Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»
<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>
Рис. Джона Тенниела.
(больше иллюстраций см. в «Галерее Льюиса Кэрролла»)
ОРИГИНАЛ на английском (1865):
So saying, he stopped his horse and let the reins fall on its neck: then, slowly beating time with one hand, and with a faint smile lighting up his gentle foolish face, as if he enjoyed the music of his song, he began.
Of all the strange things that Alice saw in her journey Through The Looking-Glass, this was the one that she always remembered most clearly. Years afterwards she could bring the whole scene back again, as if it had been only yesterday—the mild blue eyes and kindly smile of the Knight—the setting sun gleaming through his hair, and shining on his armour in a blaze of light that quite dazzled her—the horse quietly moving about, with the reins hanging loose on his neck, cropping the grass at her feet—and the black shadows of the forest behind—all this she took in like a picture, as, with one hand shading her eyes, she leant against a tree, watching the strange pair, and listening, in a half dream, to the melancholy music of the song.
“But the tune isn’t his own invention,” she said to herself: “it’s ‘I give thee all, I can no more.’<112>” She stood and listened very attentively, but no tears came into her eyes.<113>
“I’ll tell thee everything I can;
There’s little to relate.
I saw an aged aged man,
A-sitting on a gate.
‘Who are you, aged man?’ I said,
‘and how is it you live?’
And his answer trickled through my head
Like water through a sieve.
He said ‘I look for butterflies
That sleep among the wheat:
I make them into mutton-pies,
And sell them in the street.
I sell them unto men,’ he said,
‘Who sail on stormy seas;
And that’s the way I get my bread—
A trifle, if you please.’
But I was thinking of a plan
To dye one’s whiskers green,
And always use so large a fan
That they could not be seen.
So, having no reply to give
To what the old man said,
I cried, ‘Come, tell me how you live!’
And thumped him on the head.
His accents mild took up the tale:
He said ‘I go my ways,
And when I find a mountain-rill,
I set it in a blaze;
And thence they make a stuff they call
Rolands” Macassar Oil<114>—
Yet twopence-halfpenny is all
They give me for my toil.’
But I was thinking of a way
To feed oneself on batter,
And so go on from day to day
Getting a little fatter.
I shook him well from side to side,
Until his face was blue:
‘Come, tell me how you live,’ I cried,
‘And what it is you do!’
He said ‘I hunt for haddocks” eyes
Among the heather bright,
And work them into waistcoat-buttons
In the silent night.
And these I do not sell for gold
Or coin of silvery shine
But for a copper halfpenny,
And that will purchase nine.
‘I sometimes dig for buttered rolls,
Or set limed twigs for crabs;
I sometimes search the grassy knolls
For wheels of Hansom-cabs.
And that’s the way’ (he gave a wink)
‘By which I get my wealth—
And very gladly will I drink
Your Honour’s noble health.’
I heard him then, for I had just
Completed my design
To keep the Menai bridge<115> from rust
By boiling it in wine.
I thanked much for telling me
The way he got his wealth,
But chiefly for his wish that he
Might drink my noble health.
And now, if e’er by chance I put
My fingers into glue
Or madly squeeze a right-hand foot
Into a left-hand shoe,
Or if I drop upon my toe
A very heavy weight,
I weep, for it reminds me so,
Of that old man I used to know—
Whose look was mild, whose speech was slow,
Whose hair was whiter than the snow,
Whose face was very like a crow,
With eyes, like cinders, all aglow,
Who seemed distracted with his woe,
Who rocked his body to and fro,
And muttered mumblingly and low,
As if his mouth were full of dough,
Who snorted like a buffalo—
That summer evening, long ago,
A-sitting on a gate.”
—-
Из примечаний к интерактивной образовательной программе «Зазеркалье»
(Изд-во «Комтех», 1998):
112 — Мотив песни, которую вспомнила Алиса, принадлежит Генри Роули Бишопу, написавшему его на стихи Томаса Мура «My Heart and Lute»:
I give thee all — I can no more —
Though poor the offering be;
My heart and lute are all the store
That I can bring to thee.
A lute whose gentle song reveals
The soul of love full well;
And, better far, a heart that feels
Much more than lute could tell.
Though love and song may fail, alas!
To keep life’s clouds away,
At least ’twill make them lighter pass
Or gild them if they stay.
And ev’n if Care, at moments, flings
A discord o’er life’s happy strain,
Let love but gently touch the strings,
‘Twill all be sweet again!
Я все вам отдал, все, что мог,
И беден дар мой был —
Лишь лютню я на ваш порог
Да сердце положил.
Лишь лютню — на ее ладах
Сама Любовь живет,
Да сердце — любящее так,
Как лютня не споет. (…)
(Перевод О. Седаковой)
113 — В октябре 1856 г. в английском литературном журнале «The Train» была анонимно опубликована пародия Льюиса Кэрролла «Upon the Lonely Moor» на стихотворение Вильяма Вордсворта «Resolution and Independence or the Leech-gatherer». Эта пародия легла в основу баллады Белого Рыцаря. А персонаж был намеренно создан таким, чтобы соответствовать характеру песни.
UPON THE LONELY MOOR
I met an aged, aged man
Upon the lonely moor:
I knew I was a gentleman,
And he was but a boor.
So I stopped and roughly questioned him,
«Come, tell me how you live!»
But his words impressed my ear no more
Than if it were a sieve,
He said, «I look for soap-bubbles,
That lie among the wheat,
And bake them into mutton-pies,
And sell them in the street,
I sell them unto men,» he said,
«Who sail on stormy seas;
And that’s the way I get my bread —
A trifle, if you please»
But I was thinking of a way
To multiply by ten,
And always, in the answer, get
The question back again.
I did not hear a word he said,
But kicked that old man calm,
And said, «Come, tell me how you live!»
And pinched him in the arm,
His accents mild took up the tale:
He said, «I go my ways,
And when I find a mountain-rill,
I set it in a blaze.
And thence they make a stuff they call
Rowland’s Macassar Oil;
But fourpence-halfpenny is all
They give me for my toil,»
But I was thinking of a plan
To paint one’s gaiters green,
So much the colour of the grass
That they could ne’er be seen.
I gave his ear a sudden box,
And questioned him again,
And tweaked his grey and reverend locks,
And put him into pain,
He said, «I hunt for haddocks’ eyes
Among the heather bright,
And work them into waistcoat-buttons
In the silent night.
And these I do not sell for gold,
Or coin of silver-mine,
But for a copper-halfpenny,
And that will purchase nine.
«I sometimes dig for buttered rolls,
Or set timed twigs for crabs,
I sometimes search the flowery knolls
For wheels of hansom cabs,
And that’s the way» (he gave a wink)
«I get my living here,
And very gladly will I drink
Your Honour’s health in beer.»
I heard him then, for I had just
Completed my design
To keep the Menai bridge from rust
By boiling it in wine.
I duly thanked him, ere I went,
For all his stories queer,
But chiefly for his kind intent
To drink my health in beer,
And now if e’er by chance I put
My fingers into glue,
Or madly squeeze a right-hand foot
Into a left-hand shoe,
Or if a statement I aver
Of which I am not sure,
I think of that strange wanderer
Upon the lonely moor.
Само пародируемое стихотворение очень характерно для своего времени. Нам представляется, что оно доставило немало удовольствия Кэрроллу как пример неосознанного доведения до абсурда автором своей мысли.
Вот отрывок из этого стихотворения:
Now, whether it were by peculiar grace,
A leading from above, a something given,
Yet it befell that, in this lonely place,
When I with these untoward thoughts had striven,
Beside a pool bare to the eye of heaven
I saw a Man before me unawares:
The oldest man he seemed that ever wore grey hairs.
…И вот — была ли это благодать,
Пославшая мне знак и наставленье —
Но тут, когда, не в силах совладать
С печалью, прерывая размышленья,
Я поднял взгляд: в немом оцепененье
Стоял старик, согнувшись над водой.
И был древнее он, чем может быть живой. (…)
(Перевод О. Седаковой)
114 — Rowlend’s Macassar Oil — Оксфордский словарь английского языка дает следующее пояснение: масло для волос, производства фирмы Роуленд и Сын, широко разрекламированное в начале 19 века. В английских домах применялось специальное покрывало для спинок кресел, которое служило для защиты обивки от масла для волос. Такое покрывало называлось «antimacassar».
115 — Menai bridge — знаменитый подвесной мост в Северном Уэльсе, по которому Кэрролл проходил в детстве во время продолжительной прогулки с семьей.
____________________________________________________
Перевод Нины Демуровой (1967, 1978):
С этими словами он остановил Коня, отпустил поводья и, медленно отбивая такт рукой, запел с выражением блаженства на своем добром и глупом лице.
Из всех чудес, которые видела Алиса в своих странствиях по Зазеркалью, яснее всего она запомнила это. Многие годы спустя сцена эта так и стояла перед ней, словно все это случилось только вчера: кроткие голубые глаза и мягкая улыбка Рыцаря, заходящее солнце, запутавшееся у него в волосах, ослепительный блеск доспехов, Конь, мирно щиплющий траву у ее ног, свесившиеся на шею Коня поводья и черная тень леса позади — она запомнила все, все до мельчайших подробностей, как запоминают поразившую воображение картину. Она прислонилась к дереву, глядя из-под руки на эту странную пару и слушая, словно в полусне, грустный напев <78>.
— А музыка вовсе не его изобретения, — подумала Алиса. — Я эту музыку знаю. Это песня «Я все вам отдал, все, что мог…» <79>.
Она стояла и внимательно слушала Рыцаря, но рыдать — не рыдала.
Я рассказать тебе бы мог.
Как повстречался мне
Какой-то древний старичок. <80>
Сидящий на стене.
Спросил я: «Старый, старый дед,
Чем ты живешь? На что?»
Но проскочил его ответ,
Как пыль сквозь решето.
— Ловлю я бабочек больших
На берегу реки,
Потом я делаю из них
Блины и пирожки
И продаю их морякам
Три штуки на пятак.
И, в общем, с горем пополам.
Справляюсь кое-как.
Но я обдумывал свой план,
Как щеки мазать мелом,
А у лица носить экран,
Чтоб не казаться белым <81>.
И я в раздумье старца тряс,
Держа за воротник:
— Скажи, прошу в последний раз,
Как ты живешь, старик?
И этот милый старичок
Сказал с улыбкой мне:
— Ловлю я воду на крючок
И жгу ее в огне,
И добываю из воды
Сыр под названьем бри.
Но получаю за труды
Всего монетки три.
А я раздумывал, как впредь
Питаться манной кашей,
Чтоб ежемесячно полнеть
И становиться краше.
Я все продумал наконец
И, дав ему пинка,
— Как поживаете, отец?
Спросил я старика.
— В пруду ловлю я окуньков
В глухой полночный час
И пуговки для сюртуков
Я мастерю из глаз.
Но платят мне не серебром,
Хоть мой товар хорош.
За девять штук, и то с трудом,
Дают мне медный грош.
Бывает, выловлю в пруду
Коробочку конфет,
А то — среди холмов найду
Колеса для карет.
Путей немало в мире есть,
Чтоб как-нибудь прожить,
И мне позвольте в вашу честь
Стаканчик пропустить.
И только он закончил речь,
Пришла идея мне,
Как мост от ржавчины сберечь,
Сварив его в вине.
— За все, — сказал я, — старикан,
Тебя благодарю,
А главное — за тот стакан,
Что выпил в честь мою.
С тех пор, когда я тосковал,
Когда мне тяжко было,
Когда я пальцем попадал
Нечаянно в чернила,
Когда не с той ноги башмак
Пытался натянуть,
Когда отчаянье и мрак
Мне наполняли грудь,
Я плакал громко на весь дом
И вспоминался мне
Старик, с которым был знаком
Я некогда в краю родном,
Что был таким говоруном,
Таким умельцем а притом
Незаурядным знатоком
Он говорил о том о сем,
И взор его пылал огнем,
А кудри мягким серебром
Сияли над плешивым лбом,
Старик, бормочущий с трудом,
Как будто бы с набитым ртом,
Храпящий громко, словно гром,
Сидящий на стене.
<стихотворение в пер. Д. Орловской>
——
Из примечаний М. Гарднера:
78 — В песне Белого Рыцаря наблюдается некая иерархия, подобная зеркальному отражению зеркального отражения предмета. Белый Рыцарь, которого не могла забыть Алиса, тоже не может забыть другого чудака, который, возможно, также был карикатурой на Кэрролла, напоминая его некоторыми чертами; не исключено, что так Кэрролл видел самого себя: одиноким, никем не любимым стариком.
79 — Песня Белого Рыцаря в первом кратком варианте была опубликована Кэрроллом анонимно в 1856 г. в журнале «Трейп» («The Train»). […] В ней высмеивается содержание стихотворения Уордсворта «Решимость и независимость».
…И вот — была ли это благодать,
Пославшая мне знак и наставленье
Но тут, когда, не в силах совладать
С печалью, прерывая размышленья,
Я поднял взгляд: в немом оцепененье
Стоял старик, согнувшись над водой.
