили в детский дом. А в «Порт-Фолио» «Алиса» вышла с чудесными рисунками харьковской художницы Дарьи Раковой. Опубликовать же мой перевод в виде «нормальной» книги не удалось тогда, не удаётся и сейчас. Увы, в издательствах не работает ни одной нормальной девочки.

Ну, что ж, как бы там ни было, а благодаря моим родителям, учителям и Льюису Кэрроллу мне удалось сделать лучший перевод «Алисы», точнее — пересказ. Перевод, над которым бы хохотали нормальные — то есть викторианские — девчонки, сделать невозможно.

То, что я сказал, не имеет к хвастовству ни малейшего отношения, даже наоборот. Человек я, хотя и весёлый, но сильно комплексующий по поводу своих «способностей» и «талантов». Но «Алису» перевести был обязан, подчёркиваю – обязан. Сделал это, и моей заслуги тут намного меньше, чем родителей, учителей, Льюиса Кэрролла и Алиски Лиддэлл. Потому эпитет «лучший» — не похвала себе, а благодарность им.

 

____________________________________________________

Предисловие Дмитрия Ермоловича к своему переводу (2016):

Устоявшийся русский перевод названия главной сказки Кэрролла, пожалуй, не абсолютно точен. Ведь русское слово чудо соответствует двум английским словам: wonder и miracle. В название кэрролловской сказочной страны вошло wonder— слово, употребяемое, когда говорят о чём-то удивительном, неожиданном, небывалом. Второе из соответствий чуду — miracle — подразумевает нечто сверхъестественное, вызванное волшебством или вмешательством неземных сил. Важно понимать, что в «Стране Чудес» никакого волшебства или колдовства не происходит. То, что случается с Алисой и другими персонажами книги (например, превращение младенца в поросёнка, исчезновения и появления Чеширского Кота, даже постоянные изменения самой Алисы в росте), — это естественные события в новом для девочки мире, где привычные ей правила не работают.

В этом свете можно задуматься над тем, не оказался ли точнее других — по крайней мере лексически, хотя, конечно, не стилистически — самый первый, анонимный переводчик сказки Кэрролла на русский язык, давший ей заглавие «Соня в царстве дива». И недаром Борис Заходер шутливо писал в предисловии к своему пересказу «Алисы», что, будь его воля, он дал бы этой книжке по-русски новое название, как, например, «Аля в Удивляндии» [Кэрролл 1979, с. 4]. Должен признаться, что и автора этих строк посещали похожие мысли в отношении названия сказочной страны, но, как и Борис Заходер, я решил не нарушать литературную традицию.

Алиса смотрит на подземную страну взглядом любопытного, познающего мир ребёнка (недаром слово curious ‘любопытный, удивительный’ часто повторяется в книге и играет в ней ключевую смысловую роль). Вместе с героиней читатель смотрит на сказочную страну таким же взглядом, и эта возможность вернуться к состоянию детства дорогого стоит. В ней, как мне кажется, и заключается один из секретов столь устойчивой притягательности сказки Кэрролла.

К этому надо добавить и поразительную чистоту кэрролловского юмора, свободного от «взрослых» смыслов и подтекстов, вытекающих из уже упомянутых «целевых программ», которые поколение тридцати- и сорокалетних людей заготовило для подрастающей смены (поиск женихов и невест, достижение некоего общественного статуса и материального благополучия). Напомним для примера о размышлениях Алисы про то, как ею станет командовать кошка Дина, или про то, как она будет посылать подарки своей правой ноге. Такой же чистый, светлый детский юмор встречается, помимо Кэрролла, у немногих детских писателей — например, у А.Милна, П.Трэверс, А. Линдгрен.

Но вернёмся к переводу. Я с большим уважением отношусь к труду всех, кто переводил «Алису в Стране Чудес». Как справедливо замечено критикой, для такой книги, как «Алиса», ценен любой перевод, потому что «„идеальное и единственное» переложение этой сказки невозможно по сути» [Курий 2004]. Делая свой перевод (начатый, кстати, уже очень давно), я держал закрытыми книги с чужими переводами и категорически воздерживался от того, чтобы сравнивать свои переводческие решения и находки с вариантами предшественников. Однако в какой-то момент с удивлением констатировал, что среди наиболее известных переводов книг Кэрролла, опубликованных в печатных изданиях, не оказалось ни одного, выполненного специалистом-пере-водчиком. Были переводы писателей, редактора газеты и учителя в одном лице,литературоведа, компаративиста-этимолога, архитектора, инженера-электротехника… При всём почтении к этим областям знаний и сферам деятельности удивительно, что до сих пор не было перевода, выполненного переводчиком-профессионалом по образованию, научно-исследовательской, педагогической и практической специальности. Даже немного обидно за переводческий цех — что ж, теперь благодаря этому юбилейному изданию сказано слово и его представителем.

