Илл. Инги Мур.

Автор статьи: Елаиль Миндаль
Рубрика: «Культовые сказки»

Кеннет Грэм… Скажите, что приходит на ум при этом имени (если вообще вспоминается)?
Конечно же «Ветер в ивах»! А ещё что? Да… больше и ничего. Разве что ещё сказка «Дракон-лежебока». Впрочем, это неудивительно – немало писателей остаются в массовой памяти авторами одной книги.

В детстве сказка привлекла меня своим поэтичным названием и одной-единственной непонятной картинкой, изображающей жабу (мистера Тоуда) на автомобиле. Постепенно я втянулась в атмосферу этой книги и полюбила её — характеры зверей мне показались очень интересными (я, вообще, любила сказки о животных). Самим автором я заинтересовалась гораздо позже, и оказалось, что про биографию Кеннета Грэма (иногда его фамилию у нас переводили, как Грэхем) у нас написано не так уж много.

Кеннет Грэм.

Зато в Англии о Грэме пишут целые тома, и этим он обязан всего одной сказке, которая стала безумно популярна в англосаксонском мире. Да что же такого особенного в этой книге? Почему над ней работало множество великих иллюстраторов (от Артура Рекхема и Эрнеста Шепарда до Инги Мур и Роберта Инглена)? Почему её называли любимой Алан Милн, Клайв Льюис, Теодор Рузвельт, Джон Леннон, Сид Баррет? Почему она пережила не менее 20 экранизаций (фильмы, мультфильмы, сериалы) и бесчисленное множество театральных постановок?
Попробуем во всём этом разобраться.

Певец ностальгии

«Имея полную возможность предаваться радостям жизни, взрослые ею
не пользовались. Они могли бы весь день плескаться в пруду, гонять цыплят,
лазать по деревьям в самой не подходящей для этого воскресной одежде,
могли бы взять и накупить пороху при свете дня, палить из пушек и взрывать
мины на лужайке, но они даже не пытались. Никто не тащил их в церковь
по воскресеньям, и, все же, они регулярно ходили туда по собственной воле,
впрочем, и мы сами упускали множество возможностей насладиться жизнью.
По большому счету, существование этих Олимпийцев было,
как будто, полностью лишено смысла, даже их движения казались сдержанными
и медлительными, а занятия глупыми и бессмысленными. Они не видели
вокруг себя ничего кроме обыденности.[…]
Что ж, Олимпийцы давно остались в прошлом. И теперь мне почему-то кажется,
что солнце светит не так ярко, как раньше, а бескрайние луга былых времен
уменьшились и сократились до нескольких жалких акров. Горькое подозрение
закрадывается ко мне в душу. Et in Arcadia ego (И я в Аркадии родился).
Неужели и я стал Олимпийцем?»
(К. Грэм «Золотой возраст»)

Будущий писатель родился в 1959 году 8 марта в семье адвоката Каннингема Грэма и его жены Бесси Инглес-Грэм.

Место рождения Кеннета Грэма. Касл стрит, Эдинбург.

В возрасте пяти лет Кеннет потерял свою мать, умершую от скарлатины и осложнений после родов четвёртого ребёнка. Отец не мог заботиться о детях, так как после смерти жены у него начались серьёзные проблемы с алкоголизмом. Спустя три года он уехал во Францию, поручив заботу о детях их бабушке Инглес. Бабушка забрала четверых внуков в деревню Кукхэм, рядом с городом в графстве Беркшир. В имении «Mount» с большим садом, без постоянного надзора взрослых и неподалеку от реки Кеннет с сестрой Хелен и братьями Вилли и Роландом были очень счастливы.

Кукхэм Дин.

Quarry Wood. Считается прототипом Дремучего леса.

В 1868 году Кеннет Грэм поступает в школу Св. Эдварда при Оксфорде. Там он добивается больших успехов в учёбе, становится старостой и капитаном команды регбистов. Окончив школу, он очень хотел поступить в Оксфордский университет, но его дядя Джон Грэм, официальный опекун детей, отказался продолжить финансирование. По его совету, Кеннет Грэм становится клерком в банке Лондона.

Кеннет Грэм.

В свободное время он пишет рассказы и публикует их в разных журналах. В 1918 году выходит книга «Языческие записки», объединившая в себе некоторые из них. Ничего особо языческого в ней, в общем-то, не было. Это был сборник разных эссе о сельской жизни, прогулках на природе, реке и прочих маленьких радостях жизни. Уже здесь ярко проявился основной мотив творчества Кеннета Грэма — ностальгия. Биографы писателя часто отмечали его эскапизм и тоску по детству. И Грэм действительно постоянно пытался напомнить самому себе о детстве, вернуться в него.
С 19 лет он собирал коллекцию мягких игрушек и деревянных фигур. Своей невесте Элспет Томсон он писал письма на «детском» языке, называя себя Дино, а её Минки. Но больше всего Кеннет тосковал о том времени, когда он со своими братьями и сестрой жили в Кукхэме, играли и катались по реке. По мотивам детских воспоминаний он пишет книгу «Золотой возраст». А вслед за ней через три года выходит продолжение – «Дни мечтаний» (именно в этой книге и рассказывается сказка «Дракон-лежебока»). Обе книги переводились до революции Александрой Баулер, а их новый перевод сделала Лилит Базян.

      

Благодаря этим произведениям, имя Кеннета Грэма стало известным, но писатель делает литературный перерыв почти на десять лет. Зато после он напишет ту самую главную книгу, которая оттеснит всё написанное им на задний план.

Сказки для Мышонка

«Он с мастером Мышонком, мадам.
Он рассказывает ему какую-то историю о Жабе…»
(слова горничной Грэмов)

В 1899 году Кеннет Грэм женится на Элспет Томсон. Их брак, как утверждают все биографы, не был счастливым. Например, в статьи Джона Престона «Kenneth Grahame: lost in the Wild wood» Элспет характеризуется весьма нелицеприятными эпитетами: «малахольная и эксцентричная», «неуравновешенная», «истеричная ипохондричка».

Портрет Элспет Томсон.
Художник Фрэнсис Бернард Дикси. 1881 г.

Но у этих людей было то, что их объединяло — любимый сын Алистер. Мальчик родился недоношенным. Он был слабым, болезненным, слепым на один глаз. Но родители просто обожали его и верили, что он станет гением.
У Мышонка (домашнее прозвище Алистера) был очень трудный характер. Это был неуправляемый, вспыльчивый ребёнок, постоянно требующий внимания. У него было странное развлечение: он кидался под колёса машин, заставляя их останавливаться.

Алистер Грэм.

Чтобы хоть как-то урезонить Мышонка, Кеннет Грэм придумывал для него истории про жабу мистера Тоуда. Это была очень своеобразная форма воспитания: сам мистер Тоуд своим взбалмошным и эгоистичным характером напоминал Алистера. (Некоторые биографы считают, что мистер Тоуд также являлся проявлением авторского подсознательного, но психоанализом я заниматься не хочу. Уж слишком велик риск навыдумывать то, чего и в помине не было).
Конечно же отец осуждал плохие поступки Тоуда, но и сочувствовал ему – так же, как и своему сыну. Грэм рассказывал Алистеру сказки на ночь, а когда они разлучались, писал ему письма.

