Автор статьи: Сергей Курий
Рубрика «Культовые Сказки»
«Влияние Шарля Перро… столь велико, что, если вы сегодня
попросите кого-нибудь назвать вам типичную волшебную
историю, он, видимо, назовет вам одну из французских: »
Кот в Сапогах», «Золушка» или «Красная Шапочка».
(Д.Р.Р. Толкин «О волшебных историях»)
Культовый английский сказочник ХХ столетия не ошибся. И спустя полвека после его высказывания ситуация не изменилась. В 2004 году британская сеть кинотеатров UCI провела опрос среди детворы на тему самой любимой сказки. Результаты опроса никого особенно не удивили: 1-е место безоговорочно заняла бедная, но перспективная падчерица с влиятельной крестной, следом за ней шла, пролежавшая сто лет в анабиозе, красавица, а 5-е место заняла малолетняя модница, беседующая с волками. В другом опросе (проводимом среди взрослых) результат особо не отличался – разве что список теперь возглавила «Красная Шапочка». Оказывается, эту сказку помнят практически наизусть 80% европейцев, 60% американцев и 50% австралийцев.
Если к упомянутым шедеврам добавить «Кота в сапогах», «Синюю Бороду» и «Мальчика с пальчик», то станет ясно, что своей славой они обязаны французу Шарлю Перро, который в конце XVII века не только записал и издал эти фольклорные сказочные сюжеты, но и по-настоящему канонизировал, легализовал и «раскрутил» их в элитном обществе. Народные сказки наконец-то стали литературой, а не нянюшкиными россказнями. Какова же истинная роль Перро в обработке этих сюжетов, вошедших в плоть и кровь западной культуры? Какие метаморфозы испытали они за несколько веков существования?
Век Людовика XIV
«За что так уважать древних? Только за древность?
Мы сами — древние, потому что в наше время
мир стал старше, у нас больше опыта».
(Ш. Перро)
Жизнь и карьера Шарля Перро складывались весьма благополучно. Не будучи дворянином, он большую часть жизни вращался в самых высших кругах французского общества, водил дружбу с министром финансов Ж. Б. Кольбером, был знаком с кардиналом Мазарини и другими влиятельными особами, был членом Французской Академии, а какое-то время – ее канцлером и «смотрителем зданий и садов, искусств и мануфактур» Франции. Блистательной карьерой Шарль, в первую очередь, был обязан родителям, которые стремились дать своим детям хорошее образование (благо, денег у них хватало).[1]
Конечно, про должность «смотрителя искусств и мануфактур» никто тогда еще и не думал, поэтому Шарля послали учиться на юриста. Учился наш герой, надо сказать, весьма прилежно, и отличился тем, что за восемь лет обучения в колледже ни разу не был бит розгами, а по тем временам это означало «суперприлежное» поведение!
Адвокатская практика, как вы догадываетесь, была недолгой, и вскоре Шарль оказался в самом центре просвещенной элиты Франции. Моду на просвещенность задавал ни кто иной, как сам Людовик XIV, о чем свидетельствовал и его титул «Король-Солнце». Ведь согласно революционной тогда теории Коперника, это означало, что все во Франции вращается вокруг особы блистательного монарха.
Шарль Перро на портрете Ш. Лебрена, 1672 г.
В литературной жизни того времени Шарль Перро сначала отличился вовсе не сказками. Он писал всяческие пародии, любовные стихи и торжественные оды. А первую славу снискал, когда ввязался в так называемый спор «древних и новых». Ряды «древних» возглавил знаменитый баснописец Н. Буало, утверждающий, что античная культура и поныне недосягаемый образец, а греческие и римские авторы – непререкаемый авторитет. Буало даже издал трактат, в котором четко прописывалось, как ПРАВИЛЬНО слагать стихи (шаг в сторону считался побегом и кощунством). В ответ глава «новых» – Шарль Перро – разродился несколькими поэмами и трактатами, в которых убеждал, что современники ничуть не менее талантливы, чем «отцы древности» и приводил внушительный список имен – от Мольера и Сервантеса до Коперника и Паскаля. В итоге он даже издал солидный том «Знаменитые люди Франции XVII столетия».
…Отшумели споры, умер в 1683 г. друг Перро – Кольбер, а сам Шарль сложил полномочия и в 44 года женился на 19-летней Мари Гишон. Та родила мужу трёх детей, но через 6 лет супружеской жизни умерла от оспы. Пришлось Шарлю самому заняться воспитанием детей. И уже в старости, на досуге, во многом ради забавы, Шарль совершает самый «новаторский» поступок в своей жизни, лучшее доказательство своей правоты в споре «древних и новых».
Сказки при дворе Его Величества
«Да не смутит же вас ничуть,
Коль мудрой мысли корифеи,
Устав над книгой спины гнуть,
Внимают сказкам доброй феи…».
(Ш. Перро)
Возможно, кого-то это удивит, но до Перро фольклор и элитарная дворянская культура существовали, фактически не пересекаясь. Конечно, благородные дамы и господа тешили себя фантастикой, но она была совсем другого сорта – больше про рыцарей, их подвиги и возлюбленных (вроде куртуазных поэм Артуровского цикла). «Мужицкие побасенки» были слишком грубы и вульгарны, а следовательно — недостойны утонченного вкуса. И вот Перро, сам до глубины души обожавший эти «нянюшкины» сказки, вызвался оправдать фольклорный жанр перед благородной публикой, ввести народную сказку в высший свет.
