Рисунок на двери в Морию.

Автор статьи: Сергей Курий
Рубрика «Культовые Сказки»

Мифология и язык

«Такие истории пишутся не благодаря созерцанию листвы деревьев,
которые сейчас рядом с тобой, и не благодаря знанию ботаники и
почвоведения;  нет, они прорастают, подобно семечку в темноте,
из лиственного перегноя,  накопившегося в уме, — из всего, что
было когда-то увидено, передумано или прочитано, что давным-давно
забыто и ушло вглубь. Хотя, несомненно, отбор идет, так же как у
садовника: не всякая травка попадает в твою личную компостную кучу;
и мой перегной состоит в основном из различного языкового материала».
(Д. Р. Р. Толкин)

 Для меня, наверное, самой удивительной новостью в истории «ВК» было то, что, создавая свой мир, Толкин отталкивался в первую очередь не от мифологии, а от… языка. Толкин был, что называется, лингвистом по призванию, ведь только лингвист по призванию мог самозабвенно произнести: «В моей работе имена персонажей и топонимы опираются в основном на валлийский язык. Возможно этот элемент доставил многим читателям даже больше удовольствия, нежели все остальное!».

Толкин испытывал это самое «удовольствие от языка» с раннего детства, поэтому его любовь к лингвистике не стала пыльным «чуланом» ученого-«сухаря», а осталась живой и игривой. В тех учебных заведениях, где преподавал Толкин, наблюдалось резкое увеличение студентов на факультет лингвистики. А ведь популяризировать подобное отделение не так-то просто, ибо большинство из того, что там изучалось, многим покажется мертвой древностью.
Толкину так не казалось. Он вообще обожал древние языки: валлийский, древнеанглийский, древнегреческий, из современных — испанский.[8] Однако особый восторг у него вызывал финский. Именно после знакомства с финским эпосом «Калевала», он горько заметил: «Эти мифологические песни полны той первобытной поросли, которую европейская культура в целом вырубала и прореживала в течение многих веков… Хотел бы я, чтобы у нас сохранилось побольше такой мифологии — чего-нибудь подобного, но принадлежащего англичанам».

 Идея создать собственную мифологию на северо-западных образцах прочно засела в голове Профессора. И тому была ещё одна причина. Недаром мы говорили, что любовь Толкина к лингвистике была «игривой» — ведь он не только изучал старые языки, но и изобретал новые. А новые языки могут жить, лишь когда на них создано что-нибудь художественное, желательно Поэтическое (в высшем смысле этого слова).

Толкин не только изобрел языки, но и придумал два рунических алфавита — Тенгвар и Ангертас.

 В своей лекции «Тайный порок» Профессор говорил: «Убежден, что для создания игрового языка, для того, чтобы этот язык стал настоящим языком и приобрел все те качества, какими обладает язык традиционный, следует измыслить, хотя бы вчерне, соответствующую мифологию… Создание языка и создание мифологии взаимосвязаны и вытекают одно из другого, точнее язык и мифология родственны и даже единовременны друг другу: лишь мифология придает языку индивидуальность и лишь язык наделяет мифологию достоверностью…».
Так, вслед за изобрётенными языками Толкин начал изобретать новую реальность.

Надпись на могиле гнома Балина

Примеры из некоторых языков народов Средиземья:

 В «ВК» мы встречаемся с многими народами, у каждого из них свой язык. Основными и наиболее подробно разработанными языками мира Средиземья становятся два эльфийских: Квэнья и Синдарин. Первый строился по принципу финского, второй — валлийского. Вот отрывок из эльфийской песни на Синдарине:

  «А Эльберет Гилтониэль,
Силиврен пенна мириэль
О менел аглар эленат!
На-хайрэд палан-дириэль
О галадреммин энорат,
Фануилос, ле линнатон
Нэф айар, си неф айерон!».

Приблизительный перевод:
 «О Элберет, Зажегшая Звезды!
Из сверкающих кристаллов падает на землю косыми лучами, как свет алмазов, свет сияющей славой на небесах звездного воинства!
Взгляд мой упал на дальние страны — отсюда, из оплетенного деревьями Средиземья;
О Сияющая, облаченная в вечнобелые одежды, стоящая на вечной горе, я буду петь тебя из-за моря; из-за великого моря Разлук!».

Эльфы. Рис. John Howe.

 Вот редкий образчик языка гномов. Редкий потому, что истинно гномий язык по Толкину был засекречен, и в общении сами гномы им почти не пользовались. Тайным не был лишь боевой клич — «Барук Казад! Казад аймену! (в пер. «Топоры гномов! Гномы, вперед!»):

 А это пример строя речи энтов — живых деревьев, речи длинной, вкладывающей в одно слово множество значений: «Та урелиломэа-тумбалэморна Тумбалэтаурэа Ломэанор».
Дословный перевод звучит так: «Лесогустотенистая — Глубоколощиночерная — Глубоколощинолесная Мракострана», что означает примерно следующее: «В глубоких лесных лощинах залегла черная тень».

Д. Р. Р. Толкин «ВК», кн.3, гл.3:
«- …На моем языке, на староэнтийском, так сказать, настоящее имя всегда рассказывает историю того, кто на него откликается».

Вот как Толкин описывает энта: «Глаза у него, словно бездонные колодцы, а в колодцах — память целых тысячелетий и длинные, медленные мысли. Как будто все, что происходит здесь и сейчас, для него только искорки на поверхности, вроде как блестки солнца на листьях огромного дерева или рябь на воде очень, очень глубокого озера».
Рис. Alan Lee.

 Ну и наконец мордорское Темное наречие, воспроизведенное на Кольце Всевластья:

 «Аш назг дурбатулук, аш назг гимбатул,
аш назг тхракатулук агх бурзум — ышы кримпатул!»

