«Сильвия и Бруно» — Глава 12: САДОВНИК-МУЗЫКАНТ

Рубрика «Параллельные переводы Льюиса Кэрролла»

<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>

sylvie_furniss_24
Рис. Harry Furniss (1889).

 

ОРИГИНАЛ на английском (1889):

CHAPTER 12.
A MUSICAL GARDENER.

The Other Professor regarded him with some anxiety. «The smaller animal ought to go to bed at once,» he said with an air of authority.

«Why at once?» said the Professor.

«Because he can’t go at twice,» said the Other Professor.

The Professor gently clapped his hands. ‘Isn’t he wonderful!» he said to Sylvie. «Nobody else could have thought of the reason, so quick. Why, of course he ca’n’t go at twice! It would hurt him to be divided.»

This remark woke up Bruno, suddenly and completely.
«I don’t want to be divided,» he said decisively.

«It does very well on a diagram,» said the Other Professor.
«I could show it you in a minute, only the chalk’s a little blunt.»

«Take care!» Sylvie anxiously exclaimed, as he began, rather clumsily, to point it. «You’ll cut your finger off, if you hold the knife so!»

«If oo cuts it off, will oo give it to me, please? Bruno thoughtfully added.

«It’s like this,» said the Other Professor, hastily drawing a long line upon the black board, and marking the letters ‘A,’ ‘B,’ at the two ends, and ‘C’ in the middle: «let me explain it to you. If AB were to be divided into two parts at C—»

«It would be drownded,» Bruno pronounced confidently.

The Other Professor gasped. «What would be drownded?»

«Why the bumble-bee, of course!» said Bruno. «And the two bits would sink down in the sea!»

Here the Professor interfered, as the Other Professor was evidently too much puzzled to go on with his diagram.

«When I said it would hurt him, I was merely referring to the action of the nerves—»

The Other Professor brightened up in a moment. «The action of the nerves,» he began eagerly, «is curiously slow in some people. I had a friend, once, that, if you burnt him with a red-hot poker, it would take years and years before he felt it!»

«And if you only pinched him?» queried Sylvie.

«Then it would take ever so much longer, of course. In fact, I doubt if the man himself would ever feel it, at all. His grandchildren might.»

«I wouldn’t like to be the grandchild of a pinched grandfather, would you, Mister Sir?» Bruno whispered. «It might come just when you wanted to be happy!»

That would be awkward, I admitted, taking it quite as a matter of course that he had so suddenly caught sight of me. «But don’t you always want to be happy, Bruno?»

«Not always,» Bruno said thoughtfully. «Sometimes, when I’s too happy, I wants to be a little miserable. Then I just tell Sylvie about it, oo know, and Sylvie sets me some lessons. Then it’s all right.»

«I’m sorry you don’t like lessons,» I said.

«You should copy Sylvie. She’s always as busy as the day is long!»

«Well, so am I!» said Bruno.

«No, no!» Sylvie corrected him. «You’re as busy as the day is short!»

«Well, what’s the difference?» Bruno asked. «Mister Sir, isn’t the day as short as it’s long? I mean, isn’t it the same length?»

Never having considered the question in this light, I suggested that they had better ask the Professor; and they ran off in a moment to appeal to their old friend. The Professor left off polishing his spectacles to consider. «My dears,» he said after a minute, «the day is the same length as anything that is the same length as it.» And he resumed his never-ending task of polishing.

The children returned, slowly and thoughtfully, to report his answer.
«Isn’t he wise?»

Sylvie asked in an awestruck whisper. «If I was as wise as that,
I should have a head-ache all day long. I know I should!»

«You appear to be talking to somebody—that isn’t here,» the Professor said, turning round to the children. «Who is it?»

Bruno looked puzzled. «I never talks to nobody when he isn’t here!» he replied. «It isn’t good manners. Oo should always wait till he comes, before oo talks to him!»

The Professor looked anxiously in my direction, and seemed to look through and through me without seeing me. «Then who are you talking to?» he said. «There isn’t anybody here, you know, except the Other Professor and he isn’t here!» he added wildly, turning round and round like a teetotum. «Children! Help to look for him! Quick! He’s got lost again!»

The children were on their feet in a moment.

«Where shall we look?» said Sylvie.

«Anywhere!» shouted the excited Professor. «Only be quick about it!» And he began trotting round and round the room, lifting up the chairs, and shaking them.

Bruno took a very small book out of the bookcase, opened it, and shook it in imitation of the Professor. «He isn’t here,» he said.

«He ca’n’t be there, Bruno!» Sylvie said indignantly.

«Course he ca’n’t!» said Bruno. «I should have shooked him out, if he’d been in there!»

«Has he ever been lost before?» Sylvie enquired, turning up a corner of the hearth-rug, and peeping under it.

«Once before,» said the Professor: «he once lost himself in a wood—»

«And couldn’t he find his-self again?» said Bruno. «Why didn’t he shout? He’d be sure to hear his-self, ’cause he couldn’t be far off, oo know.»

«Lets try shouting,» said the Professor.

«What shall we shout?» said Sylvie.

«On second thoughts, don’t shout,» the Professor replied.
«The Vice-Warden might hear you. He’s getting awfully strict!»

This reminded the poor children of all the troubles, about which they had come to their old friend. Bruno sat down on the floor and began crying. «He is so cruel!» he sobbed. «And he lets Uggug take away all my toys! And such horrid meals!»

«What did you have for dinner to-day?» said the Professor.

«A little piece of a dead crow,» was Bruno’s mournful reply.

«He means rook-pie,» Sylvie explained.

«It were a dead crow,» Bruno persisted. «And there were a apple-pudding —and Uggug ate it all—and I got nuffin but a crust! And I asked for a orange—and—didn’t get it!» And the poor little fellow buried his face in Sylvie’s lap, who kept gently stroking his hair,as she went on. «It’s all true, Professor dear! They do treat my darling Bruno very badly! And they’re not kind to me either,» she added in a lower tone, as if that were a thing of much less importance.

The Professor got out a large red silk handkerchief, and wiped his eyes.
«I wish I could help you, dear children!» he said. «But what can I do?»

«We know the way to Fairyland—where Father’s gone—quite well,» said Sylvie: «if only the Gardener would let us out.»

«Won’t he open the door for you?» said the Professor.

«Not for us,» said Sylvie: «but I’m sure he would for you. Do come and ask him, Professor dear!»

«I’ll come this minute!» said the Professor.

Bruno sat up and dried his eyes. «Isn’t he kind, Mister Sir?»

«He is indeed,» said I. But the Professor took no notice of my remark. He had put on a beautiful cap with a long tassel, and was selecting one of the Other Professor’s walking-sticks, from a stand in the corner of the room. «A thick stick in one’s hand makes people respectful,» he was saying to himself. «Come along, dear children!» And we all went out into the garden together.

«I shall address him, first of all,» the Professor explained as we went along, «with a few playful remarks on the weather. I shall then question him about the Other Professor. This will have a double advantage. First, it will open the conversation (you can’t even drink a bottle of wine without opening it first): and secondly, if he’s seen the Other Professor, we shall find him that way: and, if he hasn’t, we sha’n’t.»

On our way, we passed the target, at which Uggug had been made to shoot during the Ambassador’s visit.