Сначала он публикует под своим именем три стихотворные сказки – «Гризельда» (1691), «Смехотворные желания» и «Ослиная Шкура» (1693), но они ещё не выбиваются из привычной традиции новелл Лафонтена. В 1696 году он делает первую пробу в фольклорном ключе – публикует в журнале «Галантный Меркурий» сказку «Спящая красавица». Без подписи.
«Аудиенция при дворе» проходит более чем успешно, и в следующем году Шарль публикует полноценный сборник – «Сказки матушки Гусыни,[2] или истории и сказки былых времен с поучениями», который подписывает… именем своего 11-летнего сына и посвящает дочери Людовика XIV. На эту мистификацию автор пошел неспроста – ну несерьезно солидному 69-летнему мужчине развлекать почтенную публику такой «чепухой»! Под именем Шарля Перро сказки вышли лишь после смерти автора.
Иллюстрация Гюстава Доре к «Сказкам Матушки Гусыни».
Перро д’Аманкур, а на самом деле Шарль Перро, из предисловия к сказкам:
«Ваше королевское высочество!
Никто не сочтет странным, что ребенку приятно было сочинить сказки, составившие это собрание, но удивление вызовет то, что он возымел дерзость преподнести их Вам. Однако, Ваше королевское высочество, какова бы ни была несоразмерность между простотой этих рассказов и просвещенностью Вашего ума, если со вниманием рассмотреть эти сказки, то станет видно, что я не столь достоин порицания, как это может показаться поначалу. Все они полны смысла весьма разумного и раскрывающегося в степени большей или меньшей, смотря по тому, насколько в него вникают читающие. К тому же, поскольку ничто так не отличает истинную широту ума, как его способность подыматься до предметов наиболее великих и в то же время снисходить до самых малых…
…кому же лучше подобает знать, как живут народы, как не тем особам, которым небо предназначило ими руководить! Стремление узнать это приводило доблестных мужей, притом и мужей, принадлежавших к Вашему роду, в бедные хижины и лачуги, дабы вблизи и собственными глазами увидеть то примечательное, что делается там, ибо такое знание казалось им необходимым для полноты их просвещения».
Перро зря оправдывался. Просвещенная публика эту «чепуху» оценила. Ежедневно в Парижском магазине Клода Барбена продавали до 50 книг, а за год издатель три раза повторял тираж. «Сказки матушки Гусыни» стали не менее популярны, чем галантные романы.[3] Впрочем, и сам Перро сделал все возможное, чтобы предупредить отторжение дворянства от «низовой» культуры.
Народные сказки были насколько возможно «облагорожены» – очищены от всего грубого и вульгарного, стилизованы под куртуазную литературу и наполнены приметами времени. Манеры героев, их одежда и трапезы превосходно отражали дворянство XVII века.
Допустим, принц из «Золушки» носил изысканное «говорящее» имя Мирлифлор (фр. mirer – «стремиться, домогаться» и fleur – «цветок»), которым после выхода сказки частенько называли элегантных юношей при дворе Людовика IV.
Рис. Carl Offterdinger.
В «Спящей красавице» людоедка требует подавать ей мясо детей неизменно «под соусом Роббер»; принц, разбудивший красавицу, замечает, что одета она старомодно («воротник у нее стоячий»), а сама разбуженная обращается к принцу тоном томной капризной дамы («Ах, это вы, принц? Вы заставили себя ждать»). Кстати, принц у Перро отнюдь не бросился вульгарно целоваться. Обнаружив принцессу, он «приблизился к ней с трепетом и восхищением и опустился подле нее на колени». Да и после пробуждения наша героиня и ее галантный кавалер не делали ничего предосудительного, а четыре часа говорили о любви, пока не перебудили весь замок. Плюс к этому, у Перро в волшебный сон погружаются не все жители королевства. Король и королева, как и положено царствующим особам, продолжают бодрствовать, правда, пробуждение дочери, естественно, не застают.
Рис. Walter Crane.
Мальчик с пальчик после своих приключений становится королевским курьером, а уцелевшая жена Синей Бороды распоряжается богатством жестокого муженька вполне практично («Часть из них она употребила на то, чтобы выдать сестрицу свою Анну за молодого дворянина…; другую часть – на то, чтобы доставить своим братьям капитанский чин, а остальные — чтобы самой выйти замуж…»).
Все положительные герои у Перро хорошо воспитаны, по-дворянски галантны и выражаются почти исключительно «высоким штилем». Впрочем, в сказках осталось и изображение жизни простонародья. Так, впавшие в полную нищету крестьяне того времени действительно нередко уводили детей в лес и бросали на произвол судьбы (как в «Мальчике с пальчик»), а обделенный МЛАДШИЙ сын мельника вполне мог распорядиться своим «наследством» так, как собирался сделать в сказке – съесть кота, а из его шкуры сделать муфту.
Рис. Гюстава Доре.
«…с поучениями…»
«Я мог бы придать моим сказкам большую приятность, если бы позволил
себе иные вольности, которыми их обычно оживляют; но желание
понравиться читателям никогда не соблазняло меня настолько, чтобы
я решился нарушить закон, который сам себе поставил — не писать
ничего, что оскорбляло бы целомудрие или благопристойность».