Отрывок из письма К. Грэма сыну:
«Ты слыхал о Тоуде? На самом деле его никогда не брали в плен разбойники. Всё это был его ужасный низкий трюк. Это он сам написал письмо — в письме говорилось, что надо положить сто фунтов в дупло дерево. А он выбрался из окна рано утром, и отправился в город под названием Багглтон и дошёл до отеля «Красный Лев» и там обнаружил группу путешественников, которые только что приехали из Лондона, и пока они завтракали, он пошёл в конюшню и нашёл их автомобиль и уехал в нём, даже не сказав «Би-би!». И теперь он исчез, и все его ищут, включая полицию. Я боюсь, что он плохое низкое животное».

Понемногу писатель сам всерьёз увлекся этой темой. Последние письма уже напоминали полноценные законченные главы будущей сказки. Толчком к созданию книги послужили слова Констанс Смедли, друга семьи Грэмов (а вдобавок ещё художницы, драматурга и корреспондента журнала «Everybody’s Magazine»). Прочитав письма Алистеру, она сразу поняла, что это может стать золотым дном. Смедли посоветовала оформить все рассказы, как одну большую повесть. Взяв обещание, что Грэм напишет книгу, она со своей стороны пообещала, что редактор «Everybody’s Magazine» опубликует её в журнале.

Первое издание «Ветра в ивах». Книга, посвящена Алистеру.

Осенью 1908 года книга «Ветер в ивах» была издана, но восторга у критиков не вызвала. Не было почти ни одного хвалебного отзыва! «Взрослые читатели найдут её чудовищной и непонятной. Надежды детей на веселье будут напрасными», писал критик в «Таймс».
Но всё изменилось, когда «Ветер в ивах» высоко оценил сам Теодор Рузвельт. Да-да, Кеннет Грэм посылал свою книгу знаменитому американскому президенту! Книга тому настолько понравилась, что он поспособствовал её публикации в Америке. А в 1910 году Рузвельт приехал в Оксфорд с лекцией, и выразил желание встретиться с несколькими людьми, в том числе с Редьярдом Киплингом и Кеннетом Грэмом.

Постепенно читатели полюбили сказку, книга стала бестселлером, а знаменитые художники считали за честь её иллюстрировать. Самому Грэму больше всего нравились иллюстрации Энеста Шепарда. «Вы сделали их (персонажей книги – Е.М.) живыми», писал автор художнику. Большую роль в популяризации «Ветра в ивах» также сыграл Алан Милн (более того — считается, что эта сказка оказала на сильное влияние на «Винни-Пуха»). В 1930 году Милн даже написал пьесу «Тоуд из Тоуд-Холла».

Афиша Королевского театра.

Из эссе Милна «Настольная книга»
(перевод взят из статьи «»Такая-то» и «Сякая-то», или Два забытых шедевра Кеннета Грэма»):

«Я собираюсь рассказать о другом открытии; о книге, которая должна быть классикой, но ею не является; о книге, о которой никто не слыхал, если не слышал о ней от меня. Она была опубликована где-то лет двенадцать тому назад, последняя из публиковавшихся книг известного писателя. Когда я назову вам его имя, вы скажете: «О да! Я люблю его книги!» — и вы упомянете «Такую-то» и ее знаменитое продолжение «Сякую-то». Но когда я спрошу вас, читали ли вы МОЮ книгу, вы выразите изумление и скажете, что никогда не слыхали о ней. […] Итак, автором моей книги является Кеннет Грэм. Вы слыхали о нем? Прекрасно, я так и думал. Книги, которые вы читали, — это «Дни грёз» и «Золотой век». Я прав? Благодарю. Но книга, которой вы не читали, — моя книга — это «Ветер в ивах». Я опять прав? Ах, этого я и опасался.
Причина, по которой я был уверен, что вы ее не читали, является и причиной, по которой я зову ее «моей» книгой. Последние лет десять-двенадцать я ее рекомендую. Обычно я говорю о ней при первой же встрече с незнакомыми людьми.[…]
Невозможно рекомендовать книгу всем сотням людей, с которыми встречался за десять лет, и не обнаружить, хорошо ли она известна. Поразительная правда заключается в том, что ни один из этих сотен не слышал о «Ветре в ивах», пока я им не рассказал о нем».

А что же произошло с Мышонком, сыном Грэма? Его судьба была очень трагична. Из-за своего плохого зрения мальчику было трудно учиться. Алистера переводили из одной школы в другую. Когда он получил нервный срыв в Итоне, отец, благодаря своим связям отправил его в Крайст-Чёрч, Оксфордский колледж. Алистер не добился особых успехов и там. Он постоянно менял предметы, пытаясь найти что-то, в чём он хорош. Стало совершенно ясно, что, вопреки убеждениям родителей, он никогда не станет гением.
Об отношениях Кеннета Грэма и Алистера писали противоречивые вещи. С одной стороны — отец очень любил (и даже баловал) сына, с другой — отчуждался от него. Ольга Батлер в своей статье «Мистер Жаба, Винни Пух и два очень грустных мальчика» сравнивает судьбу Алистера и Кристофера Робина Милна:

«Грэм любил своего маленького Алистера, но предпочитал делать это на расстоянии. Мальчика отправили в пансион в Западном Сассексе, где Алистер сразу почувствовал себя брошенным. «Пожалуйста, навести меня», – писал он отцу. Или: «Как понимать, что ты опять не приехал в выходные повоспитывать меня?»
Возможность встречи даже не обсуждалась отцом.[…]
Вместо прямого ответа Грэм предлагал сыну сказки и словно не замечал, что Алистер молил о любви. «Ты должен приехать и повоспитывать меня!» – снова требовал мальчик. В следующем письме: «Пожалуйста, приезжай». И в следующем: «Я не могу слушаться тебя через почту!» Даже столетие спустя эти строчки заставляют сердце сжиматься. Но отец их игнорировал: «Не сомневаюсь, ты увидел немало интересных зверушек, а также прочитал новую историю про то, как констебль бросил мистера Жабу в тюрьму», – отвечал он.
Сохранилось 15 писем Грэма к сыну, они и являются главными свидетельствами. Исследователи говорят, что с помощью интересных историй он компенсировал эмоциональную холодность, дистанцировался от семейных проблем, снимая с себя самую главную обязанность – воспитания ребенка».

Мне кажется, что тут дело немного сложнее. Дело в том, что очень трудно находиться рядом с человеком, постоянно требующим внимания. Особенно, если этот человек твой близкий и к тому же болен. Начинаешь постепенно отгораживаться, сам не понимая, что делаешь…
8 мая 1920 года тело Алистера Грэма находят на рельсах. Это было явное самоубийство. Из уважения к Кеннету Грэму, причину смерти объясняют несчастным случаем.
После смерти сына Грэм прекращает писать книги и больше не выходит в общество. 6 июля 1932 года создатель великой сказки умирает от кровоизлияния в мозг. На его похоронах было много цветов и открыток от детей из разных частей Великобритании.