 Перевод:
 «Отыскать их, собрать их,  предать их Ему,
Воедино сковать их и  ввергнуть во тьму…».

Надпись на Кольце Всевластья.

 Так Средиземный цикл Толкина населили его излюбленные персонажи северо-западной мифологии: эльфы, гномы, тролли, драконы и др. Правда писатель столкнулся с проблемой, крайне для него неприятной, если не сказать личной. Те трансформации, которые испытали многие герои мифологии в литературе, всегда сильно раздражали Толкина. В попытке вернуть им первоначальный «архаический» смысл автор нередко наделял их старинными, непривычными для современного читателя, названиями.

 Так в оригинале «ВК» нет ни одного «гнома»! Чтобы не употреблять это, привычное для французов и профанированное Диснеем в его «Белоснежке», слово (Диснея Толкин, как и французский язык, не любил), писатель использовал английское слово «dwarves» (от скандинавского «dvergr» — «карлики»).[9]
Ту же «операцию» Толкин произвёл над «гоблинами». Если в «Хоббите» эти неприятные личности еще фигурируют под традиционным названием, то уже в «ВК» писатель переименовал их в «орков», мотивируя это, в первую очередь, фонетической адекватностью грубого и «когтистого» слова злобному и жестокому племени (в основу было положено название малоизвестных древнескандинавских чудищ).

Орки. Рис. John Howe.

 Единственное, чем Толкин остался недоволен, так это «эльфами». Дело в том, что автор «ВК» не мог простить В. Шекспиру того, что в «Сне в летнюю ночь» он популяризировал эльфов не как волшебный прекрасный народ, а как милых «мотыльков». «Слово «Эльфы» я употребляю в первоначальном значении, которому следовал еще Спенсер, — и чума на Уилла Шекспира с его пресловутыми крохотными малютками!» — писал Толкин в  письме М. Уолдмену.
В итоге Профессор преобразовал привычное «elf» в более архаичное «elves», он всё равно потом жалел, что не использовал ещё более непривычное древнескандинавское «alf». Но и без этого Толкин всё-таки «облагородил» и возвеличил (в прямом смысле слова) несчастные мифические народы, измельчённые народной молвой и загнанные в полые холмы, бутоны цветов и детские сказочки!

 Профессор вообще обладал очень тонким и чистым мифологическим мировосприятием.  Он настаивал на том, чтобы мифологические образы и древние сказания воспринимались непосредственно и цельно. Толкин не одобрял тех ученых, которые используют древнее сказание, как любопытные дети игрушку, ломая ее лишь для того, чтобы узнать из чего она состоит.

В своей лекции, посвященной англосаксонскому эпосу «Беовульф», Толкин выразил приведенную выше мысль в виде следующей притчи:

«Человек получил в наследство поле, на котором лежала куча старых камней, руины древнего замка. Сколько-то этих камней ранее ушло на постройку коттеджа, где жил сам этот человек, неподалеку от старинного дома его предков. А из остального человек взял и построил башню. Но пришедшие к нему друзья сразу же (даже не дав себе труда взойти на башню) определили, что камни эти некогда были частью более древнего здания. Поэтому они снесли башню, приложив к этому немалые усилия, с целью найти на камнях скрытые орнаменты или надписи, или выяснить, где праотцы того человека добывали строительный материал. Некоторые, заподозрив, что под землей может лежать уголь, принялись копать шахты и о камнях вообще забыли. При этом, все говорили: «Какая интересная башня!». Но еще они говорили (после того, как снесли башню): «Экий здесь беспорядок!». И даже потомки того человека, которым следовало бы поинтересоваться, чего он, собственно, хотел, вместо этого принялись ворчать: «Что за чудак! Это ж надо: использовать все эти древние камни только для того, чтобы построить какую-то дурацкую башню! Почему он не восстановил прежний замок? У него совсем не было вкуса!». А ведь с вершины этой башни было видно море!»

 Именно «ВК», подобно новой башне, возведенной из древних камней, дал возможность современникам «увидеть море» — непосредственно ощутить очарование ранней средневековой литературы, прочувствовать своеобразное мироощущение финских рун, скандинавских саг и древнеанглийских сказаний. Самое главное, что эта книга родилась под рукой не эрудированного дилетанта, а настоящего профессора лингвистики, знающего и, самое главное, по-настоящему влюбленного в свое дело. Именно это поднимает эпопею Толкина на недосягаемую высоту для многих «мифотворцев» ХХ века, которым либо не хватало писательского таланта, либо не доставало глубокого знания предмета, а чаще — ни того, ни другого.

Д.Р.Р.Толкин, из письма к У. X. Одену:
 «В незапамятные времена (с тех пор много воды утекло) я намеревался сочинить цикл более или менее связанных между собой легенд, от космогонических до сказочно-романтических (первые получали бы от вторых некоторую «приземленность», а последние приобретали толику великолепия первых), и хотел посвятить эти легенды моей стране, моей Англии. По манере изложения легенды должны были соответствовать нашим традициям (под «нашими» я разумею Северо-Западную Европу в противовес Эгейскому побережью, Италии и Европе Восточной) и обладать, если у меня получится, неким неизъяснимым очарованием, которое кое-кто именует «кельтским» (хотя в исконно кельтских преданиях оно встречается весьма редко); затем их следовало сделать «высокими», то есть избавить от всякой вульгарности и грубости, каковые вовсе не подобают стране, давшей миру столько великих поэтов. …Цикл должен был представлять собой единое целое и в то же время производить впечатление незаконченности, чтобы и другие — не только писатели, но и художники, музыканты, драматурги — могли поучаствовать в его создании. Смешно, не правда ли? Наивно и смешно».

 И в завершение – несколько примеров имен и названий из книг Толкина в оригинале и в разных переводах.