(Ш. Перро)
Чтобы ввести народные сказки в высший свет, мало было облагородить их стиль и антураж. Нужно было доказать, что фольклор несет в себе и нравоучительное начало, тот «добрым молодцам урок», про который писал Пушкин. И хотя, лично я не очень люблю прямолобое морализаторство, понятно, что подобный шаг был для Перро необходим.
Ш. Перро:
«Прием, который публика оказывала сочинениям, составившим это собрание, по мере того, как она получала их по отдельности, служит некоторым ручательством, что они не произведут на нее невыгодного впечатления, когда появятся все вместе. Нашлись, правда, люди, которые напускают на себя важность и обладают достаточной проницательностью, чтобы усмотреть в них только сказки, написанные ради забавы и посвященные предметам не слишком значительным, и они отнеслись к ним с презрением; но к нашему удовлетворению оказалось, что люди, наделенные хорошим вкусом, судят о них иначе.
Они-то с удовольствием отметили, что эти безделки не вовсе безделки, а заключают в себе полезную мораль, и что игривый склад повествования был выбран только затем, чтобы они действовали на ум читателя с большей приятностью, вместе и поучая, и развлекая. Этого должно было бы быть довольно для меня, чтобы не опасаться упрека, будто я искал легкомысленной забавы».
В результате, каждую свою сказку Перро, подобно басням, снабжал одной (а иногда и двумя) поэтическими моралями. Правда, эти морали обращены в основном к взрослым читателям – они изящны, игривы, а порой имеют «двойное дно». Допустим, в первой морали к «Золушке» говорится, что именно учтивые манеры – главное достоинство героини, а во второй, что никакие манеры не помогут без полезных знакомств (намёк на Фею-Крёстную). В морали к «Спящей красавице» писатель осторожно критикует стремление дам побыстрее выскочить замуж:
«Немножко обождать,
чтоб подвернулся муж,
Красавец и богач к тому ж,
Вполне возможно и понятно.
Но сотню долгих лет,
в постели лежа, ждать
Для дам настолько неприятно,
Что ни одна не сможет спать…».
А «Красная Шапочка», по мнению Перро, – хорошее предупреждение юным девицам о коварстве плутов-соблазнителей:
«Детишкам маленьким не без причин
(А уж особенно девицам,
красавицам и баловницам),
В пути встречая всяческих мужчин,
Нельзя речей коварных слушать, —
Иначе волк их может скушать.
Сказал я: волк! Волков не счесть,
Но между ними есть иные
Плуты, настолько продувные,
Что, сладко источая лесть,
Девичью охраняют честь,
Сопутствуют до дома их прогулкам,
Проводят их бай-бай по тёмным закоулкам…
Но волк, увы, чем кажется скромней,
Тем он всегда лукавей и страшней!»
Рис. Ники Гольц.
Даже там, где героине «Спящей красавицы» самим роком суждено уколоть руку веретеном, Перро не упускает случая пояснить, что это случилось и потому, что принцесса «отличалась… некоторым легкомыслием».
Рис. Гюстава Доре.
Наиболее яркое проявление куртуазной морали мы встречаем в «Золушке». Кстати, не так давно я читал, что эта прославленная сказка вкупе с «Белоснежкой» подверглась остракизму со стороны каких-то оголтелых феминисток. «Вина» этих произведений заключалась якобы в том, что они учат девочек тому, что «красивой быть выгодно».
Подобное утверждение не только глупо звучит, но и в корне неверно по отношению к сказке. Замарашка-падчерица, на которую никто не обращает внимания, отличается от своих сестер (отнюдь не уродин) не объемом груди и талии (хотя, конечно, она «потенциально» красива), а именно скромностью, терпением, добрым сердцем и истинно куртуазной учтивостью (недаром на балу Золушка подсаживается к сестрам, осыпает их любезностями и делится «апельсинами и лимонами, которые дал ей принц»). Красота – это, скорее, волшебный Дар – внешнее вознаграждение за внутренние (в случае Перро – куртуазные) достоинства.
«Золушка». Рис. Thomas Sully.
А феминисткам я бы посоветовал прочитать еще одну замечательную (правда, не столь известную) сказку Перро «Рикке с хохолком», посвященную как раз проблеме взаимосвязи между красотой и умом. В ней красивая, но чрезвычайно глупая, принцесса и умный, но безобразный, принц, благодаря любви, верности и благородству, как бы делятся своими достоинствами. Не такая уж, надо сказать, и сказка…
Шарль Перро долгое время жил в замке Бретей (в 35 км от Парижа) по приглашению Людовика де Бретей, министра Людовика XIV. Об этом нам напоминают 50 восковых фигур, воспроизводящих сюжеты знаменитых сказок.
До и после Перро
(метаморфозы сказочных сюжетов)
Рассказывать о классических сказках Шарля Перро, с одной стороны, дело благодарное, ибо, думаю, не найдется человека, который в детстве не слышал бы их от родителей. Тому же, кто же поленился читать их сам, обязательно придется прочесть их уже своим детям. Вот только, скорее всего, это будет не столько «оригинальный» Перро, сколько адаптированные детские пересказы Т. Габбе, А. Любарской, Н. Касаткиной и др.[4] Пересказы были неизменно «облегчены» – избавлены от второстепенных деталей (вроде тех примет эпохи, о которых мы говорили выше), излишней жестокости и самое главное – лишены заключительной морали и колкой иронии (рассчитанной на взрослых). Детям оно, может, и не нужно, а вот взрослые читатели многое теряют.