«See!» said the Professor, pointing out a hole in the middle of the bull’s-eye. «His Imperial Fatness had only one shot at it; and he went in just here!

Bruno carefully examined the hole. «Couldn’t go in there,» he whispered to me. «He are too fat!»

We had no sort of difficulty in finding the Gardener. Though he was hidden from us by some trees, that harsh voice of his served to direct us; and, as we drew nearer, the words of his song became more and more plainly audible:-

    «He thought he saw an Albatross
That fluttered round the lamp:
He looked again, and found it was
A Penny-Postage-Stamp.
‘You’d best be getting home,’ he said:
‘The nights are very damp!'»

«Would it be afraid of catching cold?» said Bruno.

If it got very damp,» Sylvie suggested, «it might stick to something, you know.»

«And that somefin would have to go by the post, what ever it was!» Bruno eagerly exclaimed. «Suppose it was a cow! Wouldn’t it be dreadful for the other things!»

«And all these things happened to him,» said the Professor.
«That’s what makes the song so interesting.»

«He must have had a very curious life,» said Sylvie.

«You may say that!» the Professor heartily rejoined.

«Of course she may!» cried Bruno.

By this time we had come up to the Gardener, who was standing on one leg, as usual, and busily employed in watering a bed of flowers with an empty watering-can.

«It hasn’t got no water in it!» Bruno explained to him, pulling his sleeve to attract his attention.

«It’s lighter to hold,» said the Gardener. «A lot of water in it makes one’s arms ache.» And he went on with his work, singing softly to himself

«The nights are very damp!»

«In digging things out of the ground which you probably do now and then,» the Professor began in a loud voice; «in making things into heaps—which no doubt you often do; and in kicking things about with one heel—which you seem never to leave off doing; have you ever happened to notice another Professor something like me, but different?»

«Never!» shouted the Gardener, so loudly and violently that we all drew back in alarm. «There ain’t such a thing!»

«We will try a less exciting topic,» the Professor mildly remarked to the children. «You were asking—»

«We asked him to let us through the garden-door,» said Sylvie: «but he wouldn’t: but perhaps he would for you!»

The Professor put the request, very humbly and courteously.

«I wouldn’t mind letting you out,» said the Gardener. «But I mustn’t open the door for children. D’you think I’d disobey the Rules? Not for one-and-sixpence!»

The Professor cautiously produced a couple of shillings.

«That’ll do it!» the Gardener shouted, as he hurled the watering-can across the flower-bed, and produced a handful of keys—one large one, and a number of small ones.

«But look here, Professor dear!» whispered Sylvie. «He needn’t open the door for us, at all. We can go out with you.»

«True, dear child!» the Professor thankfully replied, as he replaced the coins in his pocket. «That saves two shillings!» And he took the children’s hands, that they might all go out together when the door was opened. This, however, did not seem a very likely event, though the Gardener patiently tried all the small keys, over and over again.

At last the Professor ventured on a gentle suggestion. «Why not try the large one? I have often observed that a door unlocks much more nicely with its own key.»

The very first trial of the large key proved a success: the Gardener opened the door, and held out his hand for the money.

The Professor shook his head. «You are acting by Rule,» he explained, «in opening the door for me. And now it’s open, we are going out by Rule—the Rule of Three.»

The Gardener looked puzzled, and let us go out; but, as he locked the door behind us, we heard him singing thoughtfully to himself

    «He thought he saw a Garden-Door
That opened with a key:
He looked again, and found it was
A Double Rule of Three:
‘And all its mystery,’ he said,
‘Is clear as day to me!'»

«I shall now return,» said the Professor, when we had walked a few yards: «you see, it’s impossible to read here, for all my books are in the house.»

But the children still kept fast hold of his hands. «Do come with us!»
Sylvie entreated with tears in her eyes.

«Well, well!» said the good-natured old man. «Perhaps I’ll come after you, some day soon. But I must go back now. You see I left off at a comma, and it’s so awkward not knowing how the sentence finishes! Besides, you’ve got to go through Dogland first, and I’m always a little nervous about dogs. But it’ll be quite easy to come, as soon as I’ve completed my new invention—for carrying one’s-self, you know. It wants just a little more working out.»

«Won’t that be very tiring, to carry yourself?» Sylvie enquired.

«Well, no, my child. You see, whatever fatigue one incurs by carrying, one saves by being carried! Good-bye, dears! Good-bye, Sir!» he added to my intense surprise, giving my hand an affectionate squeeze.

«Good-bye, Professor!» I replied: but my voice sounded strange and far away, and the children took not the slightest notice of our farewell. Evidently they neither saw me nor heard me, as, with their arms lovingly twined round each other, they marched boldly on.

.

 

 

____________________________________________________

Перевод Андрея Голова (2002):

Глава двенадцатая
САДОВНИК-МУЗЫКАНТ

Другой Профессор с тревогой наблюдал за ним.

— Младшего детеныша однажды придется уложить в постель, — с авторитетным видом произнес он.

— Почему это однажды? — отозвался Профессор.

— Да потому что дважды это сделать невозможно, — пояснил Другой Профессор.

Профессор всплеснул руками.

— Он просто чудо, не так ли? — обратился он к Сильвии. — Никто другой не смог бы объяснить причину этого, да еще так быстро. В самом деле, его не уложишь дважды! Его ведь невозможно разделить на две половинки!

Услышав это, Бруно тотчас проснулся и отвечал:

— Я вовсе не хочу, чтобы меня разделили на две половинки…

— Это можно наглядно представить на диаграмме, — проговорил Другой Профессор. — Подождите минутку, у меня мелок затупился…

— Осторожно! — испуганно воскликнула Сильвия, следившая за ним. — Если вы будете держать нож таким образом, вы можете отрезать себе палец!

— А если вы его и впрямь отрежете, пожалуйста, отдайте его мне, — подумав, попросил Бруно.

— Ну, вот, — проговорил Другой Профессор, прочертив на доске линию и поставив на концах ее буквы «А» и «В», а посередине — «С». Позвольте, я все объясню. Если АВ разделить пополам в точке С…

— …то он утонет, — решительным тоном заявил Бруно.

Другой Профессор удивленно умолк.

— Утонет? Что утонет?

— СкарАБей, конечно, что же еще? — отвечал Бруно. — Две его половинки утонут в озере.

Тут вмешался Профессор, поскольку Другой Профессор был сам озадачен своей диаграммой.

— Если я говорю: «Это повредит ему», я имею в виду раздражение нервов…

Другой Профессор, казалось, понял.

— Действие нервов, — поспешно начал он, — проявляется в некоторых людях на удивление медленно. Был у меня друг. Так вот, если его припалить раскаленной кочергой, он мог почувствовать это спустя несколько лет!

— А если его слегка ущипнуть? — прошептала Сильвия.

— Ну, тогда он, конечно, почувствовал бы это лет через пятьдесят. А может быть, и вовсе не успел бы почувствовать. Это ощутили бы его внуки…

— Не хотел бы я быть дедом такого ущипнутого внука, сэр! — прошептал Бруно. — Он может почувствовать это в тот самый момент, когда ты просто счастлив!

Возникла неловкая пауза. Я заметил, что он пристально смотрит на меня.

— Ну, ведь не всегда же ты будешь испытывать счастье, Бруно, не так ли?

