Автор статьи: Сергей Курий
Рубрика «Культовые Сказки»
«Легче перевезти Англию, чем перевести «Алису»…»
(обзор некоторых переводов)
Перевод Н. Демуровой, стихи в пер. Д. Орловской, О. Седаковой, К. Чуковского («Алиса в Стране Чудес», «Сквозь зеркало и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье»), 1967 г.
«Необходимо было передать особый, то лукавый и озорной, то глубоко личный, лирический и философский дух сказок Кэрролла, воспроизвести своеобразие авторской речи — сдержанной, четкой, лишенной «красот» и «фигур», …зато предельно динамичной и выразительной. В авторской речи Кэрролла нет длинных описаний, сантиментов, «детской речи». Вместе с тем переводчики стремились, не нарушая национального своеобразия подлинника, передать особую образность сказок Кэрролла, своеобразие его эксцентрических нонсенсов. Мы понимали, что, строго говоря, эта задача невыполнима: невозможно точно передать на другом языке понятия и реалии, в этом другом языке не существующие. И все же хотелось как можно ближе приблизиться к оригиналу, пойти путем параллельным, если нет такого же, передать если не органическую слитность буквы и духа, то хотя бы дух подлинника».
Так писала сама Н. Демурова о задачах перевода «Алисы», которые стояли перед ней и переводчицей стихов Д. Орловской в далеком 1966 году. И стоит сказать, что их фантазия, в сочетании с ответственным подходом к материалу, была оценена по достоинству и критиками, и читателями. Перевод заслуженно был признан «классическим», читай – наиболее удачным и адекватным оригиналу. Недаром он был опубликован в 1977 году в академической серии «Литературные памятники». Правда, для этого издания, к которому прилагались оригинальные рисунки Тенниела и комментарии М. Гарднера, перевод пришлось подкорректировать. Например, заменить стихотворную пародию «Дом, который построил Жук» на аутентичного «Папу Вильяма», а персонажа по имени Подкотик на Черепаху Квази.
Слева — первое Софийское издание «Алисы» в пер. Н. Демуровой, справа — новая версия перевода Демуровой для серии «Литературные памятники».
Переводчикам удалось найти «золотую середину» – сохранить дух истинно английского национального колорита и в то же время сделать сказку насколько можно доступной для русскоязычного читателя. Кое-что оказалось утеряно, но при переводе Кэрролла это неизбежно.
Перевод рекомендуется старшеклассникам и взрослым. Тем же, кто хочет прояснить все «темные места» сказки, стоит почитать демуровский перевод в сопровождении комментариев М. Гарднера.
Перевод В. Набокова («Аня в Стране Чудес»), 1923 г.
«Как и все английские дети (а я был английским ребенком), Кэрролла я всегда обожал» — признавался автор «Лолиты». Тем не менее, несмотря на афишируемую «английскость», Набоков дал интересный пример перенесения кэрролловского нонсенса в российскую ментальность. Алиса становится Аней, которая посылает подарки своим ногам в Паркетную ГУБЕРНИЮ, Белый Кролик носит титул ДВОРЯНИНА, ящерка Билль становится Яшкой, Чеширский Кот – Масленичным, Мышь читает нудную главу из учебника не о Вильгельме Завоевателе, а о Владимире Мономахе и т.д.
Однако наибольшая удача Набокова – это стихотворные пародии. Как уже говорилось, Кэрролл пародировал в «Алисе» классические нравоучительные стишки своей эпохи и английский фольклор. Набоков же просто заменил английскую «школьную программу» российской и пародировал (стараясь по возможности не отходить от оригинала) русскую классику и фольклор.
Вот как, например, звучит кэрролловский «Папа Вильям» в переложении Набокова, пародирующего «Бородино» М. Лермотнтова:
« – Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Тебя считают очень старым:
Ведь, право же, ты сед
И располнел ты несказанно.
Зачем же ходишь постоянно
На голове?
Ведь, право ж, странно
Шалить на склоне лет!».