Ш. Перро «Мальчик с пальчик»:
«…он стал зарабатывать сколько его душе было угодно; и множество дам давали ему столько, сколько он требовал, лишь бы получить вести от своих возлюбленных, и это составляло его главный доход.
Нашлось также несколько жён, которые поручали ему относить письма к своим мужьям, но платили они так плохо и было от них так мало проку, что этот заработок он ни во что не ставил».
Впрочем, Перро и сам был пересказчиком, поэтому его знаменитые сказки имели не только историю, но и довольно увлекательную предысторию. Также не стоит забывать, что одни и те же фольклорные сюжеты были «канонизированы» не только почтенным французом, но и не менее знаменитыми немецкими филологами – братьями Гримм, из-за чего порой случаются неожиданные казусы.
Судите сами…
«Спящая красавица»
«…Сонные глаза ждут того, кто войдёт и зажжёт в них свет,
Утро Полины продолжается сто миллиардов лет…
И все эти годы я слышу, как колышется грудь,
И от ее дыханья в окнах запотело стекло,
И мне не жалко того, что так бесконечен мой путь —
В её хрустальной спальне постоянно светло…».
(И. Кормильцев «Утро Полины»)
Начнём с того, что «летаргическая» сказка названа у Перро несколько по-другому – «Красавица в спящем лесу» – что, согласитесь, точнее передаёт ее волшебную атмосферу.
Рис. Гюстава Доре.
Во-вторых, большинство пересказов сказки обрывается на моменте пробуждения и свадьбе, в то время как в оригинале влюбленной паре предстоит еще нелегкое испытание в виде свекрови-людоедки, желающей закусить внучатами. Если же в сказке все заканчивается поцелуем – то у вас в руках вариант не Перро, а упомянутых братьев Гримм. Кстати, у Гримм все королевство засыпает сразу после злополучного укола принцессы, в то время как у Перро в сон население погружает добрая фея, к тому же, оставляя бодрствующими короля с королевой.
Сами же истоки этого сказочного сюжета теряются в глубинах Средневековья. Одна из древнейших обработок принадлежит итальянцу Джамбаттисте Базиле, опубликовавшем в 1636 году один из первых (хотя и не столь известных, как «Сказки матушки Гусыни…») сборников сказок «Пентамерон» (видимо, как ответ знаменитому «Декамерону»). Стоит сказать, что этот вариант «Спящей красавицы» ныне звучит не менее скабрезно, нежели россказни Бокаччо.
Рис. Гюстава Доре.
Героиню у Базиле зовут Талия. Начинается сказка достаточно традиционно – со злого проклятия колдуньи и снотворного укола веретена. Правда, далее с принцессой особо не церемонятся, сажают ее на трон и помещают в заброшенную лесную избушку. Спустя время, как и положено, на избушку натыкается охотящийся чужеземный король, но, обнаружив спящую красотку, он ведет себя совсем не куртуазно… По сути, он с точностью последовал известному пошловатому анекдоту («А с поцелуем торопиться не будем…»), то есть, попросту изнасиловал ничего не подозревающую принцессу (ах, извините, в сказке написано – «собрал плоды любви») и укатил восвояси.
Рис. Henry Meynell Rheam.
«Оплодотворенная» красотка тихо забеременела и спустя положенный срок разродилась двойней. Волшебный «наркоз» оказался настолько силен, что она проснулась не от родов, а лишь тогда, когда малыш по ошибке начал сосать ее палец и отравленный кончик веретена выскочил. А тут и король решил вновь за «плодами любви» наведаться. Увидев Талию с детьми он наконец-то… влюбился и стал проведывать их чаще. А так как наш герой был мужчиной женатым, его жена, заподозрив измену, поймала Талию с детьми и приказала из детишек котлетки мясные для муженька сделать, а любовницу в огонь бросить. Ясное дело, повар детишек пожалел, ягненка подсунул, а в итоге вместо Талии на медленном огне спалили злобную жену. Далее — полный катарсис и забавная мораль: «Некоторым всегда везёт – даже когда они спят».
Статуя в немецком городе Вупперталь.
Думаю, теперь вам ясно, насколько «облагородил» сказку Шарль Перро.
Анекдот:
Спящая красавица ждала своего принца 30 лет и три года. Потому что им был Илья Муромец.
Виктор Васнецов «Спящая царевна».
«Кот в сапогах»
«Мне сладко вам служить. За вас
Я смело миру брошу вызов.
Ведь вы маркиз де Карабас,
Потомок самых древних рас,
Средь всех отличенный маркизов.
…Зачем же спите вы в норе,
Всегда причудливый ребенок,
Зачем не жить вам при дворе,
Не есть не пить на серебре
Средь попугаев и болонок?!».
(Н. Гумилёв «Маркиз де Карабас»)
Рис. Carl Offterdinger.
Эта сказка, по сути, сказочный «плутовской роман», где хитрый слуга-кот устраивает судьбу и карьеру своему незадачливому хозяину. Подправив свой «имидж» («Дайте мне сапоги для солидности…») мохнатый проныра даёт взятки и вешает «лапшу» на уши доверчивому королю, запугивает вассалов людоеда, а самого людоеда «мочит» в его собственном замке. После чего сам становится «большим вельможей, а мышей ловит только для забавы».