В своих комментариях к книге я уделил большое место проблемам перевода сказки, подробно объясняя принятые мною решения, использованные соответствия и приёмы. Уже на заключительном этапе подготовки этого издания возникла идея показать читателю, как трудные места книги преодолевались авторами ряда других переводов XIX и XX веков. Это тоже сделано в комментариях, где отмечены и объективные удачи предшественников, и, увы, их отдельные упущения (а как же без них!).

Хочется надеяться, что благодаря этому юбилейному изданию те, для кого «Приключения Алисы в Стране Чудес» — одна из любимых книг, смогут взглянуть на неё по-новому, а те, кто прочитает её впервые, полюбят её и будут ещё не раз к ней возвращаться. Таким новым читателям можно только позавидовать: ведь им предстоит знакомство с одним из шедевров мировой литературы.

КОММЕНТАРИИ ПЕРЕВОДЧИКА: В комментариях даны примечания к тем местам в сказке Льюиса Кэрролла, которые, на мой взгляд, нуждаются в объяснении современному русскому читателю или помогают глубже понять замысел автора. Кроме того, поскольку в настоящем издании английский текст сказки напечатан параллельно с русским переводом, я счёл необходимым затронуть вопросы, освещение которых считаю полезным для изучающих английский язык, литературу, лингвистику и переводове-дение, а также для профессиональных переводчиков. При подготовке комментариев был проанализирован рядопубликованных в прошлом переводов произведения. Фактически здесь впервые представлены в сводном виде результаты сопоставительного анализа оригинала повести-сказки «Алиса в Стране Чудес» сразу со значительным числом её русских переводов и адаптаций. Особое внимание уделено тому, как переданы имена и реалии, игра слов, аллюзии, стихи и другие важные детали текста, поэтому те, кто приобретает или повышает квалификацию переводчика, могут рассматривать комментарии и в качестве своеобразного пособия по художественному переводу. В целях экономии места проанализированные переводы «Алисы в Стране Чудес» обозначены далее следующими аббревиатурами (полные выходные данные изданий см. в Библиографии на с. 270): AM — анонимный перевод «Соня в царстве дива», издание типографии А. И. Мамонтова и К9 [Кэрролл 1879] АР — перевод А. Рождественской, изданный анонимно в типографии т-ва М.О. Вольф [Кэрролл 1911] АЩ — перевод А. Щербакова [Кэрролл 1977] БЗ — пересказ Б. Заходера [Кэрролл 1979] ВЫ — авторский перевод «Аня в Стране Чудес» В. Набокова [Кэрролл 1923] ДО — перевод Д. Орловской (стихи) [Кэрролл 1978] НД — перевод Н. Демуровой [Кэрролл 1978] ОГ — перевод А. Оленича-Гнененко [Кэрролл 1960] ОС — перевод О. Седаковой (стихи) [Кэрролл 1978] СМ — перевод С. Маршака (стихи) [Кэрролл 1978] Курсив в цитатах принадлежит автору комментария .

____________________________________________________

К стихотворному переводу Светланы Медофф (2022):

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИЦЫ:

Стихотворный адаптированный пересказ «Приключений Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла. Это не облеченный в стихи перевод Демуровой или Заходера, а авторская версия – где-то вольная, где-то более точно следующая английскому оригиналу. Сравнивая более двадцати русскоязычных и «украиномовных» адаптаций и сверяя их с «Alice’s Adventures in Wonderland» (1865), я поразилась, насколько вольно обращались переводчики с текстом Льюиса Кэрролла. Благодаря им, в интернете появились «цитаты» Чеширского Кота или Безумного Шляпника, не имеющие ничего общего с оригиналом. Тогда я подумала: если всем можно, почему мне нельзя, и взялась за дело. Абсурдные диалоги и забавные каламбуры, прикольные пародии, дурацкие песни и даже странные танцы – всё в наличии. Нет лишь иллюстраций, но это дело времени. Алисе ведь не нравились книжки без картинок и разговоров.
Идея переложить длинную и сложную сказку Льюиса Кэррола на стихи возникла в начале марта 2022 года, и работа над ней помогала автору хоть ненадолго уходить от реальности.

***
Не простенько, но со вкусом чудесей

Бывает, заболеет кит,
На ком стоит земля,
Тогда пылает и дрожит
Вся родина моя.
А если набежит слеза,
Утри её скорей.
В страну чудес помчимся за
Алисочкой моей.