Shir (оригинал); Хоббитания (Муравьев и Кистяковский); Шир (Григорьева и Грушецкий); Хоббитшир (В.Маторина); Заселье (Каменкович и Каррик); Удел (пер. Волковского); Край (пер. Немировой)
Shir — традиционный английский топонимический корень, входящий в название исторических областей (например, Девоншир). Используя его отдельно, Толкин хотел иронически показать «узость взгляда» хоббитов на окружающий мир. Мол, жизнь хоббитов была настолько замкнутой, что они даже не удосуживались называть свою страну как-то особенно (назвать свою область Широм — все равно, что назвать Москву — просто Городом,  а Россию — просто Страной).
М. Каменкович указывала, что прямой перевод — «Шир» — наводит читателя на наркоманские ассоциации. Мне же кажется, что для нормального начитанного человека оно все-таки ассоциируется с Англией.

Рис. Ted Nasmith.

Rivendell (оригинал); Раздол (Муравьев и Кистяковский); Дольн (Григорьева и Грушецкий); Райвенделл (В.Маторина); Ривенделл (Каменкович и Каррик); Разлог (пер. Волковского)
Rivendell (англ. «раздвоенная долина»). Наиболее точным переводом мне кажется «Раздол», но другие переводчики справедливо указывают, что в таком варианте теряется все фонетическое очарование оригинала.

Mirkwood (оригинал); Лихолесье (Муравьев и Кистяковский); Сумеречье (Григорьева и Грушецкий); Темнолесье (В.Маторина); Чернолесье (Каменкович и Каррик); Кромешный Лес (пер. Рахманиновой)
Mirkwood (англ. «Mirk» — «темный, мрачный, зловещий», «Wood» — «лес»).

Лихолесье. Рис. Alan Lee.

Old Man Willow (оригинал); Старый Вяз (Муравьев и Кистяковский); Старый Лох (Григорьева и Грушецкий); Старуха Ива (В.Маторина); Старая Ива (Каменкович и Каррик); Дядька Ива (пер. Волковского); Старина Осокорь (пер. Немировой)
Old Man Willow (англ. «старик Ива»). Проблема перевода этого слова состояла в том, что «ива» в англ. языке — мужского рода. Поэтому самым адекватным переводом будет «Дядька Ива».

Старик Ива. Рис. Greg & Tim Hildebrandt.

Barrow-wight (оригинал); Умертвие (Муравьев и Кистяковский); Нежить (Григорьева и Грушецкий); Умерлие (В.Маторина); Навьи (Каменкович и Каррик)
Barrow-wight (англ. «Barrow» — «курган, могильный холм», «wight» — «существо», все вместе в данном случае — «могильный призрак»). Вопрос многих читателей «А что такое «навьи»?» показывает, что переводить вполне понятное всем англичанам «barrow-wight» архаичным словом из славянской мифологии все же не стоило.

Strider (оригинал); Бродяжник (Муравьев и Кистяковский, В.Маторина); Колоброд (Григорьева и Грушецкий); Бродяга-Шире-Шаг (Каменкович и Каррик); Шатун (пер. Немировой)
Strider — существительное от англ. «stride» — «большой шаг», «быстрая походка».

Theoden (оригинал); Теоден (Муравьев и Кистяковский, Григорьева и Грушецкий, Каменкович и Каррик); Феоден (В.Маторина); Тейоден (пер. Волковского)
Theoden — различия в переводах с виду такого простого слова связаны исключительно с фонетикой. В нашем языке нет звука, адекватного «th», поэтому это шепелявое «т» нередко переводят как «ф». К слову добавим, что это же касается и звука «L», который существует у англичан только в «мягком» варианте. Поэтому слова с «L» у нас также могут переводиться по-разному (например, «Lutien» — «Лутиэн», «Лютиэнь»; «Earendil» — «Эарендил», «Эарендиль».

Краткий обзор некоторых переводов

«Остановились раз четверо хоббитов на границе двух переводов.
Один и говорит спутникам:
«Запомните, я теперь никакой не Торбинс. Спросят — так Бэггинс».

«Идут по Средиземью хоббит, эльф, гном и орк.
Навстречу им Гэндальф:
— Кто будете?
— Хобиты мы!
— ???
— А мы из разных переводов…».

(толкинистские анекдоты)

 О том, что любой перевод грешит недостатками, знает каждый. Но нет худа без добра. Если уж произведение невозможно загнать в рамки одного перевода, то кто нам мешает получить удовольствие именно от разнообразия. Ведь читая новый перевод любимой книги, мы каждый раз сталкиваемся, хоть и со знакомым, но все-таки уже чуть-чуть другим произведением. Так и поклонники Толкина, не знакомые с оригиналом, могут утешать себя тем, что, в отличие от англоязычных читателей, имеют вместо одной несколько «версий» оригинала.
Благо, переводов Толкина расплодилось немалое количество. Причина здесь не только в популярности книги, но и в ее лингвистических особенностях. Несмотря на оставленное Толкиным «Руководство по переводу имен», горячие споры вокруг «правильного» перевода не затихают до сих пор. Поэтому я попытаюсь дать обзор наиболее известных переводов, с которыми я успел ознакомиться, хотя все «море» толкинистской литературы не объять никому.

В. Муравьев, А. Кистяковский («ВК»)

 Самый первый (первая книга — «Хранители» — вышла еще в 1982 г.) и самый спорный перевод «ВК». Объективный подход не оставляет сомнений ни в мастерстве переводчиков, ни в их излишней вольности в обращении с оригиналом. По сути дела, это пересказ истории Кольца «на русский лад». Переводчики постарались сделать «ВК» как можно ближе русскому читателю. Саксонский архаизм повествования плавно превратился в древнерусский (Король — Государь, Глорфиндейл — Всеславур, Shadowfax — Светозар). Появились «витязи», прибаутки Сэма приобрели русский народный колорит («Хошь — день, а не хошь — как хошь»), а разговор орков — жаргон уркаганов.