— Не всегда, — задумчиво отозвался мальчик. — Порой, когда меня буквально переполняет счастье, я чувствую себя маленьким и беззащитным. Знаете, в таких случаях я обращаюсь к Сильвии, и она наставляет меня уму-разуму. И все опять улаживается.

— Очень жаль, что ты не любишь наставлений, — отвечал я. — Бери пример с Сильвии. Она постоянно занята; это так же верно, как то, что день долог!

— Я тоже! — возразил Бруно.

— А вот и нет! — поправила его Сильвия. — Глядя на тебя, можно подумать, что день совсем короток!

— Подумаешь, какая разница! — вспыхнул Бруно. — Разве бывает один день длиннее, другой — короче? Я имел в виду — разве у них разная длина?

Не решившись рассматривать вопрос в этом свете, я предложил лучше спросить об этом Профессора; и дети тотчас бросились посоветоваться со своим старым другом. Профессор снял очки и в раздумье принялся протирать их.

— Видите ли, мои хорошие, — спустя минуту заговорил он, — день имеет такую же длину, как и все, что обладает одинаковой протяженностью с ним. — Произнеся это суждение, он продолжил бесконечный процесс протирания очков.

Дети вернулись тихими и задумчивыми и сообщили мне ответ Профессора.

— Каково? Разве он не мудрец? — восторженно прошептала Сильвия. — Если бы я была такой же умной, как он, у меня, наверное, целый день голова бы трещала от боли!

— Мне кажется, вы разговариваете с кем-то, кого здесь нет, — заявил Профессор, повернувшись к детям. — Кто это может быть?

Бруно удивленно поглядел на него.

— Я никогда не говорю с отсутствующим! — возразил он. — Это дурная манера. Прежде чем разговаривать с кем-нибудь, нужно дождаться, пока он придет!

Профессор изумленно поглядел в мою сторону, но так, словно он совсем не замечал меня.

— Тогда с кем же вы разговариваете? — спросил он. — Вы же знаете, что здесь никого нет, кроме Другого Профессора, а его здесь точно нет! — раздраженно добавил он, растерянно озираясь по сторонам. — Дети! Помогите мне найти его! Он опять потерялся!

Дети мигом вскочили на ноги.

— Где же нам искать? — спросила Сильвия.

— Везде! — возбужденно заорал Профессор. — Везде, только быстро! — С этими словами он принялся бегать по комнате, отодвигая кресла и даже встряхивая их.

Бруно достал из шкафа какую-то крошечную книжку, открыл ее и потряс, передразнивая Профессора.

— Его здесь нет, — язвительно заметил он.

— Да его там и не могло быть, — нетерпеливо заметила Сильвия.

— Разумеется, не могло! — отвечал Бруно. — Но надо же все вытряхнуть: а вдруг он там?!

— А раньше он тоже терялся? — спросила Сильвия, поднимая угол коврика перед камином и заглядывая под него.

— Когда-то давно, — отвечал Профессор, — он потерялся в лесу…

— Неужели же он не смог найтись? — удивился Бруно. — Отчего же он не кричал? Его бы непременно услышали — конечно, если он не успел зайти слишком далеко.

— Что ж, давайте и мы покричим, — предложил Профессор.

— А что мы будем кричать? — поинтересовалась Сильвия.

— Впрочем, лучше не стоит, — решил Профессор. — Нас может услышать Вице-Правитель. А он отчего-то стал ужасно строгим!

Это напомнило бедным детям обо всех тех напастях, которые обрушились на них и их старого друга. Бруно сел прямо на пол и заплакал.

— Он ужасно жесток! — хныкал мальчик. — А еще он позволил Уггугу отнять у меня все мои игрушки! А чем он нас кормит! Просто ужас!

— Кстати, что у вас было сегодня на обед? — спросил Профессор.

— Кусочек дохлой вороны, — плачущим голосом отозвался Бруно.

— Он хочет сказать — пирожок-грачик, — пояснила Сильвия.

— Нет, это была дохлая ворона, — настаивал Бруно. — А еще был яблочный пудинг, но его весь слопал Уггуг, так что мне даже корочки не досталось. Я попросил у них апельсин, но мне и его не дали! — И бедный малыш уткнулся лицом в колени Сильвии, которая, нежно гладя его по головке, подхватила:

— Да, это правда, дорогой Профессор! Они просто ужасно обращаются с моим милым Бруно! Да и меня они тоже не любят, — добавила девочка, понизив голос, словно говорила о каких-нибудь нестоящих пустяках.

Профессор достал из кармана большой шелковый платок и вытер глаза.

— Как бы я хотел помочь вам, мои дорогие! — проговорил он. — Но что я могу поделать?

— Мы и сами хорошо знаем дорогу в Сказколандию — ну, туда, где сейчас наш папа. — Только бы Садовник выпустил нас…

— Он что же, не хочет открыть вам дверь? — спросил Профессор.

— Не хочет, и все тут, — отвечала Сильвия. — Но вам-то он наверняка откроет ее. Ах, дорогой Профессор, попросите его. Пожалуйста!

— Сию же минуту! — кивнул Профессор.

Бруно сел, протирая глаза:

— А разве он злой, сэр?

— Всякое может случиться, — отвечал я.

Профессор пропустил мое замечание мимо ушей. Он надел свою очаровательную шапочку с длинной кисточкой и принялся выбирать одну из прогулочных тростей Другого Профессора, стоявших на стойке в углу комнаты.

— Толстая палка поневоле внушает людям почтение, — пробормотал он себе под нос. — Ну, дети, пошли скорее!

И мы всей компанией вышли в сад.

— Прежде всего я сам подойду к нему, — пояснил Профессор, пока мы шли по дорожке, — и заговорю о каких-нибудь пустяках, ну, например, о погоде. Затем я спрошу его о Другом Профессоре. Этот вопрос преследует двоякую цель. Во-первых, поможет завязать беседу (а без доброй беседы, мне кажется, не стоит и откупоривать бутылочку вина), а во-вторых, если он видел Другого Профессора, мы тоже сможем отыскать его; если же нет — на нет и суда нет.

По пути мы прошли мимо той самой мишени, в которую во время визита Посла так блестяще стрелял из лука Уггуг.

— Поглядите-ка! — проговорил Профессор, указывая на отверстие в самом центре яблочка. — Его Императорская Пухлость первым же выстрелом угодил точно в цель!

Бруно внимательно осмотрел отверстие.

— Не может того быть, — прошептал он, обращаясь ко мне. — Он слишком толст для этого!

Садовника мы нашли очень легко. И хотя его не было видно за деревьями и кустами, его хриплый голос служил нам своего рода маяком. Подойдя поближе, мы смогли разобрать слова его песенки, раздававшейся совсем рядом:

Он думал — это Альбатрос
Над лампой кружит сам.
А пригляделся — марка в пенс
Ценой лежала там.
— Домой ступайте, — буркнул он, —
Здесь сыро по ночам!

— Он что, боится простудиться? — спросил Бруно.

— Понимаешь, в темноте, — отвечала Сильвия, — можно на что-нибудь наскочить.

— На что-нибудь? И на что же, например? Вот было бы здорово попасть на почту! — с нетерпением воскликнул Бруно. — А вдруг это окажется корова, а? Ведь это было бы просто ужасно!