____________________________________________________

Предисловие О. Забужко к украинскому переводу Валентина Корниенко (2001):

Передмова
«Прочитай мене…»

Колись давно — майже півтораста років тому, коли й прабабусі твоєї не було ще на світі, — жила собі в Англії дівчинка на ймення Аліса Ліддел.

Аліса мала тата, маму, двох сестричок і кицьку Діну. А ще вона мала гувернантку, яка мешкала в них у домі спеціально, аби навчати сестричок Ліддел добрих манер. Бо ж не так-то воно легко навіть якщо ти вже опанувала всі чотири арифметичні дії й умієш провідміняти іменник «миша», — запам’ятати назубок усі незліченні правила щоденної ґречності: як робити при знайомстві кніксен, і як за столом ніколи не брати першого кусня собі (навіть коли на солодке подають сливовий пудинґ!), і як ніколи не забалакувати першою до дорослих, а мовчати, доки вони самі не заговорять до тебе, і як розмовляти правильною й гарною мовою, без жоднісінького слова-паразита (ти ж знаєш, як важко їх позбутися, усіх отих «ну» і «карочє»)… На кожен твій крок існує якесь неписане правило: порушиш — зостанешся не тільки без десерту, а й без обіду взагалі!

Атож, тогочасною Англією правила королева Вікторія, і правила вона довше за будь-кого з британських королів — аж шістдесят чотири роки: від 1837-го по 1901-й, так що ціла та доба згодом дістала в історії назву «вікторіанської». Коли англійці тепер кажуть на щось чи на когось «вікторіанський», це те саме, що сказати — незворушний і застебнутий на всі ґудзики.

Ось у таку добу й випало жити Алісі Ліддел.

Майже всі ігри тоді були тихі й малорухливі, мовби придумані зумисне, щоб діти якомога менше бігали та якомога менше зчиняли галасу Та не дуже й побігаєш у такому вбранні, як тоді одягали дівчаток — зашнуровуючи й застібаючи на сотні ґудзичків та гапличків! Найвідповіднішим для них вважався крокет — дуже поштива гра, в яку не гребувала грати навіть королева. Гравці статечно й неквапно походжали по зеленій галявці, по черзі заганяючи великими, як хокейні ключки, молотками маленькі м’ячики до маленьких пронумерованих ворітець. Але й така забава випадала далеко не щодня. Переважно чемні дівчатка просиджували тихо, як мишки, за іграми настільними — картами або шахами.

Хоч Аліса й була дівчинкою безперечно чемною і добре вчилася в школі, й слухняно завчала напам’ять десятки неймовірно нудних та повчальних віршиків із шкільної читанки, — проте вона не вельми любила довго сидіти на одному місці. Її цікавило геть усе на світі, і невситима її допитливість раз у раз брала гору над добрим вихованням.

І ось тут настав час розповісти про найголовніше. Про те, що, крім тата, мами, сестер, гувернантки й кицьки Діни, в Аліси Ліддел був улюблений і вірний друг — пан Чарлі. Тобто насправді його звали Чарльз Лутвідж Доджсон, а що він трохи затинався, то, рекомендуючись незнайомим, вимовляв своє прізвище як «До-до-доджсон», тож сестрички Ліддел і прозвали його — Додо (так зветься один вимерлий вид великих, смішних і незграбних птахів). Але пан Чарлі нітрохи на таке прізвисько не ображався, бо, сам бувши неабияким витівником, залюбки перекручував на різні лади не тільки власне ім’я, а й всі імена, назви, пісеньки й віршики, які лиш трапляли йому на слух — особливо ж довжелезні занудні поемища з Алісиної читанки.

Дівчатка падали зо сміху (а гувернантка їхня в цей час, мабуть, губи кусала від злості!), коли милий, любенький-дорогенький Чарлі-Додо починав бавити їх своїми віршовими дражнилками. Та хіба тільки дражнилками! Невтомний на прекумедні вигадки, в усіх іграх він був Алісі та її сестрам найпершим товаришем — дарма що в гості приходив як товариш їхнього тата. Адже пан Чарлі був не просто собі Додо, а професор найславнішого університету Англії — Оксфордського, і викладав математику й логіку в тому самому коледжі Христової Церкви, де Алісин тато був деканом. Ба більше — професор Доджсон мав священицький сан! І такий поважний чоловік, підтикавши довгу чорну рясу, годинами бігає по лужку та регочеться з дітлахами!

«Не інакше як світ кінчається!» — нишком обурювалась Алісина вікторіанська гувернантка, але що вона могла вдіяти?