Могила Кеннета Грэма в Оксфорде.

Двоюродный брат писателя, литератор Энтони Хоуп написал эпитафию: «Светлой памяти Кеннета Грэма, мужа Элспет и отца Алистера, переправившегося через реку 6 июля 1932 года, на века озарившего своим талантом детство и литературу».

Надгробный камень на могиле Грэма.

«Ветер в ивах» и все-все-все

«Быть может, автор о том и не думал, но четверка из «Ветра
в ивах» — Крот, Крыс, Жаб и Барсук — показывает нам, какие разные
создания может связать этот род любви (привязанность – Е.М.)».
(Клайв Льюис «Любовь»)

Впервые я прочитала «Ветер в ивах» в сборнике «Сказки Англии» в переводе Ирины Токмаковой. К этому переводу у меня лишь одна претензия: непонятное добавление к именам слова «дядюшка», которого нет ни в оригинале, ни в других переводах.

К тому времени я уже прочла много сказок о животных. Но эта повесть сталкивала мир антропоморфных животных и людей, что было довольно необычно (конечно, было что-то похожее у Беатрикс Поттер, но у неё люди и животные не говорили на одном языке).
Логика этого мира у автора не очень проработана. Например, самый большой вопрос вызывает маскировка Тоуда. Каких размеров должна быть жаба, чтобы походить на пожилую женщину-прачку, пусть даже самую невысокую?

Илл. Артура Рэкхема.

Илл. Эрнеста Шепарда.

Оставляют вопросы также отношения людей и животных. Ясно, что звери не слишком любят иметь дело с людьми, а люди, по крайней мере, большинство из них, относятся к зверям с предубеждением. Например, женщина с баржи узнав, что Тоуд жаба, тут же швыряет его в воду.

Илл. Криса Данна.

«Женщина подвинулась к нему и пристально пригляделась.
— Конечно! — закричала она. — Отвратительная, скользкая жаба! На моей прекрасной, чистой барже! А это уже то, чего не потерплю я!».

Звери не любят ходить через деревни, да и вообще общаются с людьми только в крайнем случае. Известно, что есть особый звериный этикет, который людям может быть непонятен. Лошади в этом мире не являются разумными. С ними обращаются, как с настоящими животными и могут продать.

Илл. Артура Рэкхема.

Кролики и птицы разумны, но их спокойно могут есть другие звери. А дочка тюремщика держит мышек, канарейку и белку, как питомцев…

«Конечно, она не сказала ему, что звери для нее — просто домашние любимцы, у нее хватило такта понять, что Тоуд на это страшно обидится».

Да уж… Но, в принципе, похожая логика есть и в других сказках. Может, в этой книге, как в «Хрониках Нарнии», есть разумные и неразумные животные?
Кроме говорящих животных, ничего волшебного в этой сказке нет… Хотя есть. Это загадочный друг и помощник, под которым, судя по иллюстрациям, подразумевается древнегреческий Пан – дух природы.

«Природа, окрашенная невероятным розовым цветом, примолкла, затаив дыхание, он заглянул в глаза друга и помощника, того, который играл на свирели. Он ясно увидел кудри и крючковатый нос между добрыми глазами, которые смотрели на них ласково, а рот, спрятавшийся в бороде, приоткрылся в полуулыбке, увидел руку возле широкой груди и другую руку, которая держала свирель, только что отведенную от губ, видел крепкие ноги, прочно опирающиеся на дерн, и угнездившегося между его ступнями крепко спящего в полном покое маленького, кругленького, толстенького детеныша Выдры. Все это он увидел своими глазами, совершенно отчетливо на фоне рассветного неба! Он все это увидел своими глазами и остался жив, а оставшись в живых, очень этому удивился».

Илл. Криса Данна.

К. С. Льюис «Боль»:
«Вас охватит восторженное изумление и в некоторой степени чувство собственной незначительности перед лицом такого посещения, равно как и чувство преклонения перед ним — одним словом, целый спектр чувств, который можно выразить словами Шекспира «Пред ним мой гений укорен». Такое чувство можно описать как благоговение, и предмет, вызывающий его, и есть запредельное. […]
Современный пример можно найти (если только гордость не помешает нам там его искать) в детской книжке Кеннета Грэма «Ветер в ивах», где Крыса и Крот приближаются к Пану на острове.
«- Крыса, — прошептал он, едва обретая дыхание и весь дрожа, — ты боишься?
— Боюсь? — пробормотала Крыса, глаза которой сияли невыразимой любовью. — Боюсь? Его? О нет, ничего подобного. Но все-таки — все-таки, о Крот, я боюсь».».

Илл. Пола Брэнсома.

Я всё пыталась понять этот мир, когда читала книгу. Особенно меня запутала сцена, когда Барсук показывает Кроту свои подземные коридоры.

«— Видишь ли, давным-давно на том месте, где теперь шумит Дремучий Лес, задолго до того, как он вырос таким, каким ты его знаешь, тут был город — человеческий город. Здесь, где мы с тобой сейчас стоим, они жили: ходили, разговаривали, спали, занимались своими делами. Здесь они держали конюшни и пировали, отсюда они отправлялись на войну или уезжали торговать. Это был могущественный народ, они были богаты и умели хорошо строить. Строили они крепко, потому что верили, что их город будет стоять вечно.
— Что же все-таки с ними со всеми случилось? — спросил Крот.
— Кто знает? — сказал Барсук. — Народы приходят, живут, процветают, строятся, а потом уходят. Таков их удел. А мы остаемся. Здесь жили барсуки, я слыхал, задолго до того, как построился город. Мы можем на время уйти, переждать, перетерпеть, а потом появиться снова. Мы всегда будем.
— И что же случилось, когда люди отсюда ушли?
— Когда люди ушли, — продолжал дядюшка Барсук, — за дело взялись сильные ветры и затяжные ливни — терпеливо, не останавливаясь, день за днем, год за годом. Может быть, и мы, барсуки, как могли помогали — кто знает? Вниз, вниз, вниз опускался город, опускался, разрушался, исчезал. И тогда вверх, вверх, вверх потянулся лес. Постепенно проросли семена, молодые деревца вытягивались и крепли, на помощь им явились ежевика и папоротники. Листья опадали, становились перегноем, образуя почву, и покрывали руины. Весенние ручьи нанесли земли и песку, засыпали щели, и вот наш дом был опять готов, и мы переселились в него. То же самое происходило там, наверху. Явились звери, им здесь понравилось, они осели, устроились, стали расселяться, и жизнь вошла в свою колею. Они не утруждали себя мыслями о прошлом, они о нем никогда не думают, им некогда. Место это, конечно, холмистое, кочковатое, здесь полно ям и всяких рытвин, но в этом есть и преимущества. Звери не думают и о будущем. Возможно, люди опять сюда явятся, может статься, опять всего лишь на время».