И был древнее он, чем может быть живой.
Так на вершине голой, может быть,
Огромный камень привлечет вниманье
И смотрим мы и пробуем решить.
Как он попал туда: его молчанье
Нам кажется исполненным сознанья,
Одушевленным: он, как зверь морской,
Что выполз на песок, расставшись с глубиной.
Таким был тот — ни мертвый, ни живой,
В полудремоте старости глубокой,
Согбенный гак, что ноги с головой
Почти сошлись, придя к черте далекой
Земного странствия — или жестокий
Груз бедствия, недуга, нищеты
Лег на спину его и исказил черты.
Он опирался. Посохом ему
Был крепкий сук с ободранной корою.
Прислушиваться к шагу моему
Над этой заболоченной водою
Не думал он, недвижен, как порою
Бывает облако под ветерком,
И если двинется — то вдруг и целиком.
Но вот он молча посох опустил
И дно пошевелил. И с напряженьем
Он вглядывался в возмущенный ил,
Как будто поглощенный трудным чтеньем.
И я по праву путника, с почтеньем,
Беседу начал, и ему сказал:
— Какой погожий день нам нынче бог послал.
Он отвечал. Сердечности живой
Его ответа кротости глубинной
Я поразился. И спросил его:
— Что привело вас в этот край пустынный?
Как сил достало для дороги длинной?
И в глубине его запавших глаз
Какой-то быстрый свет и вспыхнул и погас.
Он начал слабым голосом, едва,
Но выверенно, медленно ступали
В живом порядке важные слова
Так в простолюдье говорят едва ли.
Вы б царственною эту речь назвали.
В Шотландии она еще звучит,
Где божий и людской закон не позабыт.
Он рассказал, что он пришел сюда
Ловить пиявок. Бедность научила
Такому делу — полное труда,
Опасное — не всякому под силу,
Что сотни миль по топям исходил он,
Ночуя там, где бог ему пошлет.
Но это честный труд и этим он живет.
Старик еще стоял и объяснял.
Но слабым шумом, глохнущим потоком
Казалась речь — я слов не различал.
И он, в своем величье одиноком,
Не снится ли он мне во сне глубоком?
Иль вестник он и послан, может быть,
Чтоб силы мне подать и веру укрепить.
Я вспомнил мысль мою о том, что страх
Убийственен, надежда неуместна,
О суете и о земных скорбях,
О гениях в их гибели безвестной.
И вновь я начал, чтобы речью честной
Конец моим сомненьям положить:
— Так это хлеб для вас? И этим можно жить?
Он, улыбаясь, повторил: — Брожу
От лужи к луже, от болот к болотам,
Ищу пиявок, под ноги гляжу
В прибрежный ил. Но вот еще забота:
Когда-то, — молвил, — было их без счета.
Теперь не так, ловить уже трудней.
И все же хватит мне по старости моей.
Пока он говорил — казались мне
И речь его и взгляд в краю пустынном
Какими-то нездешними. В уме
Я видел: как он молча по трясинам
Идет, идет в смирении старинном…
Забылся я. И в этот миг как раз
Он кончил, помолчал и повторил рассказ.
И многое еще он рассказал
Все так же твердо, с точностью прекрасной,
Державно. И когда он замолчал,
Я улыбнулся: кто бы угадал
В глубоком старце этот разум ясный?
— Господь! — сказал я. — Будь же мне в оплот!
Пусть нищий твой старик в душе моей живет.
68. В печальных строках песни Белого Рыцаря пародируются строки Уордсворта «Я все сказал вам, все, что мог» и «Я все вам в помощь отдал» из менее известного стихотворения «Шипы». В них также звучит строка из стихотворения Томаса Мура** «Мое сердце и лютня» («Я все вам отдал, все, что мог»), которое было положено на музыку английским композитором Генри Раули Бишопом. Песня Белого Рыцаря воспроизводит метрику и рифмы Мура. «Белый Рыцарь, — писал Кэрролл в одном из писем, — задуман был таким, чтобы он мог быть и тем лицом, от имени которого написано стихотворение». На мысль о том, что это сам Кэрролл, наводят слова об умножении на десять в первом варианте этой песни. Вполне возможно, что Кэрролл думал о любовном стихотворении Мура как о той песне, которую он в качестве Белого Рыцаря хотел бы, но не смел предложить Алисе. Ниже следует полный текст стихотворения Мура.
Я все вам отдал, все, что мог,
И беден дар мой был
Лишь лютню я на ваш порог
Да сердце положил.
Лишь лютню — на ее ладах
Сама Любовь живет,
До сердце — любящее так,
Как лютня не споет.
Пускай и песня, и любовь
Беды не отвратят
Края печальных облаков
Они позолотят.
И если шум земных обид
Созвучья возмутил
Любовь по струнам пробежит,
И мир, как прежде, мил.
…………………………………..
** — Мур, Томас (1779—1852) — английский поэт-романтик.
Из примечаний Н. Демуровой
80 — Какой-то древний старичок…— В песне Белого Рыцаря Хорас Грегори видит решительное развенчание романтического идеализма Уордсворта. Он сопоставляет песню не со стихотворением «Решительность и независимость», как это делает Гарднер, а с «Одой о бессмертии» и в подтверждение своей точки зрения цитирует центральные строфы.
И пусть сиянья, явленного тут,
Уже глаза мои не обретут,
Пускай ничто не возвратит живым
Той славы трав и торжества листвы.
Не скорби, душа. Найди
Силу в том, что позади:
Связано сродством сердечным,
Бывшее пребудет вечным.
«К тому времени, когда Рыцарь заканчивает свою балладу,— пишет Грегори,—мы уже оставили далеко позади «Оду о бессмертии», пройдя сквозь нее, подобно Алисе, прошедшей в Зазеркалье. Меж тем Льюис Кэрролл меняет направление своей критики Уордсворта, переходя от косвенных аллюзий к развернутому паредированию определенного стихотворения. Между «Одой» и размышлениями о Ловце пиявок (герой «Решительности и независимости».—- Я. Д.) — расстояние, которое почти не поддается измерению, так они близки и так далеки; мы -шущаем, как начинают дрожать и рассыпаться, словно обрушившийся Лондонский мост, все наши изначальные представления о добре и зле, связанные с образами Руссо и невинным ликом ребенка».
Из примечаний М. Гарднера:
81 — Бертран Рассел в своей «Азбуке относительности» (гл. 3) цитирует эти четыре строки в связи с гипотезой Лоренца — Фицджеральда, одной из ранних попыток объяснить неудачу опыта Майкельсона — Морли, который должен был обнаружить влияние движения Земли на скорость распространения света. Согласно этой гипотезе, предметы претерпевают сокращения в направлении движения, но, поскольку все измерительные эталоны претерпевают аналогичные сокращения, они тем самым, подобно экрану Белого Рыцаря, мешают нам обнаружить изменение длины предметов. Те же строки цитируются Артуром Стэнли Эддингтоном в главе 2 его «Природы физического мира», но трактуются уже в более широком метафорическом смысле: природа всегда стремится скрыть от нас важнейшие факты своей структуры
——
Из статьи Н. Демуровой «Голос и скрипка
(К переводу эксцентрических сказок Льюиса Кэрролла)»
(Мастерство перевода. Сборник седьмой. 1970. Советский писатель. Москва. 1970)
Элемент пародии есть и во многих других стихотворениях “Алисы”, хоть и в значительно ослабленном виде. В одних он проявляется в выборе ритма и рифм, в других — в выборе темы. “Баллада Белого Рыцаря”, например, пародирует содержание поэмы Вордсворта о старом ловце пиявок “Resolution and Independence”. Увы! Вордсворт у нас совсем не известен. Пародировать его было бы бессмысленно, а искать другой образец для пародии нам не хотелось. Тут нужна была баллада, и довольно пространная, а мы не знали ни одной, которая была бы так же хорошо известна русскому читателю, как переводы С. Я. Маршака из английской детской поэзии. К тому же нам важна была именно эта баллада, трогательная и “бессмысленная”, так прекрасно передающая характер самого Белого Рыцаря. И мы предпочли “принципу” “содержание”.
____________________________________________________
Адаптированный перевод (без упрощения текста оригинала)
из серии «Метод обучающего чтения Ильи Франка»
(«Английский с Льюисом Кэрроллом. Алиса в Зазеркалье» —
М.: Школа иностранных языков Ильи Франка, Восточная книга, 2009)
Пособие подготовила Ольга Ламонова:
Сказав это, он остановил своего коня и уронил поводья ему на шею; после чего, медленно отбивая ритм одной рукой, со слабой улыбкой, осветившей его доброе глупое лицо, словно ему очень нравилась музыка его песни, он запел.
Из всех странных событий, которые Алиса увидела во время своего путешествия в Зазеркалье <«Сквозь Зеркало»>, это было единственное событие, которое она всегда вспоминала отчетливее всего. Годы спустя она могла вспомнить всю эту сцену, как если бы она произошла только вчера — кроткие голубые глаза и добрую улыбку Рыцаря — /лучи/ заходящего солнца, мерцающие на его волосах, и блеск сверкающего на его доспехах света, который совершенно ослеплял ее — и то, как конь медленно переступал /по земле/, а поводья свободно свисали с его шеи, и он пощипывал траву у ее ног — и черные тени леса позади — все это она увидела, как картину, когда, одной рукой прикрывая глаза от /слепящего блеска/, она прислонилась к дереву, и наблюдала за этой странной парой и слушала в полусне печальную мелодию песни.
“Но эта мелодия вовсе не его собственное изобретение,” сказала она себе: “это /мелодия песни/: «Я дарю тебе все, все, что я могу <“я больше не могу”>».” Она стояла и слушала очень внимательно, но слезы не навернулись на ее глазах.
“Я расскажу тебе все, что я могу;
Рассказывать немного.
Я видел старого старичка,
Сидевшего на воротах.
‘Кто ты, старик?’
Спросил я, ‘и как ты живешь?’
И его ответ потек через <= проник в мою голову>,
Как вода через сито.
Он сказал: ‘Я выискиваю бабочек,
Которые спят в пшенице:
Я делаю из них пироги с бараниной,
И продаю их на улице.
И продаю их людям,’ сказал он,
‘Которые плавают по бурным морям;
Вот и способ, которым я зарабатываю себе на хлеб —
Мелочь, если позволите.’
Но я подумывал о плане,
Чтобы выкрасить бакенбарды в зеленый цвет,
И всегда пользоваться таким большим веером,
Чтобы их не было видно.
Поэтому, не имея ответа, /который я мог бы/ дать
На то, что сказал старик,
Я вскричал, ‘Ну, расскажи мне, как ты живешь!’
И тяжело ударил его по голове.
Его тихие слова продолжили рассказ:
Он сказал ‘Я хожу своими тропами,
И когда я обнаруживаю горный ручей,
Я поджигаю его
И таким образом изготавливаю эликсир, который называют
Макассаровым маслом для /волос/ Роланда —
Всего два пенса с половиной — вот и все,
Что мне дают за мой тяжелый труд.’
Но я думал о способе,
Чтобы кормить себя бездрожжевым тестом,
И таким образом продолжать день ото дня
Становиться немного жирнее.
Я хорошенько тряхнул его из стороны в сторону,
Пока его лицо не посинело:
‘Ну же, скажи мне, как ты живешь,’
Вскричал я, ‘И что же именно ты делаешь!’
Он сказал ‘Я охочусь за глазами пикши
Среди яркого вереска,
И делаю из них пуговицы для жилетов
Тихими ночами.
И их я не продаю за золото
Или монеты с серебряным блеском,
А /продаю/ за медную полушку,
И на нее /можно/ купить девять /пуговиц/.’
‘Я иногда ищу намазанные маслом булочки,
Или ставлю липовые прутики на крабов;
Я иногда обыскиваю заросшие холмики,
/Чтобы отыскать/ колеса от экипажей’.
И вот он способ (он подмигнул)
‘Которым я приобретаю свое богатство —
И с большой радостью я выпью
За ваше отменное здоровье, ваша честь.’
Я услышал его в этот раз, потому что как раз тогда я
Завершил свой замысел,
Чтобы сберечь мост Менаи [23] от ржавчины,
Сварив его в вине.
Я много благодарил /его/, за то, что /он/ сказал мне
Способ, которым он заполучил свое богатство,
Но главным образом за его желание, что он
Мог бы выпить за мое превосходное здоровье.
И вот теперь, если я когда-нибудь случайно опускаю
Свои пальцы в клей,
Или исступленно втискиваю правую ногу
В левый ботинок,
Или если я роняю себе на палец
Очень тяжелый груз,
Я рыдаю, потому что это так /сильно/ напоминает мне
О том старике, /которого/ я когда-то знал) —
Который раскачивал свое тело взад и вперед,
И бормотал невнятно и тихо,
Словно его рот был полон теста,
Чей взгляд был кроток, чья речь была медленна,
Чьи волосы были белее снега,
Чье лицо было очень похоже на воронье,
Чьи глаза, как тлеющие угольки, всегда пылали,
Который, казалось, обезумел от своего горя,
Который храпел, как буйвол
Тем летним вечером, давным-давно,
Сидя на воротах.”