Дорослі здебільшого таки вважали професора диваком, хоч він і написав для них силу-силенну премудрих книжок з математики й логіки. Коли скласти всі ті книжки докупи, то за все професорове життя (а помер він 1898 року, мавши 66 літ) набереться близько двохсот томиків, тобто аж п’ять полиць — ціла тобі бібліотека! І зовсім осібно — на окремій полиці — стоятимуть кілька, що не містять ні формул, ні креслень, і підписані не справжнім професоровим іменем, а псевдонімом — Льюїс Керрол. А вже [6] серед тих найосібнішими будуть оці дві повісті про Алісу, що їх ти тримаєш зараз у руках.

Усе почалося з того, що одного спекотного літнього дня пан Чарлі вибрався з Алісою та її сестрами на прогулянку човном. Той день — 4 липня 1862 то року — назавжди увійшов в історію світової літератури. Бо там, на воді, сидячи за веслами, Чарлі-Додо розповів Алісі найхимернішу казку, яку їй будь-коли траплялося чути. Так народився великий англійський письменник Льюіс Керрол.

У казці мовилося про неї саму, Алісу: про те, як вона раз погналась була за білим кроликом — і опинилася в країні, зовсім неподібній до тої, в котрій жила з татом і мамою, з усіма своїми шкільними підручниками, приписами й правилами доброго тону. В тій чудернацькій країні всі звичні земні правила що не крок летіли шкереберть: птахи й комахи, риби й звірята, і геть фантастичні поторочі, і, звичайно ж, король із королевою (без королів-бо ніяка країна неможлива, навіть якщо вона Країна Чудес), — усі навперебій варнякали казна-що й чинили глупство за глупством, ніби зумисне заповзялися передражнювати все, чого Алісу дога було навчено — цебто всі її уявлення про те, яким має бути правильний світ. Навіть у крокет там грали ціпком неправильно а вже поводилися всі, без винятку, так, ніби зроду й не чули про добрі манери! А проте, хоч би які шалені пригоди випадали та» Алісі, вона ні разу не злякалася — її й на хвилинку не полишила цікавість: а що ж буде далі? А всяк же знає: поки тобі цікаво — гра триває! (Навіть якщо це гра завдовжки в життя…)

Чарлі-Додо також це знав — хоч він і був на двадцять років старший за Алісу, але гратися за тих двадцять років не розучився як то трапляється з більшістю дорослих. Не дивно, що вони таї здружилися — професор математики і маленька дівчинка. Їхні гра в казку продовжилася й тоді, коли Аліса трошки підросла і на, усе в світі їй запраглося чимшвидше перейти зі становища маленької дівчинки, яку повчають усі, кому заманеться, до рангу доросле дами, перед якою — навпаки — всі шанобливо замовкають. Мовою шахів, що в них так часто грали Чарльз і Аліса, це зветься перейти з пішаків у королеви. І Керрол вволив це Алісине бажання, цим разом перенісши її пригоди у світ за дзеркалом, де і розігрується отака шахова партія. А в числі фігур, що супроводять дівчинку на шляху від першої до восьмої лінійки, зобразив і себе в подобі Білого Лицаря. Це він, незграба, верхи на конику, обчіпляному [7] всякою всячиною, без угаву торочить Алісі про свої дивацькі винаходи, а на прощання просить її озирнутись і помахати йому рукою… Дівчинка стає дорослою. Грі кінець — і дитячій дружбі також.

(Через багато-багато років, коли Чарльза Доджсона вже не буде на світі, а Аліса Ліддел буде старенькою бабцею, вона згадає це прохання свого Білого Лицаря — і напише про нього прегарну книжку спогадів: ніби справді озирнеться й помахає йому рукою, перш ніж переступити за останню лінію свого життя.)

Казка ця, як усе в Керрола, «з секретом». Як відомо, в дзеркальному зображенні все обертається до нас навспак. Дівчинка, яка стане перед дзеркалом, тримаючи в правій руці помаранчу, побачить, що дівчинка в дзеркалі тримає ту саму помаранчу — в руці лівій. Одна мала розумниця, коли пан Доджсон показав їй цей фокус, спитала в нього:

— А якби я стояла по той бік дзеркала, то я б тримала помаранчу в правій, правда ж?

Чарльз Доджсон засміявся і сказав, що це найкраща з усіх можливих відповідей. Справді-бо, головне, так ніким і не з’ясоване питання — по який, власне кажучи, бік дзеркала ми перебуваємо? Котра з двох дівчаток є відносно другої відображенням? Може ж, задзеркальні люди вважають своїми відображеннями -г нас, так само, як ми — їх? Чи, як про це сказано в казці, — хто кому сниться9..