Мораль же у Перро была следующая:
«Премило украшает детство
Довольно крупное наследство,
Сынку вручённое отцом.
Но кто наследует умелость,
И обходительность, и смелость —
Вернее будет молодцом».
Рис. Гюстава Доре.
Вариант Перро оказался более популярен, чем схожая сказка, записанная братьями Гримм, «Ганс и полосатый кот», где кот (просто попавшийся на пути) заставляет младшего сына мельника (полного идиота) пахать на него в течение семи лет, после чего, правда, вознаграждает и дворцом, и принцессой (откуда взялся столь влиятельный кот — сказка не объясняет).
Кстати, благодаря Перро забавными смыслами оброс и «титул» младшего сына мельника — «маркиз де Карабас» (точнее – «маркиз де Караба»).
К. Дегтярев «История Карабаса-Барабаса»:
«Произошло это в 1816 году с легкой руки французского поэта-весельчака Пьера Жана Беранже. Характер Карабаса претерпел существенные изменения или, если угодно, был логически развит. Вместо скромного сына мельника, с почтением внимающего советам своих домашних животных, из-под пера Беранже появился несносный выскочка-аристократ, продолжающий традиции мольеровского «мещанина во дворянстве». Единственное, что роднит Карабасов Перро и Беранже, так это то, что оба они — маркизы, и оба — сыновья мельников.
Беранже создал свое злое стихотворение в 1816 году, через год после окончательного возвращения Бурбонов к власти. Вместе с ними вернулась и аристократия: та самая, древняя, уж никак не из мельников. Из простолюдинов в дворяне многие выбились при Наполеоне, как правило, за военные заслуги, и этим «self-made persons» ярый республиканец Беранже должен был, скорее, сочувствовать. Но не все так просто. Вернув себе престол, король Людовик подтвердил большинство титулов, пожалованных Наполеоном, снискав себе поддержку этих самых «новых дворян». Поэту-максималисту такое поведение людей, обласканных Бонапартом, казалось низостью, и именно против «перерожденцев» он и направил свое острое перо».
В советскую детскую литературу слово «Карабас» попало через… нет, отнюдь не через «Золотой ключик» А. Толстого. Как угрожающее восклицание оно впервые вышло из под пера К. Чуковского в сказке «Мойдодыр» (1923) («Он ударил в медный таз / И вскричал: «Кара-барас!»), а затем — в «Бармалее» (1925) («…Он страшное слово кричит: / — Карабас! Карабас! / Пообедаю сейчас!»). А отсюда до Карабаса-Барабаса, как догадываетесь, был один шаг.
«Синяя Борода»
«Мне нынче труден мой урок.
Куда от странной грёзы деться?
Я отыскал сейчас цветок
В процессе древнем Жиль де Реца…
И, верно, дьявольская страсть
В душе вставала, словно пенье,
Что дар любви, цветок, увясть
Был брошен в книге преступленья…».
(Н. Гумилёв)
Если спящие красавицы, Красные Шапочки и Золушки — персонажи исключительно сказочные, то на роль прототипа Синей Бороды претендуют как минимум два кандидата.
Первый – барон Жиль де Ре (де Рец) – герой знаменитой «страшилки» про то, как в тёмных подвалах замка Тюффон он всячески сексуально издевался над бессчетным множеством невинных детей, убивал их, а некоторых даже приносил в жертву сатане. Когда в 1440 году Жиля де Ре сожгли, как колдуна, многие его родственники и знакомые, мягко говоря, опешили. Хронист XV века писал: «До этих событий он был гораздо более знаменит как доблестнейший из рыцарей». А то! Жиль де Ре – бесстрашный герой Столетней войны, соратник самой Жанны Д’Арк [5], получивший в 25 лет титул маршала из рук короля Карла VII.
И вот какой позорный конец! Правда, говорят, что влезший в долги барон действительно баловался алхимией, пытаясь произвести из свинца золото и поправить свое благосостояния. Золота он, разумеется, не добыл, да еще со своими кредиторами (в том числе из среды церковников) обращался грубо. За дело взялась инквизиция, а дальше шло как по маслу – пытки, «чистосердечное» признание в убийстве 140 детей и поклонении дьяволу, в результате чего (как поощрение за откровенность) барона перед сожжением «милостиво» удушили. Так и пошла гулять в народе молва о страшном бароне.
Слева — барон Синяя Борода на рис. А.Д.Рейпольского. Справа — настоящий барон Жиль де Ре (Рец).
Мнение о том, что прообразом Синей Бороды стал именно Жиль де Ре окончательно утвердилось в XIX веке и господствовало очень долго. Считали, что раз Перро использовал бретонскую сказку, то и прототип её – ужасный барон-бретонец. Так аббат Боссер приводил легенду, по которой де Ре похищает жену одного графа и просит выйти за него замуж, предлагая ей своё тело и душу. Но вот незадача – девушка превращается в дьявола и награждает барона зловещей Синей Бородой.
При этом, оставался вопрос – каким образом невинно убиенные дети неожиданно превратились в замученных жён (к слову, настоящий барон был женат всего один раз, и то по расчету).