—-
ПРИМЕЧАНИЯ:
23 — Подвесной мост Менаи — мост в Уэльсе, соединяющий остров Энглси (Аnglesey) и Уэльс. Мост является одним из первых в мире современных подвесных мостов.
____________________________________________________
Перевод Владимира Азова (Ашкенази) (1924):
С этими словами он остановил лошадь и опустил поводья на ее шею. Медленно отбивая такт одной рукой, он запел. При этом его милое глупое лицо осветилось легкой улыбкой. Ему очень нравилась придуманная им музыка.
Алиса уселась под деревом и, заслонив рукою глаза от проникавшего сквозь его ветви солнца, смотрела на певца. Меланхолическая музыка скоро навеяла на нее дремоту.
«Но музыку вовсе не он придумал», — сказала она самой себе. — «Это музыка старой песенки». Она слушала очень внимательно, но слезы не показались на ее глазах.
Я все скажу тебе, дружок,
Ты все узнаешь вскоре.
Я видел: старый старичок
Уселся на заборе.
— «Чем ты живешь?… Кто ты и что?…
Старик, скажи мне это!…»
Но пропустил я в решето
Слова его ответа.
— «На мотыльков в полях весной
Устраиваю ловлю:
Из них потом я фарш мясной
На пирожки готовлю,
Их морякам я продаю,
В их бурные скитанья…
Так, — он сказал, — всю жизнь мою
Ищу я пропитанья».
Я ж думал не о нем совсем,
Одной мечтой смущенный:
Как красить бороду и в чем
В хороший цвет зеленый?
И не успел я расслыхать
Его ответ смиренный,
Тогда его я по лбу — хвать:
«Чем ты живешь, презренный?»
Но кротко продолжал он речь:
«Ручьев в горах ищу я,
Когда ж найду — ручей зажечь
Немедленно спешу я.
Из этой жидкости потом
Готовится помада.
Мне платят грош… Но дело в том,
Что мне не много надо».
Но я задумался опять
Упорно и подробно,
Над тем, как можно толстым стать,
Кормясь драченой сдобной.
Я взял за шиворот его
И тряс без остановки:
«Я жду ответа твоего!..
Оставь свои уловки».
И продолжал он свой рассказ:
«В ночи под лунным светом
Ищу в траве я рыбьих глаз
На пуговки к жилетам.
Их продаю я поутру
За цену небольшую:
За девять штук я грош беру
И этим существую.
Я булок залежи в песках
Ищу и ямы рою.
И ставлю западни в кустах
Для рыбок я порою…
Вот, — он сказал, — чем я богат…
Прибавлю вам без лести,
Что выпить был бы очень рад
Здоровье вашей чести».
Тут удалось расслышать мне
(Я кончил размышленья,
Как мост, прокипятив в вине,
Спасти от разрушенья).
Ему спасибо я сказал
И за рассказ, и вместе
За то, что выпить он желал
Здоровье моей чести.
С тех пор, когда случайно в клей
Я пальцем попадаю,
Или в башмак, спеша скорей,
Не с той ноги влезаю,
Иль гирей многофунтовой
Я придавлю мизинец свой —
Я плачу в страшном горе:
Мне вспоминается тогда
Старик, пропавший без следа,
Чья голова, как лунь, седа,
Чья речь журчала, как вода,
Чей взор был ясен, как звезда,
Глаза горели ярче льда,
Кто тихо восклицал: «Беда!»,
Сгибаясь словно от стыда,
Кто говорил не без труда,
Как будто бы во рту еда,
Кто, словно ворон из гнезда,
Зловеще каркал: «Никогда!»,
Храпя, как буйвол, иногда,
В давно прошедшие года,
Усевшись на заборе.
<стихотворение в пер. Т. Щепкиной-Куперник>
____________________________________________________
Перевод Александра Щербакова (1977):
Неторопливо отбивая такт одной рукой, он светло и мягко улыбнулся, словно мелодия, которую он затянул, доставляла ему большую радость.
Изо всех невероятных вещей, которые Алиса видела и слышала во время своего путешествия по Зазеркалью, ту песню она помнила лучше всего и дольше всего.
Много лет прошло с тех пор, а в ее памяти эта сцена вставала как живая: кроткие голубые глаза Конника, предзакатное солнце, горящее в его волосах, яркие солнечные блики на его доспехах, медленно выступающий конь (он щиплет траву у ее ног, потряхивая поводьями), длинные черные тени леса,- все это так и запечатлелось у нее в памяти, словно картина, когда она, прикрыв глаза ладонью, прислонилась к дереву, глядя на эту странную пару и слушая, как в полусне, заунывную мелодию.
«Но музыку вовсе не он сочинил,- подумала она тогда. — Это «Я отдам тебе все. Что еще я могу…». Она стояла и слушала очень внимательно, но плакать — не плакала.
Я скажу тебе все. Будет песня звонка
И написана четким стихом.
Встретил древнего-древнего я старика,
Что сидел на калитке верхом.
«Как сумел ты так долго прожить, борода?
Как ты дожил до этаких лет?»
Он ответил, и тихо журчал, как вода,
Этот смутный невнятный ответ.
Он сказал: «Стаю бабочек я подстерег,
Что дремали, забравшись в подвал.
Понаделал из них буревещих сорок
И на каждом углу продавал.
По особой цене я снабжал моряков,
В бурном море ведущих суда.
Что ж, посредством продажи таких пустяков
Наскребешь и на хлеб иногда».
Ну, а я в это время рассчитывал, как
Учредить зелененье бород
И раздать веера, чтобы скрыть от зевак
Эту новость на годы вперед.
И я дал старику здоровенный пинок,
Не придумав достойный ответ,
И опять закричал: «Расскажи, как ты мог,
Как ты дожил до этаких лет?»
Непонятен был смысл его смутных речей.
Он сказал: «Я бродил среди гор,
И как только встречался мне горный ручей,
Я совал его тотчас в костер.
Выходила из этого нужная смесь —
«Блестелин» для начистки ножей.
Исчислялся доход мой от этого весь
То ли в пять, то ли в девять грошей».
Ну, а я все обдумывал, может ли быть
Колотушками кто-нибудь сыт
И как часто его надо будет лупить,
Чтобы он поправлялся на вид.
Я схватил старика и затряс, как мешок.
Так что он посинел и поник,
И опять закричал: «Расскажи, как ты мог,
Как ты жив по сю пору, старик?»
Он сказал: «А случалось, и корюшкин глаз
В ясный полдень выуживал я
И из этого глаза в полуночный час
Делал пуговичку для белья.
Золотой не отвалят за этот пустяк,
Не отвалят тебе серебра,
А отвалят ну разве что стертый медяк,
Ежли в нем в серединке дыра.
То, глядишь, откопал пирога уголок,
То изюминку в булке, то две,
То нечаянно рак попадется в силок,
То найдешь колокольчик в траве.
Так с того да на се жизнь я прожил свою
И под старость стал даже богат.
И за ваше здоровье, почтеннейший, пью!
Очень рад, очень рад, очень рад!»
Эти речи я все же поймал на лету,
Но зато разочел не вполне,
Как мосты сохранять, кипятя их в спирту,
За отсутствием спирта — в вине.
Я «спасибо» сказал, сколько раз — и не счесть,
И за повесть, как он богател,
И особо за то, что он пил в мою честь,
Хоть не пил он, а только хотел.
И теперь, если локти я в клей обмакну
Или меч на мозоль уроню,
Не на ту себе ногу сапог натяну,
Наизнанку надену броню,
Я, конечно, всплакну потихонечку, но
Не по поводу всех этих дел,
А по том старике, что качался смешно,
Чьи глаза, как огонь, борода, как руно.
Чье лицо было белое, как полотно,
Что умел отвечать до того мудрено,
Что не мог ничего я понять все равно,
Что казался ужасно подавленным, но
За здоровье мое был готов пить вино,
Что мне встретился очень и очень давно,
Что верхом на калитке сидел.
____________________________________________________
Перевод Владимира Орла (1980):
Сказав это, он бросил поводья и слез с Коня. Пение явно доставляло ему удовольствие. Медленно отбивая такт правой рукой, с бледной улыбкой на своей круглой физиономии он начал.
Из всех необычайных событий, которые приключились с Алисой в Зазеркалье, это она запомнила яснее всего. И через многие годы в ее памяти сохранилась эта картина, как будто видела она ее только вчера: светло-голубые глаза и нелепая улыбка Белого Рыцаря, отблески заходящего солнца на его золотистых волосах, ослепительный блеск доспехов, Конь, мирно щиплющий травку неподалеку, сумрак Леса у нее за спиной,- все это запомнилось Алисе навсегда, пока она стояла себе, прислонясь к дереву и прикрыв щитком глаза, разглядывала эту странную пару — Коня и Рыцаря — ив полусне прислушивалась к печальной мелодии песни.
«Ну нет! До мелодии он не сам додумался,- подумала Алиса.- Ведь это «И мой сурок со мною…». Она слушала очень внимательно, но почему-то ей совсем не хотелось плакать.
СТАРИК, УПАВШИЙ С КАЛАНЧИ
Ты эту песенку потом
С друзьями разучи.
Я был знаком со Стариком,
Упавшим с каланчи.
Спросил я: «Как и почему
Ты влез на каланчу?»
Похлопал он по моему
По правому плечу
И отвечал печально мне:
«Я занят ловлей мух,
Я продаю их по цене
Полденежки — за двух.
Я продаю их морякам
С пиратских бригантин,
Но иногда съедаю сам:
Ведь я живу один».
Но я в тот день решал вопрос,
Как отрастить усы,
Имея только купорос.
Линейку и весы.
И вот, не слушая его,
Я в бешенстве кричу:
«Зачем и как и отчего
Ты влез на каланчу?» —
«С ковров я остригаю ворс,-
Ответил старикан,-
И делаю из ворса — морс
(Полденежки — стакан!);
Его прозвали лимонад,-
Печально молвил он,-
За то, что много лет назад
Я клал в него лимон».
Но я раздумывал о том.
Нельзя ли павиана
Заставить в бубен бить хвостом
И петь под фортепьяно.
И я сказал: «Ответь, старик,
А то поколочу.
С какою целью ты проник
На эту каланчу!»
Он отвечал: «В чужом краю,
Где скалы да пески.
Ищу я рыбью чешую
И косточки трески.
Хочу из этой чешуи
Я сшить себе жилет.
Такой жилет мне не сносить
За девяносто лет!
И вот что я тебе скажу,-
Проговорил старик.-
Недавно лысому ежу
Я подарил парик,
А год назад я откопал
Подсвечник без свечи:
Вот потому-то я упал
С проклятой каланчи!»
Но я раздумывал о том,
Как выкрасить кита,
Чтоб выдавать его потом
За дикого кота.
И я сказал в ответ ему:
«Старик, я не шучу,
Но не пойму я, Почему
Ты влез на каланчу!!!»
Прошли года, но и теперь.
Измазавшись в клею,
Иль прищемив ногою дверь,
Иль победив в бою,
Я непрерывно слезы лью,
И этих слез ручьи
Напоминают мне о том,
Кто был почтенным стариком,
Со мной согласным целиком,
Всегда болтавшим языком,
Любившим тех, кто с ним знаком
(А также тех, кто незнаком),
Питавшимся одним песком,
Махавшим грозно кулаком,
Глотавшим все одним куском,
Смеявшимся над пустяком,
И лихо ездившим верхом,
И бившим окна молотком,
Ловившим кошек гамаком,
Упавшим с каланчи.
____________________________________________________
Перевод Леонида Яхнина (1991):
С этими словами он притормозил Коня, отпустил поводья и, дирижируя себе рукой, запел. Блаженная улыбка блуждала на его наивном и добром лице.
Много чудес повидала Алиса в Зазеркалье. Но эту песню она вспоминала с особенным удовольствием.
И через много-много лет она видела как наяву кроткие голубые глаза и детскую улыбку Белого Рыцаря, и его легкие волосы, просвеченные заходящим солнцем, и ослепительно сияющие белоснежные доспехи, и безмятежно пощипывающего травку Коня, и его свободно свисающие до земли поводья, и длинную густую тень леса позади.
Алиса, прислонясь к дереву, глядела из-под руки на эту наполненную солнцем картинку и, словно в забытьи, слушала трогательную песенку Белого Рыцаря.
«А мелодию вовсе и не он выдумал, — подумала Алиса. — Это же знаменитая песенка «МОЙ ЛИЗОЧЕК». Только с вариациями».
Она стояла и слушала, слушала. Но эта трогательная песенка все же не трогала ее настолько, чтобы проливать слезы.
На заборе старикашка сидел.
Был он маленький и хрупкий.
Из ореховой скорлупки
Кашку ел.
Я спросил его: — Скажи, старина,
Где твой дом, кровать и печка?
Как живешь ты без крылечка,
Без окна?
— Я гуляю, — говорит, — по горам,
Собираю, — говорит, — ТАРАРАМ.
