Ч. Л. Доджсон и А. П. Лиделл.

Автор статьи: Сергей Курий
Рубрика «Культовые Сказки»

«Моя жизнь, на удивление, свободна от всяческих волнений и бед…»
(Ч. Л. Доджсон)

«…И пусть там будет побольше всяких глупостей!».
(А. П. Лиделл)

Труды и дни Ч. Л. Доджсона

Этот удивительный человек жил в эпоху английского «застоя» — относительно благополучные и абсолютно ханжеские времена правления королевы Виктории. Да он и сам был живой картинкой типичного «викторианца».

Профессор математики, преподававший в Оксфордском Колледже Христовой Церкви («Christ Church»), он был обречен правилами колледжа на безбрачие. Впрочем, Чарлз Лютвидж Доджсон никогда особенно и не стремился к семейной жизни. Его размеренная холостяцкая жизнь протекала изо дня в день по одному и тому же графику.
Сперва – лекции по математике, которые доктор Доджсон читал скучным монотонным голосом, затем – скромный ланч, состоявший из стопки хереса и печенья (чтоб не расслаблять мозги), затем – занятия, опять-таки, по математике. После занятий – длительные 17-мильные моционы по окрестностям, вечерняя трапеза за преподавательским столом и снова… занятия по математике!

Естественно, такой человек не мог не быть консерватором (как по политическим убеждениям, так и по жизни). В поведении Ч. Л. Доджсон был почти безупречен, правда, в обществе вел себя довольно робко и замкнуто. К тому же, он был глуховат на одно ухо и от волнения сильно заикался.

Как и многие в те времена, Доджсон страстно увлекался театром. Он даже намеревался издать «специального» Шекспира для юных девиц, очистив классика от всякого рода «непристойностей» и «грубостей».
Главной целью в воспитании молодежи наш герой считал «выработку характера», главными трудами своей жизни – «Элементарное руководство по теории детерминантов» и «Эвклид и его современные соперники», а лучшим из своих стихотворений следующее:

«Ибо это любовь,
О, я верю — любовь,
О, клянусь я, что это любовь!»

СТОП! Терпение даже самого покладистого читателя может лопнуть, и он вправе вскричать: «ДА ЗАЧЕМ ВЫ МНЕ РАССКАЗЫВАЕТЕ БИОГРАФИЮ СОВЕРШЕННО БЕЗЛИКОГО, БЕСПОЛОГО И СКУЧНОГО ЧЕЛОВЕКА! И ЧТО ДАЛЬШЕ? ЕГО ЛЕКЦИИ ПО ТЕОРИИ ДЕТЕРМИНАНТОВ? ХВАТИТ! Я УХОЖУ!».

» — Вернись! — закричала Гусеница ей вслед.   — Мне нужно сказать тебе что-то очень важное.
Это звучало заманчиво — Алиса вернулась.
—  Держи себя в руках!  — сказала Гусеница.
—  Это все? — спросила Алиса, стараясь не сердиться.
—  Нет, —  отвечала Гусеница».[1]

 

Хобби Ч. Л. Доджсона

Как уже говорилось, обет безбрачия, обязательный для преподавателей Христовой Церкви, наш герой принял с легкостью. Больше смущало его второе обязательное условие – принятие духовного сана. И дело не в том, что Доджсон не отличался религиозностью. Отличался, и достаточно пылкой. Если кто-то, по его мнению, неуважительно употреблял имя Божие, такому нечестивцу тотчас посылалось гневное письмо и с ним разрывались всяческие отношения. Но с принятием сана Доджсон не спешил и полноценным священником так и не стал – принял только сан диакона и дотянул до того момента, пока правила колледжа не изменились. И на то у нашего героя было несколько веских причин исключительно светского характера.

Дело в том, что, как у любого порядочного англичанина, у Доджсона было множество хобби, и хотя в них не было ничего «кощунственного», все они всё равно считались неподобающими для викторианского священника.
Во-первых, Чарлз Лютвидж вырос большим шутником, фантазером и выдумщиком. Немало этому способствовал его отец – скромный, но оригинальный священник. Кроме того, что он дал детям[2] основы наук и привил христианские добродетели, он развил в них весьма своеобразное чувство юмора.