Всюди у Льюїса Керрола світ дітей і світ дорослих протистоять одне одному. Невідомо, котрий із них сам письменник уважав за справжній, а котрий — за сон чи марево. Напевно відомо лиш те, що дітей Чарльз Доджсон любив далеко більше, ніж дорослих. І чи не тому мільйони дітей у цілому світі ось уже майже сто сорок років так люблять слухати ті чудернацькі історії, якими він колись забавляв свою маленьку приятельку. Настала й твоя черга їх почути..

——-

Предисловие Валентина Корниенко к своему украинскому переводу обеих «Алис» (2007):

ЧИ ЗДОЛАЮТЬ ПЕРЕКЛАДАЧІ КЕРРОЛІВ ЕВЕРЕСТ?

Славетна, знана кожному школяреві “Аліса” англійського казкаря-характерника Льюїса Керрола… Не густо у світовому красному письменстві творів із такою блискучою долею, як у цієї дивовижної “двосерійної” філософської казки, у цих таких щедрих на феєричні пригоди снів (літнього і зимового) восьмирічної англійської дівчинки!
Про це нагадують, зокрема, усе нові й нові її переклади. До них беруться як професійні перекладачі, так і оригінальні автори з гучними іменами, наприклад, Володимир Набоков.
Чим пояснюється таке рідкісне зацікавлення? Художньою силою твору? Поза всяким сумнівом! Але не менше тлумачів приваблюють і неймовірні складнощі самого перекладу, відчайдушний, майже нездоланний опір матеріалу. Наразившись на нього, дехто розпачливо опускає руки і відмовляється від своїх амбітних намірів, а в декого, навпаки, труднощі лише розпалюють загонисте бажання позмагатися з автором, спробувати і собі стати на герць із “вітряками”.
Для такого тлумача це саме той випробний камінь, де можна вигострювати свою майстерність.
Справді-бо, прозорість згаданого твору радше схожа на прозорість краплини води, яка під мікроскопом аж роїться мешканцями замкненого в собі “паралельного” мікросвіту: дивацькими амебами, хламідомонадами, евгленами зеленими, інфузоріями-туфельками тощо. Зовні немудряща “Аліса” криє в собі чимало прихованих планів, площин та параметрів, без виявлення яких повнокровний переклад просто неможливий.
Насамперед, кому адресовано твір, якій віковій категорії? На перший погляд, начебто школярам молодших класів. Саме стільки років головній героїні, та й сюжет і вся образна система попри свою незвичайність, якщо їх сприймати дослівно, зрештою, досить приступні. Але чи на дитяче вухо розраховані такі, скажімо, рядки вступного вірша-присвяти (“Аліса у Задзеркаллі”):

Ходи ж, послухай, не барись,
Допоки голос грізний
Гукне до одру — й не просись
Тоді, бо буде пізно.
Ми діти, сиві вже нехай,
Нас спать лягати — й не благай!

Далебі, подібні прозріння на схилку віку — не для першачків! Вони перевернуть душу радше сивоголовим дідам. Такою самою меланхолією, прощальною поезією спогадів з височини прожитих літовіяний у книжці й прикінцевий вірш. А хіба не державним мужам адресовано метафору “Гасай-коло Політкіл”? Або термін “узурпація”?
Вельми не прості для розуміння і деякі каламбури, цей чи не найважливіший стилістичний шар. Нерідко побудова їхня така складна й багатоходова (надто, коли демонструються всілякі схоластичні викрути формальної логіки), що навіть дорослому вони здатні забити памороки. Скажімо, Герцогиня приголомшує Алісу, а з нею й нас такими мудрованими напучуваннями: “Звідси мораль: будь такою, як здаєшся. Або простіше: ніколи не думай про себе інакше, ніж це може здатися іншим, щоб те, чим ти був або міг бути, не було чимось іншим, ніж те, чим ти здавався або міг здаватися іншим, коли був іншим.”
Коментарі, як мовиться, зайві!