— Дело в том, что все это и впрямь случалось с ним, — отвечал Профессор. — От этого его песенка становится еще интересней.

— Забавная у него, видно, жизнь, — заметила Сильвия.

— Пожалуй что так! — простодушно согласился Профессор.

— Она права! — воскликнул Бруно.

Когда мы наконец нашли Садовника, он стол на одной ноге и деловито изображал, что поливает клумбу с цветами, опрокидывая над ней пустую лейку.

— Да ведь в ней же нет ни капли воды! — крикнул ему Бруно, дергая Садовника за рукав, чтобы привлечь его внимание.

— Зато так ее легче держать, — отвечал Садовник. — Когда в лейке полно воды, рука быстро устает. — И он продолжал поливать, негромко напевая:

Здесь сыро по ночам!

— Послушайте, милейший! — громко заговорил Профессор. — Когда вы копали землю (а это вам приходится делать постоянно), сгребали в кучу всякий мусор (и это тоже для вас не редкость) или просто поддавали ногой какой-нибудь хлам, валяющийся под ногами, вам случайно не попадался Другой Профессор — человек, чем-то похожий на меня, но несколько иной?

— Ни разу! — заревел в ответ Садовник, да так громко и неистово, что мы все вздрогнули от ужаса. — Здесь ничего такого не водится!

— Что ж, давайте выберем не столь возбуждающую тему, — мягко сказал Профессор, обращаясь к детям. — Вы просили…

— Мы просили его открыть калитку и выпустить нас, — отвечала Сильвия, — но он не захотел. Попробуйте, а вдруг он откроет ее для вас.

Профессор предельно вежливо повторил Садовнику просьбу детей.

— Вас я выпустил бы не задумываясь, — отвечал тот. — Но мне запрещено открывать калитку детям. Неужто вы думаете, что я стану нарушать Приказ? Да ни за какие коврижки! Даже за полтора шиллинга!

Профессор осторожно достал целых два шиллинга.

— Ну, это другой разговор! — опять заорал Садовник, зашвырнув лейку куда-то за клумбу и вытаскивая из кармана целую пригоршню ключей: один большой и уйму поменьше.

— Послушайте, дорогой Профессор! — прошептала Сильвия. — Ему вовсе незачем открывать дверь для нас. Мы вполне можем пройти вместе с вами!

— Верно, умница! — с довольным видом похвалил ее Профессор, убирая монеты обратно в карман. — Так и деньги целее будут! — С этими словами он взял детей за руки, чтобы выйти с ними, как только Садовник отопрет калитку. Однако дело оказалось далеко не простым: Садовник, пытаясь отпереть ее, терпеливо перепробовал все маленькие ключи.

Наконец Профессор не выдержал и мягко предложил:

— Почему бы вам не попробовать большим ключом? Я часто замечал, что дверь удобнее всего открывать ее собственным ключом.

Первая же попытка отпереть калитку большим ключом увенчалась полным успехом: Садовник распахнул ее и протянул было руку за обещанными шиллингами.

Но Профессор отрицательно покачал головой.

— Ты действовал строго по Приказу, — пояснил он, — и отпер калитку для меня. А теперь, раз уж она открыта, мы тоже поступаем по Правилу — Правилу треугольника.

Садовник озадаченно поглядел на него и пропустил нас. Но как только калитка захлопнулась за нашими спинами, мы опять услышали голос Садовника, распевавшего во все горло:

В саду калитку видел он,
Открытую ключом.
Он пригляделся: это был
Трехчленный полином.
— Повсюду тайна! — он сказал. —
Мне это нипочем!

— Ну, мне пора возвращаться, — проговорил Профессор, когда мы отошли от калитки буквально на несколько ярдов. — Видите ли, здесь я не смогу читать: все мои книги остались там, во Дворце.

Но дети крепко вцепились в него.

— Пойдемте с нами! — со слезами на глазах упрашивала его Сильвия.

— Ну, ладно, ладно, — добродушно отвечал пожилой джентльмен. — Так и быть, я приду к вам, но только через день. А сегодня, точнее, уже сейчас, мне пора возвращаться. Понимаете, там я в одном месте поставил запятую, а ведь это так ужасно — не знать, чем же закончится фраза! К тому же дорога, насколько я помню, лежит через Собакленд, а я, признаться, всегда побаивался собак. Но мне будет очень легко отправиться туда, как только я закончу работу над своим новым открытием — способом переносить себя в пространстве. Мне осталось совсем чуть-чуть.

— А это не слишком утомительно — переносить себя? — спросила Сильвия.

— Да нет, что ты, дитя мое! Видишь ли, не успеешь ты устать от того, что несешь, как сразу же отдохнешь, поскольку несешь-то самого себя! Ну, прощайте, мои милые! Прощайте, сэр! — к моему изумлению, добавил он и даже протянул мне руку. Мы обменялись рукопожатиями.

— До свидания, Профессор! — отвечал я, но голос мой прозвучал как-то странно, словно откуда-то издали. Дети не обратили никакого внимания на наше прощание. Они, по-видимому, не видели и не слышали меня: нежно обнявшись, они отважно двинулись в путь.

.

____________________________________________________

Перевод Андрея Москотельникова (2009):