Это прекрасно видно из письма восьмилетнему Чарлзу, попросившему отца привезти напильник и кольцо от ключей:

«Я не забыл о твоем поручении. Как только я приеду в Лидс, я тотчас выйду на середину главной улицы и закричу: «Жестянщики! Жестян-щи-ки!» Шестьсот человек ринутся из своих лавок на улицу – побегут во все стороны – зазвонят в колокола — созовут полицию – поднимут весь город на ноги. Я потребую себе напильник, отвертку и кольцо для ключей, и, если мне доставят их немедленно, через 40 секунд я не оставлю во всем славном городе Лидсе ни одной живой души, кроме разве что котенка, и то только потому, что у меня просто не будет времени его уничтожить!».

Естественно, с таким папашей мальчик и сам был горазд на веселые выдумки. Он обожал фокусы, издавал рукописные журналы, мастерил марионеток. А любимой игрой была «железная дорога» с «поездами» из ручной тачки, бочек и тележки. Примечательны сочиненные Чарлзом правила езды по этой дороге, например такое: «тот, кто «попал под поезд» должен оставаться лежать, пока по нему не проедут еще пару раз».

Грифон и Черепаха Квази (рисунок Ч. Л. Доджсона).

Даже став почтенным профессором, Чарлз Лютвидж Доджсон не отказался от своих забав: писал юмористические стишки в журналы, постоянно что-то изобретал.[3]

«- Я сделал много замечательных открытий. Ты, конечно, заметила, когда меня поднимала, что я о чем-то думал?
—  Да, вид у вас был задумчивый, — согласилась Алиса.
—  В этот миг я как раз изобретал новый способ перелезания через калитку. Хочешь послушать?
—  Пожалуйста, — сказала Алиса вежливо.
—  Вот как я до этого додумался, — продолжал Рыцарь.
—  Понимаешь, я рассуждал так: единственная трудность в ногах — как поднять их наверх. Голова и так наверху! Значит, так: сначала кладем голову на калитку — голова, значит, уже наверху. Потом становимся на голову — тогда и ноги тоже наверху, правда? И перемахиваем на ту сторону!».

Белый рыцарь. Илл. Е. Шишлова.

И математику Доджсон воспринимал не как сухую нудную науку, а как увлекательную игру. Вообще, когда перед юным Чарлзом Лютвиджем встал вопрос «Кем быть?», он пребывал в некотором замешательстве, так как ему пришлось выбирать между математическим увлечением и любовью к классическим языкам. Математика, видимо, показалась ему более интересной. Недаром в древности эту науку считали родственной философии и поэзии — ведь она имела дело с абстрактными идеальными понятиями (точка, прямая). Математик способен работать с совершенно непредставимыми вещами (например, рассчитать геометрические законы  для 22-мерного пространства).

«- …Ты когда-нибудь видела, как рисуют множество?
— Множество чего? — спросила Алиса.
— Ничего, — отвечала Соня. — Просто множество!»

Доджсон не только знал, как рисуют множество. Мучаясь бессонницей и пытаясь отвлечься «от греховных мыслей», он занимал свой ум составлением разного рода головоломок и задач.

Из придуманных Доджсоном задач хотелось бы вспомнить две, особенно характерные. Первая – это широко известное утверждение, что часы, которые стоят, – лучше тех, что отстают на одну минуту. Ведь первые показывают точное время два раза в день (надо только ВОВРЕМЯ на них посмотреть), а вторые – всего лишь раз в два года!
Вторая задача поставила в тупик многих наивных математиков. Суть ее заключалась в следующем: «Через блок в потолке перекинут канат. На одном конце висит обезьяна, на другом – такого же веса груз. Что произойдет с грузом, когда обезьяна полезет по канату наверх?». Мнение специалистов разительно разделились: одни считали, что груз будет подниматься с ускорением, другие – что опускаться, третьи – что останется на месте. А на самом деле в хитрой задаче просто не хватало еще нескольких условий, без которых решать ее не имело смысла.[4]

Выбор в пользу математики не охладил тягу Доджсона к искусству. Наш герой много и беспорядочно читал,[5] не скрывал своего восхищения картинами с изображением обнаженных женщин и страстно увлекался театром – знал многих актрис, переписывался с ними, а некоторых даже запечатлел на фото.

Доджсон-фотограф.