Перевод вполне годится как для детей, так и для любопытных взрослых, хотя адекватного представления об оригинале он не даёт.
Перевод Б. Заходера («Приключения Алисы в Стране Чудес»), 1972 г.
«Будь моя воля, я назвал бы книжку, например, так: «Аленка в Вообразилии». Или «Аля в Удивляндии». Или «Алька в Чепухании». Ну уж, на худой конец: «Алиска в Расчудесии». Но стоило мне заикнуться об этом своем желании, как все начинали на меня страшно кричать, чтобы я не смел, И я не посмел!».
Так написал знаменитый переводчик Борис Заходер в открывающей сказку «Никакой главе». Несмотря на это, он посмел многое, недаром назвав свой перевод излюбленным словом «пересказ». Но если пересказ «Винни-Пуха» вышел у Заходера все-таки достаточно близким к оригиналу, то на «Алисе» талантливый детский писатель оторвался вовсю.
Подобно Набокову Заходер приблизил книгу Кэрролла не только к русскому читателю, но и к советскому школьнику. Там, где возможно, переводчик вольно подыскивает русские эквиваленты, сохраняя при этом затейливо-причудливый дух сказки. Там, где замена уж слишком бы исказила суть книги, Заходер даёт примечания (не такие заумные как у М. Гарднера, зато веселые и понятные детям). Детям же этот перевод в первую очередь и адресован.
Перевод Л. Яхнина («Алиса в Стране Чудес», «Алиса в Зазеркалье»), 1991-92 гг.
А вот здесь переводчик разошелся не на шутку – каламбуры и словесные парадоксы попадаются даже там, где они отсутствуют в оригинале. Вот это действительно «пересказ по мотивам». Чего стоит хотя бы покушение на священное имя Шалтая-Болтая, переведенного здесь как «Желток-Белток»? Тем не менее, перевод Яхнина доставил мне немало приятных минут, хотя я бы и не советовал с него начинать, а уж тем более брать из него цитаты: слишком уж далек он от оригинала.
Надо сказать, что для такой книги, как «Алиса», ценен любой перевод, потому что «идеальное и единственное» переложение этой сказки невозможно по сути. Слава же героям, которые осмеливаются переводить «Алису», поэтому здесь, как говорил Додо, «победили все, и каждый достоин награды!».
«For the Snark was a Boojum, you see…»
«Доводилось им плыть и кормою вперёд,
Что, по мненью бывалых людей,
Характерно в условиях жарких широт
Для снаркирующих кораблей».
(Л. Кэрролл «Охота на Снарка», пер. Г. Кружкова)
«For the Snark was a Boojum, you see…» – именно с этой загадочной фразы, придуманной Кэрроллом в 1874 году, началось создание его третьего шедевра – поэмы «Охота на Снарка». В лучших традициях нонсенса поэма писалась с… конца.
Л. Кэрролл:
«Как-то летним солнечным днем я бродил в одиночестве по холмам, и вдруг мне в голову залетела одна-единственная стихотворная строка: «Потому что Буджумом был Снарк». Я не понимал ее смысла — да и теперь не понимаю, — но я записал ее. А спустя некоторое время возникла строфа, в которой та строчка оказалась последней. И постепенно, в самые неожиданные моменты, в течение года или двух, по отдельным строчкам сложилась вся поэма, в которой та строфа стала последней».
«Охота на Снарка» долго прозябала в тени популярности «Алис», хотя не уступала им ни в изящности, ни в абсурдности. Пожалуй, в абсурдности даже превосходит, ибо в поэме нет ни одного здравомыслящего персонажа, подобного рассудительной викторианской девочке. Даже делится произведение не на нормальные разделы, а на «fits» (от устаревшего «fitt» — «часть песни» и «fit» – «судороги»). Как только не переводят это слово у нас – и «вопли», и «экстазы», и «приступы»…
Л. Кэрролл, из предисловия к «Охоте на Снарка»:
«Если когда-нибудь — ведь любое безумие может осуществиться — автора этой небольшой, но поучительной поэмы осудят за бессмысленный труд, обвинение, я уверен, будет основано на словах: Был нередко с рулем перепутан бушприт. В предвидении столь неприятного исхода не буду (хотя бы и мог) с возмущением ссылаться на другие свои произведения, чтобы доказать, что не способен на такого рода поступки; не буду (хотя бы и мог) говорить о выдающихся моральных достоинствах поэмы, о затронутых в ней проблемах арифметики и некоторых естественно-исторических наук…».
