Рубрика «Льюис Кэрролл: биография и критика»
Перевод В. Клагиной-Ярцовой
Во второй главе своей «Символической логики» (1892) Ч. Л. Доджсон,
известный нам под именем Льюиса Кэрролла, написал, что вселенная состоит из
вещей, которые можно разделить на классы, причем один из них — класс вещей
невозможных. Например, к этому классу относятся предметы весом более тонны,
которые под силу поднять ребенку. Если бы книги об Алисе не существовали, не
были бы частью испытанной нами в жизни радости, их можно было отнести к этой
категории. Действительно, как еще расценить произведение, не менее
прекрасное и радушное, чем «Тысяча и одна ночь», сюжет которого составляют
парадоксы логического и метафизического свойства? Алиса видит во сне Черного
Короля, который видит во сне Алису, и ее предупреждают, что, как только
Король проснется, она потухнет, подобно свече, потому что она не более чем
сновидение спящего Короля. Эти взаимные сновидения, которые могут оказаться
бесконечными, заставляют Мартина Гарднера вспомнить карикатуру, где толстая
дама рисует портрет худощавой, которая, в свою очередь, рисует портрет
толстой дамы, и так беспрерывно.
Английская литература в давней дружбе со сновидениями. Бэда
Достопочтенный сообщает, что первый из известных нам по имени поэтов Англии,
Кэдмон, сочинил свое первое стихотворение во сне; тройной сон — из слов,
архитектуры, музыки — подсказал Колриджу изумительный фрагмент поэмы «Кубла
Хан»; Стивенсон признается, что ему привиделись во сне превращения Джекиля в
Хайда и кульминационная сцена «Олальи». В приведенных примерах сон порождает
поэзию, а случаи, в которых сон оказывается темой повествования, невозможно
перечислить, среди наиболее известных — книги, которые оставил нам Льюис
Кэрролл. Оба сна Алисы все время граничат с кошмаром. Иллюстрации Тенниела
(которые в свое время не понравились Кэрроллу, а теперь стали неотъемлемой
частью книги) наводят на мысль о грозящей опасности. На первый взгляд или
при мимолетном воспоминании приключения Алисы кажутся случайными и почти
лишенными смысла; затем мы улавливаем в них незаметные сначала строгие
закономерности шахмат и карт, являющих собой простор для игры ума. Доджсон,
как известно, был профессором математики в Оксфордском университете;
логико-математические парадоксы, которые предлагает нам книга, нисколько не
мешают ей быть для детей воплощением волшебства. В глубине снов затаилась
тихая печальная улыбка; обособленность Алисы среди окружающих ее чудовищ
отражает одиночество холостяка, создавшего незабываемую сказку. Одиночество
человека, никогда не отважившегося полюбить и не имевшего иных
привязанностей, кроме нескольких маленьких девочек, которых он обречен был
терять с течением времени, и увлечений, кроме фотографии, которая тогда не
казалась занятием достойным. К этому следует добавить, разумеется,
отвлеченные размышления и создание собственной мифологии, которая теперь, по
счастью, принадлежит нам всем. Остается область, недоступная для меня и
редко обсуждаемая посвященными: область «pillow problems» (Бессонница), где
он сплетал нити повествования, населяя людьми бессонные ночи и отгоняя, по
его собственному признанию, тяжелые мысли. Многострадальный Белый Рыцарь,
изобретатель никчемных вещей, — это вполне сознательно сделанный
автопортрет, сквозь который как бы невольно проступают черты некоего другого
провинциального сеньора, стремившегося стать Дон Кихотом.