Разрублю его на части,
Посолю, добавлю сласти
И продам.
А гусарам и корсарам
Отдаю почти задаром.
Мне хотелось бы узнать про усы.
Почему торчат все время,
Не показывают время,
Как часы?
Я сердито закричал: — Старикан!
Что ты утром выпиваешь,
Что в тарелку наливаешь,
Что в стакан?
— Говоришь ты, — говорит, — все не то!
Я водичку наливаю в решето.
Потолку в железной ступке
И добавлю мелкой крупки
Зерен сто.
Все просею через сито,
А потом поем досыта.
Мне хотелось бы узнать про песок —
Почему он в чашке сладкий,
А на пляже просто гадкий,
Всем не впрок?
Я затопал на него: — Старичок!
Целый час я жду ответа,
Жду на то и жду на это.
Ты ж — молчок!
— Разрезаю, — говорит, — я НОСОК.
НО отброшу, мне останется СОК.
Разолью его в бутыли,
В чашки, в ложки, в бочки или
Все в песок!
Из песка пеку я сочный
Рассыпной пирог песочный.
Я в раздумье посмотрел на ручей.
Широка спина у моста.
Почему же он бесхвостый
И ничей?
И как рявкну: — Отвечай, старый дед!
Если двери на запоре,
Что ты делал на заборе
Столько лет?
— На заборе, — говорит, — я скучал.
В небе звездочки считал по ночам.
Я сшибал их с неба пальцем
И поджаривал на сальце
Да съедал.
А луну лепил из хлеба
И зашвыривал на небо…
Вдруг пропали старичок и забор.
Ни в лесу, ни в чистом поле
Не встречал его я боле
С этих пор.
Но когда я раскокаю банку,
Надеваю пальто наизнанку,
В зоосаде дразню обезьянку,
Поедаю на завтрак овсянку,
Покупаю на завтра баранку,
Прибиваю заборную планку,
Выхожу на лесную полянку,
Нахожу расписную поганку
Или песни ору спозаранку,
Вспоминаю того старичка,
У которого нет кошелька,
Башмака, и шнурка, и носка,
И рубаха ему широка,
Будто сшита она из мешка.
На макушке волос — ни клочка,
Нос длиннее, чем эта строка.
Но зато борода — как река,
И струится она до пупка,
Белоснежна, нежна и легка,
Как в небесной дали облака.
Вспоминал я не раз чудака,
Фантазера, смешного слегка,
Не сказавшего даже «ПОКА!».
Просидел он свой век на заборе
И не знал ни печали, ни горя.
____________________________________________________
Перевод Юрия Лифшица (1991, опубликовано в 2017):
***
— Заглавие песни я назвал так: «ПОИСКИ ЧЕШУИ ОСЕТРИНОЙ», — сказал Рыцарь
— То есть таково заглавие песни? — спросила Алиса.
— Нет, вы не поняли! — недовольно произнес Рыцарь. — Это я так назвал заглавие песни. Само же заглавие вот какое: «ПРАВЕДНЫЙ СТАРЕЦ».
— По-вашему, я должна была спросить: «Таково название песни?» — поправилась Алиса.
— Ни в коем случае! Название у нее совсем другое. Песня называется «КАК СТАТЬ АББАТОМ». Но так она только называется.
— Что же это за песня, в конце концов? — Алиса была совершенно сбита с толку.
— Сейчас скажу, — хладнокровно ответил Рыцарь. — «СТАРИК, ЧТО СИДЕЛ НА ЗАБОРЕ».
Послушайте повесть минувших времен
О праведном старце по имени Джон,
Который сидел день и ночь на заборе,
Не зная несчастья, не ведая горя.
Спросил я его: «Как здоровье, старик?
Зачем здесь сидишь? Отвечай напрямик!».
Хотя в голове моей было туманно,
Запомнил навек я слова старикана.
«Сверчков и букашек ловлю я во ржи,
Сушу их, мелю, выпекаю коржи.
Стряпню покупают мою капитаны,
А я между тем набиваю карманы».
Пока говорил он, я думал о том,
Как волосы позолотить серебром
И как прикрутить к голове опахало
Чтобы охлаждало и жить не мешало.
Затем старичку дал я по лбу щелчка
И вновь о здоровье спросил старичка.
Он кротко сказал: «Для начала в стаканы
Воды нацедил я и залил вулканы.
Потом понаделал из лавы котлет
И продал котлеты за пару монет!».
Пока отвечал он, я думал устало,
Что ем я крахмал непростительно мало,
Что если бы я перешел на крахмал,
То я бы здоровым немедленно стал.
Затем за грудки взял я старого Джона.
(Лицо его стало при этом зеленым)
«Здоров ли ты, старый?» — встряхнул я его.
Но мне не ответил старик ничего.
А только сказал: «Спозаранку равниной
Иду я искать чешуи осетриной.
А за полночь, чтоб не увидел никто,
Я шью из нее на продажу пальто.
И ни серебра мне за это, ни злата.
Монета-дpугая — обычная плата.
А если б нашел я с вареньем батон,
Продал бы его и купил фаэтон».
Тут мне старичок подмигнул плутовато.
«Не зря я учился всю жизнь на аббата.
Как стану аббатом, — старик продолжал, —
То я в вашу честь опрокину бокал».
Пока он болтал, я подумал, что пемзой
Мосты я сумел бы почистить над Темзой.
И тут старика я в объятиях сжал —
Ведь он в мою честь опрокинет бокал! —
И часто потом, как ни трудно мне было, —
Когда я по грудь окунался в чернила,
Когда я снимал шерстяные носки,
Спросонок надетые на башмаки,
Когда я носил под глазами мешки,
Когда я играл сам с собою в снежки,
Когда отбивался от чьей-то руки, —
И в радости мне вспоминался и в горе
Старик с волосами белее муки,
С глазами, горевшими, как угольки,
С печальным лицом, как у рыбы трески,
Который читал озорные стишки
И одновременно жевал пирожки,
Который порою вставал на носки,
Порой чуть с ума не сходил от тоски,
Порою мычал, словно был у реки,
Старик, что сидел день и ночь на заборе.
____________________________________________________
Сказав это, он остановил лошадь и бросил ей на шею поводья. Затем, медленно отбивая такт одной рукой и с тихой улыбкой, озарившей его благородное глупое лицо, как будто он наслаждался мелодией своей песни, он начал.
Из всех диковинных событий, которые Алиса увидела во время путешествия в Зазеркалье, это она вспоминала чаще всего. Даже через многие годы она могла полностью представить себе все происходившее, как будто это было только вчера. Кроткие голубые глаза и тихую улыбку Рыцаря. Заходящее солнце сияет на его кудрях. И сверкание его брони в вспышках света, которое пугает его мирно пощипывающую травку лошадь с уздечкой, свободно свисающей с шеи и черная тень леса, поднимающаяся рядом. Все это воспринималось ею со стороны — как некое живописное полотно, пока она, прикрывая одной рукой глаза и прислонившись спиной к дереву, наблюдала за странной парой и слушала то ли во сне, то ли наяву, печальную мелодию.
«Но мелодию он не сам придумал, — подумала она, — это из «Я отдам тебе все, что у меня есть»».
Она стояла и слушала очень внимательно, но слезы так и наполняли ее глаза.
Я поведаю тебе все,
Но этого так мало!
Я видел старого старика
Сидевшего на воротах
«Кто же ты старичок?» – спросил я
«Как поживаешь?»
И его ответ пролился на меня
Как вода из решета
Он сказал: » Я слежу за бабочками,
Которые спят на колосьях пшеницы.
Я делаю из них пироги с бараниной
И продаю на улице.
Я продаю их тем,» — сказал он,
«Кто плавает по бурным морям.
Вот так шутя я зарабатываю
Свой хлеб, с вашего позволения.
А еще я придумал
Как красить усы в зеленый цвет
И всегда использовал такую большую кисть,
Что их нельзя было увидеть».
Не зная что ответить старику,
Я закричал: «Эй, скажи как ты живешь!»
И стукнул по башке.
Тогда продолжил он рассказ,
Сказав: » Иду своим путем.
Когда найду ручей в горах
Его к костру тащу,
А уж приятели мои
Жмут масло из него.
А мне дают за тяжкие труды
Всего лишь пенс один.
Но есть мыслишка у меня
Как прокормиться лучше.
И так течет мой день за днем,
А я немножко толще.
Я тряс за плечи старика
Пока не стал он белым.
— Ну, расскажи, как ты живешь, — кричал ему.
— И как дела идут!
Ответил он: » Охочусь на глаза трески
Средь вересковых пустошь.
И тихой ночью под луной
Шью рукава жилеток.
Но не продам свои труды
Ни за сверканье злата,
Ни за сиянье серебра,
А только за медный пенни-
От покупателей отбоя нет.
А иногда по берегам
Я масло мою в сите.
А то найду следы колес
И тем живу зимою.
Вот так-то я (и подмигнул)
Заполучил немалое богатство
И буду очень рад глотнуть
За ваше, сэр, здоровье.»
Я был так рад его словам,
Что мост прокипятил в вине,
От всей души благодаря
Его за то, что он раскрыл
Свой путь к богатству.
Но в основном за то, что
Он хлебнул за все мое здоровье.
Теперь же, каждый раз
Как только вляпаюсь я в клей
Или засуну правую ногу в левый сапог
Или повешу на палец ноги
Гирю пуда на два
Я горько плачу, поскольку все
Это так напоминает мне
Того старика, которого я встретил,
Того, чей взгляд был кроток
А речь едва текла,
Чьи волосы были белее снега,
Лицом он смахивал на ворону,
А глаза пылали как остывшая зола.
Того, кто горем был объят,
Качаясь взад-вперед,
И глухо бормотал,
Как будто рот его набит был тестом,
Того, кто фыркал как бизон
Тем летним вечером, давно,
Усевшись на воротах.
____________________________________________________
Пересказ Александра Флори (1992, 2003):
Да, и много лет спустя печальный образ Белого Рыцаря не изгладился из памяти Алисы. Рыцарь пел. Заря окутывала его, словно огромный плащ. На его глазах блестели слезы. Алиса – не рыдала. Она думала: «Слова, конечно, его сочинения, а вот музыка – нет. Это же из «Детского альбома». Но слушала она все же очень внимательно.
РОМАНС БЕЛОГО РЫЦАРЯ
(СИДЯЩИЙ В ПРУДУ)
Присядем-ка у камелька,
И речь я поведу
О том, как встретил старика,
Сидящего в пруду.
« Как поживаете?» – вопрос
Я задал – и в ответ
Почтенный старец мне понес
Невероятный бред.
«Так, пробавляюсь чем могу,
Что добывать я в силах –
Стрекоз ловлю на берегу,
Но лишь чешуекрылых:
Из чешуи я шубы шью,
Каких не видел свет,
И флибустьерам продаю
За пятьдесят монет».
Но я был думою томим
(Она меня терзала),
Как наносить на щеки грим
И опускать забрало.
Я в смысл речей его не вник,
Не разобрал ни слова
И «Как живете вы, старик?» –
Его спросил я снова.
«Ем корни дерева анчар
(То пища для гурманов»).
Варю из арники отвар
И ром из тараканов.
Но я заверить вас берусь,
Что капли две шанели
Придали б им волшебный вкус,
Неведомый доселе.
Но думал я уже давно,
Как можно марабу
Заставить в дом влетать в окно
И вылетать в трубу.
Тогда я головой поник
И сдержанно-сурово
«Как поживаете, старик?» –
Спросил его я снова.
«Готовлю из горчицы мед
Или, засев в пруду,
Читаю комиксы и мод
Журнал – «Белибурду».
Ловлю я в озере плотву,
Повидло и халву.
Держусь покуда на плаву –
Вот так я и живу.
Прошли года – но до сих пор,
Невзгодам вопреки,
Случайно съевши мухомор,
Наставив синяки,
В огне, в воде, в песках, во льду,
В бою, где страшно, как в аду,
О чем я речь ни поведу,
Имею одного в виду –
Его, его, что на беду,
А может быть, не на беду,
А только к своему стыду,
Не ведал, сколько дней в году,
Не знал, как ловят какаду,
Как собирают череду
Но под свою плясал дуду –
Сидящего в пруду!
____________________________________________________
Изо всех причудливых событий, промелькнувших перед Алис за время путешествия по Зазеркалью, наиболее ясно ей запомнилось именно тогдашнее.
Годы спустя она запросто воскрешает в памяти произошедшее, точно случилось всё буквально вчера… кроткие голубые глаза и дружелюбная улыбка Всадника… заходящее солнце мерцает у него в волосах и сияет на латах великолепием отсветов, несколько её слепящих… спокойно переступающий с копыта на копыто конь, с шеи свободно свисают поводья, пощипывает травку возле её ног… позади чёрные тени леса… всё вместе воспринимается в виде живописного полотна, а она, прислонившись к дереву и прикрыв козырьком ладони глаза от солнца, поглядывает на загадочных наездника да коня, внимает в полудрёме печальному напеву.