Філософські, логічні, фізико-математичні та життєво-побутові асоціації, закладені в тексті, алегоричність казки також потребують для свого прочитання відповідної підготовки. Отже, перекладач, мабуть, повинен виразно усвідомлювати, що “Аліса”, як у нас, скажімо, Франків “Лис Микита”, крім усього іншого, ще й твір “на виріст”, твір, де читач із часом знаходитиме для себе чимраз щедрішу поживу. Назверхній шар — для дітей, глибинний — для дохожалих.
Це чи не вінець каламбурної лінії казки, надкаламбур, двояке прочитання не тільки окремого слова, а й усього твору! Тож, чи треба, перекладаючи, безоглядно опускатися до рівня найменшеньких, радикально спрощуючи Керролову стилістику? Тільки в одному разі: коли пропонується адаптований текст. Але аж ніяк не тоді, коли ми домагаємося “Аліси” автентичної, якою вона вийшла з-під пера самого автора. Тут доречний зовсім інший підхід: відтворення її універсалізму, а отже, й усього ідейно-художнього багатства, найтонших нюансів письма! Зосібна, якщо йдеться про форму, — слід належно шанувати Керролову синтаксу, Керролове речення, а отже, й плин, ритміку, інтонаційне розмаїття оповіді. Часто й густо автор послуговується не куцими, як у знайомих нам перекладних взірцях, а вельми кучерявими фразами, синтаксичними періодами. А все ж думка розгортається вільно й невимушено, сказати б, ллється “на одному подихові” — її легко читає і старе, й мале. Цебто Керролова фраза так само “гнуча” на два боки! Такою має вона бути і в контексті нашої синтакси: звучати так, щоб її конструктивної переобтяженості просто не помічалося. Піти іншим шляхом, шляхом членування фрази, означало б не тільки повернути плин авторової розповіді у фальшиве — з погляду ритміки та безперебійного руху — річище, суперечне самій поетиці твору, його своєрідності, а й розгубити дорогою чимало образів, барв, інтонацій, невловних переливів єдиного словесного потоку, зрештою — розписатися у неспроможності засобами української стилістики будувати довге речення, дедалі популярніше у світі. Само
собою зрозуміло: щоб донести авторову напрочуд гнучку синтаксу, фразу, не обчухравши її, мов лозину, треба бути віртуозом слова.

Не менша притичина — як перекладати численні, розкидані по всьому тексту пародійовані ремінісценції з відомих літературних творів (один з наріжних каменів авторової манери!)?
Пародія, бач, має сенс лише тоді, коли пародійована річ упізнавана, і, навпаки, втрачає його, коли пародіюється щось нікому не відоме. Так от, англійський читач пародії легко прочитує, бо пародійовані твори знані йому змалечку (дитячі віршики, хрестоматійні поезії тощо) і він уповні підвладний ефектові впізнаваності. Відповідно впізнаваність для нього — невичерпне джерело сміху, заблоковане для читача українського, якщо перекладач по-рабському перешаржує саме англійські, незнайомі нам, взірці. Тоді величезний масив барв “Аліси” блякне, гасне, безнадійно втрачається.
Звідси висновок: перекладати слід не самі хрестоматійні твори, а їхню впізнаваність. Найпростіше за такого підходу було б знайти підходящі для контексту хрестоматійні взірці вітчизняної літератури і їх обігрувати в українській версії. Але тим-бо й ба, що тут з’являється один нюанс, коли б не сказати, нерозв’язна проблема. Якщо залучати твори рідного письменства (чого, до речі, інколи просто не дозволяє текст) з відповідною “українізацією” всієї понятійної системи казки, не поминаючи й таких реалій як “Історія Англії”, “англійська мова”, “Вільгельм Завойовник” тощо, то виникає враження
нової невідповідності: твір усе ж писав англійський автор, а не казкар із берегів Дніпра.
Ця остання небезпека, втім, не спинила росіянина Володимира Набокова, який, бачиться, вирішив пожертвувати пішаком, щоб узяти королеву. Він найпослідовніше переклав упізнаваність “Аліси” для англійців упізнаваністю її для своїх краян. І зайшов так далеко, що зреформував навіть ім’я героїні, назвавши казку “Аня в Стране чудес”. Фігурує у тексті й “Петька”, й “барин”, а ремінісценцію з історії Англії він замінив на ремінісценцію з історії Київської Руси доби Мономаха (утім, навряд чи досягши в цьому разі бажаної впізнаваності!). Хрестоматійні англійські вірші він замінив лермонтовським “Бородино” (“Скажи-ка, дядя, ведь недаром…”) та пушкінським “Буря мглою небо кроет” тощо.
Що ж, можливо, це і є отой омріяний оптимальний варіант, принаймні перекладач послідовний до кінця, сміливості йому не позичати, і твір звучить на весь голос. Зберіг В. Набоков, до речі, й “Алісину” синтаксу — в тому сенсі, що не звульгаризував її, не “пошаткував” довгих періодів, надто прикметних для перших та останніх розділів обох частин. Тобто це не переказ, а достеменний переклад, позначений, попри свою начебто екстравагантність, щирою
повагою до поетики та духу оригіналу.