Фотография была очередным хобби Доджсона и несмотря на то, что дело это было новое,[6] он достиг в нем внушительных успехов. Его еще при жизни называли одним из лучших фотографов в Англии, хотя он и не был профессионалом. Однако, прославили Доджсона не фотографии актрис или того же поэта Теннисона, а разнообразные изображения детей, составляющие «львиную долю» его фоторабот.

Додо, дети и девочки

«Я готов отдать свои победы,
Не беречь последний уголек,
Только, чтобы мальчиком побегать
В солнечный единственный денек».
(Ч.Л.Доджсон, из поэмы «Одиночество»)

У выставочной панорамы Ниагарского водопада взрослый мужчина о чем-то увлеченно беседовал с маленькой девочкой. Подойдя поближе, можно было расслышать, как он с полной серьезностью убеждает её, что пес на краю панорамы на самом деле настоящий — просто его выдрессировали сидеть неподвижно. Правда, служитель через день отпускает бедное животное погулять, и в это время его подменяет брат пса – похожий внешне, но совершенно невыдержанный. Однажды его привлек бутерброд, который ела девочка, и он выскочил из па-па-па… Мужчина внезапно сбился и начал страшно заикаться, заметив, как много народа привлекла его болтовня. Взяв девочку за руку, он поспешно ретировался…

Беатрис Хенли (фото Ч. Л. Доджсона)..

» — Какой неудобный возраст! Если б ты со мной посоветовалась, я бы тебе сказал: «Остановись на семи!». Но сейчас уже поздно.
—  Я никогда ни с кем не советуюсь, расти мне или нет, — возмущенно сказала Алиса.
— Что, гордость не позволяет? — поинтересовался Шалтай
Алиса еще больше возмутилась.
— Ведь это от меня не зависит, — сказала она. — Все растут! Не могу же я одна не расти!
— ОДНА, возможно, и не можешь, — сказал Шалтай. — Но ВДВОЕМ уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на помощь — и прикончила б все это дело к семи годам!».

Только в компании детей (чаще девочек) Доджсон скидывал свою маску чопорного робкого педанта и сам становился тем ребенком, который в детстве играл в железную дорогу и сочинял смешные нелепицы. Скрытая под викторианскими условностями непосредственность оксфордского математика вырывалась наружу. «До-до-доджсон», – представлялся он своим маленьким приятельницам, за что те окрестили его Додо.

И. Акимушкин «Мир животных»:
«Додо с Ренюньона мало чем отличались от додо с Маврикия. Но, кажется, были значительно более светлыми, почти белыми. Их называли дронтами-отшельниками, потому что большую часть жизни птицы проводили в одиночестве… Многие потешались тогда над нелепым видом фантастических неуклюжих птиц…».

Алиса и Додо. Рис. — Джон Тенниел.

Знакомиться с детьми стало для Доджсона настоящим искусством. Так, однажды, когда на берегу моря одну девочку намочила набежавшая волна, он подошел к ней с кусочком промокашки и галантно произнес: «Разрешите предложить? Чтобы Вы могли промокнуться…». В своем саквояже он всегда таскал множество игрушек, булавок для платьев и прочую дребедень. К детям же обращена и большая часть писем Доджсона, в которых он также блещет юмором и фантазией.[7]

Выдержки из писем Ч. Л. Доджсона детям (в пер. Ю. Данилова):

«Дорогая Эдит!
Каким лентяем ты, должно быть, считаешь меня за то, что я так долго не высылаю тебе фотографию. Но в действительности я очень занят: ведь мне приходится писать целые груды и даже полные тележки писем. Я так устаю, что ложусь спать ровно через минуту после того, как встану, а иногда даже за минуту до того, как встану! Слышала ли ты, чтобы кто-нибудь так уставал?».
(из письма к Эдит Блейкмор, 1879 г.)