«Хрен тебе! И не хватайся за нож, получишь стрелу в  брюхо.  Да  и начальником  тебе  не  бывать,  когда   Там   узнают,   что   ты   натворил. Моргульцев-гнид правильно всех перебили, но вы  же  и  долбаки  с  Горбагом: сцепились из-за добычи! …Тихо лежать, пока цел!  А  цел  ты  пробудешь  недолго —  тебе  что, невтерпеж? Хлебало заткнуть!».

 Безусловно, подобное обращение с оригиналом вряд ли порадовало бы педантичного Толкина, но… невзирая ни на что, перевод получился ярким, «вкусным» и даже, думаю, привлек больше читателей, чем предполагалось.
Определенную «наглость» В. Муравьева и А. Кистяковского оправдать трудно, но некоторые из находок бесспорно блестящи («умертвия», «Бродяжник», «Лихолесье» и т.д.), а стихи в переводе А. Кистяковского по своему воздействию и изяществу до сих пор являются лучшими. Вот только сдается мне, что сам поэтический оригинал более сух, беден и прямолинеен, нежели перевод — достаточно взять небольшой стих об Арагорне.
Так что отношение к этому переводу у меня смешанное (многие «знатоки» его люто ненавидят, и есть за что). Исходя из вышесказанного, данный вариант рекомендуется прежде всего детям и тем взрослым, которых бы тяготила тяжеловесность и дотошность материала. Для тех же, кто хочет составить более точное мнение об оригинале, этот перевод явно не годится.

 

В. Маторина («Хоббит», «ВК»)

 Долгое время В. Маторина оставалась «темной лошадкой», скрываясь за аббревиатурой В.А.М. К тому же, найти полное издание ее перевода в 1990-е годы было непосильным трудом (особенно третью книгу, о которой я слышал, но до сих пор ее не видел), до тех пор, пока издательство ЭКСМО не выпустило в 2002 г. и «Хоббита», и «ВК» в одном томе. Стоит отметить, что в новом издании некоторые имена и названия изменены переводчиком («Лихолесье» — «Темнолесье», «Гэндальф» — «Гэндальв» и др.)
Маторинский перевод можно смело окрестить одним из самых «буквальных», со всеми вытекающими отсюда недостатками и достоинствами. Поэтому-то и кажется он излишне суховатым и шероховатым (неизбежное следствие «дословного» перевода). Самое наглядное подтверждение этому — юмор, который в данном переводе звучит слишком «по-аглицки» — специфично и угловато для славянского уха. Тем не менее, лично мне он этим и нравится.

 

Н. Григорьева, В. Грушецкий («ВК», «Сильмариллион»)

 Второе название, закрепившееся за этим переводом — «северо-западный», так как впервые он вышел в знаменитом издательстве «Северо-Запад» в 1991 г. и стал первым полным русскоязычным переводом «ВК».38 Это была первая сознательная альтернатива муравьевскому «пересказу».39 Поэтому, по сравнению с переводом В. Муравьева и А. Кистяковского, он более сухой и «взрослый». Сами переводчики писали: «В работе по переводу трилогии для нас принципиально важно было попытаться передать смысловую составляющую (не всегда прямо выраженную), не отрываясь слишком далеко от текста». Стихи в переводе И. Гриншпун тоже вполне достойны. Зато «Сильмариллион» почему-то вышел у переводчиков чересчур упрощенным, но при этом и более доступным для первого ознакомления. Одним словом, «северо-западный» перевод — попытка найти золотую середину между буквальностью и русификацией. Толкинисты до сих пор спорят, чей перевод лучше — муравьевский или «северо-западный».

 

М. Каменкович, В. Каррик, С. Степанов («ВК», «Хоббит»)

 Это «трио» переводчиков органично дополняет «пары» Муравьев — Кистяковский и Григорьева — Грушецкий. Перевод Каменкович и ko знаменателен уже тем, что к эпопее Толкина впервые подошли с такой основательностью. «Многие переводчики, — говорила М. Каменкович, — кто неволей, а кто волей, задавались целью «приблизить» книгу к читателю. Но мы категорически против такого подхода! Это ДАЛЕКАЯ книга! А Толкин прекрасно знал, что ДАЛЕКОЕ подчас гораздо могущественнее БЛИЗКОГО».
Данное издание привлекательно также обилием подробных комментариев с поясняющими выдержками из писем и статей, как самого автора, так и его критиков.
Однако, нет в мире совершенства. Точность не всегда способна адекватно отобразить эмоциональное воздействие оригинала. Некоторые имена и названия переведены явно неудачно (нередко по принципу «лишь бы по-другому») — «Скадуфакс», «Навьи», «Заселье». Однако, эти неудачи в значительной мере оправдывают те же комментарии с подробным объяснением причин перевода того или иного слова.
Данное издание обязательно для всех, кто хочет досконально «изучить» трилогию. Рекомендуется для повторного ее прочтения (после ознакомления с более «близкими» нашему читателю переводами).

 

Н. Эстель («Сильмариллион»)

 Один из первых переводов «библии от Толкина» (1993 г.) и, наверное, один из лучших. Язык перевода, подобно оригиналу, архаизирован, красочен и несколько витиеват. Все это «великолепие», к сожалению, затрудняет чтение книги неподготовленному читателю.

 

Н. Рахманинова («Хоббит»)

 Первый перевод «Хоббита» (да и вообще Толкина), изданный в СССР в 1976 г. Блестящий по слогу, он сильно «приглажен» и «инфантилизирован» (в частности лишен многих географических описаний, скучных для детской аудитории). Впрочем, детям он и рекомендуется, хотя я тоже прочитал его не без удовольствия.