Дописал свой третий великий «нонсенс» Кэрролл в 1876 году, и вполне чистосердечно представил эту сумасбродную книжку как детскую! Как водится, писатель посвятил поэму ещё одной своей маленькой подружке – Гертруде Чаттэвей (о чём свидетельствует вступление, написанное в форма акростиха). Да ещё и преподнёс «Охоту на Снарка», как «Пасхальное (!) поздравление всем детям, любящим «Алису». Правда, говорят, перед выпуском поэму прочел авторитетный кардинал и не нашел в ней ничего кощунственного.
Зато много десятилетий спустя знаменитый комментатор Кэрролла М. Гарднер напишет: «Хотя Льюис Кэрролл и полагал, что «Охота на Снарка» – детская баллада-нонсенс, трудно представить – точнее, нельзя без содрогания представить – современного ребенка, которому она бы понравилсь. Возможно, викторианские дети находили ее забавной… но, подозреваем, таких читателей даже тогда было немного».
А вот что написал одной девочке сам Кэрролл: «Когда ты прочтешь «Снарка», то, надеюсь, напишешь мне, как он тебе понравился, и всё ли было понятно. Некоторые дети в нем так и не разобрались». Еще бы!
Ввиду полной «отвязности» поэмы ее сюжет можно передать только кратко, да он ничего и не прояснит.
Итак, Bellman (дословно – Человек с колокольчиком) собирает команду самых разнообразных колоритных персонажей, которых объединяет лишь то, что все они горят страстным желанием поймать загадочного Снарка.
Рис. Генри Холидея (1876).
«- Снарки водятся здесь! — возгласил Билли-Белл,
Прыгнув прямо в прибрежный прибой.
Он мизинцем матросов за космы поддел
И пучком поволок за собой.— Снарки водятся здесь! Уверяю я вас.
Тут их логово, норы, загон.
Снарки водятся здесь! — повторю в третий раз.
Повторенное трижды — закон!»
(пер. Л. Яхнина)
И ещё — все их имена охотников начинаются на английскую букву «B». Вот они: Boots (чистильщик обуви, в широком смысле – коридорный слуга), Barrister (одна из адвокатских должностей в английском судопроизводстве), maker of Bonnets and Hoods (пошивщик Беретов и прочих уборов), Broker (в данном случае – оценщик мебели), Billiard-marker (тот, кто записывает на доске мелом счёт при игре в бильярд), Banker (банкир), Beaver (Бобр), Baker булочник) и Butcher (мясник).
На рисунке Генри Холидей поместил среди снарколовов двух женщин. Некоторые комментаторы считают, что одна из них символизирует Любовь, с которой их выгружает предводитель, а вторая — Надежду, с которой они охотятся на Снарка.
Что из себя представляет Снарк, команда представляет весьма смутно. Правда, капитану известны целых пять признаков диковинного существа:
«Пойдем по порядку: на вкус он хрустит,
Но тускло и как-то рывками,
Как тесный пиджак будит он аппетит,
Зато отдает светляками.Он поздно встает, ибо времени нет —
Делами он так перегружен,
Что утром съедает вчерашний обед,
А завтрак съедает на ужин.Рискните, скажите при нем каламбур,
Поймете — ему не до шуток.
Он от каламбуров рассеян и хмур,
От шуток неистово жуток.Он страшный завистник и кроме того
Есть две разновидности Змеря —
Он кусается, если есть шерсть у него,
И царапается, если перья».