– Который отнюдь не его изобретенье, – думает, – а снято с «Пожалую тебе я всё, ведь ни фига и нету».
Слушает она очень внимательно, однако слёзы к глазам не подступают.
Поведаю тебе я всё,
Чего сумею, прытко:
Недавно старичка усёк –
Сидел он на калитке.
«Кто ты», – спросил я, – «старичок?
По горло ль брюхо сыто?»
Ответ сквозь голову протёк
Мою, как дождь сквозь сито.
Сказал он: «Бабочек ловлю,
В пшеничном поле спящих;
Их превращаю в разлюлю
с бараниной. Браздящих
Под парусами море я
Найдя, им угощенье
Сбываю – ради острия
Терзающего мщенья».
Но я обдумывал покрас
Усов зелёным цветом,
Дабы сомнение у вас
Возникло, мол их нету…
Прослушав, ощущаю дрожь;
В простую речь не вникнув,
Кричу: «Ответствуй, как живёшь!»
И – хрясь ему по тыкве.
Продолжили уста рассказ:
«Свой путь в горах торя, я
Источник нахожу и враз
Его воспламеняю;
А из остатков люди трут
Мазь, дабы наживаться,
Хоть мне за сей тяжёлый труд
Дают всего два-двадцать».
Но я обдумывал приём
Питанья жидким тестом,
Чтоб становиться с каждым днём
Жирнее повсеместно.
Его недурственно встряхнув
До посиненья рожи,
«Ответствуй, как живёшь», – ору, –
«И кости чьи ты гложешь!»
Он мне: «Травлю глаза сомов
Средь трав на тучной почве,
Из коих пряжки для штанов
Мастачу тёмной ночью.
На серебро их не купить
Не выменять на злато –
Изволь мне медный грош платить
За цельный, брат, десяток.
Я булочек поймал семь блюд,
Силки плету для раков;
Колёса отрывать люблю
В холмах средь буераков.
Сим способом», – он подмигнул, –
«И нажил состоянье,
А нынче стопочку глотну
За вашей чести здравье».
Тут я его расслышал речь,
Закончив вычисленья,
Как мост от ржавчины сберечь,
Облив быки вареньем.
Весьма я оценил враньё
Про денег наживанье
Да жажду выпить за моё
Здоровья состоянье.
С тех пор, коли пять раз на дню
Измажу пальцы клеем,
Иль втисну правую ступню
В башмак, который левый,
Иль ногу норовлю рассечь,
Нож обронив при читке,
Я плачу, помня в блеске свеч
Со старичком одну из встреч –
Чей кроток вид, спокойна речь,
Власа белей снегов – до плеч,
Лицом похож на рыбу-меч,
Глаза пылают, словно печь,
От горя вроде б в крыше течь,
Устал от жизненных он сеч
И хочет просто честь беречь
Да благовония возжечь,
Дабы позора не навлечь –
Давным-давно, тем летним веч…
Сидел он на калитке.
____________________________________________________
Перевод Ирины Трудолюбовой (2016):
С этими словами Рыцарь остановил коня, бросил поводья и начал рукой плавно отбивать такт. Явно наслаждаясь мелодией, с блаженной улыбкой, озарившей его доброе, глуповатое лицо, он завел песню.
Из всех странностей, виденных Алисой во время странствия По-Ту-Сторону-Зеркала, именно эта картина запомнилось ей больше всего. Даже спустя годы, стоило захотеть, и в памяти тут же оживало все, до мельчайших подробностей, так, будто это случилось вчера: бледно-голубые глаза Рыцаря, его добрая улыбка, закатное солнце, освещающее его волосы и слепящими отблесками играющее на доспехах; конь, с вольно свисающими поводьями, тихо пощипывающий травку у своих копыт; и темный занавес леса позади, вся эта картина глубоко запечатлелась в ее памяти, когда она, одной рукой прикрывая от солнца глаза, стояла, прислонившись к дереву и прислушиваясь, в какой-то полудреме, к меланхолической мелодии песни.
«Но мелодию не Рыцарь сочинил, — подумалось Алисе. — Это же из песенки» Я все сказал вам, все, что мог»
Она стояла и слушала очень внимательно, но слез при этом не роняла.
Рассказ мой будет подробен,
Хотя дробь я и не углядел.
Встретил я старого мистера.
Он на воротцах сидел
Из каких вы, дедушка, будете? — я его спросил —
И как свой хлеб добываете?
Тут он заговорил, и речь его заструилась,
Как сквозь Египет Нил.
Средь колосистой ржи, — сказал он, — букашек я ловлю.
Из них потом с начинкою вареники леплю.
После чего их продаю
Отважным морякам,
Что бороздят моря в грозу на горе всем врагам.
Мой тяжкий труд дает мне хлеб,
Если угодно вам.
Но я обдумывал собственный план: —
Цветные усы отрастить
И веером их заслонять большим,
Чтобы сюрприз прикрыть.
Поэтому мимо ушей пропустив
Дивный рассказ старика,
Я завопил : «Чем живешь ты, папаша?»
И дал ему тумака.
Не обидевшись вовсе, он продолжал:
Находя среди гор ледяные ручьи,
Я их смешивал и поджигал
И на этой основе заводик свечной
Брильянтин для волос выпускал.
Я же, автор и гений,
Лишь ломаный грош за труды свои получал.
Но я как раз соображал
Как маслом одним питаться
И от него день от дня
Все больше поправляться.
Схватив за манишку старика,
Я стал его тузить.
Чем живешь, — я кричал
Где средства берешь?
И как на средства прожить?
За глазками щук охочусь я
Среди жары дневной
И запонки из них мастерю
Средь тишины ночной.
И продаю их не за золото
И не за серебро,
За медный грош их продаю
По девять штук ведро.
В лесах копаю пирожки,
Ставлю на мух силочки
А также в лавке продаю
Для дилижансов кочки
Тем проживаюсь (подмигнул),
Слагаю капиталец
И с радостью за Вашу честь
Выпью виски бокалец.
Его я слушал и в мозгу
Мысль начала бурлить:
Чтоб мост от ржавчины спасти,
В вине его сварить.
Старик, тебя благодарю, что мне идею подкинул,
Но больше всего, что за здравье мое
Рюмашку опрокинул.
И нынче если невзначай чернильницу роняю в чай,
Или на правую ступню я туфлю левую сую,
Или на палец мне случится
Ведерку с углем обвалится,
Слезами заливаюсь я, ведь сразу вспоминаю я
О том, с кем повстречался я,
О кротком старике, который говорил так длинно.
Чьи волоса белы, как в Антарктиде льдина,
Чей лик напоминал пингвина,
Чьи очеса пылали как ангина,
Чей облик говорил: горька твоя судьбина.
Кто бормотал, как будто рот набит картошкой,
Кто всхрапывал как рваная гармошка.
Давным-давно,
В тот летний вечерок
На изгороди сидя
Как сурок.
.
____________________________________________________
Перевод Евгения Клюева (2018) (отрывок):
Я расскажу тебе о том,
Как вел я разговор
Со старым-старым стариком,
Залезшим на забор.
«Старик, я слышала много раз,
Что ты большой чудак.
Ответь мне без красивых фраз,
На что ты жил — и как?»
«Всю жизнь на хуторе, дружок,
Я бабочек ловил
И кулебяки с ними пек,
Пыльцу сметая с крыл,
А кулебяки продавал
В порту — на то и жил.
Хоть не особо жировал,
Но я ведь не транжир».
Однако я в тот самый миг
Раздумывал о том,
Как охрой выкрасить парик —
И скрыться под зонтом.
А старику и говорю,
Толкнув его плечом:
«Я слушать исповедь твою
Пришел… а ты о чем?»
«Ну ладно, — отвечал старик, —
Я все скажу тогда:
Я нахожу в горах родник,
Где теплая вода,
Кладу туда горящий трут —
И делаю духи,
А получаю за свой труд
Полпенни… хи-хи-хи!»
Но я тогда был удручен
Своею худобою
И лопал тесто с сургучом
Семь дней без перебоя.
Я старику намял бока
И перешел на крик:
Мол, расскажи мне, жив пока,
Чем ты живешь, старик?
Он отвечал: «Треску варю,
А из тресковых глаз
Я пуговички мастерю
К жилеткам, на заказ.
Ни золота, ни серебра
За это не дают,
Но хоть не гонят со двора
И по бокам не бьют.
Ловлю я булочки в реке
И крабов — в облаках,
А можно накопать в песке
Зеленых черепах.
Есть много способов и средств
Прожить без лишних мук!
Живи, пока не надоест…
Пью за тебя, мой друг!»
Я с ним не стал, конечно, пить —
Я думал об одном:
Как мост Менайский укрепить,
Облив его вином.
Покончив с этим, я сказал:
«Спасибо, старина,
За то, что за меня бокал
Ты осушил до дна».
С тех пор, когда я от тоски
Или от скуки вдруг
Надену разные носки
И юбку вместо брюк —
Иль уроню исподтишка
На скатерть помидор,
Я говорю: «Уйди, тоска!» —
и вспоминаю старика,
чей светел лик, чья речь легка
и полноводна, как река,
чья борода — как два пука,
чья скорбь, как море, глубока
и чья тяжелая рука
простерта прямо в облака,
чей взгляд страшнее кулака
и кто не глуп наверняка…
хоть и валяет дурака
старик, похожий на быка,
залезший на забор.
____________________________________________________
Проговорив это, он остановил коня, отпустил поводья, а затем, рукой отбивая такт, при этом просияв улыбкой на своем кротком, глупом лице (как бы наслаждаясь музыкой), запел.
Пройдя сквозь зеркало, Аня в своем путешествии увидела много чего необычного, но этот момент она всегда вспоминала с особой яркостью. Даже спустя годы она могла воспроизвести в уме все детали этой сценки, как если бы это произошло только вчера: голубоглазого Рыцаря с его дымчатым взглядом и доброй улыбкой; закатное солнце, сквозившее в его волосах и ярко золотившее доспехи, и слепившее глаза; коня с опущенными на шею поводьями, переступавшего с ноги на ногу и щипавшего травку у ее ног; и густую тень леса позади. Все это она запечатлела в своей памяти в виде картины, когда, прикрыв глаза и прислонившись к дереву, наблюдала эту странную парочку и слушала, как бы в полудреме, грустный напев.
«Но мелодия все же не его изобретенья, это ж „Раз в крещенский вечерок“», — сказала она про себя. Она стояла и слушала, очень внимательно, но так и не обронила ни одной слезинки.
Оброни слезу скорей
На балладу эту:
Слов различных много в ней,
Смысла только нету.
Как-то в летний вечерок
Мне вдруг повстречался
На воротах старичок
(Там он и остался).
«Кто ты? — задал я вопрос. —
Почему ты наг и бос?
Что с тобой случилось?»
Сквозь умишко мой тогда,
Словно сквозь дуршлаг вода,
Речь его сочилась…
Говорил он: «Средь полей
С рожью да пшеницей
Сонных бабочек, ей-ей,
Я ловлю тряпицей,
А потом из них леплю
Пирожки с капустой
И в порту их продаю —
Да в кармане пусто.
Продаю их чудакам, —
Говорил мне старец сам, —
Что штурмуют море.
Заработанного, вишь,
Мне на хлеб хватает лишь.
Горе мое, горе!»
Но не слышал я ответ,
Думал над вопросом:
Как усы в зеленый цвет
Красить купоросом,
И таскать затем с собой
Колоссальный веер,
Чтоб не вызвать в адрес свой
Никаких шутеек.
Так, не зная, что сказать,
Начал я его ругать
Очень-очень сильно:
«Ах ты, старая свинья!
Отвечай, как жизнь твоя?» —
И дал подзатыльник.
А ему все нипочем,
Говорит: «Не знаю,
Я иду своим путем:
Воду поджигаю,
Если нахожу родник,
Что течет под горку, —
Из нее один шутник
Делает касторку.
И за все мои труды
С поджиганием воды
Только две копейки
Получаю от него,
Больше, право, ничего.
Ах, судьба-злодейка!»
Но не слышал старца я
И его протеста, —
Взволновал вопрос меня
Дрожжевого теста:
Уплетать его тайком,
Чтобы по идее
Становиться с каждым днем
Чуточку тучнее.
Начал старца я трясти
(Стало старцу не ахти)
И что было силы
Закричал ему: «Дурак,
Что молчишь? Ответь мне, как
Жизнь твоя сложилась?»
«Иногда глаза трески, —
Молвит старикашка, —
Пришиваю по ночам
К порванным рубашкам;
Эти пуговки из глаз
Украшеньем служат,
Намывал я их не раз
В неглубоких лужах.
Но не злато с серебром
Получаю я потом
За старанья эти, —
Получаю медный грош.
Да вот так вот и живешь
Сам на белом свете!
Иногда, червей ища,
Нахожу бананы,
А бывает, на леща
Ставлю я капканы;
Иногда, — признаюсь вам,
Есть одна привычка —
Я ловлю по пустырям
Колесо от брички.
Вот и все (он подморгнул),
Тут я вас не обманул.