Наводит на странные мысли о постапокалипсисе, не правда ли? Хотя оказалось, что речь идёт о погребённых римских поселениях…
Но, несмотря на все непонятные места, «Ветер в ивах» оказался просто замечательной историей. В первую очередь из-за своих персонажей. Они, хоть и являлись зверьми, но вели себя почти как обычные джентльмены той «старой доброй Англии», о которой так тосковал Кеннет Грэм. И конечно же каждый из них обладал ярким индивидуальным характером.
Итак, главные герои…

Крот — самый добрый и бескорыстный герой сказки. Всегда ставит качества друзей выше своих собственных. Иногда он кажется тугодумом, но на самом деле, как сказал Барсук, у него «в мизинце больше здравого смысла, чем у некоторых во всем их жирном теле». Крот очень мягкосердечен и чувствителен, но в нужный момент может стать очень решительным и смелым. Лучший друг Рэта.

Илл. Роберта Инглена.

«Осторожно, будто бы невзначай, Крот завел разговор о сборе урожая, он говорил о полных тележках, и о том, как тяжело их тащить волам, и о том, как все выше и выше поднимаются скирды, и о том, как по ночам полная луна встает над чисто выбритыми лугами, на которых, словно точечки, располагаются копны сена. Он говорил о том, как вокруг в садах краснеют яблоки, а в лесу темнеют орехи, и о варенье и других запасах и напитках. Так постепенно в разговоре он достиг зимы, и ее радостей, и уютного жилья в теплом доме, а дальше он уже совсем размяк и впал в лирику.
Постепенно Рэт отошел, сел рядом с ним, заговорил. Тусклые прежде глаза заблестели, безучастность отступила от него.
Через какое-то время тактичный Крот выскользнул из комнаты и вернулся с карандашом и несколькими листочками бумаги, которые он поместил на столе, рядом с правым локтем своего друга.
— Ты очень давно не писал стихов, — заметил он. — Ты мог бы сегодня вечером попробовать вместо того, чтобы… хм… погружаться в раздумья по разным там поводам. Мне кажется, ты почувствуешь себя много лучше, если ты что-нибудь набросаешь, даже если это будут просто отдельные рифмы».

Рэт, водяная крыса (или водяная полёвка — животное, селящееся по берегам водоёмов). Друзья называют его Рэтти. Очень сообразительный и трезвомыслящий зверь. В то же время романтик и поэт. Сам писатель утверждал, что прототипом персонажа был его друг, писатель Артур Квиллер-Куч. Но Рэтти также похож на самого Грэма. Их объединяют и любовь к реке, и привязанность к родным местам, и… полуосознанное стремление к путешествиям

Илл. Роберта Инглена.

«- Можешь себе представить, ведь я ни разу в жизни не катался на лодке. Ни разу!
— Что? Дядюшка Рэт — Водяная Крыса так и остался с разинутым ртом.- Никогда не ка… Ты ни разу в жизни не… Я не представля… Слушай, а зачем ты жил до сих пор на свете?[…]
— Поверь мне, мой юный друг, что нету дела, которым и вполовину стоило бы заниматься, как попросту — попросту — повозиться с лодкой, ну просто повозиться, ну просто…[…]
— С лодкой, в лодке или возле лодки. Это не имеет значения. Ничего не имеет значения. В этом-то вся прелесть. Не важно, поплывешь ты в лодке или не поплывешь, доплывешь, куда плыл, или приплывешь совсем в другое место, или вовсе никуда не приплывешь, важно, что ты все время занят, и при этом ничего такого не делаешь, а если ты все-таки что-то сделал, то у тебя дел все равно останется предостаточно, и ты можешь их делать, а можешь и не делать — это решительно все равно».

«Он понял, что и в нем — вот она — зазвучала до сих пор дремавшая струна, о существовании которой он и не подозревал. Простая болтовня этих собирающихся на юг птичек, их немудрящие рассказы разбудили такое новое и сильное чувство, что ему неодолимо захотелось ощутить хотя бы одно прикосновение южного солнца, почувствовать дуновение южного ветра, вдохнуть подлинно южные ароматы. Зажмурившись на один миг, он позволил себе помечтать в полной отрешенности, а когда снова открыл глаза, река показалась ему серой и холодной, зеленые поля — пожухшими. Потом его верное сердце пристыдило более слабую часть его души и обвинило ее в предательстве».

Барсук. Самый старший во всей компании. Дружил с отцом Тоуда, поэтому чувствует ответственность за его сына. Замкнутый и немного ворчливый, но очень добрый и мудрый. Живёт очень уединённо в Дремучем лесу и «ни за какие деньги он не согласился бы перебраться куда-нибудь в другое место».

Илл. Роберта Инглена.

«— Именно это я всегда и говорю, — сказал Барсук. — Нигде нет такой тишины и покоя, как под землей. И нигде ты не чувствуешь себя в большей безопасности. А если вдруг мыслям твоим станет тесно и тебе захочется простора, стоит только копнуть, поскрести — и пожалуйста! А если тебе покажется, что твой дом чересчур велик, закопай парочку проходов — вот и все. Никаких тебе плотников, никаких строителей, никаких советов через забор, а главное — никакой погоды! […] Нет, наверху, пожалуйста, работайте, веселитесь, гуляйте — все это хорошо. Но жить надо под землей».

«Когда детишки капризничали и не слушались, то им говорили, что, если они не успокоятся, страшный серый Барсук придет, посадит их в мешок и утащит. Это была низкая клевета на Барсука, который по-прежнему, хоть и сторонился общества, от души любил маленьких детишек. Но эти угрозы всегда действовали безотказно».

Кажется, я перечислила всех… Ах, да! Я совсем забыла об одном персонаже. Самом главном и самом спорном. С которого всё и началось… Я забыла о мистере Тоуде! Это просто непростительно!

Илл. Эрика Кинкейда.

Хотя в одной рецензии на книгу говорилось, что она была бы лучше без Тоуда, я с этим категорически не согласна. Он очень важен. Одна из главных претензий к книге звучит так: «Что хорошего в Тоуде? Почему мы должны ему сочувствовать? Он только и делает, что хвастается, всех обманывает, делает глупости одна за другой. Это просто нахальная, глупая, тщеславная жаба! А автор ещё его защищает». Вот, что говорят серьёзно настроенные читатели. Да, всё так… Тоуд тщеславен, высокомерен, глуп (и в то же время хитёр). Он увлекается так же быстро, как и бросает увлечения. Он может в одну секунду раскаиваться в своих поступках, а в следующую кричать свои хвастливые песни. Тоуду ничего не стоит обмануть своих друзей, под влиянием момента угнать автомобиль…

Илл. Ричарда Джонсона.

А эта его манера нагло требовать к себе внимания, ни с кем ни считаясь? «Да это же просто избалованный ребёнок!» — воскликнет читатель. В этом-то всё и дело. Как помните, Грэм придумал мистера Тоуда для своего сына. Он хотел показать ему не только, какими бывают последствия от капризных, взбалмошных поступков. Он хотел, чтобы Алистер увидел, что, несмотря на трудный характер, друзья любят Тоуда. А это важно. Подумайте, вы ведь знаете неприятных людей. (Я-то знаю. Сама бываю такой.) Но ведь среди них есть те, кого вы очень любите. Те, о ком вы знаете, что они гораздо лучше, чем могут показаться на первый взгляд.