(пер. В. Орла)
Имея на руках столь сомнительный «фоторобот», а также замечательную пустую карту «без намека на скучную сушу», безумная команда, тем не менее, как-то добирается до нужного острова и пускается на поиски Снарка.
«Не понять, где залив, где пролив или риф,
Если смотришь на карту простую;
Капитан молодец — он достал наконец
Высший сорт — абсолютно пустую!»
На острове можно встретить таких, уже знакомых по стихотворению «Бармаглот», персонажей, как Брандашмыг (в оригинале – Бандерснэтч) и птица Джубджуб (правда, в классическом переводе Орловской она, к сожалению, отсутствует). В одном из писем Кэрролл подтверждает, «что место действия в «Снарке» — остров, «который часто посещают Джубджуб и Брандашмыг. Это, безусловно, тот самый остров, где был убит Бармаглот».
Однако больше всего охотников пугают не они, а некий Буджум — то ли антагонист, то ли аналог Снарка. Каждый, кто повстречает Буджума может «попасть в НИКУДА и пропасть без следа», что в итоге и происходит с самым отчаянным «героем».
Известно, что когда иллюстратор «Снарка» Генри Холидей изобразил Буджума, Доджсону рисунок понравился, но он запротестовал против его публикации. Ведь Буджум по его задумке совершенно непредставим. Тем не менее, после смерти автора иллюстрация «того, кем оказался Снарк» все-таки была опубликована.
«На полслове, которое недокричал,
На полсмехе и на полутакте
В неизвестности со свету он пропал,
Ибо Снарк был Буджум, представьте»
(пер. А. Москотельникова)
Буджум на рис. Генри Холидея.
Кстати, в ботаническом царстве есть свой буджум – дерево, произрастающее в Мексике. Конечно, так его назвали англичане, опешившие при виде этой огромной перевернутой «морковки», достигающей в высоту до 20 м. По латыни растение называется более солидно – Idria columnar.
Дерево Буджум.
Всё это безумие было подано столь сочным, лёгким и свободным языком, что при чтении и не слишком-то стремишься отыскать какой-то смысл. В отличие от «Алис», «Охота на Снарка» практически лишена неологизмов, если не брать в учет само имя Snark (синтез слов «snake» – «змея» и «shark» – «акула»), которое В. Орел остроумно перевел как «Змерь». Вообще, русскоязычных переводов «Снарка» существует даже больше, чем переводов «Алисы». К сожалению, из-за поэтической формы переводчикам приходится жертвовать то лёгкостью языка, то точностью содержания. Например, самый раскрученный перевод Г. Кружкова выглядит чересчур вольным. Более точны переводы М. Пухова и А. Москотельникова (последний ценен ещё и подробными комментариями).
Несмотря на бессмыслицу самой «чистой пробы», нашлись такие исследователи, которые еще при жизни Кэрролла заподозрили в его невинной шутке «подвох» и начали усиленно искать скрытый смысл. Сперва видели в поэме пародию на бушевавшие тогда страсти по поводу «Кто быстрее откроет Северный полюс», затем — пародию на философию Гегеля (!). А в 1940-е годы в поэме увидели мрачное предвестье атомной угрозы. Мол, Снарк — это научный прогресс, а атомная бомба (Буджум) – то, чем этот прогресс оборачивается. Ну а упоминаемый выше М. Гарднер вообще узрел в сюжете охоты на Снарка-Буджума «экзистенциальное стремление к небытию».
Рис. Генри Холидея.
Сам Кэрролл сперва старался утихомирить нездоровую страсть к трактовкам и говорил: «В чем смысл «Снарка»? Боюсь, мне нужен был не смысл, а бессмыслица! Как можно объяснить то, чего не понимаешь сам?». Из всех трактовок самого автора больше всего устраивало сравнение охоты на Снарка с поиском счастья, хотя и здесь он иронично обронил: «Мне кажется, это прекрасное объяснение, оно особенно хорошо согласуется со страстью Снарка к купальным кабинкам». В конце концов, великий шутник XIX века отмахнулся от дурацких трактовок фразой: «Какой бы смысл ни находили в этой книге, я его приветствую — в этом ее назначение!»