Французский историк Жан Батай, впервые издавший в 1970-х гг. полные материалы по процессу над Жилем де Ре писал: «Нет ничего общего между Синей Бородой и Жилем де Ре… Ничто в жизни Жиля не соответствует запретной комнате, ключу с пятном крови, нет ничего похожего на сестру Анну в башне». Сегодня все серьёзные исследователи утверждают, что сюжет о женоубийце бытовал ещё до Жиля де Ре. В той же Бретани существовала легенда о короле Коморе Проклятом, якобы правившем там в VI веке и убивавшем всех своих супруг после того, как они беременели. Постепенно древняя легенда и история де Ре слились. Теперь посетителям замка Тиффож показывали не только комнату, где барон душил мальчиков, но и комнату, где он вешал своих жён.
Рис. Гюстава Доре.
Однако, даже в официальной, леденящей кровь, истории было много неясного. Во-первых, трупов младенцев в подвалах замка никто не находил и суду не предъявлял. Во-вторых – вся судебная комиссия была сплошь и рядом враждебно настроена к подсудимому. В-третьих — в результате этого судилища герцог Бретанский – главный кредитор барона – получил почти все его земли и недвижимость. И, наконец – в руках инквизиции можно сознаться в чем угодно. Историки уже давно подозревали, что вся расправа над Жилем де Ре сфабрикована недругами. И в 1992 году специальная комиссия в Люксембургском дворце пересмотрела «дело» барона и вынесла вердикт: «Невиновен». Что же – лучше поздно, чем никогда…
Кстати, «Синей Бородой» нередко называют ещё одно историческое лицо, а именно — английского короля Генриха VIII, который действительно имел слабость частенько менять жен. Однажды, когда Папа римский запретил ему развод с первой супругой, король, не долго думая, сначала сменил в стране… религию (ввел англиканство, чем избавил себя от папской власти), а затем — жену. Жен он менял шесть раз, причем в двух случаях безо всякого развода: просто обвинил их в измене и отсек опостылевшие головы. Ну чем не Синяя Борода?
Забавно, что морали из этой своей сказки Перро вывел довольно неожиданные. В первой он не столько укоряет жестокого мужа, сколько подтрунивает над женской чертой – совать нос, куда не следует, а во второй морали – иронизирует уже над мужьями, которыми помыкают жены:
Первая мораль:
«Да, любопытство — бич.
Смущает всех оно,
На горе смертным рождено.
Примеров — тысячи,
как приглядишься малость:
Забавна женская к нескромным
тайнам страсть:
Известно ведь —
что дорого досталось,
Утратит вмиг и вкус и сласть».Вторая мораль:
«Коль в голове умишко есть,
Чтоб тарабарщину растолковать мирскую,
Поймешь легко — историю такую
Лишь в сказке можем мы прочесть.
Мужей свирепых нет на свете ныне:
Запретов нет таких в помине.
Муж нынешний, хоть с ревностью знаком,
Юлит вокруг жены влюбленным петушком,
А борода его будь даже пегой масти,
Никак не разберешь — она-то в чьей же власти?»
Неудивительно, что мужчины, писавшие произведения по мотивам «Синей Бороды» нередко изображали героя сочувственно. Например, в сатирическом советском мультфильме 1979 г. «Очень Синяя Борода», где речь идёт не столько про деспотию мужей, сколько про деспотию жён.
«Красная Шапочка»
«Волк бы остался жив, если бы не заговорил в лесу с девочкой в красной шапочке».
(анекдот)
«Красная Шапочка» – еще один пример той путаницы, которая может возникнуть вокруг разных версий народных сказок. Часто под обложкой детских изданий «Сказки Ш. Перро» можно встретить оптимистичный вариант, где Шапочку с бабушкой извлекают из брюха волка бравые дровосеки, хотя подобная развязка присутствует не у Перро, а у братьев Гримм.[6] У Перро же на самом деле – все умерли, а волк торжествует, вот и берегут издатели детскую психику вопреки авторским правам.[7]
Рис. Гюстава Доре.
Впрочем, если уж касаться детской психики, то счастливая развязка братьев Гримм также может шокировать. Ибо распоротым брюхом злоключения волка не заканчиваются. Добрая девочка высказала идею в наказание набить волку живот камнями и зашить (и даже сама натаскала для этого материал). Детские пересказы «умолчали» и об этом. Да и вообще, авторские права во всём, что касается обработки народного фольклора – вещь неоднозначная. Например, в разных странах содержимое корзинки Красной Шапочки имеет свой национальный колорит. Допустим, в Италии она несёт бабушке свежую рыбу, в Швейцарии – головку сыра, а во Франции – пирожки и горшочек с маслом.
А чета цюрихских букинистов Вальдманов, собирающих всевозможные экспонаты, имеющие отношение к «Красной Шапочке», утверждает, что самый древний вариант сказки относится к XV веку. Судя по всему, он еще мрачнее, чем версия Перро. Там волк съедает не только бабушку, но еще и полдеревни, а героиня, посыпав голову пеплом, объявляет серому разбойнику настоящую вендетту. В итоге она заманивает убийцу в яму с кипящей смолой.
Вскоре сюжет изменился, и в ловушку стал заманивать волк, красноречиво играющий роль коварного мужчины-соблазнителя. А жертва, соответственно, обзаводится кокетливо-дразнящей красной шапочкой.