Але є ще й інший, поміркованіший шлях. Упізнаваність досягається, але щоразу по-іншому, цілим комплексом засобів і різною мірою: де можна, всього цілого, а у складніших випадках — лише його частини. Плідний шлях тут: подекуди заміняти ремінісценцію суто літературного походження, цебто прив’язану до чужої культури надто конкретно, прізвищем автора, на ремінісценцію загальнішу, анонімну, скажімо, фольклорного походження (це могла б бути й байка з мандрівним, спільним для багатьох народів сюжетом). У своєму перекладі автор цих рядків, наприклад, удався до такої пародії:

Іди, іди, борщику,
Зварим тобі дощику
В олив’янім горщику… —

замість літературної (як в оригіналі)! Зберігся ефект цілковитої упізнаваності й воднораз українське походження дитячої пісеньки скрадається, не коле надто очей, власне, сприймається як щось цілком природне.
А ось інший приклад: пародія на популярний англійський романс, занадто міцно прив’язана в казці до поточних і подальших подій, щоб не зберегти її бодай почасти. Назвавши її “Гоп, мої гречаники”, перекладач може вдатися до комбінованого тексту:

Ідіть усі старі й малі,
Вже суп парує на столі.
Ну хто тут не оближе губ?
Ох же й смачний черепаховий суп!

Приспів:
Гоп, мої гречаники,
Гоп, мої яшні,
Зате мої гречаники
Не вдалися смашні!
І так далі…

Звісно, підтексту частини строф наші діти не знатимуть і відповідно їх сприймуть, але знайомий кожному приспів надасть усій пісні виразно пародійного звучання.
Якщо йдеться про певну впізнавану для англійців, вельми колоритну, але не визначальну для збереження англійського “первородства” реалію, приміром, власну назву, то, звичайно, для неї конче слід підшукати наш відповідник. В оригіналі такою, наприклад,є March Hare (Березневий Заєць), яка в англійській приказці символізує безум, але для нас це ім’я — звичайний набір слів, та й годі. Доречнішим видається Солоний Заєць, упізнаваний із приповідки: “Ганяють як солоного зайця”. Такий самий набір слів і Чеширський Кіт, який уже прижився в багатьох перекладах та на голубому екрані (його відмітна риса — постійний блаженний усміх). В. Набоков слушно вдається до впізнаваного нам із приказки: “Не все коту масниця” — Масничного Кота, мотивуючи його усмішку тим, що, мовляв, для цього, казкового, кота масниця, навпаки, триває вічно.
Стосовно епізодів англійської історії, то їх сміливо можна залишати, бо вони впізнавані як для англійців, так і для решти европейських народів.
Неймовірного клопоту завдає перекладачеві й друга повновладна стихія казки — самоцвітні розсипища незрівнянних каламбурів, які часом спадають на читача цілими каскадами. І, звичайно, якби перекладач не давав собі волі для імпровізації, якби руки в нього залишалися зв’язані, гра слів нерідко зоставалася б непередавана.
Щоби відтворити цю яскраву рису первотвору, теж доводиться йти на певні жертви: більшу чи меншу перебудову тексту. Ось приклад такого переосмислення букви оригіналу:

“— Ну, годі! — провадив Король. — Показав свою рідкісну кебету, а тепер чухрай!
— Як же мені чухрати, — заблимав очима Кепалюшник, — коли не знаєш, кого, та ще й ніяк дати волю рукам? (Мазанку та чашку з чаєм він уже встиг підібрати).
— А ти дай волю ногам, — порадив Король і обвів залу орлиним зором.”

У Керрола ні “чухрай”, ані “дати волю рукам”, ані “дати волю ногам” нема й близько, але враження від обох текстів, англійського та українського, рівноцінні. Те саме можна сказати і про інше “каламбурне” місце:

“— …Земля, себто, робила б один оберт навколо своєї осі швидше, ніж…
— До речі, про ніж! — рявкнула Герцогиня. — Відтяти їй голову!”

Знайти українські еквіваленти не раз буває майже неможливо.
Читачі, певно, добре пам’ятають Алісині мандри з невдахою-лицарем, який раз у раз дає сторчака з коня. (“Аліса у Задзеркаллі”).
Його англійське ім’я Whіte Knіght. Здавалося б, що тут особливого: у перекладі це звучатиме як Білий Лицар, та й квит! Але втім то й річ, що слово Knіght по-англійському означає ще й Кінь, і Білий Лицар — це не що інше, як персоніфікація шахової фігури — Білого Коня. У цьому й полягає каламбур: в одній особі — дві різні істоти! А по-українському нема одного спільного слова для Коня і Лицаря. На чому ж будувати гру? Відповідь одна: на спільному для Лицаря й Коня означенні “Білий”! Та коли Білий Кінь — шахова фігура, то що таке Білий Лицар? Якогось фразеологічного зрощення в цій реалії не відбувається. Отже, його треба знайти! Таким зрощенням міг би бути Лицар-Біляк, тобто Лицар, який (у запорожців) відбуває випробний термін перед висвяченням у лицарство. Якщо пристати на цей варіант, гра слів звучатиме так: Білокінний Лицар-Біляк. (Цієї громіздкої назви можна вжити лише раз, а далі скрізь послуговуватися Лицарем-Біляком). Влучання, може, й не в яблучко, та все ж і не в молоко!