Одним словом — трактуй-трактуй, да не перетрактуешь, не вытрактуешь.
«…Ищите в наперстках — и здравых умах,
Гоняйтесь с надеждой и вилкой;
Грозите пакетами ценных бумаг,
И мылом маня, и ухмылкой…»
(пер. М. Пухова)
Рис. Туве Янссон.
Бедный наивный Доджсон! Он даже не подозревал, КАКОЙ смысл начнут находить в его фантасмагориях зануды-умники поистине безумного XX века.
Состояние «жути»
» — Знаешь, милочка, мне надо достать карандаш
потоньше. Этот вырывается у меня из пальцев —
пишет всякую чепуху, какой у меня и в мыслях не было…
…- Разве это чепуха? — сказала Королева и
затрясла головой. — Слыхала я такую чепуху, рядом
с которой эта разумна, как толковый словарь!».
(Л. Кэрролл «Алиса в Зазеркалье»)
«- Чем меньше смысла, — сказал Король, — тем
лучше. Нам, значит, не придется его искать».
(Л. Кэрролл «Алиса в Стране Чудес» в пер. В. Орла)
К сожалению, к мудрому совету Короля очень мало кто прислушался. Не успели сказки Кэрролла привлечь внимание взрослой части населения, как им тотчас устроили рентген и промывание желудка вместе с уринотерапией. Сначала «Алису» присвоили себе занудные викторианские ученые мужи.
Г. К. Честертон «Льюис Кэрролл»:
«Любой образованный англичанин, в особенности англичанин, имеющий (что гораздо хуже) отношение к системе образования, торжественно заявит вам, что «Алиса в Стране чудес» – это классика. И, к нашему ужасу, это действительно так. Тот веселый задор, который во время каникул завладел душой математика, окруженного детьми, превратился в нечто застывшее и обязательное, словно домашнее задание на дето. Легкомысленные забавы логика, выворачивающего наизнанку все логические нормы, окостенев, сами – я произношу эти слова с трепетом – стали нормой. «Алиса» – классика; а это значит, что ее превозносят люди, которые и не думали ее читать. Ей обеспечено надежное место рядом с творениями Мильтона и Драйдена. Это книга, без которой не может считаться полной ни одна библиотека джентльмена; книга, которую потому он никогда и не рискнет снять с полки. Мне горько об этом говорить, но мыльный пузырь, выпущенный из соломинки поэзии в небо бедным Доджсоном в минуту просветленного безумия, стараниями педагогов лишился легкости, сохранив лишь полезные мыльные свойства».
Лингвисты увидели в кэрролловских каламбурах и парадоксах зачатки будущей семиотики и семантики. А физики XX века всерьез размышляли над вопросом «Можно ли пить зазеркальное молоко?» и считали, что нашли (ура!) на него ответ.[16] Английские богословы увидели в «Алисе» зашифрованные религиозные баталии (банка с апельсиновым соком, видите ли, символизирует ОРАНЖистов, а Бармаглот «может только выражать отношение британцев к папству»), а историки, соответственно, – исторические (младенец Герцогини, превратившийся в поросенка – это Ричард III Глостер, который имел на гербе кабана, а перекрашивание роз в саду – отзвуки войны Алой и Белой Розы).
А потом за дело взялись фрейдисты…
Тут уж несчастному математику досталось за все: и за любовь к детям, и за холостяцкую жизнь, и за буйную фантазию, и за «греховные ночные мысли», от которых он отвлекался сочинением головоломок. Вместо галантного щепетильного викторианского преподавателя перед нами предстал коварный потаенный педофил, отягощенный Эдиповым комплексом, «заторможенностью развития», «бегством в детство» и еще кучей психических расстройств. Масла в огонь подлил и Набоков со своей «Лолитой», где любитель «нимфеток» Гумберт отзывается о Кэрролле, как о своем «счастливом собрате».[17] Отныне дружба взрослого мужчины с маленькими девочками оценивалась только с позиций набоковского героя.