З. Бобырь («Сильмариллион», «Хоббит», «ВК»)

 Перевод, практически единогласно принятый поклонниками Толкина как самый худший. Вышел одним из первых, в явной спешке (в аннотации Толкина почему-то обозвали «американским (???) фантастом (?)»). Текст произвольно сокращался, лишался стихов и даже переставлялся местами! Особенно замечательно начало «ВК» с того, что «Когда Бильбо ушел и оставил Кольцо Фродо…» (т.е., полностью  вылетела первая глава!). Годится для тех, кто хочет «быть в курсе», а читать огромный том — лень.

Черное и Белое

«…в сказках душа здорова, мир полон чудес. В реалистическом
романе мир уныл и привычен, а душа корчится от боли. Сказка
говорит о том, что делает здоровый человек в краю чудес;
современный роман — о том, что делает безумец в мире скуки».
(Г. К. Честертон)

«Оглядываясь назад, на события, последовавшие сразу за выходом
книги из печати, я ловлю себя на странном ощущении: мне кажется,
что испокон веку нависавшие над головой облака неожиданно
разошлись, и на землю вновь хлынул почти забытый солнечный свет».
(Д.Р.Р.Толкин)

 Итак, часть материалов «следствия» по делу Толкина мы разобрали. Настало время перейти к конкретным пунктам «обвинения». Один из них был метко выражен критиком Э. Мьюиром: «Мистер Толкин описывает грандиозный конфликт между добром и злом, от которого зависит будущее жизни на земле. Но все добрые у него неизменно добры, а все злодеи — злы до мозга костей; в его мире нет места фигуре злого и в то же время трагичного Сатаны».

Рис. Angus McBride.

 Прежде, чем непосредственно перейти к защите, мне хотелось бы процитировать одного моего друга, который объяснял широкий успех «ВК» тем, что «люди устали от мрака современной литературы». И это притом, что книгу Толкина слишком весёлой тоже не назовешь. Но несмотря на это, мир «ВК» — это мир довольно чётких позиций и ясных нравственных ориентиров, что собственно и раздражает не только недоброжелательных критиков, но и многих «толкинутых» поклонников.
С учетом литературной атмосферы ХХ века, подобная раздражительность вполне понятна. Лицемерное морализаторство сменила такая же показная аморальность. Одинаково невозмутимые эстеты, психопаты и супермены заполонили литературу «снизу доверху». В век, когда искусство с фрейдистской болезненной пронырливостью копалось пинцетом в не самых лучших уголках человеческой души,[10] разрушая моральные принципы (и ничего не давая взамен), когда добро и зло стали трактоваться настолько относительно, что лишились всяческого смысла, появляется сказка, которая возвращает нервному депрессивному человечеству первичную чистоту простых понятий и образов — чистоту того самого цельного восприятия мира, о котором писалось выше.

Т. Шиппи «Толкин как послевоенный писатель»:
 «Этот успех говорил им, что их время прошло. Они заняли ведущие позиции в литературе после Первой мировой войны и, несомненно, рассчитывали, что после Второй мировой их безразлично-циничное, нигилистическое мировоззрение восторжествует полностью. Hо вместо этого их убеждениям и их власти был брошен вызов, хотя я не думаю, что они потерпели полное поражение».

«Предводитель ударил коня каблуками по бокам и въехал в реку…
— Именем Элберет и прекрасной Лутиэн! — с трудом выговорил Фродо на последнем дыхании и высоко поднял меч. — Не видать вам вовеки ни Кольца, ни меня!».

 «Здоровье» и ясность эпопеи могут показаться «святой простотой» (как в положительном, так и отрицательном смысле). Даже юмор в «ВК» практически лишен язвительности и злорадности (что ныне встретишь не часто).

Д. Р. Р. Толкин:
«Юмор у меня простоватый, и даже самые доброжелательные критики находят его утомительным».

 Однако знакомый со всем мифологическим циклом Профессора читатель скажет, что простота эта относительная. На том поле, в котором существует большинство нынешней литературы, «ВК» действительно проходит «вне конкурса».
Ведь простота — не всегда примитивность. К тому же, нравственные дилеммы книги далеко не просты, если отвлечься от требований «болезненной» литературы. Герои Толкина не всегда являются либо злобными чертями, либо блаженными ангелами. «И Саурон не был изначально сотворен злым», говорит маг Гэндальф.[11]

 Кроме того, зло в «ВК» существует как «извне», так и «внутри». Критики чаще всего упорно не хотят видеть второго, иначе стоит признать, что книга не столь проста и архаична. Внешнее зло — Черный Властелин Саурон, орки, паучиха Шелоб, умертвия — безусловно ужасно и опасно. К тому же, внешнее зло далеко не однородно. Моргот из «Сильмариллиона» и Саурон из «ВК» — зло сознательно активное, стремящееся не к уничтожению мира, а к его «присвоению», подчинению своей воле. А вот в образе паучихи Унголианты (из того же «Сильмариллиона») воплощен другой тип зла — зла, как стремления «всё пожрать», зла, ведущего к небытию.
Но Толкин не раз концентрирует внимание читателя, что более опасно зло внутреннее, которое «прорастает» среди народов и персонажей, «официально» не подчиненных Саурону. Это и «межрасовая» неприязнь (эльфы – гномы, энты – гномы, дунландцы – роханцы, харадцы – гондорцы), и знаменитый принцип «цель оправдывает средства» (Саруман Белый), и гордыня, приводящая к предательству (Денетор). Внешняя мощь Саурона — ничто, по сравнению с его умением обольщать, стравливать противников между собой, использовать их недостатки и слабости в своих целях.