А теперь с любовью
Осушил бы я стакан, —
Облизнулся старикан, —
За ваше здоровье».
Услыхал я эту речь,
Кончив план сверхсложный:
Как от ржавчины сберечь
Железнодорожный
Мост, в вине его сварив.
И ушел я, рьяно
Старца поблагодарив,
Что он без обмана
Рассказал мне обо всем,
А особенно о том,
Что он за здоровье
Друга нового стакан
Хочет — добрый старикан! —
Осушить с любовью.
Хоть давно уж нет вестей
О моем страдальце,
Если попадают в клей
Ненароком пальцы,
Если я суюсь ногой
Да не в ту калошу,
Если вскрикиваю: «Ой!»,
Вдруг роняя ношу,
Льются слезы в три ручья —
Сразу забываю я
О своих заботах,
И опять передо мной
Возникает, как живой,
Старец кроткий и седой,
Весь обсыпанный мукой,
Босоногий и худой,
Взгляд его блестит слезой,
Рот его забит травой,
И, качаясь вразнобой,
Он мычит, как племенной
Бык (но схож лицом с совой),
Говорит с самим собой,
Шевеля одной губой,
Сломлен горем и тоской,
Положительно такой,
Как увидел я впервой
Той заветною порой,
Когда словно сам не свой
Проводил он день-деньской
Сидя на воротах.
____________________________________________________
Перевод И. Явчуновской-Рапопорт:
Я расскажу все, что смогу…
Послушайте рассказ простой,
Что в памяти живет:
Старик горбатый и седой
Уселся у ворот.
Спросил я: – Кто ты, старый дед?
Как, дедушка, живешь?
Сквозь уши пролетел ответ.
Как через сито дождь.
Сказал он: – бабочек ловлю,
Сушу на сухари,
Затем прохожим продаю.
По шилингу за три.
А морякам, что над волной
В жестокий шторм парят
(на хлеб мне хватит и вино),
За пенс продать я рад.
Усы я выкрасить решил
Под цвет морской волны.
Однажды феном подсушил,
Чтоб не были видны.
Не зная, что и отвечать,
Где правда, а где ложь,
Решил я деду по лбу дать:
– Ответь мне, как живешь!
Но нет конца его речам:
– Еще есть способ жить:
Водою горного ручья
Могу огонь тушить.
И нефтяные короли
Мне платят за мой труд.
И каждый раз по фунта три
На ужин отдают.
Решил тогда, что буду я
Питаться поплотней.
И потому день ото дня
Я делаюсь полней.
Я деда начал так трясти,
Что весь он посинел:
– Как, дед, живешь ты, объясни,
Каких ты мастер дел?
Варю из вереска я щи,
А из трески уху,
И делать кнопки на плащи
Из глаз трески могу.
Их не продать за золотой,
За шилинг не продать,
Зато за медный грош простой
Я продаю по пять.
Я крабов прутиком извлек,
А если повезет,
То булка или сладкий сок
Порой перепадет.
В траве холмов, в тени лесной
Легко мне клад найти.
Таков вот способ мой простой
Богатство обрести.
Твердил, что будто ржавый мост
В кипящем мыл вине,
И подмигнув, совсем всерьез
Сказал на ухо мне:
– В те дни, когда не пью, не сплю
И нечего мне есть
Здорвьем Вашим уталю
Я жажду, Ваша честь.
Но я благодарил его,
За все, что говорил,
И от здоровья моего
Глоточка не отпил.
Ведь стоит мне попасть впросак
Рассудку вопреки:
И ногу правую в башмак
От левой вдеть ноги,
Ударить палец, в клей залезть,
Заплакав, вспомню в миг,
Как у калитки сгорблен весь
Сидел один старик.
Старик, чей голос мягким был,
Чья речь была длинна,
Чьих глаз лукавых блеск слепил,
Как полночью луна,
Кто говорил, как сиплый пес,
Чей нос сопел, как паровоз,
Чья голова была седа,
Чье тело сгорбила беда…
Его я вижу пред собой,
Он в памяти живет
Старик горбатый и седой,
Присевший у ворот.
***
Перевод И. Явчуновской:
(другая версия — отсюда)
Я расскажу все, что смогу… или Песня белого рыцаря.
Я расскажу всё, что смогу,
Речь не о чём пойдет:
Старик горбатый и седой
Присел на край ворот.
Спросил я: – Ты откуда, дед?
Как жить в твои года?
И полетел его ответ,
Как в решето вода.
– Я бабочек ловлю сачком,
Тех, что в колосьях спят,
И запекаю. С пирогом
За пенс продать я рад
Их морякам, тем, что в пургу
Взлетают над волной.
Так зарабатывать могу
На хлеб и на вино.
Усы я выкрасить решил
Под цвет морской волны.
Затем их феном подсушил,
Чтоб не были видны.
Не знал я, что и отвечать.
Где правда, а где ложь?
Решил я деду по лбу дать:
– Ответь мне, как живешь!
– Еще я способ приберег, –
Старик продолжил речь,
– С горы бегущий ручеек
Могу легко поджечь.
«Масла Роуландс», держу пари,
Используют мой труд,
Хотя всего по фунта три
На ужин отдают.
Решил тогда, что буду я
Питаться поплотней.
И потому день ото дня
Я делаюсь полней.
Трясти я деда начал так,
Что весь он посинел:
– Как, дед, живешь? Ответь, чудак!
Каких ты мастер дел?
– Варю из вереска я щи,
А из трески – рагу,
И делать кнопки на плащи
Из глаз трески могу.
Их не продать за золотой,
За шиллинг не продать,
Зато за медный грош простой
Я продаю по пять.
Я крабов прутиком извлек,
А если повезет,
То булка или сладкий сок
Порой перепадет.
В траве холмов, в тени густой
Легко мне клад найти.
Таков вот способ мой простой
Богатство обрести.
Твердил, что будто ржавый мост
В кипящем мыл вине,
И, подмигнув, совсем всерьез
Сказал на ухо мне:
– В те дни, когда не пью, не сплю
И нечего мне есть,
Здоровьем Вашим утолю
Я жажду, Ваша честь.
Хоть я не понял ничего,
его благодарил,
Ведь от здоровья моего
глотка он не отпил…
А стоит мне попасть впросак
рассудку вопреки,
И ногу правую в башмак
от левой вдеть ноги,
Ударить палец, в клей залезть,
заплакав, вспомню вмиг,
Как у калитки, сгорблен весь,
сидел один старик –
Старик, чей голос мягким был,
Чья речь была длинна,
Чьих глаз лукавых блеск слепил,
Как полночью луна,
Кто так сопел, как старый бык,
Кто тестом залепил язык,
Чья голова была седа,
Чье тело сгорбила беда…
Старик, что в летний вечер тот
Присел на край ворот.
____________________________________________________
«Послушайте повесть минувших времен…»
Послушайте повесть минувших времен
О праведном старце по имени Джон,
Который все время сидел на заборе,
Не зная несчастья, не ведая горя.
Спросил я его: «Как здоровье, старик?
Зачем здесь сидишь? Отвечай напрямик!».
Хотя в голове моей было туманно,
Запомнил навек я слова старикана.
«Сверчков и букашек ловлю я во ржи,
Сушу их, мелю, выпекаю коржи.
Стряпню покупают мою капитаны,
А я между тем набиваю карманы».
Пока говорил он, я думал о том,
Как волосы позолотить серебром
И как прикрутить к голове опахало
Чтобы охлаждало и жить не мешало.
Затем старичку дал я по лбу щелчка
И вновь о здоровье спросил старичка.
Он кротко сказал: «Для начала в стаканы
Воды нацедил я и залил вулканы.
Потом понаделал из лавы котлет
И продал котлеты за пару монет!».
Пока отвечал он, я думал устало,
Что ем я крахмал непростительно мало,
Что если бы я перешел на крахмал,
То я бы здоровым немедленно стал.
Затем за грудки взял я старого Джона.
(Лицо его стало при этом зеленым)
«Здоров ли ты, старый?» — встряхнул я его.
Но мне не ответил старик ничего.
А только сказал: «Спозаранку равниной
Иду я искать чешуи осетриной.
А за полночь, чтоб не увидел никто,
Я шью из нее на продажу пальто.
И ни серебра мне за это, ни злата.
Монета-дpугая — обычная плата.
А если б нашел я с вареньем батон,
Продал бы его и купил фаэтон».
Тут мне старичок подмигнул плутовато.
«Не зря я учился всю жизнь на аббата.
Как стану аббатом, — старик продолжал, —
То я в вашу честь опрокину бокал».
Пока он болтал, я подумал, что пемзой
Мосты я сумел бы почистить над Темзой.
И тут старика я в объятиях сжал —
Ведь он в мою честь опрокинет бокал! —
И часто потом, как ни трудно мне было, —
Когда я по грудь окунался в чернила,
Когда я снимал шерстяные носки,
Спросонок надетые на башмаки,
Когда я носил под глазами мешки,
Когда я играл сам с собою в снежки,
Когда отбивался от чьей-то руки, —
И в радости мне вспоминался и в горе
Старик с волосами белее муки,
С глазами, горевшими, как угольки,
С печальным лицом, как у рыбы трески,
Который читал озорные стишки
И одновременно жевал пирожки,
Который порою вставал на носки,
Порой чуть с ума не сходил от тоски,
Порою мычал, словно был у реки,
Старик, что сидел день и ночь на заборе.
____________________________________________________
Перевод Марка Полыковского (2010):
http://www.stihi.ru/avtor/markpolykovski
Пути и замыслы
Я расскажу тебе сейчас,
Хоть я и не пиит, —
Ворота вижу как-то раз,
Старик на них сидит.
«Ты кто, — спросил я. – Кто ты есть?
Тебе ведь лет под сто?!»
Ответ его пролился весь
Водой сквозь решето.
Сказал он: «Видишь, там в лугах
Порхают мотыльки,
Их запекаю в пирогах,
Как средство от тоски.
Продам их тем, кого корабль
Уносит в океан,
И хватит мне – и то едва ль –
На хлеб и эля жбан.»
Но размышлял я в те часы,
Как, опахало взяв,
Раскрашу зеленью усы
Кому-то из раззяв.
Почти забыв о мужике,
Я устремил взор ввысь,
Дал старцу палкой по башке
И крикнул: «Эй! Как жизнь?!»
Он, продолжая сказ, изрёк:
«Я шел своим путем
И, встретив горный ручеек,
Записывал о том.
Крем для волос с тех давних лет
И стар и млад берут,
Я ж получил лишь горсть монет
За свой тяжелый труд.»
Но я обдумывал с тоской,
Как выжить без еды,
И так, слоняясь день деньской,
Тучнел, как с лебеды.
И я поддал ему опять,
Наставя синяков.
«Как жизнь?! – пришлось мне вновь кричать. –
И кто ты есть таков?!»
И молвил он: «Брожу с ружьем,
Где вереск и где топь,
Где рыбий глаз горит огнем,
Презрев тоску и скорбь.
Я навожу последний штрих,
Украсив им камзол,
И тем кормлю девятерых,
Забывших разносол.
То отловлю в реке конфет,
То рачью западню,
А то среди холмов чуть свет
Хомут – я всё ценю.
За это можно получить
Пять пенсов или шесть –
Мне хватит, чтобы день прожить,
И выпить в вашу честь.»
Я, деда слушая, решал
Задачу по плечу:
Чтоб ржавый мост как новый стал –
В вине прокипячу.
«Спасибо, дед, — сказал ему, –
Что ты на свете есть,
Что выпил, вопреки всему,
Жбан эля в мою честь.»
И если приключится вдруг,
Что суну пальцы в клей,
И вместо брюк надев сюртук,
Стою, как дуралей,
А утром встал не с той ноги,
И мука душу жмёт, —
Бегут, как по воде круги,
Воспоминаний огоньки,
Как дед, законам вопреки,
Вещал и прочищал мозги,
А я, не видевший ни зги,
Лишь различал его шаги,
И речи ровные стежки
Сшивали образов лубки,
И вновь, очнувшись от тоски,
Я видел, как он клал мазки,
Утюжа жизнь, как утюги,
И с дедом тем мы – не враги,
Хоть он не слез с ворот.
____________________________________________________
Перевод Сергея Иткулова (2012):
http://www.stihi.ru/avtor/podstrel
Песня Белого Рыцаря
Быть может, будет коротка
Та песня, что я спел…
Я встретил как-то старика,
Что на двери сидел.
«Как же прожил ты столько лет,
Святая простота?»
И тут потек его ответ
Водой из решета.
Сказал он: «Бабочек ловлю
В пшенице у ручья
И пудинг с мясом мастерю
Из них обычно я.
Его пиратам продаю
Из северных морей,
Вот так себя я и кормлю,
Ей-богу! Богу-ей!
Но думал я покрасить ус
В темно-зеленый цвет,
Имея под рукою мусс,
Рагу и винегрет».
Не зная, что сказать в ответ,
Я крикнул: «Старичок!
Как же прожил ты столько лет?»
И в лоб ему – щелчок!