«— Он действительно просто замечательный зверь, — ответил дядюшка Рэт. — Такой простой и привязчивый и с хорошим характером. Ну, может, он не так уж умен, но все же не могут быть гениями, и, правда, он немножечко хвастун и зазнайка. Но все равно у него много превосходных качеств, у нашего мистера Toyда, в самом деле, много превосходных качеств».

Дети тоже понимают, что никто не может быть только хорошим или только плохим. В сказках постоянно участвуют трикстеры, герои, ходящие по краю понятий добра и зла. Мы все любим Карлсона, Питера Пэна, Буратино, Незнайку. Мы любим непослушных, хитрых, вспыльчивых, капризных, несдержанных, хвастливых, лживых персонажей, в чём-то так похожих на нас. Но с Тоудом возникает проблема. Он не умён, как классический плут, он неуклюж в своих авантюрах (по большей части ему просто везёт). У Тоуда нет особых талантов, какие бывают у многих трикстеров. Он просто испорченный богач, зарвавшийся хлыщ. Но он настоящий! Кеннет Грэм показал нам всю неприглядную сторону подобного человеческого характера. И это куда правдивее иных трикстеров со сверхспособностями. Я чувствовала, как искренне сочувствует автор своему герою, как показывает его хорошие стороны.

«У мистера Тоуда была одна черта, которая всех с ним примиряла, — у него было беззлобное сердце. Он не сердился, когда ему читали нравоучения те, кого он считал своими настоящими друзьями. И даже когда они сильно на него нападали, он мог понять и другую сторону».

Мы смеялись над ним и даже восхищались его сумасбродными поступками. Ведь этот персонаж и двигал сюжет! А в конце друзья Тоуда сами огорчаются, что лишают этого несчастного ребёнка возможности произнести речь, спеть песню, добиться внимания со стороны гостей.

«- Вы победили, друзья, — сказал он срывающимся голосом. — Не о многом я вас просил — просто покрасоваться еще один вечерок, ловить ухом аплодисменты, которые всегда, как мне казалось, пробуждают во мне мои лучшие качества. Однако я знаю, что правы — вы, а не прав — я. С этого времени я буду совершенно другим. Друзья мои, вам никогда больше не придется за меня краснеть. Я даю вам слово. Но боже мой, боже мой, как мне трудно его давать!
И, прижав платок к глазам, он, шатаясь, вышел из комнаты.
— Барсук, — сказал дядюшка Рэт, — я чувствую себя негодяем. Интересно, а ты?
— Понимаю, понимаю, — сказал дядюшка Барсук мрачно. — Но это надо было сделать. Ему еще жить и жить здесь, и надо, чтобы его уважали. Ты что, хочешь, чтобы он был всеобщим посмешищем, чтобы его дразнили и над ним глумились всякие горностаи и ласки?
— Нет, конечно, — ответил дядюшка Рэт».

А когда Тоуд поёт свою последнюю песню перед воображаемой публикой, я готова сама ему похлопать. Пусть преображение Тоуда выглядит несколько неправдоподобно. Тогда этого требовали законы детской сказки. Сам писатель надеялся, что с его сыном произойдёт похожее. К сожалению, в жизни люди меняются медленно, трудно, с взлётами и падениями. Но то, что Тоуд поёт эту песню, очень хорошо придумано. Эта прощальная залихватская песня поётся вопреки всему. Давайте же подпоём ему все вместе. Он смешил нас, веселил и заставил понять, что даже раздражающие люди могут быть любимыми. Да здравствует мистер Тоуд!

Илл. Марии Спеховой

«Потом он поклонился, два раза кашлянул и запел громким голосом перед потрясенной аудиторией, которую он так ясно видел в своем воображении:

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕСНЯ МИСТЕРА ТОУДА!

Мистер Тоуд — вернулся — домой!
Были крики в столовой и паника в зале,
Были визги в конюшне и вопли на причале,
Когда Тоуд — вернулся — домой!

Когда Тоуд — вернулся — домой!
И стекла летели, и двери ломались,
Горностаи сбежали, и ласки умчались,
Когда Тоуд — вернулся — домой!

Трам-та-там — барабаны стучат!
И трубы трубят и поют,
И солдаты берут «под салют»,
И пушки палят, и машины гудят,
Герой — возвратился — назад!

Все кричите — урра!
Пусть никто не молчит, пусть громко кричит,
Имя «Тоуд», что так славно и гордо звучит,
Будем праздновать мы до утра!

Он пел все это очень громко с большим пылом и, когда допел до конца, начал все сначала. После этого он издал глубокий вздох. Долгий, долгий, долгий вздох».

«When the toad came home» song from The Wind in the Willows (1983)
Песня из м-ф 1983 г., написанная Кейтом Хопвудом и Малкольмом Роу.

Недостаток или достоинство

«Артур убедил меня, что в «недостатках » этих книг и заключается их
очарование. Я говорил об их «заурядности » — Артур называя ее «уютом «.
Слово «уют » много значило для него — не просто домашний очаг, но все, что
связано с нашим первичным опытом, естественным окружением, — погода,
семья, еда, соседи. Он наслаждался первыми словами «Джейн Эйр » и первой
фразой в одной из сказок Андерсена: «Ах, какой это был дождь «. Он любил
само слово «книксен » у Бронте, наслаждался сценами в кухне и классной комнате.
Он видел «уют » не только в книгах, но и в природе, и этому тоже научил меня».
(Клайв Льюис «Настигнут радостью»)

Так ли уж хороша эта сказка? Нет, в самом деле? Многие люди находят в ней один очень большой недостаток… Она ску-у-учная! «Bo-o-oring!», как говорят по-английски. Это очень серьёзный упрёк. За счёт лирических отступлений, описаний природы, переживаний, ощущений и прочих деталей, книга и вправду становится скучноватой. Вся динамика приходится на главы, где участвует Тоуд. Остальные же довольно неторопливые и даже лирические.

Из книги «Зачарованные места» Кристофера Робина Милна:
«Эта книга, в некотором смысле, две разных книги, объединённых в одну. С одной стороны, там есть главы, сосредоточенные на приключениях Тоуда, а, с другой стороны, есть главы, в которых рассматриваются человеческие чувства — чувства страха, ностальгии, благоговения, тяга к странствиям. Моя мать была увлечена второй группой, в которой самой любимой была ,,Свирель у Порога Зари», и она читала мне её снова и снова, всегда с прерывающимся голосом в конце и долгой паузой (в поисках носового платка, чтобы высморкать нос). Мой отец, со своей стороны был так восхищён первой группой, что превратил эти главы в детскую пьесу, «Тоуд из Тоуд-Холла». В этой пьесе было позволено остаться лишь одному чувству: ностальгии. И c тех пор как я его знал, это было единственное чувство, которое, похоже, доставляло ему столько удовольствия, что он не стеснялся это проявлять».