 Недаром центральным узлом эпопеи является Кольцо Всевластья — своеобразное «искушение злом», всесильный магический предмет, который «ломает» любого владельца [25] (исключая, разве что, Саурона — его создателя и Тома Бомбадила, которому Кольцо просто не нужно, у него нет желания ВЛАДЕТЬ им). Несмотря на все мифологические параллели, это целиком современный образ. Недаром некоторые критики сравнивали его то с атомной бомбой, то с наркотиками…

«Три Кольца — высшим Эльфам  под кровом светил,
Семь — властителям Гномов под кровом земли,
Девять — Смертным, чей жребий — молчанье могил,
И одно — Повелителю гибельных сил
В царстве Мордора мрачном, где тени легли.
Отыскать их, собрать их, предать их Ему,
Воедино сковать их и ввергнуть во тьму
В царстве Мордора мрачном, где тени легли».

 Кстати, немаловажно вспомнить и историю его создания. Причина возникновения всех Колец Власти — именно в «греховном» желании эльфов попытаться с помощью ВНЕШНЕЙ силы воздействовать на естественный ход вещей. Изменение и увядание «эльфийской среды обитания» в Средиземье они попытались остановить, «законсервировать», для чего и были созданы Кольца. Однако всем внешним, отчуждённым, искусственным, противоестественным легко управлять. И, искусивший эльфов Эрегиона на создание Колец, Саурон выковывает на горе Ородруин более совершенный «аппарат», связывающий все Кольца в единое целое — Единое Кольцо, Кольцо Всевластья. Однако заключив в него большую часть своей силы, Саурон также совершает ошибку, становясь одновременно и могущественнее, и уязвимее. Потеря Единого Кольца ставит под удар и его собственную власть.

Эльфы куют Кольца Власти. Рис. Angus McBride.

 Правда, Кольцо надежно защищено: любой нашедший его подпадает под его чары. Оно способно разжечь гордыню, возбудить самые потаённые желания, создать иллюзию всемогущества его владельца, в определенной степени это могущество дать. Но оно не способно изменить своей тёмной природе, потому что конечной целью его обладателя всё равно будет тотальная власть над другими, какими бы оправданиями для этого он не пользовался.

ГЕРОИ «ВК» о Кольце Всевластья

ГЭНДАЛЬФ:
«Если наделить меня такой властью — в моих руках она сделается стократ могущественнее и страшнее! Но власть Кольца надо мною будет еще более крепкой. Более гибельной! …Я, конечно, не хочу уподобиться Черному Властелину. Но Кольцо знает путь к моему сердцу: оно будет действовать через жалость, жалость к слабым и желание обрести силу для благих дел. Не искушай меня. Я не смею взять его даже на хранение, даже если поклянусь никогда не пользоваться им. У меня не хватит сил сдержать обещание. Я буду в нем слишком нуждаться!».

САРУМАН:
«Новая сила нарождается в мире. Наши прежние союзники, наша прежняя стратегия бессильны перед ней. Еще не поздно объединиться с этой Силой! …Здесь вся наша надежда. …По мере того, как Сила эта будет возрастать, возрастет и могущество ее клевретов, а Мудрым, таким как ты и я, останется только запастись терпением и научиться со временем направлять эту Силу и руководить ею. Мы не будем спешить. Мы скроем наши замыслы в глубине сердца, оплакивая, быть может, зло, совершаемое попутно, но твердо придерживаясь высших, конечных целей — Знания, Закона, Порядка: всего того, что мы до сей поры тщетно пытались насадить в этом мире, покуда наши слабые и праздные друзья не столько помогали, сколько мешали. Цели и планы наши не изменятся. Изменятся только средства».

ГАЛАДРИЭЛЬ:
«…если бы от моего желания была какая-то польза, я желала бы только одного: чтобы Единое никогда не было создано или чтобы оно навсегда пропало из Средиземья. …Не отрицаю, сердце мое горячо желает того, что ты предлагаешь. Сколько долгих лет я размышляла о том, как поступлю, если Великое Кольцо попадет ко мне… И вот оно само идет ко мне в руки. …Вместо Черного Властелина ты возводишь на трон Властительницу. Но я не буду Черной — о нет! Я буду дивной и грозной, как Утро и Ночь! Прекрасной, как Море и Солнце и снег на вершинах! Страшной, как буря и молния! Я стану сильнее оснований земли. Все будут любить меня и все лягут прахом у моих ног!».

БОРОМИР:
«Все эти эльфы, полуэльфы, волшебники — они, наверное, и вправду бы плохо кончили, получи они Кольцо. …Другое дело — истинно твердый человек: его не совратишь с прямого пути! Мы, люди Минас Тирита, за долгие годы испытаний сделались тверже стали! Нам не нужна волшебная власть кудесников! Все, чего мы хотим, — это сила, сила, чтобы защитить себя, сила выстоять в справедливой войне. …Это же безумие — не использовать его, не обратить силу Врага против него самого! Только бесстрашные и беспощадные стяжают победу. Разве истинный богатырь, великий вождь своего народа, имеет право в такой час отступать перед пустяками? Разве Арагорн отступил бы? А если он отказывается — почему не Боромир? Кольцо дало бы мне такую власть! Как погнал бы я мордорские полчища! Все люди стеклись бы под мои знамена!…».

ДЭНЕТОР:
«Боромир был послушным сыном! …Он вспомнил бы, как трудно приходится его отцу, и не бросил бы на ветер сокровище, которое дал ему в руки случай. Он принес бы этот могущественный дар мне! …Эту вещь надо было скрыть, глубоко и надежно, и беречь паче зеницы ока. Я уже сказал, что использовать ее мы не стали бы, разве что в самую тяжелую минуту».