Не меншої словесної акробатики потребує і переклад вірша з “Аліси у Задзеркаллі”, побудованого на перекрученому звучанні слів (то більше, що слова-покручі вельми хитромудро обігруються в подальшому тексті). Яскраве уявлення про це дає версія неперевершеного Миколи Лукаша під назвою “Курзу-Верзу” (на жаль, для “Аліси” він переклав лише поезії):

Був смажень, і швимкі яски
Сверли-спіралили в кружві,
Пичхали пиршаві псашки
І трулі долові.

“Мій сину, бійсь Курзу-Верзу,
То кусозуб і дряполап!
Не знайся з птицею Зу-Зу
І велезнем Хап-Хап!”

І так далі…
І ще одна перепона, пов’язана з парадоксальністю творчого авторового темпераменту, перепона, що вимагає від інтерпретатора вигостреного художнього чуття! Йдеться про поєднання у казці двох, здавалося б, несполучних стихій. Л. Керрол так декларує основну тональність майбутньої своєї розповіді:

І квапить Перша: “Не барись!
Розкажеш казку! Згода?”
Благає Друга: “Будуть хай
Дурнющі там пригоди!”

Дурнющі пригоди! Це означає: все, що діється з Алісою, від початку й до кінця позначене абсурдом! Дивовижність оповіді, її незрівнянний комізм і дотеп ґрунтуються на цілковито безглуздих реакціях, на рідкісному тупоумстві усіх персонажів, яким сливе завжди протистоїть і з яких частенько неприховано сміється Аліса.
Ось один із прикметних діалогів:

“— Скинь свого капелюха, — звелів Король Кепалюшникові.
— Він не мій, — відповів Кепалюшник.
— Крадений! — вигукнув Король, повертаючись до присяжних, і ті вмент зазначили цей факт.
— Я тримаю капелюхи на продаж, — пояснював Кепалюшник. — То де ж би взявся свій? Я — капелюшник.”

Та хоч би якими “козами в золоті” супроводжувалася кожна Алісина приключка, годі позбутися враження якоїсь незбагненної, заворожливої їхньої краси. Неймовірно, але факт: абсурд іде в парі з потужним ліричним струменем. За прикладами далеко не ходити.
Згадаймо бодай щемливо-елегійний фінал першої частини; пасажі про сніг, весну та осінь — другої, віршове обрамлення казки тощо.
Змішуючи жанри, автор ніби ходить по жалу бритви: адже безглуздя викликає сміх, убивчий для ліризму, що ґрунтується на поважності. І все ж почуття рівноваги не зраджує його. Ніде не повинне воно зраджувати й тлумача, неабиякий клопіт для нього — не зірватися, не осмішити ліричного!
Якщо до цього долучити ще й конечність бути ерудитом та докою, бути в курсі найновіших досліджень “Аліси”, аби не спотворити того всього, чим казка перегукується з тогочасними науково-філософськими пошуками (скажімо, з уявленням філософа Д. Берклі, що всі матеріальні тіла, включно з нами, “просто сняться” Господов і, чи з умовиводами Ф. Бекона), то кожному стає ясно, яка многотрудна місія перекладача цього багато в чому загадкового твору.

А що розв’язання однієї проблеми, пов’язаної зі створенням ідеальної інтерпретації казки, щоразу тягне за собою більше чи менше викривлення якихось інших її сторін (наприклад, в ім’я яскравішого художнього враження пропонований тут підхід нехтує авторову мотивацію вибору для пародіювання саме тих, а не інших літературних взірців), то чи не свідчить це про її надсамобутність, несполучну з будь-якими спробами адекватно пересадити англійський шедевр на чужий ґрунт? Чи не готова вона “розродитися” ще одним, цього разу вже остатнім, каламбуром: для читача автор приберіг сміх, а для перекладача — насміх?
Сподіваймося, ні! Може, справу врятує збірний образ “Аліси”, “зліплений” з багатьох українських її версій, кожна з яких випинатиме риси первотвору, злегковажені в решті? А якщо драгоманамальпіністам усе ж не пощастить раз і назавжди закріпити жовто-блакитний прапор на вершині омріяного Евересту, що ж… Неповторний Майстер залишиться недосяжним і гордим у своїй самотині. Він змусить читати себе в оригіналі. І то буде найбільший його тріумф!

| СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>

Автор и координатор проекта «ЗАЗЕРКАЛЬЕ им. Л. Кэрролла» —
Сергей Курий