Я не могу правильно судить о том, вызывает ли эта сказка скуку, потому что я её не ощущала (до того, как начала писать статью). Но я могу сказать, в чём её очарование. Произнесите вслух: «Ветер в ивах». Прислушайтесь, закройте глаза… Ветер качает длинные ветви ив, растущих вдоль берега реки. Солнечный летний день. Река течёт медленно и лениво… Понимаете? Это и передаёт книга. К ней надо просто прислушаться.

Илл. Инги Мур.

Это спокойный и беззаботный мир, в котором время как будто замерло. Мир, в котором, если и случится неприятность, друзья всегда выручат тебя из беды. (Поведение Тоуда, между прочим, возмущает его друзей не только своей наглостью и безответственностью, но и суетливостью.) Жить в гармонии с природой, это не пустая фраза для его жителей. Они так и живут.

«Согласно звериному этикету, никого из зверей нельзя заставлять, чтобы он совершил что-либо героическое или требующее приложения всех сил, или даже сравнительно небольшого напряжения, когда речь идет о зиме. В это время все звери сонные, а некоторые по-настоящему спят. Все, так или иначе, зависят от погоды. И все отдыхают от пламенных летних дней, когда каждый мускул подвергался серьезному испытанию, и вся их энергия была пущена в ход».

Даже ласки и горностаи, так напугавшие Крота в Дремучем лесу и захватившие Тоуд-Холл, всего-навсего небольшая неприятность. После хорошей трёпки они становятся, как шёлковые.
Река, лодки, ветер, ивы, лето, весна, зима, тепло домашнего очага, вкусная еда… И уют. Это тот уют, который так любят хоббиты у Толкина. Уют Диккенса в его «Рождественских рассказах». Но это уют не только английской литературы. Это есть и у Гоголя в «Старосветских помещиках», и у Астрид Линдгрен в «Детях из Буллербю», и, особенно, у Туве Янссон в её «Муми-троллях».
Моя любимая глава – это «Добрый старый дом», где понимаешь всю суть этой книги.

«И вот теперь, когда на него нахлынули воспоминания о былом, собственный его дом вставал в темноте перед его мысленным взором удивительно ясно! Старенький, конечно, и небольшой, и неважно обставленный, но его, его дом, который он сам для себя построил и куда бывал счастлив вернуться после дневных трудов. И дом тоже, очевидно, бывал с ним счастлив, и теперь тосковал по нему, и хотел, чтобы он вернулся, и сообщал ему об этом, касаясь его носа. Он печалился и легонько упрекал Хозяина; но без горечи и злобы, просто напоминая ему, что он близко и ждет его. Голос был отчетлив, призыв не оставлял сомнений. Крот должен его немедленно послушаться и пойти».

«— Я знаю… это… это маленький темный домишко, — прорыдал он отрывисто, — не то что твоя удобная квартира… или прекрасный Тоуд-Холл, или огромный дом Барсука… но он был моим домом… и я его любил… а потом ушел и забросил его… и вдруг я почувствовал его… там, на дороге… я тебя звал, а ты даже и слушать не хотел… и мне вдруг сразу все вспомнилось… и мне нужно было с ним повидаться, о господи, господи, а ты даже не обернулся, Рэтти, и мне пришлось уйти, хотя я все время слышал его запах, и мне казалось, что мое сердце разорвется. Мы могли бы просто зайти и взглянуть на него, Рэтти, только взглянуть, он же был рядом, а ты не хотел обернуться, Рэтти, не хотел обернуться! О господи, господи!».

Это написал человек, который знал ценность родного дома. Кеннет Грэм был не таким уж сентиментальным писателем, как может показаться. Например, его рассказ «Наследница палача» щедро сдобрен чёрным юмором, а в «Драконе-лежебоке» очень меткая сатира на людей, постоянно жаждущих зрелищ. Но его тоска по детству и той свободе, которая у него была, рождала очень проникновенную лирику. Это то, что каждый из нас чувствует, вспоминая о счастье.
Несмотря на всё сказанное, «Ветер в ивах» может вызывать скуку даже у людей, любящих покой и настроенных на созерцание. У каждого свои вкусы. Но поверьте, эта сказка честно заслужила всю свою славу.

«Он пришел в такое настроение, в которое тактичный дядюшка Рэт спокойно и терпеливо как раз и старался его привести. Он отчетливо видел, какой это простой, обыкновенный, даже узенький, домик, но также отчетливо он сознавал особое значение вот такой надежной пристани в существовании каждого. Он вовсе не хотел отказаться от своей новой жизни с ее изумительными пространствами, повернуться спиной к солнцу и воздуху и ко всему тому, что они ему давали. Нет. Мир там, наверху, был силен, он был слышен ему даже и здесь, и Крот знал, что он туда вернется. Но было хорошо сознавать, что ему и оттуда есть куда возвратиться, и что этот домик — это его домик, и что на все эти предметы, которые так ему рады, он может положиться и рассчитывать, что они всегда приветят его — радостно и душевно».

To be continued…

«Я не слишком-то задумывался над тем, будет ли разумным
и правильным писать продолжение произведения, ставшего классикой.
По крайней мере, тогда я действительно не стал ломать себе над
этим голову, и лишь позднее, когда мне стали задавать вопрос:
«Думаешь, стоило браться?» — пришлось серьезно призадуматься».
(Из послесловия Уильяма Хорвуда к книге «Ивы зимой»)

У такой классики, какой стала повесть «Ветер в ивах» всегда найдутся почитатели, желающие написать продолжение. И они нашлись. Например, в 1981 году Джон Нидл опубликовал книгу «Wild wood», пересказ истории с точки зрения рядовых обитателей Дремучего леса (у автора явно оригинальное мышление). А иллюстратор «Ветра в ивах» — Инга Мур — так прониклась повестью, что написала несколько своих глав. Но бесспорно самым знаменитым и удачным стало продолжение Уильяма Хорвуда «Ивы зимой», посвящённое Алистеру Грэму.

Из послесловия Уильяма Хорвуда:
«Зимой 1992 года я приобрел несколько знаменитых иллюстраций Эрнста Говарда Шепарда к «Ветру в ивах» Кеннета Грэма. На одной из них был изображен Крот: одинокий и взволнованный, он опасливо пробирался сквозь воющий над Дремучим Лесом снежный буран.
Разумеется, я знал, какое дело повлекло Крота вперед, сквозь непогоду. Как-никак иллюстрации Шепарда, с тех пор как впервые были напечатаны в 1931 году, вытеснили все остальные, и теперь большинство из нас представляют себе обитателей Прибрежных Ив только такими. Тот самый рисунок я уже видел в книге, так что мне было доподлинно известно, что на этой картине Крот ищет дом Барсука.
Но одинокий Крот в Дремучем Лесу на странице книги — это одно дело, и совсем другое — тот же Крот на стене в моем кабинете. Там он выглядел, да и вел себя совершенно иначе. Шло время, и через несколько месяцев, когда рисунки Шепарда уже стали частью пейзажа моего внутреннего мира, я вдруг стал замечать, что для моего Крота поиски Барсука постепенно отходят на второй план, зато чаща Дремучего Леса становится все более мрачной и угрюмой, зимний ветер дует все сильнее…
В один прекрасный день совершенно неожиданно (ведь сам рисунок-то ничуть не изменился) я вдруг ясно понял, что Крот отправился в столь опасный путь по совершенно другому делу. Нет, он точно так же, как и в первой книге, покинул свой горячо любимый и такой уютный дом, но вот путь его лежал теперь не к теплу и покою дома Барсука, а к Реке — к замерзшей зимней Реке и — к большой беде. Так началась история об «Ивах зимой». (Примечательно, что Уильям Хорвуд прежде всего известен, как автор серии фэнтези «Данктонский лес» о приключениях… кротов – Е.М.)
Вот и получилось, что, как шестьдесят лет назад, в 1931 году, Грэм вдохновил Эрнста Шепарда, сам Шепард передал вдохновение мне. У меня нет сомнений в том, что он так же вдохновил и многих других писателей, — хотя не знаю, были ли они столь же тесно связаны с Оксфордом, где я, как и Грэм, ходил в школу, или с Темзой, где я учился управляться с лодкой, или с теми же кротами, с которыми… Этого я не знаю».