«Пожалуйста, не думай, что я не писал — еще как писал! Сотни раз. Трудность была лишь в том, чтобы направить письмо куда следует. Сначала я направлял письма с такой силой, что они пролетали далеко мимо цели — некоторые из них потом подбирали на другом конце России. …После этого здоровье мое сильно пошатнулось, и я стал направлять письма так слабо, что они едва долетали до конца комнаты. «Оно еще лежит у окна, Самбо?». «Да, масса, оно чуть не вылетело в окно». Ты, должно быть, думаешь, что мой слуга негр, но это не так. Просто мне так нравятся негры, что я научил его говорить на ломаном английском и дал ему имя Самбо (его настоящее имя Джон Джонс). Каждое утро я начищаю ему физиономию сапожной щеткой. Он говорит, что ему нравится говорить на ломаном английском, но не нравится ходить с черным от ваксы лицом. «Странная фантазия», сказал я ему».
(из письма к Мэри Макдональд, 1864 г.)

«Как ты знаешь, у меня есть три колокольчика. В первый (самый большой) звонят, когда обед почти готов, во второй (который еще больше первого) звонят, когда обед совсем готов, а в третий (который превосходит первый и второй, вместе взятые) звонят все время, пока я обедаю».
(из письма к Агнес Хьюз)

«Дорогая Джуди!
Они изо всех сил пытались выгородить тебя, когда я зашел на следующий день, а ты дулась наверху и не пожелала сойти вниз. Они привели все оправдания, какие только смогли придумать. Это была жестокая борьба между добротой и совестью. Этель сказала:
— Она куда-то вышла.
И добавила еле слышным голосом:
— Из себя.
Герида подхватила:
— Ее нет дома.
И добавила тихо:
— Правильнее сказать, у нее не все дома.
А сестра Гериды ограничилась замечанием:
— Уверяю вас, она куда-то пропала. И добавила шепотом:
— Что за пропащее создание!».
(из письма к Джулии Арнольд, 1880 г.)

«Дорогая Уинни!
Поскольку ты очень устала от чтения этого длинного-предлинного письма, я кончаю писать и ставлю подпись.
Любящий тебя Ч. Л. Доджсон».
(из письма к Уинфред Стивене, 1887 г.)

Несмотря на обилие маленьких друзей и подружек, особую симпатию Доджсон питал к семейству Лиделл — трем дочкам знакомого оксфордского профессора. А из них больше всего любил Алису Плезнс Лиделл, которой спустя время (когда она уже была не Лиделл, а Харгривз) писал: «После Вас у меня было множество маленьких друзей, но все это было совсем не то».

Сёстры Лиделл (слева напрво): Эдит, Лорина, Алиса.

Именно настойчивость этой девочки одним жарким летним днем помогла родиться на свет одному из самых удивительных произведений мировой литературы. 4 июля 1862 года во время лодочной прогулки по Темзе она потребовала у своего взрослого друга Додо (и так измученного греблей) сочинить сказку. Не просто сказку, а сказку, в которой бы участвовала она, и чтобы в ней обязательно было «побольше глупостей».

«…Безжалостные! В жаркий день,
В такой сонливый час,
Когда бы только подремать,
Не размыкая глаз,
Вы требуете, чтобы я
Придумывал рассказ…»
(пер. Д. Орловской)

 Доджсон вспоминал: «Я очень хорошо помню, как в отчаянной попытке придумать что-то новое я для начала отправил свою героиню вниз по кроличьей норе, совершенно не думая, что с ней будет дальше…».

 «…Но вот настала тишина,
И, будто бы во сне,
Неслышно девочка идет
По сказочной стране
И видит множество чудес
В подземной глубине…»

Илл. Millicent Sowerby.

Алиса тогда еще и не догадывалась, что этой прихотью навеки обессмертит своё имя. Но не имя Чарлза Лютвиджа Доджсона…

На сцене появляется Льюис Кэрролл

«-  …Такая  жизнь мне по душе — все тут так необычно!
Интересно, что же со мной произошло? Когда я читала
сказки, я твердо знала, что такого на свете не бывает!
А теперь я сама в них угодила! Обо мне надо
написать книжку, большую, хорошую книжку…».
(Л. Кэрролл «Алиса в Стране Чудес»)

«- Хочешь потерять свое имя?
— Нет, — испугалась Алиса. — Конечно, не хочу!
— И зря, — сказал Комар небрежно. —
Подумай, как это было  бы удобно!».
(Л. Кэрролл «Алиса в Зазеркалье»)

«Глупостей» Додо насочинял предостаточно. Они так понравились главной героине сказки, что та попросила: «Ах, мистер Доджсон, как бы мне хотелось, чтобы Вы записали эти приключения для меня!». Конечно, наш герой не мог отказать в просьбе, и со свойственной ему аккуратностью начал писать сказку в тетрадь ровным каллиграфическим почерком. Эта «забава» обрела законченный вид лишь к концу 1864 года, рукопись была снабжена тридцатью семью рисунками автора, фотографией Алисы в конце и называлась «Приключения Алисы под землей – рождественский подарок моей милой девочке».