Тогда он мягко мне сказал:
«Я шел своим путем
И скоро горца повстречал,
Шотландского причем.
Тот горец ГОРЕ мне продал
А Ц он взял себе,
Всего два пенса я отдал
В неравной той борьбе…
Но думал я набить свой рот
Веревкой для белья,
Чтоб стал огромным мой живот,
Чтоб округлился я».
Я тряс его, пока тот дед
Совсем не посинел:
«Как же прожил ты столько лет,
Что пил ты и что ел?»
Сказал он: «Я ловлю жуков
Средь кущей травяных
И пуговицы для штанов
Я делаю из них,
Не платят золотом за них,
Не платят серебром,
А платят только медный пенс,
Затасканный притом.
Бывает, с маслом бутерброд
Я где-то достаю,
Еще из извести компот
Я крабам продаю.
Вот так я (он пустил слезу)
Богатство накопил,
И вот теперь за вас я пью,
Хоть раньше и не пил».
Он говорил до темноты…
Представилось вдруг мне,
Как можно сохранять мосты
От ржавчины в вине.
Тогда седого старика
Я поблагодарил,
За то, что выпил за меня,
Хоть раньше и не пил.
И вот теперь, лишь только в клей
Я пальцы окуну,
Вместо ботинка лук-порей
На ногу натяну
Иль уроню в большой тоске
Я на пол сухари,
То плачу я о старике
В огромном белом парике,
Чертившем замки на песке,
Державшем ворона в руке,
А нос державшем в табаке,
Ходившем в море по доске,
Отдавшем голову треске,
Что бормотал о пустяке,
Как буйвол в легком гамаке,
Что кипятил уху в реке
И распевал о кабачке
В тот летний вечер налегке,
Сидевшем на двери.
.
____________________________________________________
Песня Белого рыцаря
http://samlib.ru/z/zhukow_sergej_aleksandrowich/a897467.shtml
Поведаю вам между дел
Сказ, как дедка я встретил —
Он на шлагбауме сидел,
Печально ножки свесил.
Его спросил — Чьих будешь дед?
Чем хлеб свой достаёшь? —
Пролился в уши мне ответ,
Как в щели крыши дождь.
«Охочусь я на мотыльков,
Что в жите любят спать,
Пеку лепёшки, и с лотков
Несу их продавать.
Матросы любят мой товар,
Он нарасхват идёт…
Тем и живу — хотя навар
К убыткам лишь ведёт».
Но я был думой поглощён —
Усы зелёнкой фабрить,
При том носить вуаль у щёк,
Чтобы народ не парить.
Поелику слов не найдя
На стариковский трёп,
— Чем жив-здоров? — обратно я
Влепил с размаху в лоб.
Бред старикашка снова нёс:
«На тропочках глухих,
Ищу я луж от вешних гроз,
И разжигаю их.
Варю три дня до густоты
Отличный бриолин —
Но как кустарь, за все труды
Имею лишь алтын».
А я мечтал как разну снедь
Вкушать одновременно,
Имея целью вширь добреть,
Едва ль не ежедневно.
Я хорошо его встряхнул
(Он посинел слегка),
— Пенёк гнилой! — кричал ему —
На что ты живёшь ты? Как?!
«Средь камыша на блеск луны
Зрачки плотвы ловлю,
Из них на модные клифты
Застёжки мастерю.
Труд этот стоит тяжких мук,
Но людям он не гож —
В базарный день за девять штук
Выпрашиваю грош.
Иной раз, в краба метя лом,
Хлеб с маслицем найду,
Иль на покрышек старых холм
Случайно набреду.
Тем и кормлюсь, мой господин —
Он хитро подмигнул —
А в ваше здравие один
Стаканчик я махнул!»
Услышал я последний тост,
Решив императив —
Как сохранить железный мост
В вине прокипятив.
Хвалил я долго старика
За милое враньё,
Но в основном — за тот стакан
Во здравие моё.
Теперь, когда я в клейстер ус
Случайно окуну,
Иль праву ногу в левый шуз,
С трудом — но запихну,
По пальцу врежу молотком —
Тогда весь день рыдаю,
Что был с тем старичком знаком,
Сейчас же вспоминаю.
И хоть прошли с тех пор века,
Чудного помню старика,
Качался он туда — сюда,
Кой-как болмочущий слова —
Как будто бы во рту еда,
Чей взгляд на жизнь был трын-трава,
А речь текла едва-едва,
Волосья белые снега,
Клюв как у ворона слегка,
Глаза, открытые всегда,
Сияли, словно изо-льда,
Казалось, что его ума
Лишила горькая судьба,
Ревущий буйволом спьяна,
Что летом в давни времена,
В вечерний час беспечно на
Шлагбауме сидел!
июнь — июль 2019 г.
____________________________________________________
Украинский перевод Галины Бушиной (1960):
Сказавши це, він зупинив коня і кинув поводи йому на шию. Потім він почав співати, відбиваючи такт рукою. На його лагідному, придуркуватому обличчі грала ледь помітна усмішка, ніби він втішався власною музикою.
З усіх див, які Алісі доводилося бачити за свою подорож по Задзеркальній країні, це видовище запам’яталося їй найкраще. Через багато років вона пригадувала всю картину, наче це відбувалося лише напередодні. Вона бачила лагідні сині очі і добру посмішку Вершника. Сонячне проміння з заходу позолотило його волосся, яскраво освітило лати, сяйво яких сліпило Алісі очі… Кінь з опущеним поводом на шиї повільно йшов, щипаючи траву у неї під ногами… Темні тіні лісу позаду… Все це чітко відбилося в її пам’яті. А вона, заслонивши долонею очі, прихилилася до дерева і дивилася на цю дивну пару, слухаючи, мов уві сні, сумну мелодію пісні.
— Але мелодія не його власна, — сказала вона собі. — Це мелодія пісні «Я все віддам, не поскуплюсь». — Вона слухала дуже уважно, але жодна сльозинка не виступила у неї на очах.
Я все скажу, не потаюсь,-
Таїтися не слід.
Я бачив, як старий дідусь
Сидів коло воріт
«Хто ти і з чого ти живеш?»
У діда я спитав
І все, що він відповідав,
Я мимо вух пускав.
Старий сказав: «Я в ячмені
Метелики ловлю
І з ними страх які смачні
Вареники ліплю.
Я продаю їх морякам
В погоду штормову
І признаюся щиро вам —
Із цього я живу».
Та я придумував якраз,
Як вуса зеленять
І як би віяло зробить.
Щоб добре їх закрить, —
І через те я не розчув.
Що говорив дідусь.
«Розповідай же!» я гукнув
Та в лоб його лулусь!
Ізнов залебедів дідок:
«Живу собі, роблю, —
Як до знайду гірський струмок,
Візьму та й підпалю,
Хоч роблять із тії води
Помади дорогі,
Але за всі мої труди
Я маю три шаги».
Та я роздумував тоді
Ви знаєте над чим?
Як, ївши глину на воді,
Зробитися гладким.
І знову добре я труснув
Дідка, що зморх, як гриб.
«Розказуй швидше,- я гукнув,-
З чого їси ти хліб?»
«Збираю очі риб’ячі На лузі у лозі,
Вставляю їх у ґудзики,
Бо я таки й гудзій.
Я продаю їх дешево —
По шелегу за сто…
Хороші ґудзики, та ба —
Їх не бере ніхто!
Я раків на сильце ловлю,
Копаю пиріжки,
З горбів колеса я роблю,
А з ям роблю діжки.
Отак живу, труджусь весь час,
Так заробляю гріш…
Охоче вип’ю я за вас.
Вгостіть мене скоріш!»
Це я почув, бо вже скінчив
Роздумувать над тим,
Як можна ржу змивать з мостів
Вином міцним, густим.
«Спасибі, діду, розказав
Мені ти — що і як, І ще спасибі, що бажав
Ти випить на дурняк».
Тепер, коли ненарошне
Я пальця причавлю,
Або ногою на гвіздок
Зненацька наступлю,
Або як з’їм, бува, чого
І заболить живіт,-
Я плачу так, що ого-го,
Бо я пригадую того
Дідусика плаксивого.
Як голубочка сивого,
Як ворона хрипливого,
Як буйвола хропливого,
На очі миготливого,
На речі лепетливого,
Від старості хитливого,
Від горя юродивого
Дідка старенького того,
Що бачив я давно його
Колись біля воріт.
____________________________________________________
Украинский перевод Валентина Корниенко (2001):
З цими словами він зупинив Коня, кинув повіддя йому на шию і, сповільна відбиваючи такт рукою, з легким усміхом, що осяяв його добре недоумкувате обличчя, почав співати.
З усіх чудес, що їх пережила Аліса у своїх задзеркальних мандрах, саме це залишилося в її пам’яті найяскравішим спомином. Навіть через багато літ усе пам’яталося так виразно, наче сталося вчора: лагідні голубі очі Лицаря, його м’яка усмішка… сяйво призахідного сонця, що просвічує його волосся… сліпучий блиск обладунків… кінь з попущеним повіддям, що спокійно скубе травичку просто з-під її ніг… чорна сутінь лісу в неї за плечима, — усе це вона ввібрала в себе, мов картину, доки, прихилившись до дерева, споглядала з-під руки цю чудернацьку пару, наслухаючи в напівсні сумовиту мелодію пісні.
«А мелодія якраз і не його власного винаходу, — сказала вона собі. — Хіба ж це не «Я все віддав тобі, що міг»?
Аліса слухала пісню дуже уважно, але ридати ридма — чомусь не ридала.
Як стрівсь мені старий дідусь
Колись коло воріт.
«Ну, як живеться?» — я спитав. —
«Чим, діду, живиш дух?»
Та все, що він відповідав,
Летіло мимо вух.
Старий сказав: «Я в ячмені
Метеликів ловлю,
З них пиріжки роблю м ‘ясні
І людям продаю.
Смакують ними моряки
В погоду штормову.
Й мене годують пиріжки,
Бо з них і я живу».
А я обдумував якраз,
Як щоки крейдувать,
Й таке при щоках мати скло,
Щоб білість ту ховать,
Тому й не чув я до пуття,
Що говорив дідусь.
«То як?» — гукнув я. — «Як життя?»
Та в лоб його лу-лусь!
І знову лебедить дідок:
«Живу собі, роблю,-
Як десь надибаю струмок,
Візьму та й підпалю.
Гребуть великі бариші
З печеної води,
Я ж маю бідних три гроші
За всі мої труди».
Та я роздумував тоді
Ви знаєте над чим? —
Як, ївши глину на воді,
Зробитися гладким.
І знову добре я труснув
Дідка, що зморх, як гриб.
«То що ж ти робиш?- я гукнув,
З чого їси ти хліб?»
«Збираю очі риб’ячі
На лузі у лозі,
А з них майструю ґудзики
(Я, бачте, ще й ґудзій).
І продаю їх дешево —
По шелягу за сто…
Хороші ґудзики, та ба —
Їх не бере ніхто!
Я крабів на сильце ловлю,
Копаю пиріжки,
З горбів колеса я роблю,
А з ям роблю діжки.
Отак живу, труджусь весь час,
Так заробляю гріш…
Охоче й вип ‘ю я за вас,
Частуйте ж бо скоріш!»
Оце вже я почуть зумів,
Бо вклався план мені,
Як зішкребти іржу з мостів,
В киплячому вині.
«Я радий, діду, — я сказав, —
Що хліб у тебе є
Й що ти не проти випить за
Здоров ‘ячко моє!»
Тепер, коли, буває, я
Десь пальця причавлю,
Або у лівий черевик
Правицею ступлю,
Або як з Їм, бува, чого
І заболить живіт,-
Я плачу так, що о-го-го,
Бо я пригадую того
Дідусика плаксивого,
Як голубочка сивого,
Як ворона хрипливого,
На речі лепетливого,
На очі миготливого,
На ніженьки хитливого,
На мізки юродивого
Дідка старенького того,
Що бачив я давно його
Колись біля воріт.
.
____________________________________________________
Украинский перевод Виктории Нарижной (2008):
Я розказав тобі вже все,
Наскільки стало слів:
Я стрівся з древнім дідусем,
На брамі він сидів.
«Ти, діду, хто? — спитав я враз. —
На що живеш, бідак?»
І серце сповнив дідів глас,
Як решето — вода.
Дід каже: «Я метеликів
У річці наловлю,
З них наліплю кренделиків
Й на ринку продаю.
Я продаю їх морякам,
Що бурі борознять.
Отак і заробляю сам —
Дрібницю, що й казать».
Та саме думав я в ту мить
Розфарбувати носа
І віялом його прикрить,
Щоб хтось не зиркав скоса.
Тож я нічого не сказав
У відповідь, авжеж,
А діду в вухо загорлав:
«Дідусю, чим живеш?»
Він стиха мовив: «Я бреду
Весь час, коли не сплю,
І щойно ручайок знайду —
Ураз його спалю.
А потім з попелу того
Нароблять сірників,
Але мені дадуть всього
Дещицю мідяків».