Илл. Эрнеста Шепарда.

Продолжение удалось. Автор, в отличие от многих создателей сиквелов, довольно точно придерживался оригинала (в том числе его юмора и лирики), но в то же время развил персонажей и историю. Так Уильям Хорвуд сразу сообразил, что Тоуд просто не сможет взять и угомониться… на долгое время. И это хорошая находка: сделать его увлечением аэропланы.

Илл. Патрика Бенсона к «Ивы зимой».

А в словах о том, что сам Барсук не хочет, чтобы Тоуд прекратил свои сумасшедшие авантюры, можно узреть психологическую глубину.

«Да, теперь-то я все понял: в мрачную тоску, в которой он пребывает все то время, что ты живешь у нас, Барсук впал с тех пор, как Тоуд, после всех злоключений, после угонов машин и почти пожизненного заключения, решил начать новую жизнь и полностью преобразиться. Мы все ошибались, думая, что Барсук порадуется этим переменам. Да пожалуй, он и сам так думал — поначалу. Но в глубине души, полной мудрости, рассудительности и чувства справедливости, он понимал, что, наверное, не имеет права быть столь жестким и суровым к Тоуду, наседать на него всей мощью своего авторитета, давить на него и подавлять его. Наверное — я даже почти уверен в этом, — ему не хватает того, прежнего, Тоуда. И сейчас, после исчезновения Toyда (быть может, навсегда) и предшествовавшей этому пропажи твоего дяди, он. вполне возможно, спохватился, что понял это слишком поздно. Так что он может выглядеть сердитым, очень даже сердитым, и говорить, что самого имени Тоуда не желает слышать, но я подозреваю, что думает он только о Тоуде и ни о чем другом».

Вслед за книгой «Ивы зимой» появились «Тоуд-триумфатор» и «Сказки под ивами» (есть ещё «Ивы под Рождество», но это просто побочная история, мидквел). Как писал сам Уильям Хорвуд:

«Крот Грэма на стене моего кабинета не превращается до конца в моего собственного Крота; так и я становлюсь лишь счастливой частью бесконечной последовательности повествования. Я пишу продолжение: если оно удалось — моя часть истории останется жить, если нет — она умрет.
На самом деле, куда больше, чем вопрос написания продолжения к классической книге, меня волновал тот особый внутренний смысл, те скрытые намеки, которые могут обнаружиться в Ивовых историях, а могут и раствориться в них. Ведь только благодаря тому, что читается между строчек, такие истории продолжают вызывать интерес у все новых и новых читателей.[…]
И в конце концов, наибольшее удовольствие в процессе воссоздания мира «Ветра в ивах» я получил (подобно, вероятно, и множеству критиков и читателей как до меня, так и после), осознавая типичность, даже всеобщую узнаваемость характеров четырех главных персонажей, которые были созданы Грэмом в сказках, рассказанных им своему маленькому сыну. Это Крот, Рэт Водяная Крыса, Барсук и, разумеется, Жаба Тоуд. Дело читателя — узреть тот смысл, что был вложен в эти характеры, самому назвать одного из них верным и надежным, второго — неунывающим жизнелюбом, третьего — строгим, но мудрым, ну а четвертого — как бы это сказать поточнее, — несмотря ни на что, удивительно симпатичным.
Пока писались «Ивы зимой», я понял, что глубокая универсальность этих характеров заключается вовсе не в их индивидуальности, прописанной настолько хорошо, что нам нетрудно навесить на них однозначные ярлыки. Нет, они ценны как коллектив, как некая общность, в которой смех и слезы, любовь и вражда, прощение и опять же любовь сливаются так, что остается только мечтать хоть когда-нибудь в жизни соприкоснуться с чем-либо подобным».

И этим и хороши эти продолжения: их можно принимать или не принимать. Они ненавязчивы. Хотя последняя книга, наверное, вызвала много вопросов у поклонников. Перевод её названия «Сказки под ивами» — неправильный, буквальный перевод — это «Ивы и вдаль». И это действительно «дальше»…
Я не хочу раскрывать конец для тех, кто не читал. Но у меня есть, что сказать прочитавшим. Поэтому пусть дальше читают лишь посвящённые.
Дело в том, что это настоящий конец. Дремучий лес вырублен, Тоуд-Холл продан, домик Крота превращён в музей. И главные герои умирают. Да это так.

«Он все так же молча всматривался в речную гладь, по которой скользила бело-синяя лодочка. Когда она поравнялась с островом, прощальная песня сменилась песней приветствия. И хотя на таком расстоянии нельзя было все разглядеть в деталях, Племянник был готов поклясться, что видел на острове Барсука, а с ним и Выдру, и Рэта, помогавшего Кроту сойти на берег; был среди них и Тоуд — молодой, моложе, чем когда-либо за все те годы, что его знал Племянник. Тоуд суетился, звал всех за собой, говорил, что у него есть отличная идея, настоящий план для всех, — только нужно быстро идти на другую сторону острова, потому что сейчас начнется… потому что прямо сейчас и прямо оттуда начнется путь в Самые Дальние Края.
Итак, Тоуд тоже отправился в свое последнее путешествие…».

Я всё думала — зачем эти персонажи, предоставленные под опеку главных героев: Племянник Крота, внук Барсука (да-да, у Барсука был и сын), сын французской кузины Тоуда и Сын Морехода? Разве они их заменят? В некотором роде, да. Они становятся их преемниками. Но зачем? Разве мир «Ветра в ивах» не был хорош своей неприкосновенностью? Разве время может быть властно над героями? Но дело в том, что персонажи на самом деле остались вечными. Где-то там, под Ивами, остались те же самые Рэт, Крот, Барсук и Тоуд. А их наследники, тем временем, тоже садятся в лодку и плывут навстречу новым приключениям.

«И они уплыли, уплыли вверх по Реке. Позади, за Железным Мостом, остались любимые Берега и Ивовые Рощи. Крот, Тоуд, Барсук и Рэт с Выдрой уплывали к Латберийскому Лесу, возвращались домой, туда, где их ждало будущее — со всеми своими радостями и приключениями, а за ним — и Самые Дальние Края».