Впрочем, шапочку девочка носит только в русском переводе. В оригинале же её украшает красный «шаперон» – накидка в виде плаща с капюшоном, вышедшая из моды в в конце XVII в. и ставшая одеждой простонародья.
Слева — рис. из издания 1927 г. Справа — рис. Walter Crane.
Анекдоты:
— Здравствуй, Зеленая Шапочка!
— Здравствуй, серый дальтоник!— Я съем тебя красная шапочка! — сказал безумный пионер и сожрал свою пилотку.
Многие, кто пытается попрактиковаться на разборе сказок, часто недоумевают – почему волк не съел Шапочку еще в лесу? Да потому, что, учитывая заложенную в сказке аллегорию, это было бы убийством «на людях» (Перро так и пишет: «…в лесу были дровосеки»), а не коварством. Цель волка – обмануть, приблизиться к жертве, выдав себя за близкого человека. Развязка наступает лишь, когда расслабленная героиня нащупывает у «милой бабушки» зубки и понимает, кто перед ней. На второй вопрос – почему это Шапочка лезет к бабушке в постель? – ответить тоже можно. Во-первых, в те времена семьи простолюдинов нередко спали все в одной постели, а во-вторых – учитывая роль волка-соблазнителя, постель выглядит в сказке вполне органично.
Рис. Гюстава Доре.
Кстати, на ранних рисунках Красная Шапочка – вполне оформившаяся девица, а отнюдь не та пухлощекая малышка, которую нарисовал Г. Доре в пуританском XIX веке. Сексуальный подтекст сказки приобрел особую популярность во времена фрейдистских толкований. Психолог Э. Берн усмотрел в сюжете даже… женский заговор против волка. Это, конечно, имеет смысл только в версии братьев Гримм.[8]
Э. Берн «Люди, которые играют в игры»:
«Если брать результат таким, каков он есть на самом деле, то все в целом — интрига, в сети которой попался несчастный волк: его заставили вообразить себя ловкачом, способным одурачить кого угодно, использовав девочку в качестве приманки. Тогда мораль сюжета, может быть, не в том, что маленьким девочкам надо держаться подальше от леса, где водятся волки, а в том, что волкам следует держаться подальше от девочек, которые выглядят наивно, и от их бабушек. Короче говоря: волку нельзя гулять в лесу одному. При этом возникает еще интересный вопрос: что делала мать, отправив дочь к бабушке на целый день?».
Рис. Бориса Дехтерева.
«Золушка»
«У Золушки много забот;
Ей что-то никак не везет.
Кто б знал, что король (кто б знал)
Позарится на хрусталь».
(Э. Шклярский «Золушка»)
Если «Красная Шапочка» пошла в народ в основном в оптимистической версии братьев Гримм, то «Золушку» предпочли всё-таки французскую. И всё по той же причине: слишком уж кровавой вышла сказка у знаменитых братьев. И не мудрено: в отличие от Перро они старались по возможности меньше вмешиваться в народные сюжеты.
Сам образ Золушки у Гримм в целом традиционен: она так же трудолюбива, добра и скромна, как и в сказке Перро. Правда, героине помогает не крестная, а настоящая мать. Помогает, естественно, через посредника: на ее могиле вырастает дерево, в ветвях которого живет белая птичка, исполняющая желания.
Рис. Гюстава Доре.
Знаменитые башмачки в варианте Гримм – золотые. Впрочем, и у Перро они сначала были далеко не хрустальные, а отороченные мехом. Некоторые исследователи считают, что этим мехом был знаменитый русский соболь, и в переводах пишут «соболевые башмачки», другие же — что мех был из сибирской белки. Но со временем слово «vair» («мех для оторочки») по принципу испорченного телефона превратилось в «verre» («стекло»). Так удобная и мягкая обувь превратилась в изысканные на слух, но совершенно садистские на практике «хрустальные башмачки». Кстати, О. де Бальзак и автор словаря французского языка предлагали заменить в сказке Перро «de verre» на «de vair», но было поздно – к хрустальным башмачкам уже привыкли.
Рис. Артура Рэкхема.
Мотив побега Золушки с бала у Гримм тоже отличается от версии Перро. Красавица здесь испугалась не боя часов, а попыток принца выяснить, чья же она дочь. Когда же к семье Золушки является гонец с туфельками, вредным сестрам удается-таки их примерить, ради чего одна из них… отрубает себе палец, а вторая – пятку! Однако обманщиц разоблачают два голубя, напевающих:
«Погляди-ка, посмотри,
А башмачок-то весь в крови…».
На этом злоключения сестер не заканчиваются. Если в куртуазном повествовании Перро Золушка их не только прощает, но и устраивает их личную жизнь («…выдала замуж за двух знатных придворных»), то у «народников» Гримм расправа над притеснителями героини неизбежна.
Братья Гримм, «Золушка»:
«А когда пришло время свадьбу справлять, явились и вероломные сестры — хотели к ней подольститься и разделить с ней ее счастье. И когда свадебное шествие отправилось в церковь, старшая оказалась по правую руку от невесты, а младшая по левую; и выклевали голуби каждой из них по глазу. А потом, когда возвращались назад из церкви, шла старшая по левую руку, а младшая по правую; и выклевали голуби каждой из них еще по глазу».
Вот такая сказочка, милые детки!
Рис. Гюстава Доре.