Последняя страница рукописи «Приключения Алисы под землей».

Дальнейшая судьба этого произведения настолько типична для сказок, что сразу вызывает в памяти знаменитый парадокс Корнея Чуковского: «Пишите бескорыстно, за это больше платят». Естественно, издавать эту (хоть и забавную) галиматью наш математик не собирался – разве это теория детерминантов? Однако так думали не все. Зашедший в гости к Лиделлам писатель Кингсли заметил на столе рукописную книжечку и тотчас оценил ее содержание по достоинству. На первые уговоры издать «Алису под землей» Доджсон не поддался, его терзали смутные сомнения: поймут ли читатели все подоплеки сказки, написанной для узкого круга знакомых? Арбитром в споре решили избрать профессионала – известного в то время сказочника Джорджа Макдональдса: пусть он прочтет «Алису» своим искушенным детям, а они уж и вынесут окончательный вердикт. Вердикт вынес восьмилетний сын Макдональдса – Гревилл: «Неплохо бы, если б эта книжка была издана в количестве, эдак, 60 тысяч!». Отказать детям Доджсон не мог никогда.

Рукопись «Приключений Алисы под землёй».

Итак, «Алису под землей» решили открыть общественности. Но Доджсон не был бы самим собой, если бы основательно не переработал сказку. Он даже ввёл в нее два новых значительных эпизода – сцену Безумного Чаепития и Суд над Валетом. В итоге она превратилась в «Алису в Стране Чудес» и была вручена своей героине 4 июля, ровно через три года после знаменательной лодочной прогулки. Правда, на титульном листе мистер Доджсон не значился…

«- С позволения Вашего Величества, — сказал Валет, — я этого письма не писал, и они этого не докажут. Там нет подписи.
— Тем хуже, — сказал Король. — Значит, ты что-то дурное задумал, а не то подписался бы, как все честные люди».

Ну не пристало серьезному оксфордскому преподавателю, дотошному куратору столовой колледжа и без пяти минут священнику подписывать столь «легкомысленную» книжицу своим настоящим именем! Тем более что для такого случая у него в запасе уже был приготовлен псевдоним, которым он подписывал ранее некоторые из своих юморесок. Псевдоним оказался настоящим лингвистическим «альтер эго» нашего героя. Доджсон просто взял свое настоящее имя «Чарлз Лютвидж» и проделал с ним «фокус-покус»: сначала перевел на латынь – получилось «Каролюс Людовикус», затем поменял слова местами и быстро (пока никто ничего не заметил) перевел их обратно на английский. В результате вместо скучного Чарлза Лютвиджа он получил чудаковатого и веселого Льюиса Кэрролла, а также мировую славу в придачу.

Первое издание «Алисы в Стране Чудес» (1865).

Справедливости ради скажем, что первые литературные критики «Алисы» оказались не на высоте. Некоторые отзывы о сказке, как о слишком странном и жутковатом для детей произведении, сейчас кажутся даже более уместными, нежели тогда.[8] Впрочем, даже недоброжелатели отмечали «богатую фантазию Льюиса Кэрролла», а вскоре и тон критики изменился. Огромная популярность «Алисы» не только у детей, но и у взрослых, свидетельствовала, что в английской литературе появилось нечто доселе невиданное.

Впрочем, говорить «невиданное» было бы не совсем справедливо по отношению к другому английскому «затейнику» — Эдварду Лиру, выпустившему за 19 лет до «Алисы» свою «Книгу бессмыслиц» (Доджсон не мог ее не знать). Именно Лир и Кэрролл узаконили в литературе новое понятие — «нонсенс» (англ. nonsens — «бессмыслица»). Да и вообще, английский фольклор всегда славился обилием чудаков и нелепостей. Вспомним хотя бы знаменитые лимерики, «Дом, который построил Джек» или образ «Дурака на холме», запечатленный в песне BEATLES.