ГЛАВА XII
Музыкальный Садовник

Другой Профессор с беспокойством посмотрел на него.
— Маленькое существо должно лечь в кровать, и лучше сразу, — авторитетно заявил он.
— Так уж и сразу! — отозвался Профессор.
— Именно, именно! Укладывать за два раза — лучше и не пытаться, — ответил Другой Профессор.
Его коллега только руками всплеснул.
— Видала? — обратился он к Сильвии. — Кто ещё способен столь же ловко выдумать довод? Конечно, не нужно пытаться за два раза! Если разделить мальчика надвое, ему не поздоровится.
Это замечание резко вывело Бруно из оцепенения.
— Не хочу я, чтобы меня делили надвое, — решительно заявил он.
— Нет-нет, достаточно будет просто показать это на графике, — сказал Другой Профессор. — Изображу вам сию секунду, вот только мел немного притупился.
— Осторожнее! — в тревоге воскликнула Сильвия, когда он весьма неуклюже принялся его затачивать. — Вы себе палец отрежете, если будете так держать нож!
— А когда отрежете, дадите мне? — снова встрепенулся Бруно [37].
— Должно выглядеть примерно так, — сказал Другой Профессор, торопливо вычерчивая на классной доске длинную линию со стрелкой на конце и помечая её возле стрелки буквой x. Посередине линии он поставил жирную точку и обозначил её буквой А. — Сейчас объясню. Если ось «икс» разделить надвое в точке А, мы получим две полуоси, которые…
— Которые упадут на землю, — уверенно произнёс Бруно.
— Что упадёт на землю? — в замешательстве остановился Другой Профессор.
— Две полуосы, конечно же! — сказал Бруно. — Ведь половинки осы не могут летать.
Пришлось Профессору поспешить на выручку коллеге, ибо Другой Профессор был совершенно сбит с толку и забыл, что хотел доказать своим графиком.
— Когда я сказал «не поздоровится», — пояснил Профессор, — я имел в виду просто-напросто нервную деятельность…
Другой Профессор моментально просиял.
— Нервная деятельность, — торопливо заговорил он, — является на удивление медленным процессом у некоторых людей. Был у меня друг — так если его обожжёшь раскалённой кочергой, годы пройдут, прежде чем он это почувствует!
— А что будет, если его только ущипнуть? — спросила Сильвия.
— Тогда он, представьте себе, почувствует ещё позже. Я даже сомневаюсь, что он успеет почувствовать это сам. Скорее всего — его правнук.
— Не хотел бы я быть правнуком ущипнутого дедушки. А вы, господин сударь? — прошептал Бруно мне. — Только-только захочется быть счастливым, а тут приходит дедушкин щипок!
Проговорив это, мальчик внезапно взглянул мне прямо в глаза, и мне стало неловко оттого, что на его замечание никто не спешит ответить.
— А тебе всегда хочется быть счастливым, Бруно? — спросил я у него.
— Не всегда, — твёрдо произнёс Бруно. — Иногда, когда я слишком счастливый, мне хочется побыть чуть-чуть несчастным. Тогда я говорю об этом Сильвии, и она задаёт мне какой-нибудь урок. И всё происходит.
— Мне жаль, что тебе не нравятся уроки, — сказал я. — Тебе следует брать пример с Сильвии. Она-то занята весь долгий день.
— И я тоже! — ответил Бруно.
— А вот и неправда, — вмешалась Сильвия. — Ты занят весь короткий день.
— А какая разница? — спросил Бруно. — Вот скажите, господин сударь, ведь день настолько же короткий, насколько и длинный?
Так как сам я ни разу ещё не рассматривал этот вопрос с подобной точки зрения, то предложил им спросить об этом Профессора, и дети тут же бросились тормошить своего доброго друга. От замешательства Профессор даже перестал протирать стёкла своих очков.
— Дорогие мои, — произнёс он спустя пару минут, — день имеет ровно такую же длину, как и любой предмет той же длины, что и он. — И Профессор вновь спокойно занялся нескончаемой процедурой протирания стёкол.
Дети вернулись ко мне, чтобы сообщить этот ответ.
— Наш Профессор, наверно, слишком умный, — произнесла Сильвия почтительным шёпотом. — Если бы я была такой же умной, у меня бы целый день голова болела, уж это точно.
— Вы, кажется, разговариваете с кем-то, кого здесь нет, — сказал Профессор, повернувшись к детям. — И с кем же это?
Бруно озадаченно посмотрел на него.
— Я никогда ни с кем не разговариваю, если его нет, — ответил он. — Это неприлично. Сперва нужно подождать, чтобы он пришёл, и тогда с ним разговаривать.
Профессор беспокойно воззрился в моём направлении, но, как мне почудилось, глядел сквозь меня, никого не видя.
— Тогда с кем же вы разговаривали? — спросил он. — Здесь нет никого, кроме Другого Профессора… но его здесь нет! — испуганно добавил он, закружившись на месте, как волчок. — Дети! Помогите же его найти! Скорее! Он опять потерялся!
Дети радостно встрепенулись.
— Где нам поискать? — спросила Сильвия.
— Ищите везде! — возбуждённо воскликнул Профессор. — Только скорее! — И он принялся суетиться по всей комнате, вскидывая стулья и встряхивая их.
Бруно достал с полки какую-то очень маленькую книжицу, раскрыл её и тоже потряс, подражая Профессору.
— Здесь его нет, — объявил он.
— Там его и не может быть, Бруно! — возмущённо сказала Сильвия.
— Конечно, не может, — ответил Бруно. — Если бы он там был, то бы выпал.
— Мы попали в сложное положение, — произнесла Сильвия вычитанную где-то фразу, пока приподнимала за уголок каминный коврик и заглядывала под него.
— В сложном положении, — сразу же отозвался Профессор, — главное — найтись. Однажды я не нашёлся в лесу, и тогда почувствовал себя совсем потерянным…
— А почему же вы не кричали «Ау!»? — спросил Бруно. — Вы бы услышали себя — и тогда бы сразу нашлись: не могли же вы отойти далеко!
— А давайте мы и сейчас покричим, — предложил Профессор.
— А что нам кричать сейчас? — спросила Сильвия.
— Если подумать, то и кричать не стоит, — сказал Профессор. — А то ещё Вице-Премьер услышит. А он ужасно строгий.
При этих словах детишкам невольно припомнились все те обиды, от которых они и сбежали под защиту своего пожилого приятеля. Бруно сел на пол и заплакал.
— Он такой несправедливый! — хныкал мальчик. — Позволил Уггугу забрать все мои игрушки! И еда у них такая противная!
— А что вам давали сегодня на обед? — спросил Профессор.
— Киселя, — со всхлипом ответил Бруно.
— Он хотел сказать — кашу-размазню, — объяснила Сильвия.
— Нет, киселя, — настаивал Бруно. — Там был ещё яблочный пирог, только Уггуг его всего съел, и мне одна корка досталась. Я попросил апельсин, а мне не дали! — И бедный малыш уткнулся лицом в передник Сильвии, которая ласково погладила его по волосам и произнесла:
— Да, дорогой Профессор, это правда! Они очень плохо обращаются с моим милым Бруно! Да и со мной тоже, — добавила она более тихим голосом, как будто последнее было уже не так важно.
Профессор вытащил огромный носовой платок красного шёлка и вытер им свои глаза.
— Как бы я хотел помочь вам, милые дети! — сказал он. — Но что я могу сделать?
— А мы знаем дорогу в Сказочную страну — туда отправился наш отец, — сказала Сильвия. — Если бы только Садовник выпустил нас…
— Он не хочет отпирать вам калитку? — спросил Профессор.
— Нам не хочет, — ответила Сильвия, — но вам, я думаю, захочет. Пойдёмте попросим его, дорогой Профессор!
— Хорошо, только подождите-ка минутку, — сказал Профессор.
Бруно, который всё ещё сидел на полу, распрямился и утёр глаза.
— Профессор добрый, правда, господин сударь?
— Да, он очень добрый, — сказал я. Но Профессор не слышал моих слов. Он надел красивую шляпу с кисточкой, свисающей на длинном шнурке, и выбрал одну из принадлежащих Другому Профессору тростей со стойки в углу комнаты.
— Толстая палка в руке — и ты уважаемый человек, — пробормотал он себе под нос. — Пойдёмте же, милые дети! — И мы вчетвером направились в сад.
— Перво-наперво я обращусь к Садовнику с игривыми замечаниями о погоде, — объяснил Профессор по пути. — Затем я спрошу его, не видал ли он Другого Профессора. От этого будет двойная выгода. Во-первых, у нас завяжется разговор. Вы ведь даже в башмаках ходить не сможете, не завязав предварительно шнурков. А во-вторых, если он видел Другого Профессора, то мы, таким образом, его найдём, а если он — нет, то и мы — нет.
По дороге в сад мы прошли мимо мишени, в которую стрелял Уггуг во время визита Посла.
— Поглядите! — сказал Профессор, указывая на дырку в самом яблочке. — Стрелу Его Имперская Тучность выпустил оттуда, а вошла точно сюда!
Бруно осмотрел дыру поближе.
— Выпустила туда, но не вошла бы сюда, — прошептал он мне. — Его Имперская Тучность слишком толстая.
Отыскать Садовника было совсем не трудно. Он хоть и был скрыт от нас деревьями, но знакомый пронзительный голос точно указал нам, в какой стороне его искать, и чем ближе мы подходили, тем отчётливее раздавались слова его песни:

«Он думал, это Альбатрос
Отправился в полёт.
Он присмотрелся — нет, Ночник
И Марок хоровод.
Сказал он: “Дуйте по домам —
Сырая ночь грядёт!”»