Та я роздумував над тим,
Як годуватись тістом,
Щоб з дня на день усе рости,
Ставати більш тілистим.
Тож діда я за комір взяв
І став його трясти.
«Ти хто, дідусю? — я кричав.
Скажи, що робиш ти?»
Він мовив: «Поночі в гаю
Я карасів ловлю,
Тоді з них очі дістаю
I гудзики роблю.
Та срібла не дають мені,
А злота — й поготів.
Хіба що мідяки дрібні
Я маю з карасів.
Буває, викопаєш десь
З мелясою рулет
Або, буває, ще знайдеш
Колеса до карет.
От саме так, — він підморгнув,
Я статки добрі збив,
І з радістю за те хильну,
Щоб ти ще довго жив».
Почув я ці слова сумні,
Бо план мій вже дозрів,
Як кип’ятінням у вині
Іржу знімать з мостів.
Я діду дякувати став
За всі його слова,
Та більш за те, щоб він підняв
За мене келих-два.
Тепер, коли по пальцях дам
З розмаху молотком,
Чи гепнусь на очах у дам
З розв’язаним шнурком,
Чи плями посаджу масні
На кращий з сюртуків,
Тоді я сльози ллю рясні,
Бо дід згадається мені
Із головою в сивині,
Що говорив слова сумні,
Любив співать собі пісні
Та міни строїти пісні,
Що очі мав завжди ясні,
Валявся цілий день в тіні,
Хоч в будні, хоч у вихідні,
А тої днини навесні,
Штани підтикавши тісні,
На брамі він сидів. [11]
——
ПРИМІТКИ ПЕРЕКЛАДАЧА:
11 — У цьому вірші Керролл висміює відомий твір Вільяма Вордсворта «Рішучість і незалежність», в якому змальовано реальну зустріч поета з бідним збирачем п’явок. Для порівняння подаємо такі строфи з нього:
[…] Не знаю, чи це був Господній дар,
Чи доля, чи небесне провидіння,
Та там, де я долав своїх примар,
Тужливі думи й сумніви незмінні,
На березі ставка в намулі й піні
Я раптом діда сивого уздрів —
І був древніший він від всіх старих дідів.
Так часом бачиш брилу кам’яну
На пагорба оголеній вершині
І думаєш, цю стрівши дивину:
Звідкіль вона? І де була донині?
І вмить здається, що в німім камінні
Жаріє розум, як в потворі тій,
Що з моря виповзла на береги круті.
Таким був дід: ані живий, ні мрець,
Сповитий незліченними роками.
В дугу зігнув його життєвий герць —
Ось-ось чоло зійдеться із ногами,
Немов своїми древніми кістками
Він ніс не тіла висхлого вагу,
А болю гніт тяжкий чи тугу нелегку.
На чималий обчухраний ціпок
Свою недужу плоть старий спирав,
І, поки я націлив тихий крок
Туди, де мулистий розлився став,
Він хмарою недвижною стояв,
Якій байдужі вітру голоси,
Якщо пливти вона не хоче з вітром цим.
Простягтись уперед, він бурунив
Ціпком намул зелений, а тоді
Незмигним поглядом в ставок зорив,
Немов читав, як в книзі, у воді.
За правом подорожнього в путі
Я підійшов і так йому сказав:
«Дивіться, що за день погожий Бог послав!»
Старий мені ласкаво відповів,
Неквапно й речно він слова снував,
Тож я і далі бесіду повів:
«Щоробите ви тут? — його спитав. —
Для вас не місце цей багнистий став!»
Він відказав, і в жвавих ще очах
Цікавості вогонь зайнявся і зачах.
Слова зринали кволо із грудей,
Та він суворо й штивно говорив,
І урочисто: мало хто з людей
Так гордо бесіду плете зі слів.
В Шотландії хіба до наших днів
Набожні старці мову так ведуть,
Що служать Господу й по совісті живуть.
Він розповів, що вийшов до ставка
П’явок збирати, бо живе в нужді.
То небезпечна справа і важка,
Бувають перешкоди непрості.
З болота на болото, з дому в дім,
Якщо до хати пустить хтось незлий:
Отак і дбає він на хліб злиденний свій.
Старий усе ще поруч говорив,
Та мова повз, немов ручай, пливла:
Не міг я відрізнить слова від слів,
І погляд мій теж застувала мла,
Й у ній дідусь стояв, мов хтось зі сну
Прийшов остерегти і сили повернуть.
Знов зринули думки: убивчий страх,
Надії, спраглі й кволі в самоті,
Біль, холод, труд тяжкий, хвороби смак
І генії, померлі в бідноті…
У розпачі, щоб спокій віднайти,
Я знов свої питання повторив:
«Що робиш, отче, ти, на що живеш, старий?»
І з усміхом він знову розказав,
Як він п’явок збирає там і тут,
Шукаючи то гниловодь, то став,
Де їх плодить багниста каламуть.
«Колись було їх стільки — не ступнуть, —
Сказав старий, — тепер піди знайди.
Та вистачить іще, як знати, де ходить».
Він говорив, і весь цей край сумний,
Його слова, він сам — усе мені
Ятрило душу: бачив погляд мій,
Як він бреде без впину по багні,
Один як перст, один і ночі й дні.
І поки я у цих думках ширяв,
Він повість закінчив і знов її почав.
Невдовзі мову він повів про інше,
Приязно й щиро, й урочисто все ж.
Коли ж він замовчав, в посталій тиші
Всміхнувся я: чи думав, що знайдеш
В розбитім старці дух живий без меж?
І я промовив: «Господи, прости!
З цим старцем у душі я стану далі йти!»
Втім, пародія стосується тільки змісту вірша Вордсворта; форма ж і справді наслідує пісню, яку за мелодією впізнає Аліса, — «Тобі віддав я геть усе» на слова Томаса Мура:
Тобі віддав я геть усе,
Хоч дар той був простий:
Лиш серце й лютню — тільки це
Я мав, щоб піднести. […]
____________________________________________________
Белорусский перевод Дениса Мусского (Дзяніса Мускі):
Прамовіўшы гэта, ён спыніў каня, кінуў вузду і пачаў павольна адбіваць такт адной рукой. Слабая ўсмешка асвяціла яго далікатны глупы твар, нібы сама музыка прыносіла яму асалоду.
З усіх дзівосаў, што Аліса ўбачыла Па-За Люстэркам, гэта найбольш яскрава засталася ў яе памяці. Нават гады апасля, гэтая сцэна стаяла перад яе вачыма, быццам адбылася толькі ўчора. Лагодныя блакітныя вочы і ўсмешка Вершніка, сонца, граючае ў ягоных валасах і бляск яго панцыра, які асляпляў дзяўчынку. Вольна рухаецца конь з вуздой, якая свабодна звісае з шыі, конь скубе траву ля яе ног, чорны цень лесу за спіной… Усё гэта, здавалася, назаўжды засталося ў яе галаве, як памяць аб прыгожай карціне ў музэі. Дзяўчынка прытулілася да дрэва, назіраючы за канём і ягоным ездаком і слухала, напалову задрамаўшы, пад меланхалічную мелодыю.
— Але ж музыка аніяго вынаходка,- казала яна сабе,- гэта ж “Аддаў вам ўсё, што толькі меў ”. Аліса стаяла і ўважліва слухала, але слёзы з яе вочак не ліліся.
“Скажу табе ўсё, што магу:
Аднойчы я сустрэў
Старога дзеда, што сабе
На веснічках сядзеў.
— Скажы, дзядуля, чым жывеш?-
Спытацца я рашыўся.
І, як праз рэшата вада,
Яго расказ паліўся.
— Ў палетках,- адказаў стары,-
Я матылькоў лаўлю,
А потым з мясам піражкі
З іх крылля я раблю.
Іх набываюць у мяне
На пляжы маракі;
Вось з гэтага і маю я
Свой хлеб, абы як?
Я ж разважаў, як б?кі мне
Зялёнкай фарбаваць.
І каб хто не заўважыў, іх
Хусцінкай прыкрываць.
Таму у задуменні я
Дзядулі даў у плеш,
І што ёсць моцы закрычаў:
— З чаго, стары жывеш?
Стары паведаміў: — У гарах,
Ад часу я блукаю,
Знаходжу там крынічкі ды
У вогнішча кідаю,
А потым з попелу раблю
Дзеля валос алей
І крышку грошыкаў тады
Я маю ад людзей.
Я ж разважаў, як цэлы год
Мне цеста спажываць
Аладкавае, каб у шляху
Мне тлушчу панабраць.
Старога я хістаў, пакуль
Ён не пачаў сінець,
І, як шаленец, я крычаў:
— З чаго жывеш ты, дзед?!
— У возеры,- ён адказаў,-
Ўсю ноч траску лаўлю
І з яе вочак у цішы
Я гузікі раблю.
Не маю золата за іх
І срэбра я не бачу,
Мне медным грошыкам народ,
За працу ту аддзячыць.
Бывае масляны рулет
Я адшукаю ў снезе,
Ці колы адшукаю я
Сярод дрыгвы у лесе.
Вось гэткім шляхам на жыццё
Я сродкі набываю
І келіх, хлопча, за цябе
Высока падымаю!
Старога я пачуў, бо ўжо
Я вырашыў, як мне
Мост ад іржы уратаваць
Зварыўшы у віне.
Аддзячыў дзеда за расказ,
Што мне апавядаў,
(А болей мо за келіх той
Што за мяне падняў.)
Калі прыклею пальцы я
Адзін да аднаго,
Ці траплю ў левы чаравік
Я праваю нагой,
Калі вялізным камянём
Сваю пяту задзеў,
І льюцца слёзы ручаём,
Я зноўку быццам з тым дзядком
З непаслухмяным языком,
Чые валасы, як малако,
Падобны тварам з крумкачом,
З вачамі, што блішчаць вагнём,
З цяжкою долей, хто знаём,
Гайданы лёгкім скразнямом,
З страшэнна ціхім галаском,
З, нібы набітым цестам, ртом,
Што фыркаў, быццам быў быком,
Што неяк цёплым летнім днём,
На веснічках сядзеў.”
____________________________________________________
ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ИНФОРМАЦИЯ:
Из статьи «ВНИЗ ПО КРОЛИЧЬЕЙ НОРЕ: МЕТАФОРА И НОНСЕНС В ДЕТСКОМ ВООБРАЖЕНИИ»
Е. Е. Сапогова (Тульский госуниверситет). «Вопросы психологии» — №2/1996
В настоящей статье представлены фрагменты экспериментальной работы по развитию фантазии и креативности дошкольников путем интерпретации нонсенсов и создания метафор, которую мы в течение многих лет осуществляем в дошкольных учреждениях г.Тулы в рамках программы «Азбука воображения». В частности, это формирование таких приемов, как измерение неизвестных свойств объектов мерками свойств знакомых вещей; «оживление» метафор, осмысление и атрибуция (определение в свойствах вещей и явлений) нонсенсов, самостоятельное построение метафор и др….Сталкивая ребенка в экспериментальной работе с необходимостью объяснять нонсенсы, мы пытаемся понять, как, за счет чего осуществляется их понимание. Так, мы предлагали старшим дошкольникам проинтерпретировать песенки-нонсенсы типа песни Белого Рыцаря из «Алисы в Зазеркалье» Л.Кэрролла, два отрывка из которой приведены ниже:
Ловлю я воду на крючок
И жгу ее в огне,
И добываю из воды
Сыр под названьем бри…
Ловлю я бабочек больших
На берегу реки
Потом я делаю из них
Блины и пирожки
Оказывается, чтобы сделать это, ребенок выходит из привычного фрейма, в котором ни при каких условиях нельзя ловить воду на крючок, и создает такой, в котором присутствуют условия, создающие эту возможность. Потом, исходя из этого выдуманного элемента как из центрального для нового фрейма, ребенок продолжает «насыщать» попадающие в него объекты новыми признаками. Таким образом один из элементов фрейма становится структуропорождающим, и вокруг него выстраивается новая целостность. Так, дети приписывают новые свойства воде, при которых соблюдается заданное условие (тягучести, липкости, вязкости, быстрой кристаллизации на воздухе, т.е., фактически, любые псевдосвойства, делающие воду не гомогенной, а дискретной), и тем самым создают новый «волшебный контекст» на основе изменения одного лишь признака («попадания воды на крючок»), являющегося плодом их собственного воображения.Разумеется, дети эту операцию проделывают не без труда, но в нашей работе мы считаем важным хотя бы «наведение» сознания ребенка на саму возможность «раскачивания» привычных фреймов, что, на наш взгляд, является важнейшим условием формирования эвристического отношения к действительности. Нужно отметить, что в наших экспериментальных группах всегда находятся дети, скованные цепью жесткого реализма. Они также пытаются разрешить подобные задачи, но неким «компромиссным» путем: например, предлагают не изменять имеющиеся условия, а привносить в наличную ситуацию изначально дополнительное свойство: например, сделать всю ситуацию «зимней» и осмыслять воду как льдинки или замороженные водоросли, которые можно-таки реально подцепить на крючок.
____________________________________________________