Опросам, конечно, можно и не доверять, но в том, что сюжет «Золушки» признали самым популярным за всю историю человечества, много правды. Особенно буйным цветом он расцвел в эпоху капитализма как прекрасная иллюстрация воплощения «американской мечты». И Шарль Перро, будь он жив, мог вполне справедливо требовать авторские отчисления за любую «мыльную оперу» и мелодраму, в которых непрестанно эксплуатируется эта заветная мечта любой женщины.
Д. Родари «Грамматика фантазии»:
«Берется популярная сказка и сводится к голой схеме, к основным сюжетным линиям:
Золушка живет с мачехой и сводными сестрами. Сестры едут на пышный бал, оставив Золушку одну дома. Благодаря волшебнице Золушка тоже попадает на бал Принц в нее влюбляется… и т.д .
Вторая операция состоит в том, чтобы еще более абстрагировать сюжет:
«А» живет в доме «Б» и находится с «Б» в иных отношениях, нежели «В» и «Г», тоже живущие с «Б». «Б», «В» и «Г» отправляются в «Д», где происходит нечто, обозначаемое буквой «Е». «А» остается одна (или один, род не имеет значения). Но благодаря вмешательству «Ж» «А» тоже может отправиться в «Д», где производит неизгладимое впечатление на «3». И т.д.
А теперь интерпретируем эту абстрактную схему по-новому. Может получиться, например, следующее:
Дельфина — бедная родственница владелицы красильни в Модене и матери двух кривляк-гимназисток. Покуда синьора с дочками совершают путешествие на Марс, где происходит большой межгалактический фестиваль, Дельфина торчит в красильне и гладит вечернее платье графини Такойто. Размечтавшись, Дельфина облачается в платье графини, выходит на улицу и, недолго думая, забирается в космический корабль Фея-2…, тот самый, на котором летит синьора Такаято, тоже направляющаяся на марсианский праздник. Дельфина, разумеется, едет зайцем. На балу президент марсианской республики примечает Дельфину, танцует только с ней одной. И т.д. и т.п.».
Анекдоты:
Пустил отец-султан по стране гонцов с хрустальной туфелькой маленького размера.
— Кому туфелька придется впору, та и есть невеста моего сына, — объявил.
И пришлась туфелька впору 1234 юным девушкам, которые вскоре и стали женами счастливого наследника султана.Пришла Золушка к Принцу, тот глядит — зуба нету!
— Понимаешь, — объяснила Золушка, — грызла намедни тыквенные семечки, да о правую переднюю рессору зуб и сломала!
Что касается судьбы самого Перро, то под конец жизни она его не баловала. Сын Пьер (тот самый, именем которого подписаны сказки) поначалу имел большой успех в свете и попал в ближайшее окружение принцессы. Но вскоре после этого заколол в одной из драк сына плотника и попал в тюрьму. Отец заплатил огромные отступные матери убитого и вытянул сына из тюрьмы. После чего Пьер отправился на войну и там погиб. Через три года после гибели сына – 16 мая 1703 г. – умирает и Шарль Перро – один из основателей европейской литературной сказки.
Шарль Перро. Портрет 1697 г.
ПРИМЕЧАНИЯ:
1 — У четы Перро было семеро детей и многие из них стали знамениты, как, например, Клод Перро — автор восточного фасада Лувра.
2 — Матушка Гусыня – популярный персонаж европейской детской литературы, героиня сказок и считалок.
3 — Была, конечно, и отрицательная критика. Так Дюфрени да ла Ривьер пародировал в комедии «Феи, или Сказки матушки Гусыни» (1697) «низкий» разговорный стиль сказок Перро, а аббат Пьер де Вилье издал целый полемический трактат «Беседы о волшебных сказках и других нынешних сочинениях, призванные уберечь от дурного вкуса» (1699). Но, несмотря на это, объёмы продаж книги Перро говорили сами за себя.
4 — Первый русский перевод сказок Перро был заказан И. Тургеневу парижским издателем Ж. Этцелем (который первым выпустил в 1862 г. «Сказки Матушки Гусыни» с замечательными иллюстрациями Г. Доре). Русский писатель перевёл только две сказки («Волшебница» и «Синяя Борода»), остальные перевел Н. Щербань. В 1768 г. книга вышла под названием «Сказки о волшебницах с нравоучениями», но Тургенев своим переводом остался недоволен.
5 — Барон оказался единственным, кто попытался освободить Орлеанскую Деву, но опоздал.
6 — Кстати, бравый охотник-освободитель впервые появился в стихотворной пьесе немецкого писателя-романтика Людвига Тика «Жизнь и смерть Красной Шапочки» (1800).
7 — В одном из ранних сюжетов сказки, бытующем еще до версии Перро, волк не просто убивает бабушку, но еще и готовит из её тела еду, а из крови — питьё. Когда же Красная Шапочка приходит, переодетый волк потчует её сей ужасной пищей, после чего злодей, предлагает девочке раздеться и лечь рядом с ним, а одежду бросить в огонь (хитрый волк, улики уничтожает). Ну а дальше — по знакомому сюжету.
8 — Сказку трактовали не только в сексуальном ключе, но и в национальном. Так идеологи Третьего Рейха додумались до того, что, мол, Красная Шапочка символизирует немецкий народ, а волк – мировое еврейство.
Автор: Сергей Курий
Впервые опубликовано в журнале «Время Z» №1 2005 (декабрь)