— Они что, могут схватить простуду? — спросил Бруно.
— Нет, просто если ночь будет слишком сырой, — ответила Сильвия, — они могут к чему-нибудь приклеиться.
— И тогда оно должно будет отправиться по почте! — не на шутку встревожился Бруно. — А вдруг это будет корова? Ужас что может произойти!
— Все эти вещи с ним и происходили, — сказал Профессор. — Вот отчего его песня имеет такой познавательный интерес.
— У него, наверно, была удивительная жизнь, — сказала Сильвия.
— Можешь не сомневаться, — с улыбкой ответил Профессор.
— Нет, она не может! — воскликнул Бруно.
Но мы уже высмотрели Садовника, который стоял в своей любимой позе на одной ноге и сосредоточенно поливал цветочную клумбу из абсолютно пустой лейки.
— У вас в лейке нет воды! — сразу же заявил Бруно Садовнику, дёрнув его за рукав.
— Ещё бы! Ведь без воды она намного легче, — ответил Садовник. — Держать на весу полную лейку — небось, рука заболит. — И он продолжил своё занятие, напевая себе под нос:

«Сырая ночь грядёт!»

— Роясь в земле (что порою требуется проделывать там и сям), — так начал Учитель свою речь, возвышая голос, — сгребая мусор в кучу (ведь вам же частенько приходится этим заниматься), или спихивая ногою с дороги всякий хлам (ибо этим занятием невозможно пренебречь), доводилось ли вам приметить ещё одного Профессора — человека вроде меня, и всё же другого?
— Никогда! — рявкнул Садовник с вызовом и так громогласно, что все мы чуть не отскочили от неожиданности. — В моём хламе такой не попадался!
— Попытаюсь спросить его о не столь животрепещущем предмете, — тихо сказал Профессор детишкам. — Если не ошибаюсь, вы просили меня…
— Мы просили его, чтобы он выпустил нас из сада, — сказала Сильвия. — Но нам он калитки не откроет. Может быть, он откроет вам?
Профессор очень почтительно и в изысканных выражениях изложил Садовнику просьбу.
— Не возражаю, вы можете выйти, — ответил Садовник. — Но детям я не стану открывать. Думаете, я нарушу Правила? Да ни за шиллинг!
Профессор осторожно протянул ему два шиллинга.
— Тогда другое дело! — рявкнул Садовник и, швырнув свою лейку через клумбу, вытащил из кармана целую пригоршню ключей, среди которых были один огромный и несколько маленьких.
— Послушайте, дорогой Профессор! — прошептала Сильвия. — А пусть он не открывает калитку для нас. Мы выйдем вместе с вами.
— А и правда, милое дитя! — одобрительно отозвался Профессор, пряча свои монеты в карман. — Это сбережёт нам два шиллинга! — И он взял детишек за руки, чтобы они втроём смогли выйти из сада, когда калитка откроется. Открыть калитку, однако, оказалось не так-то просто. Садовник перепробовал все свои маленькие ключи. В конце концов Профессор отважился высказать робкое предположение.
— Почему бы воспользоваться большим ключом? Я не раз наблюдал, что дверь легче всего открывается своим собственным ключом.
Первая же попытка с большим ключом удалась; Садовник отпер калитку и протянул руку за деньгами. Профессор отрицательно помотал головой.
— Вы всё сделали согласно Правилу, — сказал он, — отперев калитку для меня. А раз она отперта, мы и выйдем через неё согласно Правилу — Правилу Троих [38].
Садовник растерянно воззрился на него, а мы тем временем прошмыгнули мимо; но вскоре мы вновь услышали, как он задумчиво напевает, запирая за нами калитку:

«Он думал, это Горсть Ключей
И малых и больших.
Он присмотрелся — нет, Пример
На Правило Троих.
Сказал он: “Никогда задач
Я не решал таких!”»

— Теперь мне нужно назад, — сказал Профессор, когда мы прошли несколько ярдов по дороге. — Понимаете, читать здесь совершенно невозможно, ведь все мои книги находятся в доме.
Но дети продолжали крепко-крепко держать его с двух сторон за руки.
— Нет, пойдёмте с нами! — со слезами на глазах и с мольбой в голосе проговорила Сильвия.
— Хорошо, хорошо! — ответил ей добрый старик. — Возможно, я и пойду с вами в другой раз. Но сейчас мне необходимо немедленно вернуться. Поймите, я остановился как раз на запятой, и мне не даёт покоя, чем кончается предложение! Кроме того, вам ведь придётся сперва пройти через Страну Псов, а присутствие собак меня слегка нервирует. Но мне будет гораздо легче там пройти, как только я закончу своё новое изобретение — оно касается наилучшего способа держать себя в пути. Осталось чуть-чуть над ним поработать.
— Но когда приходится одновременно и идти по дороге, и держать себя, это, должно быть, очень тяжело? — спросила Сильвия.
— Ну, гм… как тебе сказать, милое дитя. Ведь тогда и устаёшь только наполовину! Ну, до встречи, дорогие мои! До встречи, сударь! — добавил он к величайшему моему изумлению и с чувством пожал мне руку.
— До встречи, Профессор! — откликнулся я, но голос мой прозвучал как чужой и словно издалека, а дети и вовсе не обратили внимания на наше прощание. Они, очевидно, больше не видели и не слышали меня, поскольку, нежно обнявшись, смело зашагали по дороге.

ПРИМЕЧАНИЯ ПЕРЕВОДЧИКА:

37 — Вероятно, Бруно вспомнилась детская песенка:

Дядя, дядя, не хотите
Поменяться вы со мной?
Если палец мне дадите,
Дам я тоже пальчик свой!

Эта песенка входит в известное собрание английских детских стишков и песен «Рифмы Матушки Гусыни».

38 — Имеется в виду так называемое в англоязычной математической литературе «правило трёх», или тройное правило. Неизбежная (и главнейшая!) принадлежность курса элементарной математики, всё ещё носившего в кэрролловскую эпоху сугубо утилитарный уклон (т. е. предназначенного для начального и вместе завершающего образования «коммерческих классов» общества — торговцев и ремесленников) и допущенного в так называемые общественные школы (для детей высших классов, ранее изучавших почти исключительно классических писателей) и колледжи лишь к концу первой трети XIX века, да и то при полном отсутствии доказательной части арифметики, «правило трёх» представляет собой всего лишь способ решения и практического применения пропорции. Оно нередко поминается Кэрроллом в сочинениях самого разного жанра, причём в данном случае особенно к месту. Суть комического эффекта заключается в самой ситуации гротескного «взаимозачёта», как о том говорится ещё в самой первой книге по теории расчётов, содержащей изложение тройного правила (издана в 1514 году в Аугсбурге; цит. по: Вилейтнер Г. Хрестоматия по истории математики. Вып. I. Арифметика и алгебра. Гос. технико-теоретич. изд., М.—Л., 1932. С. 10. Пер. П. С. Юшкевича.): «Тройным правилом называется… золотое правило, с помощью которого совершаются все торговые расчёты всех ремесленников и купцов; оно называется так в гражданском обиходе… ибо содержит в себе три величины, при помощи которых можно вычислить всё».