Льюис Кэрролл.
«Кэрролла обуревают темные страсти, которым он не может дать выхода в реальности, и именно это приводит к созданию столь странных сказок», считает американская писательница-феминистка Кэти Ройфи. Пол Шилдер в своих «Психоаналитических заметках об Алисе в стране чудес и Льюисе Кэрролле» сразу берет быка за… фаллос. Он считает, что именно Алиса была символическим… «мужским достоинством» оксфордского математика! Другой психоаналитик – Тони Голдсмит — считает стремление Алисы проникнуть в самую маленькую дверцу прямым указанием на тягу писателей к маленьким девочкам.
«Он любил девочек. Он раздавал им в письмах тысячи поцелуев. Он фотографировал детишек обнаженными», радостно хихикали психоаналитики. Да, любил. Да, раздавал. Да, фотографировал. Так что же теперь, обвинять в педофилии Сухомлинского, а в зоофилии – Джеральда Даррелла? Раздача поцелуев – вполне традиционная любезность (вы разве не целуете своих маленьких племянниц?), а раздача тысячи поцелуев — невинная шутка. Что до детских фото-«ню», так делались они исключительно с разрешения родителей и все негативы Доджсон либо этим родителям отдал, либо уничтожил. Дело в том, что в викторианскую эпоху дитя считалось невинным ангельским существом, и фото обнаженных детей были весьма распространены и не несли на себе отпечатка извращенности.
К сожалению, мне ПРИХОДИТСЯ писать о том, что Доджсон не оставил ни ОДНОГО фактического подтверждения для этих скользких подозрений. Сама мысль об этом, скорее всего, привела бы его в ужас! В своем дневнике Доджсон описал случай, когда он поцеловал девочку, но узнав, что ей целых 17 лет (в викторианской Англии девочки до 15 лет еще считались детьми) испугался, и со свойственной ему наивностью тотчас послал матери шутливое письмо, уверив, что подобный «казус» больше не повторится. Мать (подобно современным психоаналитикам) шутки не оценила.
Алиса Лидделл в юности и в 80 лет.
Думаю, что наиболее близким к истине было утверждение М. Гарднера о том, что именно невинность и чистота подобной дружбы позволяла Доджсону чувствовать себя в компании детей свободно и раскованно.[18]
Лучшим доказательством этого служит и то, что в преклонном возрасте Доджсон не чурался приглашать к себе в гости девушек, давно вышедших из возраста «нимфеток». В замечательной статье А. Борисенко и Н. Демуровой «Льюис Кэрролл: мифы и метаморфозы» («Иностранная литература» №7, 2003г.) проводится мысль, что именно ханжеская викторианская мораль попыталась скрыть от общественности столь «неподобающие» для холостяка встречи со зрелыми дамами (такие же дружеские и невинные) и чрезмерно преувеличила роль Кэрролла как друга исключительно детей. Впоследствии это желание не бросать «тень» на образ национальной знаменитости сослужило писателю плохую службу.
Сам Доджсон был выше таких подозрений, поэтому никогда не скрывал своей дружбы, как с девочками, так и с женщинами. «Ты не должна пугаться, когда обо мне говорят дурно, – писал он младшей сестре, до которой дошла какая-то сплетня о его взаимоотношениях с женщиной (не девочкой!), – если о человеке говорят вообще, то кто-нибудь непременно скажет о нем дурно».
«- Кому вы страшны? — сказала Алиса. — Вы ведь всего-навсего колода карт!»
Илл. John Tenniel (1865).
То, что в англоязычных странах Кэрролл — самый цитируемый автор, после Библии и Шекспира, не удивляет. А что может быть универсальнее и вариативнее для цитирования, чем забавные, ничего не значащие произведения нонсенса. Но я не устану повторять, что прежде, чем лезть в ткань книги со скальпелем и пытаться ее анализировать (т.е. раскладывать на составляющие), необходимо сначала испытать удовольствие от НЕПОСРЕДСТВЕННОГО и ЦЕЛЬНОГО знакомства с произведением. Текст не должен рассматриваться ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО как препарируемый объект для своих личных нужд.