Успех «Алисы», как бывает в таких случаях, с одной стороны вдохновлял, с другой – пугал Чарлза Лютвиджа Доджсона. Говорят, что в конце жизни он даже досадовал, что из-за шума вокруг «Алисы» его недооценили как математика. Ведь за всю свою жизнь Доджсон опубликовал 256 книг, а славу ему принесла лишь та, насчет издания которой он так долго сомневался.

В этом плане показательна расхожая легенда о том, как королева Виктория, прочитав «Алису», попросила принести ей другие книги этого автора. И сильно удивилась, когда вместо забавной сказки она получила «Элементарное руководство по теории детерминантов»!

Так или иначе, Доджсон всю жизнь старался дистанцироваться от своего литературного «двойника». Надоедливым поклонникам он говорил, что не знает никакого Льюиса Кэрролла, а письма, пришедшие на это имя, отправлял назад с пометкой «Адресат не значится». Выставив свое «альтер эго» перед публикой, Доджсон совершенно не желал открываться этой публике сам. Недаром один из бывших его студентов пораженно восклицал: «Кто бы мог подумать, что этот «сухарь», у которого я засыпал на лекциях, мог написать такую увлекательную вещь!». А оксфордский коллега Доджсона говорил о нем: «Он не хочет быть Льюисом Кэрроллом и очень ревниво оберегает свою тайну… Всякую минуту он боится, что кто-нибудь упомянет при нем Алису». И только от детей Доджсон не прятал своего «двойника», ведь по сути дела с ними он и был настоящим Льюисом Кэрроллом.

Ч.Л.Доджсон, из письма к Изабел Станден:
«Один мой друг (его зовут мистер Льюис Кэрролл) сообщил мне, что намеревается послать тебе книжку. Это очень близкий мой друг. Я знаю его всю свою жизнь (мы одного с ним возраста) и никогда с ним не разлучался. Разумеется, он был со мной и в Гарденс, не отходил от меня ни на ярд, даже когда я рисовал для тебя головоломки. Хотел бы я знать, заметила ли ты его?».

ПРИМЕЧАНИЯ:

1 — Здесь, ранее и далее сказки об Алисе даются в пер. Н. Демуровой (кроме отдельно оговоренных случаев).

2 — А их у него, кроме Чарлза, было еще восемь (из трех сыновей Чарлз был самым старшим).

3 — По иронии судьбы многие изобретения Доджсона позже были переоткрыты заново. Достаточно вспомнить дорожные шахматы (которые втыкались в отверстия доски) или доску для писания в темноте (Доджсон называл ее «никтографом»). Наш герой также придумал собственную систему для запоминания чисел, и благодаря ей запомнил число «Пи» до 76-го знака!

4 — Для пытливых читателей представляю еще одну (довольно известную) задачку, которую Доджсон задал в письме знакомой девочке:
«Если каждая из величин х и у в отдельности равна 1, то ясно, что 2 (х2 — у2) = 0 и что 5 (х -у) = 0. Следовательно, 2 (х2 — у2) = 5 (х — у). Разделив теперь обе части этого уравнения на (х — у), мы получим 2 (х + у) = 5. Но (х + у)= (1 + 1) = 2. Следовательно, 2 х 2 = 5. С тех пор, как этот тревожный  факт стал мне  известен, я  потерял  покой   и сплю не более 8 часов за ночь и ем не чаще 3 раз в день».
Безусловно, в данном, с виду безупречном, рассуждении есть подвох. Найдете ли вы его?

5 — В его огромной библиотеке встречались даже «Советы роженице» и брошюры о неврозах и экземе.

6 — Напомним, что первое фото в мире было сделано в 1838 г. — всего через 6 лет после рождения Доджсона.

7 —  Доджсон был неутомимым эпистолярием. Он даже придумал систему учета всей своей огромной корреспонденции. Именно  благодаря ей мы узнали, что с 1861 года наш герой отослал  около 99 тысяч писем!

8 — «Мы полагаем, что любой ребенок будет скорее недоумевать, чем радоваться, прочитав эту неестественную и перегруженную всякими странностями сказку…».(рецензия из журнала «Atheneum»)

<<< Сказки Андерсена | Содержание | Сказки Л. Кэрролла, часть 2 >>>