____________________________________________________

Пересказ Александра Флори (2001, 2011):


ГЛАВА 12. МУЗЫКАЛЬНЫЙ САДОВНИК

– Ну, как, – спросил Профессор у детей, сидевших на полу, – теперь вы поняли тонкое различие между ирреальным и реальным? Пол оказал Питеру ирреальную помощь, но потребовал самых реальных денег.
– Да, мы поняли – просто ответил Бруно – непривычно просто для него. Но, видимо, он немного устал. Бруно пододвинулся поближе к сестре и прошептал: «Какая интересная история!».
Старый Профессор посмотрел на него с некоторым беспокойством.
– Младшим из присутствующих здесь, – заявил он докторально, – не мешало бы однажды лечь спать.
– Почему однажды? – не понял Профессор.
– А вы предпочитаете, чтобы они ложились дважды? – парировал Старый Профессор.
Просто Профессор зааплодировал.
– Этот ребенок великолепен! – сказал он Сильви. – Кто бы еще мог так скоро добраться до первопричины вопроса! Конечно, дважды спать не ложатся. Для этого нужно расчлениться надвое.
Услышав это, Бруно моментально расхотел спать.
– Я не хочу расчленяться надвое, – решительно сказал он.
– А жаль, – сказал Старый Профессор, взяв костяной нож для бумаги. – Я мог бы отлично расчленить вас на диаграмме. Пожалуй, я так и сделаю, только вот у меня тупой мел.
– Зато нож острый, – воскликнула Сильви в тревоге, потому что Старый Профессор весьма неосторожно держал нож. – Вы запросто можете порезаться.
– Если порежетесь, отдайте, пожалуйста, нож мне, — осторожно предложил Бруно.
Не обращая внимания на его слова, Старый Профессор начертил на аспидной доске длинный вертикальный отрезок.
– Вот, – сказал он, пользуясь ножом, словно указкой, – схематически изобразим человека в виде отрезка. Обозначим его точками А и В, а посередине поставим точку С. Отрезок в этой точке рас-членяется на две половины. А потом каждую из них еще можно расчленить.
– В общем, – сказал Бруно, – был один отрезок, а теперь несколько, и все  – членисто-многие.
Здесь вмешался просто Профессор, поскольку Старый Профессор был слишком озадачен, чтобы строить свою диаграмму дальше:
– Я не заходил так далеко. Я имел в виду психическое расчленение, или, если хотите, распад личности.
Старому Профессору тут же всё стало понятно.
– Конечно, – сказал он. – Распад личности – это серьезно. Я имел дело с совершенно распавшимися личностями. Прикоснешься к такому каленым железом, а он только через многие годы что-то почувствует.
– И вы прикасались к этим несчастным каленым железом?! – ужаснулась Сильви.
– Ну, сейчас уже не могу сказать так точно, – ответил Старый Профессор. – Железом или другим металлом. Но бывают и такие распавшиеся личности, что вообще ничего не ощущают. Всей их жизни на это не хватит. Только далекие потомки смогут что-то ощутить.
– Не хотел бы я быть их потомком, – пришел к заключению Бруно. – А вы, мистер-сэр, хотели бы страдать вместо других?
– Увы, наша жизнь состоит не только из удовольствий… – Я влез в разговор, как слон в посудную лавку, чтобы скрыть смущение, что меня обнаружили. – Разве в своей собственной жизни вы всегда испытываете удовольствия, Бруно?
– Не всегда, – серьезно сказал он. – Иногда, когда я слишком счастлив, мне хочется быть немного несчастным, вот и всё. Тогда я говорю об этом Сильви, и она сажает меня за уроки.
– Жаль, что вы не любите уроков, – сказал я. – Берите пример с сестры. Она так же занята, как день длинен.
– Хорошо, я это учту! – сказал Бруно.
– Нет, нет, – поправила Сильви. – Лучше сказать: вы столь же заняты, как день короток!
– А в чем разница? – спросил Бруно. – Мистер-сэр, я так и не понял: день – короткий или длинный? По-моему, у него всегда одна длина.
Я никогда не ставил перед собой подобных вопросов и решил переадресовать сомнение моего юного друга ученым. Просто Профессор уклонился от ответа, уступив Старому Профессору. Тот протер очки, минуту поразмыслил и сказал:
– Друг мой, день, как и все на свете, обладает длительностью во времени, равно как и длительность во времени относится ко всему на свете.
И продолжил шлифовать платком очки, словно желая превратить их в окуляры микроскопа.
Дети долго молчали, обдумывая глубокомысленный ответ патриарха науки.
– Ну, разве он не мудрец? – только и смог выговорить в конце концов Бруно.
Сильви ответила:
– Если бы я была такой же мудрой, то все время ходила бы с головной болью – никаких сомнений!
– Вы, кажется, разговариваете с кем-то, кого здесь нет, – заметил Профессор, оборачиваясь к детям. – Кто это?
Бруно прикинулся удивленным:
– Я никогда не говорю с теми, кого не знаю! – невинно ответил он. – Это невоспитанность. Нет уж, пускай он сперва появится, а потом уже я с ним буду разговаривать.
Профессора это как будто убедило, но он все же бросил испытующий взгляд в мою сторону. Конечно, меня он увидеть не мог.
– Другого Старого Профессора здесь нет. Впрочем, первый тоже куда-то подевался. Дети! Давайте-ка его поищем!
Дети мгновенно вскочили.
– А где его искать? – спросила Сильви.
– Где-нибудь! – возбужденно крикнул Профессор. – Только поскорее!
И он стал носиться по комнате, поднимая стулья, как будто надеялся обнаружить своего коллегу именно там.
Бруно вспомнил слова о том, что Старый Профессор однажды «ушел с головой в книгу». Он осторожно обеими руками вынул книгу из шкафа, быстро открыл ее и сказал:
– Его там нет.
– Его там и не могло быть! – возмутилась Сильви.
– Конечно, нет, – согласился Бруно, – а то бы вытряс его оттуда.
– А он когда-нибудь раньше пропадал? – Сильви на всякий случай заглянула под коврик.
– Дайте подумать, — сказал Профессор. – Однажды он потерял-ся в лесу… Но тогда он что-то кричал. Не помню, кажется: ау!
– Почему же он сейчас не кричал ау? – спросил Бруно. – Может быть, он не так уж далеко?
– Тогда попытаемся позвать его, – предложил Профессор.
– А что мы будем кричать? – спросила Сильви.
– Погодите кричать, – ответил Профессор. – А то может услышать Заправитель. Он в последнее время стал каким-то непредсказуемым.
Это замечание вернуло бедных детей к той самой реальности, о которой им сегодня так много говорили. Они вспомнили обо всех своих неприятностях. Бруно опустился на пол и зарыдал:
– Он прямо озверел! Разрешает своему Жаборонку воровать наши игрушки. И кормит нас всякой падалью!
– Что вы сегодня ели на обед? – обеспокоился Профессор.
– Дохлую ворону! – пожаловался Бруно.
– Он подразумевает пирог с дроздами, – пояснила Сильви.
– Нет, дохлую ворону! – упирался Бруно. – Был еще яблочный пудинг, но его весь сожрал этот Жаборонок, даже корочки не оставил.
– А я попросила апельсин, и мне его тоже не дали, – подтвердила Сильви рассказ брата, которого она сейчас гладила по голове. – Это правда, милый Профессор. Они обращаются с Бруно просто безобразно. И меня тоже не любят, – добавила она так, словно говорила о чем-то несущественном.
Профессор вынул из кармана большой красный платок, вытер глаза и сказал:
– Я очень хочу вам помочь, дорогие дети. Но что я могу сделать?
– Мы знаем тайную дорогу в Фейляндию, где скрывается наш отец, – сказала Сильви. – Но Садовник нас не выпускает.
– Значит, ему запрещено открывать калитку для вас? – уточнил Профессор.
– Для нас – да, – сказала Сильви. – Но для вас он ее, может быть, и откроет. Дорогой Профессор, пожалуйста, попросите его!
– Сию же секунду! – воскликнул Профессор.
У Бруно моментально высохли слезы, и он сказал мне:
– Вот, сэр, разве он не умница!
– Еще какой! – ответил я, но Профессор на сей раз ничего не заподозрил.
Он надел кепку с помпоном, взял одну из тростей Старого Профессора и так объяснил свои действия:
– Палка в руках ученого внушает окружающим особое почтение к нему. Идемте, дети.
И мы вышли в сад.
– Вы пока помолчите, – сказал Профессор. – Говорить буду я. Важно взять сразу же верный тон. Сначала несколько дежурных фраз о погоде. Заодно справлюсь, не видел ли он Старого Профессора. Это принесет нам двойную выгоду: во-первых, мы установим контакт, во-вторых, может быть, узнаем что-нибудь о нашем старом друге.
По пути мы наткнулись на мишень, сделанную специально для Жаборонка, собиравшегося поразить Посла своими талантами.
– Ну и ну! – воскликнул Профессор, указывая на отверстие в самом центре. – Он впервые в жизни стрелял из лука и угодил прямо в яблочко.
Бруно тщательно исследовал отверстие и заключил:
– Не мог он никуда угодить. Зубами в яблочко он бы еще не промахнулся…
Найти Садовника не составило никакого труда. Хотя его не видно было за деревьями, но его ужасный голос и не менее ужасная песня задали нам совершенно безошибочное направление. И чем ближе мы подходили, тем яснее разбирали слова:

– Он думал, глядя в небеса,
Что там орел летал,
Но понял он, разув глаза,
Что это интеграл.
На вашем месте я б, мой друг,
Так поздно не гулял!

– И как он не боится простуды? – тихонько спросил Бруно.
– Если б было сыро, – предположила Сильви, – он бы поостерегся.
– И чего, он, интересно, ждал? – продолжал Бруно. – Но, заметь, к нему под видом орла прицепился какой-то интриган. Не случилось бы с ним чево-нибудь ужасного.
– А с ним и случалось много ужасного, – констатировал Профессор. – Его жизнь – сплошной роман ужасов. Оттого он и рехнулся. Но именно это и придает его песне особый шарм.
– Зато его жизнь не была скучной, – сказала Сильви: она во всем искала утешительные стороны.
– И вы можете так говорить! – воскликнул Профессор с укором.
– Конечно, может! – сказал Бруно. – Раз говорит, значит – может.
Мы подошли к Садовнику. Он, как всегда, стоя на одной ноге, поливал куртину, хотя в лейке давно уже не было ни капли.
– Там же нет воды! – сказал Бруно, потянув его за рукав.
– Тем лучше! – ответил Садовник. – Когда в лейке много воды, начинают болеть руки.
И продолжил оба занятия – полив и пение. Причем трудно сказать, какое из них было более бессмысленным.
– А по ночам становится сыро! – заметила Сильви.
– Скажите, сударь, – спросил Профессор, – когда вы заняты выниманием грунта и пением, не привлекает ли ваше внимание внимающий вам Старый Профессор, вроде меня?
– Нет, сэр, – ответил Садовник. – Странного Профессора, вроде вас, я из грунта не вынимал.
– Тогда обсудим другой предмет, не столь животрепещущий, – мягко сказал Профессор. – Дети говорили, что вы не открываете для них садовую калитку…
Дети подтвердили.
– И я стал опасаться, что вы ее не открываете никому… – очень осторожно закончил Профессор.
– Мы просим вас открыть калитку для нашего обожаемого Профессора, – сказала Сильви.
– Тут имеется один лживотрепещущий вопрос, – сказал Садовник. – Для вашего обижаемого Профессора я ее открыть могу, но не для детей. Я не могу нарушить правило. Ни за какие деньги.
Он достал связку ключей – множество маленьких и только один большой – и отправился к выходу.
– Вот и отлично, – заметил Профессор. – Значит, деньги мы сэкономим.
– Разумеется, – подтвердила Сильви. – Поскольку мы выйдем с вами, ему не придется специально отпирать калитку для нас.
Садовник долго мучился, терпеливо пробуя все маленькие ключи, но ни один из них не подошел. Тогда Профессор рискнул предположить:
– Но почему бы не попробовать большой ключ? По моим скромным наблюдениям, дверь удобнее открывать тем ключом, ко-торый для нее предназначен.
Наблюдение Профессора не замедлило блистательно подтвердиться на опыте. Затем Садовник протянул руку за деньгами, но Профессор покачал головой и вместо денег дал ему разъяснение:
– Вы поступаете в соответствии с правилами, отпирая дверь для меня. Вы последовали Закону Номер Один, а теперь мы выйдем в соответствии с Законом Номер Три.
Садовник, не произнеся ни единого слова, позволил нам выйти и снова затянул свою заунывную песню:

– Большим ключом дверь отпер он
И выпустил ребят.
Вдруг перед ним возник Закон –
Нет, целых три подряд!

Когда мы отошли на несколько ярдов, Профессор сказал:
– Вот и всё. Я возвращаюсь, потому что мои книги остались во дворце.
Но дети не отпускали его рук.
– Пожалуйста, не оставляйте нас! – умоляла Сильви со слезами на глазах.
– Хорошо, хорошо! – сказал добродушный старик. – Возможно, я последую за вами в ближайшее время. Но сейчас мне просто необходимо вернуться. Я писал свое новое сочинение и остановился на запятой. Вы же понимаете – это весьма неудачное завершение фразы, нужно придумать более подходящее. Кроме того, дорога ваша лежит через Догландию, а у меня всегда возникают сложности с ее обитателями. Но как только я завершу свое очередное изобрете-ние, никакие собаки мне уже не будут страшны. Это средство по-зволит мне переноситься куда угодно во мгновение ока. Оно почти готово, но требуется небольшая доработка.
– Не слишком ли вы утомляете себя работой? – тактично спросила Сильви, не прекращая попыток увести Профессора. Но он не оставил ей надежды.
– Нисколько, дитя мое! Своя ноша не в тягость. До свидания, дорогие! До свидания, сэр, – добавил он неожиданно и пожал мне руку.
– До свидания, Профессор! – ответил я, но мой голос прозвучал странно и как будто издалека. Подозреваю, что дети меня уже не видели и не слышали. Они крепко взялись за руки и ринулись навстречу неизвестности.

.

____________________________________________________

 

***

<<< пред. | СОДЕРЖАНИЕ | след. >>>