Несколько извращенный талант Уильяма Фолкнера показал современным
писателям пример того, как играть со временем. Достаточно упомянуть
изысканные драматургические построения Пристли. Но уже Кэрролл написал, как
Единорог подсказывает Алисе верный modus operand! (Способ действия) деления
сливового пирога на всех гостей: сначала раздать, а затем разрезать. Белая
Королева пронзительно вскрикивает, поскольку знает, что должна уколоть
булавкой палец, из которого кровь идет еще до укола. Так же точно она помнит
все, что случится на будущей неделе. Королевский Гонец оказывается в тюрьме
до приговора за преступление, которое совершит после приговора судьи. Кроме
времени, текущего вспять, существует время, застывшее на месте. В доме
Болванщика всегда пять часов, время чаепития, и его участники то и дело
опорожняют и вновь наполняют свои чашки.
В прежние времена писатели в первую очередь стремились затронуть
чувства или интересы читателя, теперь же они проделывают эксперименты,
надолго или хотя бы на мгновение запечатлевающие их имена. Первая же попытка
Кэрролла, две книги об Алисе, была настолько удачна, что никому не
показалась экспериментом, чтение оказалось легким и занимательным. Последний
роман, «Сильви и Бруно» (1889—1893), не кривя душой, можно назвать лишь
экспериментом. Кэрролл видел, что все или почти все книги вырастают из
первоначально задуманного сюжета, различные повороты и подробности которого
писатель дописывает потом. Десять долгих лет Кэрролл посвятил моделированию
разнообразных форм, что дало ему ясное и угнетающее понятие о слове «хаос».
Ему хотелось связать свой текст иным образом. Заполнять некое количество
страниц изложением сюжета и вставками к нему казалось писателю игом,
которому он не собирался подчиняться, поскольку его не влекли ни деньги, ни
слава.
Кроме этой своеобразной теории ему принадлежит еще одна, предполагающая
существование фей, удивительные особенности этих осязаемых — во сне или
наяву — существ и взаимоотношения обыденного и фантастического миров.
Никто, включая несправедливо забытого Фрица Маутнера, так не доверял
языку. Каламбур, как правило, не больше чем праздная игра ума; у Кэрролла
раскрывается двойной смысл, увиденный им в привычных выражениях. Например, в
глаголе «see»:
Не thought he saw an argument
That proved he was the Pope;
He looked again, and found it was
A Bar of Mottled Soap.
«A fact so dread»; he faintly said,
«Extinguishes all hope!»
( Ему казалось — папский Сан
Себе присвоил Спор.
Он присмотрелся — это был
Обычный Сыр Рокфор.
И он сказал: «Страшней беды
Не знал я до сих пор!»)
Русский перевод фрагмента не сохраняет этой игры слов, но дает
возможность составить представление о словесных играх Кэрролла. (Примеч.
пер.)
Здесь он обыгрывает прямое и переносное значение слова «see»:
сознавать, усматривать какую-то мысль — не совсем то же, что воспринимать
зрением физический объект.
Тому, кто пишет для детей, грозит опасность, что его самого сочтут
ребячливым; автора часто путают с читателем. Именно это произошло с Жаном
Лафонтеном, со Стивенсоном и с Киплингом. Забывают, что Стивенсон написал не
только «A Child’s Garden or Verses» (Сад Ребенка, или Стихи), но и «The
Master of Ballantrae» (Владетель Баллантрэ); забывают, что Киплинг оставил
нам и «Just So Stories» (Вот так сказки) и сложнейшие, трагичнейшие
произведения нашего века. Что же касается Кэрролла, то, как я уже говорил,
книги об Алисе можно читать и перечитывать, как сейчас выражаются, в
различных планах.
Незабываемый эпизод книги — это прощание Алисы и Белого Рыцаря.
Возможно, он трогателен именно осознанием того, что снится Алисе, — как
Алиса, в свою очередь, снится Черному Королю, — и что вот-вот исчезнет. В
то же время Рыцарь — это и сам Льюис Кэрролл, который расстается с милыми
ему снами, скрашивавшими его одиночество. Здесь стоит вспомнить печаль
Мигеля де Сервантеса, когда тот навсегда прощается со своим и нашим другом,
Алонсо Кихано, который «среди слез и сетований окружающих испустил дух,
иначе говоря — умер»