Последняя (не самая удачная) сказка Кэрролла «Сильви и Бруно» была построена на идее о трех физических состояниях человеческого сознания: первое – когда присутствие фей не осознается, второе – когда, осознавая реальность, человек одновременно ощущает и присутствие фей (состояние «жути») и третье – когда человек, не осознавая реальности, полностью находится в Волшебной стране. Так вот, лучше всего находиться целиком либо в первом, либо в третьем состоянии, а «жуть» пусть остается уделом психоаналитиков.
Сказки Кэрролла, прежде всего, — искрящаяся игра фантазии, их чтение подразумевает радость от самого факта игры. «На самом деле они не учат ничему», говорил он. Поэтому РАССЛАБЬТЕСЬ и НА ПЕРЕМЕНУ!
Эпилог. Прощание с Белым Рыцарем
Какие-то дотошные «кэрролловеды» откопали даже тот факт, что 4 июля 1862 года погодка была отнюдь не жаркой, моросил дождь. А мне кажется, что Доджсон не лгал: для него этот день был действительно прекрасным, солнечным и счастливым. Алиса Лиделл с удовольствием слушала, мистер Чарлз Лютвидж Доджсон с удовольствием рассказывал. Какое им было дело до какого-то там дождя?
«- Никакого дождя не будет… по крайней мере ЗДЕСЬ! Ни в коем разе!
— А снаружи?
— Пусть себе идет, если ему так хочется. Мы не возражаем! И даже задом наперед, совсем наоборот!»
«Настоящая» Алиса прожила долгую жизнь и умерла в 1932 году. До-до-доджсон покинул этот мир значительно раньше – в 1898 году. Литературная Алиса из «Зазеркалья» распрощалась с Льюисом Кэрроллом на седьмой клетке, где он предстал в образе нелепого и доброго Белого Рыцаря – единственного персонажа, благожелательно отнесшегося к страннице по странному миру.
Илл. Владислав Ерко (2001).
«Из всех чудес, которые видела Алиса в своих странствиях по Зазеркалью, яснее всего она запомнила это. Многие годы спустя сцена эта так и стояла перед ней, словно все это случилось только вчера: кроткие голубые глаза и мягкая улыбка Рыцаря, заходящее солнце, запутавшееся у него в волосах, ослепительный блеск доспехов, Конь, мирно щиплющий траву у ее ног, свесившиеся на шею Коня поводья и черная тень леса позади…».
ПРИМЕЧАНИЯ:
16 — Мол, античастицы при столкновении с частицами аннигилируют (уничтожаются), поэтому питие антимолока не просто вредно, но и самоубийственно.
17 — «…я вспоминал, с болезненной усмешкой, далекое мое, доверчивое, додолоресовое былое, когда я бывал обманут драгоценно освещенным окном, за которым высматривало мое рыщущее око — неусыпный перископ постыдного порока — полуголую, застывшую, как на кинопленке, нимфетку с длинными волосами Алисы в Стране Чудес (маленькой прелестницы более счастливого собрата), которые она как раз, по-видимому, начинала или кончала расчесывать». (В. Набоков «Лолита»)
18 — «Кэрролла же потому и тянуло к девочкам, что в сексуальном отношении он чувствовал себя с ними в полной безопасности. От других писателей, в чьей жизни не было места сексу (Торо, Генри Джеймс), и от писателей, которых волновали девочки (По, Эрнест Даусон), Кэрролла отличает именно это странное сочетание полнейшей невинности и страстности. Сочетание уникальное в истории литературы». (М. Гарднер «Аннотированная Алиса»)
Автор: Сергей Курий
Впервые опубликовано в журнале «Твоё Время» №05-06 2004 (май-июнь);
последняя редакция — 2015 г.
<<< Сказки Л. Кэрролла, часть 3 | Содержание | «Сказки дядюшки Римуса» >>>