ПРО СЭМА:
«Чувствуя  тяжесть  на  шее,  Сэм  ощущал  себя  словно  одетым в огромную  искаженную тень самого себя, зловещей угрозой нависшую над  Мордором.  Либо  терпеть Кольцо, как бы оно ни терзало его, либо  объявить  своим и бросить вызов силе в мрачной крепости по ту  сторону долины теней. Кольцо искушало его, подтачивая волю и разум,  рождало  безумные  фантазии.  Вот  он,  Сэм Скромби, Сэм Могучий,  Герой  Всего  Мира,  скачет  с пламенным мечом в руке, собирает  войска  и  ведет  их на Барад-Дур, вот разошлись тучи, засияло солнце, и по велению Сэма Горгоратская долина зазеленела и  оделась  садами. Надо только надеть Кольцо, объявить себя его хозяином, и все сбудется!
В этот роковой час Сэма спасла не только преданность  другу и ответственность за судьбы Средиземья.  Простой  здравый  смысл говорил, что он не годится для таких свершений, даже если бы они не  были  только  приманкой  Врага.  Маленький  садик   вольного садовника, а не сад величиной с королевство — вот что ему нужно. Ему достаточно своих рук, он не привык полагаться на слуг».

Сэм защищает Фродо. Рис. John Howe.

ФРОДО:
«Я пришёл. Но мне угодно поступить по-иному, чем было задумано.  Чужой замысел я отвергаю. Кольцо — моё!».

 Дошедший до цели и отказавшийся уничтожить Кольцо Фродо, потерявший казалось бы все «человеческое» Голлум (без которого, тем не менее, миссия Фродо окончательно провалилась), надменный Наместник Гондора – Денетор, так и не смогший побороть свой эгоизм и «национальную ограниченность», заносчивый вояка Боромир и хитрый глава Светлого Совета Саруман — перед каждым из них ставится выбор, больше того, — каждому предлагается понимание и прощение.
История «падения» или «спасения» героев не предопределена заранее. «Падший» Боромир осознает вину и с честью гибнет, защищая хоббитов, а тот же бывший Белый маг Саруман не в состоянии побороть своей ненависти, и смерть его жалка и унизительна. Мерзкий Голлум, тем не менее, чуть было не раскаивается, а мешает ему в этом, как ни странно, Сэм — один из самых бескорыстных героев эпопеи.

Голлум и хоббиты. Рис. Ted Nasmith.

 Добро и зло переплетены в этой книге не менее, чем в любой другой, но они именно ПЕРЕПЛЕТЕНЫ, а не смешаны. Мы всегда имеем возможность отличить одно от другого.
Толкин учит тому, о чем не раз напоминал Экзюпери: «…зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь». Именно нравственная зоркость — один из залогов успеха, казалось бы, безумных миссий героев. Ибо им не раз приходится почти «вслепую» доверять (или не доверять), принимать (или отвергать) помощь встретившихся на их пути. Как говорил Гама (телохранитель короля Теодена), «в сомнительных случаях истинно доблестный муж и воин должен поступать по своему разумению, а не ждать приказа».
УМЕТЬ ДОВЕРЯТЬ и ЗНАТЬ, КОМУ ДОВЕРЯТЬ — один из самых элементарных нравственных уроков «ВК». Но это возможно лишь, когда сердцу есть, на что опереться.

«Внезапно тень за спиной чудища взметнулась двумя исполинскими крыльями. Темная фигура занесла плеть, хвосты свиснули и щелкнули. Из ноздрей Балрога вырвалось пламя.
Гэндальф не двинулся.
— Ты не пройдешь, — сказал он. — …Я слуга Тайного Огня, и оружие мое — пламя Анора. …Темное пламя Удуна не поможет тебе. Назад, во Мрак! Ты не пройдешь».
Рис. John Howe.

Аллегория, политика и политкорректность

 Ясность и простота произведения не всегда гарантируют ясность его восприятия. Напротив, чем «чётче» выписана картина, тем чаще в ней начинают искать какие-либо прообразы и аллегории, которые Толкин любил не больше, чем шекспировских эльфов. Когда читаешь идеологические трактовки «ВК», поневоле приходит на ум поговорка про поиск чёрной кошки в тёмной комнате, когда её там нет, или анекдот про усталого Фрейда, объясняющего своему клиенту, что «иногда банан — это просто банан».

«— Я ошибся в самом начале, — торжествовал Гэндальф. — …Заветное слово было написано на арке! …Следовало только сказать «друг»… и двери сразу открылись бы. Как просто! Но для ученого знатока преданий, да еще в наше время, когда все друг друга подозревают, простота может оказаться сложнее всякой сложности!».
Рис. Alan Lee.

 Излюбленная тема политических трактовок — это проблема Запада и Востока. Довольно соблазнительно увидеть в битве Свободных Народов Запада с племенами Востока под руководством диктатора Саурона противостояние светлой европейской демократии советскому тоталитаризму или исламскому фундаментализму. А если учесть, что в Благословенный Край эльфы уплывают также на Запад, то найдётся место даже для восприятия Америки как рая земного!

Zekri Sonja, Suddeutsche Zeitung, 15.12.2001:
 «Полный русский перевод «Властелина Колец» был издан лишь в 1991-1993 годах, поэтому впечатление от него еще свежо. Может быть, советские люди восприняли падение Мордора как провидческую аллегорию заката собственной империи? Как путь спасения от отвратительной «судьбоносной действительности»? Может быть, как эрзац-ритуал после стольких лет безбожия?».