Илл. Патрика Бенсона.

Ведь мы-то живём во времени. Мы боимся, что всё изменится и всё, чем мы дорожили, исчезнет. И герои книги тоже этого боялись. Но в итоге они смогли с этим справиться. Время их не сломило. Они стали вечными. В той вечности, где прошлое существует наравне с настоящим. Мало кто из писателей решится на такое. А Уильям Хорвуд смог создать новое, оставив старое.

«Когда-нибудь я уйду из круга света, шагну опять в темноту, как ушел от нас Кеннет Грэм, но обитатели Берега Реки будут жить вечно».

Илл. Криса Данна.

Автор: Елаиль Миндаль
август 2018 г.

_______________________________________________

«»Ветер в ивах» в зеркале музыки» (P.S. от Сергея Курия):

Забавно, но впервые о существовании сказки «Ветер в ивах» я узнал, благодаря рок-музыке. А конкретно — благодаря Сиду Барретту — первому лидеру знаменитой группы PINK FLOYD. Баррет с детства был большим поклонником сказки Грэма. Поэтому название для дебютного альбома ФЛОЙДОВ — «The Piper at the Gates of Dawn» (1967) — он выбрал не случайно. Именно так — «Дудочник (свирель) у врат рассвета (зари)» — называется 7-я глава «Ветра в ивах», где загадочный помощник, похожий на древнегреческого Пана, помогает героям выбраться из тёмного леса.

Воспоминания однокласниц Сила Барретта:
http://pink-floyd.ru/articles/articles/barrett/twitw.html

Либби:
Всем нам, детям среднего класса, включая меня и Сида, читали «Ветер в ивах». Мы оба любили эту книгу – прежде всего она умная и смешная; вы продолжаете смеяться над приключениями героев всю свою жизнь. Другой книгой, которую тоже читали нам обоим, была «Ласточки и амазонки» (знаменитая детская приключенческая книга английского писателя Артура Рэнсома – прим. авт.). Когда Сид читал сам, он предпочитал «Хоббита» и «Властелина колец» – он просто обожал эти книги. Впоследствии мы оба полюбили и «Приключения Алисы в Стране Чудес».

Сид и Либби.

Дженни:
Позже, когда я познакомилась с Сидом, мы гуляли длинными жаркими летними вечерами по берегу вдоль реки до плотины на Байроновой заводи (как говорят местные легенды, там купался сам лорд Байрон – прим. авт.) и усаживались у Мельничного пруда (окрестности Мельничного пруда – широкие травяные лужайки, мост через реку Кем и близлежащий паб «Mill Pub» – были излюбленным местом тусовок кембриджской молодёжи – прим. авт.). Вполне возможно, что тогда мы упоминали Рэтти, Тоуда и Мола, или думали о них, но я не могу припомнить какого-то конкретного разговора. То, что впоследствии Сид делал отсылки к историям Грэма в своих песнях и в названии альбома «The Piper at the Gates of Dawn», не было неожиданностью ни для кого из выросших в Кембридже в то время, поскольку всё наше детство было буквально пропитано ими.

Впрочем, сами песни альбома «The Piper at the Gates of Dawn» не связаны напрямую с содержанием «Ветра в ивах». Поэтому приведу здесь другую песню Баррета «Julia Dream» (хотя «Сон Джули» тоже не имеет отношения к Грэму, песня насквозь пропитана волшебной сказочной атмосферой).

Образ волынщика у врат рассвета оказался очень притягательным. Он встречается в песне Стиви Уандера «Power Flower» 1979 года.

Пан мое имя
Я живу за дверью…
…Я волынщик у ворот зари.

Песню с названием «Piper at the Gates of Dawn» можно встретить у певца Вэна Моррисона на его альбоме 1997 года.

Свирель у врат зари,
Свежесть речного берега и шепот тростника,
Рассвет не так уж далек…
…И птицы молчали, когда они слушали небесную музыку,
И река сыграла песню,
Ветер в ивах и свирель у врат зари…

Тот же образ эпизодически встречается и у хеви-металл группы IRON MAIDEN в песне 2000 года «The Wicker Man» («Плетёный человечек»). Правда, связь со сказкой Грэма здесь очень опосредованная.

Пер. — Владимир Украинцев из Новосибирска:
https://www.amalgama-lab.com/songs/i/iron_maiden/the_wicker_man.html

Рука судьбы шевельнулась, и палец указывает на тебя,
Тебя сбили с ног, и что ты теперь будешь делать?
Язык застыл, хотя тебе и нужно что-то сказать,
Дудочник у ворот рассвета зовет тебя…

Даже я, не будучи большим поклонником этой сказки, неожиданно вдохновился её 7-й главой. А именно, приведённой там песенкой того самого Помощника и Защитника. В переводе И. Токмаковой она звучала так:

«Чтобы светлая чистая радость твоя
Не могла твоей мукою стать.
Что увидит твой глаз в помогающий час,
Про то ты забудешь опять!

Прихожу, чтоб не мучился ты,
Я пружину капкана сломать.
Как силок твой я рву, видишь ты наяву,
Но про то ты забудешь опять!

Я целитель, я помощь, я друг,
Вам не надо заблудших искать.
Отыщу, исцелю, обсушу, накормлю,
Но прошу вас: забудьте опять!»

Однако, в итоге я переписал текст на свой лад под свою мелодию. Получилась песня «Свирель у врат зари».

Лишь для того,
Чтоб радость не стала мукой,
Так неуловимы звуки
Мои.
И мой мотив,
Пришедший к тебе на помощь,
Ты всё-таки не запомнишь.
Прости…

Когда смогу
Капканов стальных пружину
Мелодией соловьиной
Погнуть,
Когда силок
Отпустит на волю жертву,
Ты памятью мне пожертвуй,
Забудь.

Я добрый дух,
Целитель и друг твой лучший,
Я всех отыщу заблудших
В пути,
Но мой мотив,
Пришедший тебе на помощь,
Ты всё-таки не запомнишь.
Прости…

ПРИПЕВ:
И если ты замёрз —
Я тебя согрею,
Смогу
Врачом и защитой стать.
У Врат Зари
Стою со своей свирелью,
Чтоб вы
Забыли меня опять.

Очень милая песня с названием «The Wind in The Willows» («Ветер В Ивах») есть и в творчестве дуэта BLACKMORE’S NIGHT. Хотя заметить прямые отсылки песни к тексту Грэма трудно, само выражение «Ветер в ивах» вряд ли родилось случайно.

Однажды весной я
Гулял поутру
И путников встретил
На тропинке к селу.
Старец и дева
С цветком в волосах,
И мальчик, который с улыбкой сказал:

«Ветер в ивовых ветвях,
И птицы вдали,
Солнце нас согревает, куда б мы ни шли…
Вино, хлеб и рыба – пригодятся они
В пути поделиться со всеми людьми…»

Ну, а завершить свой рассказ я хочу заглавной песенкой из м-ф, снятого по «Ветру в ивах» в 1983 году. Написали её Кейт Хопвуд и Малкольмом Роу, а исполнил фолк-певец Ральф МакТелл.