А. Цветков «Властелин сердец»:
 «…когда Роналд Рейган в своем знаменитом выступлении по поводу стратегической оборонной инициативы назвал Советский Союз «империей зла», в самом Советском Союзе литературного намека не поняли: вожди — потому, что по слабости здоровья и идеологической выдержанности книжек вообще не читали, а народ — потому, что читал только проверенное на официальный зуб. Впрочем, может быть и сам Рейган не знал истоков аллюзии, нo они были очень хорошо известны «спичрайтеру», писавшему текст его речи американскому шестидесятнику».

 Кстати, и советские издатели также проявили бдительность. В первом издании «Хоббита» в 1976 году Бильбо отправлялся на встречу с гоблинами и драконами почему-то не на восток, а на север (хотя, думаю, всё дело просто в вертикальном формате страниці).

 Ситуация, когда под мрачным Мордором и Лихолесьем можно было подразумевать СССР, а под Кольцом — водородную бомбу, устраивала западную критику долгое время. Но вот «империя зла» распалась, а в США пришла «политкорректность». Теперь дислокация «белых» и «черных» сил в Средиземье подверглась тщательному пересмотру. Многие тут же поспешили обвинить книгу в «расизме», как национальном, так и половом. Орки, мол, напоминают монголоидов, смуглые харадцы — негров или арабов, женщин в книге мало — в общем, сплошное безобразие!

Темнокожие соратники Мордора из Южного Харада на боевом Олифанте.
Рис. Alan Lee.

 Со всем вышесказанным спорить трудно. Да, расы выглядят именно так, девушек — любовниц и воительниц действительно — раз-два и обчелся. Есть, конечно, дева-воин Эовин, но её феминисткам, видимо, мало — нет, чтобы полк амазонок-лесбиянок на Мордор послать, они бы Саурону патлы бы повыдергивали!

Эовин и король назгулов. Рис. Angus McBride.

 Смех — смехом, а ведь иногда и злость берет. Обвинения в «расизме» — это не шутки. А ведь кем-кем, а нацистом Толкин никогда не был.

 Взять хотя бы случай, когда в 1938 году в Германии издавали «Хоббита» и оттуда пришел запрос об «арийском происхождении» писателя.  Толкин на это ответил:

«Боюсь, не до конца понимаю, что вы разумеете под словом arisсh. Я не арийского происхождения: арийское — это ведь индо-иранское; а насколько мне известно, никто из моих предков не говорил на хиндустани, персидском, цыганском и родственных языках. Но если я должен понимать, что вы осведомляетесь, не еврейского ли я происхождения, могу ответить, что, к моему сожалению, у меня, похоже, нет предков из этого избранного народа.
Мой прапрадед попал в Англию из Германии в восемнадцатом столетии; потому я большей частью английского происхождения, к тому же я — английский подданный, и этого должно быть достаточно. Я привык, тем не менее, с гордостью носить свою немецкую фамилию, и делал это даже на протяжении последней прискорбной войны, в которой служил в английских войсках. Не могу, однако, не отметить, что если неуместные изыскания этого рода становятся правилом в литературе, то недалеко время, когда немецкая фамилия не будет больше источником гордости».

 Расставить все точки над «i» на самом деле очень просто — всё лежит на поверхности. Толкин, естественно, не изображал нашу политическую реальность. Он строил свою книгу на фундаменте северо-западной мифологии, а ведь с этой точки зрения всё так и было: индоевропейские народы действительно пришли с Востока, оттуда же Европе угрожали действительно опасные монголоиды, а мифический рай (хотя бы тот же Аваллон, куда унесли смертельно раненного короля Артура) действительно располагался на Западе.  Книга ни в коем случае не апеллирует к современности, а если даже и апеллирует, то уж не так грубо и глупо.

Д.Р.Р.Толкин, из предисловия к «ВК»:
«Что касается внутреннего смысла — подтекста книги, то  автор его не видит вовсе. Книга не является ни аллегорической, ни злободневной. …Источники этой  сказки заключены глубоко в сознании и имеют мало общего с войной, начавшейся в 1939 году, и с ее последствиями.
Реальная война не соответствует легендарной ни по ходу, ни по последствиям. Если бы война вызывала или направляла развитие легенды, тогда, несомненно, Кольцо было бы использовано против Саурона: он был бы не уничтожен, но порабощен, а Барад-Дур не разрушен, а оккупирован. Мало того, Саруман, не сумев завладеть Кольцом, нашел бы в Мордоре  недостающие сведения о нем, сделал бы Великое Кольцо своим и сменил бы самозванного правителя Средиземья. В этой борьбе обе стороны возненавидели бы хоббитов; хоббиты недолго бы выжили даже как рабы.
И другие изменения могли бы быть сделаны с точки зрения тех, кто любит аллегорические или злободневные соответствия. Но я страшно не люблю аллегорий во всех их проявлениях и, сколько я себя помню, всегда относился к ним так».
 

ПРИМЕЧАНИЯ:

8 — Были и языки, которые Профессор недолюбливал, в частности французский. Толкин вообще почему-то терпеть не мог все французское, начиная с языка и Норманнского завоевания и заканчивая кулинарией. Именно из-за этой странности фамилии на французский манер носят одни из самых неприятных персонажей — чета Лякошель-Торбинсов, родственники хоббита Бильбо.

9 — Правда, в русском языке нет достойной альтернативы слову «гномы» (ну, не «карликами» же или «коротышками» их называть!).

10 — Мне скажут, что и Достоевский копался в человеческой низости. Да, но не для того, чтобы ее оправдать. К тому же, низость у Федора Михайловича показана низостью, подлость — подлостью, а не сведена к театральной позе «по ту сторону добра и зла».

11 — В этом плане не повезло только оркам — однозначно отрицательным существам. Впрочем, в «Сильмариллионе» высказывается догадка, что орки произошли от эльфов, пойманных Черным Властелином и лиходейски «искаженным».

<<< Апология Толкина, часть 1| Содержание | Апология Толкина, часть 3 >>>